Твой глас не слышно

      Тсунамару не опоздал.       Недовольный Хибари не нашел к чему придраться, когда Савада-младший пересек школьные ворота, а сам подросток мысленно показал чертовому Облаку фак и сладко улыбнулся. Губы моментально засаднило, но парень спокойно провел языком, собирая солоноватые капли, и направился в здание.       С того момента как Тсунамару переступил порог этой школы, он привлек невероятный интерес. Первой реакцией, конечно, был шок — у известного своей никчемностью и слабостью Бесполезного Тсуны был брат! Более того, брат-близнец! Одно лицо, один цвет глаз, один рост… за исключением причесок, с первого взгляда они были похожи друг на друга словно отражения.       Но, но, но…       Несмотря на схожесть, приглядевшись, уже на одной только внешности начинались серьезные различия.       Никчемный Тсуна всегда выглядел помятым, небрежным, как будто в своей форме и дневал, и ночевал. Порой на ней были пятна машинного масла, термопасты, разводы жира, прожженные дырочки на рукавах или пудра от пончиков. За Ёши всегда тянулся шлейф запахов: домашняя выпечка, через которую пробивался не самый чудесный аромат канифоли, жженой пластмассы и паяного металла.       За старыми, невзрачными кедами тянулись вечно развязанные шнурки, на которые то и дело наступали одноклассники до и после школы. Сменная обувь же надевалась на, хорошо если просто разноцветные, носки, которые рассеянный Тсунаёши, очевидно, не глядя вытаскивал из ящика. Перекрученный галстук никогда не был завязан нормально, и сама школьная форма на мальчишке висела неопрятным мешком, делая и без того щуплого Саваду-старшего еще мельче и тоньше.       Его младший брат являлся полной противоположностью. Вся одежда была тщательно отглажена, без единой складочки, четко очерчивала худую, но тренированную фигуру. От него шел тонкий, едва уловимый запах одеколона, незаметный сразу, но заставляющий оставаться рядом с желанием ощутить, что же за тонкие нотки щекочут нос. Идеально с его внешним видом смотрятся до зеркального блеска начищенные черные кожаные классические туфли. Галстук завязывался замысловатым изящным узлом и закреплялся зажимом, что взяли для себя на заметку другие парни.       Шевелюра Тсунаёши была похожа на гнездо: всклокоченная, торчащая во все стороны копна, в которой могли запутаться перья, листья, мелкие веточки, что подросток собирал очередным падением на ровном месте.       Тсунамару же был тщательно причесан, и волосы его лежали покорной волной.       Никчемный Тсуна ходил сгорбившись, смотрел из-под челки, глупо улыбался и всегда оказывался шестёркой для более внушительных одноклассников.       Тсунамару-сама держал спину ровно, смотрел свысока, и даже если собеседник был выше, словно не отвечал, а отдавал приказ.       Школа вообще оказалась другим миром.       Неожиданным для Тсуны и, пожалуй, не уступающим мафии в жестокости.       Отец отправил его домой в начале марта, как раз за месяц до начала нового учебного года. Этого времени впритык должно было хватить на первичную ассимиляцию с гражданскими, а также для решения проблем с бумажной волокитой по поводу оформлением нового ученика.       Приуроченный к началу нового учебного года переезд дался Тсунамару достаточно сложно. Новая жизнь захватила не ожидавшего подобного парня в свой водоворот, грозя затопить, если тот зазевается.       В чём-то эта среда была более привычной: были наставники и были те, кто оказался в равном ему статусе. Конечно, ни одна структура не обходится без исключений. В Нами таковыми были члены ДК, спортсмены, которые зарабатывают школе награды, и он, Тсунамару.       При его появлении гул в кабинете на краткое мгновение стих, но тут же вспыхнул шепотками.       Девочки восторженно зашептались, обсуждая, как брутально выглядят «боевые ранения Тсунамару-сама». Парни хмыкали, глядя с некоторой опаской, но с искрами уважения.       Несколько гражданских одноклассников даже подошли к Тсуне, когда тот сел, заводя ничего не значащий разговор и вскользь интересуясь длительным отсутствием местного идола.       Коммуникация внезапно оказалась сложнейшим испытанием для нервов парня.       То, что работало с наставниками-мафиози, внезапно совершенно не подходило для гражданских.       