Дыши, Йен

Микки Милкович представлял собой необъяснимую смесь профессиональной выдержки, за которой таилась сила взрыва атомной бомбы. У Галлагера медные волоски по телу дыбом вставали от умело замаскированных хладнокровием опасных вибраций, в которых инстинкт самосохранения считывал немое предупреждение — не подходи — убьет. Йен не рисковал. Хотя очень хотелось. Просто смотрел на застывшие без движений плечи, обтянутые хлопковой тканью темно синей рубашки, на закатанные небрежно до локтей рукава и на плотные бедра, прижатые к краю стола. Скользил исподтишка взглядом и ждал покорно, пока эта дремлющая сила пробудится и обрушится на него, как Везувий на обреченные Помпеи. У Галлагера ни грамма страха в крови, только адреналин свербел под кожей. Ему нравилось быть обреченным. Поэтому он открыл рот и подлил масла в огонь: — Спасибо, что предупредили о своём уходе, доктор Милкович. Его язвительный тон отвлёк Микки от какого-то транса, в котором он, возможно, медленно и со вкусом расчленял теперь уже бывшего пациента, и Милкович повёл бровью, одновременно прикусывая щёку изнутри. Движение незначительное, но от него у Йена сладко затянуло в грудине. Галлагер не совсем понимал, что побудило Микки испускать настолько мощные агрессивные импульсы, по-хорошему обижаться и дуться должен был как раз сам Йен. Но его озлобленность на весь свет осталась валяться на асфальте, придавленная образом его побелевшего, обеспокоенного психотерапевта. Милкович привез его в свою клинику в центре Норт-сайда. Они молча выехали с южной стороны, молча миновали пустую приемную и так же молча прошли в просторный светлый кабинет с панорамными окнами, который Галлагер так и не смог хорошо рассмотреть, потому что обнаружил более интересный объект для разглядывания. — У тебя сегодня должен был быть прием в клинике, Йен, какого чёрта ты делал в том районе? — Гулял, — тут же отозвался Галлагер, демонстративно вскидывая массивный подбородок. — Гулял, значит… — неестественно спокойно повторил Милкович, почесывая бровь пальцем, и провел языком по губам. Галлагер почему-то решил для себя, что будь они старыми друзьями, Микки после череды этих действий обязательно бы ему вломил. — Я растерялся… — признался он под действием стального напряженного взгляда. — Ты… вы… блять. — Он закрыл лицо ладонями, облокотившись на свои колени. — Мне казалось, что все наладилось, а там этот Льюис. — И что? Он твой доктор, Йен. — Да не нужен он мне! — вскинулся Галлагер. — Все было прекрасно, у меня все было в порядке, а потом ты просто исчез. Почему ты ушел, Микки, почему ничего не сказал и не попрощался? Милкович опустил взгляд в пол и покачал головой. — У нас все было прекрасно, Мик, — не унимался Йен. — В последний раз нам было хорошо, признай это. — Он в отчаянии посмотрел на доктора. — Признай хотя бы раз… — Что ты хочешь, чтобы я сказал, а?.. — устало спросил Микки, потирая переносицу. — Что я, специалист с огромным стажем, запал на собственного пациента? Забил на все правила и законы, причем и свои собственные, и позволил себе влюбиться? Уехав, я пытался защитить нас обоих, Галлагер! — И кому от этого стало лучше? — Йен откинулся в кресле, скрестив руки на груди. — Это может и сработало, будь это просто секс. — Не было у нас секса, — фыркнул Микки, защищаясь. — Расскажи это ребятам из химчистки, которых ты нанимал выводить пятна спермы с того гребаного кресла. — Господи Боже, Йен, заткнись. Пожалуйста! — попросил Милкович. — Да когда же до тебя дойдет? Это неправильно, ненормально, потому что я твой лечащий врач и остаюсь им, даже завершив нашу терапию. Это называется профессионализм. Это моя репутация, которая очень много для меня значит. — А я нихрена не значу… — Галлагер совсем уж по-детски нахохлился, почти что, врастая в кресло, и обиженно поджал губы. — Ты вообще понимаешь, что несёшь? Ты мой пациент, Галлагер. Йен вдруг рывком поднялся на ноги, теряя окончательно всякую выдержку, и подлетел к Милковичу, нависая над ним разъяренным рыжим демоном. — Это ты нихуя не