Твой глас не слышно

      Прим. гаммы: нагло отгребу себе кусок перед главой. Не дорогие и не хорошие ребята (очевидно, не все), которые отправляют пб. У меня вопрос к 70% этого контингента характера православного: вы читаете текст седалищным местом? Ровно 6 октября 2020 в 21:09 бета попросила выделять не слово с ошибкой, а предложение с неправильным словом и писать ошибку. Вы закатили нам истерику, ведь преступление века — заставлять протянуть курсор мышки/двинуть пальчик чуть дальше одного грёбаного слова! Но это необходимо! Причину вам объяснили: вылетают ошибки сайта, а прыгать в 100+ страниц ради одного слова никто не будет. Ещё раз я увижу одно выделенное слово, это примечание вы получите в лс тысячу раз. Не понимаете, когда вас просят по-хорошему? Поймёте по-плохому.       Прим. беты: мы прекрасно понимаем, что вы нам ничего не должны. Но поймите и вы, что мы вам тоже ничем не обязаны на самом-то деле. Нам и без фидбека хорошо пишется, хотя и глубоко признательны за теплый прием глав. Однако я весьма просто могу обидеться вместе с гаммой. Ничего не стоит, как вы уже поняли, максимально долго удерживать текст на редактуре. Мне кажется, немного ненормально, когда после прямой просьбы мы радуемся тем жалким единицам людей, которые действительно выслушали и начали присылать предложения. Хотя мою просьбу прочитали более 2000 людей. Думайте сами как быть. Автор поддерживает нас в маленьких злобных порывах души. За сим приятного чтения. Бечено.

***

             — Твоя нога не в порядке.       Голос Фонга звучал нейтрально, однако нёс достаточно информации, которую Савада предпочёл бы не давать о себе присутствующему здесь Хибари. О травме, о слабости, о неспособности избежать внимания — всём том, чего не следует знать самоназванному хищнику Намимори.       А также напомнило о проигрыше. Кажется, сегодня все решили поведать Тсунамару о его собственном несовершенстве. Соулмейт, брат, мир... и теперь вот Фонг.       Не глядя на Аркобалено Урагана, Тсуна с трудом заставил себя разжать подрагивающие пальцы. Сломанные палочки вывалились в коробку с обедом.       Удерживать маску покоя на лице становилось все труднее. Утренняя уверенность в собственных действиях исчезла — её смело шквалом эмоций, что пробудились в нем при виде чужого счастья. Мир застыл и поднял в стоячем болоте его чувств бурю, вырывая их из самой глубины души.       Мару привык быть равнодушным, расчётливым, спокойным. Подчиняться, чтобы выжить, и гнуться, чтобы не быть сломанным. Его воля сгустилась настолько, что обтекает, обволакивает, принимает весь тот хаос чужих желаний, которые пытались реализовать окружающие его руками. Тсунамару даже не думал, что у него самого есть что-то… что-то такое. Безумное. Страстное, словно метан, накопившийся под толщей воды. Но теперь нечто рвалось наружу, пытаясь взорваться на окружающих яростью, истерией, ненавистью и криком!.. таким неподходящим для человека его воспитания и репутации.       Он пытался взять себя в руки, медитировать, но внутри него будто сорвали чеку, и таймер начал тикать, отсчитывая время до момента взрыва. И чутье говорило Мару, что остановить этот процесс невозможно.       Одно лишь было хорошо — изматывающая душу боль от разрыва связи исчезла. Её как обрезало, оставляя лишь смутные отголоски разочарования.       И это заставляло Тсунамару нервничать. Потому что так остро он не испытывал эмоций… уже очень давно.       В попытках успокоить бурлящие чувства, Мару уставился на свои руки.       Почему-то ему подумалось, что, несмотря на почти два года, прошедших с момента возвращения в Японию, нормально палочками пользоваться Тсунамару так и не научился. Все время хватал по центру, как можно ближе к нижней части. Его пальцы, хоть и достаточно гибкие для того, чтобы шустро разбирать оружие, не были способны держать пищу более ловко.       Пока близнецы были малы, мама вручала учебные, соединенные сверху. Переехав в Италию, Мару перешел на европейские приборы и окончательно забыл детские воспоминания. Семь лет в Японии, из которых пять почти исчезли из памяти за давностью лет, против десяти в Италии, где формировался менталитет Тсуны.       Подсматривать за матерью и братом оказалось бесполезно — этот навык было необходимо приобрести самостоятельно.       Тсунамару подобрал самые длинные обломки и безжалостно проткнул ими карааге. Он вдруг понял, что смятение мыслей перекинулось на тело. И это не было хорошим знаком. Нервного человека легко прочитать. А становиться раскрытой книгой Мару не желал.       Того, кто слишком привык держать всё в себе, подобная открытость уязвила. Она же заставляла нервничать все больше — порочный круг.       — Конечно, ты был в эпицентре единения соулмейтов, так что это простительно — терять контроль от переизбытка эмоций… Но ты всё же находишься в присутствии гражданских, и мог причинить невольный вред… — отреагировал на маленький акт агрессии Фонг, заставляя Саваду мысленно сморщиться.       Мару не нравился Фонг. Начиная от его поведения наблюдателя, заканчивая философскими рассуждениями. Он казался наигранно спокойным. Опасным. А еще лицемерным.       Объективно, у Глаза Бури не было ни малейшего повода помогать наследнику итальянской Фамиглиа. В конце концов, принадлежность к Триадам говорит сама за себя. Но то, как в противовес Мару, он общается с Ёши…       Где эта гребаная позиция стороннего наблюдателя? В пизде.       Всё это до безумия напоминало ему одного человека. Такого же обманчиво доброго и внимательного. Иемицу.       Тсуна передернул плечами. Слишком ласковый китаец заставлял его, уже наученного горьким опытом, ожидать удара в спину.       Сперва был моральный – любезности с братом и равнодушие к Мару. Казалось бы, равнодушен, значит не ненавидит. Но равнодушие – худшее из чувств, что можно испытывать к человеку. Особенно после знакомства, полного воодушевления и жаркого любопытства.       