Холодные пули

Наутро гарем вновь переполошился. Махидевран султан въезжала в покои бывшей Хасеки, в те покои, в которых должны жить только матери падишахов. Она по-своему обставила их так, чтобы даже ни малейшая занавеска не напоминала о Хюррем. Всё, она вычеркнута. Из Топкапы, из памяти потомков, из жизни государства. Забудут ее, как быстрый порыв ветра. Этими мыслями безпятиминутная валиде султан наслаждалась, как самым вкусным лукумом Шекера аги. Из дворца ручейками потекли рабыни, не подходящие для гарема Мустафы. Несмотря на свой затаенный Ад и вечную череду правил и запретов Топкапы стал для некоторых девушек родным домом, который они слёзно покидали, не ведая, что готовит теперь судьба. Кого-то сослали на невольничий рынок, кого-то в Старый Дворец дожидаться предложенного в мужья старика или остаться там навсегда… Махидевран не надевала черное, только чуть затемненные цвета, глаза ее светились, улыбка же пылала сдержанным довольством. Все кланяются ей в трепете, ее прихоти — закон. Сменилась эпоха, взросло то зерно всевластия, которое она посадила в свое сердце много лет назад. Взросло и обвило всех своими крепкими корнями. Довольство доставляло и другое обстоятельство. Ночью она послала весть шейху уль-исламу эфенди, чтобы тот даровал фетву на казнь шехзаде и дал напутственные слова слова Мустафе. Внук Махидевран здоров и крепок. Только он должен быть единственным наследником престола. От крови — к крови. И никак иначе. *** Ибрагим паша пробудился ранним утром, когда еще лучи только-только начинали ласкать одинокое небо. Нужно было ехать. Неторопливо, чтобы не шуметь, он поднялся с кровати и надел тюрбан с кафтаном. Взгляд на спящую Хюррем, все еще обнимающую его во сне. Он был уверен, уверен и еще раз уверен. Здесь она не останется. Точка. Когда паша отворил дверь, перед ним никого не оказалось. Хорошо, что он встал рано. Любопытность слуг не смогла пересилить сон. Стража его тоже не особо ждала, развалившись в дворцовой беседке. Не увидев их около главных дверей, Ибрагим с прищуренным взглядом оглядел цветущий сад. Вон они. Война, засада, голод — всё одно, лишь бы спать. — Встаём, османская орда! — громко сказал паша, подойдя к спящей охране. Беседка с ситцевыми занавесками уютно окутала их, не желая отпускать. Стражники вмиг вскочили, теряя головные уборы с пуганным взглядом. — Простите, паша, заждались, — молвил один из них, поправляя пояс. — С лошадьми что? — железно спросил Ибрагим. Лошади довольно ютились на лужайке около дворца, коих стражники в мгновение привели за поводья. Паша лишь качнул головой, приподняв брови. Решив в Топкапы мелочи по завтрашней церемонии, Ибрагим паша хотел направиться в покои шехзаде, но ему вновь повстречалась Михримах султан. Юная девица, за пару мгновений превратившаяся в тень самой себя. Одно можно было лишь только прочесть в ее траурных глазах и наряде — отчаяние, глубокое отчаяние. Но, увидев пашу, голубые глаза на миг оживились искоркой. — Ибрагим паша, заклинаю, помогите! Вы друг моего отца, вы его верный советник! Умоляю, помогите! — взмолили пересохшие в рыданьях губы. — Что произошло? — в секунду Ибрагим окаменел. Неужели обманулся, не успел? Что-то страшное вмиг врезалось в голову. — Баязида и Джихангира отвели в отдельные покои, якобы чтобы примерить нарядные кафтаны на церемонию! Не правда все это, их заперли! Меня не пустили с ними, скоро тоже запрут, чтобы не мешала! — перепуганной птицей молвила Михримах. — Госпожа, я прошу вас, успокойтесь. У нас еще есть время, — он не видел смысла строить ей глупые надежды, что им ничего не угрожает. — Куда отвели шехзаде?! — торопливо спросил Ибрагим. — Я не знаю, меня остановили служанки. Не знаю… — щеки Михримах налились краской, чуя маленькие слезинки. — А теперь я прошу вас прийти в себя и вспомнить, чья вы дочь. Узнайте, где их прячут. Тогда уж будем действовать. Ничего не бойтесь! — говорил твердо Ибрагим, видев, что силы и надежда ее почти на исходе. Михримах лишь слабо кивнула и бросила злостный взгляд, кричащий проклятьями, на двери покоев Мустафы. Но она знала — просить что-либо без толку. Лишь Махидевран султан потешится. В это время из покоев вышел Эбуссууд эфенди. Медленными старческими шагами он ступал по звонкому мрамору, бросив на Ибрагима туманный грустный взгляд, таящий больные сожаленья. Он раб закона, раб Шариата — он исполнил должное… Затаив дыхание, Ибрагим бросился к Мустафе, самолично толкнув двери сквозь стражей. Просторные покои озарились светом, а в руках у шехзаде сверкала сплошная тьма. Фетва. Фетва на казнь с печатью шейха уль-ислама. И палачи на границу с Персией уже