Глава 2
Двигаться все ещё было достаточно сложно, тем не менее две недели прошли, и ему нужно было возвращаться в класс.
Чёртова гражданская школа могла исключить ученика из-за отсутствия уважительных причин пропусков, а дать ему больничную справку никто не удосужился.
Поверх бинтов, покрывающих корпус, легла майка, сверху плечи покрыла белая классическая рубашка с воротником-стойкой.
Застегивать незаметные мелкие пуговки негнущимися пальцами было хлопотно, но не настолько, чтобы позабыть о вбитой педантичности.
В психологической энциклопедии было сказано, что педантичность развивается в человеке как компенсация на фоне неврозов, давления окружения на человека и завышенных требований к оному.
Впрочем, Тсуне частенько казалось, что отец сознательно добивался его превращения в ананкаста*.
Постоянные требования быть идеальным, выполнять все чётко, выверенно, ровно придерживаясь протоколов, правил и задуманных схем, не отступая ни на шаг.
Тсунамару аккуратно застегивает и поправляет подрагивающими пальцами манжеты, вставляя в них элегантные, неприметные запонки.
Младшего Саваду натаскивали на послушание. Идеальный исполнитель — вот кто требовался отцу. Никакой личной инициативы, действовать исключительно согласно установленному регламенту. Малейшее отступление от инструкций всегда каралось жестокими наказаниями — физическими ли, психологическими — в зависимости от настроения наставников.
Порой Тсуне казалось, что проще было бы просто наставить ему в голову ментальных закладок, но позже, изучая законы Мафии, он нашёл чёткий и однозначный ответ на свой невысказанный вопрос.
«Официальный наследник мафиозной семьи должен принимать решения осознанно, ясно и рационально. Если у наблюдателей со стороны возникает малейшее подозрение во влиянии пламени на сознание подопечного, будущий преемник сначала проходит проверку, а после, по её итогам, может быть полностью исключён из списка наследников. Исключением из запрета влияния является пламя солнца, используемое в медицинских целях.»
Иемицу не мог позволить себе и малейшего намёка на неблагонадежность. Он не позволял ни себе, ни наставникам влиять на официального наследника и крупицей пламени… В рамках установленных правил.
Тем не менее, послушание и нужные поведенческие линии выработать было необходимо, так что… В ход шло старое доброе рукоприкладство.
Савада сел на стул и медленно, стараясь не тревожить плечи и рану на бедре, стал натягивать тонкие чёрные носки.
Стопы и лодыжки пришлось оставить без бинтов, так как в узких кожаных туфлях он сотрёт ноги в мясо грубой марлей.
Его маленькая глупая особенность, из-за которой он не может нормально жить.
Требования идеальному соответствию ожиданиям главы CEDEF иногда доходили до абсурда.
Ладно, изучение школьного материала в нереальных для нормального ребёнка количествах — это мелочи: первое чему его учили наставники — это скорочтение и техники запоминания. В ту же степь шли другие языки — детское сознание достаточно гибкое, чтобы приспособиться.
В рамки вписывается обучение контактному бою и владению оружием — без нужных знаний можно отбить спину при падении, застрелиться или порезаться.
С натяжкой можно принять следование инструкциям заданий — хорошо разработанный план редко ломают форс-мажорные обстоятельства.
Но…
Все вещи в комнате должны лежать на своих местах: чётко выверено, вплоть до положения трусов в стопке.
Спать нужно лёжа на боку, положив руку под подушку и касаясь кончиками пальцев пистолета.
Смотреть нужно строго в переносицу собеседника, не сдвигая взгляда.
Волосы нужно заправлять за уши, открывая лицо, и не позволять чёлке падать на глаза.
Никаких эмоций на лице и во взгляде, чтобы собеседник не мог играть на слабостях.
Тотальный контроль. Не человека воспитывают, а дрессируют, натаскивают псину.
Или даже хуже.
Марионетку приводят в движение резкие рывки липких нитей, что крепятся к каждой косточке, каждому суставу.
Как дышать, когда моргать, куда смотреть…
Тсунамару аккуратно достал из шкафа вешалку с тщательно отглаженными школьными брюками.
Идеально скроенные по фигуре парня в швейной мастерской* они, тем не менее, несколько обвисли на исхудавших за время «болезни» бёдрах.
Ранее облегавшие ноги, они сейчас были более свободны.
Тсуна критично осмотрел свое отражение в зеркале.
