Д(т)ело №137

Вы не хотите мне внимать? Не стану, дети, спорить с вами. Чёрт стар, и чтоб его понять Должны состариться вы сами (с) Иоганн Гетте «Фауст»

I'm pickin', I'm pickin', I'm pickin' I pick up the phone Сигнал сирены поднял на ноги всех заключенных тюрьмы этой ночью — зеваки вставали, подходили к железным прутьям своей камеры и с интересом смотрели, как в панике работники тюрьмы носятся по всему корпусу. Сирена орет настолько громко, что от этого шума закладывает уши. Красный мигающий огонь вспышками озаряет всех присутствующих по всему периметру настолько, что попросту может случиться эпилепсия у тех заключенных, у которых не было приступов до этого. Топот оравы ног разносится по лестнице, огромное количество вооруженных полицейских тюрьмы орут в рацию, что скоро прибудут. Командир спецназа криком пытается разъяснить, как обстоит обстановка на данный момент:       — Четверо раненых, пятеро убито! — в отчаяние докладывают в рацию. — Этот больной стрелял сразу на поражение! Откуда у этого подонка ствол? Он нацепил на себя гранаты — хуй знает, откуда у него они! Рядом с ним ящик со взрывчаткой! Мы не можем стрелять в него, если заденем — положим и его, и всех наших, и вместе с этим половину сектора тюрьмы!       — Дерьмо, — шипит мужчина, — кто его выпустил? Кто блядь ему дал выход из его дыры? Откуда у этого подонка столько с собой оборудования?       — Без понятия! Он ранил своего родного брата! Ебанный псих прострелил брату две ноги — мы не можем подойти даже оказать помощь ни ему, ни остальным!       — У этого ублюдка два заложника! — Орет незнакомая женщина, — оба наши! Этот мудак совсем с катушек съехал!       — Кого? — уточняет взбешённый командир отряда, перезаряжая на ходу ружье.       — Он взял заложника Анко Митараши и Гаару Суну, они оба без оружия и бронежилета у этого сукина сына!       — Дерьмо! — кричит мужчина, — откуда у него ствол?       — Да не ебу в душе, откуда у него ствол! В тюрьме никто не мог ему дать! — орет Ибики в рацию. — Диктует свои правила: просит выпустить Узумаки из одиночки, совсем ебнулся! Узумаки приговорен к смертному приговору на послезавтра в восемь утра. Мы не можем выпустить его из карцера. Никаким образом! У него подготовка идет!       — Ибики! — гаркнул командир, — если вы не выпустите второго ублюдка и не покажете этому, что тот еще не сдох, может быть такое, что показывать будет уже некому! Ты что, не понимаешь, что этот ублюдок явно подготовился ко всему этому дерьму? А вы, идиоты, нихуя не заметили даже!       — Он был под нашим присмотром все ебучее время! Нам остался один допрос — они дали все показания и после попросили финальную встречу — обвинения вступили в силу! Они в таком дерьме, что никогда не выдут из этой дыры! В помощи адвоката отказано, в отмене смертного приговора после всех улик — тоже!       — Хуево вы смотрели за ними, раз этот долбанный Учиха поставил раком всех вас там за день до своей смертной казни! — Ибики фыркнул в рацию и выдохнул. Командир был прав — чего тут таить. Легко ему говорить через телефон, находясь на другом конце континента, говорит он, а расхлебывают дерьмо они здесь.       — Придите к согласию — спецназ будет скоро на месте! Им десять минут лету до вас! Держитесь! — нажимает на рацию главный полковник ФБР отряда и растирает виски рукой. Сука, он так и знал, что добром все это не кончится. Так и знал, мать твою. Это семейка больная на голову вся уже давно — папаша этого ублюдка был конченным психопатом, которых только свет видывал, вырастил такого же сыночка, причем младшего.       — Что делать будем, командир? — спрашивает Рок Ли, хмуро смотря на Саске, стоящего вдалеке с ружьем и заложниками. Не понимает, что у Учихи в голове и какая муха его укусила — это не похоже на него. Вообще. Волнительно перемещает взгляд в сторону Гаары и поджимает губы — вот же ж влипли они в передрягу — Учиха пристрелит его, как нехуй делать — если Гаара выкинет что-нибудь импровизированное. Пока его друг просто лежал пристегнутый наручниками к ящику с гранатами, но это пока что. Пиздец, как они докатились до такого — подобного произвола заключенных не было в истории Америки лет так сорок. Он за полчаса уложил уже пятерых, спокойно, холоднокровно, выстрелами в голову, как только к нему пытались подойти ближе. На компромисс не шел — привели к нему на переговоры Итачи Учиху, который прибыл в их тюрьму по случаю казни своего собственного брата — взял в заложники вместе с Гаарой сразу. Если второму он ничего еще не повредил — брату сразу же прострелил ногу, даже не моргнув. Следующая шла Анко, вырвалась от своих, чтобы переговорить с Саске как отвечающее лицо, и больше не вернулась назад. Теперь женщина стоит прямо спиной к Саске — пока к ее виску направлено дуло пистолета Учихи, и тот смотрит на полицейских спокойным взглядом. You said it yourself you're scared of being alone       — Учиха Саске, — слышится хриплый голос в громкоговорителе, — отпустите заложников, и мы можем с вами договориться. — Еще раз повторяю: отпустите заложников, иначе нам придется стрелять на поражение. Саске усмехается, качает головой и выдыхает устало. Достает рацию Анко, нажимает на кнопку доверителя, голос его слышится по всем рациям сразу на одной волне:       — Стреляйте, мне поебать, мои требования я разъяснил ясно: хотите положить своих людей вместе со мной — вперед, пока Узумаки не выйдет из ебанного карцера, никто не сделает ни шагу, — он опускает взгляд в сторону пятерых трупов неподалеку от него, — пятеро уже мертвы, четверо помрут скоро, если пролежат еще минут десять, — он осматривает тяжело раненных офицеров и своего брата неподалеку, — церемониться не буду, добью легко, Узумаки ведите. Конец связи.       — Да что с тобой такое? — Ибики и орет в рацию, — ты совсем ебнулся уже в своей камере? Опусти ствол и сними с себя это дерьмо! Ты же сдохнешь тут! Тебе что, жить перехотелось?       — Я умру через два дня, Ибики, — Саске улыбается широко, — ты думаешь…мне не поебать, когда умирать именно? Одно дело сдохнуть одному от эвтаназии, другое — забрать с собой всех вас на тот свет. Ты понимаешь разницу? Выбирая из двух зол одно, я выберу то, что мне лично больше по духу. Я утяну всех вас с собой в ад. Я там давно — теперь настала ваша очередь стать моими соседями — после всего, что вы сделали за свою вашу ебанную жизнь с другими — в первых рядах вам билет куплен посмертно. Я знаю.       — Ты же тут все разнесешь к хуям! Ты понимаешь, сколько невиновных умрет? Саске широко улыбается — конечно разнесет, папа в детстве его учил не только самому дерьмовому, что было в нем самом, как и в Итачи — а еще множеству увлекательных вещам. К примеру — как сделать гранату своими руками, имея все нужное под рукой. Если бы они не убили Фугаку — кто знает, кем бы был сейчас отец его, и он с Итачи сам. Кстати об Итачи, он бросает внимательный взгляд на раненного брата — тот лежит на земле и сжимает окровавленные раны, смотрит на брата спокойно. Саске усмехается и подмигивает ему, облизывает свои пересохшие на морозе, треснутые губы, успевает уловить кивок родного брата и резко стреляет Итачи прямо в бок.       — Ну вот видишь, Ибики…я предупреждал — скоро сдохнут тут все, — он сжимает дорожающую Анку ближе к себе, та вскрикивает и наклоняет голову вбок, — я повторю еще раз — Узумаки ведите! Иначе на вас повесят еще смерть моего психически больного брата — где ваша толерантность? Он между прочим нихуя не сделал, чтобы сдохнуть тут на морозе! Ибики резко дергается, срывается с места и идет в сторону Саске.       — Саске, послушай, — он идет спокойно и кричит ему, — не глупи! Губы Учихи медленно вытягиваются в усмешку. Он вытягивает руку с пистолетом прямо на Ибики:       — Я и не глуплю, Ибики, но тебе не понять даже мой мыслительный процесс — тебе до него, к сожалению, как пешком до ебанного Китая! — он подмечает осторожное движение руки мужчины в сторону брюк, — искренне советую тебе положить свое ружье из заднего кармана на землю, иначе я просто вышибу ей мозги, — он говорит спокойно, направляя дуло на висок Анко. Ибики замирает и останавливается в пятнадцати метрах от заложников.       — Не вышибешь, — Ибики хмурится. — Ты же сам говорил, ты не убийца, Саске, — он делает еще шаг, Саске цокает языком и резко направляет ружье в сторону надзирателя Наруто. В следующий момент, пуля проносится прямо мимо него, около лица. Ибики замирает, поднимает свои руки, — хорошо, хорошо, — он кладет оружие на землю. — Теперь я понял, что ты серьезно. А еще, что ты окончательно съехал с катушек. Только возникает один спорный вопрос. Когда именно? Саске стоит с непоколебимым видом и прикрывает свои глаза, выдыхает, и, открывая их, поднимает к небу голову — луна полная на небе, она украшает его лицо, он нежится под светом. Стоит с закрытыми глазами — молчит. Все вокруг замерли, Ибики делает еще один шаг:       — Саске, давай просто поговорим, хорошо? — он пытается подобрать нужные слова и всматривается в замершего парня. — Что ты хочешь всем этим показать? Ты же не навредишь невинным людям — я читал твое дело. — Саске дергается от этих слов, — да, Саске, я прочел его, твое старое дело, и понял, что ты просто был жертвой…тебе помощь нужна — тебя заставили, и ты просто защищался, — взгляд Ибики скользит по умершим работникам тюрьмы от рук Саске. — Я понимаю, ты боишься. Саске начинает смеяться.       — Заставили? — он выдыхает и качает головой и устало выдыхает. — Меня? Боюсь? Какие же вы все тупые. Господи. Кого именно ему надо бояться? Он по сути не боится никого здесь — он наблюдает, хотя нет, есть один человек, которого он боится… Но — Ибики идет медленно, Саске все еще орет ему оставаться на месте, Морино замирает и делает еще шаг. Саске разворачивается и нехотя стреляет Гааре в плечо, тот вскрикивает, резко шипит, матерится и цепляется за плечо — ублюдок прострелил ему руку на самом деле — даже не мешкаясь. Об этом они не договаривались — надеется, все идет по плану — иначе всем им грозит одно сплошное дерьмо. План был. План обсуждался — плану надо было следовать, чтобы получить награду. О маленьком секрете Учихи Гаара узнал случайно. You said it yourself that you can crack the code Зашел в его комнату в тот день и окоченел от ужаса. Саске не ожидал гостей — видно было по его лицу, оно изменилось сразу с надменного выражения с примесью вечного спокойствия на яростный, и вместо того, чтобы просто убить Гаару на месте, он отчего-то сжалился — именно сжалился, так как Гаара понимал — будь его желание убрать свидетелей секрета слишком сильным, он бы сделал это сразу же после увиденного им.       — Садись, — слышится грубый голос Учихи, Гаара, с ужасом наблюдая за картиной в камере, садится послушно, боится дышать, боится поднять взгляд на это животное. Впервые он ощутил животный страх всем своим нутром — у него дрожали колени, он пытался фокусироваться на одной точке — просто не смотреть в сторону. Рвотный ком подступил к горлу, во всей камере стоял яркий запах крови, тошнить стало сразу.       — Я никому ничего не скажу. — Гаара сжимается в стул, говорит тихо, голос сел, во рту пересохло. Ему надо просто не смотреть в сторону — потому что если посмотрит, его вырвет прямо там сразу. — Обещаю.       — Конечно не скажешь, — совершенно голый Саске подходит к Гааре, дотрагивается окровавленной рукой до подбородка мужчины, Гаара непроизвольно дергается и винит себя за такую однозначную реакцию тела в этот момент. Он был уверен — в жизни многое повидал, но то, что видел сейчас, не входило ни в какие рамки виданного. Ему сначала показалось — сошел с ума, будь конченным наркоманом, подумал бы — словил белку или передоз, но он был совершенно чист и трезв, списывать увиденное на галлюциногенный бред, даже при желании, не получалось никак. — Тебе никто и не поверит, сладкий, — Саске аккуратно заправляет пряди волос мужчины за ухо, — у тебя сердце стучит так, что сейчас из груди выпрыгнет нахуй. Боишься? Гаара сглатывает и медленно кивает головой, боится — это мягко сказано, он в ебанном ужасе впервые за всю свою ебанную жизнь. Это же, — он непроизвольно поворачивает голову за Саске и автоматом сблевывает на пол, не вышло сдержать. Мерзость какая. Ну почему только такое дерьмо может случиться с ним, зачем приперся к нему в камеру, оратор хуев, поговорить решил, блядь, по душам — поговорил.       — Страх — это хорошо и нормально в твоем случае, — Саске усаживается на ледяные полы камеры голыми ягодицами и рассматривает побледневшего мужчину, — в твоем случае, даже естественно. Хочешь знать, что это? — Гаара отрицательно качает головой, ради всего святого, знать он не хочет, по запаху понятно все сразу. — Ну и правильно, — хохотнул Учиха, — тебе незачем знать, до поры до времени, — он вытаскивает пачку сигарет из кармана Гаары и закуривает, сверля его взглядом. — Но так как ты увидел уже все сам… — наклоняет голову вбок, размышляя, закуривает и выдыхает дым, — я вот думаю, что мне с тобой, таким любопытным и настырным, делать-то. По идее, если тебя найдут в петле с твоим анамнезом — все поверят, что ты совершил самоубийство сам своими руками, — Учиха усмехается. — Асоциальные личности, такие, как ты, — он наслаждается никотином, прикрыв глаза, — порой бывают ахуеть как непредсказуемы в своих действиях.       — Я не хочу в петлю. — Гаара наконец переводит на него свой взгляд, — я могу быть полезен.       — Серьезно? — Саске начинает смеяться, — мне? Ты правда самоуверенный, даже слишком, индивид. Неужели ты думаешь, что мне действительно нужна твоя польза и помощь?       — Я могу помочь тебе сбежать, — Гаара продолжает смотреть ему в глаза, — так, чтобы никто не понял, кто ты такой и что ты т… — он переводит взгляд за Саске, — морщится от отвращения, — в общем, я могу помочь.       — И нахуй мне это надо? — Саске закуривает вторую, все так же сидя на полу.       — Я буду верен тебе… — Гаара выдыхает, — я хочу быть тоже таким, — он дергает плечом. Он только что сам сказал это? Правда сказал. Саске замер сначала, выглядел удивлённым, после громко рассмеялся — смех осел в стенах камеры той ночью.       — Поверь, лучше быть наоборот, полной противоположностью меня, это я тебе искренне советую — быть таким, как я, напрямую значит подписать себе смертный приговор досрочно, но оставаться живым все время.       — Те, кто не рискует, не пьет шампанского, — даже в такой ситуации Гаара усмехается, растирает руками плечи и переводит решительный взгляд на Саске, — ну так что, будем рисковать? Шампанское я давно не пил. Саске хмыкает, проводит по работнику тюрьмы оценивающим взглядом, со стороны видно — что-то решает для себя, после встает и протягивает мужчине руку, спрашивает спокойно, с долей оптимизма в голосе:       — Тебе какое шампанское больше нравится…сладкое игристое или сухое?       — Шампанское только сухое в оригинале, все остальное — вино. Так как я не фанат вина…тем более белого, — мужчина пожимает плечами, — шампанское, хоть и отвратительное на вкус и кислое, но если и пить его, то только высшего сорта.       — Согласен. Красное, сухое вино — намного лучше. Да и вкуснее по факту. — Саске чувствует сжатие своей ладони чужой рукой, и помогает мужчине подняться со стула. Рассуждает, подходя к окну своей камеры, рассматривая свет луны вдалеке… — Сначала будет больно, — он сжимает свой локоть руки, вправляет кость назад, та вышла — потом неприятно, — хруст шеей движением головы, позвонок встал на место, — немного после мерзко, — зевает и смаргивает, голос становится тише, переводит взгляд на Гаару и сжимает его кисть руки снова, подносит к своему носу и рассматривает внимательно, — по итогу непонятно, спустя время привыкнешь и начнешь получать удовольствие. Это как секс.       — Я согласен.       — Ну вот и отлично. Рок Ли срывается с места, посчитал, что нужно что-то предпринять прямо сейчас, ему нужно спасти бедного друга там, сердце стучит в висках, адреналин знатно подскочил. Раздается выстрел. Пуля пролетает мимо Ибики, задела его волосы — их автоматом оторвало кусок. Слышится крик. Ибики замирает, как вкопанный. Саске смотрит Ибики прямо в глаза, и выпускает еще три сразу же около головы:       — Если ты сейчас подумал, что я промазал, то ты идиот, — у Саске меняется выражение лица, Ибики смаргивает и пытается понять — его глаза действительно кровавого отлива или так свет падает? — Сейчас я прострелил Рок Ли голову третьей пулей, не мешкаясь, — его губы расплываются в оскале, — твой ученик, между прочим, был…ты думал, я не замечу, как он тебя прикрывает? Да ты дебил, Ибики. Ты до сих пор так ничего и не понял.       — Ты до сих пор уверен, что я жертва и никого не раню? Один труп свежеиспеченный прямо за тобой упал. — Ибики медленно поворачивается назад, глаза его расширяются, он видит мертвого Рок Ли, лежащего на снегу — кровь начала расплываться прямо под его телом. — Сделаешь шаг еще, — Саске говорит в рацию сухо, — будешь следующим. Я не промазываю — папа меня отлично научил охотиться на дичь. Убить что одного, что десятерых для меня, как посрать сходить в сортир.       — Анко! Ты в порядке? — орет Ибики, он застыл, замер, не может поверить, что это происходит на самом деле. Учиха только что, даже не мешкаясь, выстрелил три раза в человека — в сердце, в селезенку, и последний в голову. Он видит, как женщина медленно кивает, и Саске наклоняет голову к ее уху, целует в висок.       — Конечно, малышка Анко в порядке — у нее же не прострелена еще башка, как у Рок Ли, или ноги, как у моего брата вместе с брюшной полостью. А часики-то тикают, — он скучающе выдыхает, — а дай-ка подумать, — видно, как его лицо меняется, брови задумчиво сводятся на переносице, — ты, наверное, тянул время…спецназ ждешь? Ибики замер опять. Он бросает взгляд на время, понимает — спецназа нет уже как пять минут. Ни шума вертолета — ни звуков раций. Ничего. Абсолютная тишина вокруг, только сирена со стороны тюрьмы орет.       — Хочешь, открою секрет? Они не явятся, — он кричит громче. — Никто на помощь не придёт, Ибики!       — Что за бред он несет? — Ибики нажимает на кнопку рации, пытается вызвать командующего — нет ответа. — Капитан? — он отходит на пару шагов назад от Саске, сглатывает, — прием! Вы слышите меня? Губы Саске вытягиваются в усмешке, он, поднимая свободную руку в воздух — что-то показывает пальцами. Сначала поднимает один, потом два и смеется громче.       — Не понимаешь, что происходит? — Саске кричит ему, — скоро поймешь. — На третьем поднятии пальца резко вырубается сирена во всей тюрьме, все затихает, и свет тухнет. Включился энергосберегающий режим. — Сейчас у вас полетела нахуй вся система охраны в тюрьме, — он упивается этими словами, — знаешь, что случается, когда вырубает систему охраны и электричество? — он смотрит с триумфом на мужчину. — Все камеры открываются и заключенные, которых вы держите там как скот, выходят наружу, начинается анархия. Раздаются выстрелы в тюрьме:       — Ну вот видишь? — Саске смотрит в глаза Ибики, — я же говорил.       — Что ты сделал, урод? — Ибики хватает ружье с земли в руки, и целится Саске в голову, — отвечай, твою мать!       — Узумаки веди, в последний раз повторяю. — Саске резко толкает Анко в сторону и простреливает ей ногу. Женщина кричит, падает, Ибики дергается, — стоять, блядь! — устало выдыхает, хватает ее крепкой рукой, сжимает женщину за волосы рукой — та не может дернуться больше, захлебывается в слезах, — он подносит оружие к своей груди. — На счет три повторяю, или ты выведешь оттуда Узумаки, или я взорву вас всех и себя к ебанной матери. Все ублюдки тюрьмы выйдут наружу и никого, ни там, ни здесь, не останется, чтобы сдержать их долго. Ты понимаешь, о чем я говорю?       — Приведите Узумаки! — Ибики обреченно дает команду своим криком, — живо! — Прием! — он нажимает на рацию опять и слышит наконец ответ в ней. Сначала помощи и после какой-то странный звук. Он прислушивается и повторяет вопрос, — командир? Прием! Вы слышите меня? — Нет ответа. Слышны странные помехи — какой-то гул, хруст, шипение и звуки чавканья. — Прием? — Тишина. Опять какой-то непонятный шум повторяется, слышен вопль, Ибики меняется в лице и переводит взгляд на Саске. Что происходит? But the static you hear automatically keeps you exposed on your own Саске смотрит на время на своих часах, с выдохом садится на землю, открывает огромный ящик со взрывным устройством и бросает взгляд на лежащих рядом Гаару, Анко, Итачи, закуривает сигарету дрожащими руками и вдыхает дым. Еще немного осталось. На часах ровно 00:00. Еще немного. В его глаза светит ослепляющий свет фонаря — он смаргивает и поднимает голову в сторону снега — тот опускается прямо на его лицо. Переводит взгляд на мертвого Рок Ли и безразлично отводит в сторону раненных и убитых — прищуривается, прислушивается — один еще живой из полицейских — еле дышит, все остальные уже мертвы. Потеряли слишком много крови — пока их начальники занимались политическим онанизмом.       — Прием? — Ибики повторяет в рацию с похолодевшей спиной от странного страха. — Меня слышит кто-нибудь? Ему наконец отвечают:       — Вы слышите меня? Слы. — незнакомый голос кричит в рацию по волне. — Помо…нам.       — Кто это? С кем я разговариваю? — Ибики замирает.       — Они нас всех убьют по очереди… — голос постоянно пропадает, — мы. В доме. В доме на юго-западе. Пожалуйста, помогите нам! Нас тут пятеро! Ибики замирает. Он сглатывает и повторяет:       — Прием? I'm pickin', I'm pickin', I'm pickin' I pick up the phone You said it yourself you're scared of being alone You said it yourself that you can crack the code       — Прием. Мы приехали в дом, на юго-западе, шоссе сто пять. Нас было десять, прием. — Ибики бледнеет. — Мы не можем ни до кого дозвониться, они убили моих друзей, прием! Они идут уже, — слышится крик. — Меня зовут… — звук пропадает. — Помогите моему другу, пожалуйста. Я не знаю, где остальные все. Прием! Прошу, на помощь! — слышится душераздирающий крик в рации, — помогите Са…! — слышится вопль, — они его схватили и убили его брата! Прием! Ибики медленно поворачивается к Саске и переводит взгляд на Итачи, лежащего на полу, он дергается, и повторяет вопрос.       — Я вас плохо слышу! Где вы находитесь? — опять странные звуки в рации, Узумаки выводят из тюрьмы наконец, и ведут в сторону Саске, почти дошли до Ибики. But the static you hear automatically keeps you exposed on your own I hope you're ready, steady, smashing through the levy       — Мое имя Ино Яманака! — резко меняется голос в рации, — прием! Помогите нам кто-нибудь! Они убили мою подругу Сакуро Харуно! Прошу вас! — она захлёбывается слезами. — Ибики забыл, как дышать. Ино. Яманака, мертвая девушка с фото сейчас говорит с ним в рацию. — Прошу, спасите нас! Они убили мою подругу! У них моя подруга в плену, Карин Узумаки! Вызовите спецназ! Вызовите кого-нибудь! У них Саске! Саске Учиха у них! Они его пытают и отрубили ему руку! Он умрет от потери крови! — девушка захлебывается в собственном крике. — Вы слышите меня? Наши координаты: 11.00.22.12.2011.00       — Прием! — резко кричат в рацию. — Мое имя Сай Якуши! Прием! Помоги нам! У них в плену Наруто Узумаки! Мы в доме на юго-западе, прием! Блядь, меня слышит хоть кто-нибудь? Суигетцу! — он орет кому-то, — господи! — у него начинается истерика настоящая. — Они выстрелили ему в голову! Блядь! Прием! — слышится, как мужчина бежит, убегает от кого-то, судорожно дышит! — Отъебись от меня! Прием! — слышится крик, яростный и опять чавканье. Наруто подходит к бледному, как снег, Ибики, и смотрит ему в глаза, бросает взгляд в сторону рации и с интересом рассматривает.       — Ведите его дальше. Скажи своему дружку хоть что-нибудь! — орет Ибики на него, и Наруто лишь смотрит на него безразличным взглядом с легкой улыбкой на лице. Узумаки медленно кивает.       — Прием? — Ибики опять слышит снова женский голос. — Они все мертвы, почему вы не помогли нам? Прием?! Узумаки проходит дальше сам. Саске смотрит на него — смотрит в глаза и улыбается, Наруто идет медленно в его сторону, его толкнули со спины — он споткнулся и упал на снег — прямо лицом вниз. Поднимается на коленях и встает снова, крест на его груди свисает с шеи и он выдыхает.       — Саске, Ибики попросил тебя успокоиться, — спокойно говорит Узумаки тихим голосом. — Что ты на это скажешь?       — Прием! Меня слышит кто-нибудь? — слышится в трубке знакомый голос, Ибики прислушивается внимательно и замерев отвечает.       — Да? Это Ибики Морино, командир отряда штата Невады! Прием! Наруто идет медленно, Саске выдыхает облегченно и протягивает ему руку. The drama, the trauma, don't play the prima donna My god, you said it yourself that you would never stop       — Мое имя Наруто, Наруто Узумаки. Тысяча девятьсот восемьдесят пятого года рождения. — Ибики выпадает из реальности, не понимает, как это возможно, — я нахожусь сейчас в городе Флорида, не знаю, где именно…мы ехали по шоссе сто пять, там развилки трех дорог и маленький городок — Коноха. Нас было одиннадцать человек! Прием! — он задыхается, слышно, как он орет в рацию. — Моего дедушку зовут Джирайя Намикадзе, он известный писатель. Я сын Намикадзе Минато. Помогите нам! Нас в живых двое осталось: Саске Учиха, того же года рождения, очень сильно ранен — у него кровотечение, оторвана рука и множество ран на теле от насилия. Он умирает, блядь, — слышно как мужчина плачет, — на нас напали и держали в плену. Саске. Саске, пожалуйста! Саске, смотри на меня! Мы в лесу! Там лес рядом, у реки, бежали как могли, Саске очень ранен! Наши координаты — 11.22.9781.00 Саске, блядь, — слышен удар, — не теряй сознание! Слышишь? Не бросай меня тут одного, твою мать! Помогите нам! Умоляю, — срывается на плачь голос. Мы уже пару месяцев в ебучем лесу бродим, помогите нам! Пожалуйста! Они скоро найдут нас! — мужчина в прострации смотрит на силуэт Узумаки — в его руках нет никакой рации. Если сейчас с ним говорит Наруто Узумаки, то…кто сейчас идет прямо перед ним вдалеке? Наруто подходит к Саске и пытается улыбнуться ему.       — Я бы обнял тебя, но наручники мешают — руки сдерживаю, — Узумаки показывает закованные руки, — освободишь меня?       — Конечно, — Саске кивает и прикрывает глаза, после резко поднимает ружье и раздается выстрел. — С радостью, — смотрит, как тело Наруто падает на землю прямо рядом с ним, сквозной прямо в грудную клетку. Ибики смотрит на всю эту картину в полной прострации. Не может выдавить ни слова. Саске резко толкает Анко в сторону, подносит ружье к своему подбородку и улыбается ей, говорит что-то губами и женщина переходит на крик.       — Саске! — она пытается подняться с земли, падает от кровоточащей ноги, ползет к нему и рыдает, — пожалуйста! Не надо!       — Остановите его кто-нибудь! — орет женщина, — Ибики! Сделай что-нибудь! Он сейчас… My god, you said it yourself that you would never stop Until you felt the needle drop       — Прием? — слышится наконец второй голос. — Ибики нажимает молча на кнопку приема сигнала в рации. — Мое имя Учиха Саске, мой отец Фугаку Учиха, брат Итачи Саске, восемьдесят пятого года. Я умираю в лесу, у меня отрублена рука. Меня держали в плену шестеро в лесу. Координаты 11.22.02.01.4591. Нас двое в живых — Наруто Узумаки и я — Учиха Саске, у меня трое друзей без вести пропали, они… Они моего брата убили, они его сожрали, они пытались сожрать и нас, четверо умерло. Помогите нам кто-нибудь, пожалуйста! Помогите! Ибики срывается на бег и несется в сторону Саске Учихи — он только что разговаривал с ним по рации:       — Какой сейчас день, год и месяц? — орет он в рацию, — я слышу вас! Прием!       — Я не знаю…я…не знаю! — у него начинается истерика. — Ибики Морино? — голос становится тусклым и грубым.       — Саске! — слышится крик Анко, Учиха поворачивается к ней и улыбаясь говорит последнее шепотом:       — Беги, Анко. Беги… — перезаряжает ружье и раздается выстрел.

***

За месяц до: Саске смотрит на Ибики, сидящего прямо перед ним, тем утром, двенадцатого ноября две тысячи одиннадцатого года. Анко в кабинете не было еще, было слишком рано — они обычно не начинали допрос настолько рано. На столе стоят две кружки кофе — одна напротив Ибики, одна напротив Саске, он переводит взгляд на пепельницу — та полностью заполнена окурками, такое складывалось ощущение, будто Ибики не ложился вовсе и провел всю ночь в участке. Он поднял его с самого утра, прямо на следующий день — зашел в камеру лично — и приказным тоном сказал:       — Жду тебя через пятнадцать минут в кабинете допроса, одевайся, я отведу тебя лично, я за дверью. Теперь же они сидели друг напротив друга и Ибики курил снова. Он выглядел измотанным и уставшим.       — Ты вообще спал? — Саске отпивает глоток кофе и смакует его. Кофе — единственный напиток который он любил по сей день и мог пить его постоянно, вечно низкое давление требовало стимуляции циркуляции крови в сосудах. Ну и курить он любил тоже, поэтому. Саске закуривает сигарету и прикрывает от наслаждения свои глаза. Сегодня он сидит опять в оранжевом комбинезоне, волосы затянул резинкой в кичку на макушке головы, половина волос спадала вниз по шее.       — Не ложился. — Ибики усмехается и отпивает глоток кофе еще, — мне не спится в последнее время. Сон ужасный.       — О! — довольно отвечает Саске и улыбается, — понимаю, добро пожаловать в мой мир…ты медленно начинаешь в него входить. Я страдаю бессонницей всю свою жизнь. Сначала колбасит, а потом привыкаешь и становится даже как-то непонятно, как человек может спать в принципе долгий промежуток времени.       — Поэтому твоя психика рухнула и ты такой ебанутый и загадочный? — Ибики усмехается по-доброму.       — Ебнутым стал по причине: жизнь, а загадочным — я родился, — в тон отвечает Саске, пожимая плечами и закидывает нога на ногу, — у всех должна быть изюминка.       — Хрен поспоришь. — Ибики соглашается с ним и показывает пальцем на свои папки, те разложены на столе. — Всю ночь смотрел на них и думал…это как же надо было провернуть все это с чистой совестью, последовательно и тщательно, вдвоем.       — Без понятия, как можно это было провести вдвоем. — Саске бросает взгляд на фото снимков с дома, и опять пожимает плечами. — Потому что мы вдвоем ничего не сделали. Но думаю, тут нужен был профессионализм высшей степени, чтобы столько человек смогли прирезать и добить пытками.       — Полностью с тобой согласен, — Ибики отвечает спокойным голосом, вытаскивает папку из-под других, открывает и достает оттуда пару листов, протягивает их Саске, спрашивает у него, — так может наконец уже признаешься, что вас было гораздо больше, чем два человека? Кого ты покрываешь, Саске? Саске читает содержимое и начинает меняться в лице. Бросает на Ибики быстрый взгляд и хмуро читает дальше.       — Объяснишь? — Ибики поднимает бровь, следит за каждым движением Саске взглядом.       — А должен? — Саске со смехом закрывает папку и наклоняется к Ибики на своих локтях и рассматривает лицо детектива. — Ты уверен?       — Сегодня ты будешь участвовать на допросе и больше никто. Мне нужен только ты. — Ибики тушит окурок в пепельнице, — потому что, Учиха, именно к тебе, у меня намного больше вопросов, чем к Узумаки. Так как я уверен, что этот идиот точно ничего не сделал на самом деле, он покрывает тебя, — его голос становится радостным. — Я все не понимал, какая связь со всем этим и вами. И понял, связи с вами нет никакой. А вот с тобой — прямая. Так, может, ты мне расскажешь, Саске… — он вытаскивает фотографию из папки и, держа в руках ее перед носом, спрашивает мужчину еще раз.       — Что ты делал в этом городе за месяц до приезда вашей компании туда? На фото крупным планом запечатлён никто иной как Саске, на той самой заправке — за месяц до приезда в город всей компании. Он с улыбкой смотрит в камеру и держит в руках три пакета. Саске закуривает и качает головой. Хлопает руками в ладоши и начинает смеяться:       — Вот ты Шерлок Холмс… Ибики. Ты меня поймал с поличным! — Ибики хмурится от иронии в голосе. — Ну хорошо. — Саске тушит сигарету об пепельницу и, смотря на нее, отвечает резко спокойным голосом, — я расскажу тебе кое-что, но сначала… — он встает, подходит к часам, смотрит на них и прикрывает свои глаза… открывает их… смотрит в свое отражение в зеркале стены и, доставая из кармана перчатки с отверстием для пальцев, проводит по стеклу ладонью и видит уже совершенно другое в зеркале отражение. Поднимает палец вверх: — Первое — человек на фото не я. — Отражение смотрит на него спокойно, медленно кивает и они оба поворачиваются к Ибики, и он хочет ему что-то сказать…как во всей тюрьме вырубается свет. — А второе… Лампочки, одна за другой, лопаются — каждая, Саске слышит возмущённый крик, стоит и спокойно подходит к своему стулу, отодвигает немного в сторону и садится на него. Включился энергосберегатель. Ибики сидит на своем месте и бросает быстрый взгляд на Саске и замирает. Now you pack your bags The party's such a drag And everyone can tell that you're poisoning the well       — Мы поговорим с тобой в немного иной атмосфере, мужик. Моей. — Ибики ошарашенно смотрит на человека, сидящего прямо перед ним. Тот даже бровью не повел, поджимает губы и спрашивает заинтересованно. — Тебе понравился мой подарок? Ты нашел его, молодец. Зубы пригодились? Хочешь знать, чьи они? — спрашивает человек сидящий напротив него. Закуривает и кашляет. — Твои. Могу еще тебе прислать остальные по почте, и заодно твои части в подарок. Тебе как больше нравится… — незнакомый для него мужчина напротив, наклоняется на своих локтях к столу между ними и его черная рубашка скользит по поверхности. — В пакетиках или в коробках ассортимент? — он скалится, видит полное замешательство в глазах следователя, убирает свои длинные волосы назад, его кисти рук украшают перчатки из кожи с вырезами на ладонях, и он подносит руку к огромному кресту в камнях — тот свисает на цепочке с шеи. Смотрит на него в тишине и целует конец креста губами. — Пресвятая Дева Мария, ты прости меня, я опять… — он переводит взгляд на побледневшего Ибики, — согрешу.       — Ибики? — голос Саске наконец доносится до следователя, тот выпал в какой-то транс и с ужасом таращился на юношу, — Ибики, с тобой все нормально? Ты смотришь на меня так, будто покойника или привидение увидел, — Саске наклоняет озадаченно голову вбок, и хмуро смотрит на следователя. — Эй! Мужик! Ты слышишь меня? Мы уже молчим минут пятнадцать. Ибики вздрагивает, все еще таращится на Саске, смаргивает опять, отпивает воды и растирает виски — приехал. От недосыпа у него кукуха начала ехать, надо взять неделю выходных и выспаться — начал видеть уже какое-то дерьмо перед собой и начинает в него верить постепенно. Дерьмо, возникающее перед глазами, такое естественное и живое, что путаешься: где реальная картина, а где — твое больное воображение разыгралось. Растирает глазницы пальцами и на всякий случай, досчитав про себя до десяти, бросает взгляд опять на подсудимого — перед ним сидит Саске, просто Саске, просто пацан. Никаких мужиков под лет так сорок, с надменным видом и пугающими фразами, от которых холодок прополз по спине. Просто Саске.       — Да, все нормально, показалось. — Ибики хмуро отмахивается и хочет включить диктофон, как слышит встречный вопрос.       — Что показалось?       — Дичь какая-то… — Ибики нажимает на кнопку диктофона и, фиксируя время на бумаге, говорит каким-то растерянным голосом, не привычным для обычной манеры его поведения, — начинай, пожалуйста. Сегодня двенадцатое ноября две тысячи одиннадцатого года, время шесть утра двадцать пять минут.       — Как скажешь. Я начинаю. — Саске отвечает каким-то бесцветным голосом и, впервые снимая крест с шеи, начинает постукивать им же по столу, отбивая свой собственный ритм. А после, отчего-то сжимает свое тело через переднюю часть руками, обнимает себя и отводит взгляд. Ежится. Ему стало… Так грустно… Ему стало ужасно больно, прикрывает свои глаза и слышит по нарастающей голоса, те самые, они возвращают своим звучанием в воспоминания, делает глубокий вдох, сжимает пальцами свой оранжевый комбинезон, делает глубокий выдох. И внезапно ощущает прелый воздух в ноздрях, а на языке привкус крови. Такое бывает, когда вдыхаешь воздух, пропитанный кровью, смесью затхлости, сырости, серы и пыли, глубоким глотком воздуха. Начинает подташнивать. Наизнанку выворачивать начинает… Где ебанное ведро?