Теперь осталось дождаться физического удара. Параллели между Внешним Советником и силовиком Триад прокладывались самостоятельно, невзирая на рациональные мысли. И Мару испытывал почти мучительную внутреннюю борьбу, оставаясь спокойным и вежливым рядом с ним. Чутье помалкивало в присутствии Фонга, утверждая, что вреда не будет. Но чертова паранойя и близость к той минимальной зоне комфорта, что Мару позволял себе выстроить, не давали покоя. А еще эта идиотская привычка подкрадываться тихонько и со спины…       Наверное, у него всё же были определённые ожидания в отношении члена семьи Аркобалено после знакомства-то с одной из них... После рассказов об их особенностях, сметливости, неистребимому желанию докопаться до сути. Умом он понимал, что с одним из сильнейших нужно быть крайне осторожным в высказываниях и уважительным, но прямо сейчас вежливости не хватило.       Еще в классе неприятно ударили по сердцу те слова про маму и её мейта. Тсуна заставил себя дышать ровно, но к горлу подкатил ком, когда он только на минуточку позволил себе представить, что Савада Иемицу больше не будет…       Пронзительный взгляд Хибари скользил по Саваде, отмечая излишне напряженное тело, подрагивающие пальцы, плотные повязки, выступающие сквозь тонкую ткань – не форменных – брюк. Облик весьма характерный в свете слов малыша в красном.       Кёя почему-то подумал, что сменка на ноге Тсунамару смотрится весьма уродски. Этим ногам хорошо подходят те кожаные, ручной работы туфли, в которых он приходит и уходит, постукивая по асфальту подкованными каблуками.       Синяки на лице, скрытые длинными гладкими волосами, также говорили за себя без слов. После того случая в Кокуе в больнице никто из семьи Савада не появлялся и с похожими травмами отмечен не был. Хибари, который сам провел неделю под наблюдением врачей, проверил. И справок из других госпиталей он не получал.       Поморщившись, ГДК опустился рядом, на расстоянии вытянутой руки от младшего из братьев Савада.       — Раненые травоядные должны быть в больнице, — резковато произнес Хибари.       Глава ДК откинулся на стену пристройки и деланно независимо отложил тонфа в сторону.       Мару, метнувший взгляд на отблеск стали, задержал дыхание, отчего кольнуло порезанный бок. Вскоре мягко выдохнул, чуть расслабляясь. Правда, спина его осталась прямой, словно палку проглотил, лишь склонил голову пониже к коробке.       — Правильно, — отвечая, Тсунамару искривил губы в усмешке и поднял варварски нанизанный на палочки кусочек перед собой. — Травоядные, — он выделил слово голосом.       “А не я” осталось не озвученным.       Оба замолчали. И тишина эта была задумчивой. Мару пытался понять причину такой постановки вопроса, а Хибари – осознать ответ.       Фонг, вынужденный съехать на колени Кёи, когда тот закинул руки за голову, молча склонил голову набок. Из того, что было известно ему ранее, общение наследника и главы ДК было… Никаким с приставкой минус. Однако голос племянника звучал практически дружелюбным. По его меркам, конечно.       Мару сунул кусок курицы в кляре в рот и молча принялся жевать. В такой компании остывшая панировка казалась безвкусной, несмотря на обилие специй.       Голоса школьников звучали едва различимым назойливым жужжанием, куда слабее, чем в коридорах.       Оттого пустота в мыслях… Нервировала.       Обычно где-то на фоне, стоило только припомнить о его существовании, голос соулмейта срывался на разные тональности на краю сознания. Теперь же пустота в голове казалась пугающей. Тоскливой. Словно он снова стал одиноким мальчиком, запертым среди людей, чей язык он не понимает, где до него никому нет дела.       Но тогда, посреди подвалов CEDEFа у него был мейт. А здесь, на крыше гражданской школы…       В этом отчаянии пышущая жаром близость Хибари (и Фонга) оказалась неожиданно приятной. Это внезапно напомнило ему о Наставнице.       Её близость была прохладной, успокаивающей из-за атрибута, но сама проклятая полыхала жаром.       «Горячая итальянская кровь греет меня!» — грубовато шутила она. И Мару внезапно остро захотелось её обнять. Уткнуться носом в криво обрезанные, словно истерзанные тупыми ножницами синие волосы, вжать горячее тельце куда-то поближе к сердцу, к солнечному сплетению, где ровно течет средоточие его пламени. Ощутить бы касание грубоватых маленьких пальчиков на своих руках и услышать тихое: «живи, ученик».       Съев ещё несколько кусочков, парень шумно выдохнул и прижался затылком к стене пристройки, всмотрелся в небо, и наконец-то позволил себе расслабиться. Глаза запекло, но Тсунамару списал все на ветер.       — Не думал, что вы с Кёей знакомы, — и снова Фонг подал голос, прерывая тишину на крыше. Он машинально погладил пальчиками складки на рубашке внучатого племянника и чуть повернулся к Саваде.       Тсуна оторвал взгляд от бескрайней выси и посмотрел на китайца, вскинув бровь. В однотонных глазах подростка отчетливо читалось выражение от «ты серьёзно?» до «Господи, просто заткнись!».        Впрочем, улыбка Фонга была такой же выразительной, отвечая выражением «я продолжу задавать вопросы, пока не услышу то, что мне нужно».       Пожалуй, этой настойчивостью он от Иемицу отличался. Не в лучшую сторону. Но младший Савада не имел ни капли желания трепетать перед авторитетом. Лучше всего если бы мастер боевых искусств просто оскорбился и свалил.       — Пушистое травоядное не должно было вмешиваться в бой, – игнорирование Фонга видимо было принято обеими сторонами единогласно. Вот только тема, поднятая Хибари, оказалась для Тсуны тычком по гордости.       Ха. С чего бы это воспитанному в традициях преклонения перед старшинством Кёе внезапно подхватывать его игру? Хотя… Хибари можно было понять.       