понимаешь, Микки, — прошипел он, сокращая расстояние между их лицами. — Думаешь, я не пытался выкинуть тебя из головы, убеждая себя, что ты просто зазнавшийся богатый хрен с северной стороны? Думаешь, не доказывал себе, что такого, как ты никогда не заинтересует такой отброс, как я, у которого ни настоящего, ни будущего, только хуевое прошлое? — Такого, как ты?.. Твою мать, Галлагер, что у тебя в голове творится? — Нихуя не вышло, — быстро продолжал Йен, вжимая доктора в край стола. — Не получилось, потому что я видел твой взгляд, видел, как ты борешься с собой, хотя на самом деле хочешь этого так же сильно, как и я. Но боишься. Милкович внезапно сделал выпад вперед, оттолкнул Галлагера в грудь и в секунду поменялся с ним местами, прижимая теперь парня к столу, и зажимая ему рот ладонью. — Замолчи по-хорошему, пацан, — полушепотом приказал он, накрывая тело Йена своим. — Будь все иначе, я бы в первые минуты нашего знакомства зажал тебя в переулке, но я не могу. Потому что ты слишком молод, Йен, для тебя все это не серьезно, а у меня весь мир может рухнуть из-за одной ошибки. Так что замолчи, прошу тебя, потому что я тоже на грани… Испуганный изумрудный взгляд Галлагера смягчился, а сам он расслабился в руках мужчины. Йен медленно поднял руку и мягко убрал ладонь со своего рта, чувствуя, как скорость биения сердца превышает все допустимые нормы. — И в этом нет ничего плохого… — скоро пробормотал он, впитывая в себя совершенно разрушенный облик напротив. — В страхе нет ничего плохого. — Тверже повторил, заглядывая в голубые, прозрачные, как стекло глаза. В глубинах слишком широких зрачков вместе с беспомощным отчаянием плескалось что-то противоречивое. — Но, боже, Мик, возраст это всего лишь цифры. Позволь мне показать тебе, что меня не нужно бояться, потому что я никуда не денусь, блять, да я без тебя даже дышать не могу. Скажи мне, что такого неправильного и ненормального в том, что я хочу быть с тобой?.. Он очертил кончиками пальцев линию челюсти и скул Милковича, кожей ощущая, что Микки прекратил дышать и, осмелев вдруг, потянулся ближе, невесомо касаясь губами колючей щетины на подбородке. Тонкую, слегка обветренную кожу ощутимо обожгло. Почти больно. Йен замер у самых губ, зажмурился, утопая в тепле чужого крепкого тела, втягивая носом запах кожи и теряясь в ощущениях, будто всего чересчур много и одновременно недостаточно. Хотелось осторожно попробовать, оттянуть зубами нижнюю полную губу, укусить, чтобы с языка сорвалось шипение, и вылизать этот рот целиком. Хотелось сразу мягко и нежно, грубо и жестко, чтобы точно ничего не упустить и попробовать все и сразу. Галлагер так и делает. Губами ведёт по приоткрытым губам Микки и вдруг понимает, что тот все еще дышит через раз; сдерживается. — Дыши, Мик… — хриплым шепотом просит Йен и улыбается, когда губы обдает облаком горячего воздуха. Галлагер понимает, что ничего в этой жизни он не хотел так, как до конца своих дней целовать этого мужчину. Он окунулся во влажный жар языком, захлебываясь их общим кислородом. Сразу, не давая Милковичу и секунды на размышления. Пробуя и упиваясь горьковатым привкусом табака и крепкого кофе. Провел кончиком по гладкой кромке зубов и втянул в рот нижнюю губу, мягко посасывая. Микки пробормотал в его рот что-то невнятное, обреченное, а затем упёрся руками на край стола по бокам от тела парня, вжимая в дубовую поверхность сильнее. Йен чувствовал, как сердце доктора колотится под одеждой, как загнанное, и цеплялся пальцами в полы рубашки, безжалостно сминая мягкую отутюженную ткань. Поцелуй миновал рубежи целомудренности, в нем много слюны, ударов зубами, болезненных укусов и вылизываний. Слишком мокро и глубоко. Чересчур охуенно. Галлагер ощущал, как расползается и хищно клокочет жар внизу живота, делая его болезненно каменным. Милкович напоследок мягко целует его влажные губы, а затем чуть отстраняется, ведёт большим пальцем по нижней губе, выворачивая её, и вдруг просит: — Снимай всё это дерьмо… Галлагеру дважды повторять не надо. Он торопливо, дрожащими