Д(т)ело №137

Такова была моя участь с самого детства. Все читали на моем лице признаки дурных чувств, которых не было; но их предполагали — и они родились. Я был скромен — меня обвиняли в лукавстве; я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, — другие дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, — меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, — меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветная молодись протекала в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду — мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда в груди моей родилось отчаяние — не то отчаяние, которое лучит дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой. © Герой нашего времени. Михаил Лермонтов.

***

You can't bring me down Already had my life turned upside down I ride a downward spiral round and round Тьма медленно начала появляться на горизонте После допроса прошло несколько дней, как Саске внезапно заболел и стал себя с каждым днем чувствовать хуже и хуже. Если изначально следователи и охрана тюрьмы не придавала этому особого значения, да и сам он отмахивался на свой кашель рукой, прикрывал рот и мотал головой на вопросительную интонацию — нужен ли ему врач. То под конец недели, когда уже температура не спадала пару дней, держась на отметке 39, а все таблетки жаропонижающего не давали никакого результата — решено было все-таки привести прямо в его камеру врача, который осматривал юношу в течение часа, и наконец выйдя оттуда приказным тоном дал указания: Учиху решено госпитализировать в местную больницу тюрьмы на пару дней для проведения некоторых жизненно важных обследований. Все допросы были соответственно отложены — подозреваемый находился в тяжелом состоянии. Он бредить начал. Тьма сначала была незаметной, тусклой, словно прозрачной Ибики ума не мог приложить: каким образом и где Учиха, находясь все время или изолированным с Наруто или внутри тюрьмы, мог подцепить заразу, которая заставила его последние несколько дней просто лежать в кровати и не давала возможности даже нормально выйти из камеры. Но на этом недоумение не закончилось, ровно через день после отъезда Саске в больницу, температура появилась еще и у Наруто, который до последнего упирался от лечения, как и первый… В итоге болели оба синхронно… Тьма незаметно для всех сгущалась, она абсорбировалась.</i>. Наруто попал в больницу следующим — через пару дней после Саске, и находился в далеко не лучшем состоянии здоровья. Что было крайне странно, а может и не совсем, но — ни Саске, ни Наруто не звали в бреду никого — ни братьев, ни родственников. Они просто молчали и практически постоянно спали в одно и то же время. Засыпали одинаково — и просыпались тоже. Этого врачи в больнице не могли не подметить в анамнезе болезни. Оба будто впадали в спячку ровно по часам. Через день. Схожие симптомы появились у всего этажа. Симптомы были одинаковые: высокая температура, сухой кашель, насморк и тошнота. Решено в тюрьме было ввести карантин и к каждому третьему заключенному был приставлен свой врач, работала целая бригада, которую выслали в тюрьму из главного штата. После первого этажа симптомы стали медленно появляться и у второго этажа, и что на странность у пятого — находящимся в других корпусах повезло гораздо больше. Госпитализировать удалось половину. Болезнь развивалась стремительно и уже после первых двух дней высокого жара, те, кто имел хронические заболевания, умирали в своих камерах — или во сне, или во время ежедневных процедур. Тьма…она стала значительно больше и плотнее. But I keep flying, I keep fighting You won't ever bring me down! Врачи, осматривающие тела, и констатирующие причины смерти судмедэксперты уже в котором рапорте писали: «Причина — тотальное поражение легких или остановка сердца». Впервые за существование данного отдела тюрьмы за неделю умерло около двадцати заключенных разных возрастов. Решено было созвать совет.       — Откуда появилась эта зараза? — Анко сжимается от крика их начальника и, поджимая губы, медленно отрицательно кивает головой. — Такого я в жизни не видел, чтобы заключенные начали как мухи дохнуть пачками. Это вирус какой-то или что это за дерьмо вообще? Что говорят инфекционисты?       — Инфекционисты говорят… — Ибики хмурясь курит свою сигарету, всматривается в рапорт перед собой, пока его коллега по цеху изучает записи имен, — …что это обычная простуда с осложнениями.       — Ты понимаешь, что от обычной простуды мужики под два метра ростом и шире меня в два, а то и в три раза, не отправляются на тот свет? — с укором добавляет Мей Теруми, проводя своими тонкими пальцами по длинным волосам, заплетенным в косу. — Это не может быть обычной простудой.       — Если я не ошибаюсь, зараза пошла от ваших двоих заключенных! — С прищуром Ооноки всматривается в мужчину, на что ловит на себе пристальный взгляд Ибики с явно выраженным в нем раздражением. — До поступления этих обоих, симптомов не было ни у кого!       — Я что, ебу что это? Я не врач, откуда мне знать, простуда это или еще какое-то дерьмо? — Ибики повышает свой голос и фыркает, — не надо вечно сваливать все происходящее дерьмо на наших с Анко двоих оболтусов, они может и припизднутые, но даже они не Боги — подхватили какое-то говно от еще кого-то и пошло-поехало. Я все время за ними следил — они не могли подцепить это ниоткуда в принципе.       — Я считаю не целесообразным обвинять Наруто Узумаки и Саске Учиха в чем-то, — поддерживает коллегу Анко, — у нас в тюрьме все поголовно в плановом режиме проходят медкомиссию и меры дезинфекции, тюрьмы тщательно убираются по всем правилам гигиены, если это и взялось откуда-то в нашем секторе, то в этом стоит обвинять работников, но никак не заключенных. Наруто и Саске никуда не выезжали.       — Или от их посетителей… — внезапно для всех подает голос стоящий все это время в углу Гаара, смотря на старших за столом, — Инфекцию могли принести посетители заключенных, как вариант.       — В таком случае, — прочищает горло Ли, — почему никто не заразился из нас? Я не заметил за собой никаких симптомов хоть и коммуницировал с Узумаки и Учихой в их камере, как и Гаара каждый день. Гаара переводит на него озадаченный взгляд и пожимает плечами:       — Возможно дело в индивидуальном иммунитете каждого.       — Сколько смертников умерло из списка? — тихо уточняет пожилая женщина в углу, вводя данные в систему.       — Шесть, — сразу отвечает Анко, припоминая имена из списка, — и один из них Кисаме Хошигаки — он умер вчера от остановки сердца в камере. — Ибики бросил на коллегу удивлённый взгляд, но тут же отвернулся — он и не знал, что умер тот самый Кисаме, с которым у Узумаки был конфликт, теперь, чтобы обвинить и приписать Наруто еще и это, у начальства будут все карты. Это же смешно.       — Кто навещал Узумаки и Учиху за последние две недели? — Ооноки всматривается в лицо Анко и выжидает честного ответа.       — Я не… — девушка запинается, но ее перебивает спокойным голосом Гаара.       — Учиху Саске никто не посещает, что и очевидно, так как его брат находится под стражей в психиатрической клинике, больше родственников нет, а у Узумаки всегда только один посетитель. Что немного странно, учитывая, что у него минимум два живых родственника       — Ты что, малой, следишь за Узумаки? — Ибики иронично подмигивает с хохотом своему сотруднику, на что Гаара виновато улыбнулся.       — Данзо Шимура — единственный, кто навещает Наруто Узумаки в тюрьме за все время его пребывания тут, Учиху — никто… Я могу предоставить документы его посещения. Анко, замерев, пытается осмыслить услышанное еще раз. Как он только что сказал имя посетителя? Что-то знакомое. Она где-то это имя уже слышала, вспомнить бы только где и когда…       — Списки покажете команде наших работающих врачей, — Ооноки протягивает руку главному врачу, стоящему рядом с ним в полном молчании до сих пор, — этого посетителя вызвать и проверить, взять анализы и посадить на карантин, не хватало еще чтобы в городе началась эпидемия, я свяжусь с начальством и обсужу эту проблему… Женщина протягивает ему так же молча, и Ооноки медленно всматривается в имена бригады и врачей отдела тюрьмы, в котором написано черным шрифтом: Сарутоби Хирузейн — главврач инфекционист Кагами Сенджу<i>— онколог Ино Яхуми <i>— вирусолог Карин Нохара — иммунолог Нагато Яхико — невролог        — Странно. — Анко хмурится, смотря на имена двух врачей, — у обоих девушек такие же имена, как и у убитых в доме… — Вот это совпадение. — Она пролистывает бумаги дальше и вскоре слышит вопрос от старшего.        — Людей с одинаковыми именами много на свете, — парирует Ибики, и Анко нехотя кивает в ответ. Ну да, ее зацикленность на именах и фактах уже начинает больше смахивать на настоящую паранойю.       — Это все люди, которые сейчас работают на нас? — уточняет Ооноки.       — Так точно, — сухо отвечает Анко, переглядывась с Гаарой, и отводит взгляд в сторону.       — И как ваши два оболтуса сейчас? Тут о них нет точной информации, это за позавчера выписка от врачей?       — Саске под капельницами, на поправку идет, ему прокалывают иммунные стимуляторы, Наруто сейчас под искусственным дыханием находится, у него воспаление легкого. На антибиотиках, вчера навещал обоих, бледные как смерть оба — Саске уже все хотел вернуться, врачи запретили — распсиховался, поднялся жар и снова слег. Идиот. Он слишком упертый и порой невыносимый. Анко обреченно выдохнула — завтра сама лично поедет проведывать своего любимчика, сегодня у них с Ибики в их выходной день поставили два допроса и лучше бы они и вовсе не появились в тюрьме, но совещание есть совещание. Тот факт, что у Анко было особое расположение к Учихе Саске уже пронюхало парочка людей — но никто вопросов особо не задавал, начальству знать такие вещи было не нужно.       — У вас нет иммунитета, — снова в голове появляются слова Узумаки, и она пытается отогнать в сторону сказанные ей тогда в крике слова. — Вы не понимаете: у вас у всех нет иммунитета — а у нас есть. Помоги лучше себе.       — Анко, ты слышишь меня? — в который раз повторяет Мей, от чего женщина извинившись смаргивает и кивает ей, мол, слушает. — Вам надо обоим пройти обследование в обязательном порядке сегодня с Ибики, как и Гааре с Ли, вы имели самый частый контакте с больными — мало ли, какое дерьмо вы могли подцепить.       — Я себя замечательно чувствую! — Анко раздраженно краснеет. — Не неси бреда, Мей, все у нас нормально, инфекционист сказал это обычная простуда и…       — У нас в тюрьме от обычной простуды люди умирают — еще слово и я отправлю тебя в неоплачиваемый отпуск на месяц! — бьет кулаком по столу Ооноки и женщина замолкает. — Свободны!       — Коллеги, мы, пожалуй, пойдем… Все, что надо у ваших врачей, адрес больнички я знаю, — Ибики медленно встает и хватает за локоть напарницу, аккуратно ведет в сторону выхода. — Допросы отмените, это надолго будет, пошли, пацаны, — он смеряет взглядом своих студентов и те кивают в ответ. — Честь имеем. Ооноки смеряет всех тяжелым взглядом, и когда наконец остается в своем кабинете один, нехотя набирает номер самой верхушки начальства и слышит медленные гудки, закусывает губы от ожидания и воображения как сейчас главный из главных будет расстроен такого рода неожиданным обстоятельствам в их участке… Наконец трубку подняли, на другом конце провода глубокий и грубоватый голос сказал спокойно:       — Слушаю, Ооноки.       — Добрый день. У нас проблемы господин Индра Оцуцуки, — он прикрывает глаза, слыша обреченный выдох и какой-то шум в трубке начальства.       — Да? Какие? — как обычно сухой безэмоциональный тон. Сколько он этого человека знал, слышал и видел — тон не менялся никогда. Порой казалось, что эмоциональный спектр у его начальника вовсе отсутствует. Всегда ровная, спокойная улыбка на лице, твердый и тяжелый взгляд. Никого не подпускал к себе — общался со всеми исключительно в рамках работы. За тридцать лет работы с ним — он так и не понял, что это за человек. Одно знал точно — его начальник не мелочится на пулю, в случае необходимости, и в приказе на смертную казнь — тоже.       — У нас карантин в тюрьме, двадцать заключенных умерло в течение недели, пятеро за последних два дня, три сектора больны, и причина пока не установлена, медицинская бригада работает, но я такого в жизни не видел. — Ооноки выдыхает и ждет ответа на свое заявление.        — Вот как. Очень печально слышать о таком — держитесь, вызывайте бригаду медиков. Что я еще могу сказать? Лечите своих заключённых — пока они все не передохли. Или вы хотите, чтобы передохли? — Индра спрашивает с привычной интонацией, не шутит, не давит — уточняет. Как робот в автоответчике.        — Но… — голос трубке впадает в замешательство, — наши иммунологи сказали, что…        — Я могу еще как-то помочь? Или вы хотите, чтобы я лично приехал в вашу тюрьму и вылечил всех? <b> Мне стоит приехать?        — Нет. Я понял вас. Извините за беспокойство, — голос в трубке извиняется еще раз и уже не слышит…как …В трубке слышится внезапно смешок, мужчина сидит закинув колено на колено, закуривает, смотря своему брату в глаза, и его губы медленно расплываются в улыбке после кивка Ашуры напротив него. Данзо сидит рядом с ними и расставляет готовые ампулы по чемоданам в канистры, обозначая каждую маркером — бросает внимательный взгляд на Индру и слыша в телефоне жалостливый тон — закатывает глаза.       — Проблемы еще не начались, а они уже скулят. Эти люди — слабаки. — Индра проводит спокойным взглядом по телефону и продолжает: — Мы еще не закончили даже эксперимент, так они уже заскулили как псины. Это была экспериментальная пробирка же. — Индра выдыхает и качает головой в недовольстве. — Хаширама послал долбоебов в свои отделы — это уже скучно даже. Они ослабели. На него шикает Ашура, стоящий рядом, отчего Данзо замолкает, глядя в свой телефон и на табло камер в тюрьме, разочарованно подмечает, что камера Узумаки до сих пор пуста. Неужели до сих пор в больнице? Он перестарался? Он заболел? Ему правда плохо? Нарастает паника изнутри и какое-то странное чувство вины. У него всегда был отличный иммунитет и подобного рода вещи не должны были дать такого осложнения. Он прикидывается? Он же сам дал добро и зеленый свет на начало операции — так что же случилось? И самое неприятное — на таком расстоянии, он до него даже приложив все свои силы — достучаться не может. Связи нет. Гребанной связи — у Данзо нет, Учиха в свое время постарался, чтобы ее обрубить, эгоист чертов. За это он порой начинал Учиху презирать с новой силой. Он был слишком большим собственником и порой совершенно не думал о том, что Данзо может просто волноваться — просто ему нужно было знать нужную информацию о своем человеке сразу, как и положено. Данзо набирает в шприц синюю жидкость из ампулы и вкалывает себе спокойно в вену, сжимая в зубах край рукава рубашки. После замирает и отсчитывает время, сверяясь с чем-то в своем телефоне. Немного надо подождать. После запишет результат. Нет результата — жаль. Показывает жест Индре и с отчаянием выдыхает — канистра летит в урну. Ашура показывает ему в воздухе что-то, на что Данзо пожимает плечами и выходит из кабинета комнаты. Ашура спокойно встает и в этот самый момент передает в руки своему брату ампулу красного цвета, которую Индра сжимает аккуратно между пальцев, затем продолжает:       — Какая жалость, что и эта не до конца доработана — еще тестировать и тестировать. — Индра без интереса кладет ампулу обратно на стол, отпивает вина из бокала, прижимает брата к себе ближе, утыкаясь в него своим лицом и вдыхая запах, пытается подавить рвущийся наружу смех, пока его брат гладит ладонью макушку. — Она не доработана, а уже столько паники, да, брат? Раньше люди были намного отважнее и храбрее чем сейчас. Тьма сгустилась незаметно для всех Данзо раздраженно возвращается в свою лабораторию, дает указания подопечным, и не сказав никому больше ни слова, удаляется из базы. После за секунду исчезает из поля зрения. Наруто недоступен для него уже четверо суток. Он ждать столько не может. Он обязан всегда его защищать. Даже если не было ни просьбы, ни приказа — ему самому это жизненно необходимо. I'm good, I'm fine, this life's divine No hate, no shame, no one to blame You might disguise your life with lies I won't chastise