Молодые Облака славятся своим мерзким и непримиримым нравом. Независимо от норм и воспитания, сама суть свободолюбивого атрибута будет требовать попробовать окружающих на зуб, расшатывая рамки терпения.       Пока он был мал, взрослые могли давить бунтарские порывы к свободе, но становясь старше, будущий ГДК лез на рожон до тех пор, пока смутьяна не выкинули в свободное плавание – и попали в точку.       Для Хибари Кёи авторитетом была сила. Оказавшись в городе, он быстро раскрыл свою чудовищную даже для спящего атрибута мощь, получил звание Демонического Префекта и стал главным авторитетом Намимори.       Он быстро прибрал к рукам территорию, взял её под контроль, завербовал подчиненных, наладил патрули и приучил людей из теневого мира следовать своим законам.       Младший Савада даже подозревал, что группировки типа Момокекай в город подсылали сами Хибари для тренировок Облака. Как-то гладко проходили границы населенного пункта те организации, если учесть, что Намимори находится в глубине территории клана Хибари.       В этом же Тсунамару видел и нежелание Кёи становиться его Хранителем.       Впрочем, к брату ГДК тоже лететь на крыльях верности не спешил, и это было лучшим вариантом в данной ситуации.        Тсунамару помнил, как вспылил Хибари, когда узнал, что Ураган Аркобалено прибыл в город без уведомления. Но оказавшись слабее, сделать Кёя ничего не смог.       В тот день Дьявольский Префект в очередной раз нашел Тсунамару, чтобы вступить в бой. Однако снова свалился под тремя ударами Савады, окончательно добившими его уязвленную гордость хищника. Тогда Тсуна впервые увидел обиженное Облако.       Даже по голове его погладить захотелось, но Кёя быстро убежал на патруль, жаждая выместить злость на попавшихся под руку неудачниках.       И закончилось это весьма плачевно.       Тактика камикороса провалилась, но, внезапно, блюститель дисциплины нашел новый способ атаковать незваного гостя. А ведь… Мару задумчиво окинул взглядом Хибари.       Еще месяц назад гордое Облако бы не сдавался в своих попытках нарваться на бой, а тут пытается уколоть совсем не типичным для себя способом…       Савада-младший припомнил заброшенный кинотеатр и изгалявшегося в словесных уколах разноглазого ублюдка…       Бой Хибари с Мукуро был заведомо неудачным благодаря Шамалу. Остальное было лишь театром одного актера. Тсунамару припомнилось, как Трайдент, вылезая из кустов еще тогда, в апреле, на удивленное причитание старшего брата пробормотал: «некоторую работу не выбирают».       И в свете произошедшего всё приобрело абсолютно новый смысл…       Воспоминание снова вернуло его к триумфальному шествию брата со своей свитой в кинотеатр, и настроение Мару из меланхоличного снова стало раздраженным.       — Как будто он следует правилам, – раздраженно отозвался Мару. И замер от слов Кёи, полных непререкаемой уверенности:       — Ты же следуешь, – за этой фразой для Савады-младшего стояло многое. Много больше, чем сам Кёя мог подозревать, произнося её.       Взгляд Савады-младшего застыл в попытке обуздать фантомную боль в давно ничего не ощущающей спине.       Он повернул голову к Хибари, игнорируя Фонга, поймал взгляд стальных глаз и отчетливо произнес:       — Потому что это единственный способ понять игру.       — Правила какой игры нужно знать для её понимания? – произносит Фонг, свешивая ножки с бедра Главы ДК.       Подростки замолкли. Все еще игнорируя Фонга.       Тсуна закинул еще несколько кусочков курицы в рот, прежде чем понять, что тема не исчерпана. От Хибари ощущалось напряженное внимание, пополам со странной робостью, которой не ожидаешь от этого заносчивого Облака.       Младший Савада вскрыл бутылку и сделал несколько глотков ячменного чая. Пара капель скатилась из уголка рта по шее, впитываясь в ворот рубашки. Тишина, пусть и прерываемая едва слышным гулом где-то внизу, всё еще напрягала. Савада-младший ровно выдохнул и задал вопрос:       — Donnaiolo* избавил тебя от сакуракуры?       — У него не было выбора, – с некоторой паузой Хибари прищурился, явно недовольный сменой темы и проскользнувшим в речи собеседника итальянским словечком.       Обычно Мару держал себя лучше. Но в свете недавних событий контроль сделал ему ручкой. Родная итальянская речь стала прорываться наружу, заменяя позабытые слова.       — До или после? – закинул маленький намек Тсуна.       Кёя открыл было рот, но замер и резко закрыл. Шестеренки в голове этого неглупого, в общем-то, парня закрутились, приводя к определённым выводам. Мару позволил себе искривить уголок губ в поощрительной усмешке. Судя по взгляду резко вскинувшегося Хибари, до него дошло.       Возмущенное сопение Облака и всколыхнувшаяся аура пламени быстро притухли. На удивление – под крошечной ручкой Фонга, что не преминул погладить живот своего родственника, передавая ему ощущение покоя.       Чуйка Савады отметила этот жест, начиная намекать на что-то… интересное.       — Поосторожней с ним, – Савада прервался на еще несколько глотков и поинтересовался, отвлекая Кёю от сделанных выводов: — что с мусором?       — Сыплется, как из драного мешка, — раздраженный Хибари повел плечами.       Нетерпимость к зачастившим гайдзинам буквально сквозила в этом пренебрежительном тоне. Всё-таки рядом с ним сидит классическое Облако с ярко выраженным территориальным инстинктом: посторонние явно приводили его в бешенство. «А ведь Фонг был не первой ласточкой,» — вдруг припомнил Мару. «У Кёи ведь подгорало со всех, кто с легкой руки репетитора для молодых наследников мафиозных семей появлялся в городе».       Но, что самое худшее…Тсунамару цыкнул, понимая, что его позиция наследника пошатнулась более весомо, чем он предполагал.       