***

      — Ну так что, выродок? — запах пота отдает Мадаре в ноздри даже на расстоянии, когда его хватает твердая рука и дергает на себя, на что Мадара поворачивается к нему медленно. — Сдохнешь, или еще подставишь свой зад немного?       — …умрете. — Мадара заканчивает свою фразу, смотря перед собой, и начинает медленно посмеиваться, сжимая действующей рукой свою кость и нож вместе ней.        — Что ты там пропищал? — крикнул на него первый мужчина и замер в ожидании ответа. Мадара медленно поднимает свою голову на него, смотрит в глаза и говорит совершенно бесцветным голосом:       — Вы все умрете. В следующий момент, Мадара хватает мужчину своей второй, оставшейся невредимой рукой, набрасывается на него всем телом, разжимает челюсти и впивается своими зубами прямо в его сонную артерию, намертво. Отрывает кусок. Нет времени анализировать и давать организму осознать, что именно в его рту сейчас находится — на это сейчас нет времени. Сплевывает и впивается зубами снова в открытую рану. Насильник истошно орет, не успевает ничего сделать, как начинает захлёбывать собственной кровью. Через ротовую полость. Мальчик в состоянии аффекта, просто начинает его жрать своими собственными зубами. Прокусил артерию, кровь фонтаном начинает бить в его лицо, окрашивает его грудь, даже не вытирает лицо ладонью, руки второй нет — осталась лишь отточенная кость. Сейчас или сдохнет окончательно он — когда организм замертво падет в этой ебучей дыре — или сдохнут они все поголовно. Сдохнуть тут с Изуной он намеревался только забрав всех уродов с собой в ад. Терять уже было нечего — он калека, он покойник, продержится на адреналине еще каких-то пару часов, больше сил у вымученного ранами и пытками организма просто не оставалось. Мадара ощущал, как умирал — он начал чувствовать эту вонь — смерд мертвечины исходящей от него самого, исходящую от алтаря, на котором надругались и убили его брата, он ощущал зловоние прогнившей души, если она вообще была — исходящую от этих уродов. И вопрос, от кого вонь стояла сильнее, — был до сих пор открыт. Его напарник моментально оказывается сзади и не успевает ничего сделать, как мальчик просто быстрым движением перерезает ему горло тем самым кинжалом, который вынул из брата. Смотрит своим пустым взглядом в глаза насильника, на губах вытягивается радостная усмешка — в глаза смерти смотреть на самом деле не так уж страшно, если по сути, ты и сам есть — смерть. Впивается в его лицо рукой, надавливая пальцами на глазницы, с тихим смехом нажимает до такой степени чтобы проткнуть глазные яблоки напрочь — они должны вылиться, хотя бы одно — ровным счетом, как у его брата. Давит, пока не вытекут, замахивается рукой омертвевшей и протыкает его желудок сломанной свисающей костью. Давит всем своим весом, чтобы насадить будто на кол подонка, глубже и глубже, насколько может. Впивается в его шею зубами, откусывает кусок, жует, сплевывает. Быстрым движением вынимает свою изуродованную руку с тела и поднимается — второй готов. Почему ему казались они намного сильнее и могущественней, когда он как раб валялся на сырой земле этого подвала? Внушали страх, от страха сжимался к стене и каждый день ожидал, как приговор. Сейчас же, осматривая два дохлых тела, усмехается — страх усиливает чувство значимости о том, к кому он относится. Учиха бросает уставший взгляд на третьего мудака — тот, как крыса сбежал от своих «товарищей». Ну да, скорее за подмогой побежал, или просто сбежал, как падаль. После, возвращается к своему брату весь в крови, садится на каменную плиту. Осматривает наличие двух трупов, лежащих на территории, стирает ладонью со своего лица кровь — размазывает тем самым ее еще сильнее. Встает на ноги, начинает тошнить. Ему недолго осталось — он умирает. Он знает, что умирает медленно, по сути он умирал на протяжении всего времени пребывания тут — только постоянно ему что-то мешало, окончательно испустить дух. Наверное — сила воли и желание просто найти своего брата. Что ж…брата он нашел — нашел-то он нашел, только не как предполагалось — живого, и ничего больше с умершим Изуной сделать не может, даже при огромном желании. Изуна умер давно — его труп остыл, крови в организме в нужном количестве не осталось, да и органов тоже — их разложили вдоль ебанного алтаря. Сейчас, главное, вытащить Изуну отсюда наружу и все. Просто вытащить — он не может оставить его тут, он должен хотя бы похоронить его по-человечески, если сил хватит — или оставить снаружи, чтобы его тело обглодали падальщики леса — но никак не тут. По-хорошему — если хватит сил, он надеется на это и молится всем богам, — он хотел бы оставить его в той самой церкви, куда с отцом они ходили на службу, когда еще были детьми. Когда еще все было хорошо. Возможно, если успеет дойти с братом на спине, они останутся посмертно в этой церкви оба. Это самый лучший вариант. Аккуратно поднимает остатки тела брата, накидывает его на свои плечи, обе мертвые руки свисают с его шеи, и медленно плетется на двоих ногах вдоль выхода. Ему надо найти отсюда выход. Ключи на связке должны давать выход из этого ада на земле. Мир встретил их ледяным ветром и дождем. Мадара шел медленно, смотря лишь перед собой, они оба молчали — Мадара больше не говорил с братом. Иначе, если начнет говорить — вероятно всего, лишится рассудка окончательно, самое страшное было понимать, что мертвый брат ему может ответить. Вот тогда, будет точно — все. Надо было дойти просто до холма ближайшего, там передохнуть, осмотреть местность, попытаться найти церковь, хотя бы зрительно — или остаться на холме и испустить дух. Сил у него вырыть могилу уже не хватит. Он просто шел на автомате, сам не зная куда. Хотелось увести Изуну подальше, в безопасное место, где он сможет его согреть. Обнять. Тело брата было просто ледяным — Мадару только от контакта с его кожей бросало в озноб. Он обещал ему, что будет рядом и никогда не бросит его — старший брат всегда будет рядом. Холм он так и не нашел. Шел каких-то полчаса, примерно, но зато вдалеке была церковь и кладбище рядом с ним — какая ирония, добрались до пункта назначения. Прямо без передышки. Какой-то непонятный памятник омывался штормом из дождя и грязи. Мадара не дошел до него, попросту упал на колени и больше не нашел в себе силы встать. Аккуратно положил тело брата на траву, снял с себя последние остатки лохмотьев и укутал брата. Сидел там непонятно сколько времени и смотрел на брата — не светало. Дождь даже кончился. Он лишь держал часть руки брата своей и между ними зажал крест, который он снял с шеи брата. Осматривал в ночи тело брата под сетом луны. Его крест же уроды забрали тогда, во время пыток — он так его и не нашел, да и не видел смысла искать, даже при огромном желании. Не помог ему ни крест — ни вера, хоть в чем-то эти подонки были правы. На ребрах Изуны красовалась уродливая печать — они выжгли ее на его теле — пометили, так же, как и самого Мадару. Он видел уже такое у детей рабов во времена, как отец был жив и показывал ему все настоящее, что происходит в мире — учил жизни — как может быть. Что ж, теперь — отец умер давно. Изуна умер тоже. А он умирает сейчас, понятия не имеет, почему так медленно. Жизнь цепляется за него с каким-то остервенением, создавая импульсы боли в мозгу все более и более яркими вспышками — сблевывает на землю, непонятно что, скорее всего кровь попала в пищевод. Перед глазами промелькнуло забытое лицо, которое улыбалось ему мягко и нежно. Он ложится голышом на мокрую траву и, держа руку брата, произносит тихое:       — Тобирама… — слезы катятся по щекам. — Тобирама, — он взвывает тихим стоном и сжимается телом от приступа дрожи, — муж мой…дорогой мой Тобирама. — Начинает захлебываться от собственных слез, не вытирает их, наконец начинает рыдать навзрыд, задыхается от собственных слез истерики, произносит: — Я облажался, Тобирама. Я облажался по всем фронтам, — вытирает дрожащей ладонью град слез, ощущает трясину в теле — кажется, тело начинает ослабевать и мозг понимает, что его владелец отпилил себе половину руки и точил кость. Что ж, его организм шел в отказ до последнего — болевой шок, вперемешку с психологическим…продолжался неприлично огромное время. — Изуна, — он всхлипывает снова, смотря на тело брата, ложится на сырую землю рядом и обнимает его, — Прости меня, — перед глазами пелена. — Я не спас тебя. Я не успел, — сердце колотится. Он медленно слабеет. Я сейчас скоро к тебе присоединюсь, — Мадара вжимается лбом в тело брата и продолжает рыдать. Невыносимая боль расползается по всему телу — настолько сильным импульсом, что хочется выть. Мадара дергается в иллюзорно бредовом припадке, открывает свои глаза и не понимает, где находится. У него поднялся жар и шок от сломанной кости, которая еще отдавала омертвевшим импульсом в сознании, дала о себе знать. Тела он не ощущал, он пылал весь и ужасно хотелось пить. Единственное, что он смог взять с собой, так это кровь в бутыли, которую смог сцедить с покойников. Не вода — но хоть какая-то жидкость, теперь она моментально, как он поднялся резко на спину, вышла вместе с рвотой наружу. Наизнанку выворачивает. Сбилось дыхание.       — Я могу вернуть его. Мадара смаргивает. Он умер?       — Я могу вернуть твоего брата. — Индра сидел прямо у памятника, закинув нога на ногу, и смотрел на мальчишку, — живым и здоровым, к тебе обратно…. — Индра проводит взгляд по двум телам оценивающе и хлопает в ладоши. — Ты показал себя. Признаюсь честно, я даже и не ожидал от тебя такого запала, Мадара Учиха. Ты пошел в меня — горжусь. Сразу видно — одна кровь в нас обоих течет. Только Учихи могут держаться до последнего и забирать с собой всех, кто был им немил.       — Он мертв… — слышится голос юноши в ответ, поднимает свою голову к Индре и смотрит на него пустым взглядом, Мадара не знает точно — сейчас он отвечает это Индре или пытается окончательно убедить самого себя. В ответ слышится смех.       — Ты, кажется, еще не понял, — Индра смотрит на него снисходительно, — что для меня это не проблема, мальчик, — смеется сильнее. — Нет в тебе никакого уважения к страшим и более могущим созданиям, нет ни веры — ничего нет. Мы это исправим. — Индра осуждающе качает головой.       — Моя вера осталась там… — Мадара отвечает в пустоту, — вместе с моим братом, честью и мечтами. У меня ее нет — веры в Бога нет тоже. Индру, кажется, еще сильнее развеселили слова мальчишки. Секунда, и он оказывается прямо перед Мадарой, своими пальцами поднимает его подбородок и смотрит на него с интересом:       — А кто сказал, что я сейчас о Боге говорю? Именно когда вера в него пропадает, появляюсь я. Вера во что-либо должна быть всегда — без веры, люди сходят с ума окончательно. Ужасное зрелище. — Мадара смотрит куда-то сквозь него, кажется, даже не слышит Индру больше. Он просто устал от всего. — Но ты же до сих пор в глубине души… — Индра проводит своими пальцами по лицу юноши, — хочешь вернуть Изуну. Тебе больно, больно от утраты своего любимого младшего брата. Я понимаю тебя — ох уж эти младшие братья…у меня тоже младший брат был, которого приходится постоянно защищать. Я, как и ты, дал обещание отцу когда-то. И сдержал его по сей день. — Мадара на этих словах поднимает взгляд на Индру, в груди сжало. — Да и ты хочешь вернуться к своему суженому, не так ли? Неужели ты не хочешь… Мадара, — Индра улыбается плотоядно, — чтобы все это, — он указывает на его руку и на Изуну, — кануло в бездну…чтобы ты проснулся в полном здравом рассудке, тело пришло в норму, тебе улыбнулся твой младший брат, и вы наконец-то вернулись за твоим Тобирамой? But there are no mistakes Except what you create You need to know your place Мысли в голове мальчика смешались. Сначала, они текли обычным потоком, он даже не фокусировался на них, от чрезмерной усталости всей своей сущности. Не было сил больше фокусироваться. Не было нужды — внутреннее чувство боли настолько доминировало изнутри, от чего мысли крутились только вокруг этого душевного состояния, дополняя его и украшая своим смысловым посылом. Когда моральная боль достигает определённого предела — ты в какой-то момент начинаешь ходить будто на грани. Стоишь над огромной пропастью, стоишь и смотришь вниз, но, понимаешь — дна ты в этой яме больше не видишь. Оборачиваешься назад, вроде, ты должен лицезреть за своей спиной тот этап своего пути, который только что прошел, но в этот самый пиковый и острый момент, оборачиваясь назад — видишь лишь огромную, давящую пустоту. Там ничего больше нет. Боль своим нутром поглощает все твои светлые воспоминания, стирает из памяти лучшие моменты из жизни. Тьма сгущается, приобретает вокруг тебя плотность настолько твердую, что вдохнуть полной грудью ты по сути больше не можешь. Каждый вдох, отдает в груди острой болью, будто ты вдыхаешь не воздух, а отравляющий газ. При резком, судорожном вдохе, который получается все-таки сделать бьющимся в конвульсиях организму, внутри все сжимается в тиски, словно огромный металлический стрежень проходит прямиком из области рта, по гортани в пищевод — ты можешь в этот момент начать задыхаться от боли, начинать ловить ртом воздух, пока слезы катятся по щекам и организм начинает отчаянно бороться с приступом удушья. Стоишь дальше, смотришь на пропасть под твоими ногами и понимаешь — идти больше некуда. Назад — пути нет, вперед — неизвестность. Но что впереди, что сзади одна лишь пустота, которая выбивает из твоего тела любой признак жизни и способность дышать полной грудью. Ты стоишь и смотришь на бездну — бездна смотрит на тебя. И в какой-то момент, ты понимаешь, что чем дольше ты смотришь в нее — тем больше начинает тебе казаться — бездна, та самая, и есть ты. Мысли пропадают в этот момент все. В голове пусто. Не осталось больше никаких желаний, не осталось никаких стремлений. Ты устал. И просто хочешь сделать шаг вперед, и ни о чем больше не думать. Ничего не чувствовать больше — потому что ты уже и сам не понимаешь, чувствуешь ли ты что-то на самом деле. Хочется, чтобы это состояние закончилось в этот самый момент, — состояние огромного опустошения. Когда Мадара решается сделать свой последний шаг в пустоту, слова Индры резко возникают эхом за его спиной. Они звучат как соблазн, они звучат желанно, затрагивают в душе человеке самые его сокровенные желания. То — ради чего он жил. Слова ранят — они вызывают чувство тоски внутри. Печаль — единственное, что чувствуется ярко. Отвратительное состояние. Печаль он ощущал в жизни по-особенному ярко — в тот день, когда умер его отец, и на протяжении всего года после. Теперь печаль вернулась снова — только, на этот раз, в более сильной интенсивности. Печаль стала им самим. Печаль по отношению к отцу, к брату и к его браку, смешалась в один огромный ком. В груди он и осел. Там и остался.       — Вернешь? — голос Мадары звучит тихо, он смотрит в одну точку, будто на автомате повторяя слова Индры, уточняя их, не послышалось ли ему. Рукой он все еще сжимает ледяную руку Изуны крепко и наконец, пытаясь вернуть голове твердость, с хрипом спрашивает следующее: — как?       — Я верну его с одним условием. — Индра с триумфом обнимает руками тело Изуны, тянет на себя, тем самым заставляя Мадару разжать свои пальцы, отпустить Изуну и остаться сидеть одному на сырой земле. В руке остался лишь крест брата и все.       — Каким? — Мадара все так же смотрит в одну точку. Сидит на коленях, совершенно обнажен, ощущая, как капли дождя давно остудили его тело, его давно трясет от озноба, но, на это он не обращает совершенно никакого внимания. На его ребрах, выступающих болезненно через худобу кожи — красуется отвратительная выжженная метка. Она покрылась рубцами. Шрам стал уродливым.       — Мне нужна плата. — Индра встает медленно, поднимается с колен и все так же держит рукой тело Изуны. Так они стоят перед Мадарой вместе. Индра проводит рукой прямо над телом Изуны, и то украшает черная мантия, чтобы скрыть наготу и изуродованность тела. Вторым движением он проводит ладонью над лицом мальчика — теперь его веки закрыты — наполненные глазными яблоками. Волосы резко начинают отрастать и теперь имеют прежний — блестящий вид. — Мне продолжать? — Индра смотрит на поникшего Мадару свысока и ждет его ответа, с чувством предстоящего триумфа. Не сказать — чтобы он хотел сделать то, что сделает дальше — но такой был план изначально. Мадара Учиха от рождения имеет метку на себе. Мадара Учиха всегда имел потенциал и свое предназначение стать тем, кем должен был стать. Мадара Учиха, его прямой наследник — и отец Мадары, сам отдал все полномочия Индре получить его в свое распоряжение. Индре надо было лишь подвести Мадару до той самой крайности, до той самой боли и тьмы этого мира, показать ему все тщательно — чтобы Мадара сам сделал выбор. Сам сделал выбор стать тем, кем должен стать. Первое испытание он прошел — как и сам Индра когда-то. Индра был горд им — в случае Мадары, испытание было гораздо болезненней, чем в его случае — Индру сломало еще на нем. Они с Мадарой отличались тем, что в душе мальчика был от рождения заложен свет, доблесть, милосердие. Эти качества всегда лишние, когда ты проходишь своего рода перерождение. У испытания есть три этапа. Пройдя первый этап — теряешь все то, что тебе было ценно и любимо когда-то. Во втором этапе — теряешь свою жизнь, свою душу сам, или по принуждению, и умираешь. А во время третьего, заключительного этапа, ты теряешь в новом теле себя самого и перерождаешься снова. Умирая однажды сам — становишься могущественен, твоя душа наполняется ненавистью ко всему живому до таких краев — что после всего прошедшего, ты начинаешь нести смерть всем сам. Становишься смертью сам. У смерти всегда один король — Индра давно стар, Индра давно хотел себе сына и преемника — отдать свои полномочия. Он давно выбрал его — они отражения друг друга. Оба потеряли все, оба и вернут — он поможет ему. Если Мадара думал, что его отец умер — он ошибается. Потому что его отец уже давно не кто иной как Индра Учиха — а Индра всю жизнь хотел иметь именно сына. Настоящего наследника. Его дети биологически продолжили род, как и было им предначертано, еще тогда, до того момента пока Индра не переродился сам. Дети воспроизвели его род, род развивался, как и было запланировано, до того момента, пока на свет не появился отец Мадары. Индра ждал, он наблюдал и каждый раз, приходя на очередное рождение ребенка во время поклонения ему же во время церемонии к своей статуи, — тщательно рассматривал новорожденных детей, после смотрел на них в более зрелые этапы жизни. Он ждал, когда же увидит того самого — своего настоящего ребенка. Потребовалось много лет, чтобы дождаться того самого момента, пока Таджима лишь был сосудом, который оставив свое семя в матери Мадары произвел на свет его тело. Индра же был его духовным отцом — он создал его душу. И теперь оставалось вернуть все на место и соединить в правильном порядке.       — Моя плата, — голос Индры звучит впервые глубоко и слишком громко, Мадаре хочется дернуться от этого эха. Мужчина заканчивает свою речь с придыханием, — это ты.       — Что? — Мадара моргает, дергается, медленно поднимается, хочет отойти на пару шагов назад, внутри идет в отказ от непонимания слов, от чувство тревоги от осознания сказанного, но, видя как его брат из истерзанного покойника на его глазах превращается в прекрасного юношу и оживает медленно, застывает. Изуна так рядом и близко — кажется, еще пару мгновений и он откроет свои глаза, улыбнется ему своей прекрасной улыбкой и Мадара сможет обнять своего брата, прижать к себе и с горечью и болью от отчаянья, осознать — брат вернулся к нему. И они смогут начать сначала. И весь этот ад на земле, случившееся с ними двумя — канет в забвение.       — Ты хочешь вернуть Изуну? — Индра проводит своими пальцами по глазам Изуны, Мадара смотрит завороженно на это и после того, как Индра целует губы Изуны своими, у Мадары замирает сердце от слышимого вдоха Изуны. Он открывает свои глаза — смотрит затуманенным взглядом на старшего брата и Мадара дёргается.       — Изуна! — он вскрикивает от отчаянья, — Изуна! — слезы катятся по щекам, слезы радости — его брат смотрит на него с непониманием и его лицо розовеет. Изуна живой. — Изуна! Я здесь! Изуна! — он тянется к нему в слезах и Индра грубо останавливает его руки ударом.       — Если хочешь, чтобы брат остался живым, ты должен сказать мне — да. Так что, Мадара Учиха? Смех нарастает в округе — краски сгущаются, будто ночь стала намного мрачнее. — Луна на небе становится яркой, она ослепляет глаза юноши и вдали слышится настоящий вой. Время словно остановилось — Мадара слышит, как колотится его сердце — оно будто выпрыгнет сейчас из груди, он перестал ощущать боль во всем теле — сейчас ничего не имеет значения. Его брат стоит перед ним живым — нарушились все законы природы и, кажется…он и сам умер уже давно.       — Ты согласен или нет?       — Я согласен! Только верни мне Изуну! — Мадара падает на колени и клонится Индре, — только, умоляю, верни мне моего брата живым! Я прошу тебя! Я все сделаю! — Мадара поднимает свои заплаканные глаза к божеству. — Я весь твой! Губы Индры вытягиваются в плотоядной улыбке. Ну, наконец-то. Он мысленно обращается к своим воспоминаниям травмированного прошлого и показывает средний палец всем тем…кто его так и не добил до конца. Ошибкой его врагов и предателей была лишь одна — они, убивая его, выворачивая наизнанку его душу и сознание пытками — допустили ошибку в двух моментах. Они не уничтожили его тело в тот день окончательно… Индра предается воспоминаниям со сладкой улыбкой.

***

Шла война тогда долгая. Индра со своей армией отчаянно бился с предателями, брата его взяли в плен, прямо на его свадьбе. Он так и знал, что отдавать брата этому роду добром не кончится. Когда он понял — Ашура у них, все потеряло смысл в один момент. Его младший брат был глупее его, слабее, и убить его было бы слишком просто — эти уроды решили уничтожить великого полководца Индру Оцуцуки, надавив на самое больное — на его любовь всей его жизни. Манипулируя братом, они знали, Индра придет за ним, и когда он придет за братом — только там они сотрут его с лица земли. Разрушат его армию, заберут его земли только через его труп. Индру Оцуцуки боялись все. Ходили слухи, Индра давно не в здравом уме, ходили слухи — Индра неубиваемый, самый жестокий полководец всех времен, не знающий пощады. И Индра, подставив все свое войско, пришёл, выкупил своего брата — ценой своей же свободы. Но вот только отпускать их живых обоих не хотел никто, жизнь за жизнь — Индра должен был умереть в страшных муках, взамен на жизнь своего брата в плену, если тому повезет. Индра сдался. Он увидел своего младшего брата, то, что с ним сделали эти выродки, и опустил свой меч и приклонил колено. Он посмотрел в последний раз на младшего брата в ту ночь, когда его скинули подыхать от голода в яму с крысами, трупами и полудохлыми пленниками. Индра продержался там четыре месяца, и по итогу остался совершенно один, пока не начал окончательно сходить с ума. Ему, как скотине, скидывали отходы в той яме до поры до времени, морили голодом, думали — так сдохнет быстрее, сломив волю — будет просить о пощаде. Не вышло. Скидывали к нему калек, больных и пленных. Индра держался ровно до одного момента. Пока не принял, что при смерти от голода и жажды, и тогда, переборов себя, принял одно решение — выжить любой ценой, ради брата. Его отравили в итоге, специально пустили в яму яды, после чего вытащили его исхудавший скелет, полуживого, измазанного в крови и прямо перед лицом брата — проткнули его грудь колом насмерть. Они убили его — убивали мучительно, и только когда убедились, что Индра больше не дышит с огромной дырой в груди — скинули его в яму, взамен на мирный договор. Только они и не знали, что… Они похоронили его заживо, тупые ублюдки. Думали — он кони двинул в итоге, побыстрее закопали, скинули его отравленное тело в глубокую яму и закинули землей. Земля просачивалась сквозь огромную дырку в груди, куда заползали черви и медленно начинали пожирать его разлагающее тело. Его человеческое сердце остановилось, от него ничего и не осталось — оно было пробито насквозь. Устроили пир в тот день рядом с его безымянной могилой, пили, отмечали одержанную победу с танцами и шлюхами, взятых в плен насильно. Ашуру отпустили как побитую собаку — теперь он навсегда будет на их крючке, они же заключили договор. Индра даже не удосужился обычного креста на своей могиле. И когда спустя сороковые сутки. Индра когда-нибудь расскажет эту историю от начала и до конца Мадаре, если тот выживет, как и он, и наконец-то их отношения наладятся. Свою историю жизни, от начала и до конца. По огромной пустоши разносится ветер. В тот день стоит мертвая тишина в округе. Когда-то горящие костры давно затухли, затлели, хворост разлетелся по земле…пошел снег. Огромной периной осел на земле. Деревья наклоняются под силой ветра, местность накрыла вьюга. В тот день луна на небе была полной — огромной, яркой и освещала всю поляну. Животные медленно ходят в лесу, волки завывают на луну, ветер поднимается сильнее. Пока. …Из заснеженной земли вырывается настоящая рука. Слышен хрип, снег разметается в сторону, тело вылазит из земли, вторая рука вытаскивает туловище наружу. Индра выбирается наружу совершенно нагой, и криком, рыком и хрипом вдыхает свежий воздух, выплевывает червей из рта и землю, его волосы спадают на его лицо. Снег вокруг резко тает — от тела стоит настоящий жар, пар поднимается в воздух. Его скручивает пополам, когти впиваются в заледеневшую землю, и он выгибается в спине в обратную сторону, весь сломанный позвоночник резко встает наружу, вытягивает огромную руку вперед, так инородно выгибается судорогой — пальцы наконец встают на место. Ощущает адскую боль в теле. Подносит рабочую руку к своей груди и понимает — там дыра. Рывком вставляет легкое на место, поднимает бешенный взгляд в сторону поля — осматривает местность. Пытается отдышаться, губы вытягиваются в плотоядной улыбке, проводит языком во рту по клыкам, которых у него отродясь не было. Хрустом в шее — вставляет позвонки на место, осматривает свои длинные руки — они вытянулись, встает на ноги, те больше схожи на конечности косули, и наконец ступает шаг. Падает от непривычки, животные сбежались к нему и смотрят на странное существо — рычат и готовы набросится на чужого в любой момент. Индра медленно поднимается на руках, смотрит на свою ладонь впереди своего лица изучающе, поворачивает ее и резко поднимает свой взгляд на них — ледяной, и, сжимая руку резко в кулак, смотрит, как разрывает первых волков в клочья прямо перед собой. Кровь и внутренности разлетелись по снегу. Индра медленно встает, подходит к падальщикам и, снимая с них шкуру с хрустом рвущихся, мышечных тканей, — накидывает на свое голое тело как плащ. А после окровавленными руками, убирает свои длинные волосы с лица и смотрит кровавыми глазами на белоснежную луну, и наконец с интересом отмечает — видит ровно две луны на небе. Одну — привычную, и вторую рядом — кроваво-красную прямо рядом. Его собственную. Медленно поворачивает голову к остаткам живности и накидывается на них с голоду. А вторую ошибку, которую они допустили. Они забыли, что он — Индра. Индра Учиха. Огромный голод накрыл с головой.

***

Он расскажет Мадаре свою историю жизни после смерти обязательно.       — Ну…раз ты согласен. — Мадару резко хватают за руку, Индра притягивает его к себе, смотрит прямо в его глаза спокойными взглядом и добавляет с наслаждением: — Время пошло. — Мадара непонимающе смотрит на него. — Беги. Если успеешь добежать до нужной местности…вот до той скалы, — Индра указывает на обрыв, — прямо туда, на поляну беги. Если добежишь… получишь брата назад, нет так нет. — Он свистит, поднося пальцы к губам, и Мадара может поклясться в этот момент, что прямо впереди него появилось три огромных черных собаки. Мадара в ступоре смотрит на собак, и понимает, моргая — их не три…это всего лишь собака, только с тремя головами. Качает головой, все как в тумане — это невозможно. Он потерял рассудок. Хотя, что уж тут таить.       — Рассудок, малыш, — внезапно раздается голос Зецу громким басом в голове с ироничным смехом вперемешку.       — …уже давно, — заканчивает фразу иронично, с долей сочувствия, второй Зецу. Мадара сжимает свою голову руками — она будто разрывается на части. Раскалывается надвое. Моргает в приступе мигрени, перед глазами двоится — луна на небе имеет двойника.       — На старт… — слышится глубокий голос Индры… Мадара непонимающе смотрит на мужчину, который поднял на руки тело Изуны и подмигивает ему, тот дергается и Индра, щелкая пальцами, вызывает у Мадары резкую ужасную боль в диафрагме. — Я еще не сказал «внимание!» — раздается смех, — …а ты уже рванул, играй по правилам, Мадара, и жди команды, а пока стой на месте! — Он медленно опускает руку вниз, Мадара с криком боли падает на землю — его тело не слушается его, оно пылает все, отрубленную руку выворачивает наизнанку.       — Ты сукин сын! — Зецу в голову визжит писком настоящей крысы.       — Не трогай бедного мальчика! — всхлипывает второй Зецу. Мадара задыхается, не хватает катастрофически воздуха. Индра лишь довольно сжимает руку сильнее, отчего с губ Мадары начинает стекать кровь, он с хрипом кашляет — сплевывает сгусток и с ужасом понимает — у него внутри кровотечение.       — Все мы сучьи дети, такой подарок еще заслужить надо — вторую жизнь. Пройдя только через боль и страдания, человек достигает совершенства! — Индра усмехается. — Я прошел через все круги ада, теперь твоя очередь, малыш! Я верю, ты сможешь! — Индра подходит к Мадаре медленно, поднимает руку вверх, Мадара с криком встает, его тело движется само, Индра с интересом наблюдает за телом, которое бьётся в конвульсии. Удовлетворенно кивает, кладет Изуну на землю, переводит взгляд на Учиху старшего и резко разжимает кулак — воздух вернулся в легкие Мадары этим движением. — Вот теперь «внимание», — добавляется довольно — собаки рычат, но стоят на месте… — Понимаешь ли, Мадара, для того, чтобы мне помочь тебе и брату… дело в том, — он опускается перед мальчиком на одно колено и резко тянет Мадару, хватая за кость его своей крепкой ладонью, вызывая истошный крик боли юноши. — Что мне надо было, чтоб ты, — Индра подносит свою руку к своему рту и прокусывает ее до мяса, откусывает кусок прямо перед глазами ребенка и Мадара в ужасе замечает, как существо проглатывает собственный кусок плоти. После Индра облизывая свои зубы, делает рывок в его сторону. Мадара смотрит на него измученным взглядом, Индра рукой сжимает его шею, притягивает ближе своему лицу его и, резко разжимая свою пасть, впивается в его шею своими клыками. Мадара не успевает даже отпихнуть существо, он ощущает, как его кожу прокусили намертво и выпивают что-то из него… После резко отпускает, бесцветным голосом добавляет.       — Умер. А ты все никак не сдохнешь. Упертый малец. Ну ничего — я помогу тебе. Время пошло.       — Беги, Мадара! — рука медленно опускается в приказе, Мадара срывается с места и собака, выжидая время, наблюдая, как ее добыча бежит в сторону обрыва, рычит. Мадара падает, в слезах пытается встать, тело совершено обмякло. Встает снова, сжимает свою шею оставшейся работоспособной рукой — та кровоточит. Индра смотрит минут пятнадцать вслед мальчику, выжидает время. После самодовольно поднимает взгляд в сторону кровавой луны на небе и наконец, замечая как силуэт Мадары скрылся в лесу за кладбищем, подносит пальцы к губам, свистит и сухо приказывает псу:       — Взять. Собака завывает на луну под стать волку, и срывается с места. Перед глазами все смазалось. Мадара бежит, что есть мочи, в сторону горы, дыхание сбилось, сжимает свою раненную шею рукой до хруста в хрящах — кровь струится по ладони потоком. Одному Богу известно, как он не умер еще от потери крови, от боли в отрубленной руке, и вообще нашел в себе силы бежать. Ему просто надо добежать. Он слышит, как собака бежит за ним — она настигает его. Срезает с дороги, прячется в гуще деревьев, и, оглянувшись назад, успевает увидеть лишь как печально смотрят на него статуи вокруг по всему периметру кладбища. Дождь стекает по каменным лицам, создается ощущение, будто они оплакивают его. Его кровь пульсирует настолько интенсивно, что начинает казаться — он и все в округе может слышать, как организм в ужасе. Продолжает насосом сердца гонять ее по организму. Бежит дальше, спотыкается, мокрые ветви бьют его в живот, разрезают ударами кожу, лица оставляя ссадины — Мадара пытается пробраться мимо них, ему попросту нечем отпираться от них. Ноги давно стали ватными. Тела он не ощущает — его ломает от боли ужасно. Внезапно звук собаки затихает и мальчик, прячась за деревьями, пытается отдышаться хотя бы пять минут. Безумно хочется пить. Просто ужасно пересохли губы и весь рот изнутри. Отчаянно ищет хоть какой-нибудь источник воды — в темноте под светом луны совершенно ничего не видно. Он ползет по земле и ему остается только слизывать влагу с листьев кустарников, которых тут огромное количество. Так хочется просто лечь и умереть прямо тут, хочется выть во весь голос, от беспомощности и боли. Выдыхает, зубами вцепляется в листья, рвет их до ссадин на языке и быстрым движением руки прижимает листья к ране — чтобы хоть как-то остановить кровотечение. Он всхлипывает, смотрит на крест, свисающий с груди — крест его брата, поджимает губы, поднимает к небу глаза, наполненные слезами, и шепчет губами беззвучно: — Помоги мне. Пожалуйста. Господи, если ты есть там — я умоляю, помоги мне. Я никогда не просил тебя ни о чем. Я умоляю тебя впервые — прошу, помоги мне. Вой собаки прозвучал эхом где-то совсем близком, это отрезвило. Поднимается совершенно один в темноте и продолжает бежать в сторону холма. Сейчас больше ничего не имеет смысла — ему надо вернуть брата, значит ему надо добежать. Даже если он умрет, добежав туда — Изуна будет жив, больше ему ничего не надо. Тобирама остался жив, он надеется, Изуна воскреснет и хотя бы их будет двое, есть же еще Хаширама. Они справятся, они найдут этих уродов… Крик Мадары разносится по всему лесу, он даже не успевает осознать, что именно случилось, просто в один момент, когда он отвлекся на свои мысли, потерял на пару секунд бдительность, перед глазами все потемнело и резко выросшая из воздуха прямо перед носом, набросилась на него. Вцепилась своей пастью прямо в его бок, под грудной клеткой, симметрично рядом с тем самым местом, выжженной метке во время пыток. Они оба падают на землю, Мадара кричит снова, пытается ногами отпихнуть от себя псину, ничего не получается, собака вцепилась намертво. Она намеревалась попросту его сожрать, отрывать его плоть по кускам и проглатывать в свое нутро, даже не разжевывая толком. Рука Мадары впервые отпустила раненную шею, там припечатанные листья от мокрого дождя, вперемешку с кровью, и остались. Надо было срочно оттащить хоть как-то животное от себя одной рукой, со всей силы ударяет с ноги в грудь животное, пока псина ударилась об дерево, ползет по сырой земле, ищет руками хоть что-то, что могло бы помочь ему, перед глазами расплывается все давно, нет ни четкости, ни фокуса, нащупывает пальцами камень, тот впился в землю, старается откопать его быстро. Рык собаки усиливается, она срывается с места и опять хочет наброситься на Учиху. Мадара ухватывает камень пальцами и с размаху бьет им же собаку в грудную клетку, пока второй пожертвовал, чтобы удержать одну из пастей собаки, замахивается еще раз и теперь попадает камнем прямо в голову. Резко отпихивает от себя собаку тяжестью своего тела и, срываясь с места, несется в сторону долбанной горы. Бежит сколько может, пока не падает без сил от острой боли в боку, падает на землю, понимает — начинает от потери крови терять сознание. У него нет сил встать. Сжимается в комок, пытается подняться на дорожащих ногах и ползти в сторону выхода из леса — он видит перед собой обрыв, тот самый, к которому ему надо дойти. Делает пару шагов, но теряет сознание, падает лицом в листья и отключается.