посланы к Мехмеду и Селиму… Ибрагим дико взглянул на трепещущий свиток, желая сжечь до тла. — Я знаю, что ты хочешь мне сказать, паша. Я вынужден. Ради спокойствия от смут, ради мира внутри государства!!! Вынужден… — говорил отчаянно Мустафа, стараясь не смотреть на злополучный свиток. Глаза не слушались, грудь больно стучала. Только Бог знал, какие муки разрывали его сердце в частицы. Но оно вновь собиралось воедино одной-единственной мыслью — всё для блага империи. И разрывалось вновь. — Отныне теперь вы наш закон, наша правда. Скажите, что день — это ночь, будем считать солнце луной. Есть много способов удержать государство от смуты. Однако ты не хочешь о них думать, знаешь почему? — спросил в упор паша, приблизившись к его глазам. — Ты вкусил вкус всевластия, да так много, что теперь боишься любого намека, любую угрозу, даже выдуманную и незначительную, что ты ее потеряешь. С властью нужно как с вином — помаленьку, маленькими глотками привыкать к туманности в голове… Мне жаль твою совесть. Она пока молчит под нажимом кровавого вина. Но она проснется, будь уверен, — сказал гордо Ибрагим паша и направился назад без поклона. — Ибрагим паша! — остановил его шехзаде. — Приказываю вам ехать в свой дворец. Появитесь здесь только к коронации. Стража! — воскликнул он, на чей зов в момент пришли стражники. — Они вас проводят, — отчеканил Мустафа и отвернулся, бросив небрежно свиток в сторону. Всё противостояло в нем, горело. «Убийца, убийца…!» — твердило неуемное сердце, посылая ему звонкие голоса братьев, разрывающие сознание. Но так нужно, так нужно. К роли правителя его готовили с малых лет. Значит, он должен поступать как правитель, как правители до него и как поступать будут после… Ибрагим шел, сдерживая себя от ударов по рожам этим красным кафтанам, что шли за спиной. Как же он был слеп, как наивен, когда верил в благородность Мустафы. «Плохо ты его воспитал. А хотя вспомни себя. Где все твои враги, названные и неназванные, в коих была настоящая угроза и в коих не было? Одна в Старом Дворце, а другие под землей. Но как братья могут врагами?» — думал он, замедляя нарочно шаги. — Значит, так, — он вмиг остановился и важно повернулся к стражам. — До вечера вы мне должны прислать весть, куда заперли двух невинных шехзаде. Если весточки не будет — отправитесь к праотцам, — произнес Ибрагим, протягивая в ладонь одного из них свой снятый драгоценный перстень, на который двое уставились, как на сошедшее божество. — Поняли? Стражники растерянно кивнули, продолжив затем свой путь. *** Хатидже султан не успела рассказать Мустафе о своем намерении развестись. Смерть брата вывела ее из равновесия, заставив на время забыть случившееся с Ибрагимом. В глубине души она надеялась, что все это забудется, слова ее не будут иметь ценности. Но куда уж там. Ибрагим, помнящий наизусть все обиды и пересчитывающий их перед сном, точно не был готов забыть. Безцеремонно он вошел в гостинную своего дворца, словно не заметив Хатидже султан. Осман и Хуриджихан окутали его своими объятиями, щекоча бороду. Вот, вот, для чего он хочет спасти шехзаде! Да чтобы без стыда смотреть в такие же лучистые и невинные глаза своих детей. — Для чего вы явились сюда? — спросила леденисто Хатидже, сидя с Гюльфем в траурных платьях на софе. — И вам доброго дня, — отчеканил Ибрагим и, поцеловав детей в лоб, направился вместе со стражниками в подвалы дворца. Гюльфем обеспокоенно взглянула на Хатидже, но та лишь безнадежно качнула головой. Они отправились в самый дальний подземный уголок, где запах серости и ветхости жгуче бросался в нос. Один лишь факел освещал им дорогу по заросшей мхом каменистой тропе, скрывая от глаз мелких гадов и насекомых, что стрекотали под ухом. Наконец пришли к толстой двери, наглухо закрытой замками. Ибрагим резво открыл их ключами, пройдя внутрь. Сокровищница Ибрагима паши. Трофеи Родоса, Буды, Венгрии и других завоеванных им земель. Десятки сундуков прятали огромное количество золота, мехов и драгоценных камней. Бюсты греческих и римских ученых, сделанные из белого мрамора, мечи и щиты, отлитые благородными металлами. Глаза стражников разбегались в оцепенении, паша сюда никогда никого не впускал. Изумрудные чаши, сосуды, сверкающие сервизы, даже огромные резные часы. Всё отдавало блеском и великолепием, от которых стражи могли вот-вот ослепнуть. — Возьмите вон те два мешка и рассыпьте содержимое по маленьким мешочкам. Можете кое-что прикарманить, но разумно. А то головы лишу, — сказал строго паша и взглянул на притащенные охраной мешки к его ногам. Развязал крепкие узелки. Блеснули золотые монеты, готовые вот-вот