Куда по смерти душу примут, я с Богом торга не веду; в раю намного мягче климат, но лучше общество в аду. ©Игорь Миронович Губерман
Первое изменение, которое произошло в кабинетах допросов, после небольшого симпозиума глав тюрьмы — везде сменили часы с обычных на электрические, с цифрами голубого свечения на черном фоне. Небольшая реконструкция. Технология данных часов управляющему времени в кабинете допроса, позволяла: 1) Изменять цветовую гамму, 2) фон, 3) вид самих часов. Увеличивать цифры, уменьшать их, расширять или утончать. Данная система времени указывала еще и дату, погоду и температуру снаружи и внутри каждого кабинета. Они отсчитывали час, минуту и секунды и миллисекунды, которые изменялись насколько резко и быстро, что обычным человеческим взглядом было очень сложно уследить за резким перепадом цифр на табло. А еще, они имели в запасе набор функций управления — остановки времени, увеличения его при необходимости. Что спровоцировало еще большее психологическое давление на подсудимого, или же наоборот замедление времени. Претенциозное же время, в случае такой манипуляции, сохранялось для удобства на пульте управления, который был выдан каждому служащему, на имя которого в данный момент рабочей недели был записан кабинет. Время можно было регулировать отныне. Одной ночью руководство вызвало специальную службу, та приехала в их отдел и сменила во всех кабинетах технологии на новые. Зачем именно это было сделано — по сути, так никто и не узнал. Теперь следователям стало намного удобней заниматься своей работой, не отвлекаясь на тиканье часов у стены. Подсудимые и допрашиваемые не отвлекались особо на время в принципе. Спустя неделю наблюдений и анализа данных, отдел кадров пришел к занимательному открытию — продуктивность тюрьмы намного увеличилась — из-за каких то сраных часов, что было удивительно. Кто бы мог подумать — часы творят чудеса. Разновидностей функций управления отныне стало множество. Приехавшая бригада улыбчиво справилась со своей задачей за пару часов, и так же уехала, обновив и оживив своими технологиями весь сектор данного места. Быстро и эффективно. Компания была новой и только вышла на рынок труда. Узумаки явился на допрос раньше положенного времени. Если проследить по камерам, то можно понять — юноша пришел в кабинет со спокойным видом уже ровно в шесть утра и пять минут, пятнадцать секунд десятого ноября две тысячи одиннадцатого года. Сидел ровно до того момента, пока оба следователя не вошли в кабинет и не включили свет. Анко вскрикнула, Ибики нахмурился — Узумаки лишь с добродушной улыбкой поднял свою ладонь в знак приветствия и кивнул им. — Что ты тут делаешь один? — сразу задает вопрос Ибики и всматривается в лицо заключенного, глаза его так и не изменились, Наруто все еще сидел в этом странном образе и смотрел прямо на них. — Кто тебя сюда впустил? — Жду вас, дверь была открыта, мне не спалось этой ночью, поэтому…я жду вас уже здесь… — он поворачивает голову к настенным часам и отвечает, —…два часа, пятьдесят пять минут и сорок шесть секунд. Классные часы, мне нравятся, — он одобрительно кивает и обратно косится в сторону настенных часов, — я так засмотрелся в них, что и не заметил, как быстро пролетело время…удивительно! Анко бросила взгляд на часы и впервые ей захотелось попросту снять со стены и выкинуть их к чертовой матери. В отражении ее глаз высветилось: 10. 11. 2011 9:01 — Мы в прошлый раз договорились с вами, что буду продолжать допрос я, — Наруто растягивается и хрустит шеей, — Саске и так вымотался после того раза, — он выдыхает, постукивая пальцами по столу, — а, точно! Он попросил вам передать благодарности за то, что наконец-то и его, и меня приставили к этим, вашим группам по социальной адаптации — мне вот, очень нравится играть в шахматы, особенно, с другими сокамерниками! А вот для Саске, оказывается, было очень полезно заниматься баскетболом на улице — ему как раз не мешает больше общаться с людьми и сверстниками, быть более активным. Полемика его социальности решилась сама собой! У него столько много энергии порой, что попросту — некуда девать, а носиться с мячиком по полю… прямо положительно влияет на его духовное умиротворение… или как там это называется… Любую ситуацию, окружение вокруг себя и восприятие этих двух переменных, можно при желании превратить в своем восприятии в абсолютный плюс, если знать — как правильно это сделать. — Прекрасно. — Ибики говорит это с каким-то не особо ярко-выраженным энтузиазмом, в отличие от своего заключенного, садится напротив него. Со скрипом пододвигает стул в нужное для него положение, основания ножек царапают пол, создавая еще более неприятный звук для всех присутствующих. Давно пора бы заменить эти стулья на новые, старые уже трещали по швам. — Я очень рад, что ты сегодня в хорошем расположении духа и чувствуешь себя хорошо после всех манипуляций в центре обследований. — Как ты? — Анко садится рядом в свое кресло и смотрит на Узумаки. То, что в нем что-то изменилось внешне — заметили сразу все, тут не нужно было иметь особого склада ума, чтобы подметить изменений глаз после тех обследований, которые уже неделю как стали новой фишкой внешности Узумаки. Изменилось и его поведение как-то слишком резко, даже несмотря на то, что и у Учихи и у Наруто то само поведение во время их пребывания здесь могло меняться постоянно, но, если те изменения уже воспринимались чем-то сроду нормы и списывались в основном на травматизацию, характер и защитные механизмы. В этот раз резкое изменение поведения Узумаки не давало покоя всем. — Прекрасно, — Наруто потягивается на стуле, поднимает свою ладонь и хрустит шеей, от чего слышен характерный хруст позвонков и после первой стороны — левой, переходит ладонью на правую сторону, надавливающим движением, вставляет позвонок и там, — чувствую себя хорошо, даже спать лучше стал, а вы? — У нас всегда все хорошо. — Анко бросает ему короткую улыбку, смотря прямиком в глаза, и Наруто не может подавить улыбку. — Ну да, у вас и не может быть по-другому, — он улыбается ей в ответ такой же улыбкой, — чего это я спрашиваю, да? Ибики копошится с бумагами, раскладывает все нужное на стол, в который раз достает из папок фотографии тех самых событий, по регламенту допроса. Опять все эти снимки, на которых изображен ужас произошедших событий в доме, красуются на столе с изображением разорванных и изуродованных тел присутствующих в доме, в самых лучших красках кораллового и черного цвета, украшая серость кабинета. Было необходимо показывать все материалы заключенным, провоцируя их на эмоции, насилуя их психику и пытаться вызвать хоть что-то напоминающее чувство вины или же наоборот триумфа, из раза в раз, в надежде, что рано или поздно заключенные проколятся в своей сдержанности, привычная маска даст трещину, и они смогут считать или зафиксировать изменения в их поведении или микроэмоциях, за которые можно будет зацепиться, как за основу. Зацепиться … и после начать давить на это и вытаскивать заключенного на нужную им эмоциональную волну. Наруто бросил безразличный взгляд на фото и смотрел на снимки минут пять — совершенно не меняясь в выражении лица. Ему было… Скучно? Анко все это время сидела и смотрела прямо на Наруто, на мимику, на позу и на жесты, на любую его реакцию, изучала молча, словно застыла и пыталась вникнуть, в голове крутился чей-то голос, который твердил ей из раза в раз: — Открой глаза и смотри. Просто смотри, рано или поздно ты увидишь. Она ловит на себе взгляд Наруто и не отводит свой. Намикадзе-Узумаки облизывает свои губы, закуривает и зевает, после проводит рукой по своим волосам и выдыхает дым в сторону от ее лица. — Сегодня ты ведущий, как и договаривались, — говорит на фоне Ибики и достает свой собственный таймер, он так и не освоился с новым оборудованием времени и предпочитал всегда пользоваться своим собственным прибором. Навязчивая мысль почему-то не давала покоя уже который день, и чем больше она ловила себя в мыслях на ней, тем больше ей становилась непонятна причина ее появления. И возникало чувство необоснованного страха. Он же не мог знать. — Я так рад, — Наруто отвечает с удовольствием, — что вы наконец-то начали держать свое слово, — вот видите — это оказалось проще простого! Гуманность наше все! — он подносит окурок и кидает в стакан с водой, тот стоит напротив него, проводит по основанию прозрачной поверхности пальцами и наклоняет голову вбок. Сигарета опускается на дно, дно немного окрасилось грязью никотина. — Если сдерживать свои слова и выполнять свои обещания, можно избежать в этой жизни множество проблем и неприятных последствий. Митараши просмотрела записи старые допроса, которые отыскала в закрытом архиве пару дней назад. Все было не то. И после пару дней поисков и поездки в другой штат в свои выходные, доехала до секретного архива всего штата, провела там весь день и изъяла материалы для следствия. Никому не сказала об этом — взяла для себя все, что смогла найти. Столкнулась с тем, что мало того, что большинство записей попросту не было, оказывается — пожар, который произошел в старом отделе, уничтожил огромное количество записей в принципе, те не подлежали восстановлению. Осталось лишь три кассеты — их тогда один из комиссаров забрал для разбора звуковых помех. — Ты всегда сдерживаешь свое? — Ибики с усмешкой включает диктофон, — и смотрит на время, — никогда не нарушал договоренности? «Дело 136 — не подлежит восстановлению.» Прошло одиннадцать лет — а о пожаре она узнала только сейчас. Проблемы с проводкой случились внезапно, как сказали очевидцы — старое здание попросту ночью загорелось и когда приехали спасатели и пожарные — в принципе сгорел на удивление именно тот сектор, в котором хранились по сути самые странные записи за последние пятьдесят лет. О пожаре никто никогда не говорил, решили сгладить, не разглашать утерю данных, забыть и стереть из истории существование дел допросов, которые так ничего и не принесли. — Да, — автоматом отвечает Наруто и смотрит в глаза Ибики, отвечает спокойным голосом, — всегда, при любых обстоятельствах. — Почему? — вопрос у Анко возникает быстрее, чем она успела подумать, на автомате задала, находясь одновременно здесь и в своих мыслях. Наруто переводит на нее взгляд свой и смеется. — Потому что… Потому что за пару дней до смертного приговора с помощью эвтаназии и решения врача — провести электрошоковую терапию напарнику заключенного, который находился под заключением в психиатрической клиники в Огайо. Началось это именно с той самой записи. На черно-белой пленке было слышно два голоса, один следователя, второй принадлежал самому загадочному заключенному за всю историю Штата Невада. Она не нашла видео записи этого процесса, была лишь кассета — копия, с помехами и разными шумами, приходилось слушать в специальных наушниках, заглушать шумы, чтобы хоть что-то понять. Подсудимый под номером сто тридцать шесть, приговоренный к смертной казни за многочисленные убийства. Их было двое — дали им один номер и дело оставили под таким же номером — так было удобней. Подсудимый сто тридцать шесть говорил совершенно спокойным голосом, часто насмехался и язвил, шутил и делал некоторые паузы в допросе, слышалось лишь молчание. Следователь задавал вопросы — второй порой просто мог молчать час. Его избивали, выбивали информацию, били током — он лишь смеялся. — Ты меня не слышишь? — женщина прокручивает эту запись снова и снова, вслушиваясь в грубый голос следователя, сидя в огромных наушниках. — Я задал тебе вопрос! — Слышу, — Анко дергается от голоса подсудимого, он звучит так глубоко, возникает желание повернуться каждый раз назад и убедиться в том, что этот самый заключенный стоит за спиной. По голосу можно составить портрет в своей голове личности человека, вообразить, придать ему образ и с помощью дедукции и изучения данных всего дела, даже тех, которые остались, хоть как-то вообразить детализированно психологический портрет человека. Анко пыталась представить хотя бы отдаленно как мог он сидеть, как мог выглядеть до того момента, пока посмотрел видеозапись. Хотелось сначала самой представить, а после уже посмотрев на человека снова — на настоящего, образ которого сохранился документально, понять, правильно ли ты его представил или нет. Своего рода игра на интуицию и рабочий опыт. — Тогда какого хрена ты молчишь, если меня слышишь? — голос детектива напитан усталостью и агрессией. Анко отматывает назад — подсудимый молчал час, она уже и сама забыла заданный ему вопрос. Коллега по цеху спрашивал у него. Она мотает и останавливается на вопросе. — Какие у вас были отношения с твоим напарником, который сейчас пребывает на принудительном психиатрическом лечении? — Хорошие. — Конкретизируй. — Очень хорошие, — смеется подсудимый звонко и слышно видимо как он закуривает, брынчат его наручники, вероятно он задевает ими столешницу и скрип стула свидетельствует о том, что он отодвигается назад. — Ты блядь издеваешься надо мной? — детектив повышает голос. И после этого подсудимый замолчал на час. Ровно час молчал. Анко мотает вперед. — Что вы… — Анко прислушивается, не слышит дальше слова. Увеличивает громкость и убирает помехи, не помогает. Она увеличивает шумы наоборот и наконец только спустя пятнадцать минут разбирает сказанное. — Он стучал, — она ошарашенно моргает и усиливает шумовую волну, — то, что мешало ей услышать и что создавало помехи были стуки пальцев, почти невесомые постукивание пальцев по столу, но которые создавали значительные помехи на записи. — Что ты видишь? — Анко взмокла сразу вся. Голос подсудимого звучал отчетливо спокойно. — Что? Что ты сказал? — детектив затих и повторил свой вопрос в полнейшем замешательстве. Звук отодвигающегося стула. Анко только потом поняла по усилению голоса на записи, что это наоборот подсудимый. — Я задал тебе вопрос, — звучит раздражённо голос подсудимого, — что ты видишь? Пауза. Анко дергается от ответа Наруто, который возвращает ее из воспоминаний в реальность. — Потому что я отчетливо видел, к чему приводит то, когда человек нарушает свои обещания или договор. Начнем? — он опять хрустит своей шеей и обреченно выдыхает, — затекает, сволочь. — Сегодня десятого ноября две тысячи одиннадцатого года, — Ибики как обычно диктует дату, — время десять часов тридцать минут, — он поворачивается к своей коллеге и видит, как та сидит неподвижно и ее руки дрожат. — Анко? — Простите, — она резко встает, — мне… — она обращает внимание на пальцы Наруто, которые постукивают по столешнице и видит как тот исподлобья смотрит на нее с интересом, — мне…нужно выйти, извините. Я скоро …скоро вернусь. — Что это с ней? — Наруто спрашивает Ибики, но, продолжает смотреть на дверь, которая автоматом захлопнулась и женщина просто выбежала из зала допроса. — Понятия не имею, — Ибики озадаченно смотрит в сторону выхода, — может голова закружилась или плохо стало, — он поворачивается назад, — ладно, нам пора начинать, я тебя внимательно слушаю, Наруто Узумаки, но, для начала я спрошу еще раз у тебя. Анко стоит за стеклом и, сжимая грудную клетку, пытается унять приступ удушья, который резко накрыл ее с головой, грудную клетку зажало, будто кто-то изнутри сжимает ее, пульс участился и она взмокла. Оперевшись о стену рукой, она тяжело дышала, пыталась не потерять ни одной детали, смотря через зеркало. Ибики задает вопрос, она старается унять тошноту, шум в ушах и смотрит на них обоих. Ноги от чего-то стали ватными и ее пошатывало. Паническая атака, или как это называется? У нее случилось впервые в жизни после окончания университета. — Зачем ты убил этих людей? — Ибики тыкает пальцем в фото и смотрит прямиком на Наруто. — Господи, опять? — смеется Узумаки в голос и откидывает голову назад, — серьёзно? Я думал этот вопрос мы уже пропустили и пошли дальше. — Зачем ты убил их? — Ибики повторяет вопрос. Анко всматривается в движения Наруто, сглатывает и пьет воду из бутылки, которая стоит рядом на их рабочем столе за стеклом. Пересушило в горле. — Мы можем пропустить прелюдии и продолжить дальше? — Наруто смотрит в потолок и поднимает свою руку в сторону лампы, сжимает пальцы и разжимает, отводит в сторону их, расправляя запястье и смотрит на свет с прищуром сквозь пальцы. — Зачем? Наруто делает знак пистолета и подносит его к виску, отвечает с паузой: — Я не… — он руку отводит в сторону ровно в то место, где стоит Анко за стеклом и, не поворачиваясь, отвечает Ибики, — я не убивал их. — Делает жест выстрела и отводит взгляд в сторону Анко, говорит будто для нее, — Саске Учиха никого не убивал тоже. Ты понимаешь, Ибики? Мы никого не убивали в этом доме — мы же уже говорили тебе тысячу раз, завязывай спектакль. — Он…видит что ли меня? Невозможно, — она отступает на пару шагов назад, отходит в сторону, и видит как ровно за ней двигается рука Наруто, который опять повернулся к Ибики. — Как он это делает? Брось, Анко, у тебя крыша поехала, он не может видеть сквозь стекло камеры никаким образом, — она сразу перебивает свои же мысли другими. — Тебе понравилось это? — Ибики стоит на своем. — Ты испытывал удовольствие? Усталость? — Усталость я испытываю сейчас от твоей заезженой пластинки, — Наруто выдыхает, опускает руку и наконец задает встречный вопрос, — а ты что видишь? Анко замерла у выхода из второй комнаты. Просто замерла и остановилась у прохода, сжимая стакан воды в руке. — Я вижу тебя… — Ибики откладывает фотографии в сторону и закуривает сигарету. Анко разворачивается сразу в сторону стекла вместе с следующим вопросом. — Я спросил не кого ты видишь, — он откидывается назад и закуривает тоже. Точь в точь как Ибики. А после наклоняется резко вперед, и когда продолжает. А что ты видишь? …у женщины стакан попросту падает из рук и разбивается.***
Мадара открывает свои глаза и сразу же ощущает ненормальную боль в затылке, подносит ладонь, поглаживает свои волосы и после руку подносит к носу. Принюхивается — кровь. Пытается перебороть тошноту и сидит минут пять, сжавши руками колени. Тошнота не особо проходит, он наконец моргает, возвращает фокус своему зрению. Откуда появилась такая тошнота, он не может понять. Тело по тактильным ощущениям — натянутая струна. Руки и ноги будто вата, тяжелые и неподвижные. Даже не ощущаются толком, вялые как кусок инородного предмета, не более. Наконец осматривается. Первое — он находится в сыром подвале, в котором крысы бегают по полу. С каких-то непонятных труб, на вид сплетенных из ткани и глины — стекает равномерно вода. Она интенсивно и равномерно капает, громко ударяется о лужи, эхо от падающих капель разносится по всему периметру. Учиха сидит в какой-то непонятной клетке, причем по щиколотки в воде — клетка открыта. Везде тусклый свет керосиновых ламп, их кто-то разместил в каждом углу поодаль. Они тускло догорают и свет от них колеблется, отражаясь на стенах своими тенями. Пробует встать, сразу же тело ведет в сторону и он с выдохом боли опирается голой ладонью о стену, та царапает его кожу, он терпит и пытается сохранить равновесие. Стена такая же мокрая, грунт вываливается от прикосновения и оставляет отпечатки на коже — под ногтями, он ладонь сжал. Мадара делает шаг в сторону и попросту падает опять на пол от сильной беспомощности и тошноты. Стонет и пытается фокусироваться на свете. Ужасная тошнота не дает даже нормально сглотнуть, тухлый воздух, скопившийся во рту — автоматом начинает подступать рвотный ком к горлу. Падает вниз. Лежит на полу, возможность подняться хотя бы на локти ускользает из-за тремора рук, которые все так же дрожат, но он пытается снова. Его длинные до лопаток волосы, измазаны в грязи, прилипают к лицу, мешая зрению, он не обращает на них внимания. На данный момент самое главное — просто поднять свое тело и встать. Стены — они давят на него, сужаются, когда он поднимает свою голову и пытается на них фокусировать свой взгляд. После сами раздвигаются обратно от очередного приступа боли в затылке, и пол, порой исчезающий из-под тяжелых рук, заставляет тело думать, что оно проваливается куда-то вниз, в самую глубину. Слышны какие-то голоса отовсюду, Мадара пытался не слушать их, но звуки, лишь нарастают с геометрической прогрессией и переходят уже на более высокие тона, от чего хочется зажать ладонями уши и просто побыть в тишине. Кап. Капля падает на его нос — Мадара сжимается своим телом от неприятного холода, сблевывает что-то непонятное на пол и в очередной раз пытается испробовать удачу и встать — падает снова. Блевал он уже желчью, от чего рот попросту начало саднить и на языке остается из раза в раз, неприятный привкус кислоты и горечи. Его рана наконец-то дала знать, и отражается эхом болевых ощущений по телу, от чего он вскрикивает и прижимает руку к боку — она немного открылась снова и на ткань его одежды начинает проступать еле заметная кровь. — Дерьмо. Тело начинает неметь по второму кругу, он не чувствует ног, кисти и ладони покалывают мелкими импульсами, будто в каждый участок аккуратно всаживают тонкую иглу и с промежутком в две секунды вытаскивают, после чего, вводят под кожу ее еще раз, ту же самую иглу, только уже в другую точку, тем самым чувство атрофии конечностей… начинает расползаться по всей поверхности кожи. Учиха сжимает свою ладонь, впивается своими короткими ногтями в собственную кожу до боли, хочет вызвать такой манипуляцией — но, боли нет. Так он лежит еще какое-то время в подвале, часто отключается, попадает в какую-то полудрему, или же просто засыпает. Он потерял счет времени. Когда бы он ни открывал свои глаза и ни приходил в сознание — всё та же клетка и всё та же темнота — были первым, что он видел. Время будто остановилось. Сон настигал его разум именно тогда, когда он пытался встать снова, и тем самым рубил его попытки двигаться самостоятельно на самом корню. Доползал до лужи и лакал языком жидкость снова — сколько мог, пока не начинало рвать от привкуса тухлятины и грязи в очередной раз. Но желание пить пересиливало рассудок. — Меня чем-то накачали, — только спустя неопределённое время, Мадара приходит к умозаключению, пытается встать который раз на пол, и снова встречается своим носом с грязным и сырым полом — на этот раз руки его не послушались, он не успел их подставить и разбил нос себе напрочь. Тело от обезвоживания начинало медленно слабеть, мозг отчаянно просил больше влаги, кожа на губах стала сухой. Одно сплошное известкование. Кровь лилась минут десять, унять никак не получалось, по итогу, все его волосы, измазанные в крови, превратились в настоящие сопли, которые юноша пытался отчаянно ладонью убрать назад. — Если быть точным, то ты умрешь здесь к концу недели, без жидкости. — слышится явная насмешка в адрес мальчика, — у тебя иммунитет от ядов, который я тебе дал в подарок. Они всякое пробовали уже, но против моего им не совладать, не благодари, — на губах Индры растягивается улыбка, — умрешь ты не от яда, которым тебя накачали, а от обезвоживания. Мадара поворачивает голову в сторону голоса, его зрачки расширяются от страха — он видит своего старого знакомого, сидящего прямо рядом с ним на расстоянии метра. — Прошло уже три дня, еще неделю продержишься с твоими ранами, — Индра оценивающе проводит по нему спокойным взглядом и останавливается на боку юноши, который кровоточит и рубец из засохшей крови начал гнить. — Хорошая пытка — ничего большего, они, по сути, и не могут с тобой сделать — только уничтожить изнутри. — Индра смеется и подмигивает ему, — привет, малыш. Мадара дёргается и вскрикивает от неожиданности. Индра сидит прямо сбоку от него и смотрит на грязные стены спокойным взглядом. Он пытается хоть что-то ответить, но не может ничего из себя выдавить — язык перестал его слушаться, все лицо стало словно одним сплошным камнем. — Ты можешь и не говорить вслух, — Индра отвечает спокойно, смотря на мальчика, — я все равно услышу о чем ты думаешь, ты от меня свои мысли не скроешь, малыш… — я все слышу всегда. Запомни это. Не обязательно меня называть сейчас Сатаной или думать, что я твоя галлюцинация в больном бреду, это… между прочим — обидно, тем более, имя у меня есть… свое собственное имя. Я не плод твоего воображения. — Пошел вон из моей головы! — голос Мадары не звучит так грозно, как он представлял, наоборот, обрывисто и тихо, почти безмолвно. — Уходи! Убирайся! Убирайся! Сгинь! Он засыпает снова. Одна из крыс подбегает боязливо к его ногам, обнюхивает и скрывается в тени.***
— Я вижу мудака и больше ничего. — Ибики устало выдыхает, — заканчивай свою фантасмагорию и приступай к делу уже, мне неинтересно с тобой сидеть и философствовать, мы не на уроке истории или литературы в ебанном Гарварде! — Начинай, — его голос становится грубым и Узумаки виновато поднимает руки с повинной и смеется. — Вот вы злобный дядя! — он хохочет, — неужели в личной жизни все настолько дерьмово, из-за чего вы не нашли другого выхода своей сублимации, кроме как срываться и орать на своих заключенных? — он не может унять смех, — Ибики, вы знаете, что скопление внутренней агрессии и недостаток выпуска сексуальной энергии приводит к разной степени тяжести физических и психических заболеваний… — он задумчиво проводит пальцами по подбородку. — Как там дедушка Фред говорил? Хм. К истерии. Вы знаете что такое истерия? Они так грамотно ломали себе голову веками, что даже в какой-то период изучения бедных женщин с психическим заболеванием, после провального экзорцизма, стали окуривать ее матку через анальный проход*, думая, что тем самым разъярённая матка успокоится и отпустит бедную женщину! Вы только вдумайтесь! Культ матки! Вот люди извращались! Это начали еще делать древние Греки… может у вас тоже истерия? — смех нарастает и Наруто смахивает слезы со своих ресниц. — Ты скоро допиздишься, Узумаки, и отправишься в карцер! Там будешь рассказывать свои познания истории медицины самому себе. — Ибики начал попросту орать на него и Наруто резко затих. — А вот Египтяне и вовсе дезинфицировали скальпели вином и садили муравьев на открытые раны, те кусали их и операция проходила успешно! Вы знали, что яд кислоты муравьев имеет дезинфицирующий эффект*? — Наруто надевает на свою переносицу очки и смотрит на Ибики задумчиво. — Вот я не знал, такое открытие интересное было. — Ты закончил чесать своим языком? — Ибики устало выдыхает и пытается успокоиться. Каждый раз речи, исходящие от этого сукина сына, раздражали все больше и больше. Откуда он такой умный взялся непонятно. И пиздливый. — Ладно. — с разочарованием отвечает Узумаки, — касаемо медицины вы хреновый собеседник, я уже понял. Нихрена вы не видите — мне нет смысла даже тут распинаться… В общем… В отличие от вас — я вижу ясно. — Наруто хохочет, — ясно все, как слепой созидает рассвет. Слышу, как глухой Бетховен слышал свою лучшую симфонию, чувствую все так четко, даже если бы у меня не было рук и ног, вижу намного глубже, слышу громче и чувствую все четко. У вас же на лицо одна сплошная распря в вашем видении мира и понимании его. Так вот, в том подвале…***