Тсунамару оказался совсем не готов к обычной жизни.       — Ты должен выглядеть как обычный гражданский, — не уставал твердить отец до самого порога дома. — Когда Девятый пришлет наблюдателя, ты должен показывать незначительную осведомленность о мафии. Для всех заинтересованных я занимался с тобой исключительно физической подготовкой и гражданскими науками.       Подросток молча кивнул, демонстрируя тем свое согласие. В целом, с ним и правда занимались вышеперечисленным. Если не вдаваться в детали.       Сводные военные планы подготовки разного рода специалистов, в том числе из CONSUBIN, CEDEF и других представителей силовых структур, и правда являются своего рода физической подготовкой. А основы экономики, языки, история и прочее — вполне себе гражданские науки.       Как бы ни относился Тсунамару к отцу, он не мог не восхищаться умением Внешнего Советника всего парой вполне правдивых слов вывернуть ситуацию в нужную ему сторону. Любая информация, попав в руки Иемицу, тут же становилась удобным рычагом для того, чтобы ситуация следовала в нужное ему русло.       Отчасти именно поэтому он не мог всей душой возненавидеть этого человека. Изумительный манипулятор, ему стоило бы иметь пламя Тумана, а не Неба. Порою именно недооценка противниками Молодого Льва Вонголы становилась для них фатальной ошибкой.       Искренний и нарочито легкомысленный, ярко выражающий эмоции, мужчина был как шкатулка с секретом. И не одним. Нажмешь сбоку — откроется второе дно. Заденешь сверху — выскочит потайной отсек. Постучишь по стенке — отойдет панель. И так до бесконечности.       — То, что ты пламенный, тебе должен раскрыть доверенный человек дона, которому поручат твоё обучение. Запомни, на тебя возложена крайне важная миссия — ты обязан стать Дечимо. Другого пути для тебя быть не может! — мужчина говорил жестко, придерживая сына за плечо. — Само твоё рождение связано с властью. Ты появился на свет для того, чтобы занять место Десятого. Я не приму иного результата. Твоя жизнь не будет стоить и ломанного гроша, если ты не займёшь этот пост. Это цель твоей жизни. Смысл существования. Исключительно это.       Младший Савада вновь кивнул.       Именно это отношение отца он и любил, и ненавидел.       Десять лет назад, когда к ним в дом впервые пришел старик в гавайской рубашке и, покачав близнецов на руках, выбрал младшего, его жизнь изменилась. Это было неизбежно, как восход солнца.       Тогда, после отъезда Тимотео, дурашливо улыбаясь и почесывая свой затылок, Иемицу присел на корточки перед Тсу-куном и вполне серьезно спросил:       — Хочешь поехать со мной в Италию? Я буду уделять тебе много времени, воспитывать и следить за всеми твоими успехами. Только… тебе придется соблюдать некоторые правила.       Тсуне тогда было пять лет. Своего отца он видел в основном только на фотографиях и в его редкие визиты домой, которые не длились больше пары дней.       Умненькие для своего возраста братья Савада частенько слышали нелицеприятные сплетни за спиной матери.       Что отец выскочил за Нану лишь по той причине, что обрюхатил её, а в Европе у него соулмейт, с которым он и живет на Майорке. О том, что их отец-гайдзин, взял фамилию жены, чтобы скрыть факт измены, а сам живёт в Европе по старым документам. Что он прикатывает к ним только чтобы проверить, как растут дети и, возможно, думает забрать их с собой, как подрастут, ведь его соулмейт бесплоден или вообще мужчина. Что они растут без отца, и ничего путного из них не выйдет без крепкой мужской руки.       Это было обидно. Тсунамару и Тсунаёши старательно игнорировали эти слова, однако всё равно послевкусие оставалось.       Детям и правда не хватало родителя. Пусть и не соулмейт мамы, он всё равно оставался их отцом, которого они хотели видеть рядом с собой, держать за руку или кататься на его шее.       Так что когда отец предложил поехать с ним, мальчик не смог отказаться по двум причинам.       Во-первых, ему действительно хотелось побыть с папой, а во-вторых… после приезда Тимотео, малыш осознал, что язык, на котором говорил иногда начальник папы, очень похож на тот, что звучал у него в голове. Принятое решение показалось правильным: ничего ведь не будет, если он поедет в страну этого языка, и поищет там своего партнёра. Тем более папа ведь ему поможет, да?..       — А Ёши поедет с нами? — спросил тогда Тсуна.       — Нет, сынок, я могу взять с собой только одного из вас. Из-за работы я не смогу приглядывать за обоими, да и мама будет скучать по вам. — Большая смуглая рука погладила Тсунамару по голове.       — А… — малыш нахмурился.       — Нана говорила, что твой соулмейт поёт на итальянском. Так что у тебя будет шанс выучить язык и найти его в будущем. — Иемицу смотрел немного напряженно, но его рука лежала на мягких каштановых волосах нежно.       Именно тогда Тсунамару впервые ощутил своё чутье. Оно поставило дыбом волосы на загривке, заставляя мальчишку напрячься, — в таких ситуациях оно предупреждает о грядущих неприятностях — ребёнок это понял сразу. Но в тот же миг когда малыш захотел отказаться, его резко бросило в пот, в нос ударил запах гари, а ноги задрожали. Предложение несло в себе угрозу в обоих случаях, но при отказе… всё могло закончиться намного хуже, чем в первом.       — А нии-сан не расстроится? — от неожиданности малыш выпалил то, о чем думал меньше всего.       — Ничуть. Тем более ты потом приедешь обратно и всё ему расскажешь, — к напряжению в глазах родителя прибавилось несколько пунктов. А рука внезапно застыла.       — Тогда… Ладно, — выдохнул мальчишка.       Замершая ладонь расслабилась и провела по макушке, приглаживая торчащий ёжик на повлажневшем загривке. И Иемицу улыбнулся еще радостнее.       — Отлично. Тогда я скажу Нане.       А ведь отец не соврал. Ни словом.       Он и правда уделял Тсуне всё своё внимание, воспитывал и следил за его успехами.       Иемицу никогда не врет — нельзя соврать обладателю интуиции Вонголы.       Дон Тимотео, Нана, его сыновья. Савада Иемицу в жизни не сказал ни слова неправды.       Он просто… недоговаривал.       Говорил то, что от него хотели услышать.       То, что было нужно ему.       Отец ведь упоминал, что жизнь рядом с ним требует соблюдения некоторых правил? Так и было.       Первым правилом было то, что Тсунамару не мог отзываться на своё собственное имя. Отец назвал его на итальянский манер, дав новое имя — Мар Аллиево.       Вторым правилом стало то, что никто на работе отца не должен был знать об их родственной связи.       Для всех в CEDEF Мар Аллиево был перспективным учеником Савады, как Базиль. Только если Базиля натаскивали на работу с информацией и разведкой, то из Мара делали нечто среднее между капореджиме* и капобастоне*.       Из него лепили управленца, который может взять в свои руки бразды правления семьей, и боевика, который смог бы легко войти на поле боя, отстаивая её интересы.       Люди Иемицу восприняли это как реверанс в сторону тщательно налаживаемых отношений с американской мафией, которые использовали этот пост, но особо в причинах такой лояльности заинтересованы не были.       В Италии были свои традиции и законы, требующие кровного родства дона и наследника, когда в Америке от претендента требовалась только сила. Из-за этого Альянс, состоящий в основном из коренных итальянцев, посматривал на запад с пренебрежением, а на восток с одобрением.       Отношения с азиатами, следующими подобным традициям пусть и со специфической разницей, были более предпочтительными, чем с оторванными от корней варварами, хотя и не отрицали полностью, ведь в Америку мафия пришла именно из Италии.       Так что Савада Иемицу имел идеальное прикрытие для того, чтобы протащить сына в подземелья своего детища и заняться его воспитанием.       Тсунамару Савада любил своего отца.       А Мар Аллиево ненавидел всеми фибрами своей души.       Иногда мальчик не понимал, как такое вообще возможно? Как можно испытывать такие противоречивые чувства? Как оказалось, легко.       Поначалу отец не принимал участия в его подготовке. Он практически полностью самоустранился из окружения сына.       — Так нужно, если хочешь найти своего соулмейта, — говорил мужчина.       Сначала Тсуна верил, но потом начал постигать неправильность этой фразы.       Сталкиваясь в подземных коридорах CEDEF с сыном, Иемицу лишь окатывал его ледяным взглядом или не удостаивал вниманием вообще.       