***
Мужчина в одежде заключенного удивленно приподнял брови увидев ее и поднялся со стула, приветствуя как дворянку. — В прошлую встречу вы не были столь любезны, Уильям, — резче чем хотела произнесла Вальер. — Тогда я был верховным судьей, а вы осуждаемой, — вежливым тоном парировал Стэнтон, — и раз уж мы перешли на «ты», что привело тебя в такое время? — Подсудимой, не осуждаемой, — весомо добавила Луиза, садясь по другую сторону решетки, обвела его камеру быстрым взглядом скорее из вежливости, чем из интереса. Камера дворян была несравнимо комфортнее чем у обычных заключенных, а еще обладала более продвинутой защитой, в первую очередь антимагическим Барьером. И хотя верховный судья потерял статус, принцесса лично распорядилась направить его в дворцовую тюрьму. Вопрос того было сделано это из уважения или опасения побега из менее защищенного места оставался открытым. — Мы тут не ради дискуссий о юридической терминологии, — отмахнулся Уильям тоже садясь со своей стороны и налив в стакан воды, — и судя по твоему виду не ради насмешек над проигравшей стороной. Он хорошо это скрывал, но необъяснимое чувство страха накатило сразу с приходом этой девушки и было оно по какой-то причине более пугающим, чем давление ее фамильяра. А Стэнтон видел этого монстра в бою против Карин. Откровенно говоря, он даже ожидал, что сегодня его жизнь оборвется. — Германия уже сделала тебе предложение, от которого нельзя отказаться? — неестественно склонив голову набок, внезапно спросила Луиза и внимательно посмотрела на него. Было ли это игрой света, но оттенок ее глаз казалось изменился. Уильям медленно сглотнул, это не было вопросом, Вальер приняла это как ответ и продолжила, — оперативно, это был человек в капюшоне и с говорящим мечом? — К чему ты клонишь? — нахмурился Стэнтон, так и не прикоснувшись к стакану, хоть в горле и заметно пересохло. Некая исходящая угроза, будто шептала в голову, минуя уши, что если отвернется то умрет. Это был безотчетный страх и он это понимал, но инстинкты не позволяли ему выпускать Вальер из поля зрения ни на секунду, — кто этот человек в капюшоне? Что за глупые загадки? — Значит все же Германия, — словно не слушая его, — Луиза материализовала знакомый черный меч и камера судьи как-то сразу потеряла весь свой комфорт, тени словно ожили и начали удлиняться заполняя пространство холодной тьмой, — знаешь странное дело, — она провела рукой по плоской стороне лезвия, заставляя алые сигилы вспыхивать инфернальным светом вслед за движением, — я чувствую некое сродство с этим оружием. Его сутью… Чувство опасности закричало и Уильям, соскочив со стула, отпрыгнул назад. Магические прутья перед ним исчезли. Не испарились с шипением, не расплавились и не подверглись магии коррозии. Он все еще чувствовал силу ограничивающего антимагического Барьера. Стэнтон уставился на гладко срезанные края прочного металла, потом перевел ошарашенный взгляд на Луизу и что-то словно щелкнуло в голове. —… пустотой внутри, — меланхолично закончила Вальер, встав со стула. Он молча кивнул, дав понять что понял подтекст. Сказать, что диссонанс той напуганной девочки в зале суда и сломанной куклы перед ним пугал, не сказать ничего. Бывший судья не замечал, что вдавливает свою спину в каменную стену камеры, все его мысли были сосредоточены на Луизе. — Ты примкнул к германцам, но не по собственнной воле, — Вальер быстрым движением вытащила револьвер и выстрелила несколько раз, — когда придет время ты увидишь и поймешь. Докажи, что ты не предатель. Стэнтон зажмурился, но ничего не почувствовал, кроме неприятного звона в ушах. Он медленно открыл глаза и рефлекторно провел по телу рукой. Луизы не было, пропало и давление некой постоянной угрозы. Уильям осторожно выглянул в тюремный коридор, с удивлением обнаружил под ногами сверток с вещами и небольшим кошелем, а в дальней части коридора несколько мертвых тел. Маги в специальных маскирующих плащах. От этой зачарованной одежды исходила незнакомая магия, как и в отчетах о подавлении восстания эльфов. Но это явно были люди, причем германцы, скорее всего группа, что должна была его вытащить. Судья ожидал, что его попытаются освободить из конвоя во время перевозки, но точно не из одной из самых защищенных частей Тристейна, северной дворцовой тюрьмы. Конечно она не находилась рядом с дворцом, но всего в десяти минутах полета и отлично охранялась. — Убила двух магов, — прошептал Стэнтон, стягивая плащ с одного из мертвых германцев, — без магии. Вот значит каково это огнестрельное оружие, — в голове сформировалась мысль о том, что будет из себя представлять дисциплинированная толпа простолюдинов с таким оружием и он закусил губу, — скоро все изменится…***