***

       — Он еще не приходил в себя?       — Нет, думаю у него от болевого шока и потери крови теперь сознание избегает реальности, хотя по идее ему должно стать гораздо лучше. По крайне мере заражение мы остановили — теперь только его организм должен принять все то, что мы ему дали. — Обито поворачивается к Какаши, вошедшему в темную комнату, в которой он сидел с Саске уже третий день. Саске до сих пор не очнулся — лишь сопел, бредил во сне и что-то бормотал. Его тело они полностью вымыли, обработали рану и отныне у Саске на месте руки был огромный бинт и наложенные швы на оставшихся кусках кожи — остальное тщательно скрывали бинты — прижигать кусок висящего мяса и стягивать кожу нужды не было — Саске просто лишь нужно все данное ему принять, и вскоре он лично увидит… …как его новая рука отрастет сама по себе, конечно, если он не захочет для себя ходить с ампутированной конечностью. Данзо долго упирался перед тем, как согласиться на новую ногу — хотел всю жизнь в инвалидном кресле провести назло Тобираме — после одумался и понял, что трата излишней энергии на блокировку отрастающих конечностей — еще большая глупость, чем расходовать излишний потенциал на возобновление новой.       — А эти оба что? — спокойно уточняет Обито, вспоминая Наруто с Итачи в клетке, больше не пытаются друг друга убить, как два дня назад?        — Я переместил Итачи в другую камеру, так будет безопасней для Наруто. — Какаши растирает свои глаза устало и присаживается рядом с мужем на корточки. — Саске совсем дерьмово? Обито с выдохом утвердительно кивает и припоминает что случилось в тот день, когда они Саске увели в комнату помощи, и оставили Итачи с Наруто одних. Слава Изуне они успели вовремя вернуться — иначе Наруто пришлось бы еще тоже реанимировать.        — Саске, кажется, не хочет возвращаться в сознание намеренно… Слишком сильный был шок от осознания правды и про свою семью, и про себя самого. Саске защищается от окружающего мира отныне — для него он стал невыносимо болезненным.

Even if you think you can bring me down

***

Тело от температуры было непривычно теплым, от чего любое изменение ощущалось как настоящий жар. Обычно температура их тел была немного ниже нормы — теперь же Саске с разочарованием поворачивает голову в сторону врача и рассматривает лицо проверяющего — Сарутоби Хирузейна. Мужчина сидит перед ним в белоснежном выглаженном халате, и натягивая на руки медицинские перчатки, предупреждает его:        — Открой рот, мне нужно проверить горло. Я помещу палочку и возьму мазок. Саске бросает быстрый взгляд на камеры наблюдения в кабинете и снова на Сарутоби, который старается максимально избегать с ним визуального контакта — смотрит в свои бумаги.        — Надеюсь я не блевану от этой палки, — иронично отвечает Учиха и дотрагивается до мочки уха, проводя взглядом по рукам Сарутоби, ведет рукой по шее вниз к ключице, тот автоматически меняется в лице и с улыбкой на лице отвечает.        — Не переживай, это просто формальности. Глубоко совать не буду. Скоро все закончится, и я тебя отпущу обратно в камеру. Сарутоби смотрит в его глаза пристально и Саске, хмыкая от полученного ему ответа, коротко кивает. Лучшее, что они могли придумать — это жесты с совершенно иным посылом содержимого слов, для передачи информации друг другу заранее. Вроде обычный вопрос — но содержимое поймут только оба.        — Ну если не будет глубоко, то отлично. — Саске открывает свой рот и ощущает языком шершавую поверхность палочки — она безвкусная. Дышит носом, смотря перед собой в одну точку. Сарутоби взял мазок быстро и переместил содержимое в пакетик.        — Доктор, как вы думаете, что со мной? — Саске отпивает протянутой воды в стаканчике, и максимально непосредственно качается на стуле дальше. — Голова болит так, что сдохнуть можно раньше времени от мигрени… — движение рукой снова по колену и Саске сжимает его пальцами. — Знал бы что заболею, пил бы заранее противовирусные. Горло болит тоже — порой хочется выблевать собственные легкие наружу.        — Тебе повезло еще — у тебя отличный иммунитет. — Сарутоби отвечает ему, заполняя бумаги, — другие же умирают спустя три дня. Видимо какая-то инфекция — мы изучаем. Скоро будем колоть вакцину от гриппа всем остальным. Саске опускает голову вниз, волосы заслоняют его глаза, он молчит. Постукивает пальцами по колену пять раз подряд, и шумно втягивая носом воздух, спрашивает снова:        — А она поможет?        — Не уверен. Можешь идти, и позови Узумаки следующим. Я его жду.        — Спасибо доктор, сейчас разбужу Узумаки и он явится. — Саске делает акцент на последних словах и спокойно выходит за дверь. Он спокойно смотрит вдоль длинного коридора тюрьмы, в которой стало последнее время как-то… неприлично тихо Проходя по коридору, он касается пальцами по стене, ведет по ней и ни разу не убирает от твердых или острых выпуклостей — раздирает свои пальцы от попавшегося гвоздя. Лишь спокойная улыбка украшает лицо.        — Все-таки перчатки стоило носить, — возникает мысль в голове.        — Хоть ты бы их и порвал в первый же день, — добавляет второй голос в голове.       — И мы бы купили новые. Сколько ты за свою жизнь поменял перчаток из кожи? Хах. Много — неприлично много.

***

      — Ты его изнасиловал…трахнул на МОИХ ГЛАЗАХ, — опять нервный смех, воспользовавшись ситуацией, он наконец высвобождает свои руки из захвата — открутил шуруп и спокойно пытается встать. — Я убью тебя прямо тут. Тебе никто не поможет. Я убью каждого в этой ебанной конуре. Тебе бежать, сука, некуда. Я тебя из-под земли достану, тварь! Изуна заранее предложил дать хоть какую-то возможность пленным проявлять инициативу и оставлять их одних при определенных ситуациях — ради оценки степени опасности каждого. Наруто на секунду показалось — Итачи блефует или просто пускает слова на ветер из-за недавней картины, представшей перед его глазами. Он бы соврал, что не получил настоящее наслаждение и чувство триумфа, когда по сути забрал у Итачи того, кого Учиха старший намеренно и целеустремленно сам отнимал у него годами, смотря в его глаза с особым кайфом. Наруто просто взял и трахнул на глазах Итачи его родного брата — да и доставляло больше то, что Саске был не против. Очень даже за. Следовательно, о каком изнасиловании шла речь? Или Итачи по жизни совершенно нормально сравнивать все свои действия с самим собой?        — Не сравнивай меня с собой, мудака кусок, — выплевывает Узумаки в ответ слова, — я не твой папаша и не ты, чтобы насиловать тех, кого люблю, — презрительная интонация сохраняется, — мне любимый человек изначально дал по обоюдному согласию, а не с помощью запугивания и домогательства, как делал ты, дерьма ты кусок! — Наруто сжимает свои кулаки от нахлынувшей злобы, ощущения собственной справедливости и несправедливости сказанных ему слов в данный момент. — Я не ты, чтобы вообще до такого опускаться, поэтому — завали-ка ты ебало! Изуне было интересно понять пленных и уровень их моральных принципов. Понять степень их агрессии и злости в крайне острых ситуациях. Так проще их же контролировать. И зря он спизданул сейчас именно это — но не пожалел о сказанном ни разу — ни тогда, ни после. Наруто осознал степень злости и ненависти Итачи, направленную на него в тот момент, когда за секунду он оказался припечатанным к стенке виском. Это произошло как-то слишком быстро и неожиданно. Наруто шикает, охает от болит, с локтя бьет Итачи в грудную клетку. Этот мудак видимо забыл — что у Наруто остались обе руки целые и невредимые. После разворачивается, сжимает цепь наручников, удар. Кажется, он рассек брату Саске щеку и скулу. Парирует и бьет со всей силы по ребрам, второй и третий — должны были сломаться. Он знает, как ломать. Крик боли.        — Как же ты меня раздражаешь, выскочка недоделанная, — губы Итачи искривляются в усмешке, он сжимает место удара рукой, усмехаясь. — Бьешь слабо. Даже бьешь ты слабо. Всегда забавляет, когда псина рявкает на вышестоящего. Ты лишь воспользовался слабостью моего брата и возомнил о себе уже хрен пойми что? — еще один удар, Наруто промахивается, Итачи успевает схватить цепь рукой и тянет на себя Наруто рывком. Итачи от боли шатает — это видно. — Ты уникальный. Пытаешься казаться кем-то понимающим и великим, а по сути слабый и трусливый пацан, бегающий за моим братом как собака! — Наруто пытается ухватиться за стоящий неподалеку стул, лишь бы удержать равновесие, но не успевает его подтолкнуть к себе, как Итачи сжимает его волосы рукой, тянет на себя и бьет прямо в солнечное сплетение коленом. — От тебя надо было избавиться еще тогда, я знал. От тебя слишком много проблем — а папа учил меня устранять проблемы. Любые. Любым способом. Удар, еще один, Наруто ощущает резкую боль в кости лица — кажется треснула, со всей силы приложил о стену. Адская боль стреляет прямо по нервам в голову — где-то слышится довольный смешок Итачи в темноте подвала.       — Я тебя прямо тут и закопаю. Ты поместишься рядом со своей подружкой, Сакурой вроде? Она вроде еще где-то там валяется в конуре.        — Нахуй иди, психопат больной! — Наруто закусывает язык до крови, лишь бы перебить сильную боль от треснувшей скулы и отпихивает Итачи со спины, c кулака бьет прямо в локоть — надеется, треснула кость, поворачивается — удар в скулу, удар в плечо, нагнуться и ударить в грудь, тогда сердце может.       — Сука! — оба срываются на крик, Итачи от боли, Наруто от неожиданности — Учиха перехватил удар своей рукой, и в течение пару секунд совершенно спокойно вывернул ему запястье, сейчас этот мудак заносит колено, чтобы переломать ему лучевую кость. Кто этого мудака такой самообороне учил? В армии что ли служил? Точно — служил же. Он и забыл. Еще бы Итачи от армии отказался. Наруто рывком тела бьет Итачи в грудь, рванул в сторону стула, пока тот потерял бдительность — спасибо Обито, оставил свой драный стул прямо там — хватает, бьет им о стену. Главное — ухватить кусок дерева и проткнуть этому уроду кусок тела — припечатать к стенке, там и останется. Потому что понимает — сейчас кто-то из них кого-то убьет — и выбирать моральные принципы нет ни времени, ни желания. Стул ломается, Наруто ухватывается пальцами за ножку стула и уже поворачивается назад, как с криком дергается. Не может дышать… В руках Итачи цепь, он оказался за его спиной. Урод. Слишком быстро. Как папа его там учил? Берешь со спины в захват и душишь — пока объект не задохнется.        — Ну что тварь, допрыгался? — шипит на ухо ему Итачи, стискивая цепь сильнее, от чего Наруто брыкается в его руках, сжимая одной рукой палку, другой гребанную цепь на шее. — Член бы тебе отрубить тут — так сдохнешь раньше времени от потери крови, так не интересно. Я придумал вариант лучше, — его взгляд перемещается на руку Наруто, он накладывает свою ладонь поверх и тянет палку прямо на Наруто. — Давай лучше я помогу тебе твоими руками вспороть себе живот. Так все дерьмо из кишок у тебя точно выйдет. И Итачи не шутил. Наруто, в ужасе задыхаясь, ощущает голой кожей как острие деревянной палки с щепками раздирает под напором его брюшную полость. Он ненормальный. Итачи с особым удовольствием, сам пытаясь пересилить боль сломанных ребер изнутри, хватая ртом воздух — нажимает на палку, и та проникает глубже. Наруто не может толком вскрикнуть от боли, недостаточно кислорода — этот мудак его душит. От острой боли вспышка света появилась резко перед глазами и дальше он слышал лишь крик Обито.        — Угомонились оба, идиоты несчастные! Да еб вашу мать! Как же вы оба меня достали! Я сейчас этих долбоебов обоих тут прикончу!        — ОБИТО! ОСТАНОВИСЬ!        — Яхико! — рявкает Изуна. — Срочно сюда! Итог: у Наруто сотрясения мозга, проколот живот в левой части, открытая рана — он теперь под присмотром Конан находится все время и насильно поится отваром Изуны; у Итачи сломано три ребра и левая рука — Обито перестарался, когда их разнимал. Хотя, когда разнимал, словил себя на мысли, что дрогнувшая рука и случайная смерть от удара головой кого-либо из них об острую поверхность — была уже не такой уж и плохой идеей. От этих двоих было слишком много проблем. Даже сто лет назад у Мадары, который был на его месте в аналогичной ситуации, по крайней мере схожей, не было в те дни столько трудностей, сколько трудностей возникло у Обито. Нет, конечно.       — Поколения меняются, и меняется степень проблем с ними связанная, Обито, ты должен заранее это понимать. Это важно.       — Я-то понимаю, Мадара… Но… Блять… Такого в своей жизни эгоизма я, признаться, еще не видел. А может видел, а может просто забыл.        — Твоя память с этого момента будет одновременно становиться намного лучше, и в то же время многие вещи ты начнешь забывать.       — Это как? Я всегда задумывался, Мадара, о том…что было бы со мной, если бы мы с тобой так и не познакомились. Был бы я счастлив? Был бы я жив? Умер бы я тогда? Был бы я… Я до сих пор не знаю ответа на этот вопрос, и вряд ли когда-нибудь смогу на него ответить. Но, я точно знаю, что в тот день моя жизнь изменилась в другую сторону, без возможности вернуться в прежнее русло. Я порой начинаю уже забывать толком дату, когда же это случилось… Пока двое оболтусов находятся под присмотром, Обито лишь проходит мимо Изуны и в очередной раз пытается что-то разглядеть в его глазах. Хоть что-то. Изуна всегда его пугал. Даже после собственной смерти чертовски пугал. Обито никогда не мог прочитать ни эмоции в глазах Изуны, ни его настроение. В отличие от того же Какаши. В отличие от того же Тобирамы. В отличие от той же Конан, Яхико или Кагами. В отличие от того же Ашуры. В отличие от Данзо. В отличие от Хаширамы и Мито. А про Мадару и вовсе говорить ничего не стоит — не определить его настроение или эмоции, которые порой его разрывают в клочья — было крайне сложно. Даже с Индрой не было настолько тяжело, как с Изуной. Изуну он не мог ни просчитать, ни понять вообще — даже прочувствовать не мог. Что иронично, ведь Изуна всегда считал Обито племянником. Обито знал наверняка и был точно уверен — Изуна никогда не навредит своей семьей, желания брата для него — закон. Он расположен к ним всем. Он их оберегает как старший — особенно Какаши и Обито. Всегда оберегал — с самого начала и по сегодняшний день. Он сыграл огромную роль именно в том деле, когда они сами оказались за решеткой… Не было даже причин для сомнений. Но …оставался только один вопрос, который до сих пор висел в воздухе и порой возникал давящей волной в мыслях: 1) Расположен, потому что Мадара так этого желает и дает на то согласие? Указания? Приказ? или 2) Потому что он сам так решил? Наверное, дело было еще в каком-то оставшемся в сознании привычном человеческом инстинкте человеческого страха — по памяти. Ведь Обито много раз видел на что способен каждый из них. И не очень хотелось, чтобы в один прекрасный день перед тобой щелкнули пальцами, смотря в твои глаза этим пустым взглядом, и последнее что ты ощутишь, как твое тело разорвет на микрочастицы прямо в воздухе без какой-либо возможности воскреснуть или вернуться назад. Прямое попадание. Не сказать — что смерть их пугала, она давно потеряла для них какую-либо ценность, после энного отправления физической оболочки на тот свет. Но вот полное растворение — отнюдь. Оттуда не возвращаются — никто еще не смог. Изуна всегда говорил:       — Я отправляю их к своему брату домой. Все смотрели сразу же на Мадару, тот по сути никогда не реагировал на эти слова, лишь пожимал плечами, и только по легкой улыбке Изуны понимали — что совершенно не понимают, о чем идет речь, куда он отправляет жертв и к кому. Эти оба что-то не договаривали? Или Изуна использует понятную только ему формулировку слов? Обито снова доходит до Саске и садится напротив него — скоро сюда явится сама мама. Мама Тобирама уже немного находится в нехорошем расположении духа от случившегося — и, следовательно, его внимание автоматически будет перенаправлено к Наруто. Не очень бы хотелось, чтобы сюда явился сам Мадара… Он обычно и так вечно уставший, никогда не спит и периодически ночью выходит куда-то в свой двор, или на охоту, или куда хуже. Тревожить Мадару не очень хотелось. Он ему обещал сам все подготовить до нужного момента без помощи своего отца — Мадары. А Обито очень не любил расстраивать своих родителей. Рука Обито перемещается прямо на грудную клетку — он кривится, Саске все еще сопит и находится вне зоны доступа. Обито даже искренне жаль его — пацан не понимает, что ему искренне хотят помочь — в упор не понимает. Хотя это и неудивительно — ни один нормальный человек, находясь в подвале с какими-то чокнутыми «маньяками», которые отрубили ему руку и заставили проходить муки, придерживаясь сценария, не признает себе, что все это ради его же собственного блага. Саске ему симпатизировал, что было вдвойне иронично. Ведь если вдуматься, то Обито просто лучше остальных понимал, что перед ним лежит и кого они пытаются в нем разбудить. А тот, кого они пытаются разбудить на странность еще так усердно упирается. Хотя, если вспомнить характер Мадары — тот всегда был чертовски упертым. Сжимая руками свою водолазку, перетягивает ее через голову — она давно вся провоняла кровью и потом. Комкает в руках и откидывает в другую сторону. Оголенный по пояс сидит, расставив свои ноги в стороны, руки закинул за голову и смотрит в потолок. Закусывает губу и ведет ладонью по своему торсу прямо к грудной клетке — и после пальцы натыкаются на настоящую дыру. Он припоминает, как Саске тогда кричал…и никто ему не поверил из его дебильных друзей.        — Но… — Саске ошеломленно смотрит на него и не может поверить своим глазам, осматривает всех растерянно и не понимает, что происходит. — Я же видел. Дыру. Дыру. Дыру внутри видел. Большую, нет, огромную дыру. Клянусь, я видел. И то как грамотно Изуна, находясь в обличии его брата все это время, унизил его перед его тупоголовыми друзьями в тот день. Итачи был бы в бешенстве — но Итачи то время проводил в местах куда интереснее того дома. — Саске, извинись перед Обито. Даже извиниться заставили.        — Мне до сих пор интересно, — Обито исследует пальцами свою собственную дыру в грудине, переводит взгляд на Саске, — как ты смог ее увидеть? — он перемещается к Саске ближе и опускается на койку. Его мышцы рук напряглись — Обито нависает над Саске и рассматривает его мокрый лоб. — У тебя настолько хорошее зрение? — он усмехается собственным мыслям. — По наследству передалось видеть всякое? Или же… Ты смог увидеть мою дыру потому что, по сути, — пальцы Обито перемещаются со своей грудной клетки на грудную клетку Саске.       — Потому что у тебя за всю жизнь разрослась такая же? У меня была на то весомая причина задолго до настоящей дыры.