Тем не менее каждую неделю он лично проверял знания ребёнка, и что тот успел освоить за семь дней. Это называлось «родительский день».       Он тщательно следил за успехами на уроках, на тренировках, изучая отчеты учителей.       Мар Аллиево жил по плану.       Поначалу было тяжело. Особенно физически. Расписание сдвигалось, пока он не заканчивал физическую подготовку, тем не менее, не пропуская приёмы пищи и сна. В перерывах между тренировками мальчику скармливали витаминизированные батончики и давали питьевые добавки. Когда ребёнок слишком задерживался в зале, наставники приходили прямо туда, объясняя уроки. Им было не важно, слышит ученик или нет, воспринимает ли речь или пытается не свалиться, наматывая очередной круг по залу или бассейну.       От него требовали послушания и дотошного выполнения приказов, не гнушаясь порки — еду у него никогда не забирали, наоборот, кормили на убой: даже когда он сам не хотел, заталкивали еду в глотку силой. Тело должно было иметь строительный материал для восстановления и роста, медики были категоричны в этом плане.       Раз в неделю все наставники вместе с подопечным приходили на ковёр в кабинет Внешнего советника и докладывали об успехах. После Аллиево должен был сдать свой письменный отчет.       Но стоило наставникам выйти после проверки, оставляя Мара один на один с Иемицу, едва закрывалась дверь, взгляд мужчины менялся.       Он медленно вставал из-за стола, запирал дверь на обычный тяжелый засов и манил ребёнка за собой.       Один из стеллажей в кабинете Внешнего Советника аккуратно отъезжал в сторону, пропуская двоих в потайную комнату.       Там Иемицу переставал быть Главой CEDEF и становился просто отцом, а перспективный мальчишка слышал имя «Тсунамару», обращенное к себе. Мужчина подхватывал его на руки, усаживал себе на колени и гладил. По плечам, по волосам, по спине.       Замотанный в бинты или освобожденный от них Тсуна оказывался в крепких объятиях, после чего под мягкие расспросы папы взахлеб рассказывал ему обо всем, что позволяло упомянуть чутье. О еде, об уроках, о наставниках. Жаловался, рассказывал о курьёзах и казусах, и робко улыбался.       А Иемицу с серьёзным видом кивал, держал его на руках и кормил конфетами.       Однако потом день кончался, и воскресный отец снова скрывался за дверью в потайную комнату, оставляя вместо себя равнодушного чужого человека.       Тогда Тсунамару казалось, что это малая цена за то, чтобы быть с отцом.       Он не понимал, куда попал, почему ему нельзя выйти, и почему он не может говорить с родителем как его сын, но молча терпел. Терпеть, говорил отец, терпеть, внушало чутьё.       С каждым годом, проведённым в этом месте, «воскресный отец» вызывал в нем все больше и больше сомнений. В «родительские дни» он стал меньше говорить, в основном просто просиживая все время в объятиях.       И в их общении тоже были правила.       Нельзя было упоминать дом. Нана и Тсунаёши не могли фигурировать в их диалогах.       Тсунамару не должен был проситься домой.       Тсуна не мог расспрашивать о работе отца. Это были те темы, на которые Иемицу жестко запретил говорить им. Ради безопасности семьи.       А иногда Иемицу поднимал некоторые темы, на которые не желал отвечать уже Тсуна, потому что чутьё едва ли не останавливало парню сердце от ужаса, запрещая говорить о священном.       И жизнь вроде бы текла размеренно, но…       Но потом он подрос и окреп для использования Пламени. И мозги, которых прибавилось со временем, заработали, получив жесткий стимул.       В тот момент, когда штатный медик, осмотрев пацана, дал добро на пламенные тренировки, для Аллиево наступил ад.       Вызвать пламя можно было тремя способами.       Первый — с помощью Пули Посмертной Воли. Она была у дона Тимотео и находилась в недосягаемости.       Второй — можно было простимулировать пламя другим пламенем. Схожие элементы начинают резонировать между собой и случается выброс.       Третий метод — поставить потенциального носителя на грань жизни и смерти, чтобы стресс спровоцировал выброс.       Отец… выбрал свой вариант.       В зале были только Иемицу и Мар.       