Наруто стоит замерев, по коже скользит неприятный озноб от повышенного уровня сырости, что и неудивительно, та витает в воздухе, та стала воздухом сама по себе. Сырость везде. Он дергается от неприятного ощущения на лице, моментально подносит ладонь к щеке и стирает пальцами упавшую каплю с потолка подвала. Она холодная и на ощупь скользкая, более подходящая не на водяную субстанцию, а на маслянистую. — Саске? — он бубнит под свой нос, подходит ближе к арке с надписью и пытается понять, что там написано. Подходит ближе, поднимает голову свою выше и вчитывается в надпись, — ты тоже видишь это? В ответ ему тишина, Наруто этому не особо удивляется, его друг часто молчалив и не оборачивается назад. Он ощущает его присутствие за спиной и точно уверен — что не один. Саске стоит немного поодаль, смотрит без особого интереса на надпись, наклоняет голову слегка назад, после выдыхает, пар от жара идет из его рта и он прикрывает свои глаза. Капли падают на его лицо синхронно с каплями Наруто, он лишь стоит так молча и наконец открыв свои глаза, осматривает надпись сам. В темном подвале проскользнул красноватый оттенок в его темных зрачках. Смотрит на надпись крайне безразлично, оборачивается назад, словно проверяя не идет ли за ними кто, прислушивается и с легкой улыбкой оборачивается назад. Встречается с недоумением на лице Наруто, который все-таки обернулся в сторону друга от затянувшиеся тишины, он встречается с улыбкой Саске взглядом и хмуро спрашивает: — Что смешного? — Ты пересрал? — Саске спрашивает иронично искривляя свои губы в усмешке. — испугался, как последний школьник. — Да иди ты! — Наруто краснеет от злости и смущения от такого яркого замечания в свой адрес. — Или тебе нормально от того, что всякое говно на стенах в этом странном подвале написано? Я понимаю, ты у нас бесстрашный и все такое, но не делай вид, что тебе вообще похрен, где ты находишься и что над этим подвалом мы нашли огромное пятно крови, пока наши друзья исчезли хрен пойми куда. Саске пожимает плечами и подходит к Наруто ближе. Хромает на одну ногу и всматривается в надпись более внимательно, после прячет свои ладони в карман кофты и наконец говорит спокойным тоном: — Нет, мне не кажется это странным, — он хмуро проходит дальше, Наруто следует за ним в недоумении. — И что это значит? — он переступает порог разваленной двери, переступает через булыжники и ухватывается за стенку, чтобы сохранить равновесие и не упасть на пол. — Мне привычно. — Саске отвечает ему со спины и идет дальше. — Привычно? — Наруто запинается, с отвращением отдергивает руку от стен, те на первый взгляд кажутся покрытыми такой же слизью. Вода имеет свойство видоизменяться со временем, становиться из-за скопившихся бактерий достаточно скользкой субстанцией с примесью всякого дерьма. — После всего того, что со мной случилось в детстве, — Саске говорит будто тише, смотря вдаль, — меня мало что в этой жизни может удивить, кроме как, — он оборачивается и смеряет Наруто насмешливым взглядом, — человеческого дебилизма. — Ты можешь не быть заносчивым ублюдком хотя бы со мной? К чему это? Мы только нормально разговаривали и тут ты опять впал в свое состояние бешенства матки имени Саске Учиха. — Наруто толкает его в плечо, проходя дальше чем он, пытаясь тем самым показать напарнику, что ему не страшно идти и он будет ведущим в их Крестовом походе по подвалам. В ответ ему тишина. Очень хотелось спать. Они так и не смогли нормально уснуть там, в подвале, от холода. Снилось Мадаре что-то сумбурное, он отдаленно все время слышал какие-то голоса, шаги, и отчетливо ощущал жжение по всему телу, от чего вздрагивал, выгибался во сне, но, в сознание не приходил. Тело его попросту перестало слушаться, предало его и отказало в управлении. Пару раз приходя в сознание, он понимал — его кто-то навещал, вода сама не могла появляться в ведре, которое ему по итогу принесли. Еды никакой так и не кинули — костей или отходов. Желудок сворачивало от тошноты и непонятной боли, он не был голодным, он попросту надорвал свой пищевод постоянно рвотой, которая выходила из него непроизвольно. Пару раз замечал сгустки крови в рвоте — горло он разодрал себе тоже, от чего микрораны давали трещины и начинали изнутри кровоточить. Единственное, что он ощущал — привкус крови во рту, тошноту и головокружение. Его лицо опухло, саднило. Попросту хотелось хотя бы нормально выпить воды, которая в горле превращалась в очередную порцию смеси из кровавых сгустков и воды. — И все-таки надпись была странная. — Наруто оглядывается и пытается вспомнить, что именно там было написано, что-то на латыни. Как жаль, что он особо не слушал лекции об истории мертвых языков. — Мало ли всякого дерьма тут понаписано. — Саске отвечает устало. — Люди любят везде тыкать цитатки и свято верить в их истину, запугивая еще больше сакральным смыслом данного и себя, и других. — Он ежится и переступает очередной булыжник. — Тоже верно. — Наруто нехотя соглашается с ним и следует дальше. Здесь прохладно. Так они идут по длинному коридору, его поверхность состоит из измокшего насквозь грунта и только одному Богу известно, когда он сгниет напрочь от сырости и обвалится на пол. Если Бог действительно существует. И не забыл об этом месте. Наруто осматривает все стены внимательно и идет дальше, держа фонарь. Саске осторожно переступает очередную горку камней, поскальзывается и начинает с криком падать вниз на пол от испуга. Наруто резко срывается с места, подбегает и обречённо слышит звук упавшего тела на пол. Саске лежит лицом вниз, матерится, пытается встать. Наруто протягивает ему руку в знак помощи и говорит с улыбкой на лице: — Тебе помочь? — Мадара слышит отдаленно знакомый голос, он принадлежал Индре, он запомнил его настолько четко, что теперь ни с каким другим не спутает. Индра в какой-то момент начал медленно проникать в его сознание, оседать и пускать корни. Его голос уже который месяц преследовал везде — когда он спал, когда был в сознании, когда говорил — он все время ощущал его присутствие изнутри. Индре даже говорить ничего не нужно было — его молчание было самым красноречивым на свете. Мадара до последнего думал, что сможет перебороть это наваждение и избавиться от нежелательного объекта в своей голове, а теперь, оказавшись взаперти в месте, которое он даже не знал, истощенный и изнемождённый от недостатка сил, сна и еды в организме — Индра в его голове ожил снова. Ожил и стал намного громче, чем раньше. — Ты скажи и я помогу, тебе только попросить надо, малыш, — Мадара поднимает свои заплывшие глаза в сторону темного места клетки и видит сидячего Индру прямо перед ним. Тот смотрит на мальчика внимательно и даже с сочувствием. — Я сам не могу, мне приглашение надо. — Оставь меня в… — Мадара пытается выдавить хоть что-то и не понимает, сказал он что-то на самом деле, или же в своей голове, голова просто упала от бессилея на его плечи, — в покое. — Он так и не договорил эти слова, провалившись в пустоту снова. Саске идет немного поодаль него и останавливается между двух проемов. — Наруто? — он проводит ладонью по стене и тот оборачивается к нему, подзывает ладонью и указывает пальцем на свою находку, — смотри. Наруто замерев смотрит на странные рисунки на стене, на которые показывает Саске и смаргивает. Перед ними на грунтовой стене вырезаны будто ножом странные палочки, всего парочка, но такие отчётливые. — Я сначала подумал — это трещины, — Саске говорит первый, — еще в начале коридора, но чем дальше мы шли, тем сильнее понимал, что такие симметричные трещины попросту в конкретном промежутке стен по чистой случайности — быть не могут. — Я не заметил, — признается Наруто, дотягивается до царапин на стене и трогает их своими пальцами, ощупывает, обводит углубления и отдергивает свою руку, после, недолго думая, ногтем нажимает на грунтовую стену и пытается провести по нему твердым основанием — грунт начинает отслаиваться и медленно заползает под… Кожу ногтя. Мадара начинал считать каждый день, проведенный здесь, пытался считать в уме, чтобы понимать, сколько времени было утеряно и сколько его брат непонятно где, там без него один. Вставал на ноги, падал на колени, подползал стабильно каждые двадцать четыре часа на коленях к стене, проводил своими ногтями по стенке, оставляя очередную отметину. Часы он отводил пальцами на песке у ног и каждую двадцать четвертую сдувал. Ногти на одной руке уже были сломаны до корня и начинали кровоточить, песок забился настолько глубоко под кожу, что будто впитался уже в его кожу. Кончики пальцев левой руки очерствели от холода, сырости и грязи. Он выдыхает с облегчением от очередной царапины на стене с чувством выполненного долга и отползает назад к стене. Капля воды падает прямо на макушку Наруто, вторая на нос и он резко дергается и пытается вытереть кончик. Саске понимающе смотрит на него. Кап — и капля на макушку падает снова. — Боже. Это дерьмо капает отовсюду! — Наруто пытается отступить на пару шагов назад, но капля каким-то странным образом опять перемещается на его макушку снова в ту же самую точку. — Блядь! — он выкрикивает и прижимается к другу. — Давай отойдем в ту сторону. — Тут ужасно сыро, — Саске выдыхает понимающе, — я весь промок уже тоже. Он поднимает свою голову к верху и оценивает предположительно-безопасное расстояние, — боюсь нет смысла отходить, тут вода везде будет капать, — он указывает пальцем на трубы, — они давно сгнили и текут. Их не меняли тут лет так тридцать минимум. Вода капала на его затылок в определённой точку, из раза в раз в одно и то же место, Мадара медленно просыпался от очередной приземлившейся капли, дергался и менял место расположения, чтобы сменить угол капающей капли — капли с потолка капали отовсюду, как бы ты ни пытался от них избавиться. Они все капали — на кожу, на глаза, на голову и в какой-то момент ты с содроганием начинаешь ожидать очередного приземления падающей капли и просто сворачиваешься калачиком, лишь бы избежать очередного чувство влаги на своей коже. Он пытается встать, с криком от боли падает, раны начинают кровоточить — каждый раз, когда он засыпал их становилось больше, старые намокали и гнили и он падает снова. Сон был его спасением — когда его сознание помещалось в дремоту и если повезет в глубокую фазу сна — ничего вроде этого и не было снаружи. Он оказывался в совершенно немом мире — ему даже ничего и не снилось, измотанное сознание просто брало перерыв от происходящего вокруг. Кап. — Ты знаешь… — голос Индры звучит теперь над его головой и мальчик, открывая свои глаза, смотрит на лицо своего невидимого собеседника прямо перед ним. Индра сидит на корточках и глядит пронзительным взглядом. — Пожалуйста, уйди. — Мадара взмаливается и пытается найти пальцами крест отца на шее, но, понимает — его сорвали с него и украли. —…что пытка водой — одна из самых изощренных пыток на свете. — Индра говорит это с каким-то вдохновением в голосе, — заключенного привязывали на стул, фиксировали его тело в одном положении, пока капля, — он проводит пальцем по очередной падающей капле на тело Мадары, — вот точно так же капает на точку в области твоей головы одну и ту же, и человек медленно сходит с ума от безысходности, от того что, никак не может избежать одного и того же цикличного действия неделями. Мадара сглатывает и шумно выдыхает, сжимает кровоточащие раны и с болью откидывается назад, затылком о мокрые стены. Крысы все так же бегали вокруг, и каждый раз когда подбегали к нему, учуяв возню мальчика и запах крови, пытались напасть на него, он дергал ногами, кричал и отпихивал их — те отступали. — Откуда ты знаешь? — он не знает, спустя какое время задал вопрос Индре, который скучающе туда сюда ходил по камере, как и Мадара, каждый раз прислушиваясь к новым звукам, которые постоянно то появлялись, то исчезали. Скрипы, крики и какой-то скрежет просто впитался в стены и Мадара стал слышать их на постоянной основе, уже не понимая — они происходили на самом деле, или они происходили в его голове. — Я сам придумал эту пытку, которую добрые люди использовали против меня, когда взяли в плен. — Индра отвечает автоматом, смотря куда-то в даль, — мое же оружие твари использовали против меня, думая, что это может меня сломать, не получилось. — Он смеется и выдыхает опять. — Что же тебя сломало? — Мадара спрашивает тихо, сидит рядом с Индрой облокотившись об его плечо в полудреме. Он уже перестал его бояться, просить исчезнуть, просить оставить его в покое — потому что все это было бессмысленно и хотя бы разговаривая с ним, он мог фокусироваться на реальности и боли, чувствовать себя живым, пока что. — То, — Индра ласково поглаживает рукой волосы мальчика успокаивающе, — что сломает и тебя. — Индра не получает ответа и продолжает, — ничего сильнее не ломает, как любовь к близким, только привязанность и любовь нас уничтожают изнутри. Страх потерять того, кто тебе дорог. Если человек крепок духом, он может выдержать любое испытание, кроме того — в котором он видит, как причиняют боль или смертельные ранения любимым его людям. Это самая сильная пытка на свете — так люди и ломаются, не от физической боли, а от внутренней. А у этих двух видов боли очень тонкая грань, малыш. Кровь стала с ним одним целым по сути. Спустя неопределённое количество времени он пришел в сознание от сильного удара под дых, не успел сориентироваться и защититься, не успел блокировать и следующий удар, который пришел ему в скулу. Не издал ни одного крика — кричать не было ни сил, ни позволяла гордость. Он не будет кричать от боли ни за что. Просто пытался сфокусироваться хоть на чем-то, на обидчике — но зрение до сих пор плыло и перед глазами застыло лишь одно сплошное смазанное пятно. Зрение, Мадара стал понимать — что-то случилось с его глазами, его зрение начало подводить его, он начал то слепнуть, моргая и в панике пытаясь вернуть краску цветами, то в бреду видеть такие вещи, которые не могут быть реальностью. Его зрение словно улучшилось в ночи многократно, но при свете он просто начинал слепнуть. Глаза отвыкли от дневного света, счет времени потерялся. — Зрение вообще очень занимательная вещь, — Индра омывает его глаза каким-то раствором, сидя напротив, у Мадары жар, его лоб полностью мокрый, — ты всю жизнь думаешь, что видишь ясно и четко, видишь настоящее, пока не происходит сильнейшее потрясение и травмы, такие как яд, пытки или травмы — и тогда зрение открывает для тебя другой мир. Прошло пять.шесть дней. Саске выдыхает от боли в руке слишком громко и Наруто сразу понимает, что ухватился за больную руку друга своей — извиняется. — Очень болит? — Наруто с сожалению смотрит, и тот отмахивается. — Терпимо, просто ты сжал ее слишком сильно. — Саске кривится и пытается унять очередную дрожь в теле от приступа резкой боли в руке. Боль стрельнула в нерв, отдала своим эхом в ушах. — Давай, пошли дальше, — он кивает, протирает ладонью испачканные колени штанов и пропускает Наруто вперед. — Пойду сзади тебя, если упаду еще раз, я себе точно эту руку сломаю к чертям. — Да, лучше буду падать я, и ты если что на меня — ты и так ногу подвернул. — Наруто автоматом соглашается и, светя фонарем, идет дальше по коридору. Саске осматривает отражение света фонаря, тот скользит по стенам, слышится какой-то резкий шум, он вздрагивает и оборачивается назад. Показалось? Он пытается разглядеть источник неприятного звука — но в темноте и так ничего не видно. Ему показалось, он видел только что странную тень, хотя это могут бы их собственные. Из-за преломления света в этом подвале их тени то вытягивались, то наоборот сокращались, смешиваясь с другими — исходящими от стен, камней, и прочего, что встречалось на пути. Мадара смаргивает который раз и поворачивается в сторону крыс — они теперь уже для него не просто крысы, он начал видеть в них людей, уродливых, в масках. Крысы больше не пытались его сожрать — они с ним подружились и начали давать даже советы. Они обрели разум и тело, и звали двоих крыс — Зецу. Откуда он знал имена? Они сами ему их сказали. Вот ирония — крысы обрели способность разговаривать. — Ты тоже их видишь? — Мадара поднимает свои кровавые глаза, белок в них давно превратился в кровавую смесь от недосыпа и лопнувших капилляров, — это не крысы, — он подносит дрожащий палец в агонии в сторону Зецу, — это люди. — Они никогда и не были крысами. — Индра бросает небрежный взгляд в сторону Зецу, тот разводит руками, — точнее были крысами даже с человеческой натурой, крысами сделал их уже я — так они больше подходят к своей настоящей натуре. Не дергайся, мне надо отмочить тряпку в ведре, чтобы сбить твой жар, ты слабеешь на глазах.***
За окном выпал снег, впервые в ноябре за последние несколько лет. Снежная перина накрыла дороги и затормозила своим появлением все движение на дорогах, остановила огромную массу потока людей, которые по инерции двигались в своем направлении изо дня в день, даже уже не задумываясь, куда именно они идут и зачем. Обычно в данном штате Америки, как только выпадал снег, неприспособленные жители впадали в панику, будто выпали не природные осадки, которые имели свойство из-за тенденции последних десятилетий меняться, как и температура на экваторе…но и правительство города сразу вводило чрезвычайное положение, так как надо было учитывать пожелания граждан, соблюдать традиции, развивая тем самым царящую панику народа еще больше. Демократическая страна, мать ее. Люди пережили Холокост, холодную войну, трагедию 11 сентября, Первую и Вторую мировую войну, Чуму и голод…но, по итогу до усрачки боялись обычного, мать его, снега. Это смешно. Летосчисление идиотов. Саске сидел в своей камере, нынче двойной, и попросту смотрел в окно со своего одиноко стоящего стула прямо перед ним. На его коленях лежала старая, потрепанная книга, открытая на сто шестидесятой странице. Вероятно, с утра пораньше он решил заняться чтением и отвлекся на вид за окном. Он рассматривает падающие снежинки за окном с особым вниманием, пока его черные, густые ресницы соприкасаются друг с другом от смаргивания, и тем самым увлажняя глазное яблоко, которое от напряжения и чтения имело свойство высыхать. Читал без очков, так как его старые были на данный момент сломаны в одну из его прогулок. Напарник Дейдары напал на него со спины, пытался избить его, после игры в мяч, потасовка случилась сразу же. Охрана тюрьмы разняла их обоих — Какузу отделался разбитым носом, Саске фингалом под глазом и сломанными очками, которые тогда и были на нем. Жаль, хорошие были очки, дорогие. Природа человека трусливого и боязливого так и устроена — он находит в себе силы нападать только со спины, так он чувствует себя более уверенно и решительней, если по факту боится того, на кого нападает. А Саске, после случая с Дейдарой, стали бояться все заключенные, хоть и старались не показывать этого, и на это повлияли две причины — первая, откуда-то пополз слух о том, что Учиха младший является преемником Орочимару, который еще много лет назад стал настоящей легендой Америки и его казнь транслировалась по всем каналам телевидения, всплыла информация, что ребенок, который проводил с ним последние годы жизни, был именно Учиха — было глупо не остерегаться и не бояться человека, который в таком юном возрасте стал чуть ли не под стать сыном известного педофила-убийцы. Ну а вторым фактом — была сама смерть Дейдары и то, каким образом Саске это сделал. Без жалости, сострадания и так быстро. Ни одного лишнего движения. Теперь к Саске присматривались на игровой площадке, обходили стороной в тюрьме или наоборот провоцировали всеми возможными способами, чтобы, скорее всего, убедиться в его совершенной неадекватности и окончательно для себя поставить на нем клеймо в своей голове — ненормальный. Хотя по сути ненормальные тут собрались все. — Здравствуй, Анко. Женщина стояла прямо за его спиной и никак не выдавала своего присутствия, с тех пор, как сбежала с кабинета допроса и по какому-то велению своего мыслительного процесса пришла именно в камеру своего подопечного. — Я знаю, что ты стоишь за моей спиной, — Саске отводит свой взгляд вбок, смотря словно за себя, — ты слишком часто и громко дышишь, что случилось? Женщина выдыхает и молча обходит стул, становится прямо перед окном, загораживает собой снежную поляну и видит легкое разочарование на лице Учихи, которому пришлось отвлечься от пейзажа за окном. Пейзаж приносил ему чувство какого-то умиротворения и погружал в подобие транса. Сейчас же он смотрел прямо на нее. — Привет, Саске. — она смотрит прямо в его глаза и делая глубокий вдох и выдох, сама не знает зачем, садится на пол, опускается на колени и ее руки свисают грузом тела, после она сразу скрещивает их на груди. Ей почему-то очень захотелось себя просто обнять. — Что случилось? — Саске смотрит на нее внимательно, его голос сегодня звучит спокойно, в интонации нет иронии привычной, нет насмешек или же агрессии, он звучит умиротворенно и плавно, голос глубокий и тихий. Он смотрит на нее сверху и рассматривает сжавшуюся в невидимое пространство женщину, которая сейчас похожа на запуганного ребенка. Она качает головой, садится на пол полностью, упирается своей спиной о стену камеры и попросту смотрит в одну точку, не может собраться с мыслями и наконец выдавливает из себя что-то сроду мольбы. — Скажи мне, что это не ты… — Ее потряхивает, руки дрожат и она пытается придать голосу уверенности. — Просто, скажи мне, что это не ты. — О чем ты? — Учиха откладывает книгу в сторону в знак того, что он слушает ее внимательно и никакой объект не будет его отвлекать от предстоящего разговора. — Скажи мне, что ты не связан никак с убийствами в деле под номером сто тридцать шесть, и резне в Техассе в двухтысячном году, — она смотрит на него пристально. — Просто умоляю тебя, скажи мне, что все это время я не разговаривала с серийным убийцей, свято веря тебе и пытаясь оправдать. Я умоляю тебя. — Я не родился еще в то время, — Анко смотрит на него и впитывает каждую его эмоцию, надеясь услышать в голосе удивление, возражение, испуг, злость, негодование — хоть что-то, чтобы вызывало протест сказанным ее словам, но не слышит ничего из этого, лишь спокойную интонацию. — Как я могу быть связан с этими убийствами? — Не родился в это время Учиха Саске, — Анко говорит дрожащим голосом, смотря прямо ему в глаза, запинается, пытается собраться с мыслями, — я прошу, чтобы ты мне мне сказал это. Повисла тишина. Саске смотрел на нее внимательно, рассматривал ее лицо, мимику и прикрыв глаза в легкой усмешке, покачал головой из стороны в сторону: — Я не понимаю о чем ты, если я не родился в то время, то с кем-то ты сейчас пытаешься разговаривать. Тут только мы с тобой вдвоем, или ты видишь кого-то еще? Или ты намекаешь на мой собственный плюрализм? Анко шумно выдыхает, достает папку из сумки на плече, кладет ее на пол и толкает, тем самым она скользит и доходит своим скольжением до ног Саске. Кивает в ее сторону и Саске молча перенимает ее в свои руки, наклоняясь. Смотрит на нее спокойно. «Дело Сто Тридцать Шесть». Вот как. Он усмехается и… — Спасибо, мне всегда было интересно прочесть оригинал, — он открывает ее и пробегает взглядом по белым страницам. Документ новый, распечатанный. Анко сделала его снова и восстановила. Он рассматривает черно-белые, распечатанные фотографии спокойно, читает досье на заключенных и останавливается на вложении. «Дополнение Сто тридцать шесть. Пункт: 2.» — Это ты сделал? — Она спрашивает прямо. И видит, как Саске замер от этого вопроса, рассматривая фотографии убитых людей, которых нашло следствие. Убитые по номерам были разложены в хронологическом порядке. Полностью досье на каждого. Саске молчит, лишь листает дальше и рассматривает описание дела, вчитывается, проводит пальцем по строкам и хмурится. Качает головой. Нет — не я. — Хорошо, — она выдыхает, смотрит на него хмурым взором, мимика лица заканчивается натянутыми губами в одну линию, — тогда, что ты мне ответишь, дойдя до последней страницы. — Клянусь богом, я тебя уничтожу если я пойму, что мне сейчас врешь, — она закуривает, достает сигарету прямо в камере и вдыхает никотиновый дым, нарушая все правила. Нервной напряжение достигло ее собственного предела — она попросту устала. Саске бросает на нее быстрый взгляд и опять переводит его на бумаги. Доходит до последней страницы и замирает. Анко курит, смотрит на него сидя у стены и наконец спрашивает его достаточно громко: — Тогда ответь мне — почему у вас с заключенным под номером 136, одинаковая… Учиха Обито, заключенный, помещенный под следствие в 1976 году. Прикреплена его фотография крупным планом, прикреплено описание его же. — Мать его, фамилия? — густой дым выходит изо рта и она затягивается снова. Саске смотрит на нее, наклонив голову, и на губах красуется странная улыбка. Он качает своей головой из стороны в сторону и поднимая свои руки перед лицом, начинает хлопать в ладоши.***
Саске отводил свой пристальный взгляд от тени стены обратно и сталкивается с взглядом Наруто, мужчина заметил, что его друг отстал и решил удостовериться все ли с ним нормально. — Почему твои глаза такие… — Мадара в бреду спрашивает смотря в глаза Индры и видит в них две звезды, отражение той самой кровавой луны и небо, — они у тебя, — он корчится от боли в боку, ребрах и ноге, — странные? Индра смеется и поднимает свою руку к шее: — Я же говорил тебе, Мадара, луна красная, все выглядит немного иначе, чем ты привык видеть, но чтобы это увидеть и понять, нужно пройти испытание, пережить ужас, настоящий, и полностью перемениться, только тогда человек начинает видеть ясно. — Все нормально? — голос Узумаки кажется теперь слишком тихим. — Ты что-то увидел там? Крысы кивают ему в ответ. Все крысы в этой камере стали людьми — Мадара попросту видел огромный сброд незнакомых ему людей, которые были идентичны друг другу и наполняли всю его камеру. — Да, — Саске смаргивает и подносит руку к своей голове, та стала резко покалывать в области затылка и медленно тошнота подступила к горлу. Он же выкинул свои таблетки еще пару дней назад — на что он собственно надеялся, когда перестал пить их? Что все то, что порой показывает ему его сломанная психика, чудом исчезнет и он резко станет нормальным? Все пройдет по велению одного лишь желания и силы воли? Больше схоже на сюрреализм. А Саске, особо никогда не интересовался ни прозой, ни искусством, и себя с этим не отождествлял. Хах, да ты смешной, малыш. Сила воли тут не поможет никак. Твои родственники знатно приложили усилия, чтобы со своими изъянами ты остался до конца своих дней. Саске видит перед собой огромные две тени, будто людей, но, мотая головой, смаргивая, понимает — это крысы. Больше за ними никого. И может — к сожалению. — Я лишился рассудка, — Мадара смеется и схаркивает очередную порцию крови на сырую землю, — я умираю? — Пока нет. — слышится голос Зецу, — но твое тело отмирает — это правда, тебе нужна помощь лекаря уже очень давно, ты гниешь изнутри, заражение пошло по крови инфекцией и воспалениями. Саске в очередной раз ежится от ужасного онемения руки, и пока Наруто оборачивается назад, поднимает край кофты и видит перед собой полностью почерневшую руку до локтя. Хах — вот же ж дерьмо, это говно стало больше и длиннее. Он и руки-то толком не чувствует отныне. Она сгнила по сути слишком быстро. — Если не справится — я его сожру. — Зецу облизывается, — человеческое мясо самое приятное на вкус… Особенно то, что с тухлятиной! — Сгинь, он справится, — Индра повышает голос и крысы пропадают все разом, — он сильный мальчик, — он гладит Мадару по лицу, — поспи, а после нам с тобой нужно будет встать и дойти до выхода из этого подвала, наберись силы. Спи. Мадара кивает ему и пытается фокусироваться хоть на чем-то, все вокруг плывет, начинает тошнить. — Но, для начала, — Индра разрезает свою руку от локтя до кисти и раскрывает рану, подносит к губам Мадары, — пей. Идут они еще минут десять, переступают очередной проход. Теперь перед ними появился настоящий лабиринт из проемов дверей, дорог и огромной стены вдоль. Узумаки освещает фонарем всю поверхность стены и они оба понимают — в этих царапинах вся стена украшена вдоль коридора. — Мне не нравится все это. — Наруто все шел и шел, уже и сам потерял счет времени сколько они идут по этим коридорам и ничего на своем пути не встречают. Саске лишь молча идет впереди и светит фонарем, переступает булыжники, камни и ветки, чего тут только не валялось. Это походило на настоящие катакомбы прямо под землей. Что-то сроду лабиринта — выход из которого найти было крайне сложно. Ноги начали быстро уставать от постоянной ходьбы и Наруто ловя себя на мысли огромной, накатившей его усталости, говорит опять… — Мне все это очень не нравится. Что это вообще такое? — он пытается вдохнуть воздух в легкие, но тот, настолько пропитан сыростью и гнилью, что автоматом хочется кашлять, выдыхать его наружу, но никак не дышать им. Останавливается, облокачивается рукой о мокрую стену и с отвращением отдергивает ладонь от скользкой поверхности. Сзади слышен шорох — мимо пробежала непонятно откуда взявшаяся пара крыс — опять. Наруто от резкого шороха вздрогнул и съёжился, — может, вернемся наверх лучше? Тут можно попросту потеряться и все это может рухнуть в любой момент, — он поднимает свою голову к верху и оценивающе смотрит на потолок. — Ладно. Извини, это я паникую. Конструкция держалась на соплях — все давно настолько сгнило, что непонятно как еще не обвалилось и не рухнуло на землю. Это кто-то когда-то отстраивал своими собственными руками и благополучно забыл об этом месте, судя по заброшенности, паутине, хламу и грязи вокруг. Мадара в какой-то из дней из последних сил подползает к стене. Смотрит на нее и проводит своим пальцем, сжимая отросший ноготь глубже — и замечает первую отметину. — Молодец, — хвалит его сидячий у стены Зецу, — это поможет не сойти с ума. Мадара отводит взгляд к своей галлюцинации и всхлипывая, отворачивается назад к стене, утыкается затылком о стену и смотрит на стену перед ним. — Наруто. — Саске оставил друга позади, прошел дальше вдоль лабиринта и поменялся в лице. Смотрит со странной примесью эмоций на это, то ли с сожалением, то ли. С непониманием. — Тут опять эти линии, только теперь… — На всю стену. — Наруто бледнеет, — знаешь, что мне это напоминает? — он нервно смотрит на друга и после подносит руку к первой царапине, — знаешь, когда в фильмах люди сидят в заключении слишком долго… — Они в какой-то момент, чтобы не сойти с ума, начинают, — Саске говорит бесцветным голосом, продолжая мысль друга. Освещение керосиновых ламп окутывает своим свечением сырые стены и он может с своей точки обзора увидеть на пятнадцатый день огромное количество царапин на стене. Они синхронно выдавлены на всей плоскости, он начинает считать. — Пять. — Мадара сглатывает, проводя пальцем по стене, рука падает на пол и он поднимает ее снова, злится на себя за собственную слабость. — Десять. — Саске считает количество своим пальцем. осматривает каждую. — Двадцать. — Мадара качается немного в одну сторону, потом в другую, пытается тем самым успокоиться. — Двадцать дней… — Двадцать пять. — Саске щурится, вытирает своей ладонью опять упавшую каплю, небрежно даже немного. Проходит дальше вдоль стены и пытается не упустить ни одну царапину из вида. — Этим будет лучше, — Зецу протягивает ему кусок камня, нашел его в подвале и Мадара с благодарностью перенимает его в руки в один из вечеров. Оттачивает его изо дня в день об землю и прячет из раза в раз под край разрушенной стены у пола, чтобы насильники, не нашли его. Не отобрали последнюю надежду на счет времени. Ногти у него давно были сломаны до мяса, саднили и стали подгнивать. Надзиратели приходили каждый день — бросали ему как собаке кусок хлеба, зачерствевшего, ставили кувшин с тухлой водой. Порой избивали его исхудавшее тело ногами, порой — розгами. И смеялись, так звонко, над тем, как Мадара, сидящий в углу — сжимался, прикрывал свою голову руками беспомощно. Не кричал, порвал внутреннюю полость рта своими же зубами. — Ну что за упертый сукин сын! — выдыхает один из мужчин в маске на все лицо, той самой, что была на маскараде. — Не орет никак! — Учихи от природы такие! — поддакивает его напарник, — до последнего пытаются сохранить достоинство. — Ну, — первый из насильников присаживается на корточки и смотрит с интересом на сжавшегося мальчика в углу, хватает его за волосы и тащит к другому концу стены. Мадара шипит от боли, — теперь пусть посидит в кандалах без воды и жратвы и поразмыслит над тем, чтобы засунуть свое достоинство у себя только в задницу! Где ему как раз самое место! — он плюет в мальчика своей вязкой слюной, пинает его со всей силы с ноги под дых и захлопывает за собой дверь комнаты. Рана Мадары опять открылась и он перестал в тот вечер чувствовать свои ноги. Он умирал — но никак умереть не мог, организм с болью и инфекцией боролся до последнего. — Тридцать. — мальчик доползает с всхлипом до стены и сплевывая один из выбитых зубов на ладонь. Трясущимися руками проводит этим самым зубом по стене и всхлипывает снова. — Изуна, они тебя тут держат тоже? — он разговаривает со стенами. — Не бойся, я скоро приду и заберу тебя отсюда. Я просто… Мне надо немного… — он без сил валится на бок и поджимает к своим ладоням колени. — Немного… Поспать. Совсем немного, и я обязательно приду за тобой. Я тебя не брошу. — Тридцать три. — Наруто указывает на самую длинную линию на стене и сглатывает. Мадара открывает свои глаза от прикосновения к своей коже. Все перед взором смешалось, стало одним сплошным цветом, он не помнил, как прошло два дня — его все лишь избивали со смехом и что-то орали ему в лицо. Он перестал воспринимать. Реагировал только на боль. Кандалы оставили сине-фиолетового окраса отметины на щиколотках. Индра сидит прямо перед ним и гладит его щеку. — Ты пришел. — Мадара смотрит на него заплывшими глазами, лицо опухло и стало похоже на одну сплошную воспалившуюся маску. — Я всегда прихожу, когда ты хочешь меня видеть. — Индра отмачивает какие-то тряпки в кувшине стоящем рядом и накладывает их на лоб мальчика, — а видеть ты меня стал хотеть часто, видимо, все-таки понял — что я тебе друг, но, никак не враг. — Он убирает старую повязку и опять помещает ее своими пальцами в прохладную воду. — Ты держишься отважно, Учиха Мадара. — Зачем они все это делают? — Мадара тяжело дышит и ощущает, как горит все его тело теперь, выворачивает от боли, суставы выкручивает. — Зачем? Индра смотрит на него удивленно и качает головой из стороны в сторону. Берет кинжал, разрезает свою кожу на руке и сцеживает с помощью кровопускания свою собственную кровь в маленькую миску из глины, стоящую неподалеку от него. — Люди порой делают вещи, — он смотрит как его собственная кровь капает в маленькую лужицу, — которые сложно объяснить, они просто это делают. — он аккуратно вытирает окрасившийся красным нож об свою же накидку, — и смысл искать в их действиях бессмысленно. Такова их природа — у каждого своя цель и свой мотив. Пей! — он аккуратно придерживает слабую шею мальчика и подносит блюдце к его губам. — Это пока единственное, что дает тебе скапливать свои силы, для того, чтобы найти своего брата. — Ты поможешь мне найти Изуну? Он здесь? — мальчик в бреду переводит взгляд на мужчину и тот кивает в ответ. — Нам надо искать его сейчас! — он сглатывает порцию крови и начинает кашлять. — Мне надо…. — пытается подняться, — мне надо сейчас. — Ты еще слишком слаб! — рявкает Индра и силой одной руки опускает тело мальчика назад на покрывало, больше похожее на старую тряпку. — Ты не пройдешь и двух метров — пока твое внутреннее кровотечение наконец не остановиться и рана не начнет затягиваться! Мадара начинает брыкаться, подползает в сторону и сплевывает кровь назад. Кашляет — задыхается. — Ну вот опять, — устало выдыхает Индра, — ты не принимаешь мою кровь! Хватит сопротивляться! Ты умираешь — тебе нужно ее принять. Пока ты не принимаешь ее — все что я делаю, стараюсь помочь — без толку! Мадара судорожно протягивает ему зажатый в ладони камень. — Тридцать три — начерти пожалуйста, там, — он подносит палец в сторону стены, — я не могу сам. — Тридцать семь… — голос Наруто становится тревожным. Мадара сдался на сороковой день. Перестал сплевывать кровь и начал сдерживать рвотный порыв до последнего. Его трясло, начало казаться, будто его конечности омертвели. Раны от кандалов начали гнить тоже — никто их не обрабатывал. Насильники не появлялись уже который день — Мадара остался совершенно один.***