***

      — Как ты себя чувствуешь? Наруто переводит затуманенный взгляд в сторону голоса девушки, красивой девушки — она, помнится, тогда провела с ним столько дней, а может, и часов, пытаясь залатать его — но первое время сквозь рвоту, тошноту и ненормальную головную боль в районе затылка, он видит лишь смазанную картинку.       — Меня зовут Конан, — она улыбается ему, гладит своими холодными пальцами взмокший его лоб. — Просто Конан, ты можешь произнести мое имя? Смотри на меня, не теряй главное, пожалуйста… Сознание. Узумаки со стоном открывает свои глаза в больнице в настоящем времени — не помнит, как сюда попал, не помнит, что случилось. Тошнит, все тело горит, и очень хочется…        — Пить. — С мольбой стонет Наруто, лежа перед Конан. — Дай мне, пожалуйста, воды… Я ужасно хочу… Пить.        — Конан, ему нельзя давать много жидкости — я надеюсь, ты помнишь! — напоминает голос где-то за спиной девушки. — При открытой ране он так помрет, если станет воду глотать жадно! — Изуна нависает над Конан и Наруто в прострации переводит взгляд на стоящего юношу рядом с ней. Конан с сочувствием смотрит на юношу и, коротко кивая, отходит, чтобы принести очередной отвар. Им дано было указание — поить юношу только кровью — даже несмотря на его требования воды, мольбы или угрозы — ему нельзя пить воду — им нужно дождаться Тобирамы и следовать инструкции в случае такой ситуации, которая была продумана уже заранее. Тобирама никогда не бросит этого паренька, потому что не может бросить…        — Вот вода. — Изуна осторожно подносит стакан с кровью прямо к губам Наруто, от чего тот кривится, видимо от запаха, снова выгибается в ногах от боли и начинает странно мычать. — Тебе надо выпить это, Наруто, пожалуйста… Ее надо выпить срочно, пока она не стухнет, тебе обязательно пить ее свежей, ты умрешь, если не будешь ее пить. Already had my life turned upside down I ride a downward spiral round and round Наруто смаргивает и смотрит на Изуну, будто узнает его, начинает громко кричать — от чего рана на его коже натягивается и снова начинает кровоточить.       <i> — Саске? — он дергается и сразу запинается. — Саске! — тянет руку к Изуне. — Саске… Саске! САСКЕ! Это ты? Ты в по…        — Он бредит, — шепчет брат Мадары Конан на ухо, — не различает нас. Ему нельзя так надрываться! Нельзя! — пытаются оба прижать Наруто своим весом обратно к кровати — та скрипит и Наруто снова срывается на неразборчивый крик.        — Какаши с братом Саске? — тихо спрашивает Конан, смотря на то, как Наруто снова начинает задыхаться от жара и пытается мотаться на простынях из стороны в сторону.        — Да. Мы скоро поменяемся — его брат моя проблема и только моя. — Изуна отвечает нейтрально, от чего девушка без вопросов кивает ему. — Мадара скоро прибудет?        — Надеюсь, зная моего брата, он любит изводить выбранный объект и проверять его на прочность, — Изуна кривится от понимания истины, — Саске к тому времени подохнуть может, пока он придёт. Хотя… — он пытается отогнать свои мысли в сторону. — Мне всегда было сложно понять, что у Мадары на уме — как и зачем он это делает, но я прекрасно понимаю — что у каждого его действия есть четко поставленное время и дата. Тобирама их оставил буквально ненадолго — уже начались проблемы. Почему он всегда был таким упертым, настойчивым и никого не слушал? Тобирама не далеко от Мадары ушел. Сразу видно — пара.        — Изуна, посиди с ним, пожалуйста, — Конан приносит отвар и две склянки, — мне надо возвращаться к двум девушкам, Рин почти реанимировала светловолосую, а вот вторая… Она…Девушка по имени Карин оказывается была хронически больна в области матки — эти врачи ее не долечили когда-то, у нее разрыв яичников был при изнасиловании. — Конан хмуро продолжает, — и теперь она умирает от кровопотери у меня на кушетке. Ее организм мою кровь не принимает. Мы переливание делаем из всего что есть — у нее резус фактор другой.        — Иди, сам справлюсь! — делает заключение Изуна и Конан с одного шага исчезает из помещения. Наруто смаргивает от того, что понимает — он видит галлюцинации — не могут люди растворяться в воздухе.        — Саске! Ты обижен на меня? Ты до сих пор злишься? Я просто…я не хотел так. <i>Пожалуйста, не уходи от меня — я умоляю.       — Все хорошо, — Изуна наконец полностью переключает свое внимание на Узумаки, — наклоняется к нему ближе, целует в лоб и продолжает, — я рядом с тобой и совершенно не обижен на тебя. Наруто всхлипывает и глупо ему улыбается — он так счастлив слышать это. Он действительно так сильно Саске любит — удивительно, как они похожи.        — Саске, я обязательно вытащу нас отсюда. — Наруто продолжает бредить, цепляется за локти Изуны своими пальцами и снова пытается подняться. Изуна лишь молча снова протягивает ему стакан с кровью и Наруто нехотя делает пару глотков, кашляет, сплевывает и Изуна обреченно выдыхает. — На вкус как кровь, — смеется Наруто, — кажется, я сильно ударился головой…вода на вкус вязкая. Саске! Но это ничего — это пройдет! Саске, ты как себя чувствуешь? Как твоя рука? Она на месте? А… Прости… Я обязательно что-то придумаю. Изуна молча слушает попытки Наруто сохранить трезвый рассудок, с сожалением отводит взгляд в сторону. Он понял, почему Тобирама выбрал его — он правда… Ну надо же.       — Я скоро встану, и мы обязательно с тобой сбежим. Ты веришь мне? Саске, я никогда тебя не брошу! Я не оставлю тебя тут одного! Ты слышишь меня? Я обещал тебе — что если сдохнешь ты — сдохну и я. Я тебя не отпущу. Помнишь? Я сказал тебе это когда-то. Я не шутил, я правда пойду за тобой — куда угодно. Я никогда не заберу свои слова назад. Изуна замирает. Этот парень — он чокнутый. Он такой же, как. Странное чувство сдавило всю грудную клетку — он так напоминает ему его брата.        — Только… Саске... Наруто старается улыбнуться и снова его выворачивает наизнанку, Изуна краем глаза заметил — рана немного затягивается — пошел процесс регенерации, организм к такой нагрузке не привык — рвать будет каждый раз.        — Я верю тебе. Просто — пей. — Изуна снова протягивает стакан и Наруто, смотря на него с мольбой, нехотя отпивает снова и сглатывает с явным отвращением на лице.       — Нам надо Сая вытащить…я знаю, что вы не ладите — но он мой лучший друг, Саске — я обязан вернуться в дом и забрать его отсюда — я обещал ему. Я дал слово — он порой, конечно, ведет себя как мудак, но… Саске, я…так люблю этого придурка, ты знаешь. Он мне как родной брат. But I keep flying, I keep fighting You won't ever bring me down, down, down, down, down! Он напоминает ему Тобираму. Они слишком похожи. Изуна отдернулся от него — словно его ударило током или он обжегся. Как это возможно вообще? Тобирама что, правда тогда сделал это, и…        — Менма.        — Пожалуйста, выпей до дна. Только так мы сможем помочь Саю. Хорошо? Главное выпей до дна. — Изуна аккуратно поднимает голову Наруто рукой и подносит стакан к его губам, — это лекарство, тебе скоро полегчает. Наруто покорно допивает, закрывает глаза во время питья и его губы и подбородок отныне окрашены в темно красный. Он снова ловит рвотный позыв и Изуна автоматически поднимает его выше — главное, чтобы это не вышло — оно скоро должно подействовать. Наруто продолжает нести свою чепуху спустя паузу, Изуна пристально следит за его телом.        — Саске…мой брат…ты видел этого идиота? Он же…не справится без меня сам и…ты знаешь, мне иногда кажется младший не я — а он… — Наруто резко вскрикивает от острой боли и начинает громко стонать. Изуна лишь грубо фиксирует его тело в кровати и наблюдает за тем, как кожа на его животе начинает вздуваться, после опускается, и тонкая линия распространяется во все стороны, становится похожая на какое-то насекомое — которое теперь ползет под его кожей прямиком к ране. Тобирама любил извращенно относится ко всему — это не исключение. Интересно — что он придумал на этот раз? Паука или что похуже? Да какая, впрочем, разница — главное, чтобы помогло.        — Теперь тебе надо отдохнуть, поспать, я посижу рядом пока ты не уснешь.</i>        — Мне страшно уснуть!— смеется от своих же слов Наруто, он немного обмяк. — Мне кажется, если я усну — я больше не проснусь в этом чертовом месте. И никому не смогу помочь — не увижу больше.       — Все будет хорошо, Наруто, просто немного поспи. И как проснешься — тебе станет намного лучше . Ты проснешься новым человеком. Проснешься собой. Будешь медленно становиться собой. Все мы через это проходили — ты следующий. Это не страшно — просто непривычно. Наруто отпивает воды, стоящей на тумбе, и понимает — спал долго. Интересно — сколько? Пару дней? Смотрит в сторону двери палаты. Снова снилось всякое. Он автоматически проводит своей ладонью по своему животу и груди — все в порядке, воспоминания порой приобретают слишком натуральную форму во снах. Это еще не самый неприятный его кошмар — чем дольше он спит, тем глубже его сознание перемещается в самые ужасные места воспоминаний. И тем труднее каждый раз проснуться. Потому что каждый раз труднее всего определить — где твои кошмары, а где…</i>        — Что скажешь? — слышит голос со стороны, Наруто давно перестал переводить голос в сторону звука — потому что прекрасно понимал, что там никого нет. Говорят в нем самом, и этот голос не спутать ни с чем.        — Недоработанная. Так можно и сдохнуть. В который раз, — иронично отвечает Узумаки, смотря в окно — зима. Красиво.       <i>— Нельзя. Ты недооцениваешь меня, — голос Тобирамы звучит раздраженно.        — Может, я недооцениваю себя? — Наруто поднимается с кровати и наконец ловит новый приступ головокружения. — Господи. Да что за дрянь вы запихнули в это дерьмо? <i>Тобирама засмеялся:        — Данзо что-то туда добавил лично свое.        — Вот пусть Данзо в следующий раз и принимает это лично сам, — Наруто шикает. — Придурок блядь.       — Ты это лично можешь ему сказать через минут сорок пять… Он тебя как раз решил навестить. — Тобирама затихает.       — C радостью! — Наруто опускается снова на кровать и нажимает кнопку. Где там эти врачи или медсестра? Оставили пациента одного и не идут никак — беспредел. Медсестра входит ровно через пять минут в его палату, Наруто улыбается ей лучезарно — видит, как та бледнеет от совершенно свежего вида пациента, который пару дней лежал под вентиляцией легких и был без сознания.        — Добрый день, девушка. Я очнулся — мне уже можно собирать свои вещи и возвращаться в камеру? Меня там мой жених ждет… Он очень ревнивый и нервный, и сами понимаете, что.        — В палату двадцать три врача, — она нажимает на рацию и Наруто с выдохом обреченности понимает — сейчас начнется. Надо было просто так свалить — но нельзя же. You won't ever bring me down, down, down, down, down! You won't ever bring me