***

Саске сжимает рукой свой бок, разжимает пальцами свой оранжевый комбинезон и. будто от какой-то новой боли с скривленным лицом, сжимает его снова в том самом месте. Дрожащей рукой достает сигарету и закуривает. Молчит, смотрит в отражение свое в окне стекла допроса и хмурится.       — У тебя болит там? — Морино подводит пальцем в сторону бока Учихи, голос звучит с интересом. Саске медленно переводит взгляд на детектива и нехотя отвечает спокойным голосом:       — Болело. После прошло. — пальцами растирает место под ребрами и наконец опускает руку рефлекторно в сторону шеи, достает крест из воротника, сжимает его между пальцами в каком-то успокоении и затягивается снова. Его выражение лица сегодня необычно, в глазах читается чистая тоска, какая-то печаль и зрительный контакт долго, как и при первых самых, неудачных попытках допроса он не держит больше минуты.       — Что-то случилось? Тебя ранили? — Ибики напрягся слегла, вроде не поступало информации, чтобы Учиха в их тюрьме пострадал от какого-то нападения, только от него пострадали люди, но, никак не наоборот. Саске крутит в руках тлеющую сигарету, молчит и наконец расправляя ладонь прямо перед лицом следователя, тушит окурок сигареты второй рукой об свою же кожу. Лицо Ибики вытягивается в недоумении.       — Что ты делаешь? Это же…       — Больно? — бесцветным голосом Саске продолжает мысль Ибики, смотря на то, как багровеет кожа на его ладони. — Поверь, — он втирает сигарету в свою кожу даже не моргая, — это по сравнению с настоящей болью — просто покалывание. — ладонь, об которую он тушил сигарету, резко сжимается в кулак и раздавливает сигарету. — Знаешь, что такое настоящая боль, Ибики? — ладонь разжимается и разваливающая сигарета на части падает на стол. Саске нехотя поднимает свой взгляд на мужчину и натянуто улыбается сквозь огромную грусть в глазах. У Ибики от этого взгляда, вымученного болью и поглощенной пустотой, внутри защемит что-то.       — Что?       — Настоящая боль, когда тебя на части разрывают по кускам заживо. И тебе остается только бежать, ожидая в ужасе, когда от тебя во время побега оторвут еще один кусок…а ты все никак не сдохнешь, потому что. — Саске отвечает с выходом, сжимает свою шею ладонью, хрустит позвоночником, улыбается через горечь, после смеется, — ты обещал себе, что не сдохнешь до самого конца. Продержишься, потому что… Если умрешь раньше времени, потеряешь свой последний шанс на победу. И все будет насмарку. В такие моменты становится все равно, когда тебе есть ради чего находить в себе силы на данный момент жить.

***

Мадара сплевывает кровь на землю, упирается рукой о ветку и пытается подняться, сжимая камень в руке — наблюдая за тем, как вторая морда собаки смешалась с поверхностью земли. Он идет будто во сне посреди леса, доходит до поляны, у него нет сил ступать дальше, но каждый раз он делает еще один, сжав свои зубы, все, которые у него остались. Собака вцепилась в его тело второй раз, теперь окровавленный камень в руке, как улика, второй раскроенной пасти твари. Бил наотмашь с криком, до того момента, пока не сорвал себе голосовые связки — во рту все высохло, пить у него возможности не было никак больше. Капилляры от удара головой об поверхность пня — давно лопнули в глазах, у него пробита голова, оставшиеся волосы давно слиплись в крови. От воспоминания… как он, сжавшись над телом существа, сцеживает с его пробитой шеи кровь себе на руки и глотает, вызывает автоматом рвотный рефлекс. Как же хочется просто воды. И как назло этот дождь закончился. Совершенно пустое поле на склоне годы — ни одной души в округе. В округе ни одного жилого здания — он вообще больше не уверен — кажется ли ему это, или он на самом деле дошел. Он никогда тут не был — этого места ни разу в жизни не видел. Странно — он думал он осмотрел тогда всю местность. Оказалось, там, за лесом, пройдя через реку босыми ногами, разбив колени в мясо — открывается следующий кусок земли. На карте его не помнит, он тогда с Хаширамой сидел на соседней горе — но эту он не видел никогда, от огромного обрыва соседней скалы открывался лишь овраг и каньон. Каким же он был невнимательным — упустил целый кусок земли, благородной и плодотворной. Сколько раз он падал на сухие ветви деревьев, спотыкался об кусты и засохшие цветы, и наконец дошел до скалы. Стоял и смотрел на нее пустым взглядом. Оставалось немного пробраться через деревья и доползти до вершины. Поднимает голову к луне и понимает, что с этого ракурса видит лишь одну — красную.       — Тобирама, — шепчет беззвучно губами, — ты видишь сейчас какую луну, дорогой мой муж? Видишь ли ты луну вообще? Жив ли ты? — тело его начинает дрожать. Чувство беспомощности нарастает и огромной печали. Если с Тобирамой что-то случилось, он вряд ли останется в трезвом рассудке.       — Он жив, — отвечает ему голос, принадлежащий Зецу. Мадара медленно поднимает голову в его сторону и, смотря пустым взглядом, задает вопрос.       — Откуда ты знаешь?        — Он живым был нужен, — резко отвечает ему незнакомый голос, его он слышит впервые. — Вы одно целое. Вы нужны оба. Мадара дергается. Пытается встать, падает снова. Ноги тело уже давно не держат как раньше — он будто стал таким невесомым и тело легким, все движения плавные, он даже не ощущает тела больше вообще — словно он не идет, а парит над землей, изредка соприкасаясь ступнями с землей. Стук шагов отдается эхом по всей местности. Он идет босиком. Идущий человек перекатывается из стороны в сторону, сжимая дрожащей бледной рукой полностью беспощадно порванный бок. Рана глубокая. Он слышит и сам, как кровь с звучным хлюпаньем стекает горячей струёй по пальцам. Сжимает сильнее. От такого нажатия чуть ли не вплотную касается внутренних органов. Бессильно падает. Рука не успевает ни за что ухватиться, и боль от удара отдается в спине. Он прислоняется к стене и, тяжело дыша, обтекает весь потом, уже через мгновение ловя настоящий лихорадочный жар. Дрожь в пальцах. Дрожь в теле. Дрожь даже в зубах. Как бы он ни сжимал их, стук был настолько громким, что, казалось, разносится по всему открытому пространству вокруг юноши. Он пытается пересилить озноб, поднимая лицо к абсолютно белой луне. Измазанные в крови и грязи черные волосы, сейчас похожие больше на болотную тину, спадают с лица. Глаза закрываются. Лихорадка достигает своего пика. Он пытается дышать ровно, но каждый вздох отдается очередной порцией вытекающей ручьем смеси из крови и еще непонятно чего. Как отец учил его? Отче наш, сущий на небесах. Он напрягает губы, сжимает бок и наконец открывает глаза. Медленно накрывает смехом. Тихим. Однако постепенно перерастающим в более громкий. Мадара уже почти ничего перед собой не видит, кроме той самой огромной собаки. Черной, которая идет за ним по пятам с того самого места. Губы приподнимаются, чтобы он смог позвать лишь одного человека на помощь. Даже если тот его никак не услышит.       — По… Один слог отзывается сорванным дыханием, и юноша начинает судорожно кашлять. Кровью. Скорее всего, пострадало и легкое. — Мо… — Ладонь сжимает рот, отхарканные куски мякоти сползают по коже. — ги… — Он чувствует, как немеют пальцы ног. Холод протекает дальше. Вдоль колен. — Мне… — собака подходит ближе, и он не может опять сдержать своего смеха. Трясет ужасно. Дышать тяжело. Уже не чувствует все, что ниже пояса.       — То… — Он прижимается к стене ближе, хотя плотнее уже некуда, и сдавливает крест на шее, свободной рукой подносит его к губам и целует. Смех тем временем становится только громче. Да святится имя Твое. Он уже не чувствует, как от болевого шока слезы текут по его щекам. Растекается черная лужа. В лесу слышится вой. Да придет Царствие Твое.       — би… — Тот самый. Дергается и смаргивает. Собака исчезла. Отпускает крест. Отпускает окровавленную рану, и та мощнее булькает с непередаваемым звоном. Юноша зажимает уши ладонями.       — ра… — Ужасный вой вперемешку со смехом и звоном колоколов проносится в его голове, и он в последний раз срывается с места, пытаясь проползти еще пару метров. Да будет воля Твоя и на земле, как на небе. Получается. Теперь нужно спрятаться за деревом. Он, сжимая в очередной раз крест, смотрит на оберег и не может сдержать улыбку.       — ма. — Улыбаться в такой момент весьма странно, однако вспоминать это лицо наверняка и есть настоящее счастье. Особенно видеть его в своих мыслях перед самой смертью. Пусть почитается святым Твое имя. Целует крест в последний раз. Тот спадает на его оголенную грудь. Отражаясь теплом того, кто его подарил. Пусть придет Твое Царство. Невидимая рука быстрым движением пробивает его бок, и наконец слышится ужасный крик. Опускает крест. Аминь? В считанные секунды, пока удар только в незримом замахе, он делает последний рывок с места. Накидывается на атакующую сущность пса с одной оставшееся головой вместо трех, сам и из последних сил впивается в его тело зубами, отрывая кусок с мясом. Выплевывает его. Затем они кубарем катятся, и он вгрызается в существо еще раз. Оно издает ужасный вой, но после проглатывает, жуя и его кусок плоти. Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. Лунный свет отражается в совершенно безумных и полностью алых глазах, пока грязь, которая раньше была волосами, спадает с плеч. Он смотрит на существо перед собой и едва держится на трясущихся ногах. Тело не чувствует уже давно. Оголяя окровавленные зубы, облизывает губы. Кровь становится с ним одним целым. Улыбается полностью. Широко. Весело. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.       — Помоги мне, Тобирама!  — Мадара взмаливается сквозь слезы, понимает — Тобирама его не слышит и не услышит. Стало так одиноко — он на самом деле устал. От всего. Больше не может. Наклоняется над мертвым существом и руками пролазит сквозь рану и начинает отрывать по куску плоти более интенсивно — надо сожрать до конца, поглотить в себя — чтобы эта падаль больше не ожила. Слышит, как его собственные зубы рвут ткани животного, как он разжевывает связки — старается не думать о том, что ест живую плоть сейчас — вырвет сразу. Насильно глотает и наклоняется снова к существу. Мадара впился в него одной рукой —и ртом откусывает кусок оставшиеся мышцы. Существует два варианта смерти у живого существа. Быстрая или же мучительная. Природная или насильственная. Быстрая смерть накрывает твое потухающее сознание мимолетно, на долю секунды, которую ты не замечаешь. Ты умираешь от ранения, несчастного случая или же от болезни внезапно — когда пробивает отведенный тебе час. Ты не заметишь, как в какой-то момент ты просто закроешь свои глаза, и тьма, поглощающая твое сознание, навеки останется в твоей голове и принесет тебе покой. Ты не почувствуешь никакой боли, ты не почувствуешь страха или волнения. Ты просто закроешь свои глаза на долю секунды, и твое тело перестанет дышать. Ты умираешь спокойно и принимаешь свой конец как должное. Ты принимаешь это как само собой разумеющееся: ты не можешь никак изменить этот исход событий и лишь киваешь смутному образу, что тянет к тебе руку, и наконец обретаешь покой. На самом-то деле умирать такой смертью, по сути, не страшно. Мучительная смерть будет смаковать тебя, выворачивать твое нутро наизнанку и медленно, с садистским удовольствием окутывать твое сознание, в котором будет зарождаться настоящий страх и паника, пока тело начинает биться в конвульсиях. Ты будешь изо всех сил стараться удержаться на иллюзорном плоту, цепляясь за него своими пальцами в попытках спастись. В такие моменты ты будешь умолять что-либо или кого-либо не забирать у тебя твое жизненное время, торговаться или же бежать от этой кончины из последних сил. Боль будет разрывать твою грудную клетку огромным штырем, из-за дыры от которого температура тела поднимется, само тело взмокнет и пульс начнет зашкаливать до неприличных цифр (если бы в этот момент можно было его измерить). Твое сознание окутается огромным спектром эмоций: начиная от злости и заканчивая животным страхом и отчаяньем. Глубокий, насколько это вообще возможно, вдох; шумный, с кровью, с криком или же кряхтением выдох. С кровью и отхаркиванием своих же внутренностей на дрожащие ладони, которые ты подносишь в панике, чтобы еще рассмотреть свои вены, почувствовать свои пальцы и сконцентрироваться на дыхании, от сильной тошноты и головокружения. Он дошел до скалы сам. Поднял голову к луне весь в крови, смотрел на нее пустым взглядом, медленно поворачивает голову к могиле и плетется к ней, перекачиваясь с ноги на ногу. Доходит и смотрит на крест, вбитый в землю. Написано на надгробии рядом — Индра Оцуцуки Учиха. Мадара хмыкает без какого-либо выражения эмоций и, хватая деревянный крест рукой — пытается вырвать его с земли — вырвать к чертовой матери и скинуть с обрыва. Ногами упирается о землю и пытается вырвать его силой. Не получается. Падает на колени — начинает откапывать землю рукой на основании — земля давно примерзала. Ломает себе ногти — они вырываются под основание и остаются в земле. Это уже не важно — он и так покойник. Копает сколько может и наконец получается с хрустом сломать лишь кусок креста — отходящую часть в сторону. У нечистой силы не должно стоять крестов — это насмехательство над верующими. Сжимая рукой кусок прогнившей древесины креста, юноша ощущал телом, как именно здесь, на вершине скалы воздух на самом деле становится ледяным. Ветер потоками пронизывает насквозь, сдувает и стоит прикладывать огромное количество сил ослабевшему организму для того, чтобы тебя попросту не сдуло потоками ветра с горы напрочь.       — Ну надо же, — раздается хлопанье ладонями, — ты воистину дошел до моей скалы, — голос звучит весело, с долей интереса. — Впрочем, я ставил все на то, что именно ты, — Индра растирает ладонью подбородок, оценивающе смотря на голое тело Мадары, — ты точно дойдешь до моей могилы на грани смерти, — его взгляд теплеет и он ступает пару шагов в сторону Мадары, — ты же мой наследник. Ты же истинный Учиха, как никак. Мадара сжимает древесину крепко и будто врастает в землю — у него не осталось силы сделать ни шага, он просто знает, что, если даст команду телу сделать хоть какое-то действие еще — он падет замертво и от потери крови, и от истощения сразу.       — Я выполнил указ — верни мне брата. — Учиха смотрит на Индру не моргая, — убил твою псину, прошел через лес, без руки и с открытыми ранами, дошел сюда. Изуну оживляй, — рука сама ведет в сторону, и он указывает острием древесины прямо на Индру. — Иначе я, — он срывается на кашель, капли крови стекают с губ и Мадара быстро вытирает их об локоть.       — Иначе что? — Индра подходит ближе к Учихи и смотрит прямо в глаза юноше. — Что ты мне сделаешь, сынок? Ты живой покойник, хоть и псов ты моих потрепал знатно, — Индра не прерывает зрительного контакта с Мадарой, и подмечает под себя изменения во взгляде мальчика — радуется, взгляд изменился, именно такой он и должен быть у этого человека перед ним — взгляд безжалостного убийцы, которому больше нечего терять.       — Я убью и тебя, — Мадара отвечает спокойно в тон существу, — мне терять больше нечего. Одним дерьмом больше — одним меньше. Какая уже разница? — Мадара поджимает губы, прикрывает глаза, те саднят от напряжения. Что самое удивительное — ему, обезвоженному, тощему, измученному и израненному стоять на скале совершенно не холодно — он перестал ощущать перепады температуры — ему на самом деле жарко. Он горит изнутри. С тех самых пор как он заживо сожрал остатки мертвой псины — ему стало ненормально жарко, его тошнит и в желудке будто что-то изворачивается изнутри.       — Меня? Убьешь? — Индра смеется настолько громко, что у Мадары закладывает уши от громкости. — Как ты можешь убить того, кого похоронили на этой скале задолго до рождения твоего прадеда, малыш? — резко затихает и говорит шелестом, наклоняясь к уху юноши, заводя остатки волос за ушную раковину. — Того, кто давно мертв внутри — убить нельзя никак, даже если очень попытаться. Покойники не живут, Мадара — мы существуем. И скоро ты поймешь, каково это. Поверь — это намного приятней, чем просто жить.       — Мой брат. — Мадара рефлекторно упирается палкой о грудь Индры, напоминая об условии договора.       — Ты говоришь, что тебе нечего терять? — Индра специально подходит ближе упираясь в палку такой силой, что он протыкает его грудную клетку, — а как же Тобирама, м?       — Плевать, — парирует юноша, — он не моя забота. Моя забота брат. Мне терять нечего.       — А ты уверен? — Индра рассматривает с интересом лицо напротив.       — Уверен. — Мадара подносит палку к своему богу, — потому что жить я больше не хочу. Мне незачем — жить должен Изуна — не я. Я больше не человек. Я животное — я пал ниже некуда.       — В таком случае. — Индра с усмешкой наблюдая за движением руки Мадары, произносит одну фразу, от которой рука Мадары замирает в воздухе и зрачки расширяются. И как бы ты ни пытался бороться с насильственной, не природной смертью, она заберет тебя с собой. Даже… если у тебя каким-либо магическим образом — или же так называемой удачей — получится избежать физической смерти, ты умрешь в этот самый момент глубоко внутри, и больше не сможешь никаким образом вернуться назад.       — Я заберу Тобираму с собой тоже. Раз тебе терять нечего — будет честно. — Индра усмехается, — две жизни за одну, сделка отличная. — Щелкает пальцами, Мадара дергается от фразы и со всей силы протыкает Индру насквозь, набрасывается на него и с остервенением откусывает кусок кожи с его руки. Сплевывает и они падают вниз прямо у обрыва сколы. Заносит палку над собой, Индра с ноги выбивает ее и со всей силы руки припечатывает голову Мадары о камень, бьет наотмашь, вызывая крик боли. Начинается потасовка. Юноша ползет в сторону скалы — осталось немного доползти — просто сделать шаг и сброситься — наступает конец. Индра со всей силы протыкает грудную клетку Мадары своей лапой, слышится звук поломанных ребер. Рука проходит внутрь мягких тканей, вызывая истошный крик. Это невозможно — его рука, она внутри него — он ему сердце вырвет, еще немного и… Мадара смотрит со страхом в лицо Индры. Если бы смерть могла давать умирающему в тот самый момент свой деликатный совет — она бы посоветовала…       — Не пытайся, — голос Индра звучит с крайней насмешкой, с какой-то осиплостью в голосе и даже сочувствием, — ты не сможешь от меня убежать на тот свет. Я все равно тебя заберу вместе с собой. И мы можем с тобой по-хорошему уйти сейчас. — Мадара бьет с ноги в грудную клетку Индру, ползет в сторону ствола дерева у обрыва. Смерть смотрит на умирающего человека, который, оперевшись своей спиной о кору дерева, весь дрожит от ужасного холода, который будто усилился от резко упавшей температуры вокруг. Пробитая грудная клетка, бродит бок, руки нет, сейчас откажут ноги — Мадара уникальный кадр — держится на силе духа.       — По-хорошему или… — Индра накидывается на умирающее тело и впивается в него своими желтыми зубами, в которых застряли куски человеческой плоти, от времени уже сгнившие и издающие жуткую вонь. — Или же по-плохому. Тебе как больше нравится?       — Да пошел ты… — Мадара сжимает его в ответ своей рукой, открывает рот и впивается в шею Индры с криком, — в преисподнюю, сукин ты сын!       — Значит, по-плохому, — голос звучит настолько громко, что в нем попросту не слышен больше отчаянный крик боли, оседающий на кривых голых ветвях деревьев в темном лесу. — Итог так и так будет один. Ты уже мертв. Глубоко внутри. Мадара набрасывает на Индру еще раз, они кубарем катятся в сторону обрыва, с криком вырывается из окровавленной глотки Индры рычание:       — Я утащу тебя с собой в преисподнюю! Моего мужа ты пальцем не тронешь, сукин ты сын! — Мадара срывает рукой крест брата, висящий на груди Индры и протыкает острием оба глаза, смотря на свои действия потухающим взглядом, усмехаясь в последний раз, прикрывая глаза, шепчет что-то и тянет за собой в пустоту существо, два тела кубарем падают с горы — разбиваются насмерть.