пальцами расстегивает пряжку ремня, суетливо стягивает толстовку через голову и тянет узкие джинсы по бедрам, вместе с боксерами. Микки все это время просто смотрит, наклонив голову на бок, и не спешит проделать те же манипуляции со своей одеждой. Йен заметил это и настороженно замер. — Не желаешь присоединиться?.. — застенчиво поинтересовался он, переминаясь в кучке своего шмотья. — А ты куда-то спешишь, Галлагер? — Милкович игриво ухмыльнулся и скользнул затуманенным взглядом по изгибам обнаженного тела, завис на скоплениях веснушек вокруг розовых сосков и прикусил припухшую губу. Йен дьявольски улыбнулся и запрыгнул на стол, широко разведя мускулистые бёдра. — Какие еще скрываются кинки в вас, доктор Милкович? Микки фыркнул и разместился между ног Йена, обхватывая его талию ладонями, спустился к упругим ягодицам и резко придвинул парня за бедра к себе. — Меня больше интересуют ваши, мистер Галлагер, — улыбаясь, выдохнул он, блуждая голодным взглядом по веснушчатому лицу. Йен сделал вид, что серьёзно задумался, одновременно притираясь пахом к бугорку в брюках доктора. — Ну, во время нашего первого сеанса мне не давал сосредоточиться на беседе образ того, как мой безумно горячий психотерапевт в очках жестко трахает меня на своём столе. Милкович не сдержал смешка: — Серьёзно, Йен, в очках? Это же, блять, неудобно. — Скажи это Блэйку Митчеллу.* Микки покосился на длинные пальцы пациента, которые ловко разделывались с пуговицами на его рубашке. — Уверен, перед съемками он их чем-то закрепляет на лице, иначе я это объяснить не могу, — он запнулся и тяжело втянул носом разгоряченный воздух, когда настырные руки парня юркнули под рубашку, мягко стягивая ее с плеч. — Так, погоди, Галлагер, ты же говорил, что ты актив?.. — Всему виной очки… — рассеянно пробормотал Йен, прослеживая взглядом череду родинок и шрамов на бледном полотне кожи. Выдержка Милковича держится на честном слове, потому что Галлагер оказывается неугомонным, несдержанным и оглаживает умело везде, где может дотянуться. Потому что в его чернеющем взгляде столько чертей вошкается, что у Микки дыхание от предвкушения перехватывает. Потому что Йен снова целует его так, словно делает это в последний раз, будто такого шанса у него больше не будет, словно жаждет получить все и сразу. Милкович не смог бы дать заднюю, даже будучи уверенным, что завтра о его слабости узнает весь мир. Йен Галлагер представлял собой комок желания, что своей энергией подавлял волю. Он цеплялся всеми долговязыми конечностями, непрерывно тёрся пахом, горячо выдыхая куда-то в область ключиц, а потом вовсе твёрдой хваткой направил руку Микки себе на член. После этого Милкович окончательно капитулировал. Он сжал набухшую головку в кулак, провел большим пальцем по щёлке, ощущая подушечкой тёплую влагу, и сглотнул вязкую слюну, понимая вдруг, что ее стало на языке слишком много. Галлагер вокруг него весь сжимался и поскуливал от нетерпения, пока он мягко скользил ладонью по стволу, сминал яйца и пробирался пальцами ниже. — Я до сих пор не знаю, какой ты на вкус… — заметил Микки, другой рукой очерчивая поясницу парня, считая позвонок за позвонком. — Хочу попробовать. Йен что-то неразборчиво простонал и выгнулся, когда Милкович спустился мягкими поцелуями по раскрытой доверчиво шее, острым ключицам, задержался на горошинах сосков и начал медленно опускаться на колени. Он не торопился. Не спеша исследовал ароматную кожу языком и пересохшими губами дюйм за дюймом, обстоятельно, так что Галлагер задрал голову к потолку и уже в открытую подвывал сквозь плотно сжатые губы. — Не сдерживай себя, Йен, здесь нас никто не услышит… — мягко подсказал Микки, опускаясь на колени, и в доказательство своих слов вобрал в рот член парня, сразу же утопая в его благодарном крике. На вкус Галлагер такой же охуенный, как и на запах. Милкович ощущает себя непотребным, оголодавшим зверьём, когда терпкая смазка скапливается на корне языка, щекочет вкусовые рецепторы, а приглушенные ощущениями возгласы парня запускают волну удовольствия