***

Саске не приходил все еще в сознание полностью. Обито же отныне просто сидел с ним часами и в какой-то момент настолько заскучал, наблюдая за жизненными показателями парня, что решил с ним поделиться своей историей.        — Я знаю, что ты меня слышишь. — Обито в очередной раз фиксирует пульс и давление рукой. — Я думаю тебе будет интересно понять, что вообще здесь происходит. Кто мы такие, и понять одну простую истину — не тебе одному было плохо в этой жизни — бывают вещи и похуже. Но именно от того, что ты такой же, как и мы, я считаю нужным тебе рассказать всю предысторию. И я надеюсь, ты поймешь наконец — что мы все — твои родственники — искренне хотим помочь тебе и вернуть себя в… …настоящую семью. Свою семью. Семья — это важно, Саске. Настоящая семья тебя никогда не предаст, не бросит и всегда поможет тебе. Конечно, хотелось бы наше знакомство с тобой сделать немного иным — но тебя так долго прятали от нас, что у нас попросту не осталось никакого другого выхода — как устроить для тебя лично такое вот представление. Соглашусь — это было немного чересчур, но ты слишком упертый. Ты все еще ничего не видишь и не слышишь, что должен видеть и слышать. Может быть, ты просто не хочешь? Ты нужен нам — нам нужно, чтобы ты вернулся ДОМОЙ и принял себя таким, какой ты есть, и понял наконец — что ты и КТО ты на самом деле. Я понимаю — твоя психика вряд ли готова все принять и понять, но я хочу просто… — Обито надавливает своими пальцами на лоб Саске, — чтобы ты перестал упираться уже… — он раздраженно убирает руку, — твой мозг запутался в том — что реально и нет. Что правда и что нет. Ты потерялся. Мадара тоже хочет — он вообще истосковался. Ты знаешь, мне тебя не хватает очень. Я даже скучаю по той части в тебе, которая там заперта. И меня раздражает знаешь что? Что ты ни черта не помнишь. Без тебя тяжеловато немного. Ты знаешь… С момента как Обито оказался в детдоме — лучшим другом для него стал Какаши. Он и сам не заметил, как именно так получилось. Просто так вышло. Они жили в одной комнате месяцами, а после годами. Буквально сразу в голову детей вбивали несколько правил или же истин: 1) Между кланом господина Буцумы и каким-то там еще идет война — за территорию особняка выходить нельзя. 2) Эти люди, с которыми ведется война уже которое десятилетие, — самые ужасные на свете тираны, которых нужно искоренить. Они не знают пощады, ведут себя как животные и не имеют никаких моральных принципов. 3) Каждый юноша, взращённый в этом детском доме, обязан пройти специальную подготовку, и в случае надобности присоединиться к команде разведки или же вояк. До определённого возраста детей максимально ограждали от этой информации — и что самое забавное, никто так никогда и не сказал: с кем идет война, где она идет и по какой причине. Это пока Обито с Какаши и Рин не касалось никак. Лишь Конан как ученица главной медсестры периодически помогала вернувшимся пострадавшим в медицинском госпитале, который Буцума отстроил рядом с лесом. Рин стала его лучшей подругой — трое лучших друзей. Не разлей вода. Он искренне наслаждался общением и присутствием этой девушки. Рин всегда была очень милой, улыбчивой и внимательно слушала их обоих, когда парни в очередной раз из-за какой-то глупости повздорили. Она всегда их и мирила, порой бесилась, и тогда уже и Какаши, и Обито с виноватым видом стояли и смотрели в пол после очередной потасовки друг между другом, пока девушка переходила на повышенные тона и высказывала им обоим все, что о их поведении думает. Рин была тем самым балансом в их отношениях — здравым смыслом. Женщина могла по-другому посмотреть на их мужские отношения и дать дельные советы. Именно благодаря Рин — Обито начал сам выговаривать Какаши свои обиды или недовольства первым, что стоило ему, конечно, огромных усилий и пересмотра своих внутренних ценностей, чтобы хотя бы первому открыть рот и не обижаться подолгу. Обито стал замечал, как другие дети, с того момента как ему исполнилось двенадцать, стали смотреть косо на него, особенно пацаны — ведь по сути, как ему объяснила в один вечер, Какаши был любимчиком детского дома Буцумы, с того момента как он тут появился, он в виду своего характера стал заводилой и другом всем. Другие дети слушались, постоянно звали играть с собой или позаниматься вместе с ними. Просто Какаши, видимо, обладал природным очарованием. И это было правдой. Он практически никогда не видел, чтобы Какаши был зол, или обижен на кого-то, иногда Обито казалось, что за маской добродушия — Какаши искренне безразлично на всех здесь, ведь он относился по сути ко всем одинаково — никого не выделял для себя. Это задевало, вызывало ревность и раздражение. Обито много лет ломал голову над тем — как же понять, что Какаши ставит его с Рин выше других — и в итоге это случилось незапланированно — даже можно сказать, случайно. Обито был очень эмоциональным, со временем проявлялся истинный эгоистичный характер. Он был собственником уже тогда. Сейчас Обито вспоминает это с ухмылкой — некоторые вещи в нас никак не выкроить, так и нет нужды. Какаши наоборот — спокойным, рассудительным и сдержанным. И дико бесил этим Обито. Обито в укор всегда говорил своему лучшему другу:       — Ты эмоциональный инвалид, тебе не понять. Если меня что-то раздражает об этом узнают все, если меня человек выбесил — я дам в морду. Ты же какой-то, я не знаю даже.        — Ты слишком эмоциональный, — Какаши всегда смеется, — ты тайфун эмоций, а я — штиль, от того у нас гармония.        — До первой драки, пока ты меня не выбесишь! — рявкает Обито, пихая Какаши в плечо в коридоре.       — Драку начинаешь всегда ты, и каждый раз думаешь, что сильнее меня, но это не так, — подмечает Какаши с грустными нотами в голосе. — Я порой не понимаю, что именно служит причиной такой реакции. Я ведь ничего такого не делаю и не говорю тебе!        — Вот именно, Какаши! — срывается на крик Обито, — ты практически постоянно молчишь, и я понятия не имею, что у тебя в голове происходит! Больше всего я хочу знать о чем ты думаешь, только так мне будет по-настоящему спокойно! Только так я буду знать — что ты ко мне чувствуешь, чувствуешь ли еще, и точно буду уверен в том, что ты не бросишь меня!        — Но я, — Какаши запинается тогда, смотря с непониманием на Обито, — я никуда не уйду! Откуда у тебя таки мысли? Ты же знаешь, как ты мне дорог и важен! Ты и Рин — мои любимые люди, единственные на всем этом свете! Да, только я тебе не верю. Я не чувствую от тебя того же самого — и меня это раздражает каждый раз, когда я на тебя смотрю! А смотрю я на тебя все время. И ни хрена не вижу, кроме того, что ты… Какаши был красивым — Обито понял это, когда его друг, после перенесенной болезни, наконец снял тряпочную-медицинскую маску. Он практически всегда улыбался другим, и в то же время обладал какой-то несвойственной для его возраста мудростью. Улаживал любые конфликты словами. К примеру, когда Обито впервые подрался с парнем во дворе во время занятий по конному спорту, именно Какаши был первым человеком, который их разнимал, и даже повернул ситуацию так, что перед Обито извинились первым. Какаши в переходном возрасте стал еще красивее, поэтому Обито часто испытывал то ли зависть к его внешности, то ли злость от того, что он до него искренне не дотягивает. Обито стал комплексовать и беситься по этому поводу тоже. Какаши был лучше — он не дотягивал никак. Сейчас на теле Обито с выдохом перекатываются двенадцать кубиков пресса. Лишь мышцы, шрамы на теле и дыра в груди. Стильные и прокаченные ноги спрятаны под черными брюками для тренировки. Его сильные руки блестят каплями пота, и он подносит свою ладонь к глазам, растирает их. Знал бы Какаши тогда, что именно эти руки будут сжимать его шею, когда Обито будет с порывом страсти трахать его у стены или на полу — вот бы удивился. Обито наслаждался этим каждый раз — полным обладанием своего любимого человека, которым так хотел полностью обладать. Он стал сильнее Какаши, быстрее и жестче. Но никогда не причинял ему вреда — он был его парой, с того момента как полюбил — ни разу не разлюбил. Просто потому что выбрал именно его. Его и Рин. Выбрал еще тогда и понятия не имел, во что это выльется в один день. Благодаря Мадаре и своей родословной — Учихи имеют огромный потенциал, если его направить в нужное русло. Они могут или уничтожить всех своей эмоциональностью, если та по тем или иным причинам вышла наружу — задушить, или же добить и вывернуть наизнанку. У них в роду нет понятия — баланс. У них в крови есть понятие — все или ничего. И это не исправить никак. Учихи или сильно любят, оберегают с трепетом и верностью, или сильно ненавидят и уничтожают — другого не дано. Порой он слышал в свой адрес, что у него нет сердца — он был слишком жестоким для всех в их семье — лишь Мадара понимал его полностью и признавал, что это не так. Хуже шагать есть куда… Мадара всегда его принимал таким, какой он есть, и направлял в нужном направлении, в случае надобности. Особенно с того самого дня — когда спас. Но тем не менее. Обито стал грубым, артистичным, язвительным, практически всегда играл какую-то роль, примеряя маски на себя, и часто любил устраивать эксперименты над другими людьми — не с целью навредить, а с целью достучаться. Бесили его тупые люди. Да, его тяжелый характер становился еще тяжелее с годами, эмоциональность отныне скрывалась за маской спокойствия — и выходила наружу лишь когда он ее выпускал. Помнится, первое время с Какаши у них были большие проблемы из-за этого. Ведь когда Обито по-настоящему умер и переродился, он впервые услышал от Какаши фразу:        — Ты эмоциональный инвалид, я больше не узнаю тебя, ты пугаешь меня. Я не понимаю ни о чем ты думаешь, ни что ты ко мне чувствуешь. Обито! И почему-то Обито тогда впервые не сдержался и со спокойной улыбкой ответил:        — Теперь ты оказался в моей шкуре, то же самое я ощущал по отношению к тебе годами. Нравится? Они тогда чуть не развелись — это было тяжелое время. Тогда в тюрьме — для них обоих. Дело было совершенно не в заключении — не в последствиях — на это было насрать. Дело было в их личных отношениях в одной камере, и тем более в раздельных. Какаши не мог после всего принять Обито таким теперь и поверить на слово — что это и есть Обито. Он в нем Обито не видел. Лишь когда Обито сделал то, что сделал в итоге — у Какаши отпали все сомнения, что перед ним Обито, просто немного другой. Зрение Учихи до сих пор оставалось таким же — хреновым, а глаза болели адски даже после смерти. Это была генетическая особенность Учих — от которой даже смерть его не избавила. Мадара как-то пошутил на эту тему:        — Это от того видимо, что мы лучше других видим настоящую натуру людей — особенно дерьмовую, за все надо платить. В 13 лет Обито подметил, что фигура Какаши намного лучше, чем у него. И вместо того, чтобы по привычке, как в детстве, уходить в свои мысли и гнобить себя за это — попросту начал заниматься спортом, как умалишённый. Какаши просыпался и смотрел на соседнюю кровать в пять утра — Обито уже не было, Обито и зимой, и летом, и в межсезонье занимался спортом во дворе детского дома. Таскал бутылки и привязывал их к ногам как утяжелители, бегал в лесу у особняка, и каждый раз остановившись от сбившегося дыхания — шипел от злости на самого себя. Порой орал посреди леса и бежал дальше. Пока не падал у тропы. Однажды упал так зимой, пролежал без сознания пару часов, пока его не нашел Какаши с ребятами, проснулся в доме уже. Три дня температурил и вскоре встал на ноги — на что грубо отпихнул Какаши с его аптечкой, шикнул и обнаженный по пояс поплелся к девочкам, так и сидя напротив Конан молча терпел, пока уставшая медсестра и ее ученица Рин — растирали его тело спиртовым раствором и сбивали тряпками температуру… Выбесило даже не то, что оказался тут — а что организм от изнеможения сдал. Проигнорировав все нравоучения, грубо отпихнул рукой Рин в сторону, смотря на нее волком из-под отросших волос до плеч и хмуро направился в свою комнату. Проспал еще двое суток. А как поправился, получил нагоняй от Буцумы — его выпороли за такое поведение. Даже это не остановило — он терпел порку с сжатыми зубами, пока Буцума, сидя напротив, наблюдал за процессом с особым вниманием. Обито звука не издал, лишь выгибался от боли и считал про себя:       — один       — три       — семь       — двадцать       — пятьдесят       — Достаточно с него! У него на спине скоро живого места не останется! Думаю, он усвоил рукой о послушании и правилах нашего дома! В наказание за это невыносимое поведение — Обито теперь будет записан в волонтеры нашего военного фронта — ему стукнет 16 лет и он пойдет в первую разведку! Обито лишь глянул на Буцуму с презрением, полуобнаженный хромал до выходной двери, сам не осознавая, как сказал старику:        — Неудивительно, что ваш младший сын от вас сбежал и умер, я бы от такого отца бы тоже бы сбежал, как только бы выдалась такая возможность. Лучше сдохнуть, чем жить так. Я его прекрасно понимаю — толковый был мужик! Царство ему небесное! И хлопнул дверью. Тема Тобирамы никогда не поднималась в этом доме — лишь в день поминок и похода всем домом на кладбище. Лишь от Данзо в первые годы он слышал что-то… о таком человеке как Тобирама Сенджу. Пока Данзо и сам не исчез и больше ни разу не появлялся в их доме… Обито видел его фотографии и портреты каждый день в холле… Или слышал о нем, от его старшего брата Хаширамы — когда тот напивался и начинал рассказывать о нем за общим столом. Но в принципе имя Тобирамы произносилось в этом доме крайне редко. Обито, сам того не понимая, в тот день подписал себе смертный приговор — он задел Буцуму за самое слабое, больное и уязвленное место. Он упомянул Тобираму. На что не имел никакого права в этом доме вообще. И Обито все больше сомневался в правдивости теории касаемо того, что же с Тобирамой случилось на самом деле. Но туда не лез, просто как факт держал это в своей голове и часто обсуждал с Какаши или Рин различные догадки по поводу этой загадочной фигуры. Изо дня в день он задавался вопросом во время подготовки детей: к чему их готовят, и кто эти люди. Не было ни одной фотографии, хотя бы подтверждающей наличие этих «ужасных» людей в принципе. И он начал искать сам. Не мог с открытым ртом слушать очередные лекции о том, как нужно кого-то там в случае надобности убить — если совершенно не понимаешь, что это за люди такие и почему у этих людей такие принципы и реакция на семью Буцумы. — Что-то я засиделся с тобой, Саске. — Обито только сейчас осознал, что пробыл рядом с пацаном около часа и наконец одернул себя, — ты все еще упираешься и никак не хочешь давать признаки жизни и тем самым меня раздражаешь еще больше.