Информация о проигрыше распространилась. Но как? Приказ был именной, отец кровно заинтересован в сохранении репутации наследника. Ноно также не сообщал бы никому о провале. Говорить про Стражей или Рокудо… Вендиче плевать до тех пор, пока не нарушены законы мафии… последний - даже смешно... Кто же крыса?       Мару тряхнул головой, сосредотачиваясь на словах Хибари.       Очень много наблюдателей захотело проникнуть в город, чтобы узнать подробности провала. Очень многое можно сделать на нейтральной территории, в попытках узнать больше о наследнике – интересы, слабости, точки давления. А уж если правильно распорядится ими после официального представления…       Тсунамару прикрыл глаза, стараясь сдержать рвущиеся с языка ругательства. Контроль. Уверенность. Спокойствие... которое трещит по швам. Ну почему Единение Партнёров подействовало на него именно так?! За исчезнувшую боль от разрыва связи, конечно, спасибо, но обострять эмоции-то зачем? Миру не достаточно уже пережитых Савадой страданий?..       — Слышал, твоя стая… — начал было Кёя, но Мару его перебил резким:       — Знаю.       — И один из них…       — Да, – снова не дал закончить Савада.       — Ты хуёво разбираешься в людях, – внезапно выдал Хибари.       Тсуна развернулся к нему всем телом и невольно охнул, прижимая локоть к боку. Пару мгновений, не мигая, смотрел в серые – взволнованные?.. Показалось? – глаза и тихо рассмеялся.       Коробочка с карааге съехала по коленям, пока парень глухо хохотал. Смех прервался так же быстро, как и начался.       Серьезно? Глава Дисциплинарного Комитета, ревностный хранитель морали и правил, который набрал себе группу из отребья и хулиганов говорит ему… что?       Как-то близко к сердцу принял Кёя его провал. Почти как личное оскорбление. Удивительно.       — Уж как научили, – искривив уголок губ в усмешке, Мару откинулся на стену, прижимаясь к ней плечом и щекой.       Бетонное покрытие, еще не разогретое солнцем, приятно охладило щеку. Челка Савады соскользнула, открывая избитое лицо с какой-то беспомощной кривоватой усмешкой. Выцветающие пятна синяков казались грязью на светлой коже, хотя прошел уже почти месяц.       «Насколько же силен был удар, что вызвал такую обширную гематому?..» — подумалось Кёе.        Губа Тсуны снова треснула, и выступили капельки крови, которые подросток слизал. Веки опустились, прикрывая глаза наполовину.       Кёя замер, рассматривая этого незнакомого Саваду. В пустых глазах цвета бутылочного стекла не мелькало ни эмоций, ни живого блеска отраженного света, но смиренное согласие с мнением Хибари присутствовало в каждом изгибе тела.       Разбитые губы расслабленно приоткрылись в улыбке. Не наклеенной показательно при входе в школу, не вежливой – для одноклассников. А именно в этой настоящей, неловкой, какой-то робкой и надломленной. Уверенный даже в признании своей неудачи. Принимая её, не пытаясь оправдаться. Признавая факт, который другие попытались бы замолчать.       …Босс не оправдывается…       Фонгу на мгновение показалось, что он увидел что-то знакомое в этой усмешке одной стороной рта, что-то такое, что он уже давно знает. Нужно просто еще немного, буквально толчок, и он поймет…       — Кто тебя учил? – Савада поморщился и выпрямился, снова упираясь спиной в стену.       Кёя ощутил укол разочарования и прижал ладонь к груди, неловко похлопывая себя. Фонг снова выскочил как чертик из табакерки и задал именно тот вопрос, ответ на который Тсуне хотелось давать меньше всего.       — И всё же, – атмосфера поменялась, и Савада немедленно напрягся. Хибари явно вознамерился продолжить тему Кокуё, – он покусился на твою добычу. Ты ничего не делал, – Кёя со всем ему присущим тактом ткнул в болезненное место.       Настроение Мару снова упало ниже плинтуса. Вот же зацикленный засранец.       “Прямо как тот, кто сидит у него на коленях”, — намекнуло чутье.       Из информации Савады о Кёе и его воспитании, выходило, что подростка изначально должны были передать Вонголе по вассальному договору. А потому слишком сильно к нему не привязывались. Как и в случае с Бовино, предоставили учителей и не особо уповали на родственные чувства.       Что было достаточно глупо с точки зрения Мару. Иметь близкие отношения с человеком, что будет приближен к боссу Королевской Семьи было бы лучшим вариантом для клана: и договориться можно, и попросить доброе слово шепнуть о них Небу, и контракт получше выбить.       Но в дела якудза Мафия не лезет после лихих девяностых.       Что действительно стало неожиданностью для Савады-младшего в текущей ситуации, так это готовность Хибари говорить при Фонге о своем поражении.       Так что сейчас Савада выразительно вскинул бровь, молчаливо спрашивая, стоит ли ему отвечать на столь каверзные фразы в присутствии Фонга?       Кёя страдальчески закатил глаза, а потом, словно решив что-то для себя, откинулся на стену, нарочито глядя вперёд. Тсуну словно осенило, и он заметил, наконец, то, на что не обращал раньше внимание.       — Связь Наставничества, – Савада выдохнул это с легким налетом отчаяния и стукнулся затылком о стену.       Это всё объясняло. Отношения; истерики Кёи; терпение; участившиеся попытки найти его, как ближайшего пламенного, в драку; вопросы, которые он стал задавать, пользуясь тем, что Мару ответит…       И Кёя подтверждает:       — Между мной, взрывающейся травоядной и ложным травоядным.       — Групповая? – Мару вскинул бровь.       — Да! – немедленно отвечает Кёя и замирает. Переосмыслив фразу Савады, медленно повторил: — Да.       Тсунамару раздраженно цыкнул, понимая со всей ясностью, что взбудораженный Хибари так просто не отступит. Ей богу, этому парню проще дать, чем объяснить, почему нельзя. Будь Тсуна чуть более здоровым, он бы просто встал и ушел, оставляя Хибари в нокдауне. Но сейчас его максимум – уковылять степенным шагом.       — А я мог сделать? – он прервал открывшего рот Хибари небрежным взмахом руки с зажатыми в ней сломанными палочками. – Ты видел ситуацию. Что я мог?       — Подняться и засветить в табло? – вскинул бровь ГДК.       - Non esiste!..* – Савада бы сплюнул накатившую желчь, но вместо этого хлебнул чаю.       Судя по возмущенному взгляду Хибари, в самое ближайшее время кое-кто займется изучением итальянского.       — Ты этому у своих хулиганов понабрался? – риторически вопросил Савада, закатив глаза к небу.       — Но ты же используешь ненормативную лексику? – отозвался ГДК, скрещивая руки на груди. Тсунамару булькнул чаем, понимая внезапно, что делает Кёя.       Да он же… подстраивается!..       Пытается продолжать диалог, перенимая манеру речи, некоторые жесты и интонации, а вместо незнакомых экспрессивных итальянских выражений пихает молодежный сленг и интуитивно понятный интернациональный мат.       Сейчас только обратив всё своё внимание на собеседника, Тсунамару отметил взъерошенный, неловкий вид, едва заметный в тени румянец и нервное перекидывание рук с головы на пол, поближе к лежащим тонфа.       Что-то слишком много озарений для одного дня. Мару чуть качнул головой, но продолжил, более серьезным, размеренным тоном:        – За нападение на члена семьи с пламенем, без разрешения главы меня бы утащили с разноглазым ублюдком за компанию.       — Но ты был в праве… - Кёя завелся не на шутку, подаваясь к Саваде в попытке донести свои мысли. Мару строго перебил его, чуть повышая тон:       — Ты не понимаешь всех правил игры, Кея, – Мару придал своим словам весу, выделяя имя собеседника. – Но ты уже засветился. Я ведь предупреждал – не суйся, не ищи.       — … — Хибари просто смотрел, но возмущение в его взгляде говорило больше слов.       — Ты проявил себя во всей красе, Хищное Облако, – не обращая внимания на бурю в чужих глазах, продолжил Мару. — Заявился, посветил лицом и пламенем, показал свою силу. Дал себя измерить, изучить... оценить, если хочешь. Цена, правда, заниженная из-за проигрыша, но и так не маленькая. Облака – штучный товар, а ты не де Морт, чтоб тыкать факи мафии из-за титула.       Фонг позволил себе вскинуть бровь на это высказывание. Откуда это, по идее, насквозь гражданскому наследнику известно об Аркобалено Облака? Глаз Бури сильно сомневался, что Реборн распространялся о коллегах. Смысл в словах Наследника звучал такой, словно он прекрасно понимал, что из себя являет этот титул, и кем был названный человек.       Савада же продолжал, отрешенно созерцая свой обед:       — У тебя вообще ничего нет за душой, кроме родства с Глазом Бури. Теперь захочешь – тебя из рук не выпустят. Можешь попытаться сбежать под крылышко к Триадам, но они не лучше, спроси – пусть расскажет, – Тсуна ткнул подбородком в помалкивающего Аркобалено.       — У тебя ведь был приказ, – проявил неожиданную осведомленность глава ДК.       Откуда? Помнится, письмо было передано Реборном непосредственно младшему Саваде, пребывающему тогда в одиночестве. Мару сразу же отправился на задание. Новый вопрос заставил Фонга поудобнее устроиться на коленях племянника, напряженно внимая беседе.       – Ты был в приоритете. И он напал на тебя первым, – вполне логично обосновал Хибари. — Почему же твоего травоядного брата не забрали, Савада?       Силовик Триад снова насторожился. Чтобы его племянник называл кого-то по имени? Какие, всё-таки, отношения связывают этих двоих?       — А ты видел наше положение? – Тсунамару растянул губы в кривом оскале, заставляя приподняться волосы на загривке у обоих потомков Алауди . Тон вроде бы спокойного Тсуны резко поменялся, пробирая глубиной до мурашек. – Пришли Вендиче и что увидели? Наследник, пылая пламенем Посмертной Воли, с Ре… — Тсуна на миг запнулся, но продолжил, — Реборном на плече стоит над поверженным иллюзионистом. Рядом валяются то ли союзники, то ли побежденные, один из которых похож на Наследника как отражение. В свете информации о заложнике из членов семьи вывод однозначен. Как ты думаешь, что написал в отчете Реборн?       Тсунамару не стал добавлять, что отец переписал отчет репетитора на своё усмотрение, выкидывая незначительные детали в виде побежденных миньонов Рокудо.       — У него был заложник? – Фонг снова встрял, но теперь Мару соизволил ответить проклятому младенцу, роняя снисходительное:       — Madre, — итальянское «матушка» соскользнуло с губ Тсунамару.       Савада изрядно устал контролировать себя и позволил иностранному языку отчетливо звучать в своей речи.       Только сейчас Фонг обратил внимание на знакомые ему словечки, которые срывались у Савады. С певучим итальянским произношением, с акцентом и растягиванием гласных, которое он слышал только от своих товарищей – коренных итальянцев.       И которого не должно быть у вроде как коренного японца.       — Моё сопротивление – её смерть.       — Но тогда травоядное…       — Не знал? Chiavare*, всё уже произошло, – Тсунамару заставил себя успокоиться и аккуратно проткнул новый кусочек карааге, чтобы отправить его себе в рот. Тщательно пережевав, он продолжил: – думаешь, мне стоило стукнуть Вендиче о нарушении? Чтобы его утянули к разноглазому ублюдку в соседнюю камеру, как потенциального братоубийцу? Он же теперь пламенный, а значит попадает под Омерту.       Вот он и сказал это. Признал вслух. Горечь в последней фразе поразила даже самого Тсунамару.       Кёя замер, не зная, что сказать. Умом он осознал, что есть свои правила для пламенных – Стражи Омерты стали для него более чем показательным явлением.       Как в его Дисциплинарном Комитете, поначалу, для незнакомого еще с феноменом Дьявольского Префекта города, существовал свод законов, о которых Хибари не знал.       