***

Шум, нарастающий медленно, но интенсивно, превратился в гул. Если прислушаться, потребуется минут пять, чтобы понять — это смешение сердцебиения и подскочившего пульса изнутри так сильно давит на голову, провоцируя писк в округе, или с тобой на самом деле кто-то сейчас разговаривает — причем несколько людей сразу. Наруто кривится от голосов в округе, просыпаться еще не хочет в своей камере в свой выходной и натягивает одеяло на нос, отмахивается от звука вокруг и дрожащими ресницами медленно моргает, чтобы пелена сна не сошла еще с глаз — так как если сойдет, он больше не уснет сегодня в этой камере. Сон для него было чем-то сроду чуда, если удавалось поспать хотя бы пару часов — можно было функционировать еще пару дней без сна — такое случалось, хоть и редко отныне, но, по крайней мере в этом плане организм был более лояльным к нему, нежели к Саске. Саске не спал уже который месяц вообще — и Наруто прекрасно знал это, даже тогда, когда он приходил к нему в камеру вечером или ночью, заставая Саске с медленным дыханием и подымающейся плавно грудью, будто во сне, совершенно бледным лицом и беспристрастным выражением лица — он знал, Саске не спал. Он просто лежал, пытался погрузиться в дремоту, в свое сознание, иными словами — имитировал сон, но Саске не спал никогда больше. Не мог. Да, Узумаки в этом плане повезло намного больше после всего, чем его сокамернику. Выбор Саске — уход в свой мир, Намикадзе уважал, и поэтому никогда его в этом состоянии не тревожил. Непонятного рода шум повторяется, Наруто жмурится от надоедливого звука и отворачивается к стене, пытается продлить еще хоть немного сладкую дремоту, но резко ощущает усиленное сердцебиение в груди, начинает задыхаться, сам не зная почему и вскоре тошнота от подскочившего давления дает о себе знать комом, застрявшим в горле. Он делает глубокий вдох, после глубокий выдох, нужно сосредоточиться на дыхании и…       — Тобирама? Тобирама, ты слышишь меня? Голоса медленно доходят до сознания мальчика, он кривится от тупой боли в голове и никак не хочет возвращаться в настоящий мир из страны грез. Голоса вокруг усиливаются до момента пока Тобирама отчетливо не слышит произнесенные шепотом слова: «Помоги мне, Тобирама» — от этих слов дергается, голос принадлежит точно Мадаре, он во сне тянется к нему рукой, пытается дотянуться, бежит в его сторону, тянет свои руки и как только наконец удается ухватиться за руку своего мужа, с ужасом начинает понимать, что кисть руки просто оторвало от Учихи, он с криком и воплем отбрасывает кисть в сторону, поднимает взгляд на Мадару, и как только понимает, что Мадара смотрит на него совершенно пустым взглядом во сне молча, резко переходит на крик и рассыпается прямо перед его глазами на части. Очнулся он с шумным криком, весь мокрый, судорожно держа руку на груди и мотая головой из стороны в сторону — пытался понять, где находится.       — Мадара? — первое что выкрикнул Тобирама, смотря на окружившую его толпу людей, — где Мадара? Где он? Ему не дали подняться даже на кровати, брат с беспокойством сидел рядом вместе со своей невестой, прислуга копошилась рядом, накладывая на него мокрые повязки и пьявки, те неприятно липли к телу — спросонья Тобирама с криком пытался их оторвать от своего тела рукой.       — У господина Тобирамы все еще держится жар, — прозвучал голос лекаря, сидящего напротив его старшего брата, — он бредит до сих пор.       — Кагуя? — Тобирама пытается вырваться из захвата рук, — там случилось…я видел Хидана он… он убил человека, и Кагуя, она меня… Там человек был какой-то в нашем доме, вы нашли его? Нашли? — Тобирама переходит на крик, пытается докричаться до брата, — Хаширама? Ты слышишь меня? Я… где я…— запинается и затихает от резкой боли в грудной клетке, опять сжало и начало тошнить. Завывает и закрывает руки ушами — голова раскалывается будто на части, весь затылок онемел, шум в ушах становится громче вперемешку с каким-то шепотом, и он сблёвывает желчью прямо в блюдо на его кровати. Его колотит. Этот человек в его доме…как его звали? Он очнулся потом в его доме вроде. Они разговаривали даже — а после пустота. Одна сплошная пустота. Он лишь помнит странный писк и крик, он настолько засел в ушах — и не может понять, кому именно он принадлежит.       — Тише, — Хаширама всерьез стал волноваться за младшего брата, смотря на Данзо, тот, поджав губы, стоял до сих пор в углу и смотрел на своего господина с ярко выраженным беспокойством. — Тобирама…все хорошо, я рядом, ты потерял сознание пару дней назад. Мы нашли тебя в лесу, не знаем зачем ты сбежал из дома, но это и хорошо, если бы не сбежал, ты бы умер. — Хаширама пытается говорить спокойно, но по его выражению лица видно, что ему спокойствие дается с трудом. Тобирама его совершенно не слышит. Он вообще никого не слышит с того самого момента, как впервые пришел в сознание пару дней назад и начал нести несуразного рода вещи, граничившие с фантастикой. Его усыпляли растворами и давали организму отоспаться — Тобирама отравили в ту ночь, так сказал им врач. Буцума был в бешенстве от этого, послал всех коней разыскать нападавших, после выяснилось, что на их семью в день рождения Тобирамы напали и пытались выкрасть одного из его сыновей — так он сказал Хашираме.       — Сын. — Буцума подзывает к себе старшего сына в один из дней в свой кабинет и говорит, как можно более тихо, — гонцы нашли виновных того вечера. Хаширама внимательно слушает, и, судя по выражению лица Буцумы, понимает — что сейчас он скажет что-то максимально неприятное для них обоих.       — Именно эти люди пытались убить твоего младшего брата или взять в плен. Устроили потасовку и убили Хидана с Кагуей, пока те пытались его защитить от нападавших, как и его пару наших людей. — Буцума смотрит на сына тяжелым взглядом, — они пытались отравить и меня, но в тот момент я уже покинул с нашими гостями поместье, и среди них были предатели. Мы нашли и казнили этих людей — они во всем сознались.       — Кто это сделал? — Хаширама смотрит на отца с волнением и видит, как его отец отводит взгляд и, закуривая трубку, отходит к окну своего кабинета.       — Я понимаю, мой любимый сын, что то, что я могу сказать дальше, будет тебе неприятно слышать, и крайне волнуюсь о твоей реакции. Поэтому, я сочту более приемлемым не говорить тебе, кто это сделал. Я ценю твою любовь к своим братьям и заботу о них, но в тоже время, как первый мой наследник, я не хочу, чтобы ты наделал глупостей от полученной информации с горяча. Нам удалось спасти нашего Тобираму, твоих младших братьев и Данзо, и в том, что случилось тем вечером нет твоей вины — я наоборот крайне благодарен Господу Богу, что тебя не было тем вечером накануне в поместье. Потеряв бы еще и тебя — я не пережил бы такой утраты — эти люди приходили за всеми нами.       — Кто это сделал? — повторяет вопрос Хаширама твердо и, сжимая кулаки, смотрит в спину отца. Тревога нарастает в груди, спина взмокла и ему стало на какой-то момент страшно от предположения имен, но он сразу же стремительно откинул глупые домыслы в сторону. Повисло молчание. В кабинете был слышен лишь звук настенных часов, которые пробили недавно полночь, и стрелка медленно двигалась дальше. Буцума прокашлялся, медленно разворачивается и, смотря пристально в глаза старшего сына, говорит:       — Учихи. Учиха Мадара, его младший брат и весь его клан. Люди, которых мы взяли под свое крыло, дети моего друга, которых я считал своими, и хотел только мира — предали нас и хотели убить и тебя, и твоего брата, и всю нашу семью. Вот такая их благодарность. Хаширама смаргивает, бледнеет и стоит в ступоре, не может выдавить из себя ни слова — его будто водой ледяной облили, во рту пересохло, и он смаргивает еще раз. Мысли в голове смешались, стало по-настоящему плохо. Перед глазами проскользнули все теплые моменты дружбы с Мадарой, их улыбки. И смех. То, как они делились секретами между собой, как играли в любое время суток, вместе ходили в походы, спали вчетвером под одним одеялом и смеялись во время завтраков. Мадара улыбается ему в воспоминаниях и гордо говорит, подняв свою голову в сторону открывшейся тогда перед его взором местности — как он хочет мира вокруг, и как мечтает о счастливом будущем. Хаширама верит ему дословно, он всегда восхищался Мадарой — доверял, как себе и брату, хотел сотворить с ним историю. После, в воспоминаниях он помнит лицо Тобирамы, и его признание того, что они с Мадарой любят друг друга и будут женаты, на периферии сознания возникает и образ вечно спокойного и нежного Изуны, который всегда улыбался и был рядом с братом и ими — от него исходила забота и нежность, смех его был всегда таким громкий, искренним и заразительным — глаза смотрели на всех с любовью и теплотой. Будь Хаширама по мужчинам — он бы женился на брате Мадары. Изуна был подобно божеству — чистым и добрым юношей, олицетворение непорочности и любви ко всему живому. Мадара был самым надежным человеком, которому он бы доверил не только брата, но и свою жизнь. И сейчас это слышать…       — Ч-что? — Хаширама беспомощно открывает свой рот, его руки свисают вдоль тела и ноги подкашиваются, падает на колени и понимает, — слезы катятся по его щекам, — к-как? Как это возможно? Это не мог быть Мадара — он бы не сделал этого.       — Нам признались пленники, которых мы убили сразу же — указания дал им Мадара, и когда понял, что попытка убийства нашей семьи не случилась — сбежал, как последний трус. — Буцума выговаривает слова четко, — твой лучший друг, Хаширама, предатель и изменник, нарушивший наш договор — за что мы сожгли их новое поместье дотла и убили всех, кто был к тому причастен. Все остальные сбежали, хоть и дали нам отпор, — Буцума растирает свои виски и отпивает чистого спирту из стакана.       — Это не мог сделать Мадара, — шепчет Хаширама тихо, — он бы никогда не сделал этого — он хотел мира! — переходит на крик Хаширама, — он сделал предложение Тобираме — у них должна была случиться свадьба! Выражение лица Буцумы меняется в гримасу отвращения:       — Мой младший сын не будет подстилкой какого-то урода с манией величия, он будет великим лекарем и честью семьи, он болен и помешался, этот мужеложец моего сына совратил! — бьет Буцума с яростью кулаком по столу и смотрит на старшего сына с разочарованием, — ты, ты, Хаширама, не уследил, что твоего брата извращает какой-то брошенка!       — Не говори так о Мадаре! Он великий полководец в свои шестнадцать лет! — кричит Хаширама, — я не верю, что он мог сделать это по собственной воле! Его оклеветали!       — Даже если и так — то, что сделал его клан, ляжет бременем на его имени и из-за него мы потеряли людей. Какой из него великий полководец и глава клана, когда его люди ведут себя как скоты? — с презрением отвечает Буцума и поджимает губы. — Разговор окончен, сын. — Он отворачивается к окну и добавляет: — Отныне каждый Учиха будет убит без предупреждения — зуб за зуб. Я не дам всяким падальщикам трогать мою семью, и уж тем более моего любимого младшего сына! Они бы убили его, не думая — а ты, — он кричит в след Хашираме в спину, — одумаешься еще! Ты должен защищать свою семью, а не всякое неблагодарное отродье! Буцума затихает и с легкой улыбкой на губах отпивает спиртовую настойку, приготовленной прислугой. Мадара находится в его плену уже пару дней как, и его младший брат, и что он с ними сделает — никому знать необязательно. Он вырежет весь этот род, мешающий ему править до корня. И дети будут на его стороне — они возненавидят Учих и станут править всей землей. Почти весь клан они зарезали ночью — женщин и детей, мужчин казнили на их глазах — были на его столе списки имен — добраться не удалось только до Кагами Учиха и парочки людей, которые были в тот момент в отъезде на своих конях по ту сторону местности. Кагами кто-то спас, тот, кто убил его людей той ночью — кто это сделал, он так и не узнал, один из его людей, когда вернулся, кажись умом тронулся, говорит о его сыне странные вещи, о младшем сыне — казнили сразу на месте прибывшего. Тобирама, его младший сын двенадцати лет, по словам убил всех его людей там — что было не то что даже нелепым — это смахивало на полный бред. Тобирама шпагу держать толком не умел — как он тела так мог изуродовать? Это кто-то сделал другой, тот, кто его сына оставил посреди леса… Буцума отпивает свой напиток — но ничего, и до них. Он доберется после. Ни Изуна Учиха, ни Мадара Учиха не выйдут из его подвала пыток живыми — он позаботится об этом, а клан и люди клана без полководца рано или поздно сдохнут. Такова их природа. Всем нужен вождь — а если их вождь подыхает в его подвале — то и клан скоро сгниет и канет в бездну, как и папаша Учих, которого он отравил собственными руками медленно. Тщательно и грамотно.       — Мы думаем у вашего брата какая-то инфекция, которая странным образом прогрессирует уже неделю, — врач отводит Хашираму с Данзо в сторону. — Его чем-то отравили, яд нам незнаком и развивается в организме крайне странно, понятия не имеем, что это такое.       — Его жизни. Это не угрожает? — с тревогой спрашивает Данзо, — именно Данзо, возвращавшийся с поиска Изуны, и нашел Тобираму в лесу на третий день, совершенно одного на поляне, израненного и без сознания. После этого не отходил от Сенджу ни на шаг — лег бы там прямо с ним. Хаширама смотрит на врача тяжелым взглядом, кладет потную ладонь на плечо Данзо и сжимает ее. Им обоим надо сохранять самообладание — отец их уехал на месяц куда-то со своими советниками, теперь они были в ответственности за всех в доме — Хаширама остался за главного. Кагую похоронили как подобает — нынче в доме у них новая прислуга.       — Я надеюсь, — врач отводит свой взгляд в сторону спящего Тобирамы, — что нет.       — Что значит вы надеетесь? — переходит на повышенные тона Хаширама, — мой брат уже неделю в полуобморочном состоянии! Врач выдыхает и подзывает их обоих к спящему Тобираме, прося всех выйти из комнаты, наклоняется к Тобираме и говорит, как можно более внятней:       — Во-первых — его видения, — он говорит спокойно, — не вполне естественно, ваш брат видит то, чего нет, скорее всего яд затронул головной мозг и так как мы не знаем, что это такое — он может остаться калекой по итогу. У него припадки, жар и он слышит голоса — вы и сами слышали его крик и вопросы — кто говорит, когда в доме стояла тишина.       — А во-вторых? — мрачнеет Хаширама. Лекарь обводит обоих молодых людей беспокойным видом и наконец, поднимая рубаху Тобирамы до шеи, медленно указывает пальцем на огромную рану на ребре и спрашивает:       — Вы мне объясните, что это такое? — На коже Тобирамы красуется огромный красный рубец в виде настоящего укуса. Будто на него набросилось животное в лесу и вонзило свои клыки в его кожу, проткнув насквозь кожу и оторвав кусок. Рана гноилась, видно было, что ее обрабатывали — но без толку, — оно разрастается с каждым днем, — констатирует врач, — сначала было похоже на ушиб, но после появилось это. И это еще не все, — он подзывает побледневших ребят ближе к себе рукой и указывает на шею, — если тот побой я могу еще как-то объяснить. Сможете вы мне объяснить это как-то? И это, — он поднимает руку Тобирамы у локтя, и Хаширама с Данзо бледнеют сильнее. На шее Тобирамы красуется настоящая гематома — почерневшая, а на руке следы от проколов. Их огромное количество — будто кто-то брал перо и прокалывал его руку насквозь раз двадцать. Огромное количество точек в ряд вырисовывают настоящую строку.       — Что это такое? — Хаширама понимает, его голос дрожит, он пытается сжать кисть руки брата, та ледяная, сжимает губы лишь бы сдержать эмоции.       — Я впервые это вижу, — в полной прострации добавляет Данзо.       — Вот и я тоже, — хмуро отвечает лекарь, — вижу такое впервые за всю свою жизнь. У него кожа будто изнутри гниет, от множества проколов непонятно чего — все наши методы не работают. Наруто поднимается на кровати, смотрит на наручные часы — утро. Ему по его графику надо идти в столовую со всеми заключенными, и получать его порцию завтрака. Аппетита у него отродясь нет давно — то, чем тут кормят для его организма неприемлемо, может выпивать лишь подобие кофейного напитка, в то время как жажда его мучать начала страшная. Сенджу доходит, опираясь руками о стену — идет на ощупь, несмотря на то, что свечи, стоящие крепко в подсвечниках стоят по бокам стены и освещают дорогу ярко, понимает что от чего-то перед глазами все краски будто стали блеклыми — он толком ничего не видит перед собой — моргает, но с раздражением понимает — ничего не изменилось. С каких пор все краски стали такими тусклыми? Бледно-серыми с примесью подтертых цветов. Тобирама перенимает в руки один подсвечник, от яркого света огня свеч моментально возникает острая боль в висках и чувство тошноты накатывает снова. Останавливается у зеркала с подсвечником, вытирает ладонью взмокший лоб и рассматривает свое отражение в зеркале огромной рамы прямо у той комнаты, в которой жили когда-то Мадара и Изуна. Замирает — смотрит на свое отражение удивленно, и подходит ближе:       — Что со мной? — его голос тихий, дрожит, — почему я такой бледный? Что с моим лицом? — он дотрагивается пальцами до зеркала и смаргивает, — на него смотрит совершенно бледный силуэт, исхудавший, вещи на нем когда-то были в пору, теперь висят, будто одежда принадлежит его старшему брату, на пару размеров больше. Неизменным остался только карий цвет глаз — они стали темнее от красок вокруг, губы его потресканы, отслаиваются и кровоточат. Выглядит он так, будто высыхает изнутри. На теле и лице красуются микросиняки от укусов пьявок, они загустели и приобрели бордовый окрас. Тобирама отступает на пару шагов от зеркала и толкает дверь в комнату Мадары и Изуны ногой. Там никого — не осталось даже мебели внутри — комната преобразилась в обычный чулан, где теперь на полу у стены лежали мешки с крупами и выращенными плодами овощей. Он выходит оттуда, держа пальцами крепко подсвечник и плетётся в сторону кухни — ему надо достать кувшин с водой. Входит в столовую, подходит наконец к бочкам с водой и, перенимая первый попавшийся под руку кувшин из серебра — черпает воды с бочки, и жадно начинает пить. Выпивает кувшин в три подхода, черпает снова столько же воды и жадно примыкает к нему губами.       — Жажда первое время — это нормально. Тобирама дергается от резкого голоса за спиной и замерев, пытается понять, кто именно с ним разговаривает сейчас — весь дом спит, и голос ему незнаком совершенно. Оборачивается к окну и столу, у которого расставлены стулья для слуг, и замечает человека, сидящего в кресле рядом.       — Кто вы? — Тобирама моментально переходит на строгий тон, но то, как он звучит на самом деле — совершенно не соответствует его мыслям внутри. Голос выходит уставший, поникший и тусклый. Перед ним сидит человек в свете луны, с коротко стриженными волосами под уши, что совершенно не соответствует моде их века, одет он в какие-то лохмотья наподобие кимоно из тех старинных книг о самураях, картинки которых Тобирама рассматривал в учебниках по истории. На его шее висят странные часы — такие Тобирама видел впервые в своей жизни — круглые, с тремя отсеками и множество стрелок. Из золота. Мужчина был совершенно босым и смотрел на Тобираму совершенно спокойно — даже с нескрываемым интересом.       — Кто вы такой? — Тобирама напрягается всем телом и ищет рукой хоть какой-то предмет для обороны.       — Не стоит, — мужчина указывает кивком головы на его действия руки, — я тебе не наврежу никак, только если ты навредишь себе сам, попадись тебе под руку что-то, чем ты орудовать не умеешь. — Я твой друг, — человек пытается улыбнуться, сидит в расслабленной позе и разводит руками, — Тобирама Сенджу, я тебе не наврежу — я тебя спас той ночью, зачем мне вредить тому, кого я решил спасти тогда? Это бессмысленно. Я твой дальний родственник, можно сказать твой пра-пра-прадед в каком-то смысле, а если в прямом: то я — это ты много-много лет назад. Я своих детей не трогаю.       — Вы одержимый или помешанный? — Тобирама шипит, наконец хватая столовый прибор, и подводит в его сторону. — Я знаю своих родственников по портретам и вас вижу первые! Раздается смех:       — Очень забавляет меня слышать слово — одержимый, — его голос резко меняется на сухой, как и взгляд, — особенно когда его придумал и ввел в лексику мой родной старший брат. Вы — люди, не зная настоящего термина и дефиниции, почему-то используете на право и налево, слава Богам, не зная, что это такое на самом деле, — мужчина встает и подходит ближе, — нет, я ни то и ни другое, ты действительно запамятовал нашу встречу, юноша?       — Я вас впервые в жизни вижу! — Тобирама выкрикивает громко и сразу же дергается от головной боли.       — Я так не думаю, — смеется собеседник, — пару дней назад ты меня впустил в дом и провел прямо сюда. И я тебя спас от того, что с тобой хотели сделать и увел отсюда, разобравшись с твоими вредителями, которые помогли твоим близким пропасть бесследно. Я сейчас освежу твою память. По сути, без их пищи они могут обходиться значительно долгое время. В тюрьме и не получишь того, что надо — только если сам не достанешь себе пищу — а это сделать в данном учреждении очень проблематично без определенных последствий. Он шумно выдыхает, пытается встать на ноги, окончательно и беспомощно падает на пол, смягчая рефлекторно удар рукой, от чего сразу же шипит от боли.       — Блядь, — пытается встать на колени, тело опять стало немощным, и силы медленно покидают его. Из губ вырывается смех, качает головой и собирается с мыслями. Падает снова, — вот дерьмо, — со смехом лежит на полу и ощущает острую боль в районе шеи и руки левой. Неужели опять начался этот противный зуд? — Это всегда так будет? — он спрашивает самого себя, — нет ну правда. Столько времени, а мой организм все еще будет меня наебывать своими приколами стабильно раз в две недели? — матерится и с злостью ползет в сторону табуретки у стола. — Блядь, я на такое не подписывался!       — Чтобы выжить — тебе надо есть, — спокойно ему отвечает человек, сидящий в его камере на стуле, смотря на него спокойным взглядом, Наруто видит только его один. — Первый год всегда тяжело временами. Я предупреждал тебя тогда, — он наклоняет голову в сторону и устало выдыхает.       — А сразу ты не мог мне об этом сказать? — фыркает Наруто со злобой и тянет руку в сторону ножки стула, чтобы встать.       — Я говорил — ты меня не слушал, — с укором отвечает ему человек напротив, с выдохом качает укоризненно головой, и протягивает ему свою руку, — пошли. Тебе надо учиться самому жить без моей помощи — пока Саске нет рядом, я это прошел сам.       — Мы разные люди, — шипит Наруто и сжимает ладонь своей, — уж прости, что я такой, но я держу нас двоих сразу — а ты лишь в свое время помогал себе сам.       — Ты в этом точно уверен? — с кривой усмешкой спрашивает человек и наконец его голос растворяется в сознании Узумаки, — скоро узнаешь, что не совсем так было. Точнее — не сразу было так, как ты говоришь. Пошли.       — Что я еще не знаю? — Наруто устало выдыхает и наконец его тело поднимается, — ты же у нас чуть ли не святой. ну да! Сколько мне времени потребуется, чтобы питаться как нормальный человек?       — Поверь, Наруто, я хуже, чем ты себе можешь представить — и скоро ты узнаешь и поймешь почему именно — фокус в том, чтобы в себе это просто признать. Когда надо выжить самому — ты будешь добиваться выживания любыми путями, порой уже и забывая, кто ты есть на самом деле — такова наша природа. От фразы — нормальный человек, сидящий напротив, не смог сдержать усмешки.       — Нормальный человек? — слышится заинтересованный голос. Ты давно не нормальный и не человек, — он смотрит в глаза Наруто с укором, — и ты сам это прекрасно понимаешь, надеюсь. Наруто молчит, поджав губы. Мужчина резко появляется сзади Тобирамы и почти невесомым касанием пальца к виску, вызывает у Тобирамы мычание от резкой боли, мальчик падает на колени, из его рук падает подсвечник, собеседник успевает его подхватить и поставить на место. Каринки той ночи резко всплывают прямо перед глазами — его страх и паника, лицо Хидана, Кагуя которая прямо перед его глазами разлетается в щепки от щелчка пальцев Тобирамы. Ну почти Тобирамы, и он, стоя в ночи смотрит на двоих покойников спокойно, и резко разворачиваясь, бежит в сторону выхода из поместья.       — Ты попросил меня о помощи, я пришел, — мужчина шепчет на ухо и обнимает мальчика со спины, — вспомни, как ты убил пятерых в лесу, тех самых гонцов, которые поехали уничтожать поместье твоего мужа, и спас мальчика, как его имя было? Точно Кагами Учиха.       — Тоби…рама? — Кагами в прострации смотрит на идущего мальчика прямо к ним в крови, и шарахается от него на землю, отползает в сторону, с ужасом в глазах смотря на Сенджу, — не надо, я ничего не сделал, никто ничего не сделал — он переводит взгляд в сторону горящего поместья в слезах, и видит, как наемники отца Тобирамы, убивая половину их людей, медленно идут к нему. — Они забрали Изуну и Мадару, Тобирама! Они предали нас! Сенджу медленно разворачивается — Кагами смаргивает и может поклясться, что видит за Тобирамой стоящего незнакомого человека — мужчина смотрит на него с пониманием и говорит тихо:       — Беги! Я справлюсь — просто бери людей и беги. Все хорошо. Кагами резко срывается с места, хватает свою сестру младшую и, добежав пару метров, разворачивается на пронзительный крик — Тобирама убил троих куском древесины — проткнув насквозь, после отшатывается в сторону и со смехом падает на пол. Пока силуэт щелчком пальцев, в прямом смысле того слова — разносит людей на куски мяса и органы, те падают на землю.       — Передай своему вождю, что мы придём за ним, — тихо говорит голос наемнику, спокойно отрезая ухо кинжалом и поднося с особым удовольствием отрезанное ухо к своим губам, слыша истошный крик боли человека, добавляет, — я достаточно понятно объясняю? — после набрасывается на мученика и протыкает его руку своими зубами, давая после ему сбежать. Договор нарушать нельзя. Вы нарушили его — и все просрали, сучьи дети. Моего брата нельзя злить — это имеет плохие последствия. Поэтому — плату я забираю себе — так Буцуме Сенджу и передай. А моя плата — его младший сын. С любовью и наилучшими пожеланиями — Ашура Оцуцуки Сенджу-Учиха. Ашура смотрит с нежностью на отключившегося Тобираму на его руках, проводит ладонью по взмокшему лбу мальчика, волосы его прилипли к нему, берет на руки, и резко перемещается в сторону его спальни — укладывает мальчика на кровать и сидит до рассвета там — остерегая его сон. Во время ночи к Тобираме зашел его член семьи — Данзо Шимура, Ашура, внимательно рассматривая его, оставался незамеченным для него — видеть тот его не мог, с интересном наблюдал, как юноша принес ему воды и наконец лег рядом, обнимая Тобираму крепко. Данзо думал и молил всех богов, чтобы его любовь поправилась — Ашуре не составляло труда слушать мысли находящихся в доме рядом с Тобирамой, поэтому наконец, когда уснул и Данзо, он обернулся в сторону луны и, пребывая в своих мыслях, дожидался рассвета — тогда сможет уйти. Уйти и дождаться их новой встречи через длительный промежуток времени — когда Тобираме она понадобится.       — Как и то, что делать этот выбор, тебя никто не заставлял насильно, — подмечает спокойный голос, он устало растирает свои глаза и добавляет: — Мне потребовалось 4 года… — Нам, — резко поправляет себя собеседник, — но до этого надо пройти много этапов, чтобы научиться правдоподобно имитировать жизнь людей в округе и перевести себя на их питание в случае надобности — хоть и толку от нее никакого нет, кроме рвоты после и тошноты в неделю. Но что поделать — мы приучили себя пить помимо еды, — он загибает пальцы перечисляя, — алкоголь и кофе, как и воду — без этого внедриться в общество никак, хоть и это дерьмо значимо отравляет организм и отбирает запасы энергии после, действуя как наркотик на мозг, иными словами ты становишься слабее и в эти уязвимые моменты теряешь бдительность на процентов двадцать. В следствии, в некоторые моменты это может сыграть плохую шутку с тобой, особенно на начальных этапах. Первые лет десять, когда ты слаб еще как сопля. Мои детям потребовалось 12 лет, чтобы они пили с тобой в том доме алкоголь, и вы даже не подумали ничего про них — помнится, в лет так двадцать, Обито знатно рвало даже от пару глотков кофе утром за столом. Это как яд — в малых дозах ты им приучаешь организм справляться с ним — после вырабатывается иммунитет.       — По Саске так не особо скажешь, — в голосе Наруто слышится упрек.       — У Саске, — мужчина смеется, — помимо наследственности крайне интересная вторая сторона личности внутри живет — он-то и начал изначально практиковать это, и учить меня, следовательно, у него продвигается этот период значительно быстрее — у него заранее иммунитет лучше твоего внутри установлен. Наруто обиженно поднимает губы и с выдохом кивает — понял, после они встают и выходят из камеры, Гаара пришел открыл ему — пора завтракать идти или же давиться едой, от которой будет надо сразу избавиться, чтобы не отравиться. С помощью Саске он мог пить кофе и воду уже — и на том спасибо. Саске прочищал его организм каждый раз собой в их общей камере — а когда их разделили, Наруто думал просто сдохнет от отравления за то время один. После завтрака и нахождения в уборной около часа, Наруто поднимается, и в который раз подходя к зеркалу, смотрит на свое отражение — выглядит ужасно, лицо бледное, под глазами заметно появлялись круги, и похож он был на настоящего покойника. Умывает лицо водой и тихо выходит, резко замирает, от боли в голове, и прикрывая глаза, сворачивает за угол, запирается в душевой кабине, и пытаясь подавить настоящий пронзительный крик от боли, падает на пол, сжимает руками пол, пока тело выворачивает наизнанку. Его кожа начинает на руках расслаиваться — куски волос выпадают, он судорожно рассматривает их потемневшим взглядом и пытается выдавить из себя:       — С…сейчас? — с шепотом сплёвывает желчь, со всей силы бьет себя же головой об кафель душевой кабины, чтобы отключиться и не переживать этот процесс снова на трезвую голову — он еще не привык, каждый раз думает, что от зрелища, творящегося с его телом, свихнется.       — Я покажу, как надо. Не благодари. Дальше будешь учиться сам, — спокойно отвечаете ему голос. Наруто закусывает свою же руку, протыкая кожу до крови и мяса — лишь бы не орать, пока его позвонки начинают расходиться и кожа. Последнее, что он видит перед собой — как куски его кожи спадают на белый кафель. Он возвращается в свою камеру спокойно после дневной прогулки, садится на кровать, тянет в сон — каждый раз сознание хочет отключиться — благодарит вселенную за то, что в отличии от Саске, у него осталась такая возможность — на самом деле уснуть и забыться. Но шум сирены тюрьмы и топот ног не дадут ему отключиться сразу. Сирены кричат во всю и в рацию объявляют всем сотрудникам срочно оказаться в секторе С-3. Наруто заранее знает, что через пару часов будут обсуждать сотрудники этого учреждения. Нет, на этот раз Саске не убил никого в тюремной камере. На этот раз они найдут труп человека, заживо сожранный в женском туалете второго корпуса тюрьмы. Наполовину — до этого задушенный и оставленный прямо там. Обвинят конечно же Какузу — ведь это он у нас сидит за каннибализм, приговоренный к смертной казни через пару месяцев — и теперь Какузу, который так сильно портил настроение Саске, ждет его участь преждевременно.

***

Хаширама резко дергает рукой и заносит прямо удар в бок Мадары, протыкая того насквозь с свирепым криком:       — Ты ублюдок мне скормил моих же людей? — он смотрит на него бешено. — Мне? Ах ты отродье.       — Да брось, тебе же понравилось мое угощение, — Мадара кривится, отступая на пару шагов и хватаясь за рану, та автоматом затягивается, он моментально бьет Хашираму с ноги в солнечное сплетение и тот летит в сторону стены с сервизом.       — Ну вот, блядь, опять муж ругаться будет, — сочувственно выдыхает Мадара, — ну вот и кому это теперь убирать, кретин? Это был сервиз между прочим, сука, девятнадцатого века! Хаширама с криком накидывается на него, они оба падают на пол и катятся.       — Ты совсем свихнулся, исчадье ада ты ебанное!? — он бьет Мадару по голове и снова замахивается, рассекая ударом с кулака скулу мужчины. — Вали обратно в преисподнюю!       — Я там уже был, — Мадара выплевывает кровь на пол, и поворачивается к Хашираме, — мне там не понравилось, — он смотрит на него кровавыми глазами, — скучно стало. — Он протыкает своей рукой ребро Хаширамы, на что тот вскрикивает и специально оставляет руку там. — Брата нашел, но и Изуна у меня мальчик такой, знаешь, очень разносторонний, ему надо больше для развития, чем ад, там границы заканчиваются быстро, особенно собеседники, когда ты всех их сожрал! — он уже почти дотянулся до сердца Хаширамы изнутри своей рукой, и тот, понимая, что попросту сейчас его вырвут, дергается вбок, Мадара цокает и протыкает руку второго ножом.       — Ты чудовище! Ты понимаешь это?       — Нет, сладкий, чудовище твой папаша, мне до него как до луны раком! Сдохни уже и не еби мне мозги! — Мадара от боли резко протыкает второе ребро Хаширамы и тот вскрикивая, взмахом руки протыкает плечо Мадары, — оставляя там дыру и пользуясь заминкой, скрывается из дома. Мадара садится обреченно на пол, осматривает гостиную, и с обреченным выдохом встает, пока его раны начинают затягиваться сразу же.       — Блядь, опять скандал будет… что ж такое, — он обреченно выдыхает и начинает собирать разбитый сервиз по всей комнате.