***

***

Вспышки света перед глазами, обрывки фраз доносились до ее сознания каким-то сумбурным потоком.       — КАРИН! ПОМОГИ! КАРИН! — она задыхается с криком и ползет в сторону подсвечника. Резко вскрикивает от ужасной боли — ей вывернули лодыжку. — СУКА!       — Отъебись ты от меня! Отъебись, кусок дерьма! Это же было на самом деле…или…       — Пожалуйста, кто-нибудь… прошу, помогите мне, — она скулит. — Помогите мне, помогите Карин. Я все отдам. Только помогите мне спасти ее… Мне надо доползти, мне надо… Я… — ее голос превратился в свист, легкие начали кровоточить изнутри еще больше. Она срыгивает сгустки крови и понимает, что так и не доползла до крыльца. — Я не могу больше. — Мысль приходит спокойным голосом в ее голове. Оценочным, холодным и нейтральным. — Я умираю. Я сейчас умру на этом ебанном крыльце, захлебнувшись в собственной крови, твою ты мать. Она помнит как упала с этажа того дома…как сломались ее ребра… Какая адская боль стрелой прошла по всему позвоночнику до кончиков пальцев.Она помнит кого-то похожего на Саске в ту ночь… А потом она звала на помощь…кого-то… И это что-то пришло.       — Отлично, мы заключили договор. — Рин отпускает ее кость. Ино ошарашенно смотрит на свою неестественно выгнувшуюся руку, и резко с хрустом вставившуюся обратно. — Это будет неприятно. — Она открывает свою пасть, у нее изо рта торчат клыки, прокусывает свою руку. Отрывает кусок, Ино смотрит дрожа на все это, понимая, что точно свихнулась. Это что-то было похоже на женщину…       — Тебе надо съесть это. Ино ошарашенно мотает головой и дергается, пытается вырваться, отползти в сторону, но не может.        — Я… Я не буду есть. Это же… — она пытается подавить истерический смех. — Это твоя рука. Она же… Эта женщина говорила ей странные вещи…       — Поверь, после тебе это покажется лишь шалостью, — Рин выдыхает, — ешь. Лучше ешь, пока я буду откусывать кусок от тебя.       — Что? — Ино хватает трясущимися руками кусок человеческого мяса с кожей. Эта женщина заставила ее съесть кусок своей…руки?        — Запихни в рот, сейчас будет очень больно. Лучше используй как кляп. Я предупредила. Если хочешь жить — ешь. — Рин подносит руку Ино к своему рту и Ино успевает только запихнуть в рот кусок плоти девушки. Переборов рвотный рефлект и слезы, как дергается, выгибается и, глотая субстанцию, бьется в агонии от того что, что от нее только что откусили кусок кожи с мясом на руке. Эта женщина откусила кусок от нее самой Она попросту потеряла сознание от боли. Нет, это не может быть правдой — наверное, она просто упала с лестницы и сейчас лежит в кровати дома… Ее нашла Карин… Видимо, она потеряла сознание или что-то типа того. — Да, — Рин выдыхает и вытирает губы ладонью. Поднимает тело девушки на руки легко, будто та не весила ничего, и смотрит вдаль. — Тебе лучше и правда поспать. На трезвую голову или в сознании это выдержали только трое, и все мужчины. Я — нет. — Она делает шаг и пропадает. Листья шелохнулись.       — ПРОСНИСЬ, ИНО! ВСТАВАЙ!!! Ино нехотя открывает свои глаза от громкого крика. Слишком ярко — яркий свет сразу же бьет в глаза — кривится. В помещении где она очнулась висят несколько неоновых ламп на потолке, одна с периодичностью мигает. Ино резко поднимается — сразу же охает от боли и хватается за плечо. Лежала она все время на кушетке, накинутая белой простыней. Плечо будто сломано до сих пор — искры от боли перед глазами витают. Пытается размять ноющее плечо — разглядеть хоть что-то из-за странной мигрени. Секции с медикаментами стоят у стены, стол там же, старое сиденье у кушетки, на тумбочках лежат шприцы и лекарства, это что…подвал? Больница? Это точно не палата. Тут холодно. Чертовски холодно. Холодно как в морге.        — Где я? — она ошарашенно рассматривает серо-белые стены из бетона вокруг себя, с потолка капает какая-то вода — только что капля опустилась на ее щеку, и девушка от испуга вскрикнула — резко стерла ее ладонью руки. — Это просто вода… — пытается не дрожать всем телом, то ли от холода, то ли от страха. — Где я вообще нахожусь? — она медленно опускает свои ноги на ледяной, кафельный пол и резко отдергивает их снова к себе — даже наступить на поверхность не очень приятно. Пол стерильно чистый — блестит. Почему тут так холодно? Температура в помещении, по ощущениям, равна нулю. Она пыталась согреть дыханием свои ладони — изо рта идет пар. Первое, что замечает в отражении стекла шкафа, — все ее тело перебинтовано какими-то странными бинтами, от груди, начиная с плеча левой руки, и заканчивая правой ногой. Если бы она сейчас увидела свое отражение в зеркале — сравнила бы себя с мумиями. Голова перебинтована тоже — срывает лоскуты и пытается размотать свою голову. В некоторых местах бинт напрочь пропитан кровью и спиртом — запах ощущается сразу же… Встает, пошатывается и сразу падает на пол — разбивает колени и вскрикивает. Какая-то странная слабость во всем теле, будто она разучилась ходить? Нет ощущения сломанных костей — просто странная слабость и отсутствие тонуса в теле. А еще ее резко стало тошнить. Она только сейчас понимает — ее волосы не падают на лицо — дергает пальцами в сторону макушки — волосы у нее стали короткими — едва достигают ушей, торчат кусками. Какая сука обрезала ей волосы?        — Дерьмо. — Ино поднимается с пола, пытается найти опору тела на ощупь, рука с кафельной стены почти соскальзывает, второе что она ощущает резко — запахи стали каким-то слишком навязчивыми. Хлоркой воняет. Она не помнит, чтобы так сильно в своей жизни ощущала запахи — обоняние было не ее сильной стороной, и чтобы от запахов начинала настолько сильно кружиться голова. Пытается дойти, пошатываясь, до открытой двери, за ней огромный коридор такого же серо-белого фона. Никого. Это точно больница. Только почему тут нет людей, и почему она очнулась будто в помещении для персонала или что-то вроде того.        — Есть тут кто? Эй?! — громко кричит, эхо разносится по длинному коридору — в ответ тишина. — Чертовщина какая-то… — хмурится, делает босиком пару шагов и понимает — только что она наступила на какие-то стружки, камни и вроде стекло. Смотрит завороженно на свои ступни. — Что за…откуда в больнице разбитое стекло лежит, — начинает медленно течь кровь. Она только что поранила от невнимательности правую ступню, но никакой боли ей это совершенно не принесло… — Хрень?! Тут вообще есть хоть кто-нибудь живой? Идет дальше, оставляя за собой следы крови на чистом полу. Доходит до очередного проема — та же картина, одни шкафы, кушетки и медикаменты. Сглатывает, идет дальше по коридору, пока не доходит до выхода, неоновая надпись — вход от чего-то кажется слишком ярким. Толкает дверь и замирает.        — Я… — Ино бледнеет, делает шаг внутрь помещения, проходит дальше и осматривает странные встроенные алюминевые шкафы в стенах с номерами, — что это?.. — Чем дольше разглядывает эти шкафы, тем сильнее меняется в лице до состояния настоящего ужаса и паники. — Я… Что ли… — доходит до стола посреди комнаты и наконец бледнеет еще сильнее от понимания, что перед ней лежит список с…именами, фамилиями и такими же номерами, которые… Оборачивается и в ужасе понимает…осознание приходит медленно, номера на этих отсеках… — Я в морге что ли? Какого хрена я делаю в ебанном морге? Это не смешно.