Наследник Вонголы не может выглядеть как босяк с улицы. Он должен иметь вид идеальный и представительный: хоть сидит на приёме, хоть пытает врагов семьи.
Костюм – это броня, за которой не должно быть видно ни травм, ни ранений, даже если под ним дыра с кулак.
Бинт на бедре не просматривался, так что парень удовлетворено кивнул и принялся заправлять рубашку за пояс.
Первое, что сделал Тсунамару, когда вернулся с «обучения» у отца домой — купил себе бесформенные спортивки, мешковатую толстовку и кроссовки.
Отправив его назад, Иемицу официально снял свой контроль над тщательно вылепленной заготовкой.
И Тсуна остался без присмотра. Впервые за десять лет чутье… ошеломленно смолкло.
Тогда Тсунамару ощущал себя… Потерянно. Нереально. Как будто бы вынырнул из глубокого колодца и узрел необъятность океана.
Он пару дней ходил как неприкаянный дух, осознавая, что не нужно жёстко контролировать каждое свое движение, каждый шаг, каждое слово.
Что нет надзирателей, которые мрачными тенями неусыпно следят за ним.
Что нет выматывающей учёбы. Право слово, школьная программа провинциального японского городка после обучения в Италии — это всё равно, что отправить именитого ученого в первый класс на математику.
Когда же первое недоверие и ошеломление от такой вседозволенности прошло, Савада Тсунамару растрепал свои идеально приглаженные волосы, натянул на себя дешёвые тряпки и направился на прогулку.
Запертый в четырёх стенах глубоких подвалов CEDEF, взращенный под светом электрических ламп, он без дела шатался по всему городку до ночи. А потом, забравшись на какой-то недострой на окраине города, юноша первый раз в своей жизни осознанно встречал рассвет.
Soleil Soleil…
Слово, которое он слышал в голове всю свою сознательную жизнь чужим срывающимся тембром, впервые обрело для него сакральный смысл.
Хотя нет, не сакральный, саркастичный.
Даже забавно, прожив десять лет в солнечной Италии, он ни разу не видел этого самого солнца.
Тем не менее «в рамках правил», он был окружён солнечным пламенем «в лечебных целях».
В CEDEF было много людей с солнечным пламенем, подозрительно много.
Особенно среди его наставников.
Спарринги с носителями солнечного пламени стали его коньком, единственным доступным, а от того и легальным методом обучения бою с пламенными противниками.
Приползая избитым и обожженным на обычные занятия, читая у классиков про «ласковое солнце и нежное тепло небесного светила», он истерично кусал губы, не способный даже отбросить книгу, но вслушиваясь в голос в своей голове не мог не надеяться, не мог не верить.
Ведь голос рассказывал о ласке, нежности и любви, которую будет дарить ему его Soleil…
Эта робкая надежда проклюнулась в нем, когда он вернулся в Японию — страну восходящего солнца.
Вся его жизнь была пропитана солнцем, всё его существо тянется к солнцу, так как же не может быть того, о чем поёт его соулмейт?
Размышляя об этом, юноша, что вырвался из-под плотного колпака чужого внимания и потерялся в наступившей свободе, спустил ноги над пропастью и уставился в сторону рассвета.
Это было волшебное зрелище.
Небо на востоке начало светлеть, из-за чего тёмная глубокая синева медленно выцветала. При этом на западе все оставалось таким же тёмным и бездонно-синим. Постепенно синева сменилась жёлтым, перешла в глубокий оранжевый, а затем из дымки горизонта начал подниматься шар.
Он казался тусклым, но одновременно ярким лимоном, который буквально на глазах стал выплывать вверх, словно шарик из лавовой лампы поднимался со дна. И как только нижний край светила оторвался от края земли, начал взмывать в небо, его изначально ласковое сияние начало становится все более и более ярким, ослепительным. Оно невыносимо слепило глаза, резало под веками и вышибало слезы.
Безжалостное солнце.
В этот момент он впервые чётко осознал смысл песни своего соулмейта с другой стороны.
Эгоистичное, самовлюбленное солнце, что жаждет преклонения и внимания. Оно распространяет свой свет над всем миром и милостиво принимает чужое восхищение, мольбы о любви. Оно показывает себя во всем своём блеске и красе, заставляя смотреть, слепит своей индивидуальностью. Оно необходимо и знает это. И из этого знания оно черпает уверенность в собственной исключительности и высокомерие.