выпасть. Ибрагим подошел к полке с Сократом и Архимедом, взял из шкатулки несколько мешочков и дал стражникам. Медленно, пытаясь запомнить ладонями прикосновения к богатству, они опустошили мешки среднего размера, желая сидеть вот так всю жизнь и наслаждаться звоном монет. — А с пустыми что делать, паша? — спросил главный его страж Али ага. — В них насыпьте земли да потуже завяжите. — А где землю взять? Паша со смешком улыбнулся, подняв бровь. — Да вот когда тебе могилу выроют, там и возьмем. Стражники насмешливо оскалились, не выпуская из рук монет и не понимая, зачем паше это нужно. Позже Ибрагим приказал привезти к нему из Топкапы Ташлыджалы Яхъю в дворцовый сад. Тревожил он пашу. Приближенный Мустафы, его друг и соратник, блуждающий без особой должности. Не таким ли сам Ибрагим приехал из Манисы вместе с шехзаде Сулейманом? Паша уже видел перед собой расцветку парадного кафтана, которым одарят Ташлыджалы в Совете. Нет, там он точно уж не нужен. Дождавшись его, Ибрагим без колебаний произнес посреди шумящих деревьев: — Ташлыджалы Яхъя, поезжай сейчас в Бурсу и привези в столицу Мурада пашу, он должен быть завтра на торжестве. — Паша, я буду нужен завтра на коронации шехзаде. Возможно ли другого послать? — взмолился жалостно Яхъя. Ибрагим резко откинул ладонь к плечу и вспыхнул волчьими глазами. — Если я приказываю, то должен исполнять! Помнишь, что случилось с моим письмом к Махидевран султан, которое оказалось в руках Рустема? То-то и оно. Сейчас же поезжай за Мурадом пашой и доставь ему это, — паша протянул маленький сверток бумаги. — Коль поспешишь, к заре успеешь. Ташлыджалы молча поклонился, не рискнув выказать недовольство. «Умный малый» — улыбнулся Ибрагим, глядя ему вслед. Когда-то и он был так же молод, был полон сил и мечтаний, не представляя, что готовит жизнь… — Паша, а я вас везде ищу! — воскликнул Насух эфенди, продолжив к нему путь сквозь красиво постриженные кусты. — Как же сейчас во дворце, что с шехзаде? Говорят, повелителя похоронят в Айя-Софье, — затараторил Насух, не угасив огонь сплетен на базаре. — Да, верно. Матракчи… — задумчиво произнес паша, словно не решаясь сказать. — Сделай кое-что для меня… *** Близился вечер. Как только не старалась Михримах узнать о проклятой комнате… Никого из гарема стражники Мустафы не пускали на мужскую половину дворца. И это было единственным, за что можно было ухватиться. Зная, что теперь новые слуги будут докладывать обо всем Махидевран и приносить любые ее письма, Михримах, собравшись с духом, сама направилась к Ибрагиму паше. Уж в этом ей никто помешать не смел. Сидя в карете, она хотела заехать к матери в Старый дворец, обнять ее, найти покой в благословенных руках. Но не могла она зайти со взглядом: «Их ничто не спасет, матушка», не могла в бессилии плакать у нее на плече, приняв неизбежность… Вернувшись из дворца паши, Михримах со скрипучим сердцем направилась в покои Махидевран султан. Пусть смеется, пусть презирает. Но совесть, это удивительное в человеке, отличающее его от неудержимого животного, должна взыграть и ударить. — Я клянусь вам, что для вашего сына опасности в моих братьях нет! Нет и не может быть! Мы уедем далеко-далеко, где нас не будут знать и никто не вспомнит. Объявите народу о их кончине, а потом отправьте нас в ссылку! Они ведь дети! — умоляла Михримах, в слезах упав на колени перед подолом Махидевран. Слезы превратились в полыхающее рыдание, что не давало спокойно дышать. — Этого требуют наши законы и империя, что не терпит междуусобиц! Да и я хорошо знаю твою мать, способную и из-под земли вить веревки интриг. Таков порядок, — говорила Махидевран, снисходительно глядя на трясущуюся макушку подле ее ног. Пусто было в сердце, словно ветер в пустыне. Но умоляющий плач был упоителен, словно признание ее торжества и нового могущества. — Иди к себе, Михримах, — холодно произнесла она, гордо отвернувшись. Михримах, сжав зубы, медленно поднялась со злостными голубыми глазами. — Знайте, что и вас вынесут из этого дворца с кровяной отметиной на шее! — воскликнула она с тяжелым вздохом. Глаза испепеляли, наливаясь пугающей краснотой. Легкие сужались, готовые вспыхнуть. Всё существо рвалось задушить Махидевран хрупкими руками. — Я понимаю тебя, понимаю твой возраст. Тебе поможет только брак с каким-нибудь…старым пашой, — съязвила Махидевран, смеясь над ее угрозой, словно сорока цеплялась в гриву льва. Михримах не ответила, в легкой дрожи покинув бывшие покои матушки. Всё горело и испепеляло, разум отказывался что-либо понимать. Силы юного сердца иссякали, наполняя его принятием неизбежного. Дотронувшись до покрывала своей