***

      — Она вся бледная и просто лежит в кровати в гостиной, я дала ей жаропонижающее, но лучше ей не становится. Когда нашла ее — она держала в руке бинт, я не знаю зачем, таблетки парацетамола и йод. Никаких ран на ней я не заметила. — Карин нервно курит. — Может бредила от жара. Она даже не просыпалась толком. Что-то простонала мне, когда я дала ей таблетку и снова уснула. У нее даже взгляд стеклянный. Нам нужна машина и ей надо в больницу, я не думаю, что это обычная простуда. Пожалуйста, приезжайте домой. Конец связи. Карин нажимает на кнопку отбоя и возвращается обратно к Ино. Девушка во сне дергается, стонет и переворачивается на другой бок, сжимает руками одеяло и сопит дальше. Карин трогает лоб — все еще горячий. Проводит рукой по ее руке, сжимает холодную ладонь и ложится рядом с ней. Смотрит на спящую девушку и гладит ее мокрый лоб, гладит волосы и молчит. Пытается разбудить — никакой реакции. Ино будто находится в коме — не рагирует ни на звук, ни на зов, ни на потряхивая. Это немного пугает. Карин проверяет ее дыхание — ровное, глубокое — она дышит.        — Они скоро вернутся домой и мы все дружно уедем, я обещаю. — Карин говорит тихо. Непонятно кому она говорит эти слова: Ино, или же себе, но это ее хоть немного успокаивает. Хочется в это искренне верить. Лежит так еще полчаса рядом, считая минуту за минутой, наблюдая за сном девушки, потом поднимается на кровать, хмуро смотря на спящую Ино.        — Почему ты не просыпаешься? ИНО?! — трясет ее за плечо, снова в ответ тишина. — Ино? Ты слышишь меня? ИНО! — пытается встряхнуть сильнее — девушка лишь хмурится во сне, и рука, которую Карин держала все время, грузно падает на кровать. Та закусывает губу и трогает лоб снова — горячий, надо как-то сбить температуру, нужно тряпку намочить холодную, приложить к коже — надо хоть как-то эту температуру сбить и пойти поискать может какие-то инъекции в аптечке — Итачи брал аптечку, она помнит.        — Я скоро вернусь, хорошо? Я быстро. Карин доходит до двери, бросает взгляд на тело девушки и удаляется в сторону второго этажа — аптечку Итачи держал у себя в комнате рядом с Саске, чтобы тот пил таблетки вовремя, значит, она осталась точно там. Спокойно идет по лестнице на второй этаж и как только в проеме поворачивает направо, не замечает, как Ино стоит на первом этаже у лестницы, и с ничего не выражающим выражением лица смотрит ей в спину.        — Аптечка…куда ты мог ее засунуть? — рассматривает сумки Саске и Итачи. Странно, что Итачи до сих пор не вернулся. Странно, что вообще никто до сих пор не вернулся в этот гребанный дом — а Наруто и Саске до сих пор не вышли из подвала. Может они вышли с другой стороны? Может они встретили всех и наконец-то едут домой? Но Сай бы сказал точно. Она находит какие-то тюбики в аптечке брата Саске, пару шприцов и хватая тряпку направляется в сторону ванны на втором этаже, чтобы смочить кусок ткани. Дует сквозняк. Девушка хмурится, почему тут так холодно на втором этаже, когда она закрывала окна? Хочет пойти посмотреть, но вспоминая сразу об Ино — откладывает это на потом. Сначала смочить тряпку надо и сбить жар… Ждет пока сольется застоявшаяся, и наконец мочит тряпку, выжимает ее, разворачивается и…       — БЛЯДЬ! — вскрикивает от сильного испуга. — ИТАЧИ?! Она не слышала, как он поднимался по лестнице и как он…        — Что ты делаешь? — брат Саске стоит как ни в чем не бывало в проеме двери, смотря на руки девушки с совершенно невозмутимым видом.       — Где блядь тебя носило?! Когда ты…где ты вообще был?! — Карин переходит на раздраженный крик.       — Почему Ино без сознания лежит на первом этаже? — бровь Итачи ползет вверх и интонация голоса звучит странно, но… — Я только вернулся, понял, что никого нет кроме нее, и пошел на второй этаж. — Что случилось? Где все?        — Я не знаю! — гаркает Карин, — я не понимаю, что тут вообще происходит… Ребята поехали искать остальных… И… Ты вообще где был? Вечно тебя где-то носит! В общем, давай мы сначала поможем Ино, и я все расска… — она резко делает шаг в сторону выхода, чтобы спуститься вниз и обойти брата Саске, но тот грубо хватает ее за руку. Карин съежилась.       Где САСКЕ? — он смотрит на нее каким-то пустым и странным взглядом, отчего девушке становится максимально не по себе. — Он разве не с тобой и Наруто должен был быть? Разве он не вернулся домой?        — Я… — Карин краснеет от злости, — отпусти мою руку, ты мне больно делаешь. Нам надо помочь Ино и я все расскажу, пошли, — дергает рукой, Итачи продолжает все так же держать ее руку.        — Так где Саске и Наруто? — напрочь игнорируя слова Карин спрашивает снова — будто ничего из слов девушки он не услышал.        — Отпусти… — говорит Карин по слогам, — мою руку, — смотрит с прищуром в глаза напротив, — Итачи…мне больно! Итачи резко разжимает захват от пристального взгляда девушки, та смеряет недовольным взглядом и разворачивается к лестнице, чтобы спуститься вниз. Итачи следом. Делает первый шаг и снова слышит.        — Эй. Карин! Карин резко оборачивается, от того, что Итачи стоит сзади нее и непонимающе хлопая глазами, пытается понять — что опять ему надо? Итачи лишь расплывается в какой-то жутковатой усмешке, показывает куда-то за спину Карин пальцем…        — Кажется, ей уже гораздо лучше. Ино стоит прямо в проеме лестницы и смотрит на нее.        — Ино?! — она делает шаг, но не успевает сделать еще один, потому что ее грубо толкают со спины — Карин не удерживает равновесие и падает кубарем с лестницы к ногам Ино.        — К твоему сожалению, — заканчивает Итачи с усмешкой и спокойно спускается по лестнице, пока девушка со стонами пытается подняться, тянет руки к Ино, но та лишь смотрит на нее так же безразлично — хватает ее за волосы, рывком бьет головой о стену и Карин теряет сознание. Итачи хватает ее за руку и оба тянут тело девушки на выход из дома.        — Одну нашли. Где остальные? В подвале их нет — в округе тоже. Их надо найти, пока их не нашли чужие, — существо, которое выглядело как Итачи, резко видоизменяется и выходит из дома, пока существо, похожее на Ино, тащит тело Карин за собой.        — Думаю… — сухо произносит женщина в облике Ино, резко меняется во внешности и обретает свою, Мито еще сильнее сжимает волосы Карин, грубым рывком толкает дверь дома — … Мы уже опоздали. Пока у нас трое. ***       — Саске… Саске со стоном открывает свои глаза, лежит в какой-то комнате. Первое, что ощущает — сырость вокруг. Сырость витает в воздухе, сырость осела на лицо каплями. Его тело болит все, будто его запихнули в центрифугу и крутили там непрерывно — каждая кость отдает тянущей болью изнутри, как и мышца. То, где раньше находилась его рука и то ненормально пульсирует до сих пор, несмотря на то, что вероятно пока он спал — ему провели операцию — теперь он мог рассматривать в полупьяном состоянии лишь часть руки, которая у него осталась. Признать этот факт на трезвую голову стало видимо совсем невыносимо, и он прислушался к говорящему собеседнику. Они что-то говорят ему. Кто. С ним разговаривает? Кто-то где-то кричит, кажется. Или стонет. Или сопит, или смеется? Он пытался фокусировать взгляд, повернув голову вбок, увидеть источник голоса, но освещение было настолько скудным, что человек, сидящий в углу, полностью ушел в тень, оттого и слился с темнотой. Саске сморгнул и понял, что ловит настоящие вертолеты, скорее всего от того, чем его накачали — перевел взгляд на горящие свечи по всей комнате, которые хоть как-то помогали понять, где светло, а где нет. Яркие вспышки света бьют изнутри в закрытых глазах — или он все-таки их открыл? Не может понять. Он лежит или же сидит? Резкий гул в ушах снова отдал тошнотой, он задышал глубже. Надо просто правильно дышать.        — Ты сможешь дышать под землей, Саске?       — Тебя когда-нибудь пытались похоронить заживо, Саске? Нет? А мне кажется, да — всю твою жизнь заживо хоронили. Саске сжимается комком в стену и выгибается в пояснице от странного импульса, ловит пальцами оставшейся руки стену, лишь бы вывернуть ее наизнанку зачем-то, после резко отпускает и…       — Мальчик мой… — человек встает из тени и Саске резко замирает от того, что… — Тебе плохо, мой любимый? Открывает глаза — наконец-то его слух и зрение остановились на одном источнике. Наконец-то хоть какой-то фокус появился. Он не мог фокусироваться ни на чем часами. При любом движении глаз било током в тело или в голову изнутри. Отвратительное состояние. Ты вроде лежишь — но… в тоже время куда-то падаешь. Или не падаешь? Или не лежишь? хаха Он видит, как фигура выходит из тени, спокойно идет к нему и мужчина своей рукой аккуратно и педантично заправляется длинные и темные волосы за ухо худощавой рукой. Он выглядит как тогда — на переносице очки, цепкий взгляд светло-карих глаз, огонь свечей в которых отражается, играя желтым цветом. Его длинная болотного цвета рубашка расстегнута на верхние пуговицы, и на губах стоит та самая ледяная улыбка. Ногти на руках окрашены в темный. Смотря в глаза Саске его привычное выражения лица меняется — холод спадает, и Саске видит перед собой…       — В-вы?! — он вскрикнул от того, что был ошарашен. Кого угодно увидеть перед собой, но не… — Как вы? Откуда вы???       — Я так рад тебя видеть, мой любимый Саске, — мужчина присаживается на матрац к юноше и аккуратно, с нежностью, проводит своей ледяной ладонью по горящему и мокрому лбу Саске. — Как мы давно с тобой не виделись, преемник мой… Саске. Орочимару. Собственной персоной проводит рукой по лбу Саске и изучающее смотрит своему любимому ученику в глаза, измеряет его пульс на шее пальцами и хмурится.        — Мальчик мой, ты выглядишь неважно. Они тебя измучили, моего хорошего? У тебя жар, Саске. Что с твой рукой? Сынок. But I keep flying, I keep fighting You won't ever bring me down, down, down, down, down! Саске впал в ступор от радости и настоящего счастья, расплылся в улыбке, и поднявшись крепко обнял старика перед собой — не передать словами, насколько он был рад его увидеть. Именно его — как же он по нему скучал все эти годы — как же тосковал, когда Орочимару умер. Шумно почему-то…ярко слишком, хотя темно…от чего так шумно то? Он сглатывает — в горле пересохло. Сколько дней он не пил?       — Я носил ваш подарок все эти годы на шее, — Саске с придыханием произносит, — потом на руке и до сих пор сохранил его. Вы пришли ко мне…я понимаю, что брежу, что я так рад видеть вас. Мне очень вас не хватало, порой…я… — Саске ощущает, как Орочимару спокойно обнимает его со спины и прижимает ближе.       — Бредишь?       — Брежу?       — Бредит? Не могу понять точно, кто говорит сейчас, и с кем говорю я — но. Орочимару задумчиво отстраняется от своего любимого протеже и озадаченно наклоняет голову слегка вбок.        — Да, но это не важно — самое лучшее, что я мог видеть в бреду это — вы, — Саске наклоняет свою голову покорно и с подчинением, будто кланится и кивает еще раз. — Мне очень часто хотелось поговорить с вами и посоветоваться по поводу множества вещей. Но, к сожалению, по причине вашей смерти я уже не мог этого сделать. Мне искренне жаль, что я не присутствовал на вашей казни лично. Мне отправили ваше письмо — я получил не сразу. Я даже набил татуировку как у вас —две змеи — черную и белую мамбу. набил же? набивал? набью?        — Очень красивая. — Орочимару проводит своей ладонью по белой мамбе на теле Саске, — …тебе подходит. Давно набил? Почему на этом месте? Давно ли набил и почему на этом месте…когда же это было-то. Сейчас я вспомню, когда я…        — Не могу вспомнить. — Саске со стоном мотает головой. — Мне хотелось ее вырезать на своем теле раньше. Шрамирование сделать…вообще мне хотелось, чтобы вы сделали ее мне сами — знаете, как что-то что нас бы связывало. Боже, что я несу?

***

Саске спокойно идет по коридору и, доходя до общей ванны, снимает с себя всю одежду — жарко стало от поднявшейся температуры. На его груди до пупка красуются две змеи сплетенные вместе, головы смотрят друг на друга в области сердца — их хвосты заканчиваются у паха. Змеи переплетаются в комок. Он упирается руками о кафель и ступает под ледяную воду — та потоком остужает его тело — ему должно скоро стать намного холоднее. Он сжимает кожу на пупке пальцами до боли и со стоном растягивает ее слегка в сторону — сейчас точно полегчает. Точно станет лучше. Главное убрать ебанный жар. Он ему противопоказан ведь. Саске с раздражением рассматривает кусок кровоточащей кожи на плече — та почернела. …он начинает медленно в такие моменты гнить и сгорать изнутри. Если температура тела поднимается хотя бы до 36,6. Орочимару снова хмурится, качая головой, и парирует:       — Мальчик мой…ты не бредишь, — после паузы отвечает на полном серьезе Орочимару, — …я на самом деле сижу перед тобой, пришел к тебе наконец-то. Я хочу тебе помочь, ты так мучаешься. Но если бы твой друг не помог мне… у меня бы, к сожалению, никогда бы не вышло сделать этого. — Орочимару раздраженно шмыкает и улыбается слабо. — Пробраться к вам очень тяжело, без проводника никак не получается, а достучаться до тебя у меня за столько лет не вышло. Друг? У меня есть тут друг? Правда? Саске запнулся, сморгнул и попытался собрать мысли в кучу. Шумно. Почему в голове так стало шумно? Будто кто-то ему нашептывает какой-то неразборчивый язык параллельно с Орочимару в другое ухо.        — Я принес тебе подарок, мальчик мой. — Орочимару протягивает ему пару кожаных перчаток. — Я долго выбирал, какие именно тебе подойдут, и все-таки остановился на том, что из кожи питона тебе будут больше под стать. Но, — Орочимару сочувственно осматривает ампутированную конечность, — так как осталась всего лишь одна рука…то ха-ха ну да, одна       — То пока придется поносить тебе одну, ну пока. Давай надену — тебе нужно заботиться о своей коже. Дай мне руку, Саске. Вот, правильно, сожми мою. Шумно. Эти голоса — они орут. Они слишком давят сейчас на его голову. Пока рука не отрастет новая? Хаха. Ну да — рука. Руку же ампутировали ему.       — А тебе было больно, Саске?       — А на сколько сильно?       — Давай посчитаем от одного до десяти, насколько больно было ему.       — Так насколько сильно, Саске, тебе больно было?       — Насколько тебе больно сейчас? Саске резко вжимается в стену за собой. Орочимару надевает на его оставшуюся руку перчатку, отчего ему кажется, будто его пальцы проникают прямиком ему под кожу — становится больно и одновременно слишком приятно. До такой степени приятно, что хочется кончить в данной ситуации. Орочимару проводит своими ногтями по его коже — Саске рассматривает его пальцы в туманной дымке перед глазами. Пытается считать — один.        — Саске, мне кажется…тебе необходима моя помощь, — тихо произносит старик. — Я думаю, что. Раз.        — Мне… — Саске сжимает уши руками и мотает головой. Он пытается не смеяться, но почему- то очень хочется. — Орочимару, мне кажется, я… Два…       — Я кажется ра…       — От одного до десяти? один.        — От десяти до одного? один ноль…       — А убить тебе насколько хочется всех от одного до ста? СТО        — А себя Саске хочется убить? ТРИДЦАТЬ ever bring me down, down, down, down, down! down, down, down, down, down! down, down, down, down, down!       — А может, ты уже убил?       — Что ты думаешь на этот счет?       — О, надо же, ПРОГРЕСС!!! Вы видите?!       — Я так рад, Саске! А ты рад?       — За Саске я безумно рад! Он выздоравливает. САСКЕ ВЫЗДОРАВЛИВАЕТ       — Давайте поздравим нашего мальчика: он наконец-то пошел на поправку!       — САСКЕ у нас МОЛОДЕЦ! Шумно слишком. Слишком шумно настолько, что хочется…        — Шумно на сколько, Саске, от одного до десяти?       — СЕМЬ       — А Наруто?       — А Итачи?       — А Какаши с Обито тебе убить хочется Саске? — Можно нумерацию сделать? — Номер… А ты уверен, что они существуют на самом деле, Саске, и это не твой больной брат все сделал? Ты в этом точно уверен? ТОЧНО?       — Мне кажется, я расслаиваюсь, Орочимару, на ебанные части. — Саске наконец выдавливает из себя хоть что-то. Орочимару все это время смотрит на него с настоящим состраданием и пониманием в глазах. — Мне кажется, Я СХОЖУ С УМА. I'm good, I'm fine, this life's divine No hate, no shame, no one to blame Already had my life turned upside down I ride a downward spiral round and round я растворяюсь, я растекаюсь, я крошусь, я исчезаю к ебанной матери Орочимару резко хватает его за руку, Саске вскрикивает от боли. Но лишь пытается в испуге убрать эту руку, не понимая своей реакции.        — Я с тобой, и всегда был с тобой с детства — и я могу помочь тебе не сойти с ума, — он стоит на своем. Ты просто должен.       — И как же? — Саске выдавливает из себя вопрос с ироничным смехом. — Я нахожусь непонятно где, под землей, с отрубленной рукой, меня накачали чем-то, половину кого я знал скорее всего умерли, и как выбраться отсюда я в душе не ебу — где-то там мой брат, где-то друг — где-то. Я кажется умираю от болевого шока.       — Перестать приносить себя в жертву и быть таким эмоциональным, — сухо отвечает Орочимару. — Ты слишком эмоционально наполнен внутри, это губит тебя. Слишком привязан к людям, это слабость. Это отличный способ тобой манипулировать и управлять тобой. Ты понимаешь, о чем я говорю тебе? В ТЕБЕ, САСКЕ, СЛИШКОМ МНОГО ЭМОЦИЙ. Ты когда-нибудь видел меня в таком состоянии, сынок? Не видел. ЭМОЦИИ, САСКЕ, НАДО УБРАТЬ       — Как, блядь? — переходит на крик Саске. — Как их убрать? Что ж… Ты сам спросил… Орочимару лишь спокойно наклоняется к нему впритык, держа в руке что-то, чего Саске не замечает, и лишь через крик боли — он успевает услышать тихое:       — Вот так. Дай мне свою руку, Саске, и сожми мою крепко. — Орочимару спокойно вынимает нож из своего кармана, разрезает свою руку вдоль медленно, и пока кровь начинает стекать по его коже вниз, улыбается. Больно будет сейчас — потом полегчает. Твоя очередь — нам надо соединить их вместе. Твою кровь и мою — и наконец слиться, Саске — стать одним целым, как я и хотел, как хотел и ты. У тебя просто больше нет другого выбора, сынок. Теперь я буду помогать тебе на постоянной основе. Так ты сможешь выжить и переродиться заново. Перестанет быть так шумно — обещаю. Голова больше болеть не будет никогда. I'm good, I'm fine, this life's divine No hate, no shame, no one to blame You might disguise your life with lies I won't chastise. You can't bring me down down, down, down, down, down! down, down, down, down, down! down, down, down, down, down! down, down, down, down, down! down, down, down, down, down! Обито много в своей жизни чего видел. Обито ожидал чего угодно. НО только не того, что увидел, когда вернулся в помещение Саске. Запах крови ударяет в нос — резкий. Глаза расширяются. Губы Обито начинают дрожать и он в ужасе дергает Саске за руку и проверяет пульс — не стучит почти. Сильное кровотечение. Он вспорол себе руку вдоль грязным ножом для консервов — идиот. Кто оставил здесь нож? Как он до него дополз?       — КАКАШИ! — раздался крик на весь коридор! — НАМ СРОЧНО НУЖЕН МАДАРА, СЕЙЧАС ЖЕ! ИЗУНА, КТО УГОДНО! ОН…ЭТОТ ИДИОТ…ОН ОН УМИРАЕТ! ОН ЖЕ СЕЙЧАС СДОХНЕТ!!! СУКА!