Первая брачная ночь. Судьба и вправду имеет странное чувство юмора — подумал Гильгамеш поигрывая, в этот раз серебряным, кубком с сложной гравировкой и инкрустацией крупными рубинами. В тон напитку. Древнегреческий рисунок изображал мужчину бросающего копье в женщину прячущуюся в кустах. Одна из версий мифа о Кефале. Выдающемся охотнике заметившем движение, как ему казалось дичи и случайно убившем собственную жену, которая подозревая измену тайно последовала за ним на охоту. Миф имел множество вариаций и концовок, но основа всегда была одна. Супружеская верность и доверие. Когда, с тихим шелестом длинного платья, внутрь новых королевских покоев вошла принцесса Генриетта, он неотрывно смотрел на отражение двух непривычных лун на поверхности алой жидкости. Она остановилась в нескольких метрах от него, не поднимая взгляд от пола и нервно сжимая руки за спиной. Теперь уже королева Генриетта. Не сговариваясь они подумали об одном и том же, встретившись взглядами. Его зрение отличалось от обычного человеческого. Это был и дар, и проклятье. Видеть грехи людей, их низменные желания, наследственные пороки и глупое невежество. И жить с этим знанием. Ему, Королю Героев, положившему начало Эпохе Людей огромной ценой и окончившему абсолют правления Богов. Жить осознавая, что люди никогда не будут идеальны. Никогда не будет среди них мира, ибо амбиции всегда будут сталкивать их. Он и сам был воплощением этих амбиций. Очевидная неловкость в этом молчании присутствовала, но не давила. Ему понравился взгляд, пусть и еще слишком юной девы, но это был взгляд правителя. Решительность не была врожденной, более того Генриетта обладала истинной скромностью и мягким сердцем. За тем, чтобы стать тем, кем она стала тянулась длинная история преодоления комплексов и кропотливая работа над мимикой и жестами. Слушая ее, следя за ней, он видел сколько труда было вложено в то, что остальные могли воспринимать как должное. Боли в горле от длинных речей и репетиций, бессонные ночи за учебой оплаченные недоеданием и подрывом здоровья, годы оттачивания манер покрытые долгой болью в мышцах. И душевные раны, что кровоточили внутри нее с каждым жестким, но необходимым решением. Не была рождена стоять у власти, но проявила стойкость и упорство, чтобы взять то что хотела. Люди не идеальны. Как и он. Всегда приходится чем-то жертвовать. Как и ему. Но их потенциал… он действительно выше, чем когда-либо будет у Богов. Как ни странно, Гильгамеш все еще считал свое решение верным. — Интересный вкус? — с любопытством спросила Генриетта, первой нарушив тишину мягким голосом. Все еще неловким и напряженным. Тишина давит, когда несколько людей находятся вместе, зачастую возникает желание заполнить ее. Обычная психология. В случае двух собеседников проигрывает тот кто заговорит первым. Демонстрация более слабой воли и готовность идти на уступки. — Тебе не понравится, — он улыбнулся, первым отведя взгляд в сторону ночного неба, — но почему нет? Голос и в правду бархатный, но в бархате всегда удобнее держать скрытый кинжал. Она заговорила первой, но сделала это в виде не прямой просьбы, скорее предложения, не применяла слов вроде «могу ли я попробовать» или что-то подобное. Инициировала беседу с казалось бы нейтральной темы, но с возможностью развить ее. Узнать о нем больше. Пошла первой, но только чтобы первым открылся он. Девочка растет. Генриетта приняла дорогой кубок, из которого уже пил Арчер, без единого намека на брезгливость или неохоту. Скорее с удивлением и толикой любопытства. Перед тем как попробовать, поднесла напиток, чтобы вдохнуть запах и поморщилась. — Это чеснок? — спросила Генриетта удивленно, улыбка Гильгамеша стала чуть