Смотреть на солнце было больно, так больно. Словно его снова обжигали чужие, объятые пламенем кулаки. Но он смахивал капли с щёк и продолжал смотреть, пока не стало совсем невыносимо.
Зов в его голове слегка поутих, и абсолютная вера в партнёра впервые пошатнулась в юноше.
А уже позже, шагая домой в невыразимой прострации, Тсунамару столкнулся с группой пьяных подростков.
Иногда он думал, что было бы, не выходи он из дома? Или если бы он пошёл домой позже? Что, если бы его не выбили из колеи мысли о партнёре?
Однозначного ответа не было, но он склонялся к тому, что все бы произошло также. Может лучше, а может, как подсказывало чутье, и хуже.
Савада-младший поймал себя на том, что поглаживает ткань рубашки на животе.
Высокий пояс брюк подчёркивал узкую талию, рубашка же не скрывала широкого разворота плеч. Худые бедра и подтянутые икры были легко очерчены клетчатой тканью.
Парень достал бежевый жилет, не типичный школьный, а сделанный на заказ, с нахлестом на шею и открытыми лопатками.
В тон остальной форме, но тем не менее отличный.
Он был более жёсткий благодаря гибким спицам в качестве дополнительного каркаса, так что примятые ребра получат поддержку более существенную, чем бинты.
Тсуна завязывает галстук, вправляя его под жилет, и накидывает на плечи пиджак.
Внешний вид идеален, как и всегда. Мягкие каштановые волосы тщательно зачесаны на сторону, скрывая длинными прядями желтеющий на скуле синяк.
Обаятельная сволочь, так, кажется, сказал Гокудера?
Всего на миг в зеркале отразился красный блик, проникший через алый оконный тюль, и Тсунамару увидел себя заляпанным кровью.
Он прикрыл глаза и снова посмотрел в отражение.
Ничего.
Идеальный внешний вид идеального школьника.
Это просто воспоминания, да…
Группа подростков окружила его, насмешливо глумясь над его скромным видом.
Тсуна не знает, почему именно он тогда вспылил, но догадывается. Он ведь сам выбрал эту одежду, сам решил.
Наследник не сомневается в своих решениях, не отчитывается ни перед кем, не обязан рассказывать причины своего выбора. Все заинтересованные будут осведомлены.
Ха, ещё одна насмешка над его воспитанием.
Тсуна винит в том событии стресс от резкой смены обстановки. От пьянящего духа свободы, который неожиданно пропитал его с головы до ног. От неожиданной, а потому смешной, слабости нападавших.
От сладкого чувства контроля над ситуацией.
Савада не мог этого не признать.
Ощущение, когда ты держишь в своих руках чужие жизни.
Когда заставляешь тех, кто ещё пару минут назад хотел тебя избить, униженно ползать на коленях.
От осознания власти над чужими жизнями и, самое главное, над своей, которой долгое время был лишён.
Когда из марионетки становишься кукловодом.
От того, что солнцу дозволено все, чего бы оно ни пожелало.
Как Официальный Наследник Королевской Мафиозной Семьи, чем он хуже солнца?..
Тсуне сорвало крышу.
Младший Савада поднял подбородок, взирая на свое отражение. Из зеркала на него смотрел высокомерный ублюдок, знающий себе цену.
Как солнце, которое сопровождало его всю жизнь.
Конечно, его цена никогда не сравнится с ценой Самого Лучшего Киллера в мире, но…
Подросток выдвинул из шифоньера полку с аксессуарами и достал пару матерчатых тонких перчаток.
Идти в школу с забинтованными руками — идиотизм. Раньше он мог бы скрыть это под иллюзией, но в бою клятый туманник просто испепелил неприметную серьгу. Тсунамару бросил раздраженный взгляд в шкатулку с украшениями, где оплавленный до черноты камушек торчал в своём ложе как нарыв.
Не один. Их таких тянулось в ряд более десяти.
С того момента, как Реборн приехал учить его, запас маскирующих артефактов стал стремительно сокращаться.
Та серьга, уничтоженная Рокудо, была последней.
Мелочь, но ничего приятного в ней нет.
Стоит ли обратиться к отцу за новой партией скрывающих артефактов?
Пожалуй, нет. И так ещё не отошёл от проваленного задания Девятого.
Иногда Тсунамару задумывается, знает ли старик, как сложилась его судьба?