от копчика до макушки. — Блять, Мик, да-а… Боже, — срывается с губ Йена, и Микки удовлетворенно думает, что пацан в постели тот еще говорун. Милкович проехался широкими мокрыми мазками по всей длине внушительного члена, огладил языком розовую головку, а яйца сжал в кулак. У Галлагера под прикрытыми веками фейерверки взрывались, а внизу живота стремительно растекался тягучий, как жженая карамель жар. — Ляг на стол, — велел доктор между кроткими поцелуями тонкой кожицы у головки, и Йен моментально выполнил просьбу, будто только этого и ждал. Микки оторвался от пульсирующего члена, чтобы торопливо стащить с себя брюки, пнуть их в сторону и вновь рухнуть на колени перед распластанным на его столе парнем. — Разведи ноги шире и держи их так, пока я не разрешу опустить, — приказал он и принялся посасывать яйца, при этом ритмично надрачивая член взмокшего парня. — Пиздец, я так долго не протяну… — жалобно отозвался Галлагер, жмурясь, и хватая ртом воздух. — Просто вставь мне, Мик, я не могу больше! — Ага, блять, сейчас, — сбивчиво пробормотал Милкович и нырнул ниже, рисуя слюной неровную дорожку от мошонки к пульсирующей дырочке. Но движения рукой на члене все же приостановил, теперь просто прижимая налитый кровью орган к животу Йена. Как только кончик языка коснулся упругих мышц, Галлагер с концами потерялся. Захныкал, задрожал и весь напрягся, а Микки для себя сделал крайне приятный вывод: он первый, кто делал это с Йеном Галлагером, первый, кто довёл его до такого разрушенного состояния. — Микки, пожалуйста… — взмолился парень, цепляясь пальцами за собственную рыжую макушку, чтобы хоть куда-то деть руки. Но Милкович словно оглох, упиваясь своим занятием. Провёл языком по нетронутому кольцу мышц, толкнулся на пробу разок внутрь, и прислушался к неутихающим мольбам только тогда, когда Йен захлебнулся словами, кажется, забывая, что такое воздух. — Галлагер, ты живой?.. — ехидно поинтересовался он, поглаживая, поджатую в напряжении бледную ягодицу. — Блять… твою мать! — надрывно выдохнул парень, и Микки хмыкнул, возвращаясь к своему нехитрому действу. Йен был таким узким, что его дырочка сопротивлялась и выталкивала даже язык. Милкович не мог не думать, как же охуенно будет внутри его тела. Он больше не мог ждать. — Потерпи немного, — попросил он и под абсолютно уничтоженным взглядом парня облизал свои пальцы. Не позволяя Галлагеру опомниться и испугаться, он сразу проник одним внутрь, успокаивающе поглаживая бедро парня, когда тот зашипел и зажмурился. Йену казалось, что прямо сейчас его разорвёт на части он переизбытка чувств и разбросает неряшливыми ошмётками по сливочным стенам кабинета. Он откинул голову назад, упираясь макушкой в стол, отпустил измочаленные, взлохмаченные рыжие вихры и мертвой хваткой схватился за лодыжки, вопреки инстинктам раскрываясь сильнее. — Вот так, малыш… — похвалил Милкович, исследуя подушечкой пальца бархатные стенки, наслаждаясь упоительным ощущением того, как плотно они обхватывают палец. Он мягко сжал головку члена пациента в кулак, прокрутил и вновь вернулся к мучительной, равномерной дрочке. Галлагер глухо застонал и вцепился короткими ногтями в кожу, когда Микки мокро лизнул шершавым языком его отверстие, не вынимая пальца, а затем мягко подул на чувствительную плоть. — Мииик, — умоляюще выдохнул Йен, прогибая позвоночник. — Блять, ну Микки, притормози… Его уже знатно лихорадило, от навалившихся эмоций, что своей яркостью и сюрреалистичностью оглушили все органы чувств. Он приподнял голову и тут же пожалел об этом: вид угольно черной, лениво покачивающейся макушки, между его бесстыдно раздвинутых ног и теперь уже пара пальцев, что мастерски чередовалась с проворным языком, стал пределом его терпения. — Сука, я сейчас кончу, Мик, Микки, мистер Милкович, блять!.. — просящие слова сорвались в сплошной, неразборчивый, умоляющий поток. Милкович прекратил свои инквизиторские манипуляции, и успокаивающе погладил Йена по напряженной ягодице. Галлагер сейчас больше всего на свете боялся поднять голову и