Аллиево даже не понял зачем, но застыл, увидев, как тело Внешнего Советника охватывает пламя. Оно стелилось по плечам, охватывало предплечья, торс и ноги, легкими всполохами блуждая по строгому темному костюму. Жгучим оранжевым оттенком сухого имбиря оно горчило на губах у юноши, охваченного нехорошими предчувствиями.       — Ты должен вызвать пламя. И я тебе в этом помогу. — Иемицу улыбнулся жесткой пустой улыбкой.       Он исчез из виду, словно испарился. Чутьё среагировало слишком поздно — охваченная пламенем нога приблизилась, едва парнишка успел повернуть голову, а потом обжигающая боль хлесткого удара по спине отбросила его на другой конец зала.       Тсунамару закричал, корчась на полу.       На спину словно кипятком плеснули, а в воздухе запахло настоящим палёным мясом.       Иемицу двигался размеренно, даже не дрогнув от детского крика.       — Поднимайся. — только и сказал он.       Из глаз Тсуны брызнули слезы. Ослеплённый безумной болью он уставился на того, кто на него надвигался, не имея сил поверить в происходящее. Но чутьё продрало до мурашек опасностью, и он попытался подняться.       Второй удар пришелся в грудь.       Мар кубарем прокатился до центра зала и упал на четвереньки, ощущая жгучую боль от пинка и давление на рёбра. Удар прожёг одежду на груди, заставил появиться на нежной детской коже ожог в форме четкого отпечатка туфли. Волдыри на спине полопались, разрываясь от жесткого соприкосновения с полом, стремительно заливая кровью остатки рубашки.       У мальчишки вышибло воздух из легких, а внутри, наравне с болью, заклокотало что-то, пульсируя в такт обезумевшему сердечному ритму.       Человек перед ним стал воплощением дьявола, что вышел из бездны.       Языки огня лишь усиливали сходство, и мальчишка, ощущая глубинный ужас, развернулся спиной, пытаясь сбежать.       Ему удалось лишь попятиться в сторону двери, когда демон перед ним исчез в искрах пламени, а Тсуну нагнал третий удар. Снова хлёсткий пинок пришелся на спину, уже дважды отбитую.       Удар был такой силы, что Мар врезался в стену и сполз по ней, оставляя кровавый отпечаток содранных на груди волдырей.       Он судорожно перевернулся, ощущая, как заледенел затылок, и увидел над собой мучителя. Электрический свет осветил его фигуру, скрывая лицо в тени.       Ребенок шарахнулся назад, врезаясь в стену. Ожоги моментально отозвались ошеломляющей болью на и так стёсанную о стену обожженую кожу.       Мужчина занёс охваченную пламенем руку, но, движимый ужасом, ослепляющей болью и давлением в груди, Тсунамару закричал, вскидывая ладони перед собой…       Звонок выдернул Тсуну из болезненных воспоминаний.       Спину снова обожгло фантомной болью, от чего подросток поморщился.       Это просто память. Всё уже прошло.       Гомон одноклассников успокоил, отвлекая. Несколько слов и вовсе вывели Тсунамару из ступора, утягивая в короткий несколько нервный диалог с соседом по парте.       На следующий урок Тсунамару ушел в медпункт.       Шамала не было на месте, чему Савада-младший искренне порадовался.       Он зашел за дальнюю ширму и обхватил себя ладонями за плечи.       Его Пламя само зажглось на ладонях, одаривая теплом тело хозяина.       Своевольное, дикое, темное.       Тогда оно отшвырнуло Иемицу, жестким обжигающим барьером оградив носителя.       Кажется, отец радовался этому как ребёнок, но к тому моменту одуревший от боли Тсуна потерялся между явью и бессознательным.       Полуприкрытыми глазами он наблюдал за тем, как появляются медики, как пытаются потушить его пламя, а потом и просто пробиться, в стремлении оказать медицинскую помощь, но не способные даже подойти на десяток шагов.       Слышал, как, сперва зычно, а потом более нервно, звучал голос Иемицу. А потом он просто съехал на бок, наконец-то проваливаясь в милосердную тьму.       Он очнулся в медицинском крыле и узнал, что пламя не пускало к Тсунамару посторонних, пока не получилось объединить силы нескольких присутствовавших хранителей Иемицу.       И то понадобилось более получаса, чтобы просто истощить барьер.       Тогда отец устроил внеплановый «родительский день», радостно тормошил сына и рассказывал об открывающихся перспективах.       