мягче и приобрела искры былого веселья. Старых и казалось бы совсем свежих воспоминаний. — Моя бывшая супруга приготовила, — прошептал он, отмечая что не произносит ее имя. Уже давно. — Прошу прощения за выказанную неучтивость, — королева с извиняющимся поклоном попробовала гранатовый сок. И была безмерно удивлена. Ничего особенного, совершенно обычный, даже можно сказать грубо выжатый сок, привкуса чеснока почти не ощущалось, лишь его резкий запах. Это создавало странный диссонанс. Арчер уже угощал Генриетту в прошлом напитками и винами, что просто унижали всю винодельную индустрию Тристейна. Было неприятно это признавать, учитывая, что страна гордилась своими виноградниками, но с фактом не было смысла спорить. Ожидать, чтобы такой как Арчер испил то, что было в кубке было нелепо. Но опять же это был факт и Генриетта приняла его. — Не стоит извинений, она была ужасной женщиной, — фыркнув, отмахнулся Гильгамеш. Рефлекторно коснулся того места где под одеждой хранилось кольцо, добавил заметно тише, — готовила тоже так себе. Генриетта быстро сложила то, простое и явно женское, кольцо и недавние фразы. То как он произнес «супруга», небольшую паузу перед этим, изменившуюся манеру двигаться. Несмотря на характеристику, не чувствовалось, что он испытывал какую-либо злобу или сожаления. А еще он говорил о ней в прошедшем времени. Все факты, хоть и не создавали четкой картины, но общее представление — вполне. Что бы не произошло уход супруги сильно повлиял на Арчера в прошлом. — Германия собирает силы у наших северных границ, как ты и говорил, они начали собирать ресурсы для ведения длительных осад, создания опорных пунктов и стабильного снабжения войск, — она позволила волнению просочиться в голос, чтобы быть честной в этом вопросе, — я не смогу затягивать переговоры с императором еще дольше. — Хм, он выдвинул ультиматум раньше, чем я думал, — задумчиво ответил Гильгамеш, пока молодая королева, забравшись на широкую кровать с ногами, внимательно слушала и пила странный напиток, — но это не критично, Вард и его люди, благодаря Цербст, уже выполнили свою задачу в тылу противника. Просто жди наступления Германии, я разберусь с остальным. — При всем моем уважении и не подвергая твою стратегию сомнению, — она поболтала кубок, жидкость играла в нем словно кровь, кровь которую она не желала проливать, даже если это были германцы. Даже если они были врагами сейчас, в будущем, она надеялась, что они смогут стать союзниками, — при нашем положении, отдать инициативу императору допустимо, но наши ресурсы более ограничены. Одна зима исчерпает наши запасы, а страна не выдержит голода. Дезертирство солдат, бунты крестьян, агрессивная политика антикоролевской фракции. Тристейн развалится изнутри, тогда император ударит со всей жестокостью и последствия будут страшнее чем капитуляция сейчас. Гильгамеш тихо рассмеялся. Она и вправду не понимала, но это было нормально. Никто из местных не понимал насколько значимую роль может сыграть автоматическое пороховое оружие в руках профессиональной армии. Каждый правитель воспринимал новшество лишь как усиление вспомогательных войск, по прежнему полагаясь на основное ядро в виде боевых магов. — Нам не понадобится ни армия, ни мои сокровища, юная королева, — немного расслабившись, он безразлично пожал плечами, — если это так сильно волнует тебя, я решу вопрос завтра же. Будем считать это моим подарком на свадьбу. Генриетта моргнула. Открыла рот и так ничего и не сказав, приложилась к кубку. Странный вкус граната оставил неприятный привкус чеснока, но это дало ей немного времени. На секунду она даже подумала: не специально ли Арчер дал этот напиток, чтобы она имела время на ответы? — Я могу попросить о проявлении милосердия? — она корила себя за излишнюю доброту, но не могла не попытаться. Спасенная жизнь, слишком драгоценна, чтобы не попытаться. Новости о бойне в Альбионе глубоко задели ее, даже сам Уэльс был потрясен проявленной беспощадностью. По его словам это была просто чудовищная массовая казнь, без права на сдачу в плен. Новый король Альбиона даже поставил небольшой мемориал соотечественникам, а ведь Реконкиста была его врагом. — У тебя светлое сердце, — Арчер