посмотреть на влажный опухший рот, в уголках которого наверняка скопилась слюна. — Мне нравится, когда ты такой, Галлагер, — сипло прокомментировал разрушенный образ пациента Милкович. — Я изначально видел в тебе эту часть, умело спрятанную за язвительностью и наигранной самоуверенностью. Я с самого начала знал, что ты в моих руках станешь хорошим, послушным мальчиком… — Пожалуйста… — выдохнул Йен, наконец, сцепляясь просящим взглядом, с пылающими возбуждением голубыми глазами. — Что такое, малыш? — Микки наклонил голову, издеваясь, и невесомо провел кончиком пальца по расслабленной дырочке. — Блять, ну Мик! — Галлагер едва не захныкал от своего положения, но коварная ухмылка и эфемерные касания, к которым он уже вовсю вскидывал бёдра, сделали свое дело. — Скажи это, Йен, я хочу услышать, как ты просишь меня об этом, — Милкович выпрямился, вырастая над пациентом в полный рост, и, играючи, провел мокрой головкой по гладким ягодицам. — Чего ты хочешь?.. — Боже… я хочу, чтобы вы трахнули меня, доктор Милкович. Микки совершенно по-блядски улыбнулся, провел несколько раз головкой по пульсирующему заманчиво отверстию и обошёл стол, направляясь к диванчику, где оставил свое пальто. Галлагер, послушно ожидая своего палача голым на столе, прикрыл глаза и тяжело задышал. — Не двигайся и держи ноги так, как я велел, ясно? — Милкович быстро вернулся, когда нашел то, что искал, бросил тюбик на стол, торопливо разгрыз упаковку презерватива зубами, сплюнув уголок на пол, и натянул резинку на себя. Йена ведёт окончательно, когда Микки устраивает для него незабываемое шоу по самому эротичному смазыванию члена смазкой, которое парень когда-либо видел. Милкович задушено стонет, запрокидывает голову, обнажая крепкую шею, прикусывает губу и нарочно медленно ласкает себя. Вспоминает об изнуренном пациенте он только тогда, когда тот вскидывает бедра навстречу, в безмолвной попытке напомнить о себе. Напряженный член проникает в тело с трудом. Микки закатил глаза от ощущения, будто задница Галлагера пытается задушить его, и толкнулся глубже, покрываясь мурашками от звука тихого всхлипа пациента под ним. Йен дернулся и подавил в себе желание уйти от тянущей боли. Он так невыносимо хотел этого и столько времени грезил об этом, что чувство быть заполненным его психотерапевтом перекрывает все остальное. Милович входит до упора и на несколько бесконечных секунд замирает, наклоняясь вплотную к пациенту, и горячо выдыхая в район влажных от пота ключиц. Йену больно и одновременно невероятно хорошо. Противоречивые ощущения топят в себе, стирают границы реального мира, и Галлагеру кажется, что все происходит во сне, потому что в реальности так не бывает. Микки целует его шею, ведёт языком по солоноватой коже и прикусывает мочку уха, одновременно выходя наполовину, чтобы сразу толкнуться обратно чуть резче. Охрипший голос Галлагера срывается на крик. Он хочет обхватить спину Микки руками, прижать к себе и не отпускать, пока они оба не растворятся друг в друге, но мощь приказа магическим образом действует на сознание. Незнакомое, вгоняющее в ужас чувство. Йен ощущает себя послушной сучкой и ему это, блять, нравится, потому что это Микки Милкович, и его хочется слушаться. Микки выпрямился на руках и заглянул в затуманенные похотью зеленые глаза. Он перешёл на более быстрый, рваный ритм, когда напряженное, как струна тело пациента стало более покладистым. Милкович же расслабиться себе не позволяет, потому что он уже на грани, а под ним громко стонет и выдыхает его имя Йен. Тот Йен, о котором так мечталось, имя которого он так же выдыхал, когда дрочил на его образ бесчисленное множество раз. Ему стоило невероятных усилий поддерживать неторопливый темп, от которого у обоих срывало крышу. Галлагер видел это в дрожащих руках, на которые он опирался, в зажмуренных глазах, отблески огня в которых он мог разглядеть даже через сомкнутые веки с блёклыми веснушками и поджатых пухлых губах. Мышцы атрофировались и ноги парили, казалось, сами по себе, но Йену было до пизды на