Внешний Советник говорил, а Тсунамару лежал на боку, потому что его спина представляла собой сплошной ожог, который сейчас пытались убрать медики. Еще один, помельче и уже зарубцованный, был на груди. Его стянуло кривым цветком лилии. Медикам пришлось вырезать часть обожженной ткани и стянуть её вместе.       Когда врачи отошли набраться сил, Иемицу, наплевав на конфиденциальность, даже подхватил Тсуну на руки, а мальчишка одеревенел, ощущая прикосновения рук, что когда-то дарили ласку, а сейчас причинили и продолжают приносить ему так много боли.       — Я не хочу вас расстраивать, — сказала одна из лекарей солнца чуть позже, — но, к сожалению, мы упустили время первой помощи, поэтому останутся шрамы.       Спустя много лет цветок на груди сперва сполз на живот, подчиняясь взрослению тела, а после его перекрыли другие шрамы, пока первый не затерялся в мешанине штопанного живота.       А вот спина несла на себе воспоминания широким кривым крестом. Заползая на плечи, полосы шрамов пересекались над поясницей.       Впервые увидевший это после лечения Савада Иемицу помолчал недолго, а потом произнес:       — Что ж, видимо, это знак судьбы — тебе суждено стать Десятым Вонголой. Отныне этот шрам будет твоей меткой, твоим знаком. Он будет указателем твоего пути. Твоей клятвой верности Вонголе.       Тсуна сдавил пальцами плечи, ощущая под рубашкой грубую, навсегда потерявшую чувствительность кожу.       Лицемерный ублюдок, который каждое событие может вывернуть себе на пользу. Чертова шкатулка с секретами.       Даже сейчас, по прошествии многих лет, Тсуна не может понять их отношений. Любит ли отец его или считает своей пешкой? Ненавидит ли Мар своего мучителя или благодарен за жизнь?       С одной стороны он воспитал из Тсунамару достойного наследника мафиозной семьи. С другой — фактически обрёк на пытки и мучения собственного сына.       Объективно, поместить маленького ребенка — даже не во враждебную! — в равнодушную среду, где никого не заботит его мнение или желания. И остаться единственным близким и родным человеком, которого это все волнует.       Какая тонкая игра! Мар Аллиево не может не восхищаться тем, как использовал эту схему Внешний Советник.       Тсунамару Савада проклинает этого манипулятора за разрушенное детство.       Отец так искренне беспокоился за его раны и увечья и так легко их допускал. Так стремился держать рядом с собой и так ровно удерживал дистанцию. Так ласково говорил и так безжалостно действовал.       Идеальное доверие через ненависть. Несмотря на боль, отчаяние и безумное одиночество, Тсунамару все равно был вынужден всем своим существом тянуться к единственному знакомому человеку, что был неравнодушен или казался таковым.       Болезненная привязка к источнику боли и любви.       Причина глубокой ненависти к тому, кто бросил его в этот котел.       Он понял, что все должно было получиться, если бы не три вещи.       Первая — его чутьё. Интуицию Вонголы можно обмануть, подавая правду в нужном свете. А чутьё не слушает слова. Оно реагирует по-другому. На глубинном уровне. И даже если Тсуне от всей души желали добра, все равно — если эта доброта принесёт ему малейший вред, Тсунамару будет знать.       Второе — прикосновения. Слишком контактные итальянцы уже вызвали в нем неприязнь, физические наказания её укрепили, а пробуждение пламени закрепило стойкий страх. Так что в те моменты, когда отец касался его, Тсуна вспоминал занесённую для удара руку и впадал в краткий ступор, пропуская большую часть словесной паутины мимо ушей. Этот парадокс изумлял самого парня. Били ведь ногами, а боится именно рук.       И третье — человеческий фактор. У него появился союзник. Неявный, случайный, и, вероятно, сам не осознающий этого. Но ставший для него спасением.       Тсуна откинулся назад, падая затылком на мягкую подушку.       Он не знает: ненавидит отца или любит.       Но он рад, что у Иемицу Савады не получилось.       Некоторое время Тсуна просто бездумно пялился в потолок. Оставаться в школе не хотелось, воспоминания всколыхнули в нем не самые радостные эмоции. Тем не менее угроза отстранения всё еще нависала над его шеей.       Но меньше всего сейчас парню хотелось оставаться в этом месте.       Так что дождавшись большой перемены, — Шамал так и не появился в своей вотчине, — Тсунамару по-тихому выскользнул из школы.

•бечено•