***

      — В общем, если коротко, меня вырубили там в подвале сразу же, — пожимает Саске плечами невинно, и отпивает глоток воды, — дальше я отрубился и скорее всего спал… сколько — не знаю.       — Не понял, — Ибики хмурится и смотрит на допрашиваемого с недоверием, — кто тебя вырубил в подвале, если вы с Узумаки там были вдвоём, и он сказал ровным счетом тоже самое? Чувствуешь? — Ибики принюхивается и его губы расплываются в кривой усмешке, — попахивает знаешь, чем, Саске?       — Если не кофе и не запахом плесени, то… — Саске говорит монотонным голосом и прыскает от каких-то своих мыслей, — в душе не ебу, чем еще.       — Пиздежом, Саске. Одним огромным и вонючим пиздежом! — Ибики вскрикивает и его лицо краснеет, пытается отдышаться — резко, как Саске на него бросил короткий взгляд, не заценив чувство юмора — кольнуло в груди прострелом.       — По мне так только сыростью и ебанным кофе, — Саске зевает и закуривает, — пиздеж не пахнет, но зато — как звучит! — он, хлопая в ладоши, сжимая сигарету между зубов, смотрит на время и опять на Ибики, — вам плохо стало? Ибики мотает головой и растирает ладонью ткань рубашки — воздух от резкой боли выбило и импульс добрался до макушки. Говорили ему коллеги — надо больше отдыхать, так скоро и до инфаркта недалеко.       — Ну мы можем и не торопиться никуда… — Саске спокойно курит, — времени-то у нас еще много, скоро перерыв, можем продолжить после мой увлекательный рассказ, что я видел, валяясь в отключке на полу. Кстати на полу лежать подолгу очень неудобно, особенно когда тебя по голове ударили чем-то тяжелым — как очнулся вертолеты такие были, словно бухал как свинья, не просыхая, месяц без перерыва, — он в который раз возвращается к этой самой фразе, и только сейчас Ибики по-особенному на него взглянул.       — Что ты имеешь в виду? — спустя пару минут Ибики смог выдавить через боль слова и резко выпил пару глотков воды, боль еще не прошла, но стала немного слабее. По крайней мере можно хоть немного вздохнуть.       — Ну, если пить не просыхая подолгу, такое порой видишь — ахринеть можно. Как-то раз я увидел… — Саске зевает и продолжает курить.       — Не об этом! — Ибики отмахивается рукой от его слов и снова пытается выдохнуть, — ты сказал времени еще много. — Что ты имеешь в виду?       — Что времени у нас еще много, — Саске озадаченно наклоняет голову в сторону и рассматривает со смехом во взгляде следователя.       — Что значит времени у нас еще много? — Ибики смотрит на него с прищуром и видит, как губы Саске вытягиваются в ровную линию с улыбки и снова в улыбку.       — То и значит, — спустя долгую паузу отвечает Саске, туша сигарету о пепельницу, — вы спешите куда-то? Лично я — нет.       — У вас смертный приговор назначен у обоих в случае вины через месяц, и ты говоришь, что никуда не спешишь? — Ибики отодвигается от Саске назад и пытается понять, что за странное выражение лица у Саске. Он смотрит на него пристально и улыбается шире. Не понимает, — ты что специально ждешь приговор или что, я не понимаю? Ты совсем свихнулся, Учиха?       — В детстве роняли, — Саске бровью не повел и будто потемнел во взгляде, — с таким детством свихнуться — было самым лучшим решением, чем на трезвую голову все это дерьмо воспринимать — так жить веселее. Меньше знаешь — крепче спишь. Меньше спишь — видишь трупов, где не надо и когда не надо, у вас такого не было, Ибики? Люди, животные, порой птицы, к примеру? Недосып страшная вещь и крайне опасная. Чего только больной мозг порой не выдаст по приколу из раза в раз — представляете, я видел настоящего трехголового пса, который меня сожрать пытался заживо… своими глазами, как вас! — Саске говорит на полном серьезе и указывает на Ибики пальцем, — после такого вообще спать или престанешь, или будешь спать как миленький. Так было у вас такое? У вас как вообще со сном, Ибики? Мучает бессонница? А последнее время? Ибики мотает головой и выходит из камеры на перерыв, подышать воздухом. Саске слишком стал много говорить — чего раньше не делал при его памяти, и воспринимать этот бред стало еще сложнее — особенно учитывая его бессонницу. Саске провожает его внимательным взглядом и переводит взгляд на время быстро, и улыбается шире. Только вот. Улыбка быстро исчезает с его лица, как только он поворачивается в сторону зеркала. Его отражение стоит и смотрит на него хмуро, Саске не моргает, между ними двумя снова повисло напряженное молчание. Саске отводит взгляд первым, не выдержал зрительного контакта.       — Я не знал… — слышится тихий голосок его отражения со стороны зеркала. В голосе слышится настоящее сожаление, — извини меня, если бы ты мне показал это раньше, я бы не относился к тебе бы вот так. — Он смотрит на него с сожалением и пониманием боли другого человека. — Ты никогда не хотел мне вредить. Ты хотел мне помочь и уберегать меня — а я и не понял.       — О чем ты? — Саске напрягся всем телом и пытается остановиться взглядом хотя бы на каком-то предмете, который бы привлек его внимание сильнее, чем отражение в зеркале юноши — то есть его самого.       — Что ты прошел через настоящий… — Саске из зеркала выходит и садится впервые без агрессивного взгляда и злобной позы прямо напротив его, он поджимает нижнюю губу, и пытаясь подобрать взгляд на него самого, смотрит за его спину и видит выступающие картины, они появляются из воздуха, комната заполняется темнотой, густой, плотной, и медленно разрастается за спиной сидящего на допросе Саске. — Ад. В прямом смысле того слова. Саске напротив, не смотрит на него, сдерживает крест рукой, сжимает крепко и слышно, как зубы его скрипнули от сжатия. Он пытается выдавить из себя подобие улыбки, выходит криво.       — Что дало тебе столько силы, чтобы не сойти с ума и после всего, все действия, которые ты сделал. хах, — Саске измученно поднимает руку к нему, чтобы положить свою ладонь на руку себя второго, добавляет тихо, — защитить меня от того же самого, лишь бы я не проходил тоже самое? Ты меня все это время защищал как мог, а я тебя ненавидел и не понимал, зачем ты все это делал и сделал. Почему ты. Почему ты тогда мне ничего не сказал? Саске переводит взгляд на свою же ладонь, та накрывает его самого.       — Тебе необязательно выглядеть вот так, я давно понял, кто ты. Перестань себя стыдиться, ты прекрасен в любом облике — потому что ты прекрасен душой.       — Потому что ты бы, Саске, вскрылся раньше, чем смог бы проговорить слово ад, — слова звучат тихо и с легкой усмешкой, его собеседник наконец принимает свое настоящее обличие. Улыбка исчезает с его лица, под глазами выступают темные круги от многих лет недосыпа, кожа стареет и бледнеет, он выглядит по-настоящему уставшим. Взгляд меняется на совершенно безразличный и он поднимает свой взгляд на Саске. — А я обещал самому себе, что никто больше туда не попадет, особенно те, кого я люблю, любил и кого поклялся защищать. Мы похожи — ты пережил в этой жизни достаточно дерьма, как и я, и имея понимание насколько после всего может быть еще хуже — я выбрал сам находиться там, чем послать вместо себя кого-то, — он улыбается Саске в ответ на его непонимание в глазах, — потому что я там чувствую себя уже как дома. И только там я могу быть точно уверен, что взамен на эту услугу я смогу продолжать быть рядом с теми, кого мы любим в любом случае. Вне зависимости от того, присутствую я тут полностью или наполовину.       — Ты мой ребенок по сути, мое продолжение, — тихо добавляет он, — а задача родителей — любыми путями не допускать того, чтобы их потомство повторяло их дерьмовый опыт. Говорят, умирающие люди часто во время этого момента видят всю их пролетающую жизнь перед глазами в один момент. Другие люди говорят, те, кто пережил клиническую смерть и вернулся с того света в трезвом рассудке — часто видят тоннель, и тот самый белый свет в конце, к которому они идут. Другая часть людей, признаются, что при смерти видят своих усопших родственников или близких — они будто приходят к тебе с того света, разговаривают с тобой — ты с ними. Еще есть категория людей, которые бредят о том, что куда-то летят или падают. Мадара не видел и не слышал ровно ничего — никакого тоннеля перед собой, никаких близких, ни протекающей жизни в один миг — единственное, что он видел перед смертью, это — пасть чудовища с лицом Индры, в горло которого он вцепился своими зубами и пытался сквозь крики и вопль существа продолжать до последнего его сжирать заживо. Он помнит только один сильный удар об затылок и хруст — невыносимую боль в секунду и, не успев даже открыть свой рот с криком, дальше наступила темнота. Все звуки исчезли, исчезли огни и вибрации — наступила одна сплошная пустота. Одно сплошное ничего. Ноль. Осознание, что ты умер приходит не сразу и одновременно в этот же самый момент. Обрывается все, что ты ощущал, испытывал, мысли перестают образовываться в твоей голове, боль проходит. Смерть — самое лучшее обезболивающее, и самое быстрое. Он понял это, когда открыл свои глаза там. Неописуемое ощущение покоя, легкости и невесомости было настолько необычным, приятным, что сидя в какой-то пустоте и темноте, не понимает — где ты начинаешься и где заканчиваешься. Он медленно подносит к себе свою ладонь — рассматривает перед собой в этой пустоте, и даже при желании не может ощутить даже какое-то подобие тела, его нет — просто пространство. Он с изумлением замечает — его вторая рука совершенно не такая, какой он помнит (что именно от нее осталось накануне) — она есть, целая и невредимая — он может смотреть на нее, сжать ладонь и разжать ее. Ладонью ведет в сторону шеи — все в порядке — нет ни укусов, ни ран, ни травм, проводит второй по своему телу — бок и все туловище совершено невредимое. Дергается от странного ощущения — будто ему надо вспомнить что-то, не может сосредоточиться ни на одной мысли — они словно пропали, испарились, перестали существовать как таковые. Он что-то должен был сделать, но что именно. Медленно встает, тело настолько его легкое — он совершенно не ощущает каких-либо усилий во время своих действий, ступает шаг и понимает — не может контролировать движения — его тело будто само подталкивает ветер и несет потоком в сторону.       — Где я? — спустя неизвестное количество времени, если оно вообще тут существует — он ловит себя на единственной, первой мысли, точнее голосе, прозвучавшем вокруг него эхом. Сначала дернулся от такого громкого звука, только после понял — это его голос звучит отовсюду. Мадара действительно не понимал, где он. Тут нет окон, пола, потолка и дверей — просто невесомость, на которой он каким-то образом сидит или стоит, или просто находится.       — Что со мной? — мысль возникает вновь, на этот раз намного громче. Если бы он видел сейчас свое лицо в отражении зеркала — он бы увидел хмурое лицо. И в этот самый момент желанное зеркало, то самое, которое стояло в подвале, появляется прямо перед его лицом, — зеркало? Это называлось — зеркало, вроде. Он оказывается сразу же перед ним, с испугом оглядывается назад и не понимает, как он преодолел настолько большое расстояние в секунду. Смотрит на свое отражение и не видит его — не может понять, кто перед ним стоит. Дотрагивается до абсолютно нагого отражения своими пальцами, и смотрит пустым взглядом на силуэт.       — Кто ты? — третья мысль плывет буквами в воздухе и Мадара, затуманенными глазами рассматривает их, дотрагивается до отражения снова и подходит к зеркалу ближе. Проводит ладонями по всему телу — то смотрит на него, не двигаясь в ответ, совершенно спокойно не повторяя его действия.       — А кто я? — четвертая мысль звучит эхом отовсюду и Мадара в странном испуге отступает на шаг назад. — Что… Я что-то забыл. Что случилось? Он прикрывает свои глаза и опять оказывается в том самом месте, в котором сидел изначально. И снова все действия повторяются и снова, и снова. На двадцатый раз возвращения в исходную позицию, Мадара просто сжимает ладонями свою голову и хоть как-то пытается считать, чтобы понять сколько времени он тут находится, но не понимает один нюанс. Времени больше для него попросту не существует. К отсчитанному в одиночестве седьмому дню из губ вырывается нервный смешок — он сидит в пустоте и просто не замечает, как начал качаться то в одну сторону, то в другую — обнимая себя руками и смотря в одну точку перед собой.       — А что-то забыл, — к нему вернулся голос спустя по его подсчету семи дней, он наконец перестал слышать свой голос как какую-то отдельную от него субстанцию. Вернулись и мысли к нему — на что он точно, мог поклясться, слышал обреченный чужой вздох и нотки укора. Мысли еще витали вокруг него написанным текстом — если он не успевал на них сфокусироваться толком — тут же испарялись синеватым пламенем на микрочастицы. Пытался ловить буквы в воздухе рукой, как только дотягивался до них пальцами — те снова испарялись. На десятый день по его подсчету он подходит к зеркалу сам — это единственный был его собеседник, единственный на данный момент в этом странном месте. Мадара смотрит на свое отражение с прищуром — отражение без каких-либо эмоций смотрит на него в ответ. Он стоял и смотрел на него пару дней и все никак не мог понять.       — Да кто ты такой — черт тебя дери? — с криком выпаливает Мадара, отражение в зеркале ему криво улыбается в ответ, и он слышит тихий смех исходящего от этого человека в зеркале.       — А ты? Силуэт одет в черные лохмотья, его длинные черные волосы спадают прямо на глаза — отчего часто совершенно не видно лица отражения, он всегда поднимает правую руку в отражении и будто водя ладонью плавно влево и вправо — приветствует Мадару из раза в раз. Мадара сжимает зубы — впервые за долгое время ощущает появившуюся яркую эмоцию — злость. Замахивается кулаком и бьет им прямо в свое отражение в зеркале. Стекло треснуло, исказило изображение и Мадара, смаргивая от неожиданности, слышит спокойный ответ. Отражение наконец подняло свою голову в разбитом зеркале — смотрит на Мадару кровавого цвета радужкой глаз и его губы расплываются в усмешке:       — Я Учиха Мадара. А ты кто? — отражение резко перенимает из лохмотьев крест на своей груди и спокойно разглядывает его.       — Крест! — в голове резко всплыл его собственный голос, — вот что я забыл! Мой крест. — Мадара отчаянно пытается уловить эту мысль, удержать ее в голове. — Крест — он был… чей он был?       — Так, кто ты? — повторяет отражение в зеркале и Мадара с криком от испуга замечает, что зеркало снова восстановилось и теперь тот, кого он видел там все время — подошел ближе к нему и смотрит вопросительно, — ты ответишь мне на вопрос — кто ты?       — Я… — Мадара попятился назад, споткнулся обо что-то и упал на спину, он почему-то очень сильно боится этого вопроса, тем временем силуэт в зеркале смотрит на него жалобно.       — Ты даже не знаешь, кто ты. Я прав?       — Я. — Мадара сжимает голову и мотает головой. — Я не помню, кто я…я…я… — он наконец оборачивается назад, ухватывается ладонью об предмет, о который споткнулся, и удивленно распахивает глаза — предмета раньше тут не было.       — Найди ключ — там ответ на твой вопрос первый, — Мадара в зеркале садится и смотрит на него, заправляет волосы в хвост лентой, указывает пальцем на коробку, — найдешь ключ, выйдешь отсюда и попадешь в другую комнату — как делал я. Нам надо поэтапно все делать — отсюда так просто не выбраться. Всего комнат девять. Я помогу — я давно тебя жду там, — отражение показывает наверх и растворяется в зеркале снова. Мадара остался опять один. По-другому никак — я уже прошел это все. Коробка сзади него стояла закрытой на замок. Пару раз пытался дергать его — безрезультатно, пытался бросать его в сторону — коробка возвращалась снова на место. Пытался открыть его зубами — безрезультатно. Снова ощущал, что медленно уплывает куда-то, открывал глаза и оказывался снова посреди пустоты совершенно один. Однажды выдохся — лег на пустоту, раскинув руки вдоль плеч и смотрел на плывущие буквы вокруг. Вернулись цвета — от чего-то буквы разных предложений меняли свой цвет — если Мадара замечал их и успевал прочитать, становили яркими, некоторые зеленоватого окраса часто мелькали перед глазами — сколько раз пытался понять, что там написано — не получалось. Красный цвет букв по-особенному привлекал его внимание — но как только он успевал дотянуться хотя бы до одной — они сразу же опять пропадали. На двадцатый день буквы стали больше, приближенней к Мадаре, даже когда он хотел закрыть глаза — видел их в своей голове, видел везде — их стало неприлично много. Буквы заполнили все пространство вокруг него напрочь. Сначала испытывал усталость, потом безразличие, после грусть и Скорбь. Сам не мог понять, от чего именно ощущает такую сильную скорбь — так это называлось, слово красным цветом постоянно летало перед его лицом, и он наконец дотронулся до него рукой.       — Изуна — его крест, — соприкосновение со словом вызвало яркую вспышку в голове имени и обозначения. — Кто такой Изуна? — с приглушенным стоном Мадара сворачивается в калачик. — Кто это? Или что это?       — Это твой брат. — шепчет ему в ухо силуэт из зеркала. — Изуна Учиха твой покойный брат, которого ты должен был спасти. Ты забыл? Слова говорящего приносят огромную боль в теле, в голове, горло издает громкий истошный крик боли, Мадару скрючивает пополам от резких вспышек в голове воспоминаний — всего полностью, — он стонет, умоляет, чтобы это закончилось — вся невесомость тела куда-то испарилась, появилась невыносимая тяжесть в грудной клетке. Он срывается с места, бежит куда-то, падает. Плачет, кричит, отмахивается от образов перед глазами, шепчет в бреду, мотает головой, идет в отказ от всего увиденного.       — Нет. Перестань! — скулит, — уйди! Убирайся! Я не хочу это видеть! Прошу тебя! — он ползет по пустому пространству. — Я не знаю этого человека! Я даже не знаю, кто я! Хватит! Лучше умереть, чем видеть это. Все это.       — Умереть? — со смехом спрашивает его голос, прямо нависая в образе человека над ним, — ты уже умер.       — Что? — Мадара замирает. — Я… Нет. — он смотрит пустым взглядом на образ себя. — я не умер…я… — он опять остается один, свернулся калачиком на полу и тихо сопит, смотрит над собой в пустое пространство и закрывает глаза. Буквы в воздухе немного замедляются. Мадара ушел куда-то глубоко внутрь себя. Кто я? Да кто я, черт возьми? Я должен вспомнить. Дергается на том же самом месте от странного звука, открывает глаза и сжимая руку, резко замечает в руках крест, тот самый, что и был одет на отражении. Поднимается, рассматривает его с непониманием, резко перед ним появляется коробка, а где-то вдали он слышит очередной шорох.       — Кто здесь? — мысль приходит сама в воздухе шрифтом. Ответа не получает. Подолгу крутит в руках крест на цепочке и наконец вставляет его в замок — подходит, поворачивает его в сторону — слышится характерный звук открывавшегося замка. — Подходит? — Мадара впервые ощущает радость от хоть какого-то успеха во всех его действиях. Замок открывается полностью, он с нетерпением поднимает крышку коробки и замирает.       — Ч…то? — мысль опять шрифтом возникла в небе. Он замер, его лицо вытянулось и, если бы он мог бы видеть свое отражение — он бы побледнел точно. Сердце, если бы оно существовало на самом деле, в тот момент в его груди забилось бы слишком быстро от прилива адреналина по привычке. Он ощущает свое тело и самого себя так…будто совершенно живой на данный момент — имеет оболочку из кожи и мяса с костями. Такое обманчивое состояние привычки играет роль хоть как-то приписывать себя по старой памяти ощущений к живому объекту. Мадара много раз с ужасом опуская взгляд вниз, пытаясь осмотреть свое тело хоть как-то, часто видел перед собой лишь пустоту. Это приводило в ужас больше всего — когда ты пытаешься найти хоть часть своего тела в пространстве — но не находишь ничего, кроме пустоты перед собой. Требовалось огромное количество внутренней энергии, чтобы хоть как-то представить свою оболочку. Потому что понимать — что пустота и есть ты сам, для Мадары было чем-то чересчур аномальным. Это приводило в ужас — понимать, что ты по сути везде, а по идее и нигде одновременно. Если бы кто-то имел возможность со стороны наблюдать за этим местом, он бы увидел такую картину — алого окраса шарик перемещается по пустоте, порой останавливается, иногда изменяет свою форму в разного окраса и объёма подобие человеческого тела и каждый раз приходит от этого в хаотичное движение. Спустя длительное время процесса, посторонний наблюдатель мог бы заметить нечеткие очертания схожее на человеческое тело, только прозрачное, с нечеткими очертаниями и все время растекающиеся по поверхности пустоты. И так по кругу из промежутка в промежуток времени?       — Что это такое? — Мадара рассматривает трясущимися руками содержимое коробки. — Перед ним лежат человеческие кости, настоящие, череп и кольцо — знакомое. Он точно видел его где-то. Перенимает кольцо в руки и рассматривает внимательно. Опять замер и не может вспомнить.       — Это что за предмет? Он кому принадлежит? — мысль опять растянулась в пространстве и Мадара со злостью отмахнулся от витающих вокруг предложений. Уже мысли его формировались в предложения, как только предложение приобретало лексически понятную смысловую нагрузку — Мадара отключался опять — его шарик разрывался в пространстве и медленно начинал собираться снова. Мадара мотает головой, все перед ним искажается, слышится очередной грохот — он знает, что сейчас последует — прямо перед ним ни откуда возникает волна с водой, он видит ее часто и пытается сжаться настолько сильно, чтобы его не смело потоком. Стук усиливается, и волна проходит прямо через него — каждый раз ему кажется, его точно снесет потоком куда-то вдаль. Но, этого не происходит — волна просто оседает и опять вокруг него сплошная — пустота.       — Это твое. — Мадара вздрагивает с криком от голоса сзади него, оборачивается назад и видит силуэт перед собой, от чего-то со страхом сжал череп из коробки кольцо в руках крепко, надел кольцо на палец и смотрит на говорящего. Это точно человек, только лица он не может увидеть никак. — Это все твое. И крест, и кольцо, и кости, — силуэт как ни в чем не бывало медленно начинает уходить от него в сторону пустоты, больше ничего не собираясь пояснять.       — Стой! Подожди! — он срывается с места и бежит за странным человеком, который оглянулся на него и перешёл на бег, бежит от него прямо в сторону белого света. Откуда тут появился свет? — Я знаю тебя? Кто ты? Собеседник поворачивается к нему и Мадара замечает очертания лица — короткие волосы, светлые, и мягкая улыбка. Он такой светлый весь и от него исходит ощущение покоя и теплоты. Мадара бежит за ним, пытается не споткнуться. Он успевает почти дотянуться до него свободной рукой, пока второй сжимает череп у груди и как только они добегают до света оба — яркость ослепляет настолько, что Мадара куда-то проваливается. Открыл глаза лежа в каком-то болоте. Мадара поднимается в воде и осматривает местность — лес, это называлось лес — он вспомнил. Слышны звуки животных везде, поднимается с воды, сжимая свой череп и идет в сторону сухой местности. Поднимая голову — видит на небе две луны — красную и белую, рассматривает их обоих — ничего необычного. На нем появилась первое подобие одежды — накинута какая-то тряпка, но до сих пор идет босым. От чего-то понимает, самая главная его ноша — этот странный череп. Он должен его куда-то донести. Выходит на поляну, осматривается — спереди лес. Ему туда надо идти?       — Где я? — возникает мысль в воздухе, — кто я? — сразу же добавляется вторая мысль. Он хмурится и, доходя до леса, начинает пробираться сквозь заросли.       — Так не пойдет, — Саске качает головой и Саске напротив смотрит на него с непониманием. — Я вытащу тебя оттуда, как и ты вытащил меня.       — Ты же не… — лицо мужчины напротив Саске вытягивается. — Ты что задумал, пацан? Саске лишь усмехается и закуривает, сидя напротив него:       — Честный обмен. Учихи всегда благодарны за помощь и помнят о ней свою жизнь. А любовь — которая так болезненно нами ощущается — за нее платят вдвойне. Ибики вбегает побледневший в камеру допроса, бросает на Саске внимательный взгляд и наконец выпаливает, немного задыхаясь:       — Саске, наш перерыв задержится сегодня. Тебя сейчас Гаара отведет на работы во двор, чтобы ты не сидел без дела, — он быстро собирает папки со стола в одну кучу и слышит вопрос в свой адрес.       — Что-то случилось? — Саске знает заранее, что-то точно случилось, Ибики на самом деле выглядит встревоженным и заметно торопится куда-то.       — Да, — отмахивается Морино и параллельно закуривает сигарету на ходу.       — Что-то с…с Наруто? — уточняет Саске спокойным голосом, но судя по тому, как изменилось его лицо — оно стало хмурым, видно, что он волнуется.       — Нет. С Узумаки все нормально, — Ибики слышит облегченный выдох заключенного, — я надеюсь, по крайне мере, у нас очередное убийство в другом секторе. Этот каннибал совсем с катушек слетел и решил до своего смертного приговора утянуть за собой парочку людей, проголодался, ублюдок несчастный!       — Ибики срывается на крик и Саске озадаченно наклоняет голову набок, размышляет над сказанным и наконец переспрашивает.       — Вы о Какузу сейчас говорите?       — Угадал! Я так и знал, что с этим ублюдком будет много проблем еще — но чтобы так в наглую в нашей тюрьме напасть на офицера полиции и убить его со спины, — мужчина кривится. Сигнал сирены повторяется и по пейджеру Ибики получает повторное указание пройти в кабинет надзора. — Где этого Гаару носит? — он смотрит на время, нажимает на кнопку рации и просит помощника явится сейчас же сюда немедленно. Гаара не явился ни сразу, ни через пятнадцать минут. Ибики говорит последнее предупреждение явиться сейчас же к своим коллегам. Матерится от злобы и бросает взгляд на сидячего Саске на своем месте.       — Вставай, Учиха! — он рявкает, — тебя оставить тут одного не могу и вернуть в твою камеру тоже, пойдешь со мной, посмотришь на этого урода спокойно рядом. Только без фокусов, ты понял меня? Саске пару раз смаргивает и явно хочет что-то спросить, но Ибики перебивает его первым:       — Не положено обычно, и нет, нельзя, но у меня нет времени сейчас возиться с тобой, — он грубо тянет Саске за локоть за собой, — пошли, устроим тебе день неожиданных сюрпризов! Последствия будем разгребать потом! Пошел! Где этот пацана непутевого носит, мать вашу? Увидит Гаару — выебет на месте за безответственность к работе. За огромным стеклом находились: несколько надзирателей тюрьмы, Анко с хмурым лицом, девушка, имени которого Саске не знал, и мужчина с самым непроницаемым лицом, которое он только в своей жизни видел. Надзиратели стояли за Какузу, которого связали, судя по его лицу — избили и насильно притащили сюда. Заключенный невнятно орал, плевался и смотрел на всех собравшихся волком. Ибики стоял рядом с Саске за стеклом и наблюдал за всем этим зрелищем, Саске рассматривал собравшихся и остановив взгляд на Саске, опустил взгляд в пол.       — Какузу Анимиру, — начинает сухим голосом мужчина, сидя перед ним, — как вы выбрались из своей камеры?       — У нас были принудительные работы сегодня по расписанию, —заключённый шипит от боли в плече, которое ему кажись вывихнули и фыркает, — я не собака, чтобы на цепи сидеть — нам положено выполнять свои работы и, — он не успевает договорить как со всей силы получает удар в челюсть от женщины впереди. Она поднимается и орет на него.       — Ты ублюдок! Ты зачем мою коллегу убил в туалете? Тебе сука своих жертв мало? Как ты смог войти туда? Сукин ты сын! — она хватает его за ворот комбинезона и замахивается еще раз. Ее рыжие волосы плотно завязаны в хвост, на лице выступили морщины от возраста, зубы она сжимает крепко.       — Мей, сядь! — рявкнул ее видимо начальник.       — Я никого не убивал! Я уже говорил об этом! Я по вашему мнению совсем тупой, чтобы убивать ваших в тюрьме?! — орет от злобы и негодования Какузу, но его никто не слушает. — Мне смягчили приговор и.       — Теперь тебя, сукиного сына, заживо поджарят на ебанном стуле после такого! — наконец подает голос Анко смотря на заключенного. — Ты сам себе приговор выписал! — она скрещивает руки на груди и смотрит на Какузу с ярко выраженном отвращением в глазах.       — Я никого не убивал, долбоебы! — Какузу дергается еще раз на стуле, пытается высвободить руки с тисков смирительной рубашки, не получается и он завывает, — я был с Кисаме на игровой площадке! Мы играли в ебанный гольф и после я отошел отлить.       — Если ты признаешься в содеянном — тебе же будет лучше. — сухо добавляет мужчина пожилых лет и рассматривает бумаги на своем столе. — Это насколько нужно быть бесчеловечным куском животного дерьма, отброса, чтобы так изуродовать тело девушки и сожрать кусками ее тело. В сырую. Какузу в замешательстве смотрит на человека перед ним и на остальных:       — Я никого не убивал и не жрал! Сырое мясо не подходит по моему вероисповеданию, идиоты! — мужчина кричит, давясь слюной, его лицо покраснело от злости, зрачки расширены, пульс учащен. — Вам не повесить на меня это дерьмо! Это сделал не я — в вашей ебанной тюрьме завелся другой каннибал — пошли вы нахуй! — надзиратель со всей силы бьет Какузу дубиной прямо под дых и тот успевает лишь шумно выдохнуть и скрючиться пополам. Ибики достает рацию и просит Анко поменяться с ним местами. Женщина молча встает, выходит из комнаты и Ибики направляется ей навстречу.       — Охраняй любимчика, — сухо бросает ей Ибики и Анко встречается взглядом с Саске, который все это время стоял за стеклом молча. Женщина слабо улыбается Саске и тот улыбается ей в ответ — после того разговора они не перекинулись ни словом больше — не подвернулось возможности. Анко прекрасно понимала, в пределах тюрьмы за ними всеми следят и как-либо общаться с заключенными помимо допроса — могло вызвать множество вопросов. Вопросов Анко не хотела по множеству причин, поэтому лишь спокойно подошла к Саске и положила свою ладонь на его плечо.       — Кажется, тебя ко мне ревнуют, — спустя паузу начинает Саске с долей веселья в голове, — надеюсь, я своим присутствием не помешал вашей рабочей идиллии.       — Ты слишком мал, чтобы меня он к тебе ревновал, — отвечает ему в тон Анко и чувствует, как сжимает Саске пальцами ее ладонь на своем плече, от этого дергается.       — Да ладно тебе…мал не мал, реагируешь на меня ты так, — Саске улыбается уголком губ, — будто маленькая девочка из нас двоих ты. Да и твое тело тогда кажется не особо согласно было с тобой. Тебе же нравятся мальчики помладше, или я не прав? Ну прямо как твоему отцу — у вас у обоих один вид предпочтения. — он произносит эти слова, смотря прямо в ее глаза с усмешкой на губах и в следующий момент получает звонкую пощечину.       — Тон смени, — Анко смотрит на него с холодом, — иначе мое расположение к тебе скоро закончится, и ты будешь сидеть на этом кресле, как и это сукин сын, пока я буду наблюдать, как тебя. Слышны крики Какузу, его со всей силы бьют в лицо, бьют дубинок по ребрам, он скрючивается на стуле, сплевывает кровь и кричит в ответ, на что получает очередной удар с ноги прямо по грудной клетке. Ибики со всей силы поднимает его за ворот и толкает грубо в сторону кресла.       — Признавайся, ублюдок!       — Забивают до смерти на моих глазах. — Анко, прищуриваясь, сжимает Саске за ворот кофты и повторяет по слогам, не прерывая зрительного контакта, — ты понял меня, мальчик? Саске медленно кивает и поднимает руки с повинной перед собой — смотря на Анко с тем же весельем, и наконец наклоняясь к уху, произносит:       — Ты мне нравишься. Я люблю, когда меня на место ставят — меня порой заносит, я меры не знаю — люблю доводить людей до агрессии. Анко резко меняется в лице и наконец, проводя по его лицу взглядом замешательства и непонимания, поворачивается обратно в сторону допроса и замирает.       — Если это сделал не ты…то, как ты можешь объяснить нам, мать вашу, это? — Ибики орет и указывает на включившийся экран на стене. Саске заинтересованно приближается к стеклу, упирается ладонями о него и рассматривает картины с камеры слежения — Какузу идет по отсеку, несколько раз оборачивается назад, набрасывается на работницу, душит ее, закрывает рот, происходит потасовка, выбивает оружие, оглушает ее и затаскивает в туалет — следующий кадр — он оборачивается в сторону камеры и улыбаясь — видео останавливается. На весь экран видно его лицо — Саске замер.       — Это…это не я! — ошарашено выдавливает Какузу смотрят с ужасом на видео, — этот человек не я! — он переходит на истерический смех, — вы специально это сделали сучьи дети? Специально меня решили подставить? Да я жрал с Узумаки в столовой рядом, после ушёл играть и отлить. Я никого не убивал! Включает видео второе — Какузу уже весь в крови с ножом выходит из туалета и посмотрел в сторону камеру еще раз — убегает с области обзора камеры. Саске начинает тихо смеяться, смотря на все это, и спрашивает Анко:       — Зачем он это делает?       — Что именно? — Анко выдыхает и хмуро смотрит на видео через стекло.       — Врет, — сухо добавляет Саске опустив голову. — Его же поймали с поличным, прямые доказательства.       — Если бы тебя поймали так — ты бы признал свою вину?       — Конечно, — удивлённо отвечает Учиха, — когда все указывает на тебя — смысла больше врать и покрывать себя нет никакого. Особенно когда у тебя в руке нож, ты весь в крови и труп нашли в комнате, из которой ты только что сам вышел. Разве тут нужны еще какие-то доказательства? Отпечатки пальцев разве что — но не думаю, что они не совпадут. Я ненавижу вранье в любом его проявлении. — Саске поджимает губы смотрит на Какузу с прищуром, и снова переводит взгляд на его лицо на экране. Анко бросает на него удивленный взгляд и после снова подносит ладонь к лицу. Растирает шею.       — Его казнят в любом случае завтра. Он перешел все границы, — женщина нарушает тишину своим тихим голосом, — помнится, он доставал тебя, рад? Саске не отвечает ей, он лишь смотрит на огромный экран через стекло с придыханием и то сжимает, то разжимает свои кулаки. После долгой паузы спрашивает безразличным голосом:       — Я могу прийти посмотреть казнь?       — Заключенным не положено, — Анко мотает головой и кивает Саске в сторону двери, пора было возвращать его на место в камеру допроса, но перед этим дать Саске передохнуть — у него по расписанию наступил обеденный перерыв. — Да и зачем тебе это видеть? — она открывает дверь и спокойно ведет его по коридору тюрьмы.       — Интересно. — Саске отвечает ей в спину и бросает быстрый взгляд на время. Два часа дня — отлично. Время подышать воздухом. Каждый раз вне зависимости от погоды, Саске во время своего перерыва выходил на улицу подышать воздухом, подумать в одиночестве. Снежинки начали медленно опускаться в воздухе, начиналась метель… Под ногами хрустят опавшие осенние листья. И по какой-то причине он идет босиком, ступает осторожно, нерешительно. Что-то так сильно привлекает его внимание вдалеке, завораживает настолько, что остановиться невозможно. Он пробирается в лесу сквозь ветви, оттягивая их, но они периодически выскальзывают сквозь пальцы и бьют со всем остервенением по лицу. Прямо как отец его тогда. Он морщится в который раз и отчего-то не может перестать шагать, будто его тянет какая-то невидимая рука за собой. Прямо в глубину леса, за которым находится озеро. Почему я туда иду? Откуда тут еще одно озеро? Он не понимает ни где он находится. Ни кто он. Ни что он такое. Внезапно падает споткнувшись об какую-то ветку, резко слышит за собой шорох, оборачивается и видит перед собой странное животное. Мадара замирает как вкопанный от вида зверя — тот скалит зубы, рычит, прижимается корпусом свои к земле и делает прыжок в сторону Мадары, начинает гнаться за ним. Мадара от испуга выронил череп, резко поднимает его и несется вдоль зарослей. Ветви бьют беспощадно по лицу. Хлестают — разбивают кожу до кровенёных потеков. Бежит что есть мочи, задыхается, сворачивает за угол дерева, отрывает руками ветку — бросает в сторону зверя, хватает с земли камни и пытается хотя бы раз попасть в животное. Попал один раз, животное заскулило, стало трясти своей огромной головой, свет луны падает на существо и Мадара успевает разглядеть его под светом.       — Таких животных не бывает… — мысль доходит до его сознания, — таких животных не может существовать, — камень он сжимает крепче, единственное что у него было для обороны — это камень и череп в руках, который он ни в коем случае не должен был повредить. Он бьет еще раз, бьет животное со всей силы и резко все затихает, нарастающий гул опять сбивает, Мадара успевает лишь сморгнуть, как снова видит эту странную волну, идущую на него. Волну? Откуда в лесу лавина из воды? Учиха рефлекторно успевает лишь прикрыть рукой, согнутой в локте, глаза, защитить голову от потока, как вдруг. Все исчезает, местность снова изменяется. Он оказался на поляне совершено один. Мадара, от непрошедшего через него потока волны, в непонимании открывает свои глаза, осматривается и замирает. Все резко пропало. Локация изменилась, и он совершенно не понимает, как тут вообще оказался.       — Беги, — единственная мысль снова образуется в воздухе уже более четко. — Тебе надо добежать до следующей местности, если будешь стоять на месте, ты точно тут и останешься навсегда. Ты что, забыл о ключе? Он точно что-то забыл. Только он уже не помнит, что именно он забыл.       — Эй! Мадара услышал этот крик в его сторону, когда бежал к другому берегу, усвоил одно — тут ни за что нельзя останавливаться и оборачиваться на чужие звуки — иначе волна точно накроет и снова ты собьешься с пути. Мадара перепрыгивает через пеньки и сломанные ветки, будто изучил местность здесь вдоль и поперек, знает именно свою дорогу. Слышит за спиной движение — тот, кто его пытался позвать, до сих пор бежит именно за ним. Он чувствует это своим телом, но, до сих пор не останавливается и не оборачивается.       — Прошу, остановитесь, пожалуйста, — Луна начинает светить сильнее. Они выбегают на какую-то поляну, которую мальчик ни разу в жизни не встречал и даже не помнил, чтобы она здесь была. Луна светит так ярко. — Да подожди ты! Пожалуйста, я не причиню тебе вреда! Стой! Мадара от этих голосов начинает смеяться, медленно, тихо — почему слова о вреде вызвали такую реакцию, он не может понять, но ему искренне стало смешно. Они добежали до реки, что разделяет лес на два берега. Лунный свет отражается в воде, на первый взгляд, похожей на смолу. Мадара внимательно рассматривает свое отражение, пытается понять, кого именно он видит в нем. Это он? Смех вырывается из грудной клетки снова — да, он определённо что-то забыл. Мадара сжимает ладонью череп сильнее в руке и ощущает странную пульсацию в области темени и висков — если бы был человеком или же существовал на самом деле. Так что именно он забыл?       — Что смешного? — Мадара четко услышал произнесенную фразу за спиной снова, от чего-то замер. Ему на секунду показалось, будто он уже слышал этот голос раньше. Точно слышал когда-то. Так они стоят друг к другу спинами и молчат. Еще один шаг. Третий. Четвертый. Проходит с гордо поднятой головой пару метров и все же останавливается. Любопытство берет верх. Мадара наконец оборачивается назад и рассматривает спину говорящего с ним человека. Незнакомец смотрит с нескрываемым интересом в ответ. У него такая же бледная кожа, как и у него. Губы вытянуты в ровную линию. Светлые брови сдвинуты к переносице, луна полностью окрасила его лицо и наконец показала своим светом черты. Он отчего-то немного хмурится. А еще этот мальчик очень красив — у Мадары в прямом смысле того слова перехватывает дыхание, сердцебиение участилось и понял — заворожен этим зрелищем. Он точно его где-то видел. Только вспомнить бы где. От чего-то состояние покоя резко появляется в воздухе — от чего-то он начинает ощущать этот юноша ему не навредит, только почему он смотрит на него с такой грустью и обидой?       — Я знаю тебя? — Мадара открывает рот, чтобы задать вопрос, но изо рта не выходит ни звука, может наблюдать, как преследователь делает шаг навстречу и хочет что-то сказать, но его начинает куда-то затягивать. Мадара резко дергается, тянет к нему свободную руку, но не успевает дотянуться, так как силуэт начинает растворяться прямо перед его глазами — от чего-то стало грустно, ужасно тоскливо. Он лишь успевает подумать. Как мысль образуется текстом в воздухе снова. «До встречи. Скоро увидимся. Возвращайся скорее.» И снова остался один. Учиха сел на корточки, водил пальцем по земле, вырисовывая что-то. После отчаянно стукнул ладонью по нарисованному — песок, перемешенный с землей. Лег, устал, прижал свой череп в руках ближе к себе, свернувшийся калачиком только прикрыл свои глаза, чтобы хоть немного отдохнуть или же дождаться странного незнакомца снова тут. опять проваливается прямо, падает на поле, мягкая трава смягчила удар. Он осматривается — везде так светло, слепит глаза, в округе слышен смех, множество голосов людей. Мадара узнает голоса — он был его собственный. Он подходит к силуэтам перед ним, восставшие будто из воздуха — наблюдает за своим лицом, и в один момент переводит взгляд на второго присутствующего в этой сцене… Саске внезапно поднимает голову прямо к падающим ледяным хлопьям, прикрывая глаза от наслаждения, закуривает свою сигарету с ментолом и с наслаждением вдыхает никотин в легкие. Задерживает слегка и наконец выдыхает в воздух, от чего образуется перед ним примесь пара и никотина в образе маленького облачка. Легкая улыбка на губах, поднимает свою ладонь в сторону субстанции и пытается ухватиться за воздух своими пальцами.       — У меня к тебе одна просьба будет, единственная.       — Какая?       — Если со мной что-то случится, выучись на лекаря и помоги Изуне, если я не смогу помочь, если даже меня не станет, выучись на лекаря у Курамы — так надо, он тебя научит, и лекарь нужнее всегда. Учись тайно и никому об этом не говори. Я вернусь, даже если умру, я обещаю тебе. Изуну береги, как самого себя. Ты понял меня? — Мадара… ты пугаешь меня.       — Но я все сделаю, как ты скажешь…       — Спасибо, — Мадара гладит его по волосам и, наклоняясь, целует его легонько в губы и, резко отстраняясь, оставляет Тобираму в замешательстве и смущении совершенно одного, уходит, хромая, в сторону конюшни. Меня зовут Мадара. Точно. А это…это…вот кому он обещал вернуться. Он обещал ему вернуться…потому что…почему он ему это обещал? Этот тот мальчик, который за ним бежал все это время…его звали. Он оборачивается назад и слышит громкое…       — Ты будешь говно жрать с моих ботинок, сосунок! — Саске наблюдает за тем, как очередные мудаки этого места унижают новенького, избивают его, тем самым проверяя его на вшивость. С интересом наблюдает, закуривая сигарету, а после в своих кожаных перчатках держа ее — отодвигает в сторону. — Кланяйся, отродье, пока тебя не выебали тут по кругу. Или ты наоборот хочешь быть вытачанным во все места? Большинство здесь не люди — и даже не животные. Животные куда приятней этого дерьма, которых к сожалению, называют людьми. Саске никак не выдает свои мысли выражением лица, смотря на эту сцену, он лишь внимательно наблюдает за тем, что будет дальше. Пока он курит — он спокоен, беспристрастен. Пока это не касается его, Наруто, его брата — он остается холоднокровным наблюдателем.       — Поклон! — слышится громкий бас учителя, и Тобирама кланяется, одетый в свой костюм, защитная маска прикрывает его лицо, в ней немного трудно втянуть воздух. Мадара с придыханием наблюдает за этой сценой со стороны.       — Поклон! — Мадара кланяется тоже и пристально изучает хрупкое тело мальчика перед собой. Тот ниже его на пару дюймов, но тело его натренировано и движется плавно, это заметно сразу. Поворачивает голову к Изуне и видит счастливую улыбку ребенка, который машет ему, сидя рядом с отцом поодаль.       — Ты боишься? — слышится голос в головах обоих. — Тебе страшно сейчас или попросту волнительно? — голос щекочет ушную раковину. — Это нормально: пока волнение и страх есть — ты не потеряешь бдительность. Они становятся оба в позу и думают лишь об одном: — Я не могу ему проиграть. Опозориться перед отцом и братом не могу, ни в этот раз, я лучший, и ты проиграешь. Тобирама больно падает на пол, и спустя десять минут видит перед собой острие сабли, которое покоится на его кончике носа, и даже сквозь маску он видит эту победную усмешку на лице Учихи. — Убил. Этот раунд за мной. Раз. — Мадара протягивает ему руку, чтобы тот встал, но Тобирама стискивает зубы, а пальцы его сжимаются в кулаки, после он, грубо отталкивая от себя руку Мадары, встает и отряхивается.       — Это только начало, рано радуешься, Учиха, — сухо говорит Сенджу-младший, и оппонент хмыкает. — Скоро на полу будешь лежать ты.       — Попробуй, — смеется Мадара и делает шаг назад. Снимает шлем, отпивает воды и возвращается назад.       — Попробую, — огрызается Тобирама и по свисту атакует первым. Они движутся слаженно, заранее почти предугадывая движения друг друга, и их спины начинают медленно взмокать. Тобирама делает выпад, и Мадара блокирует его. Они стоят и смотрят друг другу в глаза, затем отходят в сторону. За их спинами перешептываются. Из прихожей слышится какой-то свист. Тобирама блокирует удар еще раз, а после со всей силы бьет Мадару по ногам, и наконец тот падает. — Раз. Убит. — Тобирама снимает свой шлем, открывая взору покрасневшие щеки, и судорожно дышит. — Я только разогревался, Мадара Учиха. Помочь встать? — Тот в ответ лишь фыркает и, игнорируя вопрос, встает сам, поднимаясь на своих руках, переваливаясь с ноги на ногу. Отряхивается. Смотрит на Тобираму оценивающе и хватает свою шпагу, потом резко ставит подножку специально, хватая Тобираму за руку, и не менее быстро тянет того на себя. Сенджу вскрикивает, отталкивая от себя мальчика, и сразу спотыкается, отчего, не удержав равновесие, оба падают на пол. Глухой удар. Мадара морщится на полу от боли удара затылком, а Тобирама лежит прямо на нем, но спустя пару минут поднимается на локтях.       — Придурок… — шипит Сенджу, пока Мадара отпихивает его от себя довольно грубо, и смотрит на него исподлобья.       — Сопляк, — в голосе звучит ирония, отчего Тобирама сжимает свои зубы и пальцы от злости. — Один… один, — объявляет Хидан, осматривая всех присутствующих в зале и заодно переворачивая деревянную табличку на нужные цифры. — Осталось еще три партии. Мадара, наблюдающий за этой сценой в какой-то момент понял — что улыбается и попросту плачет стоя. Его звали… Этого человека звали.       — Мадара Учиха! Опять ты со своей лошадью возился? — Тобирама резко поворачивает голову к неизвестному до этого мальчика. И смотрит в его красивый профиль. Вот как зовут его.       — Тобирама Сенджу! Где тебя носит? — Мадара поворачивает свою голову к Тобираме и смотрит в его глаза с явным интересом. Опускает свой взгляд к полу, потом рассматривает с мгновение брошь, после — обратно к глазам. Усмехается. Вот как зовут его. Он вспомнил, а второй человек. Это…       — Учиха Саске! — Саске нехотя открывает свои глаза и лениво поворачивает свою голову в сторону других заключённых — надо же…теперь он не сможет побыть один, как жаль. Те подошли к нему после своих разборок с новеньким и смотрят на него с одобрением и уважением. Удивительно — но Саске, сам при этом особо ничего не делая, вызывал уважение местных, особенно после того как убил Дейдару собственными руками. — Поиграешь с нами в регби на снегу? У нас есть груша для битья — тебе точно понравится. Мокрый Тобирама смеется, пока Мадара щекочет его. Тот начинает убегать. Когда Учиха его нагоняет, то его валит на землю и дает отпор. Так они кубарем катаются у озера и смеются.       — А вот и я! — на них набрасывается Изуна сверху и начинает щекотать уже Мадару, пока тот пытается увернуться. Смех так и льется с мальчишек. Тобирама выползает из-под друзей, и теперь Изуна насаживается на бедра брата и припечатывает того к земле.       — Поймал! — Учиха-младший радуется, — я тебя пойма-а-а-ал. — Хаширама, лови его! — кричит Мадара своему лучшему другу. — Иначе мы продуем малым точно! Это его… Мадара поджимает губы и понимает — внутри защемило от лицезрения этой сцены. Это его младший и любимый брат. Изуна Учиха. Его светлый мальчик. Третий персонаж — это лучший друг — Хаширама Сенджу — точно. Как он мог запамятовать? Он переводит взгляд на Тобираму, и резко вспоминает, что он его…       — Можно, я кое-что сделаю, давно об этом мечтал, мне иногда кажется, я не успею, — Мадара говорит как-то грустно, грусть видна и в его глазах. — Что именно? — Тобирама смотрит на него внимательно.       — Встань на середину и подойти ближе, — Учиха смотрит на него пристально, — мы сохраним равновесие, обещаю. — Делает шаг к нему на встречу, Тобирама тоже и так они стоят на середине огромной качели, смотрят друг на друга.       — Тобирама! Тебя отец зовет!       — Мадара! Пора кормить коней!       — Закрой свои глаза, — Мадара просит с невинной улыбкой и Тобирама слушается. Он чувствует, как рука в перчатке из телячьей кожи поглаживает его щеку, становится щекотно. В следующий момент, Мадара целует его, зажимая второй рукой затылок и прижимает в себе ближе. Сам закрывает свои глаза и целует его нежно, почти невесомо, после углубляет поцелуй и проникает языком своим вглубь рта мальчика и их языки сплетаются в неумелом поцелуе. Данзо добегает до качелей и замирает, он видит, как Мадара украл его первый поцелуй с человеком, с которым он хотел этот самый поцелуй с самого раннего детства. Мадара отстраняется и вдыхает запах мальчика. Тобирама стоит весь покрасневший и слышит впервые слова в жизни:       — Я люблю тебя, Тобирама Сенджу. Запомни это, пожалуйста, не как брата и друга. Я просто тебя люблю, как любил бы свою жену или мужа. И я благодарен жизни за то, что она подарила мне тебя, как и моего брата, вы оба — самые дорогие для меня люди на свете, — он спрыгивает с качели и, проходя мимо Данзо, бросает на него короткий взгляд и проходит дальше, оставляя Тобираму совершенно одного, который так и остался стоять на качелях. Он его любимый человек.       — Тобирама Сенджу, — в голосе Мадары слышится нескрываемое ничем волнение, он трясущимися руками держит в руке два кольца из золота и какими-то камнями, — так как ты уже совершеннолетний и готов выбирать себе пару… — Мадара выдыхает и смотрит на немигающего Тобираму, — я хочу предложить тебе свою руку и сердце, предложить тебе быть моим мужем, как только ты достигнешь преклонного возраста. — Губы дрожат. — Эти кольца я сделал нам сам и осветил их в нашей церкви, — он боится смотреть на Тобираму, — я люблю тебя, я хочу, чтобы ты стал моим и членом моего клана и моей семьи, ты выйдешь за меня? — Мадара зажмуривается и готов к какой угодно реакции, к удару, к крику, к истерике, к посылу, к чему угодно, но в ответ тишина. В куполе начинает появляться запах ладана и церковных свечей и запах… крови.       — Мадара? — слышится тихий голос.       — Я готов к какому угодно ответу, я понимаю, что я мужчина, ты сейчас можешь молча уйти и пожелать меня никогда в своей жизни не видеть… и я приму это с честью, — Мадара стоит, сжав губы, его сердце колотится. — Мадара Учиха, открой свои глаза, я тебя прошу. — Мадара открывает их и видит перед собой стоящего на коленях Тобираму, который смотрит на него и держит его руку своими ладонями и молча целует его сам. — Я согласен стать твоей семьей и твоим мужем и обручиться тайно. — Тобирама сам дрожит и кивает. В глазах Мадары выступают слезы, он вытирает их, резко выдыхает, обнимает его в ответ, его сердце сейчас выпрыгнет из груди. — Господи, я счастлив! — он рыдает. — Я очень счастлив, я боялся, что ты не поймешь, или откажешься, или… — Тобирама целует его опять и Мадара отвечает ему поцелуем, наконец, отстраняется. Проводит резко ножом по своей ладони до раны, берет ладонь Тобирамы и разрезает его кожу на ней.       — В знак нашей языческой традиции, кровь влюбленных смешивается и омывает кольца, — Тобирама сжимает руку Мадары в ответ и их кровь капает на лежащие кольца на полу между ними, — и тогда мы можем их надеть друг на друга, заключив союз на крови. Мадара надевает кольцо на безымянный палец Тобирамы, а Тобирама надевает кольцо на безымянный палец Мадары и они, сжимая руки в замок, целуют кисти друг друга.       — Я люблю тебя, — Тобирама и сам плачет, — я просто думал… Ладно, не имеет значение, что я думал.       — Я хотел, чтобы нас обвенчал мой Изуна, он единственный знал об этом, но раз он куда-то пропал, значит, на то были основания, и надо его найти, — Мадара улыбается, и они встают. — Мой дорогой муж, — ему приятно говорить эти слова, — ты иди к своему брату, а я пойду найду своего. Это его муж — Тобирама Сенджу. Учиха пристально всматривается в лицо говорящего с ним заключенного, тот стоит от него на расстоянии двух метров, как и его шайка — они не подходят к нему ближе, Саске это даже забавляет. Он, не прерывая зрительного контакта закуривает еще одной сигаретой, первую скинул на землю — растоптал ботинком и смакует дымом. Шайка ждет ответа Учихи, Саске тем временем бросает скучающий взгляд в сторону игрального поля, встречается взглядом с новой жертвой, лежащей скорчивавшиеся на земле от порции ударов и смотрит на него с мольбой. Эти ублюдки выбили ему пару передних зубов и разбили нос, от чего на покрытой снегом земле красуются пятна крови. После с отвращением отводит взгляд, встает наконец со скамьи, накидывает на свою голову капюшон черной кофты, пряча свои отросшие волосы во внутрь кошты и сжимая зубами сигарету, пряча руки в карманы комбинезона подходит к главному этой шайки. Смотрит ему в глаза, и устав от зрительного контакта, наконец, переводит взгляд в сторону главных дверей выхода в тюрьмы:       — Не, мужики, я пас — развлекайтесь сами, — он успевает положить ладонь на плечо говорящего огромного мужика, который выше его на голову и проходит мимо него, ощутив, как тот вздрогнул от его прикосновения, — я не фанат регби. Да и мне возвращаться на допрос пора, рассказать, как я вскрыл таких как вы пятеро за раз, — он краем глаза успевает увидеть легкое удивление в глазах шайки и подмигнув им, хлопает по плечу главаря и, поднимая руку в знак прощания, удаляется от них в сторону.       — Стремный он, — комментирует один из них, — у него такой взгляд, что блядь мороз по коже, — мужчина скривился и перевел взгляд на их главаря.       — Он просто припизднутый, — поддакивает третий мужик.       — Мы будем ждать тебя в следующий раз, Учиха! — говорит достаточно громко их главарь в спину Саске, но Учиха больше даже не поворачивается. — Он нужен нам, — добавляет он своим друзьям, — каким он ни был, он точно интересный персонаж. Если он не с нами — он против нас. И это не совсем безопасно, так как … вся его семейка. Ебнутая на голову.