Фамилия красовалась крупным планом. Саске про себя улыбается. Вот как — она дошла так глубоко, нарыла все-таки, ведь данные все были уничтожены, сожжены, и это знали все, неужели произошла все-таки утечка перед тем пожаром? — Однофамильцев много бывает на свете. — Саске закрывает папку и кладет ее на пол, повторяя движение Анко, и так же толкает папку в сторону женщины, — или теперь ты будешь подозревать меня во всех злодеяниях, которые были совершены ранее и с помощью рук людей, которые в одной из самых огромнейших стран, имеют по чистой случайности одну и ту же фамилию? — Ты был учеником Орочимару. — Она курит далее и смотрит напором на своего подопечного. — И что с того? — Саске пожимает плечами и разминает свою шею. Анко меняется в лице, тушит сигарету о пол и встает, резко подходит к Саске и хватая его за шиворот кофты, тянет со всей злобы на себя, заставляя перевести взгляд мужчины на себя: — Что с того? — она кричит, ее лицо краснеет, — ты вообще понимаешь, кем он был и что сделал? Понимаешь? Или нет? — То, что он сделал с другими, — Саске никак не реагирует на вспышку ярости следователя и перекладывает свои ледяные руки на ее ладони, — меня никаким образом не касается и не должно касаться. — Он говорит медленно, — лично для меня он ничего вредоносного не сделал, — он расплывается в усмешке, — наоборот, он научил меня многому за те годы. Да и навредить мне кто-либо после всего дерьма, что я пережил в своей семье, мне вряд ли бы кто-то смог. Для меня он был лучшим учителем и я благодарен ему за все, чему он научил меня за то время. Если бы не он — я бы вскрылся еще в той ебанной ванне в своем ебанном доме примерно в двенадцать лет. — Он… — Анко выдыхает, пытается сдержать огромную бурю эмоций, заносит свой кулак и со всей силы бьет по лицу Саске, попадает в скулу и опять сжимает его кофту, пока лицо Саске от удара отвело слегка назад. Тянет на себя его, всматриваясь в лицо яростно, — он изнасиловал и убил мою младшую сестру, сукин ты сын! — Она с криком заносит опять свой кулак, и бьет еще раз, — он держал меня в своем ебанном подвале вместе с ней и изнасиловал меня! — она переходит на пронзительный крик, заставил смотреть меня на все, что он сделал с моей сестрой и хотел меня так же, как и тебя, научить чему-то там! — она встряхивает его сильнее, — у меня хватило смелости и удачи сбежать оттуда! А ты мне говоришь, что он ничего с тобой не сделал?! Ты МНЕ это говоришь? — она сжимает его кофту, смотря на него бешеным взглядом. — Я вижу его омерзительное лицо каждую ночь в самых мерзких своих кошмарах! — она встряхивает Саске еще раз, — смотри, блядь, на меня! Саске переводит на нее свой взгляд, его губы кровоточат, но, он ничего не говорит и не делает в ответ. Просто смотрит, как ему и велено было. — Да я посвятила свою жизнь, чтобы из-за таких нелюдей мир был лучше! Потому что сама была там в его ебанной конуре и он называл меня своей лучшей звездочкой! Он поил меня каким-то дерьмом и трахал, пока я спала, после держал взаперти и заставлял смотреть, как он это делал с другими и убивал их после — ведь они были не я! Я, блядь, должна была по его мнению принять свой дар и стать как он! Помогать ему! Мне было двенадцать! Меня нашли только благодаря чистой случайности и так его и повязали на пожизненное спустя пару лет, мне было пятнадцать, как наконец поймали этого ублюдка! Он клеймил меня! Он сука вырезал свою ебаную метку на мне, будто я вещь! Три года я провела в ебанном аду — меня похоронили собственные родители! И ты мне говоришь. — она выдыхает, — что, блядь, он ничего не сделал с тобой? Он мне психику сломал! Он сломал ее тебе уже давно! Она задыхается, смотрит на него, ее руки дрожат. Она никогда никому этого не говорила, скрывала годами, таила в себе, и каждый день это и давало ей стимул просыпаться снова. — Ты. — Саске сжимает ее руку и проводит своими пальцами по ее, — любила его? Анко замерла от такого вопроса. Ошалела. — Что… — она отпускает воротник кофты и отступает на шаг, смотря на Саске в испуге, замешательстве и ужасе одновременно, — что ты только что сказал? — Ты все эти годы любила его, я прав? — он склоняет свою голову набок и смотрит на нее с пониманием, — боялась признать в себе это и хотела убить, а когда он наконец сдох на том стуле, стала ненавидеть от того, что не ты это сделала своими руками? — Ты больной урод! — она задыхается, — да как ты смеешь мне говорить, как ты смеешь… — она дрожит вся и отступает еще на пару шагов, — мне такое говорить. — Я не прав? — Саске смотрит на нее с пониманием, — что ж, может быть, я… Не прав, — он кивает и облизывает свои губы, — только, в таком случае у меня к тебе два вопроса, — его голос становится глубоким, он закуривает сам, достает пачку сигарет из кармана, чиркает зажигалкой и сигарета начинает тлеть, — даже три вопроса. — он качает головой, — первый вопрос — если это не так, почему ты так любишь по-своему меня, хоть я и серийный маньяк? Может от того, что узнаешь во мне себя и понимаешь мои действия…пытаешься оправдать меня с тем же Дейдарой, — он смеется, — не от того ли, что сделала бы так же? Он пытался изнасиловать меня. Тебя тянет к таким как я, таким как Орочимару просто потому что ты и сама давно больная на всю голову из-за того, что травмированная. — Нет, — она дрожит вся и качает головой, — не я. — Ты ревнуешь меня к нему? — он выдыхает дым снова, — ведь я стал его учеником по итогу, а ты. Не смогла. Ты выбрала мораль общества и стала отлавливать любых преступников, лишь бы тебе стало легче, лишь бы не понимать, что не будь морали, ты бы оказалась на моем месте. Ты ведь не можешь перебороть свои наклонности, хах, — он смотрит прямо в ее глаза и его улыбка становится шире. — Заткни свою пасть! — она говорит ошарашенно, замерла. — Если я не прав, — он докуривает и тушит сигарету о каменный пол камеры, — тогда, ответь мне на вопрос, милая Анко, почему ты не вывела его клеймо на своем теле, — он подносит свои пальцы в воздух и показывает на ее шею, — вот тут. Платок плохо скрывает печать, да и воротник тоже. Я сначала думал, это тату такое, но, чем больше смотрел на тебя, тем больше сомневался — что ж, теперь мне стало все ясно. Анко замерла, рефлекторно поднесла свою руку к шее и сжала ее. Отпускает руку и смотрит на Саске в полной прострации. — И последнее, — он замирает, словно на какой-то момент все его естество умерло, смотрит в одну точку, меняется в лице, будто вопрос резко видоизменился и изменился он сам, окаменело все тело, лицо стало ровным, взгляд стеклянным и наконец, спустя паузу он смаргивает, достает свои черные, кожаные перчатки, аккуратно надевает их на руки под затуманенным взглядом женщины, закидывает нога на ногу и говорит низким тембром, — я видел тебя в тюрьме тогда. Если я не прав, то зачем ты уже тогда смотрела на меня и отвела меня к нему? — Я не… — Я помню тебя, милая Анко. Это. — он заправляет свои волосы за ухо и его губы расплываются в плотоядной улыбке, сладкой и триумфальной, — той женщиной была ты. Девушкой, такой милой и дружелюбной, практикантом в тюрьме, обучаясь на юридическом. Мы познакомились с тобой тогда…помнишь? Саске помнит, как он рассматривал большие пустые камеры за толстыми прутьями решеток, и ему всегда в такие моменты хотелось узнать: отчего и почему, находящийся по ту сторону от него человек, там оказался. — Ты такой юный и уже такой отважный… Саске оборачивается и видит перед собой девушку, на вид лет двадцати двух, она стоит и смотрит на него сквозь свои очки и улыбается ему, садится на корточки и протягивает ему свою руку: — Тебя как зовут? — Саске, — мальчик смущается и краснеет. Девушка очень красивая, у нее такие же длинные, темные волосы, как у его покойной матери и она так ласково улыбается ему, смотрит на него нежно и кивает. — А меня Анко, — она сжимает руку мальчика и улыбается ему шире. — А… — она будто задумывается, — я знаю тебя, ты у нас знаменитость. Ты же с братом у нас сейчас под следствием находишься? — она рассматривает черты лица мальчика. — Не бойся, твой брат натворил много бед, но… — Нет, — мальчик качает головой, — он ничего не делал, — это все папа сделал. — маленький Саске качает сразу головой и всхлипывает, — Итачи меня защищал и все. А папа… — Папа тебя обижал, Саске? — Анко спрашивает его сухим голосом и гладит мальчика по щеке, — разве можно обижать такое красивое чудо? — Да, папа меня обижал. Он… — Саске качает головой, — но мой брат он ничего плохого он не сделал, — он качает головой, — мой брат самый лучший брат в мире — он всегда меня от всего защищал и никогда мне не причинит вреда. — Что твой папа сделал, Саске? — Анко сжимает руку мальчика и гладит его ручки своим большим пальцем. — Я не могу сказать вам. — Саске качает головой, — вы всем расскажите и я, мой брат, я не могу. — Саске, — Анко гладит его по щеке, вытирая своими пальцами слезы ребенка, — я не полицейский, я практикант и клянусь, я никогда никому не скажу, это будет наш секрет. Но, если ты поделишься со мной своим секретом, я тебе расскажу свой и научу тебя защищать себя от других, чтобы больше никто не причинил тебе вреда. Обещаю. — Правда? — Саске смотрит на нее с недоверием и сомневается, оглядывается назад, будто пытаясь убедиться в том, что они только тут одни в длинном коридоре детского отделения тюрьмы. — Клянусь. Никто не узнает. — Анко кивает ему. — Так что случилось, Саске Учиха? — она произносит эту фамилию спокойно и рассматривает лицо ребенка перед собой. — Ты можешь мне довериться, я никогда не причиню тебе вреда и буду всегда оберегать тебя, мы будем. — Мой папа делал со мной ужасные вещи, — он всхлипывает, — он такое делал с мамой, он убил мою маму на моих глазах, а после, он… — саске всхлипывает, — он трогал меня везде, он туда что-то запихивал, стонал и было больно, было… — ребенок начинает попросту плакать, — я не знаю, что он делал, — он лишь заставлял меня смотреть в зеркало и тоже самое делал с братом, и… — Все хорошо, тише. — Анко сжимает в себя маленькое тело ребенка и вдыхает запах его тела и волос. Маленький Саске пахнет приятно, пахнет утраченным детством, пахнет родной травмой. Пахнет так, как пахла ее младшая сестра когда-то. Он такой родной, такой хрупкий и беспомощный. И она обязана его защитить любой ценой — она понимает его, она пережила тоже самое. Она успокоит его, будет оберегать и научит его. научит его, как быть не жертвой, а наоборот, научит как быть… — Я пережила тоже самое, что и ты. — Она гладит его по волосам, — целует его в висок. Обнимает. Саске хорошо помнит одного мужчину, который сорвался с места, пока его маленького вели мимо него, и он каким-то низким голосом, походящим больше на шипение змеи, проговорил ему: — Какой красивый мальчик. — Учиха-младший от неожиданности тогда чуть не вскрикнул, и эта внезапность граничила с настоящим испугом. — Я бы с тобой такие занимательные вещи сделал. Тебе бы понравилось. Я бы тебя очень-очень любил. Ты такой сладкий. Я люблю таких сладких мальчиков, как ты. Анко смотрит на эту картину в закрытом секторе и переводит взгляд, полный укора, на Орочимару. — Может, хватит уже? — она выдыхает и качает головой, — ты хоть и больной на голову урод, но не будь ты в образе хотя бы сейчас. Я здесь стою перед тобой, как ты и хотел этого. — Ты ревнуешь? — Орочимару смотрит на Анко, оценивающе, — не стоит ревновать меня к этому ребенку, ведь у меня одна лишь…дочь. Любимая и самая желанная. Сына у меня никогда не было, хотя ты знаешь, я бы очень хотел второго сына всегда. Папа и дочь. Никто не знал, что у самого известного маньяка в истории Америки была внебрачная дочь. Нигде не публиковалась данная информация, мать Анко скрывала этот факт с самого рождения, ушла от внебрачного мужа и попыталась завести новую жизнь. Поженились, у Анко появился новый папа, старый лишь порой приходил к ней вечерами пока родители куда-то уезжали и так они встречались в тайне. Дарил Анко подарки, приносил всегда ей новые детские украшения — только спустя много лет Анко узнала, что он их снимал с своих жертв, и после обнимая свою единственную и родную дочь, которую у него отняли стал искать подобие ей. Дочь он свою пальцем не трогал. Дочь он свою боготворил. Он помешался на ней, когда мать, родивши младшую сестру Анко от другого мужа — напрочь запретила ему видеться с дочерью и — Ты сама меня отвела к самому убогому и опасному маньяку в тюрьме, держа меня за руку. И спустя столько лет… — он подвигается ближе к ней, — ты спрашиваешь у меня — нормальный ли я? Когда сама давно больная на голову, ты сделала это своими же руками и от того, так любишь меня. Так дорожишь мной и реагируешь на меня, потому что… — он подходит к впавшей прострацию, и обнимает женщину за талию, проводит по ее ребрам и грубо сжимает их, после наклоняется к ее шее, проводит по ней языком по метке и шепчет на ухо: — Потому что знакомы мы с тобой ужасно давно и ты все ждала встречи со мной здесь, все эти годы, зная, что рано или поздно мы с тобой встретимся. Ты хотела себе младшего брата, сестру у тебя отняли. И ты выбрала меня. Анко сглатывает. — Помнишь наш с тобой секрет? — он закусывает ее ушную раковину, — а я помню. Я, ты и твой любимый папочка — серийный маньяк, педофил-убийца Орочимару Якуши. Ты хоть и поменяла фамилию, но я прекрасно помню, что вы оба. Яблоко от яблони, которое не далеко падает. Папа и дочь. Папа, который помешался на дочери, совратил ее и свел с ума. Папа, который сделал из дочери социопата. И дочь не смогла ужиться с двумя гранями своей же личности внутри себя. Дочь маньяка, которая узнала во мне себя и решила защищать любой ценой и теперь, ты смотришь на меня и не можешь понять… Твой ли я младший сводный брат или кто-то другой? — Саске, — она сжимает его в в ответ, всхлипывая, — скажи мне, я умоляю, что это правда ты. Скажи, я умоляю, — она рыдает, сжимает его руки своими и смотрит на него усталым взглядом, — пожалуйста, скажи мне, что это ты, я столько времени потратила на то, чтобы найти тебя, я делаю все возможное, чтобы тебя не казнили, — она сжимается в его грудь своим лбом, — но каждый раз сидя на допросе с тобой, я не находила ни малейшего знака от тебя, что это правда ты. Ты будто не узнавал меня, я потеряла надежду и обрела снова, когда увидела Итачи. Я узнала его сразу — он не изменился особо с нашей последней встречи. И тогда мне стало легче. — она пытается унять колотящееся в груди сердце мыслями, не получается, сжимает руками его кофту, после резко проводит своими пальцами по лицу мужчину и целует ссадины — прости меня, прости, что подняла руку. Я была в отчаянье, я просто думала, что…что ты забыл меня, я злилась, я была в бешенстве, я. — Это я. — Саске тихо говорит ей, едва слышно в камере одиночке, которая закрыта намертво. После сжимает трясущуюся женщину руками и прижимает ближе. Гладит ее спину успокаивающе, как она когда-то его в детстве, — точнее, это то, что от меня осталось.***
— Сорок два, — Зецу указывает на следующую отметину, садится рядом будто в знак поддержки, пока мальчик выпавшими зубами выводит на стене еще одну линию. — Сорок восемь… — Он вывихнул одну ногу своими руками, чтобы доползти до стены. Все равно не ощущал больше ног. Вернулись насильники на пятидесятый день в камеру Мадары — проведать, не сдох ли тот еще. Каждый день приносили все это время только воду. Нашли мальчика, сжавшегося у стены, тот держал свой собственный кусок волос, длинных. Они начали у него выпадать кусками. Мадара, кажется, даже и не заметил этого. Смех пробудил Мадару. Он дернулся, выпал из своего сновидения — снился ему папа. Он был так близко и обнимал его — говорил, что будет все хорошо. Таджима улыбался с любовью и гладил его по щеке, прямо как в детстве. — Мне кажется, ты мне врешь, это не может походить на правду никак. Я вижу когда мне люди врут сразу — мой многолетний опыт позволил мне выработать иммунитет к любому роду пиздежа и видеть его ясно. Наруто внезапно после этих слов затихает и после начинает смеяться, так звонко и неожиданно, что Ибики бледнеет от внезапности момента и с осторожностью смотрит на Узумаки, мало ли данные обследования, которые тот проходил в центре Темари и Чие каким-то образом все-таки повредили его структуру психики или же нанесли непоправимую травму его сознанию, из-за чего попросту юноша, не выдержав боли, поехал своей крышей не в верном направлении еще больше, и по сути…в таком случае получается…что Ибики сам лично довел его своими же руками до такого состояния. — Наруто, — он прочищает свое горло, поправляет очки на переносице и вытирает ладонью выступивший пот на лбу, хмурится от своей собственной же вегетативной реакции, которая что-то начала по старости лет шалить сама по себе, — я никогда не думал, что начну спрашивать подобного рода вещи у заключенных и тем более волноваться, но, — он сглатывает от этого продолжительного смеха, который начинает давить на уши и голову, — с тобой точно все в порядке? Наруто во время смеха переводит на него свой взгляд, вытирает подступившие слезы от смеха и прыскает опять, не может остановиться и начинает кашлять от смеха же. — Со мной все отлично, — он говорит отмахиваясь, — я просто в жизни не слышал ничего смешнее, чем только то, что ты сейчас сказал. Прости, сейчас это пройдет. — он смеется опять и выдыхает, пытается успокоиться, но отчего-то не может и смеется снова. Ибики медленно отстраняется на своем кресле назад и хмуро водит пальцами по своим вискам. Время внезапно начинает пищать резко, тем самым напоминая о том, что прошел первый час допроса и начинается новый отсчет. Вся эта комбинация — смеха, писка, вызвала резкую головную боль, да и хронический недосып уже знатно подкашивал состояние здоровья бывалого следователя многие годы. Курение лишь расшатывало нервную систему, кофе с утра тоже. Да и ни для кого не было секретом, что Ибики в свои выходные давно не против пропустить стакан другой, разбирая на своем пыльном столе у себя в квартире стопку бумаг, рассматривая дела разного уровня преступников и пытаясь сопоставить хронологию старых дел, понять логику новый и так и жил. Работа-дом-алкоголь-недосып-тренинг-семинары-работа-алкоголь-дом. Он был давно разведен, детей никогда не было, бесплодие сыграло на нем свою злую шутку, работа у него забрала все, да и он давно понимал — выбирая между личной жизнью и работой он выбрал второе и жаловаться, винить в этом было некого. Он сделал свой выбор сам когда-то и никогда его не предавал. Конечно, частично порой, накатывала тоска или одиночество от осознания своей жизни, в какой-то степени мужчине было тяжело изо дня в день возвращаться домой с работы и понимать, что встречает его только пустая квартира с бумагами на столе, бутылка на кухне и холодный ужин в холодильнике, который надо разогреть в микроволновке и проглотить. Секс был в командировках, секс иногда выпадал как разрядка даже среди его коллег, но после которого, все возвращались к своим привычным ролям и делали вид, что все так же не замечают друг друга в дневное время суток на той самой работе, пока в ночное могли стонать и выгибаться, умоляя входить глубже, хватаясь за кушетку или подлокотник дивана своими руками, пока Ибики трахал их сзади. Женщины вообще были для него странными существами, но, такого рода форма конфиденциальности личной жизни устраивал всех. Да и с такой работой, времени на прелюдию, романтику и прочую дрянь не было ни желания, ни времени. Только секс без обязательств, который помогал обоюдно в обе стороны снять накопившееся за день напряжение. Секс помогал унять одиночество только на время. Анко помогала разгладить его одиночество порой во время рабочего процесса просто своим присутствием — она была ему другом и надежной коллегой — ее он никогда не трахал, и как женщину даже и не понимал. Ей, словно это было не надо, хоть она была очень даже не дурна собой, можно сказать даже — самой красивой женщиной во всем участке. Но, даже когда он пытался оказывать ей знаки внимания, даже когда допустил в своей голове мысль, что, наверное, хотел бы именно такую женщину рядом как партнера — умную, сдержанную, красивую и колкую на язык, одновременно понимающую и нежную…потерпел фиаско. Анко не понимала и лишь улыбалась на все знаки внимания и смотрела на него сроду капризного ребенка, предпочитая лишь отмалчиваться или делать вид, что любые знаки внимания в свой адрес попросту не заметила. Одному богу было лишь известно интересовали ли ее мужчины, женщины или вообще никто не интересовал. Спрашивать прямо было слишком неприлично, да и не факт, что ему бы ответили честно. Пришлось соблюдать дистанцию и поддерживать исключительно дружеские отношения, рабочие, которые развивались из года в год стремительно, и по итогу она стала самым близким и, наверное, единственным его другом за последние десять лет. Работали они постоянно в паре, c того момента как она пришла к нему как практикант пятнадцать лет назад и по сей день как напарник по всем делам. Больше ни с кем, кроме нее, он так и не ужился надолго. Порой он думал завести собаку. Собака по крайней мере была бы точно рада его видеть по его возвращению домой изо дня в день. — Тогда что именно вызывало в тебе такую реакцию? Наруто смаргивает, разного цвета глаза сегодня по-особенному выделяются на его бледном лице и он подносит к ним свою ладонь, сжимает пальцы прямо у переносицы и его лицо приобретает выражения мук, агонии и он поджимает свои губы, лоб становится хмурым. У Узумаки Намикадзе Наруто всегда была крайне активная мимика лица. Он что-то бубнит себе под нос, уголок губ дергается нервно и наконец он отстраняет свою ладонь в сторону. Выдыхает с какой-то через чрезмерной усталостью, обреченностью и втягивая верхнюю губу в себя, цокает языком. — Все. — Поднимайся, Учиховской отродье! — голос звучит прямо под ухом, его сжимают ладонью за волосы и куда-то тащат, прямо за волосы в сторону, он шипит от боли молча и пытается вдохнуть, — пойдем тебе красоту наводить! — Ты полегче с ним, он же ребенок как-никак, не увлекайся, — слышится смех второго и Мадара рефлекторно сжимается, ожидая очередного удара, но, его не последовало. — Это крысеныш должен был сдохнуть еще на той охоте, давным давно, не моя вина, что он не умер, такие как он не должны жить, это сейчас он ребенок, а после вырастет не дай боже и убьет нас, не думая. Знаю я таких, их убивать молодыми надо… Мадара на периферии сознания лишь цепляется за слово охота, пытается сглотнуть кровь слюной, но во рту настолько пересохло, что сглатывать уже попросту нечем. Он начинает отключаться опять от сильного удара, урод со всей силы ударил его виском об какую-то поверхность, на что мальчик потерял какую-либо координацию и попросту на секунду подумал, что наконец-то потерял сознание. Но, сознание его не хотело покидать никак. — Не отключайся, — его челюсть сжимают со всей силы, оставляя синяки моментально, выворачивают с такой силы, что по ногам идет огромный импульс боли и судорога выходит сквозь слезы сбившимся дыханием. — Хочешь посмотреть на младшенького? — слышится мерзкий голос одного из мучителей, — он прямо наша звезда! — Еще бы! С такой блядской мордашкой неудивительно, что он топовый товар среди наших достопочтенных господ — сколько он стоит — удивительно! — смеется другой, и Мадара в прострации смотрит то на одного, то на другого и не понимает о чем они толкуют. Они тащат его куда-то… — Конкретизируй, что — все? — тон у него указывающий, грубый и раздражённый. Он устал уже давно работать с этим заключенным, видно было со стороны невооружённым взглядом, что присутствие Наруто его выматывает. Ибики вне камеры допроса и в камере допроса стал значительно отличаться. Он никогда не улыбался в камере допроса, хотя, часто одаривал Анко легкой улыбкой как младшую сестру, которая заслужила похвалу с помощью реакции тела на ее слова и действия. Он говорил коротко и монотонно, хотя в отделе все слушали его внимательно и его красноречию мог позавидовать тут любой. Он сжимался в своем кресле каждый раз, когда Наруто воспроизводит какую-либо реакцию, будто неосознанно ее остерегается или боится. Он пытается всем телом отстраниться от него подальше и не слушать, словно он понимает на каком-то подсознательном уровне, что наличие напротив такого человека, как Узумаки его пожирает — но, каждый раз откидывает эту мысль куда-то вне и продолжает свою работу отважно, так как привык, так как по другому не может. Он боиться его что-ли? Никогда не видел на протяжении всех лет знакомства с Ибики, чтобы Ибики на кого-либо за всю свою рабочую практику стажем в тридцать лет на кого-то так реагировал. Никто даже не мог предложить в голове мысль, чтобы такой мужчина как Ибики кого-то боялся. Через его подчинение прошли маньяки, преступники различной степени тяжести, педофилы, социопаты, подростки, серийники, да и попросту психически больные люди, с разного рода заболеваниями… но он никогда себя с ними не вел так, как ведет себя с Узумаки. Точнее, его тело никогда не реагировала так на кого-либо. Он был каждый раз как натянутая струна, по которой проводят смычком и натягивают еще сильнее из раз в раз. Вот-вот и порвется, расслабится и начнет по кускам отходить в сторону от ориентира своего ядра. — Вы говорите, что видите ложь везде? — Наруто отвечает вопросом на вопрос. — И? — Вы точно уверены в том, что видите ложь достаточно четко? — Смотри, шлюха, это твой знаменитый старший брат! — мужчина в маске подходит к дрожащему мальчику, грубо хватает его за осунувшееся лицо и тянет его вверх, — ну тот самый, который спасти тебя должен был, — смех усиливается, — только он что-то в неважном расположении духа, да? Да подыхает твой братик, неужели ты правда, думаешь, что этот полупокойник сможет тебе хоть как-то помочь? Как ты там орал мне в первый день? Мадара придет и убьет вас всех! Вот умора! Посмотри! Давай! — он толкает Изуну грубо на пол, мальчик сжимается и пытается прикрыть свою наготу. — НЕ ТРОГАЙ ЕГО! — Мадара вырывается с захвата с криком, на что сразу получает пинок в солнечное сплетение от второго и задыхаясь сжимается пополам. — Тебе что, разрешили открывать свою пасть, Учиховский выблядок? Вроде — нет! Мадара ощущает очередной удар — на этот раз с ноги прямо по ребрам и вскрикивает от приступа боли — удар пришелся прямо в израненный бок. Перед глазами стало темнеть и он вжимаясь лицом в пол, пытается подняться на дрожащие от бессилия руки, падает опять под смех мужчин в масках и сжимая свои зубы — злится на себя от собственной же беспомощности. — Не трогай, — он задыхается, скулит, встает снова, — не трогай его. Мужчина, сжимая волосы Изуны, все еще длинные, тащит мальчика на коленях, пока тот не успевая карабкаться на коленях за ним, словно псина, падает, вывихивает свою ногу и от боли вскрикивает. Его тело похоже на мальчика лет восьми, ребра округлые выступают сквозь кожу слишком сильно, тазобедренные кости нынче сами собой воспроизводят натянутые словно струна бугры. Он бьется ими о пол и вскрикивает от ужасно боли — задет нерв. Все его тело покрыто синяками и уродскими отметинами сроду гематом непонятного происхождения. — Его? — смех идет в ответ, — я не хочу подхватить сифилис, чтобы трогать эту шваль чем-то больше, чем своими руками. О чем он говорит? О чем… Мадара не понимает, поднимается, на этот раз удар не приходится ему, он кряхтит, падает, опять поднимается и пытается подползти к брату, который смотрит на всех троих будто запуганный волчонок. — Изуна! Изу… Что они сделали с тобой? Изуна! Это единственное, что он смог из себя выдавить при виде забившегося в угол брата в лохмотьях. Он был весь в ссадинах, засохшая кровь на губах покрывала их узорами, остатки крови украшали израненные пальцы, на коже грязь въелась следами. — Это я…твой брат. Мадара. Ты помнишь меня? Скажи, что помнишь, умоляю. Я тут. Я скоро спасу тебя. — Вот он тупой! — смеется один из голосов. — Ахринеть, тупее еще я не встречал никого в своей жизни! — он со всей силы бьет Мадару еще раз, от чего тот отключается прямо на полу. — Уведи эту шваль дальше гнить в камеру и не давай ему воды пару дней — пусть подумает над своим поведением, — а этого, — мужчина разворачивается и смотрит на Изуну с мерзкой усмешкой, — этого веди в нашу любимую камеру…ну, — он хохотнул, — ту самую. Сам знаешь в какую. Господи, — с отвращением переворачивает обмякшее тело Мадары, — этот обоссался! Пусть приберут тут — от этих детей одни мать их проблемы!***