сложил руки на груди и посмотрел ей в глаза, — доброта может дорого обойтись тебе. — Я знаю, — Генриетта отвела взгляд, признавая его правоту, — все учили меня, что слабый правитель делает слабой страну. Но разве привилегия позволить врагу жить и служить тебе не демонстрация силы и власти? В другой форме, другим методом, но доброта это тоже сила, я верю в это и хочу доказать это. Арчер нахально усмехнулся, быстрым и решительным шагом приблизился вплотную. Генриетта слегка вздрогнула от неожиданности, когда он повалил ее на кровать и навис. Под глухой звук удара от падения кубка, она почувствовала, как сердце ускорилось, дыхание предательски сбилось, а кровь прилила к смущенному лицу. Ее ноги рефлекторно свелись вместе, но сомкнулись уже на его властной руке. Королева почувствовала нежное, но настойчивое прикосновение к интимному месту, отчего не сдержала тихого стона. Второй рукой, Гильгамеш по хозяйски потянулся к шнурку тонкой ночной одежды, он тянул его медленно, словно смакуя каждый момент, при этом продолжая смотреть ей в глаза. — Насколько далеко ты готова зайти? — он спокойно остановился, терпеливо ожидая ответа. — Я королева Тристейна, а ты король, — пытаясь выровнять дыхание, ответила Генриетта, — я буду выполнять мой долг до самого конца. — Даже если ты любишь другого человека? — он позволил себе усмешку, когда она закрыла глаза и маленькие капли скатились с их уголков. Он читал ее сомнения с легкостью, но уже не чувствовал былого наслаждения от ее душевных страданий. — Тебе ли не знать, все могут короли, но не жениться по любви, — печально произнесла она, заставив тело расслабиться, взяла его руку и опустила себе на обнаженную грудь, — я обещаю, что мой разум не позволит решать сердцу более, если ты принесешь процветание моей стране. Он понимал Генриетту, легко было бы осудить ее как женщину, но точно не как правителя. Брак и совместный ребенок бы привязали его к Тристейну как ничто другое. Она не могла позволить такому важному ресурсу как он уйти. Луиза больше не была полностью лояльна ни Короне, ни дому Вальер, так что вариантов у нее было и вправду не много. Было бы даже забавно увидеть как отреагировал на это нынешний правитель Альбиона. Гильгамеш спокойно отстранился, наблюдая за многими эмоциями бурлящими внутри королевы. Облегчение, разочарование, гнев, возбуждение, печаль, радость, недоумение, стыд… Он прикрыл глаза, чтобы хоть на несколько секунд прервать хотя бы часть входящего потока информации. Генриетта была права и ошибалась одновременно, по крайней мере он не винил, она просто делала то, что должна была делать. Такова порой незавидная доля правителей. Еще одна жертва ради блага других, то что так ненавидела она. И вправду эта ужасная женщина всегда умела создавать хаос. — Я не хотел тебя унизить, поверь по многим параметрам ты красивее моей супруги, — открыв глаза, он вздохнул, почти одновременно с королевой, отчего они позволили себе веселые усмешки, немного разрядившие атмосферу, — я исполню твою просьбу, взамен запомни мой совет. Быть с любимым человеком слишком важно, может так случиться, что весь мир не окупит эту потерю. Она серьезно обдумала его слова и благодарно кивнула. Видно было, что она все еще не согласна, но не потому что против, потому что еще не готова. Нужно лишь время. Эгоизм легко порождает тирана и диктатуру. Власть имущие должны очень осторожно относиться к таким советам. И это прибавило королеве Тристейна еще несколько очков в глазах Гильгамеша. — Расскажи о ней… — Генриетта поднялась с кровати, чтобы привести себя в приличный вид, — если я могу услышать, — отвернувшись добавила она, все еще смущаясь. — Она… выбрала не лучший путь, ей приходилось обратить оружие против самых дорогих людей, — после недолгой паузы произнес Арчер, подойдя сзади, чтобы помочь королеве снова одеться. — Упертая ослица уничтожала себя, когда могла отступить, и никто бы ее не осудил. Даже каждая маленькая победа разрушала ее, а ждало в качестве приза лишь то, чего боялась больше всего — одинокий бесславный конец. Однажды я спросил ее: почему? Что заставляло ее улыбаться столь искренне, на столь темном пути саморазрушения и страданий? Закончив, он