***

Гаара с Ли сегодня проходили незапланированное обучение совместно с остальными работниками тюрьмы младшего поколения. К ним часто приезжали семинаристы, известные на всю Америки криминалисты, к которым на лекции и практику прийти было в обязательном порядке, да и попросту неуважением к своей профессии. По крайней мере на их памяти не было ни еще одного скучного семинара в их тюрьме точно. Обычно их приезжало несколько человек — в основном пара компаньонов, обычно мужчина и женщина, которые так или иначе прославились открыв или раскрыв какое-то дело до конца и получив за это награду.       — Через перерыв начнется самое интересное, — шепчет Ли Гааре на ухо, сидя в аудитории и выпивая дешевый кофе из столовой в стаканчике. Смотрит на наручное время и хлопает по плечу своего друга, — ты чего сегодня такой хмурый?       — Да я не понимаю, чего Ибики мне на пейджер звонил несколько раз, — Гаара в недоумении читает оповещения на специальном рабочем инструменте и хмурится сильнее, — кажется, там что-то случилось, если была такая срочность. А я и не ответил даже.       — Странно, — Ли поднимает свои брови вверх, — начальство же оповещено о нашем учении и заранее дали подписи на свое согласие еще пару дней назад. Он же при мне твою бумагу подписал и сунул в руки позавчера. Гаара смотрит на своего друга с благодарностью, ему уже стало казаться, мало ли ему приснилось это — но нет, это было, тогда в чем была причина таких резких вызовов, причем несколько раз подряд.       — Да забей, может его Узумаки или Учиха настолько довели до белого коленья, что он и забыл уже что подписал нам бумаги, — отмахивает Ли и дергает Гаару за рукав формы, — сейчас наконец-то мы увидим ту женщину знаменитую, я много читал о ней — классная она. Специфическая правда, но я очень хочу уже увидеть ее в живую. Они должны подготовить что-то интересное для нас точно. Гаара переводит взгляд на расписание, черным шрифтом оно расписано машинкой на листе, имена и фамилии семинаристов. Те, о ком говорил Ли, звали: Конан и Яхико Канагахуре. Муж и жена будут выступать через полчаса. После них у них перерыв и будет выступать Рин Нохара — один из государственных адвокатов по защите прав жертв насилия.       — Может, ты и прав. — Гаара отключает свой пейджер, откидывает ненужные мысли в сторону, и пытается прокрутить последние события в голове. Он тогда принес Саске папку, как тот и просил, узнал, кто приходил к Наруто, после этого Саске ни разу не перекинулся с ним ни словом, вел себя так, словно и не знал Гаару. Саске, впрочем, себя вел крайне странно — молчал часто и смотрел на всех заключенных каким-то безучастным взглядом и на работах держался отдаленно. Настроение и поведение Саске порой было настолько изменчиво, что даже Гаара с его проблемами в социальной сфере, диву давался, насколько человек может быть непредсказуемым и непонятным для окружающего его социума. Вообще, если вдуматься, Узумаки был ему непонятен в такой же степени. Если о Саске он еще смог сложить какое-то представление, как о человеке в те периоды социальной активности, на которую он мог быть способен, то вот Наруто он понять не мог никак. Ему в прямом смысле того слова казалось — что Узумаки как минимум двое в этом гиблом месте. Особенно, когда он наблюдал за ходом допроса, как обучающее лицо — несколько раз ловил себя на мысли, что, кажись начинает понимать динамику изменения его реакций и поведения, и может предугадать в следующий момент — какое из поведений у него отобразиться в модели поведения снова — и каждый раз понимал, что в этом споре с самим собой, поставив ставку на свою правоту — проигрывал. В поведении и настроении Наруто не было совершенно никакой последовательности и логики — вообще. От слова — совсем никакой. Или он хуевый полицейский — или Наруто просто слишком хитровыебанный псих. Но. На психа он не смахивал, в отличии от Саске, никак — это и смущало больше всего. Лекция как раз началась у них о психопатах в криминальном мире. На табло огромного экрана высветились знаменитые преступники и маньяки Американского общества.       — Ли? — Гаара тихо обращается к другу, тот рассматривает макушки своих коллег впереди аудитории, хмыкает, давая знак, что слушает своего друга и Гаара продолжает, — я спросить хотел тебя, ты учился лучше меня в академии и лекции посещал чаще меня.       — Ну? — Лии рассматривает фотографии нелюдей на экране и внимательно слушает рассказ Конан, что-то о группе крови было сейчас и психотипе.       — Что ты думаешь о Наруто и Саске как мент? Ли задумывается и хмурится, проводит рукой по губам и наконец отвечает:       — Честно?       — Ну, пиздежа мне и так в жизни хватает, — Гаара впервые улыбнулся за долгое время и расслабился — этим он и любил Ли, тот мог поднять своим вопросом его настроение, ничего при этом особо не делая. Ли слабо улыбается в ответ и отвечает ему.       — Я не думаю, что у Саске психическое отклонение такого рода, — он указывает в сторону экрана, — а вот насчет Наруто не уверен.       — Стоп. — Гаара удивленно моргает, — ты думаешь Наруто больше псих, чем Учиха? — он запнулся, — в смысле?       — В прямом. — Ли нехотя кивает, — я не знаю, как тебе объяснить, но это типа что-то Серого и Красного кардинала — один дает указания, другой ведет, все думают, что самый конченный ублюдок первый, а на самом деле второй — которому выгодно оставаться в тени до последнего момента. Гаара задумался и с непониманием смотрел на своего друга. Он даже об этом и не думал.       — С чего ты решил так? Кто-то шикнул на них с ближнего к экрану ряда. Мол — пора заткнуться или говорить тише — мешаете слушать. Конан уже рассказывала о психических заболеваниях другого рода, пока Яхико переключал слайды и отвечал на вопросы слушающих со скрупулёзной внимательностью.       — Реакции Наруто и его слова ни разу не совпали. — Ли задумался над тем, что ему посчастливилось увидеть за стеклом допроса, да и во время изучения записей во время помощи следователям как обучающимся, — мне кажется, — он пытается подобрать нужные слова, — в общем. Наруто не тот, кем себя выставляет и хочет быть все это время для всех нас.       — Не понял? — Гаара повышает голос и в очередной раз видит осуждающий взгляд в его сторону со стороны коллег, на что просто показывает средний палец и, игнорируя замечания, переспрашивает друга, — в смысле не тот, кем хочет казаться?       — Мы читали его дело до этой поездки… — нехотя отвечает Ли, — рекомендации от учебного заведения, другие статьи о нем, как о известном сыне бывшего мэра, опрашивали его коллег и рабочих компании… и пришли к одной странной детали. — Ли чешет затылок и все-таки решает рассказать другу по секрету, — в общем, или у Наруто странным образом изменился в корне характер около года назад, после его нервного срыва.       — Или?       — Или…это звучать может крайне странно. — Ли понимает насколько абсурдны его слова могут показаться, — или он психически болен и перед нами сидит не он, а результат его поведенческого расстройства. Поэтому я и ждал этот семинар, чтобы понять — что с ним могло случиться. Гаара запнулся, вспоминает лицо Узумаки, его поведение во время допроса и задумывается — Ибики получается не просто так придирчив к Узумаки все это время? Но разве подозревать Саске у них не больше причин, чем богатого сыночка мэра города, который все время себе ни в чем не отказывал и мог жить так, как ему хочется и делать то, что заблагоразумится?       — Звучит как бред, — произносит свой вердикт юноша.       — Все это дело звучит как бред, особенно тот факт, как они вообще тут оказались. Ты вообще в курсе, как они сюда попали? — Ли смотрит на Гаару с прищуром. Гаара качает головой — нет, он понятия не имел, как эти оба оказались в их участке, и по какой причине остались тут.       — Их обоих привезли из больницы наши сотрудники. Они оба доехали на какой-то машине до ближайшей больницы в соседнем городе, побитые, все в ссадинах и порванной одежде с вещами в рюкзаках, у Саске были многочисленные переломы и травмы на теле. Его пытали — это подтвердили врачи, судя по его ранам. Наруто же выглядел намного лучше, чем он. Не зафиксировано было побоев средней степени, кроме сотрясения мозга. Оба представились, предоставили документы и попросили рассказать свою историю случившегося врачам. На заднем сидении был брат Наруто без сознания — того сразу увезли на скорой в главную больницу Штата — он впал в кому. С больницы после всего услышанного позвонили уже нам — так обоих к нам и доставили. Их не могли найти ни родственники Наруто, ни его коллеги — они не вернулись домой с того дома, ни днями после, ни неделей после– судя по степени разложения тел в доме. Никто так и не знал, где они были после всех смертей — они в один прекрасный день просто зашли на территорию тюрьмы в приемное отделение с нашими полицейскими — рассказали все, машина выехала на место происшествия и их посадили под стражу. Они обещали дать признание взамен на чистосердечное признание оба. А в доме, когда следователи обыскали всех — нашли брата Саске, запертого в чулане — он оборонялся ножом и чуть было не зарезал одного из наших. Не кажется ли тебе это странным? Наруто не вернулся домой, не позвонил никому. А Саске бросил там своего брата сам. Своего единственного родного брата оставил в доме с трупами и уехал помогать брату Наруто и ему самому. Почему Итачи с ними не поехал? Потому что он уже свихнулся или потому что свихнулся, сидя один в доме с телами своих друзей? Почему они не вызвали полицию туда? Почему не звали помощи, и главный вопрос, куда пропали те люди, которые все это с ними сделали?       — Гаара, не найдено было никаких тел, кроме как приехавших в дом, ни одного трупа незнакомых людей, ни один анализ крови не показал наличие в доме еще вообще кого-то, кроме тех, кого в доме нашли. Отпечатков тоже не было. И я ничего не понимаю.       — Поэтому их держат до сих пор тут? — Гаара начинал понимать логику следователей и чем больше понимал, тем больше не по себе ему становилось.       — Ни начальство, ни Ибики с Анко не могут понять — куда делись орудия убийства, отпечатки пальцев на поверхностях и прочее в этом ебанном доме. И еще один факт, — Ли хмурится, у него начинает болеть голова. — Знаешь, почему их не могут посадить?       — Ну?       — Ни одни отпечатки пальцев в доме не совпадают с отпечатками пальцев Наруто и Саске — нигде. — Ли стал бледным. — Их нет нигде — ни на поверхностях предметов, ни на трупах, ни на одежде — ни на друг друге. Это невозможно никак. Или они все время ели, мылись и ходили в перчатках — или в доме их попросту никогда не было. Что невозможно. В принципе. Их видели в камерах супермаркета, их координаты связи отслеживались по спутнику — они были в той местности и городе, и в больнице действительно есть карта пребывания Наруто по причине отравления, как и Саске — они были там, как они и рассказывали. Гаара, вспоминая спокойное выражение лица Саске, и его обещание ему помочь взамен на свои услуги, внутри сжался от какого-то неприятного ощущения тревоги. Он же не придушит его по-тихому в своей камере, не это в его понимании помощь? Вроде как он признался, что думал об этом ровным счетом до их разговора и Гаара, сам того не понимая, уберег себя от не самого приятного финала его общения с заключенным — тогда, каким образом он собирался помочь ему? Не могут оба человека быть невидимыми для других, присутствуя в конкретной местности не оставлять отпечатков никак — может, их сотрудники проебались попросту, или же… Он отгоняет сумбурный поток мыслей и наконец погружается в слушание семинара дальше. В голове резко всплывает имя — Данзо Шимура, того самого посетителя, который явился к Наруто ни к месту, вроде на вид мужчине было лет так сорок, может меньше — но, кто именно он — Гаара не имел ни малейшего понятия. И задумался над тем, чтобы пробить базу данных и узнать втихаря от начальства — почему именно этот человек пришел проведать Узумаки, а не его любимые родственники, которые опекали его со времен смерти родителей. Но ни разу не пришли к нему — что было, мягко говоря, странным. Их не пускали к нему или им не сказали, что Узумаки вообще тут и выжил? Разве пожилой мужчина и женщина не беспокоились о своих внуках — обоих, которые полгода назад пропали из дома и до сих пор не явились и не выходили на связь?