И качает головой. Вероятнее всего — нет.
Он не глуп. Естественно, человек, который держит в своих руках власть над миром Мафии, не будет глуп, но… Наверное, некоторые нотки уже старческой наивности в Тимотео присутствуют.
Да и Иемицу постарался тщательно сохранить секрет подвалов CEDEF.
За пределами комнаты слышен мягкий напевный голос мамы, зовущий к завтраку, и топоток детских ножек.
Тсунамару выходит из спальни спокойный и собранный, оставляя за собой идеальный порядок.
Его появление моментально привлекает внимание. О, это он умеет.
Громкие разговоры стихают словно резко выкрутили громкость в телевизоре. Дети смотрят с опаской, брат — с удивлением, пара Хранителей, которые по идее клялись в верности Наследнику, — с презрением, а Аркобалено — недовольно.
Нана всплеснула руками, забыв про зажатую в руках лопатку, и подошла к Тсуне.
— Тсу-кун, разве ты не… Разве тебе ещё не нужно лежать? — заботливая мама, гражданская женщина, с которой Тсунамару не знал, как вести себя.
Не помнил.
Единственными женщинами, что он знал, были его наставницы, но они требовали подчинения и не позволяли демонстрировать слабости.
Нана же стремилась к нему сама — погладить по волосам, обнять, окружить заботой, но не знала с какой стороны подступиться к самостоятельному юноше. С другой стороны сам Савада сторонился матери, опасаясь…
Прикосновения женщины не несли боли, но жутко смущали. Смущали тем, насколько слабым от них становился он сам.
Так что они оба были похожи на двух настороженных котов, не знающих, как друг к другу подступиться. И хочется потереться носами, и страшно по этому носу лапой получить.
А ещё хотелось узнать того, кто десять лет отсутствовал в жизни…
Но сейчас Нана искренне волновалась. Всего пара дней прошла, как сына перестало тошнить при любой попытке оторвать голову от подушки, а сейчас он сам встал на ноги.
Одет с иголочки, как всегда. Эту идеальность внешнего вида портил синяк на челюсти, прикрытый волосами. Женщина медленно приблизила руку и подняла мягкие и тяжёлые, как у неё самой, пряди волос, отодвигая их.
Вид гематомы удручал. На бледном лбу сына выступила легкая испарина, ясно демонстрируя, что истинное состояние далеко от внешнего вида. Скромно на этом фоне смотрелись разбитые и покрытые коркой сукровицы губы, тем не менее всё это заставляло сердце женщины обливаться кровью.
— Уж дойти до школы смогу, — Тсуна говорит насмешливо, но это насмешка над собой — Нана понимает это ничуть не хуже сына.
А ещё она знает, что её младший ребёнок боится прикосновений, но её тешит то, что именно ей он позволяет их совершать.
Пусть и совсем лёгкие, пусть не отзывается в ответ, но это совсем не агрессия к брату и игнорирование других детей.
— Тогда… тогда садись, Тсу-кун, — Нана улыбается ласково, уступая сыну свое место, и хлопочет вокруг него.
Она закрывает глаза на плещущуюся в глазах старшего сына обиду. В конце концов Ёши-куна она сможет обнять всегда, он нежный и контактный ребёнок, а вот Тсу-куна ещё попробуй подлови. Нана такие дни помечает в своём мысленном календарике и улыбается счастливее обычного.
Женщина поняла, что в тот момент, когда Иемицу забрал Тсунамару с собой в Италию, у её сына появились те же тайны, что и у любимого мужа, но… но! Никто ведь не говорит, что она собирается их раскрывать, нет, просто… Просто она хочет поддержать своего милого малыша так же, как делает это с мужем.
А милый сын такой… Робкий. Прямо как она сама в юности.
Ему просто нужно чуточку больше внимания…
Кружа вокруг своего ребёнка, Нана подмечала краем глаза не очень радостные вещи.
Её сын хоть и был в центре внимания, но словно один. Нана сравнивала это одиночество с тем, как она бродила по Токио: вроде бы и со всеми, но абсолютно одна.
Тсунаёши своего младшего брата недолюбливал. Хотя нет, Нана мысленно покачала головой. Скорее всего это из-за недопонимания. А также из-за неправильного поведения Иемицу.
Детки держались от Тсуны в стороне. Признаться, её и саму сперва напугал такой самостоятельный и красивый сын. Но и Тсунамару держится от детей подальше, и тут, Нана уверена, дело просто в том, что он не умеет общаться с маленькими.