кровати, Михримах упала на него, сжимая в кулаках свой черный платок вместе с легкими одеялами. Безысходный крик, разрывающий горло, трясущиеся руки, безжизненные глаза. Силы на исходе… Она окутала себя молитвой, уповая теперь лишь на Всевышнего и Ибрагима пашу. *** Солнце неторопливо пряталось за горизонт, давая, как и всегда, насладиться алыми путями в неизбежную темноту. Дай Бог встретить его вновь со всеми яркими красками. Паша знал, что Мустафа помедлит с приказом, дождется глубокого сна, чтобы не слышать тяжелых шагов. Нужно время и терпение, нужно успеть. С трудом паша дождался радостных звезд на бесконечном небосводе. Пора. Стражники его были готовы пойти за ним куда угодно, и на приказ спасти этой ночью шехзаде лишь склонили головы в обещании сделать невозможное. Ибрагим был горд своей охраной. Уложив мешки с землей на лошадь одного стража, паша приказал двигаться в путь. Топкапы выглядел тихим и зачарованным на лунном свете. Купола горделиво возвышались, тая под собой дыхание смерти. Лишь бы успеть. В главные ворота их пропустили без каких-либо вопросов. Великий визирь едет, как же не дать дорогу. Слезли с лошадей перед дверями дворца. Замеревшее дыхание, бешеный стук в груди. Один страж взял в обе руки мешки, не глядя на заметную тяжесть. Нужно — значит нужно. Красные кафтаны их встретили у дверей, прекрасно помнящие приказ — возвратиться паше только завтра. Но и Ибрагим помнил свое обещание. — Паша, есть приказ, простите… — торопливо произнес один из них. — Ваш посыльный, что, заблудился? Я просил от вас весть, где держат шехзаде Баязида и Джихангира! — сверкнул очами он и подошел к ним ближе, поднявшись по ступеням. — Паша, мы… — не успело прозвучать испуганное словцо, как Ибрагим пронзил их своим мечом, сдерживая яростный крик в зубах и приказав затем положить стражников на лошадей. *** Джихангир еще не спал, болтая ножками на кровати и глядя, как брат в беспокойстве ходит по комнате, освещенной парой лампад. — Когда придет мама? — спросил тихий голосок из-под милых кудряшек. Шаги Баязида лишь утяжелились. Попытка бежать, когда слуги приходили зажигать лампады, закончилась синяками на локтях. Он молчал, изредко пытаясь со всей силы дергать ручки двери и стучать по ней кулаками. Закрыта! — Скоро придет, Джихангир, скоро, — сказал Баязид, вдруг всем телом навалившись на дверь и в ту же секунду скатившись по ней, пуще разозлившись. — Да пустите же нас! Мерзавцы, калеки! — кричал шехзаде, вновь затарабанив руками. О том, что он слышал иногда от шепотков мамы, об опасности от Мустафы, Баязид старался не думать. Всё было ложь, во всем он винил Махидевран султан, коя сначала прогнала валиде, а теперь вот и их. Но чем темнее становилось за крошечным окном, тем сильнее становился страх. — Ничего, сейчас руки отдохнут, и выберемся, — утешал он себя, с отдышкой присев к Джихангиру. — Наверное, кто-то на нас сильно обиделся. Но мама придет и всех отругает, — щебетал Джихангир, дотронувшись до коленки брата. Баязид шмыгнул носом, утерев глаза. «Да что же это я…» — пронеслось в голове. — Еще как отругает, — Баязид обнял Джихангира, лаская маленький горб, и казалось теперь, что не было на свете, способной разомкнуть их объятия… *** Ибрагим паша со стражниками шли по коридорам дворца на мужскую половину. Попадавшиеся им на пути стражи словно не замечали их, уже привыкшие к ночных государственным делам великого визиря. Но обилие прихвостней за его спиной настораживало каждого. Перед залом заседания Совета их встретили. Приказ был ясен сполна — никого не пропускать в главное крыло дворца в эту ночь. Волками они взглянули на пашу, догадываясь о его плане и уже готовясь доложить повелителю о внезапном ночном визите. Все обитатели дворца уже величали Мустафу султаном. Ибрагиму было достаточно кивка. Звоны мечей посыпались в полутемноте при отдаленных факелах. Клинки бились лихо, путаясь в изворотливости. Паша предупредил свое войско — никаких следов крови на белом мраморе. Выбивая у красных кафтанов мечи, стражи паши сворачивали им шеи или бросались сзади, душив простой веревкой. Пятеро были повержены. Утерев пот со лба, Ибрагим прихватил одного убитого за ноги и произнес: — Понесем их в мой кабинет. — Паша, а вдруг найдет кто? — спросил Али ага. — Скажу, что прошлогодние. Берись! — в нетерпении сказал Ибрагим, теряя связь в мыслях. «Провозимся, не поспеем» — думал он, неся с охраной убитых поспешными шагами. А тот, кто нес мешки, так и карабкался в хвосте, проклиная их самыми бранными словами. Близились главные покои с телом султана Сулеймана, которые тоже охранялись, как и всегда. Кабинет паши в вершках