***

Спустя месяц Тобирама пошел на поправку физически. Но вот психически ему стало только хуже. Для этого нужно было соблюдать попросту постельный режим, лекарь ухаживал за ним как мог, несмотря на протесты ребёнка, каждый день в обязательном порядке следовали процедуры с пиявками, различные настойки, их нужно было принимать ровно по расписанию. Но он до сих пор был почти неходячим — от чего у мальчика пошла странная реакция отказа организма функционировать как полагается, ни один лекарь и целитель ответить на вопрос так и не смог. Тобирама стал лунатить — его организм оживал только к ночи, и он вставал, пролежав весь день, и каждый раз пытался выйти из дома. Его ловили на балконе, один раз Хаширама застал своего брата, стоящего посреди ночи и смотрящего на луну пустым взглядом. Он тихо звал брата, пока Каварама и Итама в слезах держали старшего брата за подол кофты, младшие дети начали искренне пугаться их среднего брата. Они попросту перестали узнавать Тобираму во время его бодрствования.       — Хаши, — хныкает Каварама, пока Итама обнимает своего двойняшку крепко и сжимает его плечико своей ручкой, — братик Тобирама поправится? — мальчик смотрит в ничего не выражающее лицо Тобирамы, и отводит взгляд в сторону. — Я скучаю по нему.       — Он обязательно поправится, — Хаширама сжимает его ручку своей и пытается сам поверить в свои слова, — просто нашему Тобираме нездоровится. Дошло до того, что Буцума попросту вызвал в их поместье священника для отпевания всего места и изгнания нечистой силы, обитающей в доме — в какой-то момент ему пришла мысль в голову — не одержим ли его младший сын каким-то недугом не физиологического характера. В один из дней Данзо разбудил настоящий крик с первого этажа…       — Узумаки! — слышится резкий крик под ухом, от чего Наруто сонно открывает свои глаза, прямо лежа на кровати в своей камере и ему требуется минута примерно, чтобы понять, кто с ним разговаривает на данный момент и разбудил, когда он только успел нормально уснуть после обеда.       — Вой сирены тебя, как я вижу, не разбудил, — Ибики фыркает, осматривая сонное лицо Наруто, который спал на своей тюремной койке в одних трусах, одеяло сползло к коленям, и Наруто опять смаргивает. Выглядел он потрепанным, но уже не таким бледным и уставшим — даже щеки порозовели, — так тебя и пристрелят с легкостью, если спишь ты как убитый и до тебя уже не докричаться пять минут! Спустился поспешно, держа подсвечник в руке, и застал бьющегося в истерике Итаму у открытой двери, который просил шепотом Тобираму вернуться в дом. Тобирама на этот раз ночью вышел из поместья ровно по расписанию в три ночи, и брёл в сад босиком. Данзо успел схватить Тобираму за руку прямо у качель, к которым Тобирама целенаправленно шел. Он пытался привести Тобираму в чувства, умолял его, просил, в какой-то момент плакать начал сам и обнял Тобираму крепко, обещал, что никогда его не бросит и они обязательно справятся со всем вместе. Достучаться в ту ночь до сознания Тобирамы мольбами помогло. Он очнулся, и с непониманием смотрел на встревоженного Данзо перед собой, улыбнулся и кивнул ему. Только вот это не помогло. Все это повторялось снова и снова.       — Ибики? — Наруто сонно поднимается и осматривает непонимающе свою камеру, Саске не видит рядом. Переводит взгляд в сторону своих сумок и сумки Саске, после отворачивается, — а вы разве не с Саске сегодня на допросе?       — У нас перерыв. Три минуты на сборы и пошли — нам надо с тобой поговорить, пока ты тут харю давил у нас в тюрьме человека убили, ты Какузу последний видел, судя по камерам — к тебе пару вопросов! Вставай давай! — он стягивает одеяло и Наруто выдыхает. Кивает и натягивает первое, что попалось под руку, с пола. За открытой дверью его камеры стоит охрана и презрительно смотрят на полуголого Наруто. Тобираму сжимали в кровати насильно, пока мальчик кричал, просил его отпустить, в поту и бреду просил вернуть ему Мадару — кричал о каких-то странных видениях, логического объяснения им никто найти не мог. Тобирама часто стал плакать, кричать в странных приступах агонии по ночам и бормотал в бреду на латыни несуразные вещи, от которых хотелось зажать уши руками и попросту не слышать эти вопли из спальни младшего Сенджу. Хаширама был с братом каждый день, держал его за руку и всячески вместе с Данзо пытался его поддержать. Он отводил взгляд в сторону от зрительного контакта Тобирамы, тот часто смотрел на него с мольбой в глазах, постоянно спрашивал о Мадаре и Изуне. Сенджу старший лишь мог выдавить из себя слова о том, что те уехали, что они скоро приедут, что приболели или что угодно еще, что могло прийти в голову ему на тот момент. Наруто уже привык к такого рода взглядам здесь — на тебя все тут смотрят, как на собачье дерьмо, реагировать смысла уже не было никакого — свои нервы дороже. Напяливает свой спортивный костюм, плетется медленно в сторону двери и зыркнув на охранников, протягивает им свои руки — те надевают наручники и его ведут куда-то по коридорам дальше. Наруто рассматривает пол перед собой, наклонив голову к низу — волосы у него уже знатно отрасли и теперь лезли в глаза, машинки у них подстричься не было — единственное, что ты мог себе позволить, так это побриться налысо здесь, во время ванных процедур из шланга, или попросить в этом помощи работников тюрьмы — парикмахера тут у них конечно же не было, слишком много чести. Наруто спокойно проводит взгляд по камерам заключенных, пока его проводят по коридорам, и сталкивается взглядом с Кисаме — тот смотрит на него пристально прямо напротив, его тоже вытащили из камеры и теперь они оба в наручниках стоят прямо напротив входа в следующий сектор. Кисаме буравит его взглядом — Наруто смотрит в ответ, не моргая, и пытается улыбнуться ему, выходит криво. Он брату часто пытался улыбаться именно так, последнее время до их поездки — и каждый раз из-за какой-то усталости глубоко внутри выходило все время. Криво. Хаширама до сих пор никак не мог осмыслить сказанное его отцом в тот день — не хотел верить, но чем время шло дальше, тем сильнее убеждался в правоте слов своего родителя — Мадара с братом ни разу не явились, ни написали, ни приехали. Их поместье сгорело, люди сбежали — никого не осталось. Хаширама приезжал несколько раз на их участок земли и каждый раз садился на сырую землю, обнимал свои колени руками и смотрел на остатки той самой, последней возможности счастливой жизни и мирного разделения правления земель, которого не случилось.       — Почему? — задавался каждый раз одним и тем же вопросом, смотря на развалины и сгоревшую землю. — Почему ты предал нас? Почему ты предал меня? Почему ты предал Тобираму? Ты же сделал ему предложение в тот вечер, это была уловка? Ты хотел отнять его у меня? Что ты хотел этим сделать? — каждый раз он сжимал ладонью землю, пепел, оставшийся на земле, и со злостью кидал в сторону остатков дома. Он провел на этой местности год, каждый раз нехотя признавать, что это конец, смотрел часами на развалины, порой слезы начинали скатываться по щекам, он быстро их смахивал с лица и злился. Злился на себя, злился на Мадару, злился на Изуну — злился на всех. Шел в отказ. Искал выживших по всей земле — но не нашел никого, весь род Учих будто в воду канул. Как Тобирама вышел на поправку, по крайней мере физическую — он наконец-то смог самостоятельно ходить и его тело не сгнивало заживо — Буцума сразу же дал указ отправить своего среднего сына на другой континент в медицинский интернат для обучения его на лекаря через год. Год был дан учителям на подготовку его к предстоящей учебе. Любыми способами хотел обезопасить Тобираму от напастей и дать возможность ему отучиться на ту профессию, в которой средний сын хотел себя видеть. Хаширама готовился к свадьбе с Мито. Она должна была состояться пышным празднованием. Ну… скорее всего до него докопаются за маленькую потасовку в столовой во время обеденного перерыва. Наруто, впрочем, сидел себе спокойно и ел свою безвкусную еду, пока Какузу решил сам до него доебаться и помериться с силами — был у него зуб на Саске, из-за Дейдары, и теперь этот больной решил еще втянуть в их конфликт и его самого. Впрочем, никто не заставлял его это делать, как и до своей силы бить Наруто с кулака в харю на его вопрос, разбить ему губу, после чего получить в ответ с локтя в челюсть, и начинать ту потасовку — это даже дракой не назовешь толком. Если бы Какузу сам не полез к нему — Наруто бы и не вспомнил, что Саске упомянул это имя во время их личного разговора, и тот факт, что этот Какузу его порядком начал заебывать своими угрозами. А Узумаки очень не нравилось, когда в претенденты по воздействию на состояние Саске — претендовал кто-либо еще. Он был готов тогда еще делить свое положение с одним человеком, который мог хоть как-то повлиять на Учиху — его брат. Больше исключений не было. С тех пор как Сенджу младший оправился — он стал другим. Замкнутым, не шел больше на контакт ни с кем, его эмоции выражались крайне слабо. Он часами сидел за книгами и порой мог не разговаривать ни с кем неделями. Ел мало, гулял мало, случилось это после того. Как в один прекрасный день Буцума пришел к своим детям в гостиную и объявил с сухостью в голосе:       — Мадара и Изуна скончались от болезни. Наши гонцы прислали нам новость — их людей удалось найти на границе Англии. И никогда не будет. Тем более. Саске крайне противопоказано хоть как-то нервничать. Да и Наруто тоже. С того момента что-то рухнуло в Хашираме, что-то сломалось в Тобираме, сказанные слова изменили и Данзо. Повисла гробовая тишина. Хаширама помнит, как отныне все время бледнолицый Тобирама встал и молча вышел из зала. С того самого дня он перестал идти с кем-либо на контакт. Хаширама пытался разговорить брата — было бессмысленно. Сенджу лишь смотрел на него ничего не выражающим взглядом, и единственное, что выражало его любовь к брату, было его прикасание ладонью к плечу Хаширамы и сжатие его. После он отворачивался к книгам и погружался в чтение снова. Так прошел еще один год в полнейшей давящей тишине. Хаширама с женой часто заходили в комнату Тобирамы, хоть как-то пытаясь его разговорить, Данзо лишь молча сидел с ним в одном помещении — уткнувшись в учебники — решено было отправить их на учебу вместе, и каждый раз, встречаясь взглядом с Хаширамой, отводил взгляд в сторону и обреченно мотал головой. Наруто вводят в кабинет допроса, на него смотрят трое хмурым взглядом и без слов он понимает — что-то случилось… Это означало, что Тобирама снова не произнес ни слова. Тобирама молчал уже полтора года — ни одного слова из себя не выдал. Единственное, что осталось от прежнего Сенджу — было то самое кольцо на его безымянном пальце, которое он так и не снял. Ни разу.       — Тобирама, пожалуйста, скажи хоть что-то. — Мито поджимает свои губы и смотрит на брата своего мужа с отчаянием. — Мы очень волнуемся за тебя. Тобирама, впрочем, даже плечом не повел от слов девушки. Водил пальцем по строчкам старых учебников и пристально вглядывался в содержимое. Он подрос — теперь его лицо от детской припухлости стало приобретать заостренные черты. Волосы давно отросшие, достигали лопаток, свисали соплями вниз, он не обращал на них совершенно никакого внимания. Он исхудал, но при этом не пропускал ни одной тренировки по фехтованию с новым учителем, ни одной конной езды в молчании, и ни одного занятия по самообороне. Тело потеряло массу жира и стало обрастать мышцами от изнурительных тренировок, в которые Сенджу ушел с головой. Потому что когда Саске начинает нервничать… Или Наруто… Хаширама понял, что не узнает больше своего брата в тот день, когда.       — Хаширама. — Данзо вбегает в конюшню к Буцуме, отец и сын оборачиваются на его голос, и он видит, как Хаширама в очередной раз с надеждой смотрит в его глаза.       — Он сказал что-то? — но по взгляду Данзо понимает, случилось что-то совершенно иное.       — Простите, что отвлекаю вас… но пройдите, пожалуйста, со мной, — он встречается взглядом с отцом семейства и тот медленно кивает с разрешением. Хаширама бежит с колотящимся сердцем в груди за Данзо по участку их земли в сторону сарая, там Тобирама часто стал проводить свое время последние месяцы перед отъездом в учебное заведение за рассматриванием собранных трав и созданием каких-то своих настоек под светом керосиновых лам. Первое, что он почувствовал — странную вонь, витающую в воздухе, она была тошнотворной, отдавала гнилью и каким-то таким странным привкусом во рту…будто. Данзо подводит Хашираму к спине Тобирамы, тот сидит на земле и что-то осторожно перекладывает. Шимура пихает в бок Сенджу старшего и Хаширама начинает:       — Брат… Тора… мой любимый… — пытается говорить, как можно нежно. — Что ты делаешь? Тут запах очень странный, — он опять получает молчание в ответ. Выдыхает и подходит ближе к брату, дергает его за плечо и как только Тобирама поворачивается к нему — замирает. Перед Тобирамой разложены трупы птиц. Выпотрошенные им самим, остатки внутренностей аккуратно разложены на полотне перед ним и Тобирама измазанный весь в крови по локти, смотрит на Хашираму с улыбкой. В руке его птица зашитая, глаза у нее выколоты и Тобирама с нежностью прижимает ее тушку к себе. Хаширама приложил все усилия, чтобы в тот момент не закричать от отвращения и жуткой вони, которая на автомате спровоцировала рвотный рефлекс. Ему протягивают и показывают фотографии трупа их работника тюрьмы, которого нашли сразу же и включают видео, снятое по камерам слежения. Наруто успевает лишь взглянуть на лицо Какузу на экране и криво усмехнуться. Обязательно случается что-то очень плохо, но по иронии — не с ним.       — Какузу вам говорил что-то о своем желании навредить работникам тюрьмы? — звучит первый вопрос.       — Нет, — отвечает спокойным голосом Намикадзе и пожимает плечами.       — Заключенным? — уточняет девушка.       — Я считаюсь? — Узумаки скалит свои зубы и указывает пальцем на разбитое лицо, — ублюдок напал на меня в столовой, мне этого было достаточно, чистосердечное признание он мне не давал, да и некогда было.       — Расскажите, что случилось и куда вы направились после, — старик скрещивает руки на груди и указывает на новое видео, возникшее на экране, их драку засняли в столовой. Их не разнимали — не успели, Наруто сам отступил.       — Я направился в мед пункт, с разбитым ебалом не особо безопасно ходить тут — мало ли еще, — он задевает случайно пальцем рану на губы, когда зевал и прикрывал рот, — какую заразу в кровь занести можно у вас.       — Причина конфликта? — девушка смотрит на него с прищуром, Наруто замечает, как она записывает что-то, фиксирует на бумаге, краем глаза видит включенный диктофон. Узумаки наклоняется на локтях ближе, проводит ими по столу, наклоняясь всем корпусом и наконец перемещает корпус тела вдоль стола, от чего смог коснуться подбородком столешницы и прикрыть глаза с вздохом, повисла пауза. Замолчал. — Что ты делаешь, Тобирама? — у Хаширамы дернулись губы и он шумно откашлялся. — Тобирама протягивает ему мертвую птицу, Хаширама отступает на шаг и видит моментальное разочарование в глазах младшего брата.       — Это очень красиво, Тобирама, — поспешно добавляет Данзо, — но что ты делаешь? — он садится на корточки и смотрит то на Тобираму, то измученно на Хашираму. Тобирама наклоняет озадаченно голову, смотрит на них обоих с непониманием и проводит рукой по остаткам птиц, по их выпотрошенным телам и снова указывает на свой трофей.       — Брат…я. — Хаширама утыкается своим лицом в колени, сжимает пальцами длинные волосы у корня и оттягивает их назад до боли, лишь бы перебороть отчаянное желание разрыдаться в этот момент, — я правда не понимаю, что ты пытаешься нам показать. На лице Тобирамы появилось явное разочарование, он мотает головой и подбрасывает труп птицы в воздух, с надеждой что она полетит, но кусок гнилой плоти лишь грузом падает на землю к ногам Хаширамы, от чего тот еще сильнее вжался в свои колени телом. Тобирама медленно встает, обходит птицу и изучающе ее осматривает, что-то записывает на бумаге пером и цокает языком. Достает другой труп птицы из корзины, у нее сломана шея, и игнорируя всех присутствующих, начинает потрошить ее снова.       — Причина конфликта заключалась в том, что по его мнению, я смотрю на него не так, и слишком много выебываюсь, как и мой лучший друг, — Узумаки отвечает медленно, рассматривает свои пальцы и сжимает их. — Ну а еще в том, что он собирался забрать мою еду и, цитирую — если я ему не отдам ее, буду вылизывать остатки с пола языком и его ботинки, на которые он нассал по пути сюда, — добавляет он с усмешкой, — если… с другими заключенными это прокатывает, как я понял, эти ребята устроили тут чуть ли не иерархию по ролям — кого ебут и кто ебет, — слышится короткий смешок, Наруто разжал пальцы и уложил свою голову боком на столешницу. — Когда пытаются наебать меня, — он с выдохом поднимается, скрещивает руки на груди и откинувшись на спинку неудобного стула, смеряет работников тюрьмы спокойным взглядом, — я не очень люблю, и терпеть это говно в свой адрес точно не буду. Меня подлатали, я вышел оттуда, на обратном пути столкнулся с Какузу и Кисаме, который проводил его туда, и пересекся с ними у входа. Видеть они были меня не особо рады.       — Дальше?       — Я вернулся в столовую, нормально поел, и после в свою камеру, там и уснул, — закончил свой рассказ Наруто.       — И все? — слышится заинтересованный вопрос старика сбоку.       — Кисаме на самом деле нормальный мужик, к нему претензий нет. Он даже что-то сроду извинился перед мной, сказал, у его друга сейчас обострение или что-то типа того. — Узумаки кивает и его лицо снова становится беспристрастным. Спустя час главные полицейские вернулись с подтверждением того факта — Узумаки был в медпункте, где медсестра ему обработала раны и вскоре туда уже подошел Какузу. Дальше он направился в столовую, поел, после вернулся в свою камеру и уснул. Все слова были правдой. Спустя еще полчаса Наруто вышел из кабинета допроса, откуда его охрана вместе с Ибики проводили снова в свою камеру. Морино больше не проронил ни слова ему в тот день. Времени оставалось до ночи достаточно, в расписании были дисциплины на выбор — Наруто решил выйти на прогулку, положенную ему час в день — с Саске так и не пересекся на лавке — время для встреч их обоих будто было специально подобрано тщательно.       — Как же это мило…что меня сейчас, — у Наруто дергается уголок губ, он идет дальше, рассматривая пустую местность перед собой.       — Господи, меня сейчас… — Хаширама сжимает свой рот рукой, сглатывает и пытается дышать ровно, сдерживая рвотный порыв. — Тобирама, милый…пошли подышим на воздух, тебе надо, — он ухватывается за локоть брата и тянет на себя, — подышать воздухом и…       — Нет. Тобирама впервые произнес слова за столько месяцев, дернул руку на себя обратно и затих. Данзо с Хаширамой сначала подумали — ослышались.       — Ты сейчас что-то сказал? — Данзо тихо уточняет.       — Я никуда не пойду, пока не закончу. — Тобирама изучающе рассматривает птицу и наконец переводит взгляд на обоих сразу, пока его пальцы проникают в тушку снова.       — Закончишь что, брат? — Хаширама чувствует, что ему становится от этого зрелища еще хуже, когда слышит очередной хруст ломающихся хрящей птицы с помощью рук младшего брата.       — Пока я не оживлю птицу своими руками. — Тобирама отвечает спокойно, проникая ножом глубже в точный разрез, и пальцами наконец до конца ломает позвоночник существа, — и когда у меня это получится сделать, я смогу.…Смогу оживить и Изуну с Мадарой сам лично. — Счастливая улыбка отображается на губах Тобирамы и Хаширама в этот момент понимает, что…поднимаясь на ноги и отступая на несколько шагов назад, смотря с ужасом на брата…что тот… Кажется окончательно потерял рассудок. Наруто усаживается на скамейку, поднимает свое лицо к небу, и с наслаждением прикрывает свои глаза от прохладного ветра, он колышет его отросшие волосы, ласкает его кожу и свежий воздух приносит ощущение покоя на этот момент. Тишина. Самое любимое ощущение на свете — когда вокруг просто тихо. После медленно оборачивается в сторону тюрьмы, рассматривает здание внимательно и облизывает свои губы, после проводит языком по зубам… Замирает, подносит палец ко рту, проникает им внутрь и, ухватываясь за застрявший кусочек в зубе, обречённо выдыхает и пытается достать. Получается. Наруто медленно вытаскивает человеческий волос. Ухмыляется, качает головой и со скучающим выражением лица расправляет свою руку, от чего волос подхватывает поток ветра и плавно уносит в сторону. Интересно, как бы отреагировал Менма, и что сказал на тот счет, каким стал его родной брат? Хаширама подолгу разговаривал с отцом насчет ближайшего отъезда его брата на другой континент на пару с Данзо — к обоюдному согласию интересов они не приходили никак. Хаширама уже в одиночестве стоял напротив Буцумы — стоял на своем, убеждал отца в том, что Тобираму нельзя отпускать с его пошатнувшиеся психикой в неизвестность, ибо последствия были неоднозначными. Их споры доходили до настоящей ссоры, пока Данзо из раза в раз стоял за дверью, прикусывал палец и с волнением смотрел на вышедшего Хашираму из кабинета отца, в надежде, что может быть в этот раз — они пришли хоть к какому-то решению… Но. Хаширама лишь бросал на него злобный взгляд, растирал пальцами переносицу и, выдыхая уставше, — удалялся прочь по коридору. Пару раз он срывался, не находил силы в себе сдержать свои эмоции и со всей силы бил кулаком о стену. Замахивался и бил снова. После и этого перестало ему хватать. Хашираму начинало просто распирать от накопившегося внутри — от обиды на Мадару и Изуну, от злобы на отца из-за его упрямства, из-за страха и сочувствия к Тобираме, которому… Явно не становилось лучше никак. Он смотрел на своего брата каждый день, пытался идти с ним на контакт, пытался разговаривать или как-то его развеселить, пытался понять и увидеть в юноше того самого любимого, своего младшего брата, пытался разглядеть Тору… Но чем больше смотрел в его глаза, не моргая с придыханием — тем больше понимал — он не видит в нем своего брата. Он не видит Тору. Его милого, улыбчивого брата, порой капризного и обиженного, который обнимал своего брата крепко и доверял ему свои самые сокровенные секреты, спал рядом и звонко смеялся, злился когда что-то не получалось у него, и так мило поджимал нижнюю губу, отворачиваясь назад, скрещивая руки на груди. Он бы беспокоился о Наруто или же? Он видел холодный взгляд, легкую улыбку на губах, почти нейтральную и когда слышал его голос, который младший брат подавал крайне редко — ощущал нотки или разочарования, или злобы или же насмешки. Тобирама изменился — он просто стал другим после той лихорадки и Хаширама никак не мог понять, почему.       — Тора. — Он аккуратно прикасается к щеке своего брата и поворачивает за плечи его к себе, отвлекая от очередной книги, — брат, пожалуйста, я хочу поговорить с тобой. — Хаширама смотрит на брата с мольбой и видит, как Тобирама замирает и переводит на него спокойный взгляд — он слушает внимательно.       — Говори. — Тобирама спокойно закрывает книгу перед собой, скрещивает руки на груди и смотрит на него пристально. …Попытался с ним поговорить, как в старые добрые времена, как брат с братом?       — Ты злишься на меня? — Хаширама сглатывает. В глазах Тобирамы промелькнуло явное удивление.       — С чего ты это взял, Хаширама? У меня есть какая-то причина злиться на тебя? Хаширама. Тобирама стал постоянно называть его по имени. Раньше он называл его или уменьшительно-ласкательно Хаши, или просто брат.       — Я не знаю. — Хаширама поник, опустил голову и обнял свои плечи руками, — я уже ничего не знаю, я ничего не сделал плохого тебе, но ты относишься ко мне последние два года словно, — он с выдохом поднимает на него свой уставший взгляд и смаргивает слезы, те выступили, — словно мы чужие друг другу люди. Тебе не одиноко все время быть одному и молчать постоянно? Тобирама молчит, наклоняет голову вбок и мотает отрицательно головой:       — Нет, тебе кажется. Это не так. Я не одинок, — снова отворачивается и открывает свою книгу.       — Мне не кажется, Тобирама! — кричит Хаширама и бьет кулаком о стол, Тобирама вздрогнул и замер, — мы с тобой даже нормально не разговариваем — ты все время в своем мире и никого туда не подпускаешь, — он сбрасывает книгу с письменного стола резко и переходит на еще более повышенные тона, хватая брата за плечи и встряхивая, — ты все время в своих учебниках, ты никого вокруг себя не замечаешь и не хочешь замечать! Я здесь! Я твой брат! Посмотри на меня! Может быть он бы попытался встряхнуть его и накричать, если бы начал понимать, что с Наруто стало или…       — Если бы я относился к тебе так, как ты считаешь, — Тобирама отвечает совсем тихо, с досадой смотря на книгу, лежащую на полу, — я бы с тобой не разговаривал вообще. — В голосе Сенджу проскользнуло явное раздражение. — Я не понимаю, о чем ты говоришь, и зачем ты скинул мой учебник на пол? Мне надо повторить все перед отъездом.       — Да тебе нельзя никуда ехать! — Хаширама в сердцах выкрикивает, — ты нездоров! Ты же… да посмотри на себя! Что с тобой стало после смерти Учих, пресвятая дева Мария! Господи, — он всхлипывает, — ты помешался на этой учебе! Ты выглядишь больным и ведешь себя странно! Ты зациклился — ты что, не понимаешь? Я не хочу в один день потерять еще и тебя, узнав, что ты с окна сбросился или в висок себе выстрелил!       — Я ничего с собой не сделаю, — Тобирама морщиться от крика, у него разболелась голова и он, аккуратно отодвигая брата, медленно наклоняется к полу, чтобы поднять книгу обратно и положить ее на стол. — Не переживай, пока я не закончу свои опыты, я точно с собой ничего не сделаю, брат. Брат — он впервые назвал его братом. Хаширама дернулся и всхлипнул.       — Я просто. — Тобирама переводит взгляд в сторону горящей лампы на столе, свет отражается в его каре-голубых глазах, и он с выдохом отвечает, — должен закончить начатое, и вы все мне мешаете. Кроме, — он переводит взгляд куда-то за спину Хаширамы и смаргивая, отверчивается обратно к лампе, — впрочем, не важно.       — Я твой старший брат, Тобирама! Твой единственный старший брат! — Хаширама качает головой, он не хочет слышать снова этот бред об Учихах. — Я живой, и я тут, они давно умерли, а я рядом и мне нужен ты! Мне не хватает тебя! Тобирама приближается к старшему брату, проводит своими пальцами по его щеке и спокойно целует его в уголок губ, не закрывая глаза и обнимает брата, впервые за два года крепко, прижимает к себе:       — Я знаю. Я никогда не преставал тебя любить, Хаширама. Это правда. Я просто стал другим, и это тоже правда — и пока я не найду ответы на свои вопросы я не успокоюсь, — он отпускает брата и отворачивается к книгам, — иди к жене. Мне надо подготовиться. Мито тебя давно ждет в постели одна. Она твоя жена — своего мужа единственного я потерял. Видишь. Хаширама, — он выговаривает эти слова спокойно и смотрит на него странный взглядом, который Сенджу старший так и не понял, — как тебе повезло. Твой любимый человек ждет тебя в кровати — а мой. …Мой умер. Он поклялся на крови быть рядом со мной. Но. Он бросил меня и …умер, оставив меня одного. Для Хаширамы это было сроду пощечины. Он молча вышел из комнаты Тобирамы. Данзо слышал их разговор за дверью и поспешил удалиться раньше, чем его присутствие было замечено Хаширамой. Это было больно — услышанное знатно ножом провело по сердцу и это был первая ночь, когда Данзо дошел ночью до столовой поместья и попросту взяв с собой спиртовой настойки, напился в сарае. Спал там до утра. …кем он стал. Ну надо же — вот была бы умора, заставь детективы бы Наруто открыть его рот и найдя волос жертвы Какузу в его зубах. Женский волос. Он рассматривает его пристально и откидывает в сторону. Впрочем, не важно — какая теперь разница? Тобирама закрывает свой учебник ровно в полночь, выходит на балкон своей комнаты, садится на пол и обнял свои ноги руками, смотрит на неполный месяц в ночи. Ему не холодно, никогда не бывает отныне жарко, его температура тела почти никогда не меняется как, впрочем, и его настроение. Хаширама был прав — Тобирама стал много молчать, но дело было не в том, что он не хочет ни с кем разговаривать, просто дело было в том, что.       — Разговоры с родственниками изматывают, не так ли? — Тобираме даже не надо поворачивать голову к своему собеседнику, он и так знает кто с ним разговаривает из раза в раз, как только он остается один уже второй год.       — Он не поймет. — Тобирама выдыхает и утыкается носом в колени. Менма бы точно ничего не понял, даже если бы Наруто попытался бы ему объяснить внятно. Он давно перестал его понимать и слышать — в этом и была проблема. И это приносило знатную порцию боли — когда человек, который по идее должен ощущать тебя лучше всех на свете и принимать тебя любым — не видит ничего, кроме своих ожиданий, касаемо тебя. Но Наруто бы никогда не навредил родному брату. Ему было проще уйти. Ашура смотрит на него с пониманием, сидя рядом на балконе, и кладет свою руку на плечо мальчика:       — Это нормально, нормально, что тебя не все могут понять, — Ашура пытается улыбнуться ему, правда в ночи не особо видно его улыбку. — Главное, что я тебя понимаю. Уйти к тем, кто поймет его и будет слушать, и слышать. Понимать — с такими людьми не стоит притворяться и делать вид, что ты прежний…       — Да. Иначе я бы окончательно свихнулся, — Тобирама кивает и продолжает лицезреть звезды. — Я скоро найду ответ на свой вопрос. …когда от прежнего тебя не осталось ровным счетом почти ничего.       — Я знаю. Ты же мой преемник, — Ашура нежно пихает его в локоть. — и я обещал тебе за твои старания награду. То, что ты хочешь больше всего — ты получишь. Я поклялся тебе.       — Да, я помню. Только вряд ли ты мне вернешь то, что я действительно хочу.       — Кто знает, — спокойно отвечает Ашура и начинает напевать себе что-то под нос. Он часто так делал, когда больше не хотел разговаривать, но каждый раз оставался сидеть с ним рядом. Тобирама криво усмехается. Сначала он подумал — лишился рассудка с того самого момента, когда понял — только он видит этого человека и никто больше. Впадал в истерики по началу, сжимал свою голову руками, оттягивал волосы до боли, в надежде что, если вырвет их — это видение пройдет, не вышло. Пытался повеситься один раз — не удалось, Хаширама спас его и после этого незнакомец наконец решил представиться, вместо того, чтобы попросту следовать за ним по пятам и ужасающе молчать. Услышать от видения — что он божество, тебя охраняющее, которое тебя выбрало, было сроду истерического смеха сначала. Данзо тогда вбежал в его комнату и позвал всех слуг — у Тобирамы от услышанного случилась истерика, на следующий день направился в церковь, думал — поможет. Спустя полгода у них состоялся полноценный разговор, после которого Тобирама и стал меняться. Долго не мог поверить в реальность того, что видел, пока лично не перечитал все летописи и не нашёл подтверждения сказанным словам некого видения. Ашура по древним летописям был братом Индры. Первоначальник рода его и Учих. В Индуизме после жесткой расправы и предательства стали символами божественной силы. Считается перевёртышем и богом, и дьяволом, титаном и гигантом мощи, символом знаний и жизненной силы. Тобирама дошел до того самого храма Учих на другом побережье, был благодарен вселенной — храм так и остался невредим. Статуя Индры возвышалась над ним своим суровым видом и огромной фигурой, и прямо за ним спустя комнату стояла статуя Ашуры. Копия того, кого он каждый раз видел, оставаясь один, копия того, кто разговаривал с ним и так сильно пугал первое время. Статуя Ашуры выполненная из камня возвысилась прямо напротив него и смотрела своими пустыми глазницами прямо в спокойные глаза Тобирамы. Раздался нервный смех — смеялся Тобирама, сначала тихо, а после уже громко. Наруто просидел на скамейке в тишине около часа и наконец вставая, направился в сторону входа в тюрьму. Прогулка окончена. Тогда Ашура заговорил с ним во второй раз и Тобирама впервые ответил ему. Он показал ему писания о реинкарнации, о древней медицине и способе воскрешения мертвых. Тобирама стал частым гостем храма, пока не унес все писанья с собой, и теперь бережно хранил их в своем доме, полностью погрузившись в них. Сначала изучал написанное, после уже стал практиковать и именно в один из неудачных попыток Данзо и позвал его брата, думая, что Тобирама окончательно лишился рассудка в том сарае. В сарае держать писания было безопасно — так их точно кроме него не сможет найти. Он пытался до конца сохранять самообладание и равновесие — ушел полностью в себя и попросту перестал разговаривать с кем либо-вообще. Ну, почти вообще. В день отъезда Тобираму и Данзо провожали всем поместьем. Ашура стоял позади него и внимательно рассматривал здание, что-то для себя решая, наблюдая поочередно за тем, как мальчиков расцеловывает сначала Буцума, после в объятиях сжимает Хаширама и целует в щеку Мито. Уже тогда прикрывая свои глаза и погружаясь в свои видения, он видел, чем это путешествие закончится — видел возвращение Тобирамы, видел результат их обоюдных стараний, и тем, кем уже совершеннолетний Тобирама станет. Видел и его жизнь далее ровным счетом до того самого подарка, который он обещал ему вручить, как только Тобирама окончательно изменится. Изменится и будет готов к тому, что увидит и кого увидит в итоге, в этом самом доме. Будет готов к самому важному решению в своей жизни, на который Ашура поставил все. Шесть лет потребовалось для того, чтобы время прошло свое испытание, и наконец все грешники получили по своим заслугам. Ровно шесть лет — отсчет начался два года назад, и пока они шли точно по расписанию, не отставая ни на минуту от запланированного срока. Наруто пролежал еще время в свое камере, после заскучал, открыл свой дневник, всегда надежно спрятанный у себя в рюкзаке, вытащил ручку из футляра, достал свои очки для чтения и начал перечитывать свои записи, как дошел до пару последних строчек, принялся писать свои мысли дальше. Аккуратно выводил шариком ручки буквы, те сливались в слова и после преобразовывались в настоящие предложения. Имена всех знакомых людей из тюремного округа как начальство, работники и заключенные были расписаны в ряд. Он откинулся на спинку стула и внимательно их разглядывал. Имя — Дейдара, Какузу и Мей были зачеркнуты. Имя Какузу он подчеркнул, Кисаме оставалось под знаком вопроса, как и имя Ли и Гаары. Наруто начал рядом расписывать какое-то уравнение из цифр, выводя цифры и знаки. 14.11.2011. ?.11.2011 12.12.2011 ?.12.2021