какой-то там дискомфорт, когда Микки так отчаянно втрахивал его в свой дубовый стол. — Давай-ка, Галлагер… — невнятно буркнул Милкович, выпрямил спину и закинул онемевшие ноги с рыжеватым пушком себе на плечи. У Йена в горле адово пересохло от крика, когда ощущения от проникновения изменились так круто, что его едва не вырубило от передоза эйфорией. Ритм, с которым Микки вбивался в его безвольное тело, стал безжалостным, вытягивающим из Галлагера по минутам не только силы, но и кажется жизнь. Не то чтобы он жаловался. Йен вообще не хотел, чтобы Милкович когда-либо останавливался, а реальность напоминала о себе. Микки останавливаться не хотел тоже. — Хочу попробовать эту жопку с другого ракурса, — голос с хрипотцой врывается в полуобморочное сознание, будто издалека. — Давай перевернём тебя. Галлагер послушно опустил затекшие ноги, собрал себя по кускам, чтобы сползти на пол и перевернуться к доктору спиной. Милкович не церемонился особо: нагнул пациента над столом, вынуждая выставить зад, и резко вторгся в тело на всю длину. Йен на грани агонии прогнулся в спине и застонал, цепляясь пальцами за край стола. — Вот так, малыш, кричи, я хочу тебя слышать… — Блять… да, Микки, глубже… пожалуйста, да… — в голосе парня похоть и смущение, хаос и смирение, обожание и отчаяние — всё сразу. Подстегиваемый мольбами пациента, Микки схватил бедро парня и закинул его ногу на стол, согнув в колене. Галлагер что-то прорычал и уткнулся лицом в поверхность стола, оттопыривая задницу еще сильнее. — Собираюсь расстрахать твою дырочку, малыш, готов к этому? — Боже, пожалуйста! — Галлагер взвыл, до побелевших костяшек цепляясь на край стола, и Микки отпустил себя. Обхватив плечи парня руками, он начал вдалбливаться в его тело со всей силы, каждым резким толчком насаживая задницу на себя, пока Йен, уже не сдерживаясь, надрывал глотку. — Забирайся на стол, блять, и садись на пятки. Под разочарованный от потери контакта возглас пациента, Милкович рывком потянул Галлагера за плечи на себя и подтолкнул вперёд. Йен с трудом затащил трясущиеся конечности на стол, усевшись на запотевшей, глянцевой поверхности. И охнул от неожиданности, когда Микки резко притянул его за бёдра на себя, от чего долговязые ноги расползлись лягушкой. Немного стащив задницу парня со стола, чтобы она оказалась навесу, Милкович вновь заполнил ее болезненно твердым, изнывающим членом, и обхватил спину Йена руками, прижимая к груди. Ладони прошлись по упругим бедрам, крепким мышцам пресса, острым соскам. Галлагер вымученно простонав, откинул голову и Микки с готовностью обхватил пальцами его доверчиво открытую шею. Тугая пружина скрутилась внизу живота, и Йен почти кончил только от этого действия. — Я близко, — признался он, закрывая глаза, и толкаясь бедрами навстречу, готовый запачкать вылизанную до чистоты поверхность. — Я так чертовски близко, Мик… — Даже не думай, малыш, — Милкович провел носом по стриженому затылку, втягивая густой, дурманящий аромат Йена. — Теперь мне нужно, чтобы ты показал, как можешь работать этими охуенными бёдрами. Звонкий шлепок заставил Галлагера вздрогнуть, и остервенело прикусить губу от жжения на коже. Он почувствовал, как член влажно выскользнул из него и обернулся через плечо, в надежде понять, что на этот раз задумал Милкович. Микки развязной походкой прошел к темно-синему диванчику и рухнул на спину, лениво вытянув руки по подлокотнику над головой. — Галлагер, не тупи! — он посмотрел на застывшего в позе лягушонка Йена, как на умалишенного. — Оседлай меня. У Йена от такого поворота воздух застревает в глотке, и он едва не давится загустевшей от быстрого дыхания слюной. Сердце заполошно сходит с ритма, тело подчиняться отказывается, так что сползая со стола, он чувствует себя неуклюжим дурнем. Впрочем, Милкович смотрит так, будто видит редкое сокровище, откровение свыше, и Галлагер начинает ощущать себя более раскованным. Микки позволяет взять бразды правления и грех от такого отказываться — Йен вносит свои коррективы: перекидывает ногу через молочно-белые