Друзья Тсунаеши… Ну, они друзья Тсунаеши, так что не обязаны хорошо ладить с братом своего друга. Но может они поссорились? Ревность близнецов, это Нана читала. Может быть, Тсунамару хотел поладить с Тсунаеши, но не получилось, а потом, на почве ревности, поссорился с его друзьями…
Но страннее всего вели себя малыши, которые вроде как репетиторы. Они ведь говорили, что будут учить именно Тсу-куна, но все свое время проводят с Ёши-куном.
Так и получается. Все друг друга знают, все живут в одном доме, но кто-то забыт всеми.
Нана была уверена, что это все вина Иемицу.
Не нужно было позволять мужу забирать одного из детей в Италию. Скорее всего, занятый работой, он просто не обращал внимания на сына.
Или, того хуже, постоянно держал его в компании, таких же как он, бизнесменов. Как от наследника семейного бизнеса, от Тсунамару явно многого ожидали, из-за чего ребёнок, забитый авторитетами, вырос неуверенным и неумеющим нормально общаться со сверстниками.
Нана чувствовала, что вторая версия была более близка к истине.
И раз она мать, то ей и исправлять кривое воспитание отца.
Хотя… Она посмотрела на Тсунаеши.
Рассеянная улыбка, беспорядочные волосы, что в отличии от причёсанного брата, торчат во все стороны, не зная расчески, мятая форма и фатальная неуклюжесть.
Нужно признать, что из неё воспитатель будущего поколения тоже аховый вышел. Ребёнок вырос инфантильным мечтателем, таким же, как она сама.
Нана никогда не ограничивала его интересы, позволяла сыну делать все, что он пожелает, потакала хитрым ласковым глазам и откровенно неловким попыткам обмана.
Переводя взгляд с одного ребёнка на другого, женщина видела две крайности.
Один воспитан в непререкаемом авторитете отца, в педантичности и строгости. Другой рос во вседозволенности и ласке, преданный, фактически, самому себе.
Вот если бы они воспитывали сыновей с Иемицу вместе или хотя бы попеременно…
Когда дети засобирались в школу, мысли Наны стали ещё очевиднее.
Тсунаеши, окружённый шумной толпой со всех сторон, шёл, спотыкаясь и размахивая руками в попытках что-то рассказать, и за ним тянулись как привязанные за веревочку практически все домочадцы.
Тсунамару шёл степенно, размеренно, медленно. Его шаг чуть сбивала лёгкая хромота, но спина была прямой, плечи развёрнуты и незыблемы. Глядя на эту уверенную спину, Нана услышала в глубине сознания строки, которых не слышала уже долгие восемь лет.
От неожиданности она пошатнулась, вцепляясь в калитку.
«Hola guapa, il n’y aura pas de faux pas,
Gentleman jusqu’au bout des doigts
Face à toi, je serai pour toi
Gentle, gentlemaaaaaaan…»
(Эй, красавица, я не совершу ни единой ошибки,
Джентльмен до кончиков пальцев,
Рядом с тобой, я буду для тебя
Благородным джентльменом…)
Нана Савада ахнула, медленно съезжая по забору.
Голос звучал хрипло, с рычащими нотками, словно дикий зверь долго-долго молчал, а потом был вынужден вспомнить человеческий язык.
Итальянский язык.
Сердце японки, матери двоих детей, благонравной супруги зашлось безумным восторгом.
В её сознании хриплый мужской голос сменился её собственным, мягким, игривым, счастливым и звонким:
«Tu t’crois diplômer en drague,
Pour me passer la bague?
Il te faudra des cours du soir!»
(Ты думаешь, что у тебя диплом по соблазнению,
Чтобы надеть мне на палец кольцо?
Ну так походи ещё в вечернюю школу…)
Нана садится на корточки и закрывает лицо ладонями.
Долгие годы она считала, что её соулмейт…
Что он…
Он жив!
Нана решительно встала.
Её дети уже достаточно взрослые, её муж не оправдал её надежд и продолжает разочаровывать.
Рано выскочившая замуж девочка выросла и поумнела, так что… Она имеет право на счастье?
А с разводом, после встречи с соулмейтом, она попросит его помочь забрать детей.
Так будет правильно. Джентльмен же не откажет своей Красавице?..
•бечено•