Он и сам лишь недавно понял, что есть Пламя. Пробуждением послужил именно бой с Рокудо, зато Савада-младший явно в курсе. И ложное травоядное – тоже.       К вопросам о происходящем прибавился еще один. Почему Савада так терпелив к его… неосведомленности? Если брать пример малыша, репетитор Тсунамару явно не спешит просвещать самого Саваду. По крайней мере, не на виду у Хибари. Лишь втягивает в откровенное дерьмо.       Фонг нахмурился. Во-первых, общение между подростками находилось явно на том уровне, когда им не нужны были прояснения. Они очевидно понимали друг друга с полуслова. Во-вторых, даже с обучением Реборна, Тсунамару был слишком осведомлен в некоторых аспектах. В-третьих, взгляды Наследника на некоторые вещи…       — Он травоядное, – растерянность в голосе племянника выдала сомнения, сбивая Фонга с мысли. – Или его учили, как тебя?       — Не знаю, кто и чему его учил, — раздражение проскользнуло в голос Савады пополам с горечью. – Но Тсунаёши не считает себе нужным следовать законам Мафии… А то и вовсе решил, что выше их.       Громкие шаги раздались из-за пристройки, заставляя троицу насторожиться. На крышу влетел человек и с громким «Кё-сама!» замер на месте.       Хибари раздраженно повернул голову, моментально узнавая по голосу своего помощника – Кусакабе Тетсую.       Не услышав ответа, заместитель ДК повторил:       — Кё-сама! У нас проблемы на заднем дворе школы! Гокудера Хаято подорвал мусоросжигатель! Часть стены склада обрушилась!       Савада и Кёя на пару мгновений сцепились взглядами. У ГДК был обвиняющим, а Мару – недоуменным. После чего Хибари пружинисто поднялся на ноги, подхватив тонфа, и решительным шагом последовал за Кусакабе, унося за собой своего Наставника, явно не желавшего так просто уходить.       К сожалению, долгожданный покой не продлился достаточно долго для успокоения нервов – звонок на уроки заставил парня вернуться в класс. Тсуне с трудом удалось скрыть хромоту за медленными степенными шагами, а в дальнейшем, до конца занятий, постарался не подниматься с места.       Волдырь от горячего кофе присох сукровицей к носку и Тсуна уже «предвкушал», как будет отдирать ткань от открытой раны. Регенерация не спешила справляться с внешними повреждениями, сосредоточившись на внутренних.       Уроки на сегодня можно было считать сорванными, так что преподаватели сквозь пальцы смотрели на непрестанное шушуканье, позволяя подросткам обсуждать происшествие.       Тсунамару же ощущал медленно нарастающее эмоциональное напряжение. Еще никогда с момента появления Гласа в его голове не царила звенящая тишина. Голос мейта был его путеводной звездой, его призывом к борьбе, поддержкой, нематериальной, но ощутимой. Он не желал признавать, что в этом одиночестве нарастает его паника.       Страх – не то, что может позволить себе будущий Дон Королевской Семьи. Страх грозит потерей самоконтроля, Тсунамару знает. Это чувство беспомощности вызывает в нем отвращение.       А потому Савада намеренно распалялся, заставляя себя вслушиваться в непрестанные обмусоливания утренних событий. Чужая речь забивала пустоту и дарила иллюзию шума в голове.       После школы, надеясь успокоиться прогулкой, Мару столкнулся с реальной проблемой.       Весь город обсуждал произошедшее.       Без шуток.       Благое событие для Тсуны обратилось адскими муками. А уж сколько людей решило озвучить свои Гласы в надежде найти мейтов... Младший Савада даже в парке, превратившемся в концертную площадку, не смог найти покоя.       Сам фактор озвучивания... Поддаваясь всеобщему безумию, не иначе, парень шепотом пробормотал две строчки по памяти, когда испуганно затих.       Не то. Это было не то.       Глас, перед тем как мир сталкивает партнеров, еще нужно озвучить. Впервые услышав в голове, проговорить его вслух, словно послать сигнал вселенной, что «вот он я, готов ко встрече с мейтом!»       Но встречи Мару все не происходило. Сколько раз, сперва в детстве, а потом, сидя в одиночестве на стройке, он тихо, шепотом и громко, во весь голос пел слова, что бились в его голове с пятилетия? Савада и сам не может вспомнить. Но мир так и не остановился для него.       Проблема маленьких городков, где все всё друг про друга знают, стала в полный рост, тыкая пальцем в Тсунамару. Ему казалось, что от разговоров не скрыться. Даже пресловутый японский коллективизм отступил под эгидой восторга перед таким событием.       Темнеющее небо, на котором медленно собирались тяжелые свинцовые облака, также не могло приглушить интерес окружающих к утреннему событию.       Понимая, что найти покой на улице будет невозможно, младший Савада направился в аптеку. Там он приобрел вместо испорченных пролитой бытовой химией материалов для первой помощи новый набор и поспешил вернуться в дом.       Наны и детей не было. Брат, видимо, еще не возвращался домой, предпочитая блуждать по городу в компании Реборна. Бьянки однозначно усвистала на поиски “возлюбленного”, и... дом опустел, усугубляя тишину.       Пожалуй, Тсунамару впервые пожалел о своем одиночестве. Парень оставил школьную сумку в своей комнате и вывернул карманы, извлекая одноразовый мобильный, платок и несколько конфет. Пиджак и жилет также остались в спальне.       Пользуясь отсутствием домочадцев, Савада спустился на первый этаж.       Пропуская пару пунктов в традиционном методе принятия ванны в Японии, он прямо в одежде переступил высокий бортик, хотя было больше похоже, что он перевалился через край глубокой бадьи, и лег на дно.       Ногой сдвинув смесители, Мару заткнул дырку слива и сложил руки на груди, ощущая как горячая вода бьет по коленям, медленно заполняя собою пространство эмалированной ванны.       Когда уровень воды достиг ушей, на Тсуну снизошел приглушенный гул.       