***

Саске спокойно вытирает руками свое мокрое лицо — идет босиком по кафелю, и накидывая свою старую одежду, возвращается обратно в свою камеру. Наруто еще не вернулся с больницы. Можно переодеться в чистую одежду. Спокойно раздевается догола, проводя взглядом по совершенно чистым рукам — ни одной царапины. Касаясь кистью руки — прокусывает ее до кости без каких-либо эмоций, смотря в окно. Что пора залечить рану. Кровь достигла нужной температуры тела, так что… Высасывая в полный рот жидкость, сплёвывает ее на вторую ладонь и медленно подносит ее к тому самому участку тела на груди, в котором на допросе Анко и Ибики могли лицезреть выжившую метку от Итачи, которую он, по словам Саске, поставил… Спокойно прикрыв глаза, ощущает, как кожа начинает нагреваться до степени горения — дымится. Он смотрит спокойно в окно, пока кожа затягивается окончательно и обновляется. Ожог полностью исчез. Теперь на этом самом месте красуется полностью здоровая и ничем не испорченная кожа — красноватая, еще нежная — но это временно.        — Больше на себе выжигать ничего не буду, — гаркает Саске. — Надоело самовредительство. Придурок Обито вероятно чуть ли не получил оргазм, когда лицезрел во второй раз, что уже я лично выжег это дерьмо на себе во второй раз. Мудила.        — Ну не без этого, — отвечает ему стоящий человек напротив него. — Но ты и сам знаешь, что тебе нужно сделать еще раз, — человек откидывает свои длинные волосы назад, перемещая вес тела на другую ногу, меняя положение. — Это неприятно будет, сразу говорю.       — Да знаю я, — Саске фыркает, — что в первый раз было отвратительно, что во второй будет, я не мазохист, как Обито, меня не прикалывает некромантия. Человек рассмеялся и развел руками — мол ну да, ну что поделать.       — Но план был хорош, — нехотя дополняет Саске, — на чистом участке кожи не хватало доказательств вины Итачи. Приходить в тюрьму с отрубленной рукой было бы слишком круто — этот момент они опустили для правдоподобности, да и отрубать ее себе во второй раз, после того как он получил новое тело — не хотелось от слова совсем. Это не входит в его эстетику. Облизывает ладонь и замечает, как место с прокусанной рукой автоматически затянулось.        — Все-таки в этом что-то есть, жар спал, надо же, — оценивающе поджимает он губы, и наконец спокойно опускается на кровать с чувством облегчения.       — Легче стало? — уточняет голос изнутри.        — Да, — отвечает вслух Саске. — Намного, постоянно контролировать рану, чтобы она, блядь, не заживала каждые полчаса, забирает дохрена сил, знаешь ли, друг.        — Поэтому я дал тебе сделать это самому, — пожимает человек плечами внутри него. — Я думаю, тебе было это важно. Саске хмыкает и соглашается. Да, и тут ты прав — Мадара. А чего ты без настроения последние пару дней? Мрачный такой?        — Мне кажется, мы по мрачности друг друга стоим. — Мадара автоматически оказывается перед Саске, сидя на стуле — Саске глазом не моргнул. — Вот такие мы мрачные оба, жизнь такая.       — Тебя что-то тревожит? — Саске резко напрягся и подойдя к Мадаре перенял его руки в свои, сжал. — Ты знаешь, ты всегда можешь мне все рассказать. Мадара отводит голову в сторону и хмурится.        — Недоверие к парочке личностей. — Учиха пытается натянуто улыбнуться. — Если они нас предадут или сделают что-то не так, как я сказал, нам с тобой придется…        — Убить их, — спокойно добавляет стоящий за спиной Саске Орочимару. Мадара фыркает от этого персонажа в их внутренней коммуне, и в очередной раз смеряет взглядом полной неприязни старика.        — Я знаю, — заканчивает Саске. — Но разве нас с тобой должно это волновать? Таковы правила. Мадара выдыхает, качая головой:       — Ты это мужу объясни, дорогуша.        — Обоим? — Саске озадаченно спрашивает, вспоминая о том самом моменте, что проблема заключается в том, что… В объекте их неприязни и недоверия сидит не один человек, а два.        — Обоим, — мрачно кивает Мадара, и устав от разговора, резко исчезает, оставляя Саске одного. Мадара так часто делал, когда он не хотел разговаривать, или решал, что закончил разговор, сваливал непонятно куда, впрочем, Саске уже к этому привык за столько-то времени.        — Знаешь, что самое ироничное, Саске? — добавляет Орочимару стоя где-то за спиной парня, — я так отчаянно пытался тебя научить ничего не чувствовать, и у меня даже получилось…но кто б знал, что у этой «ГАДОСТИ», — Орочимару называл Мадару «гадостью», отношениях у них не ладились от слова совсем, — столько эмоциональности внутри, что аж тошнит. Вроде взрослый мужик, даже не человек, а эмоций хватит на всю тюрьму, ребенок. Саске смеряет Орочимару тяжелым взглядом, и наконец остается один, теперь разговор закончил первым он сам.

***

      — Вы. Наруто скучающе сидит в больничной одежде прямо напротив консилиума врачей, качает ногами из стороны в сторону, перебирает пальцами, и почти не слушает, что ему говорят. Все это, конечно, очень интересно, но они скажут сейчас…       — Дай угадаю, что тебе будут говорить заранее, сравним мои ответы и их… — звучит низкий чистый голос внутри.       — Давай, — Наруто пытается не улыбаться от голоса, но улыбка так и просится наружу. Голос внутри всегда любил максимально язвить и комментировать фразы других людей вокруг Наруто, особенно врачей или же следователей.        — Сейчас они скажут, что ты идешь на поправку на странность быстро… — Тобирама опережает слова врача со скучающей интонацией.       — Вы идете на поправку стремительно…       — Дальше он скажет, что не понимает, как это возможно, ведь твое состояние было слишком тяжелым. — Тобирама продолжает, стоя прямо против Наруто за спинами врачей, оба смотрят в спокойное лицо Тобирамы с искренним весельем. Тобирама скрестил руки на груди и осматривает макушки врачей        — Что очень удивительно, учитывая состояние, в котором мы находились последнюю неделю…        — Чудо, не иначе!!! — Тобирама закатывает глаза и кривится. Когда Тобирама начинал раздражаться — его глаза, такие же разные как у Наруто, начинали темнеть. Наруто пытается не ржать в голос.        — Чудо произошло с вами, молодой человек… — говорит женщина врач прямо рядом с Тобирамой.        — …и конечно же они такого никогда в своей жизни не видели за всю практику — это обязательная фраза, без нее никак. — Тобирама раздраженно ведет плечом.       — Такого мы еще не видели в нашей больнице, — добавляет третий врач.       — Конечно же, это их новые инновации и медикаменты тебе помогли — все заслуги им, без этого тоже никак. Они много лет работали над чем-то там и вот именно тебе помогла именно она — ты обязательно должен быть благодарен им… — Тобирама поднимает бровь и Наруто смотрит на него, медленно кивает.        — Наша новая вакцина экспериментальная — но она принесла отличные результаты, вам повезло. Мы рады, что вы чувствуете себя прекрасно.        — И сейчас эти долбоебы захотят тебя оставить здесь, чтобы поизучать получше. — Тобирама переводит взгляд на выход, — ибо в душе не ебут, как ты это так быстро выбрался из дерьма, ибо нихрена сами не сделали по сути.        — Вам придется побыть под контролем в нашей клинике еще две недели — для отслеживания динамики течения болезни…       — Так я же здоров, вы сами сказали. — Наруто напоминает врачам их же слова.        — Будут убеждать тебя остаться, но у нас на это нет времени, пора возвращаться домой. — Тобирама фыркает.        — Молодой человек, вам может стать хуже, мы вам искренне советуем остаться у нас и поберечь свое здоровье.        — Простите, но мне нужно возвращаться в камеру — если мне станет хуже, меня снова к вам привезут, спасибо за беспокойство.        — И теперь мы разворачиваемся и уходим, нам нужна выписка. — Тобирама доходит под пристальным надзором к двери и стоит уже там.        — Но я все же вам рекомендую… — женщина врач стоит на своем, но Наруто качает головой и…        — Меня должны уже забрать, спасибо за беспокойство, мне намного лучше — мои анализы и показатели в норме, больше меня тут насильно держать вы не имеете никакого права. Моя выписка? Тобирама стоит к нему спиной и держит дверную ручку…        — И еще кое-что, сейчас он спросит, на кого ты…        — Ваша выписка, — нехотя протягивает врач бумагу в руки, — за вами приедут через два часа, — остальные потеряли интерес к пациенту и ушли раньше. Осталась лишь женщина в кабинете. Наруто быстро выхватывает ее, благодарит и снова прислушивается к словам Тобирамы.       — Не могу не спросить у вас, Наруто Узумаки-Намикадзе…       — На кого ты смотришь во время разговора. — Тобирама заканчивает, поворачивается к Наруто лицом и плюет в пол, смеряет их всех презрительным взглядом и протягивает руку Наруто.        — На что вы смотрели все время нашего разговора? Я наблюдала за вами… Ваш взгляд постоянно перемещается по кабинету — то туда, то сюда… — спрашивает женщина, смотря пристально в глаза Наруто, тот наконец переводит взгляд на нее, повисла тишина. Тобирама молчит, Наруто тоже. Наконец Наруто, резко меняясь в лице, наклоняется к врачу ближе и отвечает ей спокойным голосом — смотря пристально так же.        — Вам честно ответить на этот вопрос?        — Постарайтесь, — женщина кивает. Скрещивает руки на груди и ждет ответа.        — Ну хорошо. В кабинете все это время находятся как минимум трое: вот в углу, за вашей спиной и у окна. Смотрю на них, диву даюсь, что вы их не видите — вы очень невнимательна и зациклена только на мне. Врач резко оборачивается, Наруто усмехается и та с раздражением понимает — никого нет. Опять Тобирама за свое. Любит он издеваться над врачами. Обожает.        — Да я же пошутил! — смеется Наруто. — На время смотрю, — указывает пальцем на круглые настенные часы, переводит руку в другую сторону. — В окно, я зиму обожаю, и от боли в глазах на стену — они устают от напряжения без очков. Нейтральный фон успокаивает глазную оболочку. — Что за вопросы у вас странные? Женщина хмурится и кивает ему.        — Или… вы хотели мне приписать психическое расстройство уже, исходя только из ваших наблюдений? Наверное, аутизм или шизотипическое? Тогда бы точно оставили тут под надзором. Но вы и не психиатр — это не ваша компетенция.        — До свидания, мы закончили, — женщина встает первая и оборачивается спиной к Тобираме или же Наруто.       — До встречи, — сухо отвечает ей Наруто и выходит следом из кабинета, держа выписку в руках. Ибики с надзирателями его увезут через два часа, как ему сказали — теперь остается только сидеть в приемном покое под надзором и ждать. Его вещи собраны — он опускается на диван и спокойно рассматривая бледный кафельный пол больницы думает о своем.        — Не хотите кофе? Я взял два случайно, столько не выпью. У друга с сердцем не очень, а выбросить жалко. Я тоже тут друга жду, на обследования пошел — могу рядом присесть? Наруто спокойно поднимает голову в сторону голоса — над ним нависает Данзо, одетый в обычную одежду, с другой прической и в очках, и с двумя стаканчиками в руках.        — Благодарю, — перенимает стаканчик в руки и Данзо усаживается рядом молча. Молчание. Мимо них ходят люди — персонал без особого интереса наблюдает за посетителями и делает свою работу.        — Ты мог выйти на связь, — с легким раздражением начинает Шимура. — Это было так сложно?        — Не мог. — Наруто отпивает глоток кривясь, кофе отставлен в сторону. — Дерьмовый кофе.        — Я беспокоился, — голос Шимуры от раздаражения становится более низким. — Неужели я не ясно выражаюсь все это время?        — Я же сказал: не стоит. Ты беспокоишься без основания. — Наруто все еще смотрит прямо. — Это тебе вредит.        — Может, — Данзо резко сжимает его плечо до боли, как старого приятеля, смотря в свой стаканчик, — мне стоит вырубить тебя прямо здесь и поместить в место, в котором я не буду беспокоиться больше о том, что ты не выходишь на связь? — спрашивает спокойно, с натянутой улыбкой. — Тогда ты будешь все время на связи, и я не буду нервничать больше. К примеру в морг. Наруто смеряет взглядом его руку и наконец Данзо поворачивается к нему лицом.        — Данзо.        — Ты мне ничего не сделаешь, Наруто, ты не можешь. Сил и опыта не хватит. Это раз. Мне не нравится все, что происходит — это два. И тот факт, что ты мне, — он наваливается сильнее, отчего Наруто начинает ощущать сильную боль в плече до слез, — мешаешь разговаривать с тем, с кем я хочу говорить. Я понятно выражаюсь? Поэтому, я спрошу еще раз, может, пора на каникулы? Наруто улыбается Данзо раздраженно и убирает спокойно руку в сторону, обнимает его и прижимает к себе, хлопая ладонью по спине — со стороны это выглядит подбадривающим жестом. Наруто спокойно говорит ему на ухо.        — Мне много чего тоже не нравится, а особенно тот момент, что ТЫ мне мешаешь разговаривать с тем, c кем я хочу говорить, и тем более очень не нравится, ЧТО ТЫ не даешь видеться с ним — но я же не выебываюсь. — Взгляд становиться пустым. — Мне вообще не нравится сам факт твоего гребанного существования, как и тебе мой… — холодная улыбка, — и будь я тут не один, я бы выпотрошил тебе нахуй кишки за твою произвольность и наглость тогда… но мы же оба понимаем, что никуда больше не денемся друг от друга — нравится нам это или нет. Данзо выдыхает и разжимает объятия.        — Это взаимно, — смеряет взглядом сидящего Наруто. — Засиделся я тут. Хорошо, что с тобой все хорошо. Я нервничаю, — разворачивается и хочет уже уходить.        — А с ним? Все хорошо? Пауза.        — Да. С ним все прекрасно.        — Я хочу в этом убедиться, — Наруто говорит тихо. — Услуга за услугу. Компромисс. Данзо оборачивается к нему, будто что-то решает для себя, и утвердительно кивает.        — И еще кое-что. — Наруто встает, осматривается на всякий случай, и начинает: — Мне почему-то показалось, надеюсь, что именно показалось, что ты меня хотел этой дрянью убить. — Наруто смотрит в глаза Данзо. — Но я прекрасно понимаю, что ты бы этого не сделал. И тут я задумался…знаешь к какому странному выводу я пришел? Данзо слушает его с интересом.        — Может быть, ты этой дрянью в тюрьме, от которой мы заболели… хотел убить не меня… а Саске? Данзо? — Наруто расплывается в широкой улыбке. — Разве у тебя нет мотива этого сделать? Сразу двоих одним ударом, а я просто случайно под руку попал? Видимо ты забыл, что я перенимаю все, чем болен Саске, и разделяю на половину. Что было бы… если бы я не поел в тот день? Ты бы его убил — я прав? Данзо самодовольно хмыкает — он не тупой. Надо же. Он неплох.        — Так вот, Данзо, — Наруто продолжает как ни в чем не бывало. — Предположим, я прав… И знаю об этом только я один… На данный момент… Я даже понимаю мотив! Я и сам такой же. Но, чисто теоретически давай подумаем — Тобирама был бы этому рад, если бы узнал? И разговаривал ли бы он… с тобой когда-нибудь после этого вообще? Ты для своей мести выловил самый подходящий момент и самое уязвимое место — это браво. Если конечно я прав.        — До свиданья, Наруто. Приятно было тебя снова увидеть. Поправляйся, — кланяется Данзо и уходит без ответа на вопросы.        — Не болей, — сухо отвечает ему Наруто вслед. Просидел еще час в одиночестве, пока наконец Ибики его не забрал вместе с бригадой. Наруто впервые за все время заключения был искренне рад видеть следователя — даже заскучал по нему.