от новых неприятностей. «Повелитель, помогите нам» — подумал паша, открывая ключом свой кабинет. Связка ключей нервно дребезжала в такт сердечным стукам. Начали неторопливо вносить убитых. Ибрагим зажег маленькую свечу, поставив на стол, и распорядился попрятать их в шкаф и за персидский диван. Шкаф плотно закрылся, за диваном убитых укрыли небольшой скатертью со стола. Надо вновь спешить. Послышались отдаленные шаги по коридору дворца. Али ага достал меч из ножен, но Ибрагим остановил его взмахом руки. Все замерли в полутьме. — Что здесь происходит? — послышались близкие голоса дворцовых стражей, думающих о грабителях. Не дожидаясь приказа, Али ага расправился с ними в ярой рукопашной, угостив кулаками. Убедившись, что они мертвы, Али вопрошающе взглянул на пашу, что теперь и с этими делать. — Возьму-ка я тебя как-нибудь войсками командовать, коли живы останемся, — усмехнулся паша, указав пальцем вновь за диван. Вроде было невидно, кабинет как кабинет, запомнящий ужас этой ночи в бледных лицах. Ибрагим закрыл его на ключ, направившись с охраной дальше. Близились покои султана. На секунду паша остановился напротив толстых стен, у которых всегда захватывало дыхание от предстоящей встречи с правителем. Не знал он никогда, что ждало за этими стенами, но теперь знал. Покой его падишаха, его палача, друга и соратника, чьи сыновья будут жить в радости и спокойствии. Это был последний долг паши перед ним, прощальный немой приказ, который Ибрагим слышал лучше крика. Джихангир все-таки уснул, укрытый шелковым одеяльцем. Баязиду было не до сна. Перебирая пальцы, он смотрел на тлеющие лампадки. Стопы его ритмом стучали беспокойно по ковру. Ладони больно ныли, отбитые до ран и покраснений. Часами длились минуты, казалось, он сидел так вот уже пару ночей. «Нас выпустят. Когда принесут поднос с едой, я схвачу Джихангира, и мы выскользнем. Да!» — всё думал он с распухшими мыслями. Ожидание было страшнейшим из зол. Ну же, удачный момент, которого нет и нет… Железный топот сапог, рухнула часовая тишина, оглушив внезапным звуком. Баязид в спешке поднял Джихангира на руки, шикнув ему сонному губами и притаившись справа от двери. «Заходит — бегу, заходит — бегу» — шептал Баязид, не чувствуя под собою ног. «Шайтан, лампада!» — нужно ее затушить, но не успел. Замок повернулся, дверь тихо скрипнула. Как только вошедший оказался прямо перед ними, не видев еще их, Баязид дождался следующего его шага и бросился мимо него. Шехзаде остановили следом идущий палач и дворцовый лекарь. Краем глаза при свете факелов в коридоре Баязид увидел рядом стоящие гробы. Его грубо толкнули внутрь комнаты. Шехзаде попятился назад, закрыв глазки Джихангиру, что тихо прижался к нему. Голова коснулась холодной стены. Дороги больше нет. Палачи приближались к ним, держа в руках качающиеся веревки. — А ну вон! Вон! — вскричал со всхлипом Баязид, перевернув одной рукой тумбочку, что упала перед ногами. От грохота Джихангир заплакал, потирая ручонками глаза. Шаг, еще один бесстыдный шаг. Уже слишком близко. В испуге Баязид зажмурился, крепче обняв брата. Легкие крепко сжались, сердце замерло. Послышался грохот об пол. Следом второй с тихим вскриком. Баязид открыл глаза — Ибрагим паша обтирал окровавленный кинжал об рукав кафтана, наступив сапогом на палача. Дворцовый лекарь в страхе прижался к углу, глядя на высыпавшую охрану паши. — Шехзаде, не бойтесь, мы пришли вас спасти, — сказал Ибрагим, кивнув Али аге. Тот взял на руки Джихангира и схватил за ладонь Баязида, ринувшись выходить с ними из проклятой комнаты. Баязид на миг обернулся на пашу, сверкнув мимолетно благодарностью. Ибрагим подмигнул ему в улыбке. Спасены… Тотчас он приказал нести палачей тоже к лошадям, наказав без подозрений пробраться мимо оставшейся стражи во дворце. Пришло время занести в комнаты гробы и засыпать в них землю. Страж, всю дорогу несший мешки, наконец-то свободно вздохнул. Лекарь, настроенный этой ночью обрабатывать тела казненных, в ужасе затрясся, понимая только теперь, что же могло здесь произойти. Ибрагим не спускал с него глаз и не вынимал кинжала из руки. — Бросьте их под кровать, — железно приказал Ибрагим, глядя, как еще не совсем пустые мешки оказались скрыты от глаз. Крышки маленьких лодочек захлопнули, поставили рядом друг с другом на полу. Кончено. — Пора, — кивнул Ибрагим охране, что схватила под руки лекаря. В ужасе старик не бормотал ни слова. Засунув кинжал за ворот кафтана, Ибрагим и не сразу заметил, как дверь неожиданно открылась. Дыхание заледенело, глаза округлились в неожиданности. Стражи вмиг отпустили лекаря. Перед ними оказался шехзаде