— Саске, у меня от этих отметин озноб по коже идет… — Наруто перестал считать линии на стене и отвернулся от них. Эти странные полосы вызывают какое-то непонятное ощущение внутри, граничившее со страхом, наверное, от того, что человек сам того не понимая, начинает медленно осознавать, мозг сигналит о том, откуда эти полосы могут появиться. — Давай, может, правда вернемся назад? То есть ты вот так вот бросишь попытки своего брата найти и выберешь себя? Да неужели? — Может, хватит скулить? — фыркает идущий спереди Саске и оборачивается назад, освещая по инерции за собой своим же фонарем лицо Наруто, тот щурится от яркого света и закрывает ладонью глаза, — это, между прочим находится под полом твоего дома и если ты думаешь, что мне здесь ахуенно нравится, то нет — это не так. И я понятия не имею, что это такое и нахрена твои родственники соорудили это дерьмо под своим домом. — Мой дедушка ничего не строил под этим домом! — Наруто отвечает резко и сам начинает медленно закипать, — на это дерьмо ушло бы лет двадцать, у него не было ни надобности, ни времени! Я понятия не имею, что это и мои родственники к этому не имеют никакого отношения! Саске фыркает в ответ и отводит фонарь в сторону, давая тем самым Наруто смотреть на него, не защищая круг обзора рукой: — А ты уверен? — Что? — на лбу Наруто выступила складка возмущения. — Откуда тебе знать, что это не сделали до твоего деда еще, пока он не получил этот дом по наследству. Напомни мне еще раз, кстати, откуда у него этот дом? И с чего бы это ты решил идти назад, когда твой брат пропал, как и наши друзья над этим ебучем лабиринтом? — Саске смотрит на Наруто с подозрением и отступает на шаг. А потом еще на один, прижимая рукой рюкзак, висящий на плече, еще ближе за ленту к груди — Ты… — Наруто от возмущения потерял речи, — ты что сейчас меня в чем-то обвиняешь?! — он ошеломленно замолк, смотря на Саске, тот отступил еще на шаг и медленно вынул из рюкзака нож. — ты издеваешься?! Саске ты совсем головой поехал? — он делает шаг в сторону Саске и замирает. — Где ты был когда пропали ребята? — Саске с прищуром смотрит на своего друга и медленно подводит нож в его сторону, — не подходи. — Саске, я был с тобой! Ты что, не помнишь что ли? — Наруто ошарашенно смотрит на своего друга, — мы ездили с тобой на разведку и вернулись вместе домой. — Это я помню, — Саске усмехается, — где ты был потом? — он подозрительно смотрит на своего друга. — Потом с Саем я был, рассказал ему обо всем и мы вернулись с ребятами в дом, до этого стояли на улице. Слушай, любой подтвердит, что я был не дома в то время как ты. — Наруто запинается и смотрит теперь на Саске внимательно, — в таком случае, — он выдерживает паузу, — я спрошу тоже самое: где все это время был ты? — У Обито брата искал, — фыркает Саске и выдыхает, опуская нож, — и ты прекрасно знаешь, что я ушел и не появлялся в доме, пока не вернулся. — И как… — Наруто щурится, всматриваясь в Саске, — нашел? Повисла тишина. Саске долго молчат и наконец ответил в тон Наруто. — Не нашел. Его там не было и я вернулся назад. Пауза. Молчали оба. — Саске, я конечно ни на что не намекаю, но не кажется ли тебе странным, что единственный человек, про которого мы не знаем и которого нигде не было и никто не видел — твой брат? — Наруто пытается подобрать слова более правильно, видя как Саске меняется в лице, — это ведь он первый нашел пропажу пакетов, еще до Ино и никому ничего не сказал по итогу. — Заткнись. — Саске вскрикнул и сделал пару шагов к Наруто, сжимая кулаки и губы вытянул ровно. — Я понимаю, что ты очень любишь своего брата, но дерьмо происходит в этом доме с самого начала нашего приезда, и твой брат, он далеко не идеальный человек и не пример для подражания, ты мне сам рассказал о том, на какие вещи он на самом деле способен и что сделал с тобой, — Наруто смотрит на друга пристально и делает пару шагов к нему вперед. — Наруто, тебе бы лучше закрыть сейчас свой рот и не говорить о моем брате даже с намеками подобного, на что ты хочешь сейчас мне указать. — Саске дергается, опускает нож и засовывает его обратно в рюкзак, — извини, я сам не свой и мне так же страшно как и тебе, и я… — И все же, я действительно сейчас задумался над тем, — Наруто аккуратно подходит к Саске впритык, — что если все это время это был твой брат из-за нежелания тебя ни с кем делить, он выжидал, мы приехали сюда, все это было бы идеальной стратегией, чтобы. — Ты не знаешь моего брата! — Саске отступает на шаг, но его ухватывает Узумаки за руку тянет на себя назад. — Мне достаточно знать того, что он сделал с тобой, — он смотрит в его глаза решительно и одновременно с сочувствием, — я понимаю, какую травму он нанес тебе и что ты неосознанно будешь все время его защищать, но, Саске, что если это на самом деле он. Он все время куда-то уходил, стал общаться со странными соседями как только приехал сюда, от тебя оградился и конфликтовал со мной так, словно я трахнул его жену или тебя или что похуже, просто подумай, что если. — Разговор закрыт, Наруто, хватит. Мой брат может и болен психически на мне, но он не убийца и никогда им не был! Он не смог бы убить столько народу в одиночку и устроить нам игры на выживание непонятно зачем! Он любит меня — я знаю! — Саске выдергивает руку из крепкого захвата и идет дальше, Наруто хмуро смотрит ему вслед и идет следом. — Ты не знаешь… — шепчет Наруто ему вслед и наконец оборачиваясь назад, идет следом за другом. — У тебя нога наверное очень болит, давай, я помогу тебе идти. Как рука? Саске кивает ему в ответ и отвечает: — Не чувствую ее уже давно, будто отрезали. Нога ноет, спасибо за помощь, — он дает закинуть свою руку на плечо Узумаки, и Наруто, подавляя улыбку, наконец чувствует умиротворение. — Извини меня, я от боли сам не свой, я не хотел тебя ранить, ты знаешь, что я тебя…ну ты понял. — Это Саске — прежний его Саске, просто очень напуган и устал от боли. Все нормально — вот он уже вернулся из своего нестабильного состояния изменчивого настроения и снова с ним честен. — И я тебя тоже очень люблю. Извини и меня, — Наруто улыбается ему и легко целует его в уголок рта, так ненавязчиво и смотрит вдаль, — давай фонарь, и пошли дальше, из этого ебучего подвала должен быть или выход, или хотя бы развязка. Не найдем наших тут — будем звонить в полицию и уебывать из этого города нахуй. Может Менма был гораздо умнее нас и давно с ребятами свалил отсюда, устроив мне представление на свое же день рождение — я не удивлюсь, оно как раз наступит завтра, ну, точнее — уже наступило. Саске молча передает ему в руки фонарь и смотрит на Наруто, пока тот уже отвернулся в сторону коридора. Смотрит долго и наконец отворачивается тоже. Они идут, освещая лабиринт коридоров одним фонарем, в молчании, каждый раз оборачиваясь назад на непонятные шорохи. Акустика тут была попросту сумасшедшей. Лишь крысы были их проводниками. Крысы и две одинокие фигуры. Наруто шел дальше, пребывая в своих мыслях, изредка посматривая на идущего Саске рядом, которому все время помогал идти, тот безразлично смотрел вдаль и порой хмурился от колебаний воздуха, моргал и сглатывал. И все бы ничего, только Наруто, идя с Саске в полумраке так и не заметил, что Саске с травмированной ногой ступал слишком твердо и уверенно. Будто никакой травмы и не было в помине.***
— Тогда ответьте мне на вопрос — как так выходит, что уверенным в собственных силах и с наличием иммунитета ко лжи, вы все это время, все эти годы, — он со смехом поворачивается в сторону стекла допроса, за котором стоит замерев Анко, подносит свой палец к губам и делает знак молчания, — не замечали ее под собственным носом? — он делает движение пальцами, сначала показывает один, потом два и резко три, после чего их подводит друг к другу и опускает их на прямую линию вдаль, выгибая будто пасть змеи. — Оно как змея знаете, может греться у вас на шее, а вы и не заметите ее, пока она вас изо дня в день не будет кусать и пропитывать ядом до того момента, пока не отравит их достаточно сильно, что попросту вы упадете намертво. — О чем ты? — Ибики спрашивает с беспокойством в голосе и впервые подметил про себя, что слова заключенного вызвали в нем волнение. — Я о… — Извините, мне плохо стало, что-то съела не то, — Анко входит прямо во время разговора и смотрит на Наруто, потом на Ибики, после ловит на себе пристальный и одновременно насмешливый взгляд Узумаки. Смотрит на него в упор и садится за свой стул, — я прервала ваш допрос? Губы Наруто расплываются в улыбке и он ухмыляясь отвечает: — Нет, мы отвлеклись немного и теперь продолжим, как вы вовремя вернулись, Анко, прямо по часам…минута в минуту. — О чем он? — женщина смотрит на своего напарника и проверяет время моментально. — Хороший вопрос, — Ибики смотрит озадаченно на Наруто и хмурится, — понятия не имею. Философствует сидит, как обычно, уже минут пятнадцать. — Можешь продолжать рассказывать о Саске, и остальных, мне неинтересно слушать твои провокации, Узумаки, — женщина отвечает грубо, переводя взгляд на юношу, и включает свой диктофон. — Вы нашли что-то в подвале? Друзей? Мадара очнулся в своей камере снова. Опять тут. Первое изменение, которое с ним произошло — рана на боку затянулась, вероятно, то, что давал ему Индра на протяжении всего этого времени по итогу подействовало и начало приносить свои плоды. Боли по крайней мере он больше не чувствовал в боку. Он ощупывает грязную тряпку, в которую его переодели — он не помнит даже как. Помнит лицо брата и на этом все. Точно — Изуна! Он дергается в попытках встать и вскрикивает — попросту снял с начавшей сгнивать ноги, кожу кандалами. Смотрит с ужасом на кровоподтёки и подносит дрожащие руки к своей голове. Сжимает свои волосы — те клочьем остаются в руке. Он замер, смотрит на сгусток волос, просачивающихся сквозь пальцы, аккуратно кладет их на сырую землю и в состоянии прострации смотрит на них. Это его отросшие волосы — он только что снял их куском со своей головы. Переводит взгляд на опухшую ногу и понимает — та увеличилась в размере раза в два. Точно, он же вывернул ее, когда полз к стене. Оборачивается немного в сторону и видит аккуратно сложенную горсть волос, по одному волосу в ряд. Доползает туда и считает их пальцем. — Пятьдесять четыре, — очень хочется пить, кожа губ от сырости давно стала слазить, а раны на них гноиться. Он слизывает гной, лишь бы не ощущать эту неприятную мокроту на губах. Столько же линий на стенах. Целых пятьдесят четыре дня он тут — он не помнит неделю жизни почти. — Ты был в бреду — мы вытащили тебя с того света с Индрой, — не благодари. — Зецу отмахивает. В принципе, Мадара уже к его присутствию привык, — он мне тебя сожрать не дал, придется теперь тебя охранять, — и к чувству юмора тоже привык. Если это, конечно, был юмор. — Зато бок затянулся! — смотри на это с более оптимистической точки зрения! Мадара вскрикивает от второго, резко появившегося голоса. Теперь Зецу перед ним сидит не один, к которому он привык, а два — второй в углу, только напрочь белого цвета. Абсолютно голый, без признаков гениталий и лица. Вместо лица один сплошной рубец, месиво, вмятина. Одни лишь красные глаза как у крыс, рот более похож на пасть и подобие носа, точнее две дырки вместо него. — Он тебя не тронет! Не переживай! Мой брат просто любит попугать, он безобидный на самом деле. — второй Зецу отмахивается и смотрит своими краснющими глазами, — пока сытый. Пока. Ха-ха — Мне кажется… Они доходят наконец спустя пол часа медленного шага до огромного коридора, напоминающий больше площадь круга, от которого шли коридоры в разные стороны, только большинство коридоров были напрочь закрыты дверьми, дергая за ручку которых, открыть их не получилось. — Нам или назад, — Наруто выдыхает устало, — или в ту сторону, — он светит в один из открытых проходов, — или вот в эту. Больше выбора куда идти у нас особо и нет. Только назад и в две стороны. Саске снимает свою руку и, хромая, подходит к одному из проемов. Один путь освещал свет от горящих керосиновых ламп, непонятно кто их мог зажечь вообще, другой полным темноты. — Давай разделимся, — предлагает Учиха сразу же. — Ты свихнулся? — Наруто автоматом вскрикивает. — Да блять, тут хуй знает что творится, и ты предлагаешь разделиться? Серьезно? Вот с такого решения все дерьмо обычно и начинается. — Это подвал, — стоит на своем Саске, — тут выход будет в любом случае один — в той стороне, — он указывает рукой прямо, — но, если наши в одном из проходов, то, по крайней мере, разделившись на две стороны, кто-то из нас их найдет точно, нежели мы пойдем сначала в одну сторону, а потом вернемся и пойдем в другую. И если кого-то завалит, то по крайней мере завалит кого-то одного из нас, но не обоих, — он говорит ясно и спокойно, — если кто-то ранен из наших, скорее всего он не сможет идти, если там твой брат раненный, Наруто! По крайней мере, можно добежать назад, вбежать в один из проходов и позвать второго, добежав до него, понимаешь? Непонятно, какая тут территория, может они давно зовут на помощь или бродят тут в темноте и выйти не могут — нужно идти в две стороны, в одну пойду я с фонарем, там где темно, в светлую пойдешь ты. Мало ли там вообще проход завалило к хуям! У одного из нас лопата мы поможем друг другу точно. Наруто замолкает и понимает — Саске прав, спорить было бессмысленно. — Только с одним условием, — Наруто вынимает у Саске фонарь обратно, — я пойду с фонарем в темный проход, ты в светлый, со своей ногой если упадешь раз — точно больше не встанешь, у тебя она еле ковыляет. — Ты уверен? — Саске смотрит на Наруто с беспокойством, — я могу держать фонарь, если мне суждено наебнуться, наебнусь так и так, — он нервно смеется и растирает свой лоб ладонью, убирая упавшие волосы на его. — Да, я уверен. — Наруто кивает, — я в лучшем состоянии, нежели ты. Так будет и честно, и я так хочу сам, отказ я не приму. — Ну. — Саске смотрит в светлый коридор, вынимает бутылку воды из рюкзака и протягивает напарнику, — держи тогда, и встретимся наверху, или в случае надобности в одном из проемов, когда найдем ребят. И помни — звони, если что, поставим телефоны на беззвучный, но будем проверять постоянно телефоны, от звука эхо может спровоцировать ебанное крушение и тогда будет конец. — Да, точно, телефон. — Наруто и забыл о том, что все это время у них были телефоны с собой, вынимает его и смотрит в экран, — вот говно, тут и сеть не ловит нихрена, — отвечает со смехом. Класс. — Неудивительно — мы же под землей. — Саске выключает свой звук и они посмотрели друг на друга напоследок, каждый идет своей дорогой. — Эй, Саске, — Наруто останавливается за его спиной, сжимая бутылку воды, смотрит на него с отчаянной улыбкой, — надеюсь, мы скоро увидимся. — Все будет хорошо! — Саске улыбается ему в ответ и кивает, — мы точно с тобой скоро увидимся. Раньше, чем ты успеешь по мне соскучиться, придурок. — Я скучаю уже. — Наруто улыбается нервно и кивает в ответ, выдыхает, светит фонарем на темный коридор и входит внутрь. Саске провожает его удаляющуюся фигуру взглядом, смотрит на огромные мокрые стены и входит в свой коридор. — У нас перерыв. — Ибики нажимает на кнопку диктофона и выдыхает, — как обычно час, после вернемся назад, — он встает первым, за ним молча встает Анко и видят, как Узумаки остается на месте, — а ты чего сидишь? — Я сегодня не пойду на улицу, — слышится громкий ответ, пока Наруто вертит в руке стакан из пластика. — Я останусь здесь. — Тебе не хочется проветриться? — Анко озадаченно поднимает свои брови и смотрит на Ибики, тот пожимает плечами, мол, не знаю, что с ним такое. — Сходи хотя бы на обед. — Я не хочу есть, я жду, — он указывает на время, рассматривает цифры и наконец с успокоением прикрывает глаза, как в их зал допроса заходит Рок Ли. — Простите, мне надо забрать с собой Узумаки Наруто на час. Ибики с Анко переглядываются. — Куда? — К нему пришел посетитель, мне велено отвести его в комнату для свидания, его там ждут уже. Посетитель? К Наруто впервые пришел посетитель за все время пребывания его здесь. К Саске и вовсе никто не приходил. Но, если причина, по которой никто не приходил ко второму, была ясна как божий день — некому было приходить. То, внезапные гости по отношению к Наруто, были необычным явлением. Они знали о его родственниках, но те кажется благополучно забыли о нем. — Ну, наконец-то! — Наруто улыбается, встает и выглядит так, будто он знал и ждал, когда этот кто-то придет. Он подходит к Ибики, тот надевает на него наручники и кивает Рок Ли, чтобы тот с Гаарой, который стоит за своим коллегой со спины, отвели Наруто в комнату свидания. Трое молча удаляются. — Ты знал, что к нему должен явиться кто-то? — Анко спрашивает тихо, пока они оба выходят покурить и после дойти до столовой больницы. Она всегда была в другом секторе. — Нет, — мужчина идет, задумавшись о чем-то своем, — мне никто не докладывал, видимо, гость зашел случайно без записи. — Они идут дальше, проводя картой доступа по двери у выхода, встречают оба прохладный и морозный воздух снаружи и закуривают. — Ты какой-то странный сегодня. Что с тобой? — Анко ощущает напряжение своего коллеги всем нутром и не могла не поинтересоваться. — Это Наруто на тебя так влияет? Ибики переводит на нее взгляд, куря тяжелую сигарету, и снимает свои очки с переносицы, кладет их в чехол и выдыхает дым. Хороший вопрос. Он, давно перестал списывать свои перепады настроения на недосып, да и в свои выходные он высыпался достаточно, чтобы от недосыпа страдать. Даже поехал за город в лес на охоту со старыми друзьями по колледжу, отвести душу. Но, что-то внутри него происходило, и это было ясно как божий день. Точнее, это начало происходить с того момента, как на охоте, когда они подстрелили оленя и птицу, каждый пошел за своей добычей. И вот когда Ибики дошел до своей, он замер. — Морино! — кричит ему коллега с другого конца тропы. — Ты чего там завис, друг? Нам уже пора возвращаться к костру! Стемнеет скоро! — Сейчас! Иди без меня! — Ибики кричит ему в ответ и щурясь, наклоняется вниз к птице, — что за… — он переворачивает ее на другой бок и с удивлением добавляет, — дерьмо? Птица умерла не от того, что он в нее выстрелил, точнее умерла окончательно она от выстрела, но… Он рассматривает ее брюхо и, кривясь, проводит пальцами по ее ране, ведет рукой дальше и вынимает из раны кусок чего-то непонятного. Обтирает находку о кофту и меняется в лице. Зуб, огромный клык, был зажат между его пальцами, и отпечаток укуса красовался на ее брюхе. И была одна странность в этом. Зуб был человеческий. — Чертовщина какая-то, — он встаёт обратно, берет дохлую птицу за лапы и, осматривая местность пристально, кладет находку в карман, возвращается назад. Птица же не могла проглотить зуб? А если могла, то, мать его — чей, в заповеднике для охотников штата Калифорния. — Ибики? Ты слышишь меня? Они выпили у костра как обычно, разрезали тушу и сделали из нее рагу. Оплатили залог за шкуру Оленя. И когда каждый вернулся спать в свою палату, Ибики уснул не сразу. Он сидел там с дохлой птицей, держал переносную лампу из керосина и потратил час времени, чтобы вспороть эту птицу — понять, были ли травмированны ее внутренности в том месте. Вытащил еще пару зубов пинцетом и отложил их в пакет для экспертизы. Нет, откуда в птице могут быть человеческие зубы? В живой? Ничего не нашел больше — выкинул труп птицы в лесу у их лагеря и вернулся назад в палатку. На утро проснувшись они отправились на охоту снова, днем надо было выезжать обратно, только когда Ибики вернулся домой и развернул свой пакет, который хотел поместить в холодильник в банке до утра, понял, что. Зубов там больше нет. Пакет был чист — крови не было. Даже следов от того, что там было что-то никаких. — Что за дерьмо? — он стоял подолгу и смотрел на этот пакет, сжимая его в руках, и выкинул в урну по итогу, — мне что, привиделось? — он впервые нервно хохотнул. Сглотнул, налил себе рюмку коньяка и попросту лег спать. — Меня начинает беспокоить свое собственное психическое здоровье, — Ибики переводит наконец взгляд на Анко. — Чего? — Анко поперхнулась дымом и уставилась удивленно на своего коллегу. — тебя? С чего бы? Ты мне всегда казался непрошибаемой скалой, который здесь самый стабильный тут из всех нас. — И я так думал до вчерашнего дня, — Ибики тушит бычок об поверхность урны и открывает картой-ключом дверь, — пока не понял, что мне начали мерещиться вещи, которых нет на самом деле. — Это какие? — женщина идет следом за ним и они проходят мимо камер заключенных. — Зубы в птице. Человеческие. — Ибики кривится от своих же слов, понимая как странно звучат его слова, — вчера показалось, что нашел во время охоты, но по приезду домой обнаружил лишь пустой пакет и ничего больше. — Может ты просто переработался? — теперь в голосе Анко звучала тревога. — За тридцать лет я переработался давно, — смеется Ибики, но мерещиться мне всякое дерьмо начало только почему-то сейчас. — Хорошо, — она сразу думает иной выход, — ты давно проходил профпригодность у психолога? Ибики так и не ответил ей. Просто посмотрел на нее тяжелым взглядом и молча пошел дальше в столовую. Когда он так делал — Анко понимала, что он не ответил от того, что посчитал вопрос слишком глупым, чтобы отвечать на него. Они обедали молча, она лишь посматривала на него, успокоилась. С Ибики ничего не случилось — это же Ибики.***
— Дальше я сам, — Наруто останавливается у комнаты свидания и смотрит на обоих проводников, — мне не нужны две няньки, чтобы дойти до коридора, — Гаара хмурится от этих слова, — да и сбежать мне некуда, там везде охрана. Свидание на то и личное, чтобы проходить его лично. Так что, — он отходит к двери и кидает на обоих стоящих сзади, — господа, будьте добры, уважать мои права и отъебаться от меня на сорок положенных мне минут по закону в своем одиночестве. — Пошли, — Гаара кладет руку на плечо Рок Ли и кидает быстрый взгляд на Узумаки, — мы тут больше не нужны, он нажмет кнопку, когда закончит. Рок Ли стоял еще минуту и смотрел в глаза Узумаки, после молча кивнул и пошел за Гаарой. Узумаки проследил за двумя удаляющимися фигурами и выдохнув с облегчением, наконец нажал на ручку двери. Та запищала и автоматом открылась. Он зашел внутрь. Бросил взгляд на маленький стул у стеклянной стены, телефона для разговора и усмехнулся. За стеклом сидел человек. Наруто осмотрел комнату — заметил камеры, заметил окна с решётками и параллельно еще такими же кабинами вдоль коридора для других заключенных. Наконец подошел к столу, медленно сел и, смотря на свои руки, молчал. Ощущал на себе взгляд по ту сторону стекла. Губы вытянулись в улыбке, насмешке над собой и он с выдохом, поднимает свой взгляд на сидящего напротив человека. Они смотрят друг на друга пару секунд и Наруто не отрывая взгляда наконец берет телефон в свои руки, его гость берет в руки синхронно с ним телефон тоже. Оба подносят его к уху и Узумаки спокойно начинает: — А я все думал…когда же ты придешь ко мне, — Наруто говорит спокойным голосом, умиротворенным. — Ты же не мог не придти, да… — он затихает и выдыхает, — ну, конечно не мог. Ты всегда приходишь ко мне, где бы я ни был. Человек за тем стеклом смотрит на Наруто и выдыхает обречённо: — Я не мог не придти. Ты это знаешь. — А чего так долго? — Наруто усмехается, — или ты решил сделать себе подарок на день рождение заранее? — Угадал. — отвечают ему сразу. — Точнее, я не думаю, что ты вообще гадал. Ты это знал. — Конечно, — смеется Наруто и выдыхает, — за столько лет я знаю тебя как облупленного, чтобы заранее предугадать, в какие дни ты явишься снова, — он шумно выдыхает и прикрывает свои глаза. Думает и открывает их. — Ты скучал? — слышится голос пришедшего в трубке. — По кому? — Наруто спрашивает уже более мягким голосом и приближается ближе к стеклу. — По мне, — его движение повторяет пришедший, и так они сидят через стекло, отражая будто движения друг друга. — Ответь честно. — Это приказ? — Наруто говорит с усмешкой, но, по взгляду видно, что он не настроен на него агрессивно, наоборот с дружелюбием. Он подносит свою ладонь в воздух и прикасается пальцем о стекло. После вторым и так каждым, оставляя отпечаток за отпечатком. Те моментально исчезают с поверхности стекла будто и не было их вовсе. — Ты знаешь, что, — он выдыхает с сожалением, — тебе я не могу приказывать. — человек сидит неподвижно и смотрит на пальцы Наруто, — это просто просьба. Мне важно это узнать. — А ты по мне, — Наруто кладет свою ладонь наконец на стекло и смотрит в глаза говорящего за стеклом и приближается ближе еще, — скучал? — Я задал вопрос первый, — в голосе скользнуло раздражение. — Хах. — Наруто качает головой, — а ты все такой же упертый, не изменился никак, сколько бы себя ни менял — ты остаешься всегда таким же, каким я тебя помнил что раньше, что после, — он выдыхает и резко меняется в интонации речи и в поведении, сжимает кисть в кулак и с выдохом разжимает. Глубоким голосом отвечает, смотря прямо в глаза собеседнику, — я скучал по тебе все это время и ты это знаешь, с самого первого дня и до последнего, скучаю до сих пор, скучаю каждый день и никогда не перестану. Ты это и сам знаешь. Ты это хотел услышать? Я сказал. — Тогда почему? — собеседник кричит в трубку и ударяет кулаком по поверхности где стоит телефон, — ответь мне тогда, блядь, почему ты не вернулся обратно ко мне? Почему? Ты же мог — я знаю, я знаю, что все это время ты меня… — он задыхается, — ты же специально это сделал! Специально своими руками! Зачем?! Я просил? Я, блядь, тебя просил?! Отвечай! Ты бросил меня — ты ранил меня в самое сердце и бросил меня! — Потому что, выбирая между тем, чтобы быть рядом и нанести вред тебе и уйти, — Наруто нехотя отводит свой взгляд, — но при этом оставить тебя в абсолютной недосягаемости и безопасности — я выбрал второе, именно потому, что любил тебя всегда и боялся потерять. Я думал ты это прекрасно понимал. — Ты мог вернуться! Мог! Вернуться ко мне! Мог! — человек задыхается за тем стеклом и сам прижимает руку к стеклу, — ты же мог. Господи, ну зачем, ты все это делаешь? Что ты хочешь от меня? Я не понимаю. Я же все и так сделал. — Ты сделал достаточно. — Наруто резко меняется в лице и смотрит на говорящего с укором и злостью, — тут ты прав, ты сделал настолько все, что мог и не мог…ты сделал все настолько много, что мне повезло, что я вообще смог тебя оставить в безопасности! Ты что, не понимаешь? Ты не понимаешь, что я для тебя сделал? — Ты мог вернуться и ничего бы не надо было делать! — кричит на него второй, но руку не отстраняет. — Ты прекрасно знаешь, что нет. — Да почему?! — собеседник резко встает и смотрит с яростью на Наруто. — Успокойся и сядь. — Наруто смотрит на него раздражённо снизу и сжимает руку в кулак. — Ты мог вернуться сам, ты точно мог — но не вернулся. — Почему ты не вернулся ко мне? — собеседник игнорирует слова и смотрит на Наруто с яростью. — Ты не не мог, а не хотел. В отличие от меня, ты мог! — Я сказал — сядь. — Не приказывай мне, что мне делать! Мы не в позапрошлом, мать его, веке! — Разговор окончен. — Наруто выдыхает и кладет телефон и встает. — Нет! Стой! — слышится крик по ту сторону стекла. — Пожалуйста, останься — извини меня, я просто на нервах. Наруто раздражённо садится назад и берет в руки телефон синхронно с человеком по ту сторону и молчит. Собеседник сглатывает и начинает. — Я не вернулся, потому что не мог смотреть на вас обоих, — он говорит с болью в голосе. — Мне больно видеть вас вдвоем, понимаешь? Поэтому я не вернулся. Я не хочу делить свое с кем-то еще, и когда дотянулся тем более, я ощущаю это каждый раз своим телом, внутри ощущаю — мы связаны. Но при этом и не вернуться не могу, потому что опять же связь настолько сильная, что это сводит меня с ума. — Наруто слушает молча. — Мне кажется, я с ума схожу… — Ты уже сам принял свое решение. — Наруто проводит по нему взглядом. — Еще тогда, в тот день, когда увидел того мальчика, ты же сразу все понял, да? Ты использовал его грамотно и сделал все, чтобы вернуться, он помог тебе, не так ли? — Ты знал… — ошарашенно смотрит собеседник на Наруто. — Ну конечно, я знал, я знаю тебя, как себя. — Наруто кивает. — Это было ожидаемо. — Ты меня примешь назад? — человек выдыхает и сглатывает от напряжения. Голос дрожит. — Да. Я давно принял и ждал, когда ты успокоишься и вернешься ко мне. Глупый ты придурок. — Наруто наклоняется лбом в стеклу и закрывает глаза, — я очень тебя ждал все это время. Я очень сильно скучал. Я не вру. Просто были на то причины, почему я не мог этого сказать никак. Мне нужно было время, чтобы успокоиться и успокоились все вокруг, — он смаргивает и постукивает пальцами по поверхности. Человек прижимается к стеклу лбом и сглатывает: — Все будет хорошо? Ты кажется, застрял, — он указывает на стекло — тут. Надолго? — Нет, пару месяцев и меня выпустят, не переживай — скоро все закончится. Все будет хорошо, мы нашли с главными общий язык, осталось только немного подождать, все это очень медленно тянется. — Тебя оправдают? — собеседник приглушенно вздыхает. — Тебя не казнят? Ты же никого не убивал, Наруто Узумаки, никого не трогал и пальцем. — Нет, не трогал, — Наруто кивает и улыбается собеседнику. — Меня не имеют права казнить без точных обвинений и доказательств, которых у них нет и быть не могут — потому что я ничего не сделал. Как мой брат? — спрашивает Наруто, смотря на время, — у нас оно скоро кончится. Ты проведывал его? — Все так же, — отвечают ему с вздохом, — хуево. — Понятно, надеюсь, ему станет скоро намного лучше и он вернется к нам, как раньше, улыбнется и все будет хорошо. — Наруто кивает ему. — Спасибо за то, что пришел и с наступающим тебя днем рождения. Отпразднуй там, на воле, как в последний раз. До встречи, — он кладет свой телефон, подходит к двери, нажимает на кнопку и дверь входная открывается, оставляя его посетителя за стеклом одного. Тот выдыхает, встает, поправляет свой костюм, поправляет галстук и, смотря на камеры везде, направляется к двери. Там стоит охрана, он кивает им и они молча пропускают его наружу. По пути коридора он аккуратно снимает ленту с шеи, держит в руках табличку со своим именем и кладет ее в корзину, куда все посетители складывают свои именные карточки перед выходом из тюрьмы. Подходит к аппарату сканирования сетчатки глаза, прикасается руками к сканеру отпечатков. Его осматривают, трогают во всех местах, проверяя, мало ли чего ему удалось передать со стороны заключенного. И когда охранники кивают друг другу, что этот — чист. Выпускают его. Он спокойно выходит с тюрьмы, закуривает сигарету у выхода и медленно удаляется в сторону черной машины. За рулем сидит человек, ждал его. Человек молча открывает дверь, молча садится на заднее сиденье и говорит сухим голосом: — Поехали. — Куда именно, господин? — спрашивает его водитель в черных очках, в таком же смокинге, поглядывая на своего начальника в переднее стекло. — В гости. Мы поедем в гости, — мужчина усмехается и смотрит в окно машины, рассматривая здания больницы. После берет в руки папку, лежащую на соседнем сидении, и рассматривает ее, открывает страницы и смотрит на лицо Менмы Узумаки со всеми данными и диагнозами врачей больницы. — Давно мы не были в гостях. Не вежливо это, — он говорит отрешенно и закуривает сигарету прямо в салоне, пока лицо Менмы смотрит в его глаза с фотографии. — Понял, — спокойно отвечают ему и машина выезжает из парковки для посетителей тюрьмы штата Калифорния.***