присел на колено у кровати, чтобы поднять оброненный кубок. Там еще плескалось немного гранатового сока. Немного горько, чересчур приторно и смердит неуместным запахом. Это так похоже на нее. Он развеял магическое сокровище и снова подошел к широкому окну. Облокотившись о деревянную раму, глубоко вдохнул свежий воздух и медленно выдохнул, наблюдая за движением скрытых невидимостью охранных и защитных фантазмов вокруг. Не из сомнений в их надежности, скорее просто чтобы немного отвлечься. И это была пауза необходимая, чтобы дать Генриетте самой поискать ответы. — Думаю, так она приближалась к своей цели, — ответила королева, хоть и не знала ту женщину, чувствовала непонятную неправильность, отчуждение, — неважно победа или поражение, неважно сколько потерь, если в конце, если она достигла бы своей цели — это для нее стоило всего. Он больше не улыбался. Она видела лишь спину Арчера, но ощутила как возникло давящее напряжение и как иголки холода атаковали все ее тело. — Примерно так она и ответила, — кивнул он, погрузившись в воспоминания и больше не обращая внимания на Генриетту. — Даже если мне больно смотреть им в глаза и слышать их слова, с каждым убитым рыцарем я приближаюсь к своей цели. Даже проиграв все, в конце я выиграю, — она привычно изогнула губы в ироничной усмешке, — Парадокс на то и парадокс, чтобы его нельзя было решить. А Алая и Гайя пусть сосут. — Однажды у нее даже хватило наглости предположить, что меня одолеют из-за моей гордости, — Гильгамеш усмехнулся, но больше не было в этом действе веселья и даже привычного высокомерия, — будто я могу проиграть ребенку. Конечно же всего лишь дитя не достойно проявления моей настоящей силы, даже многие воины и короли не были достойны. Но после ее разбора, я вынужден был признать, что действительно, выкинь такой противник внезапный мощный козырь, гордость не позволила бы мне взять свои слова назад и сражаться в полную силу. Я бы выбрал поражение, нежели позор. Думаешь это глупо, маленькая королева? — Порой для короля честь важнее жизни, — Генриетта не могла полностью понять все подтексты, она ощущала, что вопрос гораздо глубже, чем кажется и ответила максимально сглаженно, — как для меня долг перед страной важнее собственного счастья. — Поэтому я… дал тебе шанс.— Гильгамеш наконец обернулся и было в его змеиных глазах нечто тяжелое, отчего воздух становился еще более спертым, несмотря на открытые окна, — потому что ее, я лишил шанса… исполнил свой долг и защитил всех людей. — В конце концов ты оказался героем, — она улыбается сквозь силу, потому что едва удерживает оболочку, ее шепот должен отдавать болью. Там должны быть страдания. Он стоит над ее поверженным телом и впервые не находит слов. Каждая капля падающая с хмурого неба, словно бьет его тело разрядом тока, когда шок осознания наконец настигает его. Она знала, знала о его предательстве, возможно не с самого начала, но уже давно. Она готовила его, через их постоянные стычки, заставляла изучать свои фантазмы и больше внимания уделять защите. Ее приверженность грубому физическому насилию больше чем к манипуляциям не подходила к общему стилю стратегии при жизни. Почему он не сопоставил это? Не верно, как она заставила его не заметить? Вопросы были отброшены на потом. Ведь она улыбается ему и там он видит лишь удовлетворение. — Прими мое уважение, — он награждает ее кивком и не может удержать ответной улыбки, — ты действительно достигла этого, у тебя был шанс. У Шестой Программы никогда не должно было быть шансов. Но то чего не могла достичь одна, она добивалась армией. И создала ее, армию собранных из путешествий злодеев и героев, которых сама вырастила, сама создала или сама подтолкнула к тому или иному пути. Он не верил, что кто-либо бросит вызов мирозданию на самом деле. Никто бы не поверил. Никто бы не смог. Таков был закон: океан не поворачивает по воле капли, пустыня не исчезает по воле одного порыва ветра. Таков был мир, который он обязан был защищать как первый герой. Она прошептала свои последние слова, которые врезались в саму его суть. Слова лишенные магии или божественной силы, но тем не менее пошатнувшие все в нем. Слова человека. Слова что нельзя было забыть…