Мустафа, разбитыми шагами вступавший в комнату. Не только маленькой лампадки, но и одной искорки хватило бы, чтобы разглядеть обессиленное лицо, прожженное ударами страдания. Мельком взглянув на деяние палачей, он отвел взгляд в сторону, почувствовав тяжелый комок в горле. — А, пришли удостовериться? Довольны вы теперь? — съязвил паша, стараясь вернуться к спокойному тону. Теперь никая потеря, никакая боль не сравнится для Мустафы с тем, что в нем пылает сейчас. «По заслугам». — Зачем вы пришли сюда? — главное, сейчас побольнее бить. — Вас уже явно здесь никто не ждет. Мустафа будто не слышал его. В тихом безумии он присел к красиво украшенным крышечкам и притронулся к ним дрожащими пальцами, сдерживая режущий крик зубами. «Не открывай, не открывай!!!» — Это ты что делаешь здесь, паша? — спросил холодно Мустафа, не взглянув на него. — Тоже не спится. Решил проверить ваши старания, — Ибрагим сложил руки перед собой, с усмешкой глядя на стенания Мустафы. «Так-то оно, руки марать». Тяжело вздохнув, Мустафа поднялся с колен, от чего Ибрагим тихо выдохнул. Не открыл. Глаза шехзаде налились красным безумием, спина поникла, ноги не слушались. Душа же рвалась на части. — Ты сделал всё, что полагается? — обратился он к лекарю. Лекарь от не покинувшего его испуга не мог ничего ответить, но, только когда почувствовал на спине острие кинжала стражника, что стоял чуть позади, сказал: — Да, конечно. Всё, как полагается… Мустафа окинул проклинающим взглядом стражей паши, считая их палачами, и покинул комнату, последний раз взглянув на украшенные крышки. Ибрагим готов был упасть в облегчении, но лишь глубоко вздохнул и помотал головой. Взяв с собой перепуганного лекаря, паша отправился со стражниками к лошадям. *** Весь день в Старом Дворце Хюррем султан провела как на иголках. Успокаивающие отвары, что дали прошлым вечером, заставили ее проспать пару часов после полудня. И даже после такого долгого спокойного сна тревожность снова завлекла в свои сети. Паша уехал, не сказав ничего определенного. Когда Мустафу будут возводить на трон? Через сколько дней? Вновь раздражала невозможность что-либо предпринять. Сердце пугали самые страшные догадки, материнское предчувствие хватало в дрожь. Нет, нужно было выбираться отсюда. Стремительные шагами она направилась в покои Алтын хатун, отличавшиеся странным убранством. В каждом углу была раскидана овечья шерсть, на полочках шкафа красовались малые и большие стеклянные сосуды с непонятными жидкостями. Запах сушеных трав, что лежали в открытых сундуках, смердел в носу. — Знала же ведь, что подружимся, — молвила старуха, держа сухими пальцами чашечку чая. Сегодня на ней был светло-пурпурный наряд, еще нелепее, чем вчерашний. — Ты здесь уже много лет, знаешь этот дворец по каждым закоулкам. Помоги мне бежать! — сказала твердо Хюррем, взмахнув красивой головой. Дожидаться скорбного известия она уж точно здесь не останется. — Ах, бедное дитя. Всё когти рвешь. Твоим сыновьям так же обрежут локоны, как и Коркуту, — молвила Алтын своими тощими губами и показала на кучерявую белую шерсть подле кровати. — А чай все-таки дрянной, — старуха вылила оставшееся из чашки за свою софу и с милым видом улыбнулась султанше. Хюррем глубоко вздохнула и прикрыла на секунды глаза, не желая видеть это сумасшествие. Нужна помощь, хоть даже такая. Нужно бежать в Топкапы! Поджав губы, Хюррем схватила нож с серебряного подноса и приблизилась к старухе, сверкая изумрудными глазами. — Помоги мне бежать, — повторила она, злостно испепеляя. Нож близился к приоткрытой старой груди. Алтын не шевельнулась, продолжая излучать улыбку. — Эх вы, молодые, всё смертью кичитесь. То, что мы уже живем в этом мире, куда пострашнее смерти. Эх… Ладно, раз ты не захотела наводить здесь со мной порядок… Идем, моя курочка, — старуха с деловитым видом отодвинула пальцем грозящий нож в сторону и поднялась с софы. Она легонько приоткрыла двери, внимательно из них выглядывая. — Так, сейчас Кучум побежит к Зейнеп шептаться, а девушки за ними подглядывать… — шептала она, взмахнув седой косой. — Нужно подождать. Хюррем не сказала ни слова. «Брось ты уже ее!» — кричало в голове. Куда она побежит, до Топкапы? Никто ее туда не впустит. Тогда нужно бежать к Сюмбюлю аге, в дом, который она же ему и подарила. Там уж видно будет. — Пойдем, — выпалила старуха и схватила Хюррем за руку. Быстрыми шагами она вела ее сквозь многочисленные коридоры. В злости Хюррем одернула руку, поспевая за ней. В голове не утихали родные имена. «Иду, иду, мои родные» — думала Хюррем, заходя вместе с Алтын в какую-то крохотную комнатку. — Не раскрыть ли ты