— О, Учиха…стой. Саске, идущий равномерным шагом и пребывая в спокойном настроении, что говорило сегодня о хорошем его расположении духа, остановился и повернулся на голос. За ним стоял не кто иной как Гаара, который, выходя из кабинета для персонала, случайно заметил проходящую мимо него фигуру Саске, и не упустил возможности, чтобы не сделать все что угодно, лишь бы привлечь к себе внимание столь интересного для него объекта. Саске лишь молча стоял и вопросительно смотрел на него с поднятой бровью и молчал. Наступает пауза. Гаара не ожидал такой спокойной реакции на себя, что и потерял мысль, о чем хотел сказать далее. — У тебя еще что-то припасено, кроме приветствия, или я могу идти дальше? — наконец спросил мужчина и осмотрел Гаару с ног до головы, — если это все, я пошел, мне не хочется тратить свой свободный день на то, чтобы стоять и лицезреть твою персону, извини, — он разворачивается и делает свой следующий шаг. — И куда ты намылился? — Гаара нагоняет его и Саске продолжает свой путь спокойно, смотря прямо. Руки его спрятаны в карманы, на ноге висит все еще датчик отслеживания его движений и местности, что немного замедляет его путь. Саске бросает на него быстрый взгляд и смотрит по сторонам, после выдавливает: — Прости, а ты мне мама или папа, чтобы я был обязан отчитываться перед тобой, куда именно я иду? — он отвечает с усмешкой и фыркает. — нет, ну если я не знал, что ты внебрачный сын моей матери, сказал бы сразу, тогда мне становится более понятен твой фанатизм мной. Гаара и от наглости сказанных ему слов, и от понимания, что в них и истина имеется, раскраснелся от злости и стал задыхаться. Этот мудак каждый раз язвит настолько прямо, будто совершенно не боится в один прекрасный день отхватить по ебалу сразу же. Хотя, учитывая то, что он делал с другими людьми, что снаружи, что здесь, было ясно как божий день — да, ему совершенно по барабану. — Ты не боишься, что тебе нос расквасят однажды тут за твой лексикон? — Гаара спрашивает из чистого интереса, хотя и сам понимает ответ заранее. — А…ты подружиться решил, понятно. — Саске выдыхает и идет себе дальше. — тебе честно ответить? — Да, ты, — Гаара поворачивается к нему удивлённо, — на странность, разговорчивый сегодня. — Даже мне порой хочется поговорить, — смех следует в ответ вперемешку со словами, — не всегда же мне молчать, так и поехать головой можно. Люди, какими бы ни были, в силу своего характера — существа общительные, — он открывает дверь на улицу и наконец выходит на морозный воздух. Захотелось прогуляться. Он автоматом вынимает свою сигарету из куртки и закуривает. — Ты просил честного ответа, — он выдыхает дым и идет в сторону скамеек, — честно? Похуй. — Если тебе язык вырвут, или лицо об перила размажут другие заключенные, тоже похуй? — Гаара поднимает свои брови удивленно. — Совершенно похуям, — смеется в ответ мужчина, оглядываясь по сторонам, останавливается прямо посреди поля и в успокоении поднимает свою голову к небу, — ты дашь мне побыть одному или тебе настолько нехрен делать, что ты решил свое свободное время коротать с психопатом-убийцей мной? — Даже если так, то что? — Гаара курит сам и смотрит на Саске с вызовом, подходя ближе. — У тебя хороший вкус, — Саске хохотнул в ответ, — странный правда — но хороший. Как там Наруто? — задает он на автомате следующий вопрос, чтобы не мусолить еще тему о вкусе час. Дискуссий на тему эстетики, ему сейчас не хотелось совершенно. — Он странный стал, хотя я думаю, раз ты спрашиваешь, то ты и так это уже знаешь. Что с ним такое? Он сам не свой с тех пор как вернулся с обследований в учреждении моего отца. — Гаара отвечает спокойно и запинается, понимая, что только что проговорился. Вот дерьмо. — Так это твой папаня моему другу мозг промыл? Понятно. — Саске выкидывает бенчик на землю и тушит его ногой, — и что он с ним там делал? — Обычные обследования, ничего криминального. Да и произойди что-то ужасное с ним, он бы сегодня себя так не вел, когда шел на свидание с посетителем, был очень даже в себе, борзый только стал, но не помирает никак с виду… — Гаара отворачивается в сторону тюрьмы и меланхолично рассматривает покрытые решетками окна. — С каким… — Саске моментально изменяется в лице и тембром голоса, тот становится более натянутым, — еще посетителем? — Да я что, ебу? — Гаара огрызается, — мы сами прифигели с того, что ни с того ни с сего к нему приперся кто-то, и с Рок Ли получили поручение его забрать на перерыве и отвезти туда. Это ты мне лучше ответь, вы как никак лучшие друзья и знаете друг друга намного лучше, чем я. Все это здание, — он указывает в сторону больницы и фыркает, — в котором уже поселился, благодаря таким как вы. Может, родственники, не знаю. — Наверное, именно они. — Саске с прищуром смотрит в сторону больницы и достает еще одну сигарету. — Слушай, я как понял, если ты действительно со мной решил подружиться, непонятно зачем, — ты явно что-то хочешь от меня, не так ли? Не по доброте же душевной ты увязался за мной как хвост с первой нашей встречи и выслеживаешь где только можно. Спрошу прямо — что тебе надо? Гаара такого прямолинейного вопроса не ожидал никак. Замолк и опустил свою голову в пол, молчал и от волнения закусил губу. После поднимет свой взгляд исподлобья и смотрит на Учиху с негодованием: — Не в бровь, а в глаз, Учиха, молодец. — Я может и нестабильный, но я не тупой, — Саске отвечает бесцветным голосом, — так как ты порядком подзаебал меня своей слежкой, я посчитал нужным узнать — что тебе надо от меня? — он смотрел на него пристально, не моргая. — А говорят, аутисты в глаза не смотрят — пиздежь чистой воды, — смеется Гаара нервно, — столько, сколько ты держишь зрительный контакт со мной, со мной не держал в моей жизни никто. Нда, — он дергает от некомфортного ощущения плечом, — тебе говорили, что у тебя взгляд какой-то дохуя тяжелый? Саске промолчал. — Ну… — он выдыхает, — если коротко… — он мнется и пытается подобрать нужные и более правильные слова. — Да, я хотел у тебя узнать совет… или же даже больше — объяснения на пару моих вопросов, которые имеют ценность для меня, касательно самого себя. — Каких? — во взгляде Саске теперь проскользнул даже интерес. Понятно было сразу — что этот странный парнишка явно не просто так за ним следует по пятам, если бы дело было в элементарном интересе к преступникам, то он следовал бы тут по пятам сугубо за всеми. Значит — дело было в Саске конкретно. Оставалось узнать что и почему именно он. — Ты обещаешь, что это останется между нами? — Гаара спрашивает тихо. — Только если ты обещаешь, что моя просьба на твою, останется тоже между нами и ты выполнишь ее, — Саске отвечает спокойно и видит пробежавшее замешательство в глазах Гаары, — ой нет, не ссы, убивать я тебя никого не попрошу — мне в этом помощь не нужна посторонних, — он говорит это таким же нейтральным голосом, — особенно твоя. Гаара съёжился изнутри — как спокойно этот человек говорит о лишении жизни других людей вызывало смешанные чувства. Одновременно с замешательством, испугом, перекликалось восхищение и еще более интенсивное непонимание — как это вообще возможно. Что у него в голове? Как работает его мозг и самое главное — почему так? Неужели ему действительно совершенно на все плевать? Но, на брата родного и Наруто же ему не все равно — значит что-то им движет, но, что именно, также оставалось под большим и жирным знаком вопроса. — Обещаю. — Славно. Я тоже, — легко отвечает Саске и садится на скамью. Растирает свою шею, хрустит ее же и закидывает нога на ногу, — ну, чего там у тебя накопилось? Я внимательно слушаю. — Хорошо. — Гаара выдыхает напряженно и задает вопрос сразу же, — как ты контролируешь себя? Я видел снимки, я видел все то, что ты сделал с Дейдарой и на что ты способен так легко и быстро, видел снимки с дома. И я не понимаю, если ты такое чудовище, которому это надо — как ты себя контролируешь и не убил уже давно меня? Или еще кого-то. — А почему ты спрашиваешь именно это? — Саске щурится и начинает медленно улыбаться, — ты что, тоже с сюрпризом у нас? — он рассматривает его изменившееся лицо и охает, — блядь, да ладно. — Он хлопает в ладоши, — так ты у нас садист? Серьезно? Судя по твоей мимике я в точку попал, — он довольно ухмыляется, — давно, сладкий? — С детства, из-за патологии в голове при родах — кислородное голодание было, я мать своим рождением убил. И… — Гаара выдыхает, садится рядом с Саске на скамью, ощущая какую-то безопасность и понимание рядом с ним, — и понял в года четыре, что мне нравится делать больно другим, хуй его знает, почему. Может мозг ебнулся, не знаю, — он замолкает и смотрит на Саске, тот кивает ему, в знак того, что слушает, — ну и в общем, в шесть лет попал в интернат, отец отдал на перевоспитание, — он закуривает, — думал, блядь, поможет. Не помогло — только хуже стало, — он морщиться, — я троих избил там и девочку с лестницы столкнул. Забрал меня оттуда, пошло на брата и сестру, те старше были и прощали меня. — Он нервно затягивается и продолжает, — после уже это то появлялось, то затихало, когда впадало в спячку, становилось легче, знаешь, будто что-то в тебе засыпает и ты можешь функционировать как нормальный и здоровый психически человек. Но… — он затягивается опять, смотря вдаль, — случалось что-то непредсказуемое и оно выходило снова, и так из года в год, по нескольку раз. Детский психиатр поставил мне биполярное расстройство, другого обоснования не нашел — мол там мания и депрессия чередуются… Но дальше я решил по другому поступать, каждый раз, когда было хуево слишком сильно и хотелось кого-то ударить, начал. — Вредить самому себе? — тихо спрашивает Саске, смотря на работника тюрьмы, и ловит короткий, утвердительный кивок. — Ты стал агрессию направлять на себя, ясно. — В психушку попал в семнадцать, когда вены себе вскрыл разбитым стаканом. Дальше два года интенсивной терапии, отец, как я вышел, меня решил отдать в армию, пошел. Там было легко и после уже, получив дополнительное образование, направили сюда работать на поручительстве папы, чтобы я мог наглядно лицезреть на тех, кем мог стать сам. Помогает, по идее — но чем больше смотрю на вас, — он усмехается, — тем больше себя будто в клетке ощущаю…такое чувство дерьмовое. Когда принимаю, что вы-то сами себе не врете — а вот я, по сути, себя наебываю всю жизнь. Саске молчал, ждал, пока Гаара закончит свой рассказ и слушал внимательно. По сути он не особо привык к такому неожиданному откровению со стороны мало ему знакомых людей, но, раз выпадала такая случайность, граничившая с возможностью познать чужую душу и человеческую натуру — пренебрежительное отношение к такой возможности было бы негуманным. Ему было интересно узнавать других, познавать их грязные секреты и слушать чутко, именно в такие периоды незапланированных разговоров с кем-либо он становился жадным слушателем и впитывал в себя каждое сказанное ему слово от собеседника. Наверное, потому что именно при таких стечениях обстоятельств он понимал — рассказчик сейчас оптимально открыт и честен перед ним, а именно искренность в наше непростое время ценилась как валюта превыше всего. Чем больше слушаешь других — тем проше создавать свой собственный портрет, тем легче анализировать поступки других людей и они в голове наконец складываются в определённую хронологию и системы ценностей других людей. Гаара закончил. Остановился на своем вопросе еще раз и ждал по крайней мере такого же честного ответа от него. — Почему ты боишься? — наконец спрашивает Учиха кладя руку на плечо юноши и пытается улыбнуться ему, — ты боишься не норм общества, судя по твоему рассказу, а… — он смотрит на темные тучи над ними, — самого себя. — Потому что я всегда хотел быть хорошим сыном и был благодарен своему отцу за все, что он сделал для меня. — Гаара хмурится и смотрит на Саске с болезненной улыбкой, — каким бы он ни был и какими странными методами его воспитания не казались бы, он любил меня и любит. Я знаю это. — Разве, любовь не является в первую очередь полностью принятием другого. — Саске рассматривает плывущие в своем воздушном, собственном, потоке, — а не желанием перекроить объект своей любви под эталон, который ты хочешь видеть сам в первую очередь в нем? — Саске замолкает и прикрывает глаза. Гаара молчит. — Ты задал мне вопрос, я обещал ответить тебе честно, — он выдыхает и опускает свою руку вниз, надевает кожаные перчатки на руки, пальцы начали мерзнуть, те покоились в его кармане пальто до сих пор. Он проводит своими пальцами по своему же лицу и меняется в лице на более задумчивое выражение лица. — Как я сдерживаюсь? — он задает абстрактный вопрос, — все просто — я никогда не сдерживаюсь больше и не подпускаю даже в своей голове мысль сдерживаться. Я достаточно сдерживался в своей жизни, что привело к ужасным последствиям для самого меня, что и научило меня больше никогда не сдерживать себя. — Тогда, я не понимаю… — Гаара смотрит на спокойное лицо Учихи, — у тебя нет внутреннего желания убивать или оно не такое интенсивное, как у меня? — У меня никогда не было желания причинить кому-либо вред, — Саске отвечает тихо, смотря на проходящих заключенных во время прогулки мимо них, те косятся на Саске. — Я могу казаться тебе конченным уродом, и большинство поступков, как и смысловая нагрузка их, может быть непонятна для других, но. — Саске не сдерживается и поднимает свою руку в знак ироничного приветствия, заключенные кривляются, тем самым вызывая смех в глазах Саске еще больше. — Я всего лишь защищал и защищаю то, что дорого мне, вот и все. И порой, чтобы защитить то, что ты любишь — требуются определенные меры. — Твоя рука не дрогнула и у тебя нет даже мысли о том, что ты убивая людей делаешь что-то неправильное, — подмечает Гаара, — это же… — Неправильно? Странно? Ненормально? — добавляет Саске с пониманием. — А кто устанавливает эти правила и нормы? — он подмигивает Гааре и улыбается искренне, впервые по-теплому и Гаара понимает. У Учиха Саске очень красивая улыбка — искренняя. Она теплая. Она окутывает твое тело огнем и внедряется в тебя словно пелена заботы. Он сейчас перед ним настоящий. Улыбка вымученная, взгляд уставший от жизни — но именно такой он и есть. Лицо светлое, в глазах читается настоящая боль, глубокая, от которой у тебя скручивает желудок и ты ненароком отводишь свой взгляд. — Правильно — люди, — Саске смотрит на Гаару и улыбка его пропадает с лица, взгляд меняется на холодный и губы вытягиваются в ровную линию. — Люди всегда диктуют правила так, как удобно им же и сами их нарушают. Мое отличие от них только в том, что… — он встает и ветер будто подкашивает его силуэт, Саске наклоняется к Гааре и смотрит прямо в его глаза, заправляя свои волосы за ухо, которые успел поток ветра расшевелить и те полезли в глаза. — Я не нарушаю никаких правил никогда — потому что у меня их нет. Вот и все. Правил нет, как и морали — они давно сдохли и сгнили под ногами людей, которые затоптали их в землю и сами лично ходят по их костям. — Мой тебе совет, — Саске подает Гааре руку и помогает встать со скамьи, — всегда, — Гаара встает и не опускает зрительного контакта, — выбирай только себя. Ты понял меня? И только, если когда-нибудь в своей жизни встретишь человека, которого поставишь на свое место и полюбишь как себя — выбирай вас обоих. Тогда сможешь быть и собой, и не обманывать себя. Гаара кивает, они идут вместе обратно в сторону тюрьмы молча. Поднялся ветер. — Спасибо. — наконец отвечает Гаара смотря на Саске, проводя ключом картой по замку в двери тюрьме. — За что? — Саске поворачивается к нему в двери. — За искренность. Что мне нужно сделать? — Гаара смотрит на Саске уверенно и ждет свою плату за разговор. Саске кивает и оценивающе проводит по лицу работника взглядом. — Мне надо, чтобы ты сделал для меня одну услугу, — он входит внутрь, — я позже скажу тебе, что именно и в какое точно время.***
Анко по возвращению в камеру допроса сразу же заметила Наруто, который опять ждал ее, осматривая стены внимательным взглядом, в той же самой позе, словно и не выходил никуда. В ее сторону он даже не повернулся, не обратил никакого внимания, лишь сидел и легкой улыбкой пребывал в каком-то своем собственном мире. Ибики сразу же заходит следом и хмурится от наличия Наруто уже тут — раньше их. — Вы опять опоздали, — Наруто отвечает бесцветным голосом и смотрит на время, — ровно на две минуты. — С каких пор ты стал таким пунктуальным? — Ибики не нравилось, когда ему указывает кто-то на его недостатки и тем более ставит в пример этих недостатков — себя. — Да я всегда им был… — Наруто проводит по двум следователям скучающим взглядом, — я очень ценю время и стараюсь его не отнимать у других людей и себя в том числе без обоснованной и четко взвешенной на то причине, — чему и вам советую научиться. Хах, — он смотрит на обоих с усмешкой и Ибики, в который раз ловит себя на мысли, что с удовольствием заехал бы кулаком по этой самодовольной роже. — Раньше подобные отклонения от правил временного континуума стоили людям жизни, особенно если они умирали от потери крови на твоих руках, считанные секунды решали по сути — будет жить человек, — Узумаки кидает быстрый взгляд на Ибики и потом на Анко, скользящий по ее стаканчику с напитком, — или нет. — Как прошло твое свидание? — Анко решает сменить тему и садится напротив Намикадзе. Ей не нравилось ни настроение Узумаки сегодня, ни тем более то, что он кидает слишком двусмысленные высказывания весь день. Они мало того что были жуткого характера, так еще и непонятного одновременно. Не понимаешь, к чему он это говорит, и главное — зачем. Ибики садится на свое место и включает диктофон. Смотрит на время — самое время продолжать их замечательное путешествие по лабиринтам памяти Наруто, который как раз в процессе повествования дошел до каких-то непонятных лабиринтов… Которые никто на месте преступления не нашёл. Возможно это была такая метаморфоза, возможно — абстракция, или же функционализм в реализме — но пока, никто так и не понял, что из этого больше подходило под четкое описание всего услышанного. — Ой, отлично! — Наруто улыбается довольно. — Встретил своего старого друга, очень люблю, когда близкие мне люди не забывают меня, и несмотря на конфронтацию возникшую между нами какое-то время назад, все равно приходят ко мне. На то по сути друзья и нужны — сначала вы не стыкуетесь во мнениях, пытаетесь прийти к согласию, расходитесь из-за негибкости мышления или тяжелых характеров и после переосмысления и переоценки ценностей, в том числе и важности ваших отношений, даете себе перерыв и возвращаетесь друг к другу. Как говорится, — Наруто хохотнул, — блудный сын на то и блудный, что всегда возвращается. — Ты не рассказывал о своих друзьях — других, — подмечает Анко. — Вы не спрашивали. Тут крыть больше нечем было — они действительно не спрашивали. — У меня, помимо людей в доме, была своя жизнь и мой круг общения никогда и не заканчивался ими. — Наруто отпивает глоток воды, — да и с детского дома у меня остался свой круг общения, как никак. — То, что ты общительный человек, мы уже поняли — Ибики заглатывает таблетку парацетамола от головной боли и запивает ее водой, — продолжай рассказ. Хватит языком чесать. — А у вас много друзей, Ибики? — Наруто игнорирует указания следователя и, подпирая ладонь под щеку, смотрит на него с интересом. — Достаточно, — коротко бросает мужчина, смотря заключенному в глаза. — А настоящих? Ибики смотрит на Наруто пристально пару минут. Они оба молчат и он щурится. Сжимает свои кулаки, те лежат на столешнице прямо у диктофона. Анко смотрит на них и ненароком бледнеет. Она бросает взгляд непонимания на Наруто и тот, поворачиваясь к ней, подмигивает. Она хмурится, сжимает стакан пальцами сильнее, и говорит резко: — Тебя не должна касаться личная жизнь следователей, дорогой! — во взгляде ее кроется нескрываемая угроза. Заткнись, Наруто. Ты слишком часто лезешь туда — куда тебе лезть не надо. — Достаточно. — Ибики отвечает сухим голосом. — Да? — Наруто удивленно хлопает своими глазами, — а вы точно уверены, что именно этому достаточному количеству стоит доверять? Вы точно в этом достаточном количестве уверены? — он спрашивает низким голосом: — Вот у меня друзей по пальцам рук пересчитать, а близких — по одной. — Он рассматривает свои ладони, загибает два пальца. — Два, нет, три…или четыре — он наклоняет задумчиво голову, — насчет четвёртого не уверен еще. — Уверен. — А у вас, Анко? — Наруто кивает удовлетворенно на услышанный ответ, — тоже таких людей — достаточно? — Нет. У меня меньше. — Отвечает ему женщина коротко. — О, да? А почему? — Наруто наклоняется на своем стуле ближе, — раньше было больше? — Продолжай чертов допрос, Узумаки, — Анко отвечает ему грубо. — С ними что-то случилось? Может они ушли от вас? — Наруто облизывает свои губы, — или их кто-то забрали у вас…или может…умерли? — Наруто не может сдержать своей улыбки и Анко вскрикивает. — Продолжай чертов допрос, иначе полетишь в ебанный карцер! Ты понял меня? — она дышит быстро, сбивчиво, и стаканчик, который до этого держала в руках, ударила дном об стол, разбив его и разлив кофе. — Хорошо-хорошо, — мужчина с повинной поднимает свои руки к лицу, — я же просто спросил элементарные вещи по отношению к вашим социальным связям, а вы реагируете так, будто я поинтересовался, кого вы трахали прошлой ночью и зачем, — он выдыхает устало. — Хорошо… Продолжим. Наруто освещает фонарем комнату, точнее это больше было похоже на отсек в проходе, и осматривает стоящие там предметы. На первый взгляд это казалось обычным хламом, ничем не примечательным. Любопытство взяло верх, и он зашел внутрь. Свет фонаря мельком пробежал по всей комнате и Наруто ступил дальше. В комнате стоял запах ужасной сырости и тухлятины. — Господи, — он подносит ладонь к носу и давится прелым воздухом. Воздух вызвал рвотный позыв и он наклонился немного вперед, чтобы не выблевать всю выпитую воду. — Ну и вонь тут стоит. — Он кашляет и достает судорожно воду с рюкзака чтобы отпить пару глотков. — Что тут воняет так? — Глаза заслезились и Наруто, ступая еще пару шагов вперед, спотыкается обо что-то и падает. — Блядь! — разносится эхом крик и он видит, как фонарь откатился в сторону. Голова от удара закружилась, и Наруто, поднимаясь на ладони, вскрикивает еще громче. — СУКА! — перед его лицом валялась дохлая и разлагающаяся крыса. — Шестьдесят три, — Мадаре кажется, он уснул, вздрагивает от своего же голоса — он закемарил, но продолжает считать. Ему ужасно холодно, он давно не чувствует своих ног, пытается растереть обледеневшие пальцы руками — тщетно. — Шестьдесят семь, — второй Зецу скалится в подобие улыбки и помогает считать Мадаре в этот день, проводя своей рукой по волосам Мадары и отслаивая кусок волос еще. — Смотри, какие длинные и густые! — он вертит кусок волос мальчика в руках и тот кривится. — Мне бы такие длинные и крепкие волосы! Увы, — Зецу откладывает их в кучу, — у меня никогда не было волос. Одна сплошная алопеция! Наруто по итогу встал. Осмотрел комнату и провел рукой по цепям, те давно покрылись ржавчиной. Берет в руки ошейник и откидывает его в сторону. — Что тут происходило вообще? — он отступает на шаг и проводит фонарем в сторону закрытых банок на полке, — а что это? Минуту ему хватило до осознания того, что в банках на полке были запечатаны в формалине настоящие волосы. Черного цвета. В других зубы. Наруто осматривает с прищуром находку и бледнеет. Трясущейся рукой берет ее, берет нехотя вторую и дергается с криком. Те падают на пол и разбиваются. — Сука. Сука, — ему стало плохо резко, — дыхание выбилось из грудной клетки и поднялось давление, — это человеческие. Зубы и глаза растеклись прямо по полу. — Семьдесят два. Так уж и быть, я вместе с вами посчитаю. Мадара смотрит на ухмылку Индры вымученным взглядом — тот стоит прямо у стены. Зецу разбежались куда-то с противным писком. Он подходит к мальчику и движением руки с воздуха достает каких-то насекомых. — Это пиявки, — он подносит одну прямо к носу Мадары и тот от бессилия и голода, думает, что теперь это надо есть ему. — Нет. — Индра хохочет, — это не для применения внутрь. — Мадара отводит взгляд в сторону. Смутился. — Это для применения снаружи, — он кладет пиявку на лицо мальчика и грубо укладывает его тело на пол ладонью. — Они имеют целебный эффект. Так твой организм по крайней мере будет избавляться от яда быстрее, чем избавляется сам. Наруто отступает назад, хочет выйти оттуда и ударяется спиной об другую полку. Поворачивает туда фонарь. Полка и так держалась на соплях, а от удара обрушилась, и множество банок начали падать на пол, разбиваясь. Вспышка в голове — от огромного эха падающего стекла по всей комнате. Писк. Гул. — Хватит! — Узумаки пятится назад. — Перестаньте! — гул превращается в настоящий смех. Он распахивает свои глаза и видит, как от света фонаря отражаются. Человеческие обрубленные пальцы. Они скатываются по полу и Наруто истошно кричит. Человеческие кишки упали и превратились в кашу. Сердце человека растеклось по поверхности пола. Яичники. Пораженный мозг он так и не заметил. Трупы крыс, которых законсервировал кто-то — огромное количество. Добила его кисть руки. Его вырвало. Прямо там на пол. Он с истошным криком выбегает оттуда и бежит дальше по коридору — лишь бы не огладываться назад. Где отсюда ебанный выход?***
Безмятежность сна прерывал резкий шум, словно что-то упало, отчего девушка дернулась и сразу же поняла, насколько сильно отлежала свою шею. Мышцы шеи тянуло, они затекли и забились. И, кажется, их продуло. Ино поднимается аккуратно с пола на корточки, смотрит на спящую Карин на полу, накрыты они были старыми пледами, которые ночью нашли в комнатах, и так и уснули, скорее всего — не дождавшись пока ребята подадут какой-то сигнал. За окном стояла темень — следовательно, была еще глубокая ночь и до рассвета оставалось парочка часов. Она перенимает в руки бутылку воды, пьет жадно ее — после вина сушит. Она аккуратно подползает на коленях к открытому подвалу, с которого еще и задувать начало. Прислушивается — никого. Проверяет свой телефон — тоже не звонили. Садится на колени и пытается промассировать виски и размять шею — болит все тело ужасно. Точно. Был же шум. Карин не будит — лучше они будут спать поочередно и сторожить друг друга — нежели иметь одинаковый ритм сна. Она встает наконец, проверяет входную дверь — та намертво закрыта. Хорошо. Смотрит в окно сквозь старую штору — темнота. Все дома в округе погрузились в сон и свет нигде не горит. В первую очередь надо проверить первый этаж. Она накидывает на себя кофту, старую, на пуговицах, вероятно, принадлежавшую бабушке Наруто, та была вязанная и пахла старческой вонью от скопившейся в доме сырости, затхлости и каких-то ноток аэрозоля от моли. Берет в руки кочергу — на всякий случай, и идет в сторону комнат коридора. Проходит мимо огромного зеркала — кидает на него свой взгляд. — Господи, выгляжу, как дерьмо из канализации, — она выдыхает и идет дальше. Тени зеркала переползают за ней и скользят от фонаря следом. — Как же тут холодно. Мы что, окна забыли закрыть? Проверяли же…вроде. Замечает на кухне открытое окно, с которого, скорее всего, задувает тоже, тем самым образуя сквозняк. Выдыхает обреченно и с силой захлопывает его. Осматривает кухню. Идет дальше — тишина. Подходит к последней комнате и видит эти фотографии на стене. Странно, что она их не замечала все эти дни. Присматривается и светит фонарем на них. — Пансионат для детей имени Буцумы Сенджу, — читает надпись и смотрит на год. — Ничего себе, — охает, — фото сделано около сорока лет назад, — оглядывает пожелтевшие лица детей, стоящих около старого мужчины, осматривает дом, этот самый, в котором они сейчас и находятся, и выдыхает. — Ладно, надо проверить второй этаж и пойти спать дальше. — Отводит фонарь в сторону окна, щурится от отражения света, и идет дальше. Не замечает, как за окном стоит девушка, которая смотрит на нее и движется дальше за стеной следом за ней и моментально пропадает из отражения стекла. Ино берет в руки фонарь, освещает углы — мало ли крысы бегают или еще какая-то дрянь. Поднимается на второй этаж, пока скрипит под ее весом лестница и кривится от неприятного звука древесины. Доходит до первой комнаты, в которой спали Неджи с Хинатой. Комната встречает ее только тусклым освещением, которое появилось сразу же, как она щелкнула пальцами выключатель. Пусто — нет вещей. — Может, они просто уехали и все, — проносится мысль в голове Ино, — убью их, если они свалили и оставили нас тут одних. Это ж надо было так пересрать и, — Ино дергается от очередного шума в дальней комнате. — Блядь! — вскрикивает и отходит от двери. Стук продолжается. Она держит кочергу и идет в другую комнату. Равномерный шум продолжается — словно что-то бьется об стену ритмично. Она пробегает мимо других комнат, пока тени равномерно окутывают стены за ней, и добегает до последней комнаты, в которой спали Наруто и Саске. Там везде разбросаны вещи и даже остался их запах. Она включает свет и видит настежь открытое окно. Оконная дверь от сквозняка то доходит до своей петли, то отходит и ударяется прямо о стену. — Блять, мы что, тут окно забыли закрыть? Пиздец, — девушка выдыхает, успокаивается. — Ладно, нет тут никого, просто твоя воспаленная психика от всего увиденного раньше напридумывала уже всякого дерьма спросонья… — она сжимает кочергу и подходит к окну. Обходит кровать, ухватывается руками о подоконник и, отложив кочергу на перину… Захлопывает окно. — Так-то лучше, — окно захлопывается и свет в комнате резко тухнет. — Блять, отлично просто, — она начинает закипать, — ебанные лампочки перегорели. — Поворачивает ручку окна, так, чтобы закрыть его. Что-то упало. Ино замирает, держась за ручку. По спине пробежали неприятные мурашки и она, сжимая кочергу автоматом поворачивается назад. Никого. Фонарь держит в руке. — Ебанный старый дом, блять нахуй, рушиться! — она браниться и идет назад, спотыкается и падает на пол, фонарь выпадает с рук и откатывается, кочерга осталась лежать рядом, она ударилась локтями, шипит от боли и пытается нащупать руками то, об что споткнулась, — что, блять, они тут оставили на полу! — Она тянется за фонарем, по полу ползет, растирает ладонью больное место удара и наконец ухватывается за фонарь пальцами. — Да сука… — пытается ухватить фонарь, но он не дается. — Что за… Тут же замирает, ибо понимает, что откатившийся в сторону двери фонарь зажат и отбрасывает свою тень свечением на стену. И на стене красуется тень. — Карин, нихуя не смешно пытаться меня напугать таким методом, убери ногу с фонаря! — она поднимает свою голову и… — Саске? — лицо вытягивается от удивления, — блять! Ты меня напугал, да и что ты вообще… — Ты тут будешь ползать на четвереньках или тебе помочь? — Саске протягивает ей руку и помогает встать. — Ударилась? Ино выдыхает и кивает. — Да, споткнулась обо что-то там на полу. — Она трет место ушиба. Тут еще свет вырубило везде. — Да, я заметил, услышал шум и пошел искать тебя. Карин спит там на полу, не хотел будить, Наруто остался с ней. — Саске говорит спокойно, — давай, пошли. — Да, я сейчас только посмотрю, что там на полу было, что-то острое, тут можно