бёдра доктора и усаживается сверху лицом к ногам. Милкович завороженно уставился на красивый рельеф спины, на созвездия веснушек, разбросанные хаотично по острым лопаткам, и пропустил момент, когда Галлагер обхватил пальцами его член и направил в себя. Парень сразу спускает себя с цепи так, словно все это время Микки не давал ему, как следует оторваться: подпрыгивает ритмично на члене, выпуская из себя его почти полностью, оставляя внутри только головку, рычит сквозь зубы и впивается ногтями в обивку подлокотника. Для Милковича любое его движение грозит потерей над собой иллюзорного контроля и преждевременным финишем, а тут такое. Йен, судя по всему, решил вытрахать из него такие же жалостливые мольбы, а заодно и душу. Микки знает: еще пара тройка таких рывков бёдрами, и у Галлагера будет полная задница. Буквально. Он толкнул парня между лопаток вперёд, понимая, что назад пути нет. Йен опрокинулся грудью на подлокотник, предоставляя доктору, чудный обзор на то, как его член ритмично толкается в растраханную дырочку. Микки застонал, обхватывая ладонями ягодицы пациента, и разводя половинки в стороны. Большими пальцами он нежно погладил растянутое отверстие, продолжая ритмично двигать бёдрами, и слегка развел покрасневшие края в стороны. Галлагер откинулся назад и взвыл. Это и стало последней каплей в чаше терпения доктора Милковича. Он обхватил ладонями ягодицы парня и принялся еще быстрее насаживать его задницу на свой член. Воздух в кабинете сгустился, прилипая к коже влажной плёнкой. Микки, вслушиваясь в упоительный ритм шлепков кожи об кожу, почувствовал, как по виску течёт капелька пота, а собственная задница прилипает к кожаной обивке дивана. — Пиздец, я близко, Мик… да, блять! — закричал Йен, а по телу его прошлась сладкая судорога. Милкович рывком приподнялся, утянул парня на себя, уложив вспотевшей спиной на грудь, и скользнул рукой ниже, к поджатым в ожидании разрядки яйцам. — Мой хороший мальчик… — задыхаясь, зашептал он на ухо пациенту, срываясь на безжалостный темп, и пальцами вновь погладил дырочку. — Давай, кончи для меня, малыш. Большим пальцем Микки помассировал простату парня снаружи, слегка надавил, и с Галлагером было покончено. Йен конвульсивно задрожал в его руках, надрачивая свой член, а Милкович, упираясь пятками в диван, вскинул бедра, приподнимая их обоих, и сделал решающий выпад, кончая в презерватив глубоко внутри пациента.

***

Микки Милкович и Йен Галлагер сплелись в неряшливую, мокрую, покрытую потом и спермой кучу на кожаном диванчике посреди кабинета. Психотерапевт думал о том, что, вероятно, не все в этой жизни упирается в карьеру. Да, она помогла ему очиститься от грязного прошлого, вдохнуть ошеломительный запах свободы. Вот только за все эти годы он не был настолько свободным и счастливым, как был сейчас, лёжа обнаженным рядом со своим пациентом, и перебирая вспотевшие, безобразно лохматые рыжие вихры. Мысли пациента же были далеки от умиротворенных рассуждений Милковича. — Что теперь?.. — тихо спросил Йен, едва не мурлыкая от пальцев Микки, путающих его волосы еще больше. — Богатенький мозгоправ из Норт-сайда и танцор с южной стороны разойдутся по разные стороны? Будем делать вид, что никогда друг друга не знали? Милкович улыбнулся, отпечатывая на медной макушке воздушный поцелуй. — Ну не знаю, Галлагер, я вроде как больше не твой доктор, ты же все для этого сделал, вернём тебя на законное место к старому Льюису? Что думаешь?.. — татуированные пальцы лениво очертили границы рёбер. — А потом, может, сходим куда-нибудь… Йен ошарашенно поднял голову, заглядывая в ясные голубые глаза, как очаровательный, преданный до последнего вздоха щенок. Микки поспешил добавить: — Дыши, Йен, не сегодня, может даже не завтра. Не знаю, как ты, а я пиздец проголодался. Что думаешь о китайской кухне? Нужно подкрепиться и восстановить силы для следующего раунда. Галлагер думал, что китайская еда это охуенно. А еще, что в старую клинику он больше не вернется: от панических атак его спасёт именно Микки Милкович.