***

Саске вернулся в комнату допроса под стражей Анко, та уже ждала его около входа, в полном молчании дошли до двери, и наконец она, оставив его там одного, удалилась опять в свою сторону — сегодня она была помощником по делу Какузу и никаким образом не участвовала в допросе. Впрочем, Саске было даже ради разнообразия интересно участвовать в этой психологической игре — которую следователи до сих пор думали, что вели с ним, выбивая так сказать, почву привычного комфорта из-под ног. На часах было уже пол третьего — их перерыв знатно затянулся. Уселся на свой крайне неудобный для долгого сидения стул, Ибики вошел спустя ровно две минуты.       — Ну что…когда вашего каннибала казнят? — скучающе спрашивает Учиха смотря на усталого Морино.       — Послезавтра в полдень. — Ибики включает диктофон и рассматривает свои бумаги в руках.       — Жаль, думал завтра. — Саске даже расстроился. Ибики с непониманием посмотрел на него, тот, увидев реакцию добавил, — ну мало ли он кого еще успеет сожрать тут, пока будет казнь ждать, — Учиха пожимает руками, — или вам поебать на это?       — Он будет под пристальным присмотром в одиночке, — Ибики хмурится, видя, как его слова вызвали усмешку у Саске.       — А вы… — Саске закуривает опять, дым застилает его лицо до такой степени, что на пару мгновений его становится не видно, — думаете, убийце правда это поможет не совершить еще одно?       — Что именно?       — Одиночная камера. — Саске хохотнул, — нет ну, тупого дилетанта без мотива или со слабым мотивом, может, и сдержит, не спорю, а вот настоящего умного психа, ой вряд ли. Ибики насупился и смотрел на Саске из-под лба, не нравилось ему это веселье в Учихе — он говорит о ненормальных вещах так спокойно и с долей веселья, будто они сейчас обсуждают не казнь каннибала убийцы, а что они будут жрать и бухать на досуге. Была эта особенность у Саске, относиться ко всему со странной поверхностью и иронией, даже когда она была совершенно не к месту — и это напрягало больше всего, когда ты не понимаешь — Учиха просто очередным дерьмом страдает и тянет время, или же стоит обратить на сказанное внимание.       — Но это просто мое мнение. — переводит Учиха тему, — фильмов пересмотрел. Вы смотрели фильм «Законопослушный гражданин»? Отличный фильм. Мой любимый. Насколько я помню, его мало что там сдерживало, что в одиночке, что в двойной, что вообще. Да и психом его не назовешь — он просто гений, который показал всем, насколько система сгнила, все люди отупели и морально сгнили, ради безопасности собственной задницы. — Саске улыбается, — Психи там наоборот все, кроме главного персонажа. Тупые, как пробка, моральные уроды, которых волнует только как им спокойно пожрать и потрахаться. Самые три главные вещи для примитивных людей, не так ли? Жрать, спать и трахаться. Ибики молчит.       — Ну, и срать конечно…как я мог забыть, — смеется Саске. — Срать самому и кормить потом своим дерьмом таких же тупых уродов, как ты сам, — улыбка Саске потухает, и он тушит сигарету об дно пепельницы. — Вот именно поэтому, — он грустно улыбается, — я терпеть не могу почти всех людей, вы все как стадо животных, которые думают только как бы жрать, спать, срать и трахаться, о своей собственной жопе и безопасности. — Он хлопает в ладоши и добавляет с одушевленным криком: — Блядь! А еще, как обсирать других, какое они говно, чтобы себя возвысить в своих же глазах и глазах близких, чтобы только не думать о том, — что ничем от того, кого ты засираешь, по сути не отличаешься!       — Хорош философствовать, Учиха, я устал от твоего интеллигентного прозрения в форме дерьма, в котором ты пытаешься доказать в первую очередь себе что-то, думая, что все вокруг тупее тебя.       — Я не думаю, что все. — Саске резко перебивает его и качает головой. — Все — не множество. Но, так или иначе, все в аду окажемся.       — Ну да, как же.       — Вы мне не верите? — Саске смеется. — А зря — каким бы ты ни был хорошим человеком, все равно, — Саске трогает свой крест снова на груди, — от попадания в ад никто никогда больше не денется. — Саске категорично качает головой.       — Ты так думаешь? — спрашивает Ибики, иронично поднимая бровь.       — Я не думаю, Ибики. — Саске хмурится, курит которую сигарету подряд и растирает лоб ладонью. — Я знаю. Саске замирает на один момент и ведет плечом, будто его кто-то потянул назад за собой насильно, и. Мадара от того, что его схватил за плечо сзади резко падает с горы, хотя только что стоял посреди поляны и смотрел на воспоминания, которые в воздухе витали вокруг него, тем самым причинив такую огромную боль в голове вплоть до тошноты, ком застрял в горле после осознания того — кто он, кого видел перед собой и кого он потерял, оказавшись тут. Теперь с криком он летел с огромного обрыва прямо вниз, не мог ни за что уцепиться, удавалось только пальцами ухватывать воздух.       — Дерьмо! — он пытается кричать, но воздух из грудной клетки выбило, — я сейчас разобьюсь, и. — мысль не успевает закончиться, как снова непонятно откуда взявшаяся волна из низа обрыва стала накрывать его целиком, и в какой-то момент его попросту огромным потоком выкинуло на. На лед. Мадара успел откашляться, как увидел свое отражение в замороженном озере. Вокруг стояли хижины, в некоторых горел свет — вокруг темно, явно ночь — невыносимо холодно. Он понимает в следующий момент, что во время падения выронил из рук череп, и пришел в настоящий ужас от этого.       — Тебе надо его донести до конца, и найти свой ключ, — он помнит эту фразу. Встает быстро на ноги, проходит пару метров и, поскользнувшись, падает, разбивает колено, шипит от боли. Встает. Еле доходит до одной хижины — никого нет, осматривается и находит что-то с роду палок. Рассматривает их, рыскает по полу руками — по идее нужно найти шнур, чтобы связать палки и сделать себе трость для опоры ходьбы по люду — нужна ткань для конца палки, и веревки. А еще, было бы неплохо найти хоть какую-то одежду, иначе он тут просто окоченеет и умрет от холода. Обыскав три хижины, по сути ограбив их владельцев, разрывая их тряпки руками и зубами — сотворил себе посох для ходьбы. В одной хижине в котле осталась чья-то холодная похлебка — жадно накинулся на нее и руками вычерпывал содержимое — не жуя даже, глотал. Есть хотелось невыносимо. Как насытился, отпил странную настойку из глиняного кувшина и вскоре, запихнув нож из слоновой кости к себе за пазуху из тряпок, уснул, держа палку у груди крепко. Голод пришел через полчаса — будто и не ел ничего. Если владельцы вернутся — он по крайне мере сможет ножом защищаться. Но никто не вернулся — проснулся Мадара опять в темноте. Засунул дрова в котел, пытался сгореть околевшие ладони. Осмотрелся, доел остатки снова и наконец вышел на поиски хоть какой-то шкуры или лохмотьев в других хижинах.       — Почему тут ни души? — в который раз возвращается к этой мысли и, осматривая местность везде, не понимает куда все делись. Насобирав тряпок и шнуров — смог соорудить худо-бедно накидку до колен без рукавов из грязных тканей. Нашел старые башмаки из кожи и меха — больше, чем его размер, но пока на первое время хоть что-то, пальцы ног давно посинели от низкого градуса температуры. Соорудил из полотна палатки одной себе авоську, перекинул ее через плечо — собрал на первое время ножей, палок, склянок с настойкой питья и черствого хлеба — главное не сломать зубы им. Можно будет отгрызать по куску, если согреть огнем. Блудил время по окрестностям — никого так и не нашел, оставил это гиблое дело, и наконец вышел в сторону гор. Мадара впервые видел настолько огромные снежные горы. Ему надо убить тут какое-то животное, снять с него шкуру, иначе не продержится он в этих тряпках и неделю. Плутал два дня по снегу, из дров и камня сооружал в хижинах огонь — жалко пытался хоть как-то согреться, от любого шума вздрагивал и держал нож на чеку. Прислушивался — мало ли огонь привлек зверей, какие именно тут обитали, он даже представить себе не мог. Нужно было найти череп его. Вернуться на ту скалу и найти его. Набросился кто-то на него неожиданно, когда Мадара закумарил от огня, со спины ударил в плечо, от чего Мадара резко соскочил и обернулся — перед ним стоял точно человек в шкуре животного, его волосы длинные свисали с плеч и на лице было что-то сроду маски животного. Мужчина без слов замахнулся еще раз, на что Мадара, сжимая камень в руке, резко бьет им в лицо, от чего маска треснула и раскололась пополам, отползает и пытается ухватиться за полено. Нападающий успевает ударить Мадару поленом в голову со злобным рыком, Учиха с криком боли падает, ползет по песку, пока человек наносит очередной удар, нужно было доползти до авоськи и выхватить нож. Сжимает рукой ледяную землю, та успела оттаять от огня — бросает мужчине в лицо, тот отступает, Мадара успевает выхватить нож и от очередного крика за спиной набрасывается на нападающего и протыкает его лицо ножом прямо в глаз. Душит собственными руками истошно кричащего человека и наконец, по привычке, впивается зубами в его глотку. Еще раз и еще раз, пока не ощущает, как под руками тело давно ослабло, из глотки бульканьем выходит кровь, пока Мадара, пытаясь отдышаться, сидит и с колотящимся сердцем смотрит на труп под его телом.       — Почему я стал так делать? — Мадара подносит к своему лицу трясущиеся руки в крови, привкус крови во рту отдавал в голову странной эйфорией — он наконец ощутил себя полностью сытым. Сползает с тела, осматривает его, снимает остатки маски с лица и рассматривает ее. Кладет в авоську, после переворачивает мертвого незнакомца и начинает раздевать — рассматривает содержимое сумки, разжигает костер снова и пытается весь измазанный в крови согреться. Шкура незнакомца, нынче лежащего с открытыми, потухшими глазами, пришла в пору. Его лицо выровнялось после смерти — лицо посинело и ничего не выражало. Мадара лишь внимательно осматривал его труп, забрал все его вещи его — нашел карту на странном языке, пытался разобраться, что там написано — но не понимал эту неразбериху. На карте были вырисованы круги — девять кругов, крестик стоял на четвертом кругу. Дальше были линии, и все вели в самый первый круг. Мадара озадаченно вертел в руках карту и смотрел на странные рисунки, на каждом углы и какие-то записи. Только потом понял, что он и есть на четвертом кругу — рисунок означал горы, которые он сравнил с теми, что увидел, как только зашел сюда.       — Что ты вообще знаешь об аде, чтобы так уверенно про это говорить? — с пренебрежением спрашивает Ибики. — Библии перечитал? Или ужастиков пересмотрел, Учиха? Эти слова у заключенного вызвали искренний смех. Фильмы? Умора-то какая — обижаться не встать.       — А вы? — Саске усмехается. — В детстве Отец заставил читать — только про ад там и слова не было настоящего на самом деле. — Вы знаете, что это такое? А может… знаете сколько кругов в аду, Ибики? На котором каждый попавший туда оказывается, по той или иной причине? — Морино молча кивает на это, Саске начинает отстукивать своими пальцами, — девять всего, и выход оттуда, не считая чистилища преисподней в самом конце. Вы и представить себе не можете — какая там веселуха творится. Вы думаете, что ад на земле? Поверьте мне на слово — вы пиздец как ошибаетесь. Оттуда нормальным и прежним, если выберешься, не выберешься никогда. Около гор было написано слово: «Cupiditas»       — Жадность? — Мадара озадаченно поднимает брови. После вспоминает, как он ограбил хижины и обреченно выдыхает, — в принципе да. После рассматривает остальные слова на кругу и рисунки. На девятом кругу красовалось слово: Proditio*, На восьмом кругу - Morbus* с символом змеи и кинжала; На седьмом кругу - Violentiam* изображен рядом был Минотавр; На шестом кругу нарисован целый город и слово Heretic*; На пятом кругу- Gula* и огромное болото; На третьем кругу — Ira* и нарисованная та самая собака, от которой он сбежал; На втором кругу — Libidine* рисунок совокупляющихся людей стаями; На первом кругу — Dolorem* рядом со словом было нарисовано время из песочных часов. И наконец смог прочитать слово на латыни в самом центре кругов: «Exitus» и крестик рядом.       — Выход. — тихо вымолвил Мадара. — Это выход отсюда? Но откуда… — он переводит взгляд на лежащего покойника и выдыхает, — да…ты мне уже ничего не скажешь, — он укутывается в теплую шкуру. По крайней мере озноб отпустил. Надо было двигаться снова в путь. — Если предположить, что он на четвертой круговой области, то где он был до этого момента в тот раз и прошлый? — пытается думать, включить логику. — И почему они идут в разброс, если уже на то пошло? Или не идут?       — Ответит мне кто-нибудь?! — Мадара сорвался на громкий крик. — Есть тут кто? — замолк и устало поднялся, последний раз взглянув на мертвое тело, собрал свои находки и держа факел из сумки покойника, подожженный от костра, направился дальше пристально вглядываясь в карту. Через пару суток, бродя по земле в сторону гор, он встретил маленькую девочку с матерью, сидевших у шалаша — сначала хотел обойти их стороной, пока не встретился взглядом с заплаканными глазами девочки. Та смотрела на него с мольбой и своим телом защищая мать, которая кажется была толи ранена, толи еще чем-то больна. Женщина дышала тяжело. Мадара медленно подходит к ним, держа нож на всякий случай крепко — тут доверять никому нельзя.       — Пожалуйста, не трогайте нас, — девочка на вид лет десяти вся дрожит и Мадара видит ее слезы на глазах, — у нас ничего нет, мы уже отдали всю еду и питье. У меня мама неходячая! Умоляю вас! — она падает на землю, утыкается лбом и Мадара дергается от такого жеста.       — Я не причиню вам вреда, — Учиха выдыхает, садится на колени и протягивает девочке руку, — поднимись на ноги, пожалуйста, ты провозишь себе органы. — Девочка дергается от испуга, отползает в сторону и Мадара спокойно достает свои припасы собранной еды, бутылку воды из глины и спокойно кладет рядом с ребенком. После начинает молча разжигать костер, пока ребенок с непониманием смотрит на незнакомца. Закончив с этим, достает тряпки, свою бутыль воды и, намачивая ее, подходит к больной женщине, — вам надо сбить жар, я накрою на ваш люб эту тряпку, — все свои действия он комментирует, — и хотя бы сутки постараюсь вам помочь, мне надо двигаться дальше по карте к выходу. Спустя пару часов девочка спрашивает его тихо:       — Почему вы помогаете нам? Вы могли убить нас и забрать нашу одежду и остатки воды.       — Потому что я не животное. Я человек, и я не убийца. — хмуро отвечает Мадара, — вы мне ничего плохо не сделали, чтобы я вас убил, да и тем более твоя мать больна — ты погибнешь одна в этом лесу.       — А где ваши родители? — девочка приближается к нему на безопасное расстояние, но уже не боится его так сильно, как при первой встрече.       — Умерли, — хмуро отвечает Мадара и смачивает тряпку снова, остужая первую в снегу.       — А братья или сестры? — голос звучит тихо. Мадара замирает, держа тряпку, понимая, что пальцы начинают дрожать.       — Мой брат, он, — Учиха сглатывает и пытается вспомнить, где Изуна. Образы в голове всплывают отныне ярко, но медленно, будто насильно заставляя тем самым Мадара мучаться. — Он. — слышен смех Изуны и шепот на ухо его голоса, после крик, мольба и зов о помощи, — я не знаю, где он. — Мадара мотает головой и приходит в себя. Мысли больше не витали в воздухе — они звучали голосами в его голове.       — Я надеюсь, вы скоро встретитесь — тут опасно бродить одному. Много животных, людей и голодных чудовищ, которые хотели нас с мамой много раз убить. — Мадара кивает, и перекладывает повязку снова на лоб больной женщины. Задержаться пришлось на неделю, пока он не поставил женщину на ноги, смачивал спиртом настойки рану ее — та стала затягиваться. Отдал свою шкуру им обоим — разрезал на двое ножом и ходил в одних тряпках из полотна — грелся у костра и тряпках, которые отдала ему малышка. На последний день он обещал девочке, с которой они дальше подружились — малышка напоминала ему Изуну в детстве, выйти на разведку и вернуться назад в скором времени, но, когда вернулся — никого не застал больше там.       — Может я заблудился? — Мадара озадаченно рассматривает пустую местность, не было ни следов людей, ни животных здесь. Устало сел на сумку свою и пытался передохнуть, опять закупорил сидя пока. Слышится громкий грохот, какие-то крики и вопли птиц и животных, Мадара открывает свои глаза сразу же, не понимая где находится до момента пока не видит, как, огромная лавина спустилась уже с горы и несется прямиком в его сторону. Хватает свою сумку и пытается бежать из всех ног в сторону выхода из леса пока не спотыкается об пень, падает и успевает оглянуться назад, как лавина накрывает его с головой. Он успевает только закричать и наступает темнота. Открывает свои глаза от крика, кто-то тянет его за собой и Мадара, сжимая руками песок, пытается откашляться от него, песок попал в нос, глаза и рот, лежал он лицом вниз.       — Живо вставай! Ты что? Чокнутый? Пустынная буря началась! — неизвестный хватит его и тянет за собой, — Мадара лишь успевает ухватиться опять за авоську, ничего не понимая, бежит следом за человеком, который тянет его за собой. — Надо спасаться! Сейчас начнется огненный дождь как в прошлый раз! Мадара не понимает ни кто это, ни где он, ни что ему говорят. Мужчина тащит его за собой и как только они добегают до скалы, прямо перед носом Мадары на расстоянии пару метров, падает из неба огненный валун.       — Еще бы чуть-чуть и нас бы раздавило! — кажется мужчина обрадовался такому исходу событий. Он толкает Мадару во внутрь пещеры и пытается отдышаться. — Ну ты и отчаянный! Вздумал в пустыне лежать во время бури! Я думал ты помер, пока не заметил, что шевелишься! — он качает головой и Мадара смотрит на мужчину — то был старик, примерно возраста его отца, будь он жив сейчас. — Тебя звать как, парень?       — Мадара.       — А меня Энжи. Но ты можешь меня называть просто Энни, как моя жена. — он подходит с опаской к выходу из пещеры и осматривается, — пересидим бурю тут, как уляжется дойдем до наших, — он устало выдыхает и садится на камень рассматривая Мадара. — Ты откуда такой взялся?       — Я. — Учиха пытается вспомнить, что произошло, — я был в горах, там случился обвал снега. — Он говорит сбивчиво, и вот я здесь.       — В горах? — удивлено спрашивает старик, потирая ногу, та видимо ныла у него от нагрузки. — В каких горах, сынок? Тут нет гор и в помине.       — Я. — Мадара запинается. — Я не…простите…где мы сейчас? Старик на него перевел удивленный взгляд и почесал подбородок:       — Сынок, ты точно или головой ударился, или тебя эти твари-скорпионы переростоши в пустыне укусили. Мы в Горючих песках. В пустыне? Мадара мотает головой — в какой к черту пустыне? Если недавно была зима и лед.       — Ну, впрочем, не важно. Переждем, и я отведу тебя к нашим — там безопасно, у нас целая община — мы меняемся на вывозку, но моего напарника завалило песком в буре. Поэтому я и нашел тебя один. Удача улыбнулась тебе — сынок.       — Я не верю в удачу, — криво улыбается Мадара.       — Как и я в Бога, — отмахивается старик и протягивает ему что-то из своей сумки. — Ты голодный? Есть будешь? У нас тут женщины готовят из того что приходится найти, это мясо змеи — но не боись, эти не отравленные.       — Спасибо. — Учиха осторожно перенимает мешочек из ткани, смотрит на содержимое и нюхает. Пахло как пес. Скривился.       — Ну что есть, то есть, — пожимает старик плечами, заметя реакцию. — Другого пайка нет. Мадара смотрит на него понимающе и извинившись отрывает кусок мяса и кладет в свой рот. Жует. Проглатывает. Отрывает еще кусок, проглатывает и пока не доест думает, но вкуса совершенно не чувствует. Он вообще не чувствует ни сытости, ни вкуса, с тех самых пор как убил того человека и прокусил его горло руками. Проглотив кожу и… Мадару рвет прямо на камень от воспоминания. Он кашляет, старик сразу же побегает и бьет его по спине, думал подавился и смотрит с тревогой:       — Сынок, ты точно в порядке? Ты какой-то бледный. Может, тебя отравили ядом в этой пустыне? Мясо-то хорошее. Свежее. Мадара откашлялся, пока содержимое все не вышло наружу — в какой-то момент съестное стало обжигать изнутри, началась тошнота и Мадара выдыхает, кивая старику — что все нормально.       — Скорее всего я песком надышался. И наелся им тоже.       — На, выпей! — Старик достает из своей сумки бутылку и протягивает Мадаре. — Это сок кактуса, не вода, но пить можно — как сладкая настойка — при тошноте помогает. Буря закончилась спустя пару часов — дошли они достаточно быстро до живой местности, про которую старик и говорил. Мадара никогда не был так рад, как в тот момент — увидеть столько живых людей наконец-то. Женщины, мужчины и дети смотрели на него с радостью и приветствовали нового члена общины, которого старик привел с собой. Остаться тут получилось на месяц — вылазки они разделили поочередно. Мадара всегда выходил запасным, исследовал пустыню тщательно — пытался найти свою пропажу — все было без толку. Вышли они с детьми старика в пустыню в тот день, буря на этот раз началась внезапно. Песок с ветром царапал кожу, жестоко разрывая своими частицами до крови.       — Мадара! Пора возвращаться, — слышит он крик старшего сына стрика и поднимаясь с песка, хочет уже повернуть в обратную сторону их дороги, как замирает от увиденного вдалеке. Перед ним стоит юноша в черном костюме, смотрит на него внимательно и улыбается. Учиха замер, сморгнул и протер глаза. Это лицо, черные волосы, собранные в хвост и улыбка.       — Изуна! — срывается на крик и больше охает о того, что юноша на голос обернулся, — Стой! — срывается на бег и бежит в сторону силуэта брата. — Подожди! — бежит что есть мочи в сторону силуэта, но не успевает добежать, как песок начинает медленно уходить вниз — засасывая его в себя целиком. — Изуна! — орет Мадара в надежде вырваться из сыпучей ямы, — это я! Мадара! Помо… Волна из песка снова накрывает пустыню — на этот раз снося все на своем пути — разрушая.       — Так же, в аду присутствует множество пыток, — Саске продолжает на веселе, — к примеру, растяжение на части, насаживание на кол, изувечивание и съедение животными заживо. Знаете, я всегда думал, наш мир жестокий, но ошибался… Я видел много в жизни жестокости… … особенно в последние годы своего существования на земле, в том самом подвале…но, оказавшись в этом месте, смотря на карту и сравнивая изначально с координатами, которые отмечал крестиком, где он был и куда следовал, но… Он и представить себе не мог, что окажется в таком месте. Где… Людей, всех этих людей, будут сначала пытать такого рода способами…       — Помогите кто-нибудь, — девушке выкололи глаза со смехом, смотря, как она, упав на колени, пытается нащупать почву своими ладонями, трясясь от страха, а после начали эти глаза, сжимая ее челюсть, засовывать ей в рот.       — Жри! Тварь! Иначе мы вырвем твои зубы и засунем поочередно в твое влагалище, дрянь!       — Пожалуйста! Не надо! Не надо опять! — жалобно стонет мужчина, падает на землю, ползет в сторону какой-то женщины, та закуривает и смотря на него с презрением, кивает своим слугам и те снова подносят к нему раскаленную кочергу, и разжигают металлом его кожу на части. Женщина смеется от крика мужчины, подходит к нему и со всей силы с ноги бьет его в грудную клетку, от чего пленник падает, и она лишь спокойно прижимает его лицо к земле, надавливая на лицо ступней.       — Это только начало…малыш, — дым от мундштука сигары держит спокойно рукой, своими длинными изящными пальцами проводит по его челюсти, сжимает грубо ее и, смотря в глаза, произносит с особым наслаждением, — тебя так же твои жертвы просили остановиться, когда ты насиловал их в своем поместье, не так ли? Теперь твоя очередь терпеть все, что ты сотворил с другими.       — Время насекомых, — женщина спокойно встает и закуривает опять. После докурив, высовывает язык, рукой открывает в свой рот и с оргазмическим наслаждением вытаскивает из своей глотки настоящую сороконожку. После ее губы расплываются в улыбке и она, держа насекомое за усики, опускает его около ушной раковины, и с наслаждением смотрит, как существо залазит мужчине в ушную раковину.       — Я хочу к матери…мамочка, пожалуйста, спаси меня! Господи! Мадара видит, как мужчину привязали к столбу, связав его туловище, связав руки и ноги, и медленно, с помощью повозки, начинают двигаться в разные стороны кони. — растягивая распятого мужчину на столбе в разные стороны. Мадара не смог отвернуться даже тогда, когда с громким хрустом его руки оторвались от тела. Конечности отрастали снова, и все повторялось по кругу.       — Я вас всех! — один из смертников не успел докричать угрозу в адрес его мучителей, как Мадара отвел взгляд. Прямо на его глазах мужчину лет тридцати сожрали перед его глазами гиены. Они впивались своими зубами в его руки, в его ноги, и в крике боли отрывали на части, разрывали его на куски и поглощали его конечности жадно.       — Зачем вы все это…делаете? Зачем? Не надо! — Мадара пытается отогнать всех мучителей в сторону, угрожая палкой. Бьет по голове одного, несется к девушке, чтобы помочь ей встать. С кулака бьет в челюсть мучителя, пока тот лежит на земле, помогает девушке встать и тянет в другую сторону.       — Беги! Я отвлеку их! После, разогнав попавшей под руку кочергой, со всей силы бьет странное существо со спины в голову, с криком протыкает его насквозь и помогает встать израненному мужчине.       — Я задержу их! Пожалуйста, бегите пока можете! — он толкает пленника в сторону и раскрывает свои руки вдоль, чтобы хоть как-то уберечь его своим телом. Удар приходит ему прямо со спины в легкое — он падает, задыхается, ухватывается за грудную клетку. Удар был будто из воздуха — но ощущения, будто проткнули насквозь.       — В аду много разных персонажей, стражей и насильников. — Саске перечисляя загибает свои пальцы. — Вы знаете, что женщины куда более склонны к насилию, чем мужчины? Особенно сильные женщины, которые имеют власть, или причину к такого рода поступкам, страшные существа. Вы знаете что-нибудь о Лилит? Эта первая жена Адама, которая была слишком хороша для него. И вдруг поняла это и бросила бедного мужика одного, пришла к дьяволу, скучно ей стало. Вот это я понимаю самостоятельная личность! Вам нравятся такие женщины, Ибики? Или вы больше по милым и пассивным? Морино ошалел от такого вопроса. Ни один заключенный еще не спрашивал его о подобном.       — Мне разные женщины нравятся. Саске довольно кивает и задает следующий вопрос:       — А Анко вам нравится, следователь Ибики? Какого она типажа по вашему мнению? — Саске с удовольствием наблюдает, как лицо Ибики покраснело и глаза потемнели.             — Жопа у нее что надо и фигура ничего. Жаль, я по мужикам… Ибики, а может вы тоже, ну по мужикам? Знаете, ваша гомофобия означает, что потенциально вам бы хотелось, чтобы вас в жопу выебали, и.. Саске со всей силы получает удар в челюсть на этот раз, и добавляет со смехом:       — Или вам больше хочется, чтобы вас женщины вашего предпочтения в жопу страпоном вытрахали? Знаете, многие мужчине не против — простата самое лучшее, что у нас есть. Ибики хватает его за воротник кофты и смотрит на него уничтожающим взглядом, прижал к стене, стул упал. Бьет со всей силы головой о стену и отпускает вниз.       — Сукин сын, — замахивается, с ноги бьет по ребрам, Саске кашляет. Ибики, сжимая его загривок, повторяет тихо: — повтори еще раз, что сказал мне, сученок. Саске, сплевывая кровь, криво улыбается.       — ну надо же, в точку попал, — Ибики замахивается и бьет с ноги еще раз Саске, на этот раз сильно, от чего Учиха падает лицом в пол.       — Перерыв. Женщина обходит его со спины и смотрит в его лицо.       — Ну надо же…кто тут у нас. Я слышала о тебе — ты у нас местный спаситель этих падших душ, — наклоняется, чтобы рассмотреть лицо Учихи, и цокает языком, — вместо того, чтобы пытаться помочь другим — лучше бы помог себе. Ты или безумный храбрец, или жалкий идиот.       — Да пошла ты, — Учиха смотрит на нее с яростью.       — Ох как смело, — девушка смеется и скрещивает руки на груди. — Ты вообще понимаешь, мальчик, с кем ты разговариваешь сейчас?       — Мне плевать, кто ты! Не трогай этих бедных людей, тварь! — Учиха встает медленно, смотрит волком на женщину, сжимая крест на груди. — И после измученных, и еще живых, насаживать прямо на кол перед его глазами. Мадара изучал виды пыток, изучая историю со своим преподавателем, но что бы лицезреть это своими глазами, он не был готов. Я перебью вас тут всех, уроды! — фыркает, сжимая руки в кулаки.       — Смело, — женщина хлопает в ладоши, после щелкает пальцами и переводит взгляд с сторону огненной лавины, появившейся из ниоткуда, — кто спасет сейчас тебя? Кстати, ты это потерял? — в руках женщины появляется череп и она аккуратно кладет его к своим ногам. — Ну что? Приползешь к моим ногам за своим сокровищем? Мадара отступает на шаг, спотыкается и падает назад. Резко его тело будто окоченело, не может пошевелить даже рукой, слышит смех и пытается хоть как-то вернуть телу сил. Не получается. Матерится, медленно ползет в сторону женщины, перебарывая свое унижение — череп ему надо его забрать. Ему он нужен — этот череп он же. Его? Дотягивается, прижимая к себе, и лежит, обняв его к своей груди.       — Ты опоздал. Он успел увидеть лишь довольную улыбку женщины и услышать последнее, перед тем, как сгореть заживо.       — Но в тоже время успел. Сгорать заживо подобно пытки — ты пытаешься отчаянно потушить одежду руками по инерции, не понимая, что руки, покрываясь волдырями, начинают скручиваться в пальцах, мышцы выгибаются, и ты снова в приступе, выкручиваясь от ужасной боли, можешь лишь орать и ощущать запах собственный запах гари мяса. Саске наконец сел на стул, растирая грудную клетку и вытирая губы салфеткой. Кожу саднило, в отражении стекла увидел синяки на лице и под глазами — нос, слава богу, Ибики ему не сломал — попал только в челюсть, от чего сейчас было больно открыть рот или зевнуть. Приложил к разбухшей щеке стакан и ждал пока Морино вернется. Как только Ибики зашел во внутрь и бросил ему мешок со льдом, приказав ему приложить к коже, сел на стул напротив. Саске, прислоняя лед к щеке, тихо продолжил:       — Вы когда-нибудь чувствовали запах горящей кожи и тела человека? Вонь сгорающих волосы и кожи — такую никогда ни с чем не спутаешь. Морино чувствует, как у него дернулся глаз — этот подонок медленно, но верно истощает своим присутствием его нервную систему. Что, если он хочет сегодня поиграть так — поиграем.       — Я да. А ты, Саске? Саске задумчиво чешет затылок головой и его лицо искажается гримасой от боли:       — Ну, как вам сказать…       — Никогда не думай даже хотя бы приблизиться к Сатане, — фыркает его новый друг. — Ты не сможешь его обмануть или же уговорить никаким образом…тем более…договориться…с ним о том…чтобы он тебя выпустил отсюда, — на последних словах его лицо темнеет. Мадара поджав губы сводит взгляд — все, кого он встречал на пути умирали мучительной смертью — он не успевал имена запоминать. Люди словно поток, то приходили в его историю похода, то уходили так же беззвучно и болезненно, как он смотрел на их страдания из раза в раз. Лицо спутника начинает трескаться, швы кожи расходятся вдоль глазниц и носогубок. Медленно начинает трескаться, покрываться пятнами красновато-коричневого цвета, после чего темнеет, и кожа покрывается медленно волдырями. Человек подносит пальцы к своему лицу, в ужасе ощупывает их и переводит взгляд полный мольбы на Учиху.       — Помо… — Мадара окоченел на месте, не мог даже шагу сделать от зрелища перед своими глазами. — Ги… — волдыри взбухли до критической степени, после чего начали медленно лопаться. Скопленная внутри жидкость гноя и крови стекает по лицу прямо вниз. Человек судорожно трогает свое лицо, от чего Учиху начинает трясти прямо на месте. Раздается истошный крик боли, Мадара отступает на шаг назад, его настолько парализовало увиденное, что он кажется попросту врос в землю, смотря за тем, как кожа лица человека изнутри сгорает заживо, и медленно разлагаясь от температуры, начинает кусками отрываться и падать на раскаленную землю. Учиха не мог поверить своим глазам…спустя столько лет встретив Изуну. Живого. Изуну, который вошел в их местность, и без какой-либо жалости убивал людей вместе со своими слугами. Сожжена была вся деревня, люди сгорали заживо на глазах других. Сначала была огромная радость при виде брата, стоящего прямо перед ним, а после неописуемый ужас от понимания того, кем его брат здесь стал.       — Тут или ты убиваешь и насилуешь, — Изуна держит брата своими ледяными руками за лицо и умоляет присоединиться к нему, — или тебя, брат. Пошли со мной, мы будем снова вместе как раньше. Ты же обещал вернуться ко мне, обещал быть со мной и… — на этих словах глаза Изуны чернеют, — бросил меня подыхать в том подвале.       — Изуна. Я не бросал тебя никогда. Я не успел, я убил всех их, и я.       — Ты убил ради меня? — восторженно вскрикивает Изуна. — Правда? — глаза его светятся от счастья, — Смотрите! Мой брат настоящий убийца, — он заливается смехом и синхронно хохочет все его слуги рядом. — Так чем ты тогда лучше нас, Мадара? Ты такой же убийца — какая теперь разница? Одним меньше, другим больше!       — Пошли домой. Пожалуйста. Я обещаю — мы выберемся отсюда. — Мадара оглядывается назад к людям, с которыми прожил тут столько лет, застряв. — Я обещаю тебе — мы выберемся, просто пожалуйста. Пошли со мной. Кажется, будто на Изуну подействовали эти слова — он обводит оценивающе людей, стоящих в ряд прямо напротив него, качает головой с легкой улыбкой на устах, дает знак остальным другим — отступить, и переводит взгляд на Мадару снова:       — Ты обещаешь, что мы выберемся отсюда, брат? Мадара кивает, после переводит взгляд на старика — тот, прижимая своего сына к себе, кивает ему, плачет, но кивает сквозь слезы — Мадара на секунду подумал, что они все спасены — он сможет отплатить ему за помощь — они не должны оставаться здесь — не заслужили таких адских мук. Где-то с правой стороны раздаются истошные крики людей, которых снова и снова существа поливают едкой и горящей жижей, которую они черпают из земли лопатой. В воздухе стал особо ощутим запах жженых волос. Изуна выдыхает, на губах медленно расплывается улыбка. Только вот Мадара, смотря на своего младшего брата. Впервые видит такую улыбку на его лице — Изуна никогда так не улыбался, как в этот момент. Его улыбка всегда была искренней, теплой, мимические морщинки всегда на его лице появлялись особенно четко в такие моменты, на щеках выступали ямочки. А сейчас — Изуна наклоняется вперед, сжимая своими руками лицо. Ладони сползают вниз от висков до ключиц, и он заливается смехом — ледяным, надменным и после, резко успокоившись, вытянув руку, сжал ее в кулак. Мадара успел лишь дернуться, ступить шаг, для того, чтобы успеть дотянуться до брата, но в следующий момент по инерции прикрыл ладонью свое лицо от вспышки яркого света огня и раздался взрыв. Изуна кивает ему с пониманием, опускает свою руку к низу переводит внимательный взгляд на всех стоящих в ряду, сжимает в кулак и тела людей разлетаются в сторону. Органы, мозги падают на землю. Изуна смеется и хлопает.       — Ну как тебе, Мадара? Мадара беспомощно смотрит на все это — прямо рядом с ним упало чьё-то сердце, которое еще не перестало сокращаться. Крики людей переходили в вопли, когда на них упали остатки их друзей или семьи.       — Продолжаем!       — Нет! — Мадара поднимается с ног, набрасывается на своего брата и кричит снова, — остановись! Не надо! Изуна! Ты же не такой! Ты мой младший брат! Ты не. Только вот слышит в последний раз, когда Изуна смотря на него с усмешкой, перед тем как щелкнуть пальцами, разорвав Мадару тем самым на куски:       — Я не Изуна, малыш. Ты ошибся.       — Интересно, когда тебя вживую разрывает на куски. — Учиха смеется, — ты чувствуешь боль в этот момент или же нет, как вы думаете, Ибики?       — Без понятия. — Морино откладывает в сторону свои бумаги и пытается уловить связь всего сказанного Саске им сейчас — Учиха точно не стал бы тратить свое время на лирику с ним просто от скуки. Тогда, к чему он ему это все говорит? Следователь переводит взгляд в сторону стекла. Анко уже вернулась?       — Я думаю…что чувствует, — голос Саске стал резко тихим и грубым. Он прокашлялся, — мозг человека умирает не сразу, дает последний сигнал агонии точно. <i>Его хватает за руку тонущий человек, Мадара уставше смотрит на то, как в огромном болоте люди с криками ужаса пытаются выбраться, но тщетно. Их тела засасывает во внутрь, вылезающие твари из глубины, раскрывая свои челюсти, просто проглатывают некоторых заживо. Вот только что на его глазах огромная рыба своей челюстью отгрызла тонущему голову, сделав прыжок в воздухе, вторая оторвала какому-то мужчине ногу. Он больше не пытается помочь — сколько раз пробовал, понимал, что не сможет. В этом месте нет выхода — нет спасения, остается только смириться, отвернуться и ожидать следующую волну, которая как дверь в другой проход, унесет тебя в другое место — следующее, в котором ты увидишь то, что описать словами никогда не сможешь. Волна из человеческих остатков выходит из озера и всей гнилью и тиной накрывает Мадару с головой. На этот раз он просто сидел и ждал — он просто устал. Дождь в этом месте никогда не кончался. Измокшие люди начали гнить попросту от сырости, на их телах со временем появились пятна, после начали появляться на этих местах плесень, грибок и люди пытались отковырять ее со своих ран пальцами. Сырость царила везде, воздух был пропитан сыростью и гнилью. Земля оставалась на теле, впитывалась в кожу — становилась с ней одним целым. Мадара держал свой посох и череп в руке, шел медленно, перекачиваясь с ноги на ногу от усталости и истощения. Не было больше сил лишний раз даже что-то сказать. Вот он только что прошел мимо вздутого от влаги трупа, тот начал разлагаться и его тело попросту покрыли личинки, стали сжирать его. Второго сжирали крысы — кажется, он был еще живой, судя по тихому хрипу. Учиха пытался не смотреть на землю, по которой ступал — ведь если посмотрит вниз увидит лишь червей. Он дошел до конца к воротам отсюда, сел и попросту пытался хоть немного отдохнуть. Ужасно хотелось пить и спать. Иронично — ты находишься в месте полном воды, но ни откуда не можешь испить — везде одна тухлая влага и гниль. Он поднимает свой взгляд в сторону неба, прикрывает глаза от капель дождя и, сжимая зубы, пытается считать до ста, лишь бы не упасть замертво. Сил у него не осталось больше — его бок был до сих пор пробит, после схватки с тем быком, от которого он пытался спасти маленького мальчика у водопада. Спас он его — только после все равно нашел остатки тела в лесу. Взвыл, впервые упал на землю и разрыдался в голос, обнимая истерзанное животными туловище ребёнка.       — Ну вот мы и встретились, мальчик, — он слышит тот же самый голос, что и в прошлый раз, той женщины, только на этот раз выглядит совершенно иначе. Перед ним стоит старуха. Мадара устало поднимает голову в ее сторону. — Надо же, ты и правда дошел до конца. Учиха не может выдавить из себя ни слова.       — Тебе повезло, что тебе здесь не место, — красивая женщина появляется прямо за спиной Мадары, кладет свою руку на его плечо и наклоняясь к уху шепчет, — ты слишком чистый для этого — иди своей дорогой. Повзрослевший Мадара выглядит уставшим, его круги под глазами давно приобрели серо-черный оттенок. Волосы отрасли до бедер, он давно перестал обращать на них внимания.       — Они заслужили это. Наш отец каждому выдвигает приговор, — женщина отвечает спокойно. — Каждый получает здесь по заслугам — и оказывается каждый на своем месте.       — Кто он? — Мадара наконец смог посмотреть старухе в лицо. И выдавить из себя хоть что-то. Она была красива собой — длинные волосы до пояса как у Мадары блестели при скудном освящении этого места, губы отдавали красным отливом от крови, которая она с наслаждением слизывала со своих жертв в тот раз, острые черты лица и спокойный взгляд. И вдруг она засмеялась громок и искренне.       — Кто наш отец? Ну и смешные вопросы ты задаешь, мальчик.       — Где его найти? — Мадара стоял на своем. — У меня нет времени тут сидеть, мне надо найти брата и вернуться домой.       — Вернуться домой? — переспрашивает его женщина, смеясь громче, — мальчик, ты и так уже дома — раз оказался здесь.       — Лилит, — послышалось со спины, — тебе пора возвращаться. Мадара заметил стоящего позади ребенка, говорящим мужским грубым голосом.       — Впрочем, если ты действительно дойдешь до нашего отца, я с удовольствием посмотрю на вашу встречу. Я помогу тебе за твою храбрость — мало кто осмелился со мной здесь разговаривать, и тем более просить пощадить других, — она целует его на прощание в лоб и Мадара ощущает, как его сознание медленно потухает — он снова ощущает огромную волну со спины — ураган из дождя и гнили идет прямо на него.       — Из ада вообще можно вернуться, — слышит Ибики флегматичные нотки в голосе Саске, — только если знаешь куда и к кому идти. Шанс есть всегда, если у тебя яиц хватит поставить все на кон и рискнуть. Вот вы, Ибики, часто ради своей цели рискуете…всем, к примеру?       — Мы рискуем всем на работе каждый день, — Морино устало зевает и постукивает пальцами по столешнице. Саске довольно улыбается и кивает:       — Скажите, Ибики, а если бы вы попали в ад, вы бы хотели выбраться оттуда? Морино задумывается.       — Из ада никогда человек не может вернуться прежним, — рука Саске плавно опускается на стакан воды, он отпивает, и… Наконец он доходит весь израненный, изувеченный до того самого выхода, опять проваливается в пустоту, сжимая свой череп прямо в руке — он точно знает — его зовут Мадар Учиха. Он знает кто он, знает кто дорог ему и кого любит он. Он вспомнил зачем надо вернуться и к кому. Он прошел через все это — ничего не осталось от внутренних ощущений — одна сплошная пустота. Все кого он встречал говорили ему дойти именно сюда — наконец дошел.       — А душу бы дьяволу продали взамен на возвращение назад? — Учиха с интересом рассматривает лицо следователя.       — Скорее всего да, если было бы куда возвращаться. — Морино задумался сам над вопросом и пытался проанализировать свои мысли. Саске молча слушал его. Время на часах приближалось к трем часам дня. Перед ним предстает огромного вида трон в самом конце зала. Вокруг трона стоят колонны, расписанные орнаментом, ни окон, ни стекла тут нигде нет. Недалеко от трона подобие людей и животных копошатся, некоторые выполняют свои указания — одни из них заживо сгорают под веселым смехом других. Остальные на цепи тащат за собой людей, те ползут за ними на карачках, покорно и молча. Мадара замечает сидящего вальяжно человека на троне — его ноги раскинуты в сторону, руки свисают с рукоятки трона, голова опущена, и он сидит молча.       — Повелитель, — кланяются существа, — что с этими делать? — существо указывает на раба рядом с ним, тот смотрит в пол и боится даже пошевелиться. Их шепот Мадара слышит даже отсюда. Силуэт на троне в капюшоне в черном плаще сидит босиком, прижав колено прямо к груди, облокачивается о подлокотник трона и смотрит темными глазами спокойно на слугу — поднимает палец один молча, и слышится короткое:       — Понял, в чистилище — слуга медленно пробегает мимо Мадары, даже не обращая на него никакого внимания       — Наш повелитель, снова грешники бунтуют в котле и, — лепечет уже другое существо.       — Сжечь заживо, — флегматично отвечает человек на троне, рассматривая свою кисть руки с черными ногтями, наклоняя голову. Мадара видит настоящую корону из черепов людей. Слышен обреченный вздох. Мадара осматривает все с непониманием и одновременно интересом — никогда не думал, что в аду он дойдет до того самого, о ком ему говорили тут все с ужасом — сына сатаны — дьявола, управляющим адом. Мадара видит, как к человеку на троне подбегает женщина, падает на колени, плача, умоляет его, пытаясь дотянуться до него своей рукой.       — Прошу меня помиловать и, — движение руки и голова женщины отлетает в сторону — пачкая Мадару черной жижей — он остолбенел и отшатнулся назад. Одно движение руки — человека нет. Вспоминает рассказы его спутников о самом главном правителе здесь:       — Когда-то он был сюда сослан сверху. Был как мы. Но не захотел подчиниться и по итогу он убил тут всех — сожрал, чтобы править — это опасное существо стало Повелителем, сверг бывшего правителя — поглотил. Еще никому не удавалось это сделать — все боятся ему даже перечить.       — Это господин, новоприбывшие, — протягивает ему список имен, и существо внимательно осматривает все имена и отвечает спокойно, — в начало, пусть пройдут испытание на кругах.        — Каждый день одно и тоже. — Мадара будто в тот момент услышал его мысли и перевел взгляд в сторону трона. Стал медленно подходить к нему. Ему нужно попросить это существо отправить его назад — он прошел все круги — это по крайней мере честно. Подойти было страшно — впервые Мадара испытал настоящий страх за столько лет находясь тут. Сколько он времени тут пробыл? Он не знал. Лишь смотря на свое отражение каждый раз понимал — что меняется. С каждым кругом и поступком меняется.       — Простите. — Мадара наконец подает признаки голоса. Все на него с испугом оборачиваются и смотрят с непониманием, — я могу поговорить? Мне выйти надо отсюда. Мне надо домой, пожалуйста. — Его игнорируют, все смотрят на него пристально — замерли, боятся пошевелиться.       — Повелитель, что делать с этой потерявшейся душой? — шепчет на ухо вероятно советник Повелителя.       — Пусть говорит, — отвечает человек на троне и отмахивается от слуги.       — Я прошел все. — Мадара бросает карту к ногам, смотрит спокойно, голос его не дрожит, — мне надо вернуться домой. Верните меня обратно! Слышно перешептывание и раздается настоящий смех.       — Никто еще не проходил все круги — жалкий обманщик!       — Как он сюда попал?       — Может, среди нас зародился предатель? Человек с трона встаёт, медленно идет к Мадаре, его плащ сползает по полу, будто змея плетется за ним и наконец он подходит к Мадаре впритык. Мадара не отводит взгляда. А после, когда человек снимает капюшон и поднимает свою голову — замирает. Он не может поверить своим глазам.       — А ты, Саске? — Морино с интересом спрашивает заключенного, — ты бы продал душу дьяволу взамен на свободу? Повисла тишина. Саске задумчиво постукивает пальцами по столу в своем ритме, после смотря на время, закуривает сигарету снова и отвечает на вопрос:       — Нет, я бы не продавал.       — То есть, ты бы выбрал остаться там в муках? — Ибики усмехается.       — Неееет, — Саске растягивая слова, затягивается снова никотином, — я... — Этого не может быть, — на него смотрит он сам и болезненно улыбается, а после впивается со всей силой своими зубами в шею, и отрывает кусок. На троне сидит человек — его длинные волосы спадают с плеч — на груди крест, одет он в черную мантию, руки и ноги раскинуты в сторону, голова наклонена вбок, его взгляд темных глаз медленно переходит то с одного слуги, то на второго. После он поднимает то один палец, то дает короткие указания. За его спиной на стене расписаны правила, которые он написал сам лично, пребывая тут столько лет. Он не стареет и не молодеет. Он первый, кто прошел через все это — все круги, и такова его награда. Он хотел вернуться домой? Что ж, он дома.       — Я бы не выбрал этого. Я перебил бы всех тварей на моем пути до последней. Дошел бы до конца и стал… Мадара решил, если не сможет с ада выбраться никак — значит он будет им править сам лично. И наконец смог вернуться назад — очнулся. Только уже не тем, кем был раньше. Пройдя все испытания и круги ада, существуя там, видя все собственными глазами — прежним ты вернуться не сможешь никак. А если и вернешься — станешь совершенно другим человеком. Так как прежний ты остался там навечно — править. Человеком ты остался там — а то, что с тобой по итогу стало — смогло выбраться наружу. Мадара сидит на своем троне и скучающе смотрит на горящих заживо людей в котле, наклоняет голову в другую сторону — рассматривая болота с гнилью перед ним, а после останавливает взгляд на пустыне, и со спокойным взглядом, щелкая пальцами, вызывает песчаную бурю снова и снова.       — Править сам. — Саске переводит взгляд на часы — ровно три часа дня. В этот момент срабатывает снова сирена и Саске не может сдержать улыбки. Мадара в настоящем мире открывает свои глаза, смаргивает — он оказался в какой-то пещере. Поднимается медленно на ягодицы — его волосы стали такими длинными. Отросли. Подходит медленно к зеркалу, рассматривает свое забинтованное тело. Ему уже далеко не шестнадцать лет — на вид он сформировавшийся мужчина лет двадцати двух. Сколько лет прошло? Шесть? Слышны голоса в проеме, Учиха спокойно разворачивается, во внутрь пещеры входят двое, повисает тишина. Трое людей стоят молча, наконец Мадара, не веря своим глазам, дрожащим голосом спрашивает:       — Изуна? — сглатывает, даже если это мираж или очередная галлюцинация, или же он не выбрался оттуда — он просто хочет, чтобы это продержалось как можно дольше. Повзрослевший Изуна стоит перед ним, молчит и наконец он видит, как на глазах брата наворачиваются слезы, он срывается на бег и после, обнимая его, плача, шепчет:       — Ты очнулся наконец, Мадара. Я столько лет тебя ждал, брат. Мадара в замешательстве поднимает свои руки и прижимает Изуну к себе. Живого. Настоящего, и утыкается свои лицом в мягкие волосы брата, не найдя способности выдавить из себя ничего. Индра стоит в проеме и слабо улыбается такой сцене, кивает и медленно покидает пещеру — дав время побыть наедине после стольких лет разлуки. У них получилось — Мадара наконец вернулся. Он справился — Индра ждал этого момента, когда Учиха захочет вернуться и примет того, кем он стал по итогу.       — Что опять случилось? — Морино резко поднимается и смотрит в сторону выхода из комнаты допроса.        — Кажется, Ибики, моя взяла все-таки, и ваш Какузу снова кого-то грохнул или сожрал. Видимо, моя теория об одиночке была…верна. — Саске пытается подавить улыбку, но она так и просится наружу. Время переходит на цифры голубоватого свечения 15:01