спокойно разрезать ногу от этой хрени. Это ваше что-то? — она отходит назад и светит фонарем на подсвечник валяющийся на полу. — Это тут откуда? — она сжимает его руками, вертит и смотрит на него удивленно. — Саске, тут какой-то старый подсвечник валяется, посмотри, — она устало протягивает ему. Саске перенимает его в руки и озадаченно смотрит, пока Ино светит фонарем на него. Тут она проводит по нему взглядом, странная мысль помещается в голове. На Саске ни царапины, он же спустился в подвал и упал. Она освещает фонарем его ногу — не вывернута и ей становится не по себе. — Саске, — она сглатывает и отступает на шаг… Лестницы не было, если только ребята не вернулись, но она бы точно услышала голоса внизу. — А ребята уже вернулись? — Она пытается придать голосу уверенности, пока Саске отворачивается с подсвечником и идет в сторону двери. — Нет, — слышится сухой ответ. Он останавливается и смотрит на Ино, — а что такое? Пошли уже, тут холодно пиздец и темно. Надо еще окна в других комнатах закрыть нам. — Я их закрыла. — Ино нервно смеется. Сжимает кочергу. Подходит на готове к Саске и с выдохом спрашивает. — Саске, как вы выбрались с подвала, если лестницы не было? Блять, ну пожалуйста. Саске, ответь мне, что я не параноик, и вы нашли лестницу внизу. Пожалуйста, скажи мне это, я не ебнулась и это ты, и мы скоро поедем домой. Саске стоит, держа подсвечник в руке, и наконец отвечает совершенно другим голосом. — А ты смышлёная девушка, — он усмехается, и Ино, замахиваясь кочергой на него, резко, от испуга замечает, что Саске смотрит на нее с интересом. — Ты правда думаешь, что эта штука тебе поможет? — Карин! — кричит Ино, целясь в голову Саске кочергой. Тот перехватывает ее, Ино держит ее, понимает, что силы не равны и, опуская кочергу, толкает Саске и бежит в сторону коридора. — КАРИН! — разносится крик по всему дому, — ПРОСНИСЬ! ПОМОГИ МНЕ! — она добегает до лестницы, как ее кто-то хватает сзади и зажимает рот. Она прокусывает его пальцы и вырывается, орет. — Отъебись от меня! Отъебись! Что ты сделал с Саске? — Мужчина тащит ее от лестницы назад, она бьет его локтем в солнечное сплетение, охает от боли. Будто ударила не по костям, а по стали. — Карин тебя не услышит — она очень крепко спит пока что, — мужчина отвечает со смехом, — и слава богу. Ино брыкается, он начинает ее душить, она ухватывается за стоящую вазу в коридоре, тянется до нее пальцами, те скользят и она со всхлипом понимает — не успевает ухватиться. Бьет его ногами. Они падают на пол. Ино ударяется головой об пол, перед глазами летают мушки. — КАРИН! ПОМОГИ! КАРИН! — она задыхается с криком и ползет в сторону подсвечника. Резко вскрикивает от ужасной боли — ей вывернули лодыжку. — СУКА! — Да не рыпайся ты. Не поможет тебе никто, — шипят со спины ей. Он доползает до нее, набрасывается со спины и Ино, наконец ухватившись руками за подсвечник, бьет прямо им в висок. Попала. Мужчина охает и хватается за лоб. — Ах ты сука! — его голос видоизменяется и кровоточащая рана закрашивает одну часть лица, — ты не достанешься этим уродам, которые забрали моего брата! Ино отползает назад, держится за стену рукой, держа подсвечник и плетётся в самую дальнюю комнату, надо закрыть ее, и думать, что делать дальше. Как вариант, открыть окно и вылезти — мешает только ебучая вывихнутая нога. Она со всхлипом захлопывает ее. Пока снаружи с криком пытаются выбить дверь. — Надо что-то потяжелее, — она судорожно ищет руками предметы в темноте, комнату освещает только лунный свет. — Надо что-то, чем его можно прикончить и выпрыгнуть в окно. Она открывает его, жмурясь от боли в ноге. Ухватывается за вазу алюминиевую. Хаотично. Мысли ведут потоком в голове и дверь выламывают. Набрасываются на нее, они снова падают на пол. — Ты слишком буйная шваль, — мужчина цепляется за нее своими руками и резко бьет ее головой об пол, — из-за всех вас я не могу забрать своего брата! — Отъебись ты от меня! — Ино сжимает его руки своими, начинает задыхаться и пытается вдохнуть. — Отъебись, кусок ты дерьма! Она не может задохнуться тут и умереть от рук непонятно кого, пока Карин там одна и непонятно что ждет ее — она накачена чем-то, это точно, если до сих пор не проснулась, и она не даст девушке умереть так тупо во сне. Они решили попробовать ночью сначала — и она не позволит какому-то мудаку рушить планы на ее счастливую жизнь с человеком, который любит ее и ждет. Ино задыхается, ее пальцы выгибаются на полу в судороге, сердце стучит как бешеное и слезы выступают на глазах. Внезапно начинает думать о папе. Папа всегда защищал ее от всего, гладил по ее блондинистым волосам пока она засыпала, будучи маленькой, и шептал успокаивающе: «Я с тобой, мой ангелочек. Спи крепко — папа будет тебя всегда оберегать.» Она задыхается, пальцы рук мужчины сжимают ее гортань, ей катастрофически не хватает воздуха. Мама… Она смаргивает и, кажется, слышит от шума в ушах, как на периферии сознания мама ей что-то говорит… — Доченька, вставай, — мама шепчет ей на ухо нежно, и Ино открывает свои заспанные глаза. — Просыпайся, доченька. Скоро рассвет. — Мам, а можно я еще полежу немного в кровати? — маленькая Ино отвечает жалобным тоном, смотрит на маму из-под одеяла и улыбается сонно, — тут так тепло и хорошо… еще пять минуточек, мам. — Солнышко, — Мама отодвигает одеяло в сторону, — ты и так уже проспала немного, давай поднимайся… Папа приехал, сегодня у вас экскурсия на его работу, ты же так хотела поехать. Вставай. — Вставай! — слышится крик в ее ушах, она резко открывает свои глаза, смотрит на подсвечник. Не может дотянуться до него. Нет, кусок ты дерьма, она тут не задохнется. Она сжимает свои пальцы в кулак и цепляется в лицо мучителя ногтями — сжимает их до крови — кожу и второй рукой надавливает на глазное яблоко. Как папа учил? — Хватаешь вот тут, палец немного в сторону и надавливаешь под правильным углом. Да, вот так. — Отъебись! — она кричит сквозь удушье, хватка с криком ослабла. Рука отрывает кусок с лица и Ино в ужасе понимает — это слез кусок кожи. — Отъебись! — Она откидывает мерзость в сторону, стараясь не думать что только что сняла с человека кусок кожи, цепляется снова и вырывает еще кусок. Лицо слазит, слышится крик и она понимает, что под слоем кожи бледного окраса, как у Саске, видит загорелую, персикового отлива. Глаз вытек, крики смешались. Ино отталкивает его ногой в лицо со всей силы и пытается отползти в сторону подсвечника. Нападающий сжимает свое лицо, пытается вытереть непонятную жидкость, и орет: — Ах ты сука! — он хватается за свое лицо и смотрит на девушку яростным взглядом. — Ты испортила очень дорогую кожу! Ино трясёт, она подползает в сторону, оглядывается на мужчину и видит перед собой карие глаза, яркий кристально чистый цвет и вскрикивает от ужаса. Урод преобразился — его лицо наполовину изуродовано и искажено на две части. — Ты не Саске, сукин ты сын! — орет Ино и уже ухватившись за подсвечник вскрикивает от ужасной боли. Урод со всей силы ударил чем-то по ее руке и сломал ее. Перед глазами заискрилось. — Конечно, я не Саске, только какая разница? — он со всей силы бьет вазой по спине Ино и она падает снова. Вскрикивает от боли, падает на пол, из губ течет кровь. — Ты уже не успеешь об этому никому сказать — потому что сдохнешь раньше, чем сможешь выдавить из себя хоть что-то, — он подходит к задыхающейся девушке. Она лежит, сжимая сломанной рукой пол и медленно дышит. Поднимает ее за волосы над полом и говорит: — Ну что, выдохлась? Ино, сжимая губы от боли, резко дергает сломанной рукой, замахивается ей и со всей силы втыкает зажатый кусок разбитой вазы прямо в брюхо. Крик, она надавливает и через собственную боль вжимает кусок фарфора глубже, в сторону селезенки. Он отпускает ее резко, она падает, у нее остались секунды доползти. Перед глазами все плывет, тело трясет и она, сжимая подсвечник рукой, с выдохом разворачивается на крик и орет сама: — Отъебись от меня, блять, я не по мужикам, урод ебанный, и уж тем более не по бдсм! — бьет в висок со всей силы подсвечником. Удар. Мужчина упал. Она заносит его еще раз и теперь со всей силы бьет им по колену — хруст, сломала. Пытается отдышаться, хватит только на третий удар, на этот раз острием целится прямо в грудную клетку. — Сдохни, тварь! — удар. Подсвечник проткнул легкое. Она ползет в сторону открытого окна. Сломанная рука свисает, плечо ноет. Она не ощущает тела. Он, кажется, попал осколком ей в бок, переводит взгляд на измазанную одежду — насрать. Смотрит в сторону открытого окна и, перелезая через него, с выдохом прыгает. Ей надо просто спасти Карин. Надо. Упала прямо на бетон. С шумным всхлипом, пытается открыть глаза. У нее кажется воздух из легких выбило и она сломала себе ребро. Боль невыносимая, теплота обжигает бок, кажется, все-таки этот урод проткнул ей ребро или ниже. Она пытается ползти. Ничего перед собой не видит. — Карин, — мысли хаотично скользят в голове. — Надо Саске помочь. Они там в подвале. Сай, он же не узнает, что случилось, если приедет. Мне надо… — она понимает, что постепенно начинает не ощущать собственного тела, и головы в том числе… — Мне надо встать. Вставай! — она убеждает себя, ползя еще пару сантиметров. — Пожалуйста. Ну же. Вставай! Тело ее не слушается. Она всхлипывает, всхлип выходит бульканьем крови изо рта. Она медленно начинает смеяться, от вздрагивания тела боль становится еще сильнее и приводит ее в сознание, корчится и ползет дальше в сторону угла. Ей просто надо доползти до двери и разбудить Карин. Ей нужно убираться отсюда. Не важно как — ей надо бежать. Силы заканчивают от подскочившего адреналина и она утыкается лбом о сырую землю, огромная пелена усталости начинает укутывать все тело. Слабость вперемешку с ненормальной болью. — Помогите… кто-ни… — она шепчет, продолжает ползти и понимает, что сейчас потеряет сознание. Перед глазами все застелило красной пеленой — даже луна на небе стала красная. Смаргивает. Красная луна — бывает же такое. Все медленно окрашивается в красный, вероятно, у нее лопнули в глазах капилляры. Слышен какой-то вой в лесу, не хватало, чтобы на запах крови пришли животные и сожрали ее — лучше было бы сдохнуть в доме, а не быть сожранным кем-то. Она выдыхает, делает рывок еще раз, втыкает ладонь в стекло в боку, оно там острием и осталось — резкая боль приводит в сознание. Так, еще доползти. Хотя бы пару метров. Рывок рукой и она пытается тянуть руками свое же тело. Насколько же она тяжелая — она поняла только сейчас, пытаясь тащить свое же тело, ползя по земле. Тянется пальцами и ухватывается за угол дома — хорошо, сейчас надо сделать еще рывок и она с криком выдыхает. Ноги онемели — она не чувствует их. — Пожалуйста, — слышится мольба, — ну пожалуйста…двигайся, — утыкается лбом о землю опять и плачет. — Не отключайся. Не сейчас. — Она упрашивает свой собственный организм работать. — Я никогда тебя больше не буду насиловать рвотой или диетами, я блять обещаю, только, пожалуйста, дай мне еще побыть в своем теле немного. — Она через крик боли сжимает угол дома и тянет тело на себя. Ей кажется…кажется будто луна на небе не одна. Периодически отключаясь на пару секунд, приходит в сознание и ползет дальше, сжимая губы до мяса. Угол дома миновала. Тянется рукой до крыльца. Силы кончились. — Сука. Ну еще немного, — мысли стали потоком мольбы себе же, — ты сильная, ты сможешь еще чуть-чуть, — но понимает, что все — больше не может. Потеряла слишком много крови и единственное, что слышит теперь в ушах — сильный шум. Ледяную волну вперемешку с теплом — приливы по телу. Поднимает голову к луне. — Надо же…их две. Белая и красная, — она выдыхает и затуманенным взглядом опускается лбом вниз, — две луны. Красиво, однако, если бы не было так ужасно, — она пытается поднять еще раз и замертво падает на землю. Руки больше не держат тело. — Пожалуйста, кто-нибудь… прошу, помогите мне, — она скулит. — Помогите мне, помогите Карин. Я все отдам. Только помогите мне спасти ее… Мне надо доползти, мне надо… Я… — ее голос превратился в свист из легких, которые начали кровоточить изнутри еще больше. Она срыгивает сгустки крови и понимает — что так и не доползла до крыльца. — Я не могу больше. — Мысль приходит спокойным голосом в ее голове. Оценочным, своим, холодным и нейтральным. — Я умираю. Я сейчас умру на этом ебанном крыльце, захлебнувшись в собственной крови, твою ты мать.***
— То есть вы разминулись тогда? — уточняет Ибики, смотря в глаза Наруто, перерывая его повествование. — Да, мы разминулись и пошли каждый в свою сторону, — Наруто положительно кивает ему и смотрит на время снова, — другого выбора у нас не было попросту. — Тебе не было страшно идти там одному с фонарем? — Ибики поднимает свою бровь недоверчиво и записывает показания на всякий случай и на бумаге, фиксирует их и опять переводит взгляд на заключенного. — Честно ответить? — смеется Узумаки и ловит кивок в свой адрес, — блять, да очень страшно было, вам бы не было, если бы вы шли в темном коридоре подвала с одним фонарем в поисках своего брата и друзей, которые хрен знает куда пропали и единственное, что вы нашли в доме, так это огромные пятна крови на полу? Конечно, я боялся, — он смотрит на следователя спокойно, — да я триста раз, как вошел туда, пожалел уже о том, что вошел. Все время оборачивался назад на каждый шорох, от капающей воды дергался, стирал ее ладонью, и постоянно слышал, как от адреналина мое сердце стучит в ушах. Мне было страшно, что все это рухнет в ебеня в один момент и я даже не успею понять, что произошло, как буду покойником. Мысли в голове моей витали разные… — Как долго ты шел? — Ибики спрашивает следующий вопрос и пытается начертить свою собственную схему подвала, исходя из рассказа Наруто, тот бросает взгляд на его чертежи, но, пока это никак не комментирует. — Час примерно, я не считал, я просто шел и единственное, о чем я думал, — он выдыхает и сжимает в руках свою любимую зажигалку, чиркает ей и закуривает снова, перехватывает пальцами сигарету, выдыхая дым, до этого пропустив его через легкие и прикрыв в удовольствии глаза, — думал, как хорошо было бы, чтобы все это мне приснилось, оказалось бредовым сном, и думал о том, как выйти оттуда поскорее. — Ты нашел выход, раз шел час? — рука, держащая карандаш, замирает и Ибики смотрит на Натуро пристально. — Нет, — он смеется, будто от чего-то крайне нелепого, — не нашел, но я остановился, так как нашел кое-что другое, — он затягивается никотиновым дымом опять, и выдыхает спокойно. — Не понял, — Ибики переводит на него хмурый взгляд и резко дергается от пищащих часов на стене, электронных, которые только что оповестили присутствующих в комнате о том, что прошел еще один час. — Я нашел комнату… Точнее, — он выдыхает и думает, как правильнее ему это описать, увиденное описать, — я нашел настоящую камеру для заключения. Она предстала перед мной в одном из проемов, когда я остановился и увидел, что и оттуда идут две маленькие двери в стенах. Любопытство взяло верх, и я зашел внутрь… — Этот еще не сдох? — голос надзирателя звучит над головой Мадары. Он контужено сжимается и понимает — по сути, он даже сжаться нормально не может больше. — Господи, — второй хватает мальчика за подбородок грубо, — в чем твоя рожа? Она у него разлагаться что ли начала? Ну и уродство! Посмотри на это! — он кричит своему напарнику и тот подходит, — у него все лицо и руки в каких-то точках. — Может это ветрянка? — осторожно отступает напарник и кривится от отвращения. — Сейчас как раз эпидемия пошла этой заразы. — Даже если она — сдохнет быстрее. — Довольно хмыкает второй. — Александр уже подготовил кочергу? — Да, — напарник курит его в сторонке табак. — Все готово! Можем начинать… — Ну, что? — главарь банды смотрит на Мадару с весельем. — Встали и пошли — украсим тебя нашим последним подарком. Надевает на шею мальчика цепь и застегивает ошейник. — Будешь ползти, на руках точно не понесем. — Восемьдесят, — Зецу кричит ему на ухо, — девятый десяток пошел уже. Ничего себе, а ты держишься тут! Давай, еще один день, ты сможешь. — Мадара слышит голос крысы в своем сознании и открывает глаза от тепла расползающегося по телу. Он открывает свои глаза и в них отпечатывается настоящий огонь. Он потрескивает в каменном камине. Мальчик лежит прикованный цепями к какой-то доске. Дергает рукой и понимает — тщетно. Наруто бежит вдоль коридора и понимает — выдохся. Останавливается, чтобы отдышаться. Подводит свет фонаря назад — никого. Он тут только один — и больше, кроме дерьма в комнатах, ни единой души. Ни друзей, ни брата. Ни Саске — никого. В проеме коридора открыты две двери. Наруто оборачивается назад и заходит внутрь. Надо хоть немного отдохнуть — сколько он не спал уже? Сутки? Мозг не соображает. Он устал. Он больше не может идти. Выдохся. — Я просто немного посижу, просто немного передохну и пойду дальше. Совсем немного, — доходит до стены комнаты и бессильно спускает вниз по ней спиной. Комната, в отличие от той, обычная. Стоит одинокий камин в углу. Огромная кровать из железа — старая и давно сломанная, прогнившая насквозь. Держится на соплях. Наруто устало освещает каждый угол комнаты. Даже уже не вникает в то, что видит. Вот перед ним какая-то доска в углу. На стенах висят какие-то иконы. Иронично, что в таком месте могут висеть иконы. Те покрыты слоем пыли, но даже сквозь него просвечивается позолоченный ободок прижавшей к себе младенца — Девы Марии. — Просто немного, немного… — он медленно сползает на пол и утыкается лбом о землю, — немного поспать. — Да не торопись ты, — звучит незнакомый голос. Мужчина в маске гаркает на него, — придет еще твоя очередь. — Впервые в жизни вижу, чтобы кто-то так нетерпеливо ждал своей метки. — голоса смешались. Мадару тошнит. В ушах звон стоит. Голова ватная. Ужасно хочется спать. Он уже и не знает, когда нормально спал последний раз. Дремал часто — но спал. кажется, он не спал вообще последние месяцы. — Помолимся нашему Богу перед началом, — мужчина опускается на колени перед какими-то странными предметами у камина. — Садись! — А твой бог, — смеется второй мужчина, указывая на икону с изображением святой Матери на стене, — посмотрит. Ты можешь помолиться ей. Все честно! Мадара замечает икону прямо перед ним на стене, и хотел бы дотянуться до своего креста в этот момент, но не может. — Только, если твой бог на самом деле существует? — мальчик, кажется, задремал опять и резко открывает глаза. — То тогда ответь мне, малыш, почему он допустил все это? — он держит в своих руках крест Мадары и с насмешкой опускает. Срывает. — Сначала мы сделаем все, как надо. Веру другого надо же уважать… Мадара успевает лишь заметить, как его крест прижимают к его ребру, поднимая его лохмотья, и следующее, что произошло — крики навсегда запечатались в стенах этой комнаты. — Восемьдесят один… Раскаленной кочергой его крест прижимают к ребру и Мадара наконец-то кричит. Металл разъедает его кожу прямо под исхудавшим ребром, такое ощущение, что сейчас ребра сломаются от жара пополам. Он бьется в конвульсии, все тело трясет. Дергает руками под смех мучителей, но из-за цепей никак вырваться не может. — Развяжите его! Пусть полежит на полу! Капля воды медленно, чертовски медленно отделяется длинной нитью от основания потолка и, когда ее больше ничего не сдерживает, медленно падает. Приземляется и как-то слишком громко соприкасается с поверхностью, точнее, с кожей человека, который лежит, сжавшись на полу в каких-то грязных тряпках. Кап. Еще одна капля отделяется от огромных перил у самого потолка какого-то мрачного подвала. На этот раз падает прямо в лужу, которая разрослась на сырой земле. Кап. Тело дергается от этого мерзкого звука капающей воды, и, кажется, момент пробуждения близок. Медленно просыпается. Наготу прикрывает только кусок ткани, свисающий с бедер, и длинные волосы, похожие больше на паутину. Они прилипли с грязью к отвратительно исхудавшему телу. Очередная капля летит прямиком с потолка и приземляется на щеку скрученного то ли животного, то ли человека. Он дергается опять и открывает свои глаза. Ресницы дрожат, пальцы сжимают влажную холодную землю, грязь от которой давно уже обрела свое место под ногтями. Кап. Он резко поднимается, держа кусок разбитого стекла, и приползает к стене, трясется весь и почти ничего не видит в темноте. Лишь поднимает руку вверх и обороняется этим жалким осколком — единственным, что у него осталось. Сразу сжимается от ужасной боли по всему телу, что неудивительно: если бы в камере был свет, на теле можно было бы различить множество кровоточащих ран от хлыста, гематом и в целом побоев различной степени. Один его глаз полностью заплыл кровью и отеком, губы давно разбиты. Он сглатывает. Ужасно хочется пить. Но ничего. Прислушивается сквозь дрожь и пытается понять, остался ли тут еще хоть кто-то. Тишина. Лишь какой-то странный звук падающих на пол капель. От них мороз на коже. Никого нет больше. Выдыхает и утыкается затылком в бетонную стену, прикрывает глаза, пытается облизать губы хоть как-то, но попросту не может открыть рот. По крайней мере тихо и этих мерзких голосов вокруг больше нет. Пытается встать, но падает на колени: режет в правом боку ужасной болью, будто-то в этот момент кожа на нем начала расходиться по швам из открытой раны. — Что за… — воспоминания резко возвращаются в голову и он зажимает свои уши руками. Поднимает голову и вздрагивает. Эти уроды специально притащили сюда зеркало. Огромное, блядски вычурное, в огромной раме — зеркало стоит прямо перед ним во всей красе. Отдаленный свет огоньков худо-бедно освещает лишь часть этого гиблого места. Подсвечники тут всегда любили. Подсвечников у этих выродков было много. Он старается не упасть от внезапного приступа тошноты и боли. Проводит пальцами по свежей ране. Скорее всего, там будет заражение. Огромный ожог, сделанный со вкусом. От боли и голосов в голове падает снова на пол. Его опять тащат куда-то что-то вкалывают ему — Мадара задыхается снова. — Слушайся папочку своего, сученыш, и больно не будет, — слышится мерзкий фантасмагоричный голос, и человек вздрагивает. Звучание просачивается сквозь стены и вызывает новую волну отвращения, струящуюся по коже. — Ах да, точно! — смех прожигает перепонки. — Твой папочка сдох! — едкое хохотание звучит сильнее, и вот слышатся овации неизвестных, их хлопанье… Становится тошно. — Никто тебе не поможет, даже молитвы твоему богу, отродье! Бога нет! Есть, говоришь? — журчащий гогот просачивается все глубже. — ТОГДА ДАВАЙ ПОСМОТРИМ, ПОМОЖЕТ ЛИ ОН ТЕБЕ СЕЙЧАС! Наруто сопит. К нему подбегает крыса обнюхивает его и с писком убегает в сторону от отчетливых шагов в коридоре. Мужчина не слышит — отключился от накатившего прилива усталости после резкого скачка адреналина в крови. — Ну вот, — готово. — Твою веру мы запечатали на века в тебе самом. — А теперь. Нет-нет, не отключайся. — Его рот и нос накрывают вонючей тряпкой, отчего Мадара так и выпал из реальности. Закашлял. На его ребре красуется выжженный знак католического креста. — Теперь мы перекроем твою ебучую веру единственным богом. Раз твой никак тебе помочь не может, — он слышит эти слова на. — Восемьдесят пять. — Мадара бубнит себе под нос, — восемьдесят… — Пять. — Зецу показывает ему палец вверх. — Молодец. Ты правильно считаешь. — кроме Мадары никто его и не видит. — О, ты считаешь сколько дней ты тут пробыл, молодец, — хвалит его мучитель. — Только по сути твоя считалочка ничего тебе не даст, малыш, — они втроем подносят раскаленную кочергу с шестиконечной пентаграммой, и Мадара, бросая на нее измученный взгляд и пребывая в пьяном состоянии — они его накачали чем-то, даже больше не кричит. Он сорвал свой голос. Больше кричать не может. — Восемьдесят… — конец раскаленной печати накрывает старый шрам на теле, еще не заживший, и Мадара, дергаясь все телом, сжимая свои губы настолько сильно, что рвет их зубами. С кровью во рту от боли и отчаянья, от понимания, что только что это уродство прижгли снова на нем — перекрывая крест. Выдыхает. — Шесть. — Вот теперь лучше, — его рану трогают пальцами. Ощупывают, — ты один из нас. Теперь можешь спокойной подыхать от понимания, что вера тебе не помогла никак. — Этот держался лучше, чем его брат. — Ну конечно, это же Учиха Мадара. Мать его статус не позволяет, — он отстегивает руки и ноги мальчика с тисков. Мадара падает бессильно на пол лицом вниз, — ударить в грязь в лицом! Уведите его. Он вырубился. Больше с ним делать нечего. Пусть набирается сил — они ему понадобятся. Спи, Мадара Учиха, — тебе перед самым главным сюрпризом стоит выспаться. — Я зашел внутрь и уснул. — Наруто видит непонимающий взгляд Ибики. — Да. Я просто уснул. На часах отображается время 18:00.***
— Тебе помочь? — Женский, приятный голос внезапно доносится до девушки, она уже не знает, кажется ей это или нет. Открывает свои глаза, пытаясь понять, где она, все перед взором такое же красное, и проводит расфокусированный взгляд на сидячую на корточках девушку прямо перед ней. Точнее — две. Две одинаковые девушки. Сидят и смотрят на нее с интересом. Она умерла уже и видит что-то? Или нет еще — непонятно. Медленно кивает, насколько позволяет ей ее тело — говорить не может. У девушки короткие волосы до плеч, одета она в странный, военный костюм, и придерживает ладонью свою щеку, на ладони красуется татуировка. Два лица вроде — хотя, может так кажется. — Да, неплохо тебя отделали, — девушка рассматривает Ино. — Все-таки тяжело быть человеком, люди хрупкие очень. — Она улыбается ничего не понимающей Ино, — Ой нет, я не глюк, — девушка смеется, — я знаю, о чем ты думаешь. И нет, это не рай или не ад, ты еще дышишь, — она указывает пальцем на сердце, — сердце бьется еще, это похвально. Так жить хочет, что и помереть тебе не дает. — Кто ты? — выдает заплетающимся языком Ино. — Меня зовут Рин, — девушка улыбается в ответ, — я? Ну можно считать, твой ангел хранитель, ты же звала на помощь, вот я и пришла. — Она гладит взмокший лоб Ино своей прохладной рукой. — Я медик, точнее, была когда-то им раньше. Ох, — она с легкостью переворачивает Ино на спину, отчего умирающая Яманака выдыхает и мотает головой, — да, глубоко тебя ранили. У тебя сломана нога, сломана рука, сломаны ребра изнутри и ты умрешь в течении десяти минут. Проткнута одна почка. Не хорошо. — Она проводит рукой по всему телу и оттягивает ее. — Много работы. — Помоги мне. — Ино не понимает, говорит она на самом деле или в своей голове сама с собой. — Умоляю тебя — помоги мне, мне надо спасти подругу. — Ты бы для начала себе помогла, милая, — Рин смеется, — а потом уже думала о друзьях. С такими ранами ты помочь никому не сможешь, увы, никак. — Что ты хочешь? — Ино рассматривает две луны на небе, она давно не ощущает всего тела, лишь одно огромное холодное пространство. Она будто лежит в огромной ледяной ванне голышом, в огромном озере, и озеро от своего течения пропитало вибрациями тело и синхронизировалось с ней. — Место. — Мне надо всего лишь место, — Рин проводит рукой по щеке Ино и целует ее в губы, наклоняется к ней и смотрит прямо в глаза. — Вот тут, — надавливает на сломанные ребра. Иными словами, я помогу тебе взамен на то, что я стану тобой и просто буду разделять с тобой твое тело. Не скажу, что это приятно и гуманно, но и человеком ты больше не будешь прежним точно. Да и вообще, больше не будешь. — Ч…то? — Ино кажется она лишилась рассудка. — Что за бред ты несешь? — она если бы могла, то рассмеялась бы сейчас в голос. Схоже на бред шизофреника. — А ты не веришь, ну хорошо. — Рин резко меняется в голосе и лице. Кусает свои пальцы, до крови и отрывая от себя кусок, выплевывает его в сторону… кусок кожи с ладони. — Да, я знаю, такая манера поведения не для всех, что ж, — она выдыхает и качая головой, заносит руку над девушкой и протыкает ей с размаха грудную клетку, — для начала я вставлю на место твои сломанные ребра и сращу их. Это неприятно — можешь свихнуться от боли, но я предупредила, другого выхода у нас нет. Ино успевает только выдохнуть и в прямом смысле ощущает — как чужие пальцы изнутри шевелятся в ней. Она выгибается, могла бы орала, но, не может. Изнутри в ней шевелится рука. Она внутри. ВНУТРИ МЕНЯ… Оно внутри. Ино начинает трясти. Это невозможно… Это нереально. Она поехала головой от потери крови. — Готово. — Рин вынимает свою руку из ее раны и та резко затягивается, — теперь рука, — она моментально раскрывает кожу девушки пальцами, та рвется, — кости сращивать неприятно, я знаю. Но ты терпи. — Ино ощущает как изнутри ее хватают за кость и она начинает срастаться. Боль адская, тело начинает биться в конвульсиях и Ино мычит. — Мне продолжать? Ино чувствует, что может наконец дышать и с криком выдыхает. Ребра — они на месте, кровь изо рта не течет. Что за ебаная магия? — Так ты согласна? Сейчас я тебя подлатаю, только давай для начала мы сменим обстановку, дорогуша. А потом, я обещаю, мы закончим и вернемся к твоей подружке. Вместе. — Да. — Ино сжимает свои губы. — Да, пожалуйста, — она залебывается в слезах от боли. — Делай что хочешь со мной, только не дай мне сдохнуть. Не дай сдохнуть моим друзьям и Карин. Я все отдам — я клянусь. — Отлично, — мы заключили договор. — Рин отпускает ее кость. Ино ошарашенно смотрит на свою выгнувшуюся неестественно руку, и резко с хрустом вставившуюся обратно. — Его надо узаконить, так что потерпи немного, — Рин смотрит в глаза девушке и та кивает. — Это будет неприятно. Она открывает свою пасть, у нее изо рта торчат клыки, прокусывает свою руку. Отрывает кусок, Ино смотрит дрожа на все это, понимая, что точно свихнулась. Выплевывает кровоточащий кусок своей же руки в ладонь. Берет аккуратно руку Ино, кладет кусок кровоточащего мяса с кожей, подносит это все к ее губам, и обхватывает откусанной рукой вторую руку Ино: — Тебе надо сьесть это. Ино ошарашенно мотает головой и дергается, пытается вырваться, отползти в сторону, но не может. — Я… Я не буду есть. Это же… — она пытается подавить истерический смех. — Это твоя рука. Она же. — Поверь, после тебе это покажется лишь шалостью, — Рин выдыхает, — ешь. Лучше ешь, пока я буду откусывать кусок от тебя. — Что? — Ино хватает траясущимися руками кусок человеческого мяса с кожей. — Что ты? — Запихни в рот, сейчас будет очень больно. Лучше используй как кляп. Я предупредила. Если хочешь жить — ешь. — Рин подносит руку Ино к своему рту и Ино успевает только запихнуть в рот кусок плоти девушки. Переборов рвотный рефлект и слезы, как дергается, выгибается и, глотая субстанцию, бьется в агонии от того что. Что от нее только что откусили кусок ее кожи с мясом на руке. Она попросту потеряла сознание от боли. — Да, — Рин выдыхает и вытирает губы ладонью. Поднимает тело девушки на руки легко, будто та не весила ничего, и смотрит в даль. — Тебе лучше и правда поспать. На трезвую голову или в сознании это выдержали только трое, и все мужчины. Она делает шаг и пропадает с места обитания у дома. Листья шелохнулись.***