меня решила? — спросила с укором султанша. — Помолчи, — бросила Алтын и зашла вместе с ней к лекарше Старого Дворца, к тихо спавшей женщине на матраце. Алтын хатун разбудила ее, пнув стеклянные банки у порога. — О, Аллах, ну чего тебе еще, пещера ты старая?! — буркнула недовольно полная лекарша, поднимаясь с матраца в одной сорочке. Маленькая лампадка осветила ее косы до пояса. — Во-первых, советую склонить передо мной голову, а во-вторых — она беременна, — сказала Алтын, приподняв бровь. — Что? — у Хюррем округлились глаза в изумлении. Но по хитрым бездумным глазам старухи она поняла, что так нужно. Лекарша вмиг оторопела, приоткрыв рот. Ребенок умершего падишаха. Ей точно не сдобровать, если она допустит его появление на свет. Собравшись с мыслями, лекарша торопливо ринулась к своим тумбочкам с инструментами. — Ложись, я осмотрю тебя, — сказала она, намереваясь избавиться от ребенка в это же мгновение. Глядя на ее согнутую спину, Алтын подняла неразбитую банку, но чуть было вмиг не уронила. Поняв, что та собирается сделать, Хюррем выхватила банку из ее пальцев и поднесла к голове лекарши со всей силы в разлетающихся осколках. Лекарша повалилась на мягкий ковер. Хюррем замерла в колыхающем дыхании, держа в ладони режущее горлышко. Алтын вновь взяла ее под руку, подведя к мрачному углу. Еще одна дверь! Не оглядываясь, пробежали они по темному коридору навстречу к выходу. Задний двор открылся поцелованным уже глубокой ночью, озаренной звездами. Трава мочила подолы платьев росой, не поспевая бросать свои капли. Добежав до дороги, Алтын в тяжелом дыхании торопливо молвила: — Вот, не захотела со мной порядок наводить, не захотела… — она остановилась, оправляя платье. Посмотрев воодушевленно на виднеющиеся минареты мечетей столицы, Хюррем радостно воскликнула: — Спасибо тебе, спасибо! — Хюррем в улыбке прикоснулась к ее плечу и скользнула башмачками по грунтовой дороге. Свободные рукава развивались по ветру, как волны моря. — Береги себя, моя курочка… — с тихой грустью произнесла Алтын, еще долго глядя ей вслед. В тяжелом дыхании Хюррем вскоре пошла обычными шагами, кончились силы бежать. Минареты под луной были еще далеко. Сердце не знало покоя, вот-вот что-то случится. Махая рукавами, Хюррем не думала ни о чем, кроме детей. Светлые их лики стояли перед глазами, такие любимые и родные. Пусть она сейчас и идет со сбившимися в пыли башмаками, не имея с собой ничего, даже платка на голове. Но она шла, шла к своим детям, коих так жестоко отобрали у нее. И придет, не поддавшись бездонной ночи. Только бы увидеть их. Вдалеке завиднелась повозка со стуком колес и копыт. Вдруг ее убьют и схватят? Хюррем посмотрела по сторонам — сплошное бескрайнее поле. Будь, что будет, если что — убежит. Думала ли она, что когда-нибудь будет скрываться как преступница, не имея ни гроша… Ибрагим паша верхом на коне заметил знакомую фигуру, щурясь в неведении в ее сторону. Взмахом руки он дал знак охране остановиться, повозка тут же замедлилась. Слез с коня, сделал шаг, другой. — Хюррем! — воскликнул паша, радостно вспыхнув сердцем. Она. Хюррем подбежала к нему, не успев сказать ни слова. Увидев наконец-то изумрудный блеск, Ибрагим открыл дверки скромной повозки, обрадовав шехзаде. Баязид с Джихангиром тотчас выпорхнули из повозки, припав к матери. Хюррем присела на колени и долго обнимала их, прижимая крепко-крепко и целуя в соленые щеки. — Теперь больше ничего не случится. Я здесь, я рядом, — сказала она со взглядом в бесконечное небо, гладя любимые копны волос. Всё хорошо, они рядом. Шехзаде что-то радостно бормотали ей на ухо, обнимая маленькими ручонками. Ибрагим паша с улыбкой смотрел на них, с души слетел кровоточащий камень. Усадив их обратно в повозку, Хюррем подошла к Ибрагиму с радостным вздохом. Улыбка ее затмила луну в то мгновение. — Соскучились, госпожа? — ухмыльнулся Паргали. — Паша, я не знаю, как тебя благодарить. Аллах да не оставит тебя! — довольно сказала она и, не сдержавшись при охране, обняла его так же крепко за плечи. — Ты мне весь мир вернул, — прошептала Хюррем, облегченно вздохнув. Наконец-то запах ее волос, наконец-то ее трепещущее дыхание. Паша снова тонул в ней, желая так и простоять под луной до конца вечности. Ибрагим нежно прикоснулся к ее щеке, опалившись изумрудным блеском, и сказал: — Вас отвезут к моему брату. Первое время никуда не высовывайтесь, брат обеспечит всем необходимым… Если всё откроется, дам вам знак, поедете еще дальше. Про Мехмеда и Селима пока ничего неизвестно, но с ними солдаты, будь уверена, — сказал паша, не желая сеять в ее сердце вновь тревогу. — Ты останешься служить