Он слегка приподнялся, не давая лицу очутиться под водой, пока не набралась по меньшей мере половина объема. Только после этого Мару задержал дыхание, укладывая голову на дно.       Вода продолжала литься на облепившие ноги парня брюки, плеща брызгами. Её приглушенное журчание забивало уши подростка. Савада раскрыл глаза и попытался отрешиться от мира.       Интересно, подумалось ему, что ощущал Ламбо от его пламени? Мальчику, почему-то, было мало. Его Гроза встрепенулось и попыталось прибиться к Небу Мару.       Наставница однажды упомянула, что его пламя ощущается как океан...       — Когда-то, по собственной глупости, будучи еще зеленым новичком, я совершала плавание на международном судне, — Лар крепко держалась за его руки и говорила шепотом, лихорадочно, как в приступе безумия. – Наступила ночь, небо было ясным, но море неспокойным. Я была на вахте и обходила нижний борт судна.       Она вцепилась в пальцы, тогда уже подростка, Мара. Тот тихо млел, не в силах сопротивляться теплым рукам, пребывая в полузабытьи от восполнения недостатка тепла. Его свалила лихорадка, а пламя Солнца уже перестало действовать, так что врачи с опозданием обкололи его вакциной.       Однако парня сжигала не только болезнь, но и вышедшее из-под контроля пламя. Попытка выучить технику преобразования в лед провалилась с треском в момент высвобождения воли… на волю?.. или сковывая её?       Его закинули в комнату, изолируя от взрослых и угрозы связи с неподходящими хранителями. Иемицу срочно выехал по приказу Ноно, и сообщить об ухудшении состояния было некому, как и найти решения.       Только Лар, не знавшая о второй причине температуры, проникла в комнату к подопечному.       Именно тогда она узнала, что пацан активный пламенный, ведь до этого Лар заведовала только физической подготовкой.       Это также было впервые, когда она увидела его шрамы. Его метки отцовской любви.       — Волны сильно качнули судно и я, стоя близко к парапету, выпала за борт спиной вниз. Удар смягчил бронежилет, но он же потянул вниз, – Лар смачивает его губы мокрыми пальцами, пропитанными своим пламенем и водой. – Я упала и пошла ко дну. Я уже схватилась за застежки, намереваясь отцепить этот якорь, но на миг подняла глаза и…       Дальше Тсуна помнил смутно, обрывками.       — Я опускалась на дно, все глубже и глубже… свет луны преломлялся через воду широкими лучами, как занавеси из органзы. Я, казалось, могла их коснуться пальцами. Я вытянула руки к ним, меня сдавливало со всех сторон, обнимая… Я слышала гул, давление, безумное и тяжелое… Я словно падала вниз и одновременно взлетала наверх. Это был момент абсолютной невесомости…       Тогда чужой лихорадочный шепот, призванный удержать его в сознании, вошёл в голову, засев там накрепко. Когда пламя Савады выходило из-под контроля, он словно наяву слышал тот шепот.       — И знаешь, в твоем пламени… — Лар наклонилась к самому его уху. – Я словно тону…       Савада вынырнул, резко поднимаясь над водой.       Она плескалась и переливалась через край, звонкой капелью стуча об кафель.       Пар поднимался и успел заполнить комнату густыми облаками.       В голову полезли мысли о Хибари Кёе.       Тсунамару мог назвать их отношения с Хибари двойственными. С одной стороны, они двое были непримиримыми соперниками с того момента, как впервые столкнулись на темных улицах после комендантского часа.       С другой… когда Хибари сделал кости*, Тсунамару был рядом и не мог не взять на себя ответственность за моральное состояние беспокойного Облака. Потому что мальчишка едва не сломался.       Да. Наверное, именно тогда это и началось. Двойственность в их отношениях. Насквозь гражданское, несмотря на воспитание, Облако и потерянное в свободе Небо.       Тсунамару положил голову на бортик. Вода продолжала течь, переливаясь через борта.       Мару уставился в стену напротив, игнорируя флот резиновых игрушек, что подхватил неконтролируемый поток воды.       Мысли подростка скакали хаотично, не задерживаясь на одной идее дольше нескольких секунд. Словно более длительные размышления могли потянуть за собой что-то, о чем настойчиво шептала чуйка, но что не желал знать сам Тсунамару.       Медленно он потянул с рук перчатки. Мокрыми комками ткани они упали за бортик. Следом отправился галстук.       Пуговицы поддавались медленно – пальцам не хватало устойчивости, а мокрые петельки не собирались выпускать узниц из своего плена.       Медленно стащив рубашку с плеч, Тсуна наблюдал за тем, как белоснежная ткань медленно добралась до борта и также медленно начала стекать вслед за водой. На майке было кровавое пятно, от которого уже расплывались слабые разводы.       То же самое было с бедром. Штаны поддались с трудом, словно не желая расставаться с хозяином.       Остались только белье, носки и бинты. Тсунамару сам себе напомнил отца, что в таком же прикиде появился перед матерью и братом после приезда. Засмеявшись, он всхлипнул и ожесточённо сорвал с себя майку. С боксерами пришлось повозиться, пока, наконец, не остались одни носки.       Мару снова нырнул, зависая под толщей воды в попытках обрести хотя бы подобие равновесия.       Парень выбрался из ванной, когда кожа на его руках стала сморщенной. Закинул вещи в сушилку и, замотав бедра единственным оказавшимся в ванной полотенцем, пошел наверх, сильно припадая на раненую ногу.       Мокрые носки оставляли влажные следы на паркете.       Пожалуй, это был один из тех приятных редких моментов, когда Саваде не требовалось кутаться в многочисленные слои одежды, однако Тсуна не мог оценить этого по достоинству.       Вместо бинтования на этот раз Мару добротно обработал свои травмы. Он достал хирургический набор из сумки и подготовил все необходимое для обработки травмы.       