Гаара выжидает свою свободную минуту трепетно, и наконец под вечер заходит в камеру Саске в тот самый момент, когда ему по указанию начальства нужно принести в камеру успокоительные, которые после экспертизы нужно пить на постоянной основе. Саске ждет его, сидя на своем стуле спиной к нему, и отвечает: — Заходи, я отдыхаю. — Твои таблетки, — Гаара аккуратно ставит поднос на столешницу у кровати и останавливается за спиной Саске, — что мне надо сделать? Я могу быть еще тут десять минут, и мне придется уйти. Саске медленно встает, подходит к подносу, выпивает свои таблетки и показывает Гааре язык — такие были правила, дать понять работникам, что ты выпил свою дозу на день, под стать как в психиатрических больницах делают. — Мне нужно, чтобы ты сделал две вещи, — Саске говорит тихо, — второе даже больше походит на рекомендацию для тебя. Первое, — он обходит столик и садится на кровать, достает пакет свой, вытаскивает оттуда свежую одежду и переодевается прямо перед ним, — зайти в сектор шестьдесят пять, в третий корпус, в кабинет номер триста четырнадцать, у тебя есть доступ к нему, возьми оттуда папку под номером пятьсот десять и удостоверься, что тебя никто не увидит. Папку надо сохранить. А второе — узнай, кто приходил к Наруто сегодня — это важно. — Саске отбрасывает свою старую майку, Гаара рассматривает его подкаченное тело и шрамы. Оказывается, Саске слажен намного лучше чем Ибики — скрывающая фигуру одежда не дает понять, какого он на самом деле телосложения. Замечает католический крест на груди, Саске натягивает на себя свежую майку. — Ровно в одиннадцать вечера, перед окончанием своей смены, зайди ко мне обратно и передай мне папку, ты положишь ее прямо на кровать, ну и доложи мне о том, кто приходил сегодня к Наруто, я буду ждать тебя. Ты понял меня? Соблюдай время, это очень важно. Не бойся, — он смеется, — я не трону тебя, я сделал определённые выводы касаемо тебя. — Какие? — Гаара затихает. — Признаться честно, — Саске встает и подходит к нему, — я хотел тебя убить в нужное время, думал, ты помеха, — он протягивает ему свою ладонь, — но, после нашего разговора, понял, что могу помочь тебе иначе. Тебя не убивать надо, тебя нужно подтолкнуть к тому, чтобы ты просто принял себя и тогда тебе станет легче. Я ценю искренность. Теперь ты имеешь своего рода иммунитет и мою заботу. Я думал, ты давно хочешь умереть, раз нарываешься на меня, думал, это твой осознанный выбор, но. Ты оказался более интересным персонажем, и даже я тебя смог понять. Что ж, это можно использовать во благо всем нам. Ты хочешь жить и быть собой? Настоящим собой? Вот это заявление. Гаара усмехается — он, сам того не понимая, уберег себя от смерти, вот это странное стечение обстоятельств. — И что же ты сделаешь? Как ты мне поможешь? Хочу. — Гаара наконец отвечает честно. — Я помогу. Сделай, что я прошу — тебя будет ждать там папка, ждет уже давно. Иди. — Саске ложится на кровать и достает книгу из пакета, — соблюдай время, это важно. И не советую тебе меня наебать или сдать. Для твоего же блага, — он говорит это тихо и переворачивает страницу, — я давно имею алиби, а ты — нет. Потому что, если нарушишь мою собственную систему, которую я создавал тут годами — она тебя сожрет. Моя система давно существует в этой тюрьме и сжирает ее аккуратно изнутри, пока я делаю следующий ход. Неужели…вы думали, что я бы так просто согласился устроить себе выходные на столько месяцев, кочуя на тюремной койке, не продумав все досконально заранее и не подготовившись к каждому ходу всех в этом пастбище тупых овец? Я сам лично сюда пришел по своему желанию. Мне надо было попасть именно в этот участок, именно в нужное время и в нужном месте. Нам обоим.***
— Нам надо бы возвращаться, — Джуго говорит это друзьям во время приезда их обратно в общежитие. — Нас ждут. Они закупили все возможное в магазине, чтобы помочь ребятам в подвале, собрали сумки и наконец загрузили их в машину. Купили лопаты, молотки, запас еды, а медикаменты им дали просто так ребята Данзо. Суйгецу был полностью солидарен с ним. Они сидели все еще у Рин, которая что-то им рассказывала, пока Сай следил за временем. Оно настолько тянулось медленно, что он давно потерял смысл разговора. Он звонил Наруто несколько раз, номер не отвечал. Пытался звонить Саске — тот тоже не поднимал. По идее ничего странного не было — в подвале сеть не ловит. Рин отходила пару раз куда-то и возвращалась, все время тревожная. — Простите, к нам в больницу поступила новая больная, я скоро должна уже идти. Я ухаживаю за ней. — Рин улыбается лучезарно. — Больная чем? — Суйгецу напрягается. — Вирусом. — Рин смотрит на него с недопониманием, — чем же еще. — Эпидемия вокруг, как никак — люди тут часто болеют, — она смотрит в свой телефон и пишет кому-то сообщение. — Вы езжайте домой. Тут небезопасно. Нет, ну если вы хотите остаться… Вас никто выгонять не будет, конечно… Чем быстрее вы уедете, тем лучше для вас. — Что ж. Спасибо вам за гостеприимство. — Джуго встает и бросает взгляд на друзей. — Мы, пожалуй, и правда поедем к своим, и постараемся уехать по другой дороге. Какой-нибудь. — Попытаться надо. — Рин помогает им донести вещи до машины и смотрит на троих друзей. — Берегите себя. Особенно на дороге, скользко сегодня. — Обязательно, — Джуго смотрит на нее пристально и наконец с дружелюбием протягивает свою руку, в знак благодарности. Рин так ее и не пожала. — Передай привет Данзо. — Сай бросает на девушку взгляд через окно и та кивает в ответ. — И спасибо тоже передай, — он наконец выезжает на дорогу и просит позвонить в дом к своим. Суйгецу ставит вызов на громкую связь. — Ребята не вернулись, пропавшие не явились, — говорит Карин с выдохом в трубке. — Я не знаю, что делать уже. — она косится в сторону гостиной и опять в сторону открытого подвала, стоя в коридоре. — Я хочу вернуться домой, — Суйгецу добавляет с выдохом, — я просто уже хочу вернуться домой и забыть все это дерьмо, как страшный сон. Надо вытаскивать оттуда нашего долбоеба Учиху и съебывать. — Мне кажется, — Карин прижимает трубку к уху ближе и смотрит усталым взглядом на девушку, обращаясь к Саю, — что второй лагерь нас бросил и свалил домой, устроив такую ебанную шутку. Оказались умнее нас и свалили нахрен. — Ты же знаешь, что город перекрыт, — Сай возражает ей, — как они могли уехать? — Они могли уехать до того, как город перекрыли или уехали по другой дороге, я не знаю, Сай. — Девушка устало выдыхает, — я уже ничего не понимаю. — Как Ино? — Сай осматривает знак ограничения скорости на дороге и сбавляет. Карин резко замолкает и кусает свои губы. — Карин? Ты слышишь меня? — Сай смотрит быстро в сторону телефона и опять на дорогу. — Да, слышу. — голос девушки звучит устало. — Ино. Она. Мне кажется, после ночи на полу она простыла и чувствует себя хуево, — девушка отходит на крыльцо и говорит тише, — у нее температура с утра и выглядит она неважно. Я нашла ее на диване и перевёрнутую аптечку на кухне. Но, окна были все закрыты — я закрывала их. Наверное, она вставала ночью и искала лекарство. Я не знаю, что с ней случилось, я была всю ночь рядом, но, — Карин всхлипывает от эмоционального истощения. — Она вся бледная и теперь просто лежит в кровати в гостиной, я дала ей жаропонижающее, но, лучше ей не становится. Когда нашла ее — она держала в руке бинт, я не знаю зачем, таблетки парацетамола и йод. Никаких ран на ней я не заметила. — Карин нервно курит. — Может бредила от жара. Она даже не просыпалась толком. Что-то простонала мне, когда я дала ей таблетку и снова уснула. У нее даже взгляд стеклянный. Нам нужна машина и ей надо в больницу, я не думаю, что это обычная простуда. Пожалуйста, приезжайте домой. — Она заразилась? — Сай наконец отвечает Карин вопросом, который не хотел задавать до последнего. — Значит, и я тоже, — Карин смеется, — поебать мне, заразилась она или нет, я вытащу ее из любого дерьма, как и ты Наруто, — у Сая перехватывает дыхание от имени предмета любви, — ты понял, к чему я это говорю? — Предельно ясно. — Рада, что мы друг друга поняли. Нам надо вытаскивать двух идиотов из подвала и съебывать отсюда нахуй хоть пешком, хоть вплавь, мне поебать, как именно мы уйдем — но нам надо сваливать. Меня не ебет ничего и никто тут, кроме всех вас, ты знаешь, — Карин говорит другу спокойно, — каждый выбирает себя и тех, кто ему дорог. Но сначала Ино надо в больницу. — У Саске и Наруто братья пропали, — Джуго добавляет на громкой связи, — они просто так никуда не уедут. Особенно Саске. Ты же знаешь, Карин. — Наруто без брата не уедет тоже, будем реалистами, — Суйгецу нервно курит. — Значит, — Карин переводит взгляд на Ино и выдыхает устало, — вырубим их обоих и тогда они точно не смогут возразить. Конец связи, — она нажимает на кнопку отбоя и возвращается обратно к Ино. Девушка во сне дергается, стонет и переворачивается на другой бок, сжимает руками одеяло и сопит дальше. Карин трогает лоб — все еще горячий. Проводит рукой по ее руке, сжимает холодную ладонь и ложится рядом с ней. Смотрит на спящую девушку и гладит ее мокрый лоб, гладит волосы и молчит.***
Тело дергается раньше, чем собственный разум просыпается. Наруто ощущает тяжесть от недосыпа в голове, как только открыл глаза. Проснулся от равномерно падающих капель на его лицо, те растекались по коже, сползая вниз, создавали ощущение на коже — будто по лицу Наруто, действительно что-то ползет. Он подносит свою ладонь прямо к лицу и вытирает слизистую субстанцию с кожи. Мадара очнулся от громкого призыва его чужого голоса. Проснулся в той же самой камере, что и обычно. Будто дома — камера стала для него настоящим домом за последнее время. Он в ней обжился, если так можно было сказать, приспособился к ней и даже стал ощущать себя в ней более-менее в безопасности, по сравнению с теми камерами, в которые его насильно таскали надзиратели. Бок болел ужасно, до такой степени, что на него попросту не было никакой возможности даже лечь, даже во сне. Трогать и подавно. — Проснулся наконец. — Индра констатирует факт, нежели задает вопрос. — Мы уже думали, ты не очнешься! — говорят два Зецу в стороне в унисон. — Ты был в отключке два дня. Два дня? Значит сейчас — восемьдесят шестой день. Пытается встать — тело даже не дернулось, как бы он ни хотел — тело парализовало. — Ну и куда ты намылился? — Индра не смотрит на него и что-то раскладывает перед своим носом прямо на расстеленном полотне. — Мне надо к брату, — мальчик пытается опять. — Изуна! Он там совсем один — мне надо помочь ему, если… — Язык Мадары заплетается, — если он ж. — С гниющей рукой, опухшей ногой и разорванной, кровоточащей кожей на ребре? — Индра поднимает иронично свою бровь на бледном лице, — не смеши меня и ляг. — Мадара. — Зецу выдыхает и соглашается с Индрой, — тебе правда лучше не совершать сейчас никак лишних движений. Ты попросту умрешь. — Но я… — мальчик не может пошевелить даже рукой — второй, от боли в теле она не слушается больше. — Это улитка. Она будет ползать по тебе и только когда соберет весь твой жир с лица, — все голоса смешались и Мадара уже не понимает, что Индра ему говорил, — тогда сможешь ее проглотить. Раз, — Индра аккуратно кладет насекомое на кожу Мадары и то медленно начинает ползти по нему, — главное перетерпеть это противно чувство… — Считай, так будет проще. — Индра смотрит в глаза Мадары и держит его голову своими руками. — Не сойти с ума проще. Просто считай. — Один. — Мадара шепотом выдыхает. — Оно ползет по мне. Ползет, — он всхлипывает. Мне кажется, оно жрет меня, — один. Наруто наконец поднимается с пола и разминает затекшую шею. Его знатно тошнит от недосыпа и голова начала болезненно пульсировать. Сколько он проспал? Час? Два? Он даже не засек время на телефоне — не успел. — Один, — Кивает Индра одобряюще. — Теперь, — он подносит банку с муравьями, те скопились на дне горстью, — они будут закусывать твои раны. Яд муравьев используется в медицине как заживляющее средство. — Два. Встает и выходит наружу из безопасной комнаты, отсвечивает рефлекторно соседнюю — там оказалось пусто. Одни сплошные стены и больше ничего. Вдали виднеется выход — ему по сути надо дойти до самого конца. Он уже начал понимать — в этом проходе он никого не найдет, значит, нашел Саске и ждет его снаружи. Надо просто дойти. Он выдыхает и делает шаг в сторону выхода. Шаги его отдают эхом по всему коридору — он освещает свой путь. Муравьи медленно расползаются по ноге и руке Мадары. Он смотрит на них, смотрит и понимает, что. — Убери их! Убери! — истошный крик, — они залазят внутрь. Они… Я сейчас сойду с ума. Они жрут меня! Убери! — Считай, я сказал, и смотри на меня, Мадара. Я здесь, я рядом! Просто смотри на меня и слушай мой голос! — Индра сжимает своими ладонями лицо мальчика в тиски, приближается к его лицу и смотрит прямо в глаза. — Смотри только на меня. Тебе скоро станет легче. Ты же хочешь поправиться и найти своего брата? Или уже нет? Один! — Один. — Мадара кивает и сжимает свои губы, закусывает их до крови, лишь бы не заорать от боли и отвращения от того, что. Доходит до последнего разделения спустя минут двадцать обычного шага. Один сплошной темный коридор был на его пути. Освещаемый выход становился ближе — видимо там все-таки горели лампы и это означало, что это и есть соединение двух тоннелей в одной точке. Дошел до последнего проема. Остановился между последних двух дверей и осветил их своим фонарем. Первое, на что он обратил свое внимание, были опять эти странные линии на всей поверхности стены — сколько их тут вообще? — Два. — Зецу помогает поставить вторую улитку прямо на нос Мадары. — Какие они мерзкие, Мадара! Ты бы видел… — Два. — Мадара с всхлипом повторяет указание. — Молодец! Ты большой молодец! — Индра гладит его по макушке и целует в лоб. — ну вот видишь — хочешь, когда можешь. Теперь еще одну… — Один… — Мадара дергается от того, что улитка своими усиками доползла до его глазницы и начинает хотеть проникнуть внутрь. Оно пытается залезть в его глаза. — УБЕРИ! Я УМОЛЯЮ! Оно сейчас сожрет мой глаз! Они ползают везде по мне, — он плачет. — Оно везде ползает по мне. Везде! — он пытается стряхнуть с себя ползающих насекомых, — но стряхивает с себя лишь воздух. В этот вечер Индра не пришел, но Мадара до сих пор ощущает, как слизни и муравьи жрут его. Раны стали заживать. — Мадара, ты хочешь спасти своего брата? — слышится спокойный голос. Мадара выдыхает шумно, пытается успокоиться, ибо и так знает ответ заранее. — Тогда терпи. И считай. Он нашел себе занятие — каждый день собирал волосы в кучу и так отсчитывал каждую минуту. Считал. Минута и волос аккуратно трясущимися руками откладывает в сторону — еще одна и туда же движется второй. Примерно, к полудню он собирал копну волос и начинал плести из них что-то сроду косички. Он помнил, он любил заплетать длинные волосы брата в детстве в разные формы — Изуна очень любил, когда брат делал ему длинную косу — коса не мешала, особенно скакать вместе с братом на его любимой лошади. — Девяносто, — волос медленно скользит с помощью пальца в сторону. Мадара сидит в темноте и пиявки по-прежнему сосут на его лице кровь. Если считать минуты — можно не сойти с ума. Он нашел выход. Узумаки проводит своим фонарем дальше и наконец замечает уже более существенное: вместо записей — слова, настоящие слова. Подходит ближе и светит прямо на линии. Слова не может прочитать никак. — Девяносто один, — насчитывает количество и сглатывает. — Не понимаю, что они значат. — Наруто устало смаргивает и проходит вдоль стены дальше. — Девяносто два, — он выдавливает своими пальцами на стене линию и его рвет по новой на пол. Ему что-то принесли сегодня, вроде похлебки, но, желудок от обезвоживания перестал уже воспринимать даже такого рода пищу. Блюет на пол, блюет в лужи, блюет везде — он умирает. Он знает это. Он стал ощущать ее запах — запах мертвечины витал в воздух и он уже не понимал — чей-то другой или этим запахом стал его собственный. Запах гнили, рвоты, пота и крови, все смешалось в один, новый запах. — Как ты думаешь, — в один день спрашивает его Зецу. Перед ним сидит скелетоподобный юноша, его веки давно впали, губы приобрели синеватый оттенок, кожа, когда-то бледная и статная, голубая кровь как-никак, имела прозрачно-серый цвет. Половина волос выпала — Мадара просто стал снимать их с себя руками, сначала это вызывало шок, после, чем дольше он их снимал с головы рукой, начиналась истерика, а под конец уже молчаливый выдох, — сколько ты еще протянешь? — Не знаю. — Мадара зажимает свои уши руками и пытается унять гул. — Я просто хочу, чтобы моя голова прошла. Вся боль прошла — я устал от нее. Я даже не ощущаю ее больше — она стала мной. — Девяносто три, — Наруто кривится от боли в затылке. — Жаль, обезболивающего не захватили с собой… О, еще одна горсть. Волосы он складывал около себя кучками и попросту сидел и смотрел на них пустым взглядом. Думал, что можно сделать с ними — сначала хотелось просто откинуть в сторону в приступе слез и отчаянья, после понял, что из них можно что-то да сделать, по крайней мере, так сказал Зецу, это помогло успокоиться. — Девяносто четыре. — Учиха смотрит в одну точку, качаясь на месте, и в конце каждого дня проводит тем самым камнем прямо по стенке. — А пьявки и муравьи Индры помогли! — Зецу трогает его свежие шрамы на ребре. Те только начали затягиваться. — Они не загноились и теперь покрылись пленкой. Он отличный врач! — Девяносто семь. — Наруто идет, уже не смотря на стену, лишь ведет по ней ладонью, и как только нащупывает каждую впадину пальцами, отсчитывает еще раз. — Девяносто восемь, — Мадара лежит на земле, смотрит на свою наполовину прогнившую руку. От этого зрелища у него нет больше шока, просто молчаливое принятие. Он давно уже не ощущает свою левую руку — у него она стала отмирать. — Ты живучий, — замечает другой Зецу, — обычно от такого рода заражения… Он берет непонятно откуда взявшуюся палочку и протыкает сгнившую кожу Мадары, надавливает глубже и оттуда вытекает субстанция крови, гноя и чего-то черноватого вперемешку. Нажимает глубже и отковыривает кусок кожи, Мадара даже не дергается. У него больше нет левой руки. Он потерял ее. Руки больше нет ровно по локоть, и каждый день он ощущает еще каким-то участком мозга — гниль ползет дальше, скоро переступит границу локтя и можно будет ампутировать спокойно. — Обычно люди умирают за месяц в твоем состоянии, а ты держишься, интересно. — Зецу усмехается и подносит к Мадаре палочку с его остатками кожи, — посмотри, это твое. — Девяносто девять. — Наруто нащупывает еще один проем в стене и набирает темп шага. Просвет уже совсем близко. Мадара смотрит куда-то через него и дрожащими руками берет в руки палку, смотрит на свою кожу, которую только что сам отковырял от себя же, и начинает тихо смеяться. Похоже на дерево. Ствол и листва. Не хватает только дома — их с Тобирамой дома. Их с отцом и брата поместья. Откидывает в сторону и протыкает палочкой еще глубже в соседнем участке пораженной руки — повторяет процедуру, пока не снимает с себя всю кожу напрочь. Она спала на пол. Он доползает до стены. Ничего перед собой не видит и концом палочки, пропитанной гнилью от раны руки выводит буквы, одна за другой. Закончил выводить последнюю линию, которой перечеркивает все написанное по всей поверхности стены. — Ст… — приходит с выдохом и он просто рухнул. Его волосы выпали почти все. Наруто не ощущает больше под своей ладонью линии, добегает, почти до конца упираясь в стену, нащупывает на ней огромное количество отметин. Останавливается на выходе и освещает фонарем стену. — П… — вчитывается. Бледнеет и отступает назад. Фонарь из рук выпал. «Помогите Кто — Нибудь Пожалуйста Я больше Не могу Я умираю.» — запись перечеркнута вдоль стены. Наруто смотрит на эту надпись. Сглатывает. Поднимает фонарь с пола и бежит к выходу. — САСКЕ? Ты здесь? Саске, нам надо выбираться отсюда срочно! Нам надо вызвать полицию — что угодно! Тут кого-то взаперти держали! Саске? Ты слышишь меня? — он кричит во все горло и добегает до выхода. Пожалуйста — ответь. *** Саске находится на периферии того состояния сознания, когда состояние полудремы еще никак не хочет отпускать тебя из своих крепких лап и вжимается ногтями в твое тело. Сжимает достаточно сильно. Мозг и организм борется с навязчивым состоянием сна и хочется вроде как проснуться. — Не трогайте его! Отпусти моего брата! — Итачи кричит, скулит, умоляет. Он пытается до последнего ухватить Саске в своих руках, но его рывком вырывают и тащат куда-то в сторону. — Итачи, — выдыхает кто-то второй, — ну, неужели ты не понимаешь, что так надо? Твоему Саске нужна помощь — и мы ему поможем. — Пожалуйста! — он плачет, — возьмите лучше меня! — он бьется о закрытую клетку своим телом и лицом. — Он мой единственный брат! — он сползает по решетке клетки, сжимая руками прутья! Я вас умоляю! — Умолять — это хорошо. — Обито грубо хватает сгнившую руку Саске и нажимает своим пальцем прямо на почерневшую кожу. Та слоится, из поражённого основания всей руки до локтя вытекает слизистая субстанция и Обито устало качает головой. — Твой брат скоро сдохнет от заражения крови, видишь? — Он грубо поднимает сгнившую руку мужчины в сторону Итачи, — так не должно быть! Она сгнила, а не трансформировалась! Ее надо скоро будет ампутировать и начинать с другой! — Он орет бешено, — если этот упертый баран не начнет воспринимать поражение руки ни как болезнь, а как благо. Но, твой брат слишком тупой оказался, — Обито качает отчаянно головой, ногтем надавливает на корочку на руке и снимает ее. Кожа отслаивается как марля и отходит сразу. — Он не понимает! Отрывает быстро кусок кожи и тот… — Сто один — нет, — слышется смех, — давай начнем сначала? Один. Один. Два Два. Один? Два? Нет — один… — отдаленно звучит тихий голос. Мадара очнулся в другом месте. Сначала, подумал — что наконец-то умер. Боль в теле дала понять сразу — нет, живой. Пока есть боль — значит живой. Он лежал весь забинтованный. Без одежды, полностью голый — лишь тело покрывало бинты. Поднимает перед собой свою руку одну, шевелит — чувствует. Переводит взгляд на то, что можно назвать второй рукой — отворачивается. Руки почти нет. Дергает ногой — зажила. Он может ей двигать. Дергает второй — тоже. Поднимается на спину на какой-то мраморной плите — прямо перед ним стоит зеркало. Все его лицо забинтовано наполовину — видны лишь глаза и коротко стриженные волосы, точнее то, что осталось от волос — кто-то его побрил. Встает с плиты, подходит хромая к огромному зеркалу, которое возвысилось прямо перед ним в раме. Осматривает свое исхудавшее тело, более схожее на скелет, обтянутый кожей. Трогает безразлично пальцами одной руки то место, на котором должно быть выжжено все уродство — оно накрыто бинтами. Он отводит их в сторону. Берет валяющуюся на полу веревку, которой когда-то был связан, и без каких либо колебаний стягивает свою омертвевшую руку выше локтя намертво. Нанес жгут — ее осталось только отпилить или отрубить. Он лишился руки. Эту мысль он принимает как-то слишком спокойно — видимо эмоций на реакцию и понимание просто не осталось. Его рука омертвела и больше он ее не чувствует вообще. Изнутри сгнила. Смотрит в зеркало долго. Прижимается к нему ладонью и осматривает раму — она огромная, металлическая, и тут он вспоминает. — Мерзость. — Мадара сжимает рукой круг и смотрит на него отрешенно. — Извращенный сукин сын. — Хочется смыть с себя все это, содрать с кожей эту гниль с себя, но он прекрасно понимает, что не может сделать этого. — И… — он дергается и разворачивается резко в сторону выхода из камеры, выбегает из нее, хоть и шатает его из стороны в сторону. — Я сейчас. Спотыкается, идет на ощупь, удерживая вес о стену, и пытается разглядеть в этом полумраке нужную ему дверь. Доходит. Толкает. Ничего. — Подожди, я сейча… — Боль снова сковывает все тело, и он пытается не выть от нее, лишь бы найти. Найти его. — Я сейчас, я сейчас приду, — он бормочет в бреду и открывает каждую дверь, но те будто лишь смеются ему в лицо своей тишиной. — Я рядом, я просто… — Сильное головокружение бьет в голову, и его рвет прямиком на пол желудочным соком. Вытирает губы ладонью. Кап. На почти лысую макушку падает капля с потолка, он поднимает голову вверх и опускает, ползет на карачках дальше. Доползя до лужи, начинает пить из нее, иначе от обезвоживания организм решил бы отключиться прямо здесь, в этом богом забытом месте. Вода имеет привкус затхлости и чего-то еще. Разницы нет. Встает и плетется дальше. Прислушивается к звуками в коридоре — тишина. Выбегает хромая наружу, удивительно — но силы вернулись и он даже может ходить. Понятия не имеет, сколько он тут пробыл и сколько прошло дней. Ничего не помнит. Стена коридора комнаты встречает его надписями на всю стену и написанными словами, которые он сам лично зачеркнул. Он разве писал это в коридоре? Он выползал из комнаты все время? Или все так тут изменилось за то время, которое он пробыл в отключке? Нет времени думать на этот счет. В голове лишь царит мысль найти брата. Он бежит вдоль коридора, отворяет каждую комнату, даже не думая, что его могут встретить насильники — просто захлопывает каждую и бежит дальше по коридору. Саске смаргивает и взгляд скользит по огромным стенам, вид медленно меняется перед глазами. Его тащат за шиворот куда-то в другую комнату. — Именно от того, что он у тебя единственный — ему надо не дать сдохнуть. — гаркает на Итачи Обито, — этот маленький говнюк никак не хочет принимать наш подарок. Это не вежливо, Итачи! — Это безобразие! — устало поддакивает Какаши, — о таком каждый человек может только мечтать. — Готовь кочергу. Огонь уже дошел до своей кондиции. О чем они говорят? Саске пытается припомнить все события до и после. Он в доме? Или может дом ему только приснился? Может это голос отца? Итачи часто просил Фугаку ничего с ними не делать и каждый раз получал в ответ…. Love is a fire Burns down all that it sees Burns down everything — Я сейчас тебя найду, мой хороший, — он бормочет себе под нос, и его взгляд в панике бегает по темным коридорам, а сердце начинает бешено стучать в груди от дикого волнения и чувства страха. Он не может позвать его, не может кричать: они могут услышать его — они могут вернуться. — Я найду тебя. Пожалуйста… — он сам не понимает, как начинает рыдать. Слезы скатываются по грязным щекам и падают куда-то вниз. Кап. — Так надо. — Обито шипит на Итачи. — Но, если ты хочешь своими руками это сделать, что ж, — он бросает взгляд на Какаши, — выпусти Итачи, он своими руками сделает это со своим братом — мы уважаем традиции и желание братьев. — Нет… я не буду, я, — ошарашенно говорит Итачи. — Я не могу. Я не могу. Учиха младший чувствует своим телом внезапно появившееся тепло. Такое приятное, оно окутывает его лицо прикосновением, будто это его мама в детстве гладит по щеке. В него хочется окунуться с головой и утонуть в нем. Остаться там и не просыпаться вообще. Саске приходит в сознание окончательно только тогда, когда ударяясь об стену затылком, видит перед собой лицо собственного брата, который успевает произнести ничего не понимающему брату: — Прости, Саске. Прости меня, пожалуйста — обещаю. — Он трясущейся рукой сжимает его плечо и прижимается к горящему от жара лбу брата говорит: — Другого раза не будет. — Сейчас я… — Последняя дверь. Он толкает ее. Яркий свет ослепляет его так, что он сразу же прикрывает лицо руками и отворачивается с непривычки. А после смаргивает, опускает руки и медленно открывает свои глаза. Но видит перед собой огромную поверхность. Мадара замер, его зрачки расширились, стали дрожать, дыхание выбито напрочь и через секунду по всему помещению разносится оглушительный крик. Кап.