Наука страсти нежной

      — Ату его! Ату! — за воротами железнодорожного депо многоголосо гомонила толпа. — Бей студента!       Зик вышел на порог мастерской и лениво сощурился на яркое солнце, вытирая ветошью испачканные в мазуте руки. Смена закончена, можно пойти домой, выпить чаю с ситничком и краковской колбасой и завалиться на кровать, давая отдых натруженным за день мышцам. А можно сходить на «прошпект», как называли улицу, ведущую к реке. Там можно и себя показать, и на других посмотреть. Можно силушку богатырскую потешить, можно девчонок мастеровых за упругие сдобные бока пощипать… Да мало ли развлечений для молодого да холостого парня в их слободе?       — Куда, собака учёная?! Уворачивается, гадёныш! — крики и топот стали ближе.       Зик лениво подошёл к воротам и выглянул на улицу: человек десять красномордых, явно под хмельком мужиков мутузили кого-то в синей форменной тужурке, местами уже грязной и рваной.       Зик качнулся с носка на пятку, задумчиво сплюнул в придорожную пыль и лениво шагнул к толпе.       — Ребя, кого уму-разуму учим? — Зик стоял за спиной потных и разгорячённых расправой мужиков, засунув одну руку в карман, а в другой крутя гаечный ключ, и улыбался щербатым ртом.       Мужики на несколько секунд прервались и хмуро оглядели с ног до головы высокого белобрысого детину в холщовой косоворотке. Оценили бугры мышц, поджившие коросты на костяшках пальцев и увесистый гаечный ключ в руках и недовольно заворчали, как большой дворовый пёс:       — Шёл бы ты, паря, мимо. Студентика изловили. А они, знамо дело, все против царя-батюшки выступают. Бомбисты и нехристи!       — Студентик, говорите… Бомбист… — Зик, продолжая улыбаться, сделал ещё пару шагов, наклонился, чутко кося серым глазом и сторожа каждое движение толпы, и выдернул из-под ног мужиков долговязую нелепую фигуру, на поверку оказавшуюся бледным и худющим парнем.       — Ну, мы пошли, ребя, — Зик улыбнулся угрюмо молчавшим мужикам, поудобнее перехватил спасённого доходягу за воротник и негромко буркнул: — Ты ногами-то перебирай поживей. Или жить не хочешь?       Доходяга поспешно кивнул, прижался к Зику и поднял на него огромные зелёные глазищи в обрамлении длинных пушистых ресниц.       Это мгновение Зик запомнил на всю свою жизнь. Внезапно смолкли звуки шумной улицы, потускнело солнце и стало нечем дышать, словно воздух вокруг загустел и навалился на плечи всей силой тяжести атмосферного столба. Через пару секунд субботний вечер вновь заголосил, засверкал и запах, привычный в своей вечной неизменности. Но для Зика всё и навсегда изменилось.       — Тебя как звать? — неожиданно охрипшим голосом спросил Зик, облизывая враз пересохшие губы.       Доходяга шмыгнул разбитым носом, вытер грязным рукавом кровавую юшку со щеки и безмятежно улыбнулся:       — Хим!

***

      Зик валялся на кровати с брошюркой «Народной воли» и недовольно хмурился. Не все догмы бомбистов ему были по нраву. То, что совершал официальный режим, и то, чем отвечали на это народовольцы, было несоразмерно. Всё же сила противодействия не должна быть больше приложенной силы. Иначе мировой порядок рухнет. Но разве объяснишь это Химу? Зик покачал головой. Худосочный Хим взрывался как порох, и его реакцию было не остановить, когда дело касалось борьбы за идеалы «Народной воли». Он знал лишь одно: хорошо только то, что следует интересам революции.       — Неужели ты не понимаешь?! Режим душит народ! Отбирает у него волю и отравляет жизнь! — Хим ерошил густую рыжую чёлку и нервно краснел пятнами.       А Зик… Зик смотрел в невозможно зелёные глаза Хима, на обветренные губы с тонкими чешуйками кожи, на острые костлявые коленки и вздыхал. Он был согласен на всё, лишь бы Хим улыбался ему рассеянной улыбкой, отрываясь на секунду от жестяных банок, наполненных студенистой массой из селитры и мазута, лишь бы не отводил взгляд по вечерам, когда они пили чай с вишнёвым вареньем, лишь бы доверчиво прижимался к Зику в промозглой темноте подворотен, где они прятались от полицейских шпиков.       Ради Хима Зик вступил в «Народную волю», ради него стал лучшим «метальщиком», ради него уехал из родной слободы и поселился на съёмной квартире — в одной комнате жили, в другой оборудовали лабораторию, где и делали свои бомбы. Он и на каторгу был согласен, лишь бы рядом с Химом.       Они были лучшей «двойкой» ячейки. Хим изобретал новые взрывные смеси, а Зик разрабатывал корпуса. Они были вместе, они были врозь. Разные и несовместимые. Похожие и самые родные друг другу. Порой им было тесно рядом, но друг без друга они уже не могли. Основательная и спокойная Физика и взрывоопасная и необратимая Химия.