Изогнутая полукольцом игла соединила разошедшийся порез на ноге. С рукой Саваде пришлось повозиться изрядно, но, в конце концов, и вторая рана была нормально зашита.       Тсуна тщательно заклеил все сверху хирургическим пластырем, укрепляя швы толстым слоем водонепроницаемой липкой ленты, и устало опустился на кровать.       Влажные носки холодили кожу, и Тсунамару медленно стащил их, открывая вид на уродливо-алый ожог. Размазав толстый слой охлаждающей мази, он откинулся на спину, задевая макушкой стену.       Теперь без действия и сосредоточенности тишина снова начала напрягать.       Поджав губы, Мару потянулся к телефону.       Заткнув уши наушниками, он поудобнее лег на постель и подключился к радиоволне.       Слушая чужие голоса и песни, Савада впал в некоторое оцепенение, которое плавно перешло в полудрему.       Японская музыка вперемешку с синглами из международных чартов частенько прерывалась радиоведущими, которые также не преминули поднять тему соулмейтов.       Дослушав до слов «…а потом мир остановился» — парень выдрал наушники из собственных ушей и гнезда телефона и швырнул их в дверь. Которая чуть распахнулась, пропуская мгновенно застывшего Ламбо.       — … Что? – Тсунамару приподнялся на локте, вместе с теленком наблюдая за тем, как покачиваются проводки, зацепившись за ручку.       — Матушка позвала на ужин, – проговорил мальчик.       — О... – Савада моргнул и поднялся. – Я переоденусь и спущусь.       Тсуна кривовато улыбнулся растерянному взгляду малыша и направился к шкафу.       Ламбо, еще пару секунд вглядывающийся в спину Мару, кивнул и вышел, притворяя за собой дверь.       — Ламбо-сан прикроет тебя! – серьезно отозвался он.       Младший Савада прислонился лбом к дверце шкафа, собирая эмоции в кулак. Чутье тоже решило напомнить о себе, предвещая что-то… приятное? Неожиданное? Это было настолько необычно, что вместо того, чтобы успокоиться, Тсуна напрягся еще сильнее.       На улице громыхнуло. Пока парень лежал с наушниками, гроза окончательно набрала силы, утверждаясь над городом. Видимо, это и стало причиной быстрого возвращения детей с прогулки.       Савада залез в свой шкаф. Его выбор пал на темную водолазку под горло и прямые классические брюки. Носки и перчатки также заняли свои места на теле, скрывая шрамы от нежелательных глаз.       Нога после мази выглядела куда лучше. Шаркая тапочками, купленными Наной специально для него, Тсунамару медленно спустился по лестнице. Наверное, впервые за все пребывание в доме шумной компании мафиозо, Мару порадовался, что на него не обращают внимания.        Фонг и Реборн о чем-то шушукались, но стоило Тсунаёши подать голос, как киллер оставил мастера боевых искусств, чтобы запрыгнуть на плечо старшему брату. Мару пытался прислушаться, однако это явно было не тем, на что намекала чуйка.       На улице сверкнула молния, и пошел дождь, заливая подоконник косыми струями. Бьянки ойкнула и поочередно прикрыла окна в гостиной, оправляя вздувшиеся парусами легкие занавески и собственные волосы.       Нана поспешила сделать то же самое в кухне.       — Все за стол! – удостоверившись в том, что младший сын спустился, домохозяйка радушно махнула кухонным полотенцем. – Сегодня будет вечер карри!        Заняв своё место, как обычно, последним, Тсунамару получил порцию и стал медленно ковыряться в ней. Мамино карри, внезапно, имело привкус почти забытого детства, так что ранее незаметный голод взял своё, заставляя Мару активнее работать ложкой.       Поднеся очередную порцию карри ко рту, Савада замер, ощущая, как настороженно кольнуло его чутьё.       Он мимолетно окинул помещение взглядом. Мама помогала детям, передавая булочки; Ядовитый Скорпион пыталась накормить Реборна с ложечки своей версией карри, полной любви; Тсунаеши увлек Фонга и пришедших в гости Гокудеру и Ямамото в разговор полный полунамеков и каких-то общих фразочек.       Уловив взгляд Мару, оба вскинулись.       Младший Савада выпрямился, ощущая всеми своими инстинктами напряжение.       Ямамото дежурно улыбнулся, кивая парню. Тсуна прищурился, больше вслушиваясь в чуйку, что буквально требовала обратить внимание на гостей. Гокудера искривил губы, явно пытаясь что-то сказать, как раздался звонок в дверь.       Одновременно с этим волнение, вызванное чутьем, стихло.       Младший Савада, как, впрочем, и все остальные домочадцы, удивленно повернулись в сторону входной двери.       Нана, замершая было, отложила ложку и поднялась на ноги. Это была её обязанность как хозяйки дома — встречать гостей.       Мару вслушался в щелчок двери и робкое материнское:       — Да, а вы к кому?       Чтобы услышать мурлычущий, до безумия знакомый голос:       — Ах, Савада-сан, я пришел к моему дорогому другу, Тсуне-куну! Он меня приглашал!       Нана обернулась к столу, удивленно глядя в сторону старшего сына. Затем заметила, как застыл сусликом младший и, явно что-то решив для себя, широко и солнечно улыбнулась, сторонясь:        — Ах, пожалуйста, проходите! Я рада друзьям сына!       Отряхиваясь от дождя, гость вошел, стремительно стягивая с себя куртку, отороченную слипшимся от непогоды мехом, открывая взглядам спину, обтянутую темным свитшотом. Гость был темноволосым, в вороте его кофты виднелась по-азиатски бледная кожа. Когда он обернулся, первое, что отметил каждый из гостей – хищные алые глаза. Вкупе с острыми чертами лица, хитрой улыбкой, тронувшей губы, и тягучим голосом, это мог быть только один человек.       Встретившись с ним взглядом, Тсунамару отложил ложку.       — Сюрпри-из, Тсуна-тян! Ты рад моему приезду? – молодой мужчина скинул обувь и, стуча пятками по паркету, подлетел к поднявшемуся на ноги младшему Саваде, мгновенно повисая у того на шее.       — Узай, – только и выдохнул Савада, молча прикрывая глаза, когда Изая Орихара звучно чмокнул его в щеку.