Кап. Кап. — Ну что, помог он тебе, твой Бог, малыш? — Надпись аккуратно расписана на огромной стене кровью, стекающей и капающей прямиком вниз. Кап. — Изуна! Everything you think burnt down Everything you say Он срывается с места, падает, хромая, сжимает омертвевшую, болтающуюся и сгнившую руку, затянутую жгутом второй, завывает от агонии — но агония далеко исходит не от боли в теле, а от. — Изуна, — он бежит, бежит быстрее, сердце колотится, — Изуна. Изуна! — Чт… — Саске не успевает сказать до конца слова, как ощущает ненормальную боль в области груди, орет, дёргается и, опуская взгляд, видит как рука брата прижимает к его груди кончик раскаленной кочерги с огромным штампом. Его тело бьет агония и он, сжимаясь в брата, истошно кричит. Пока видит, как Итачи попросту плачет, делая это — смотря брату прямо в глаза. — Молодец! — хлопает в ладоши Обито, стоя поодаль. — А теперь… Еще раз. Тебе надо выжечь ровно этот знак, — он довольно усмехается и кладет свою руку на плечо дрожащего Итачи, — или лучше я? — Нет! — Итачи дергается, — я сам! — он сжимает Саске крепче и тот трясется еще сильнее от наплыва боли, слезы катятся по его лицу, он задыхается. — Саске, умоляю. Я прошу тебя, — он дрожит сам. — Если сможешь, прости меня. Но, — он отпускает кочергу с перчаткой и ему подносят другую, — лучше поверь мне на слово — лучше это сделаю я сам. Просто смотри на меня. Смотри только на меня? Слышишь? Смотри только на меня, Саске. Перед ним резко появляется Индра, в которого он врезается, и тот грубо сжимает его своими руками. — Пусти меня! — Мадара вырывается с истерическим криком. — Тебе нельзя туда! — Индра пытается заломить трясущегося изнутри мальчика. — Он… — Отпусти меня! Отпусти! ОТПУСТИ МЕНЯ! — Мадара задыхается, он даже не смотрит на Индру. — Там мой брат! ПУСТИ МЕНЯ! — Ох, какая романтика, — Обито смеется, — я аж прослезился. Надо и тебе будет руку брату отпиливать, если он не примет подарок. — Давай! — он толкает Итачи в спину. — Вперед! Младший брат не должен отличаться от старшего — таков закон! Саске сжимает свои ногти в плечо брата, и сдирает с мясом от боли и судороги в теле. Итачи прикасается, дрожа всем телом — кочергой к его только появившейся ране, утыкается своим лицом в его плечо и целует его кожу. Саске успевает услышать только: — Я люблю тебя. Больше жизни. Помнишь? Мы выберемся отсюда — я обещаю. Я клянусь тебе. Только ты и я. She blew me her death-kiss and the mouth-marks bled down my eyes Like her dying on my windshield, I can already feel her worms eating my spine So how can it be this lonely? Is this all we get for our lives? Is love only sweeter when one of us dies? — Изуна, он. — Индра пытается удержать Мадару изо всех сил, но Мадара вырывается, падает, не замечает как разбивает свои колени и оттуда уже начало попросту вылазить мясо. Он встает в шоковом состоянии и бежит прямо к огромной мраморной плите, на которой лежит его брат. Оба Зецу подходят к Индре сзади и лишь сочувственно смотрят на бегущего Мадару, ничего не говорят, смотрят на своего хозяина и тот безразлично проводит по ним своим взглядом. Саске кричит снова, только успевает заметить на ребрах отстраняющегося брата такое же уродство, как пелена слез накрыла глаза. Он не может унять дрожь в теле — пораженную руку начало выворачивать изнутри. Он отползает судорожно и мотает головой на третий — финальный раз. Then I knew that our love was just a car crash away I knew that our love was just a car crash away — Изуна! — Мадара подбегает к брату и дрожащими руками хаотично водит по огромной плите, он не может посмотреть в лицо брата, лишь дрожащими губами шепчет, — брат…брат, вставай, — пытается поднять окровавленную и изрезанную руку, та падает, как мертвая на мрамор, из нее давно вытекла вся кровь. Вспышка в голове прознает ненормальной болью. Мадара мотает головой и пытается собрать руками кровь отовсюду и залить обратно в… — Я не могу больше. Нет. Пожалуйста! — Саске утыкается спиной в ноги Какаши, который резко оказался сзади и сжал его своими руками, поднося легко вверх, будто Саске весил кило так двадцать. — Боюсь — надо, — сухо отвечает Какаши и строго добавляет, смотря на Итачи. — Давай! Заканчивай! Then I knew that our love was just a car crash away I knew that our love was just a car crash away Перед ним лежит мертвый мальчик. У него вспорот живот, кишки развешаны по бокам, изрезана глотка, язык вырван. Его изнасилованное тело распято на всей поверхности и начало гнить. Между ног огромная дыра — в которую вставлен кинжал, его убили, изнасиловали этим предметом, скорее всего, когда он еще был жив, разрезали на части, оставили куски прямо около его тела — внутренние органы, и после оставили там же кинжал. Глаза были вырваны и покоились прямо на его груди, от чего Мадара лишь заскулил и в агонии пытался вставить их обратно, аккуратно держа их, пытался вставить назад. Он смотрел на две огромные дыры, которые раньше были глазами его любимого младшего брата, у него были самые красивые глаза на свете и любимые. Глаза Изуны всегда смотрели на брата с обожанием, полные доверия и любви к нему. Теперь же на него смотрели две темные дыры. Love is a fire Burns down all that it sees Burns down everything Everything you think burns down Everything you say Он не знает сколько времени просидел там, пытаясь оживить изрезанный и выпотрошенный труп. Мозг часами никак не мог принять факт того, что это лежит его брат. Те, кто сделали с ним это — оставили будто для Мадары, как подарок, нетронутыми были лишь длинные волосы брата, те распадались по мраморной плите, и крест, такой же как и у Мадары, продолжал висеть на его шее нетронутым, они душили его горло им — стенки горла были украшены отметинами. — Пойдем, — Индра пытается достучаться в последний раз до Мадары, но тот сидит неподвижно у тела брата на каменной плите. Он высунул кинжал, разрезал остатки своей одежды, в полном молчании сделал повязку и аккуратно надел ее на пустые глазницы брата. Аккуратно собрал глаза, закутал их в мешочек. Пытался поднять брата, точнее остатки его тела — несколько раз упал. После сидел так подолгу и думал, что делать дальше. Love is a fire Burns down all that it sees Burns down everything Everything you think burns down — Твоего брата больше нет, тебе надо убираться отсюда. — Индра появляется прямо перед Мадарой, хватает его за плечо, тот молчит и не реагирует никак. — Тебе надо бежать отсюда, пока ты не сдох тут еще худшей смертью, чем твой брат. — Я никуда не пойду без Изуны. Сгинь. Это было последнее, что услышал Индра и что сказал, перед тем как Мадара больше ничего и никого не услышал. Он лишь сидел так подолгу, после залез на мраморную плиту и попросту укрыл Изуну тем, что нашел здесь, обнял своего брата и кажется уснул, окунулся в забвение и когда очнулся, был готов отдать все, кому угодно, лишь бы увиденное перед ним не было явью. Обито толкает Итачи со спины рукой и Итачи, занося кочергу, прижигает последний раз кожу своего брата, на что Саске просто обмяк в руках Какаши. Потерял сознание от боли. — Молодец! — Обито шепчет на ухо Итачи и вынимает кочергу — настоящий Учиха. Хвалю! Теперь главное, чтобы твой Саске концы не откинул. Изуна умер. Он мертв. Он не успел. Это его вина. Он сидел так у тела брата еще неизвестно сколько времени. Огромная пустота в голове — единственное, что он слышал все время. Все вокруг перестало существовать попросту. Лишь он и его мертвый брат в этом ебанном подвале. Он гладил его волосы, перебирал, не ощущал запаха гнили — он давно перестал ощущать запахи какие-либо вообще. Рука мертво свисала с его плеча — гнилая, полностью черная ровно до локтя. Висела огромным грузом, как и висела вся его жизнь теперь на нем. Он обещал папе позаботиться об Изуне, но не смог. Он переводит взгляд на кинжал, берет его в свои руки и начинает резать свою руку прямо у локтя. Недостаточно — кость кинжалом не перережешь, но остатки мяса снять можно. Без эмоций. Ясным взглядом. Так сидит он и совершенно отрешенно, слой за слоем, снимает с себя омертвевшую ткань. Снимает их и аккуратно раскладывает на мраморную плиту, пока… — О, ты своего братика нашел. Everything you say Love is a fire Burns down all that it sees Burns down everything За спиной слышны голоса, те самые, которые он слышал все эти недели и месяцы, за своей спиной. Они приближались, что-то говорили. Зецу прокричал ему на ухо — пора уходить. Мадара лишь натянуто улыбнулся и подмигнул ему. — В прочем… господин будет доволен, что ты, выблядок, перед смертью, увидел своего ненаглядного братца. Какой из тебя полководец, когда ты даже свою шлюху спасти не смог. Мадара останавливается в срезании мяса с руки и замирает. Безразлично смотрит на идущих к нему, смотрит сквозь них в сторону выхода. — Вы… — он говорит тихо, без какой-либо интонации, непонятно даже кому адресовано было это местоимение. Everything you think burns down Everything you say I knew that our love was just a car crash away Knew that our love was just a car crash away, just a car crash away — Что ж, пора и с тобой заканчивать, о! Смотрите! Этот урод лишился рассудка и свою руку пилит… вот умора, — один из говорящих подходит прямо к нему и тянет к Мадаре свою руку. — Все… — Мадара смеется и улыбается так счастливо. То, что было раньше кожей снова опускается с помощью его руки на мрамор. Закончил. Начинает пилить кость на конце. Оттачивает собственную кость ножом. Кости для него будто нет — по ощущениям шлифует воздух. — Тебя выебать так же, или пустить по кругу, перед тем как ты сдохнешь? Этот визжал как шлюха в подворотне, просил, умолял о пощаде, как свинья. Такой жалкий был, но упругий такой, слушай, под стать девственнице. Клиенты не жаловались — давай проверим, может и ты тоже сгодишься для такой работенки на пару деньков? — Спрос на Мадару Учиху будет в раза три больше! — смеется за ним его напарник. Третий стоит поодаль и охраняет пространство. — Изуна. — Мадара улыбается своему брату, — ты полежи тут немного, прости меня за то, что я немного отлучусь. Хорошо? — он аккуратно заводит длинные волосы брата за ухо. Наклоняется и целует брата в лоб, прикрывая свои глаза в последний раз. — ты не смотри только, хорошо? Everything you think Everything you think Everything you think burns down Everything you say Is this all we get for our lives? Is love only sweeter when one of us dies? Вы… Я скоро вернусь. Я ненадолго. Я сейчас. все… — Ну так что, выродок? — запах пота отдает Мадаре в ноздри даже на расстоянии, когда его хватает твердая рука и дергает на себя, на что Мадара поворачивается к нему медленно. — Сдохнешь или еще подставишь свой зад немного? — …умрете. — Мадара заканчивает свою фразу, смотря перед собой, и начинает медленно посмеиваться, сжимая действующей рукой свою кость и нож вместе ней. — Что ты там пропищал? — крикнул на него первый мужчина и замер в ожидании ответа. Мадара медленно поднимает свою голову на него, смотрит в глаза и говорит совершенно бесцветным голосом: — Вы все умрете. Итачи смотрит на лежащего брата в клетке, рану Саске забинтовали, руку — нет. Гладит его волосы своей рукой. Аккуратно и нежно. Переводит взгляд на стоящего Обито, который разговаривает с Какаши шепотом. Ловит себя на мысли: — Все до единого передохнете, — его губы дергаются в искривленной улыбке и он целует Саске в горячий лоб. — Я вас всех уничтожу. Итачи прикрывает свои глаза, сжимая руку брата своей рукой, и ложится рядом с ним, прижимая его горячее тело к себе. — Всех до единого. <b>— Я вас затащу всех в ад за собой. Прямиком в преисподнюю. Love is a fire Burns down all that it sees Burns down everything Everything you think burns down Everything you say***
Звуки готовки разносятся по кухне, выполненной из дубового дерева на заказ. Запахи остановились в воздухе, вытяжка работает. Мужчина пристально смотрит на веточку розмарина, вдыхает ее запах, аккуратно кладет в сторону и добавляет на округлую сковороду пару капель оливкового масла холодного отжима. Масло сублимируется в отдельные стороны, рассасывается и образует две кучки. Мужчина улыбается, достает два брекета завернутого в бумагу для запекания стейка мраморной говядины. На фоне играет легкая скрипка, которую дополняет симфонический оркестр из приемника у окна. Мужчина чувствует себя в этой обстановке максимально комфортно, на его бедра надет чистый, выглаженный фартук в черной цветовой гамме. Двумя пальцами вынимает кусок, смотрит на него пристально и, довольно хмыкая, обтирает топленым маслом специальной кисточкой. Рядом на столе стоит бутылка открытого вина, красного сухого. Десятилетней давности. Мадара отпивает глоток, смакует его во рту из стороны в сторону, открывая букет ноток вина, и наконец проглатывает. Прикрывает глаза, чтобы более тонко прочувствовать вкус. Неплохо. Наливает вино в хрустальный бокал, отставляет бутылку в сторону, и кладет два куска стейка на раскаленную сковороду. Отходит к столу, аккуратно вынимает из брекета свежий базилик и острым японским ножом нарезает помидоры. Резкое движение руки в сторону и кусочки красных и желтых томатов падают в прозрачную миску. Рука тянется за плавающим в жидкости сыром моцарелла, он вынимает пальцами и его, вытирает о бумажное полотенце и так же нарезает кубиками. Кусочки сыра падают в миску. Наконец он отрывает каждый листик базилика, кладет поочередно в миску, после чего достает с полки легким движением бальзамический соус и, поднимая его вверх под определённым углом, выдавливает вязкую, коричневатую жидкость вниз. Лента из соуса накрывает блюдо. Он обхватывает пальцами бокал, отпивает глоток и берет в руки специальные щипцы для готовки, переворачивает два куска мяса. Смотрит на время настенных часов, отпивает еще глоток вина. Вдыхает аромат из бокала и умиротворенно вздыхает. Размешивает деревянной ложкой салат, отставляет его в сторону. Отлично. Бросает взгляд в сторону духовки, нагибается и проверяет степень готовности его главного блюда. Еще осталось немного. Вынимает миску с жидкостью и чем-то плавающим там, осматривает содержимое, вспоминает о том, что забыл добавить главный ингредиент в блюдо. Достаёт с полки специи, насыпает внутрь. Несет все приготовленное в гостиную, накрывает на стол. Проводит по белоснежной скатерти ладонью. Бросает взгляд на камин, оценивает, нужны ли же еще поленья — нет, пока сойдет и так. Над камином висит на петлях шпага, с любовью смотрит и на нее. Подходит к шкафу, достает оттуда два бокала для мартини. Ставит их на стол. Возвращается обратно на кухню. Выключает плиту. Достает куски мяса и помещает их на фольгу. Аккуратно кладет веточку розмарина сверху и ложкой из маленькой мисочки добавляет кусочек масла вперемешку с чесноком. Вдыхает смешение запахов и удовлетворенно кивает. Запаковывает два куска мяса, чтобы настоялись как следует. Уносит в гостиную салат, другой рукой отпивает еще вина. Смотрит на время — успевает. Аккуратно достает столовые приборы, протирая их салфеткой, кладет на стол. Спускается в погреб, приносит бутылку мартини. Открывает ее и разливает в два стакана. Не забывает положить в каждый оливку на палочке. Смотрит на это все с вдохновением, вспоминает о главном блюде, возвращается обратно на кухню. Достает оттуда огромное полотно. Перекладывает приготовленное все в огромную посудину, тщательно все раскладывает щипцами. Переставляет его на поднос и, накрывая крышкой блюдо, несет в гостиную, подпевая мелодию, играющую на кухне, себе под нос. Ставит прямо посередине стола. Отходит в сторону и оценивает, как это все выглядит со стороны, держит в руках бокал, пьет. Возвращается обратно на кухню. Помещает грязную посуду в посудомойку. Резко на его плечо садится птица, черная. — Привет, дорогой. Соскучился по папочке? — Мадара улыбается птице и снимает свой фартук. — Голодный? — Птица кивает ему, — так и знал, сейчас, дам тебе вкусняшку. — Он открывает холодильник, ищет глазами нужную ему емкость, открывает ее и, вынимая содержимое, аккуратно кладет птице в клюв. — Приятного аппетита, малыш. Птица расправляет свои крылья и поднимается над головой Мадары, улетает куда-то в сторону гостиной. Мадара свистит. Другая птица подлетает прямо к нему и садится на вытянутую руку. — А я тебя потерял. Держи и ты лакомство, — он гладит белую птицу и достает съестное и ей из банки. — Это, чтобы вы не повздорили со вторым, — он нежно гладит птицу по хохолку. Птица улетает куда-то в сторону лестницы. Мадара выключает свет на кухне, один в пустом доме, идет с бокалом вина в сторону гостиной и садится за стол. Накладывает себе салат. Смотрит на время. Наконец усмехается. — Ты как всегда вовремя, ни минутой раньше, ни минутой позже. — он говорит кому-то со спины, даже не оборачиваясь. — Садись, я тебе место приготовил. Поужинаем? Человек сзади обходит стол и смотрит на Мадару. — К чему такие формальности? — слышится глубокий и сухой голос. — Садись, я хочу поужинать с тобой, как в старые добрые, вспомнить молодость. — Мадара отодвигает миску в сторону и наливает мартини себе в бокал. — Пить будешь? Я купил твой любимый мартини…приготовил настоящую еду. Прямо устроил тебе праздничный прием в этот день. — Он поднимает глаза, — сегодня же важная дата, да, Хаширама? — Голос его становится из теплого в сухой. — Некрасиво тебе будет отказать мне и не отпраздновать ее. Хаширама молча усаживается за стол. Мадара резко бросает в его сторону бутылку с мартини. Даже не смотря, словит ли ее Хаширама, тот ловит легко быстрым движением руки. Наливает в бокал себе. Миска проносится по столу. — Это салат. — Мадара уточняет, — один из моих любимых, капрезе, вкусный, попробуй. Не отравлен, не смотри на меня, — Мадара смеется, кладет его в рот и говорит, — видишь? Я ем. Хаширама, смотря на него тяжелым взглядом, кладет его и себе. — Ты слишком спокойный, — он отодвигает миску в сторону с салатом. — Неужто совсем поехал головой, раз встречаешь меня дружелюбно в своем доме? Зная, зачем я пришел? — Господи, — Мадара смеется, — ты каждый год приходишь ко мне в это время года, я уже привык, и каждый раз с одним и тем же, — он отпивает все еще вино, несмотря на стоящий бокал с мартини на столе. — Убить меня ты не сможешь никак, твои черти тоже, когда ты сам не явишься, — он говорит это спокойно. — Можешь вытащить свои ножи из карманов, мне твое серебро до пизды. — Он качает головой, накладывая кусок мяса щипцами в тарелку, — как и твои инъекции, спрятанные вон там, — он указывает на область в брюхе. Тебе бы стоило придумать что то новенькое, да-да, Хаширама, и кровь, которую ты пронес с собой в мой дом — тебе тоже не поможет. — Он смеется. — Попробуй мяско, оно было лучшим, что я нашел в Аргентине, специально для этого дня. Пришлось смотаться, устал я для таких поездок, я старый уже. — Он замахивается миской и Хаширама ловит ее рукой. — Как мило с твоей стороны, — он кладет кусок мяса. — Благодарю. — Ну вот видишь, — Мадара с улыбкой отрезает кусок мяса и кладет себе в рот, — мы можем с тобой сидеть и есть, как обычные люди за столом. Говорить по душам, — он улыбается Хашираме, — прямо как в детстве. И так могло бы быть. Но ты и сам знаешь. — Мадара отрезает еще кусок, отводит взгляд в сторону окна и хмыкает. — Брось, Хаширама, я вижу твоих собак за окном, они хуево умеют прятаться. Пусть зайдут в дом, чего им там стоять и мерзнуть. Хаширама цокает языком и бросает взгляд в окно. Отрезает кусок мяса и пробует его. — Действительно, хорош. Аргентина, говоришь? — он глотает и отпивает глоток мартини. — Да, там всегда лучшее мясо. — Мадара закидывает нога на ногу и кивает ему. — Ну, давай по делу — мой ответ нет, и Тобирамы тоже. Я же знаю, что ты спросишь. Что-то еще? — Может, хватит уже? — Хаширама ударяет кулаком о стол и смотрит в глаза Мадары. — Тебе не надоело еще? Это зашло слишком далеко. Мадара отпивает свое вино до дна и облизывает губы, качает головой с усмешкой. — Далеко это зашло с того момента, как твой папаша растил и убил моего младшего брата в своем дерьмовом подвале, — он улыбается, — держал меня там месяцами и решил грохнуть так же, как и моего отца по итогу. Хороший мартини… только чего-то не хватает. — Мадара оценивающе смотрит на бокал и ставит на стол. — Ты уже отдал должное ему за это. — Хаширама выдыхает. — Ты вернул брата и забрал моего себе — что тебе еще надо? — Хаширама отпивает свой мартини и съедает оливку. — Умирают люди вокруг, потому что мы с тобой никак не можем договориться. — Люди умирают всегда, — Учиха пожимает плечами, — умирали и будут умирать. Тебя это не смущало, когда ты убил каждого, кто был мне дорог и отнимал всех, кого я любил, тогда ты не хотел договориться, сейчас захотел. Ты и правда постарел, слухи не врали… — Ты меня вынуждаешь, — Хаширама краснеет. — Ты никак не хочешь успокоиться… — Успокоиться? — Мадара хохотнул. — Дорогуша, я никого никогда первым не трогал. Это тебе не сидится на жопе смирно, в попытках меня убить каждый божий день и вернуть брата себе назад, которому ты нахуй не сдался. Он мой муж. Ты забыл? Мы стая. Стая порвет за каждого, находящегося в ней. — Мадара достает свой портсигар и аккуратно кладет на стол. — Сначала твой папаша попытался уничтожить мой род на Обито. — Мадара улыбается и отпивает еще мартини. — А сейчас. Я забыл закуску к мартини. Секунду, — он автоматом срывается с места и через две секунды появляется около Хаширамы и кидает ему содержимое миски в бокал, а после в свой. Обратно садится, доедает свой стейк и продолжает, — после вы начали трогать моего преемника и половину людей забрали себе… Что ж, хорошо. Я был не против. Я перетерпел, — Мадара выдыхает устало. — Такие правила и ты знаешь это. — Хаширама закончил с едой. — В ваши правила входило трогать мое тело? — Мадара резко замирает и постукивает пальцами по бокалу с мартини, отбивает его в наслаждении. — Вот сейчас лучше. — Ты больной урод. — Хаширама кривится. — Я больной урод? — смеется Мадара, смотря на витающую птицу в воздухе, — ты со своими людьми убиваешь, сколько там? — он вспоминает, — четверых людей, одну из них сжирает твоя супруга…одного держишь в плену для себя до сих пор… повторяя мои действия, так как давно понял, что твое время на исходе. А больной я? Удивительно. — Мадара смотрит на Хашираму пристально. — Как ты… — Хаширама натянуто улыбнулся. — Хорошо, и кто у меня крыса? — Крысы давно сбежали с корабля, Хаши, — сочувственно говорит Мадара и поджимает свои губы. — Остались лишь падальщики. Так чего тебе надо? — Одна птица опускается прямо на плечо Мадары и расправляет свои крылья, издает свирепый клич в сторону Хаширамы. — Выкладывай, пока я тебя не прикончил прямо тут, раз у тебя при этом хватает наглости после всего дерьма, что ты сделал — явиться в мой дом и даже не поздороваться со мной. — Мне надо, чтобы ты съебался в туман и подох где-то в подворотне. — Хаширама отвечает ему с улыбкой, — ну брось, я многого прошу? Учитывая, что ты сделал со мной, ты мне по гроб жизни должен. Мадара выдыхает и качает головой: — Боюсь, это невозможно. Да и желания у меня нет никакого. Еще пожелания? Ты не попробовал жаркое, — Мадара допивает мартини и вытаскивает из стакана дополнение, вертит в руках, и облизывает с наслаждением закуску к напитку. После вытаскивает ее изо рта и дает птице в клюв. Та сжимает его. Хаширама щелкает своими пальцами и повисает тишина. Лишь слышен был крик второй птицы, которая с остервенением оттащила сладость, которую дал ей до этого Мадара и приземлилась рядом на его плечо. Мадара закуривает свой портсигар, смотря на Хашираму. — Ты своих падальщиков зовешь? — он спрашивает с интересом. — Не стоит. Они не придут, тебе или самому надо, или уебывать отсюда. Они не могут зайти внутрь. Попробуй главное блюдо — тебе точно понравится. — И почему же не могут? — Хаширама фыркает и щелкает пальцами еще раз. Никакой реакции. — Главное блюдо попробуй. — Сухо отвечает Мадара, пока две птицы на его плечах пытаются поделить находку. — Очень вкусное, мой фирменный рецепт. Берешь пару тушек. Хаширама опускает взгляд на Мадару, который спокойно курит и смотрит на него. — Ломаешь им шею своими руками, пока они пищат еще в агонии. Вырываешь им глаза. — Мадара опять затягивается. — Очень вкусно с мартини, а ты не заметил даже… Хаширама быстро опускает взгляд в свой бокал и видит на дне мертвый глаз. Резко отодвигается от стола и кидает ошарашенный взгляд на Мадару и на птиц, одна из которых держит в клюве второй глаз и Мадара гладит ее горлышко своим пальцем. — Дальше, как надо убираешь внутренности, замачиваешь в их же крови и добавляешь вина… Кости дробишь и перемалываешь… Коллаген очень полезен для организма, — он бросает взгляд на хлеб посреди стола, — я добавляю его в муку — питательно. — Он с удовольствием следит за реакцией Хаширамы. — После вырезаешь лучшее мясо с ног, ну как у говядины, отмачиваешь и его. А остальное перемалываешь в мясорубке и делаешь из кишок и почек в миксере соус. — Он показывает пальцем на салат. Если смешать его с бальзамическим соусом, очень хорошее сочетание выходит. Ну и на последок, когда стейки готовы к прожарке. — Мадара дергает рукой и птицы, витая в воздухе, уносятся в сторону коридора. — Остается самое главное — гарнир. — Ты сука что сделал? — Хаширама резко доходит до главного блюда на столе. — когда ты… — Брось, дорогуша! — Мадара докуривает и тушит сигарету в бокале. — Я пару дней их не трогал, но я не люблю зрителей, во время секса с собственным мужем, они мне надоели. — Он смеется, — я же не порно актер, — качает головой. — Так вот, остается главное блюдо. Открой и посмотри, я пытался сделать его максимально красиво. Хаширама открывает противень, тот падает из его рук. На огромном полотне разложены запеченные пальцы рук, ног, корзиночки из мяса и хлеба стоят в ряд и на Хашираму смотрят ровно выложенные головы всех, кого он послал в этот дом пару дней назад. — Вот такая вот композиция у меня вышла, — Мадара сухо говорит ему на ухо, — повар я пока хуевый еще, в плане эстетики. Я учусь еще… — он сжимает его плечо, — но, надеюсь, ты не против, что один два пальца твоих ублюдков я скормил своим птицам, они тоже любят лакомство. Особенно им по душе — падальщики. Спасибо, что так заботишься об обоих Зецу, они давно не радовались такой вкусности. Слышишь, как поют? Нет? А я слышу ясно.***
Наруто добегает с колотящимся сердцем до конца туннеля и понимает — что никого не нашел по пути. Ни брата, ни друзей, ни Саске его не ждал. Тоннель со светом стоял совершенно тихим и пустым. Не слышно было ни голосов о помощи — никого. Перед выходом из огромного лабиринта была лишь одна дверь. Он открывает ее, щурится от яркого света — в глаза бьет свет от огромного количества свечей. Наруто пытается привыкнуть к такому резкому свету и когда открывает их, замирает. Стоит в оцепенении. — Что за, — его рука падает без сил. С фонарем вниз и он отступает на шаг, — что за… — его начинает по-настоящему трясти и губы дрожат, — не может, этого не… Он успевает услышать шорох за спиной, оборачивается резко и от удивления хлопает своими глазами. — Са… Не успевает ничего сказать от того, что получает со всей силы удар в голову огромной палкой, которую держал Саске своей рукой. Наруто просто рухнул на пол, прямо к ногам Учихи. Тот стоит, смотрит на него, небрежно отбрасывает палку в сторону, наклоняется к лежащему Наруто. Проводит взглядом по его окровавленному виску и наконец с холодной усмешкой отвечает: — Нет, не Саске, — голос с привычного изменяется на совершенно инородный. — И ты даже не заметил этого, кретин, еще в самом доме, — он обходит его с другой стороны, снимает с него рюкзак, отбрасывает куда-то вдаль, наступает со всей силы на фонарь — стекло треснуло. Крутит в руках и бросает прямо в стену. Тот от удара разбивается. То, что называло себя Саске. Что ж, а теперь, — он хватает его за шкирку, и начинает тащить в сторону открытой двери. — Теперь уже поздно. Добро пожаловать домой, Наруто Узумаки. Мы тебя давно тут все заждались. Медленный ты, очень. Дверь закрывается. — Меня вырубили прямо там со спины, — Наруто заканчивает свой рассказ и смотрит на время. То остановилось прямо на отметке одиннадцать. — А Саске? — Анко громко вскрикивает, — ты встретил его? Что с ним было? — Это вы спросите у него лично. Я не знаю. — Наруто встает и подходит к следователям, — освободите мои руки, они порядком затекли и натерли, — наше время кончилось. Ибики медленно кивает женщине, и та нехотя ключом снимает наручники с запястий Наруто. Узумаки наклоняется к ней и шепчет на ухо, отчего у женщины пробежала неприятная дрожь по телу: — Спасибо, Анко, — после отходит и спрашивает Ибики, — я могу идти сам в камеру или меня проводят? — Отведи его, — Ибики бросает Анко указание тихо, и сам все еще сидит в камере допроса. — Мне надо дать указания органам, чтобы они проверили дом еще раз, и если они там найдут подвал и все, что ты сказал правда. Это… — он выдыхает устало. — Пиздец полный это. — Не найдете. — Наруто отвечает тихо, стоя в дверях и не оборачиваясь даже. — Что? — Анко дернулась. — Почему не найдем? — Потому что его больше нет — его завалило. Найдете вы только руины и больше ничего. — Наруто смотрит на них с сожалением. — И какого хрена? — Как это случилось? Что случилось? — Правильный вопрос будет, — Наруто делает шаг в сторону выхода из двери и с постукиванием пальцем по стене отвечает, — не что случилось, а… — он идет дальше — кто случился. Это вам Саске уже расскажет в следующий раз. До встречи.***
Саске услышал, как проводят изнутри ключ картой дверь, и смотрел, лежа на кровати на то, как она открывается. Перевел взгляд лениво на стрелки наручных часов и дверь отворилась. — Ты вовремя — это пунктуально. Я ценю в людях пунктуальность — хвалю. Гаара поднял на него тяжелый взгляд и молча положил старую папку на край кровати, как ему и было велено. Высунул бирку с посещаемостью, ту самую, которую надел неизвестный на свою шею, которую оставил в той самой коробке. В запечатанном пакете протянул Саске и пошел обратно к двери. — Спасибо. — Саске говорит ему в спину и Гаара останавливается, бросает на него внимательный взгляд и кивает, так же молча удаляясь. — Дальше я скажу второе указание, исходя из первого, — он говорит тихо Гааре и дверь закрывается. Саске лежит, смотря на стену своей камеры, и выдыхает. Пока не переворачивал пакет с уликой и не смотрел на имя. Он будто до последнего тянул и не хотел смотреть. Громко вдохнул и выдохнул. Взял в руки папку c кровати. Осмотрел ее, пролистал, поглядывая то на время, то на дверь, и аккуратно засунул ее в свою сумку. После обратно лег и отсчитал до пяти, наконец перевернул карточку фотографией и именем лицом к себе. Смотрел на нее минуту и его губы дрогнули. Зрачки сузились, он сжал ее в своей ладони с колотящимся, впервые за долго, сердцем. Встал. Подошел к одинокому окну, за которым светила белоснежная луна — пристально смотрел на нее. Пока в его глазах она не окрасилась красным и он, не сморгнув измененным цветом глазом, сжал табличку в кулаке, раздавив ее. — Ты, — его губы вытягиваются в улыбке, — нарываешься. — Улыбка превращается в настоящий оскал, он отходит на шаг назад, упираясь рукой о стену и с громким выдохом бьет со всей силы кулаком о стену — на что в той остается настоящая вмятина. Он поднимает свою голову к луне, волосы спали на его лицо и он говорит хриплым и низким голосом, сжимая разломанную карточку посещения в руках. — Сука. На сломанной и сжатой карточке видна пластиковая фотография хмуро смотрящего в объектив черноволосого, коротко стриженного мужчины с темно-карими глазами. У него видны круги под глазами, на правой подбородке виднеются два фиолетово-красных рубца. Имя на карточке: Данзо Шимура. Дата и подпись пропуска. — Ты точно нарываешься, Данзо, — Саске говорит это, смотря на звёздное небо пристально, — и ты скоро доиграешься до такой степени, что тебе больше не поможет ничего. — Звезды отражаются в его глазах, приобретая синхронный рисунок из шестиконечной звезды. — Я разломаю твою шею и тело собственными, сука, руками. — Саске полностью разламывает в руке карточку, — как эту ебанную карточку. Пополам. Наруто вернулся позже — Саске уже спал спокойно в своей кровати. Уснул, читая книгу. Узумаки подолгу не могу уснуть и ворочился в кровати. Думал о чем-то. Прошли часы в беспокойстве. Часы во всей тюрьме, отливаясь в темноте своим синим свечением, резко начинают пищать ни с того, ни с сего. Когда доходят до определённой комбинации цифр. Они начинают мигать синим. Мигают синим еще раз и резко их цвет изменяется в красный. Звон разносится по всей тюрьме довольно-таки короткий, чтобы разбудить остальных заключенных, кроме. Намикадзе лежит в камере на кровати, поворачивает свою голову в сторону спящего Саске рядом. Протягивает к нему свою руку, но, не прикасается. Просто держит в воздухе и не дотрагивается. Ноль Он улыбается и проводит своей рукой по его лбу. Откидывает его волосы назад со лба и аккуратно целует прохладную кожу. Один Саске спит безмятежно. Во сне хмурится от прикосновения и после улыбается. Открывает свои глаза и смотрит на лежащего рядом на кровати напарника. Один Наруто улыбается в ответ. Саске лишь сонно моргает и подносит свою ладонь к его лицу. Проводит пальцами по щеке и прикрывает свои глаза снова, будто нужно было убедиться, что рядом лежит именно Наруто, а не кто-то другой. Накрывает его губы своими с закрытыми глазами. Сжимая пальцы рук своей, они переплетаются в замке. Наруто приоткрывает свой рот и углубляет поцелуй. Саске улыбается сквозь поцелуй. Отстраняется, целует замок их рук, смотря в глаза. Они разжимают свои руки и обнимают друг друга. Саске проводит рукой прямо за шею мужчины. Наруто прижимается к нему, накрывает рукой его грудь. Саске закидывает свою ногу на него. Наруто просачивается ногами под него и они лежат, прижавшись друг к другу. Наруто обнимает его своей свободной рукой, и теперь они полностью сливаются в объятиях, утыкаясь лицом друг в друга. Смотрят оба в глаза друг друга — один взгляд полностью черный, глаза второго разного окраса — голубого и карего. Тождественно прикрывая глаза, засыпают вдвоем. Два Время на часах: 01:12