этим шакалам?! — вспыхнула Хюррем. Конечно, она знала, что он с ними не поедет, но чтобы служить Мустафе после всего случившегося… — Да, остаюсь, — отрезал паша. — Как появится возможность, сразу же вас навещу. — А что же с Михримах? — спросила Хюррем, избавившись наконец от страха за сыновей. — Махидевран же над ней измывается… — Она дочь падишаха, ей никчему скрываться. Я расскажу ей о вашем спасении. Быть может, как-нибудь прибуду вместе с Михримах султан. — Присматривай за ней, Ибрагим, молю. Скажи, чтобы была сильной и никого не боялась… — сказала Хюррем с тяжелым вдохом. — Всё будет хорошо, Хюррем султан. Всё пойдет своим чередом… Так вот к слову о благодарности мне. Сейчас, проезжая через столицу, вы остановитесь у дома Насуха эфенди. Ты быстро заглянешь туда, а увиденное обдумаешь по дороге, — проронил уверенно паша. — Если там что-то еще ужасное… — вздохнула Хюррем, не зная что уже и думать. — Паша, там кто-то едет сюда! — воскликнул Али ага, приказав разворачивать повозку. — Всё, пора, — Ибрагим поцеловал ее в лоб и в последний раз притронулся к плечам. Хюррем замерла, желая никуда его не отпускать. — Храни вас Бог… — Береги себя, паша, — молвила Хюррем, посмотрев на него уповающе. Они еще свидятся, все будут живы и здоровы. Глаза ее пылали, молитвенно окутав его теплом. Взгляды не требовали слов. Усадив ее в повозку, паша слабо улыбнулся ей и приказал тут же гнать лошадей, терпя мимолетные зажимы в груди. Он долго смотрел вслед повозке и четверым своим стражам, что окружили со всех сторон. Ибрагим не думал, встретил ли он Хюррем в последний раз, не думал об опасностях. Просто нахлынувшее чувство грусти окутало его вместе с довольством. Был спокоен как никогда. Следов не осталось, утром в Топкапы на караул придут новые стражи, и никто не в силах будет ничего доказать… Оставалось только захоронить убитых дворцовых стражников, коих до сих пор везли по дороге. *** Прибыв к вечеру в Бурсу, Ташлыджалы Яхъя с трудом отыскал особняк Мурада паши, узнав о нем только у пятого встречного. Мурад паша принял его радушно, обрадовавшись приглашению на коронацию. Вот только, когда Яхъя передал ему послание великого визиря, чернобородый паша холодно и зло улыбнулся. — Что-то случилось? — спросил Ташлыджалы в переживании, что не успеют в столицу. — Да нет, ничего, — ухмыльнулся паша и приказал своей охране хватать несчастного поэта… Почему-то Ташлыджалы не покидал мыслей Махидевран в эту ночь. Будет ли он как Ибрагим паша взмывать вверх, или же останется дворцовой пустышкой? Султанша думала и о другом, не дающем ей заснуть — казнили ли шехзаде? Она засыпала и просыпалась вновь, все думая о наследниках. Любопытство пересилило. Зайдя в те злосчастные покои, Махидевран увидела два гроба разных размеров. «Хюррем, жаль, ты не видишь их конец» — подумала Махидевран, решивши завтра послать гонца за ней в Старый Дворец. Пусть же увидит. Не удержавшись, она притронулась к красиво обшитой крышке и слегка приподняла ее. Нахмурив брови от увиденного, она запустила тихонько ладонь. Сырая земля… *** Хюррем в повозке уже через полчаса ласкала на коленях спящих тихим сном сыновей. Тряска вовсе не успокаивала. Что теперь будет, что будет с дочерью, с Мехмедом и Селимом, что были от нее в нескончаемых верстах? «Все будет хорошо» — сказал паша, за которого она теперь неустанно молила Всевышнего. Спас, спас! Вот бы он поехал с ними, было бы куда спокойнее. «Боже, храни его от всяких напастей, храни ради меня… Храни всех тех, кого я люблю» — думала она, прикрыв глаза. Повозка вдруг остановилась. Хюррем уже и забыла про дом Матракчи. Аккуратно переложив Джихангира и Баязида с колен, Хюррем с двумя стражами направилась в небольшую постройку. Ее не ждали. Пройдя за стражем по лестнице, Хюррем услышала голос Сюмбюля аги. Пройдя к одной комнатке, Али ага приоткрыл тихонько дверь. При свете лампад Сюмбюль сидел на подушках напротив Матракчи Насуха, а посредине них сидел священнослужитель в белой чалме, читавший в молитве раскрытый Коран. — Принимаешь ли ты, Хюррем ханым, в мужья Ибрагима эфенди? — молвила длинная седая борода. — Принимаю, — кивнул Сюмбюль, повторив еще два раза. — Ну, а ты, Ибрагим эфенди, принимаешь ли ты в жены Хюррем ханым? — Принимаю… — кивнул со вздохом Матракчи, все еще прибывая в шоке от решения паши. — Ибрагим… — прошептала около двери Хюррем, прикрыв губы рукой. Глаза ее засветились в лучистом смятении, щеки воспылали румянцем. Она утерла с улыбкой ладонью глаза. «Аллах, возможно ли это? Паргали, Паргали… Ты сумасшедший… Сумасшедший…» — мысли путались в голове, дав дорогу вспыхнувшему радостному чувству.