***

С того дня, каждый раз, когда Обито проходил по коридору и ненароком бросал взгляд в стоящее в холле огромное зеркало, он сначала лишь мог рассмотреть свое отражение. Часто останавливался у зеркала и оценивающе проводил по нему взглядом. Вроде с виду обычное зеркало — такое огромное. В нем можно под определенном угле рассмотреть еще сидящих обитателей детского дома в гостиной и даже на кухне. К примеру пару дней назад воспитательницы сделали ему в очередной раз замечание:       — Молодой человек, ваши волосы отрасли крайне небрежно и торчат во все стороны — непозволительно юноше ходить в таком возрасте с несобранными волосами! Обито лишь показал язык и в очередной раз вырвался из рук сиделки — та пыталась хоть как-то его отросшую челку остричь. Конан в один день принесла ему шнурок для того, чтобы фиксировать волосы на зытылке, и молча протянула ему со словами:       —Уважаемая супруга господина Хаширамы лично попросила тебя завязать свои волосы на затылке этим шнуром — у нас скоро ежегодный съезд достопочтенных князей для празднования Рождества, ты должен выглядеть подобающе! Обито лишь молча перенимает шнурок из рук Конан и спрашивает ее прямо, резко хватая за руку девушку:        — Ты сама ответь мне честно: то, как я выгляжу — неопрятно и некрасиво? Конан отводит взгляд в сторону и лишь закусывая губу, делает быстрое движение головой в сторону — смотрит на него с мольбой, и Обито с выдохом отпускает ее локоть. Ну да — Конан не может ослушаться тут никого, ее лично взяли обучать в лекари в честь Тобирамы, как и Рин, она теперь до конца своих дней будет им за это обязана. Ей же.        — Мы выражаем вам огромную услугу, нашим обучением пробиваем вам дорогу в будущее! Дети из детских домов никогда не могли до нас стоять наравне с лекарями этих земель! Вы должны понимать это и ценить! — говорит Мито на общем собрании за огромным столом, смотря на всех с теплой улыбкой. — Для мальчиков нашего детского дома мой супруг сам лично создал обучающую программу ремесла и юридического права! Ни в одном доме малютки никогда в истории детей не учили юридическому праву! На обучение ушли все. Рин, Какаши, Конан, Яхико, все знакомые Обито в этом доме — кроме самого Обито. Он ходил лишь потому, что того требовали правила — но головой до сих пор постоянно держал вопрос данного мероприятия открытым. Обито лишь продолжал ходить на занятия литературоведения, истории и фехтования. Но так же продолжал искать какую-то информацию сам. Во время выезда в город с детьми он всматривался во все витрины, пока дети и подростки с радостью под надзором своих воспитателей и Мито с Хаширамой бегали по дорогам к витринам, посещали зоопарк и прочие места. Даже в этот день, пока Какаши ушел куда-то с детьми и Рин в сторону очередной аллеи, по-тихому свернул на тропинку — Буцума не уследит за всеми никак. Старик, как обычно хромая и упираясь на трость, только что разговаривал с каким-то своим очередным собратом, подошел к своему старшему сыну на другом конце дороги. Множество закусочных было закрыто в этой местности, все лавки в основном завешаны тканью или же безлюдны. Чем дальше шел по маленькой аллее, тем больше рассматривал витрины с особым интересом, наконец свернув еще пару раз на маленькую дорожку, остановился около какого-то антикварного прилавка.        — Вау! — очарованно прошептал юноша и засунул ручку в карман с тканевым мешочком, отсчитал сколько монет у него было с собой в наличии. В принципе должно хватить на что-то, учитывая, что ни на один праздник он так себе ничего не купил и сбережения не потратил.        — Добрый день, молодой человек! — сразу же тихо обратился к нему сидящий старик у прилавка. Обито вздрогнул от неожиданности. После, виновато прошептав что-то, наконец повернулся к нему.       — Вы напугали меня, господин. Прошу прощения. — Обито залился краской и лишь неловко остался стоять на месте. Старик улыбнулся, привстав со своего кресла, подошел ближе к мальчику:        — Меня Ашура зовут, чем я могу вам помочь? Вы что-то ищите конкретное или просто ради интереса зашли? Вы наверное из отряда детей дома малютки, с того холма? Обито замер. Как он узнал?        — Я давно тут работаю, детей из особняка Буцумы Сенджу часто вывозят в эту местность под сочельник. У нас прекрасная ярмарка в зимнее время года. Правда, лично ребенка из выездных я вижу тут впервые, — он хитро подмигнул Обито, тот сразу покраснел сильнее, — я никому не скажу, что Вы тут были юноша, не беспокойтесь — иначе больше никто, кроме вас, сюда и не дойдет. Так чем я могу вам помочь? Обито глянул на старика и немного расслабился — он внушал доверие. Не было ощутимо от него какой-то опасность или подвоха. Он глянул в сторону выхода, рассчитав приблизительно, сколько у него времени еще осталось, лишь бы не заметили его пропажу, и быстро подбежал к прилавку, зыркнул в глаза старика.        — Дедушка, — Обито прошептал, — скажите, пожалуйста, вы знаете что-нибудь о той стороне и людях, с которыми идет война у нас? Хоть что-нибудь? Повисла тишина. Старик стоял и смотрел на Обито с интересом, и на секунду Обито показалось, что время остановилось, он увидел какой-то странный блеск в глазах старика и даже ему показалось, что он на пару секунду помолодел лет так на 40. Даже его голос стал каким-то глубоким и чистым:        — А зачем вам это, юноша? — Ашура спрашивает спокойно и в то же время заинтересованно. Сморгнул — показалось. Перед ним стоит все тот же старик.        — Просто. — Обито замялся в ту же секунду, — просто я хочу узнать кто там живет и почему они себя так ведут! Я не могу поверить, что люди на той части земли настолько безжалостные тираны. У всего должна быть какая-то причина! Так просто быть не может! Ашура рассмеялся в голос:        — Поверь, сынок, может. — Обито помрачнел от этих слов, — но не всегда тираны те, кого позиционируют тиранами, — как бы невзначай продолжил Ашура и Обито сморгнул, — сейчас я посмотрю, что у меня было тут…подожди, малец. Где-то у меня была одна фотография старенькая и парочка свитков. Где же они были? Я же должен тебе показать — ты мне на слово не поверишь! Ашура стал что-то искать внизу витрины и Обито нервно смотрел на выход. Его пропажу точно заметят.        — Ох, где же это… Наверное, не тут… Где же я это спрятал-то… Ох… Спина моя. — Ашура причитает и кряхтит. — Ох уж эта старость, сынок…        — Дедушка, я думаю, я пойду уже — мою пропажу точно заметят! — Обито стоял, кусал губы и начинал искренне нервничать. Старик в силу возраста двигался медленно, что-то бубня себе под нос.       — Не заметят. — Обито сморгнул от такого уверенного старшего голоса, — поверь мне на слово, никто не заметит, что ты отсутствовал подолгу, тут такие улицы, время течет немного иначе. Никто не заметит твоей пропажи — даю слово старика. Обито кажется немного расслабился — все-таки интерес узнать хоть что-то превышал страх быть наказанным или пойманным. Двоякое ощущение. Он от волнения весь взмок. Какаши сейчас точно пойдет его искать — и сдаст с потрохами их обоих.        — А пройди-ка за прилавок, сынок. — Ашура открывает его ключом и идет в сторону второй комнаты, поможешь мне достать свиток, я вспомнил, где он лежит. — Открывает дверку и Обито стоит мнётся: как-то неприлично, — не боись, я не кусаюсь! — отмахивает Ашура, — а ты не выглядишь каким-то разбойником, который набросится на бедного старика и обкрадает его! Ты выглядишь очень благородным и добрым юношей! Или я не прав? Обито автоматически мотает головой — конечно нет! Что за глупости! И ступает за стариком. Во второй комнате за прилавком столько всего интересного, что у Обито разбегаются глаза: картины, портреты и всякие книги — огромное количество часов и всяких медицинских приборов, названия которым Обито даже и не знал. Пока Ашура пыхтит и ищет фотокарточку — Обито рассматривает стеллажи, и вдруг сам того не понимая:        — Дедушка, вы знаете кто такой Тобирама Сенджу? Тишина.        — Конечно, знаю! — Ашура отвечает ему сразу же, — кто же этого господина не знает, я сам лично был знаком с ним и учил его времечко. Он прекрасный мужчина и умнейший из всех, кого я за свою долгую жизнь встречал!        — Правда? — Обито с восхищением вскрикивает. — Вы не шутите? Вау!        — Руку на отсечение даю, не вру. — Ашура наконец перенимает фотографию в руки и идет мимо Обито в сторону свитков.       — Тогда, дедушка, — Обито уже ходит за Ашурой хвостом, — может быть вы слышали, что он умер? Я просто сколько слышал эту историю от господина Буцумы — никак не могу понять, как вышло так это? Что значит — его сожрали? Или напали? И вообще, как это возможно и… Ашура что-то бубнит под нос себе, игнорируя слова Обито, и мальчишка опять поджимает губы — да старик скорее всего уже немного ума лишился под старость лет, или оглох — половины и не помнит. Но интересно же.        — Мы каждый год отдаем дань его похоронам, но никто ни его брат, ни его отец, так и мне и не сказали, что случилось и…       — Малец, напомни мне, пожалуйста, как тебя зовут? — резко спрашивает Ашура, наконец поднимаясь по какой-то лесенке, ведущей к стеллажу книг. — Я запамятовал.        — Прошу прощения, дедушка, — Обито затараторил, — я не представился, мое имя Обито. Обито Учиха. Мои родители разбились насмерть давно и меня отправили сюда. Что-то резко упало вниз. Книга тяжелая выпала из книжного стеллажа и Обито вздрогнул от того, как Ашура, стоя на креплении, смотрел на него. Почему он смотрит на меня так? Я сказал что-то не то?        — Надо же. — Ашура проговаривает громко. — Какая у тебя знаменитая и великая фамилия! Теперь понятно, почему ты пришел ко мне, и твой интерес тоже понятен! Все теперь стало понятно! Ты бы рано или поздно точно пришел — ты же Учиха! Ох как же давно я вас не видел. Ох как давно! Обито с непониманием сморгнул. Знаменитая фамилия? О чем он?        — О чем вы говорите? Что с моей фамилией не так? — Обито подошел ближе, поднял книгу, но Ашура лишь махнул рукой, чтобы они вернулись к стеллажу.        — С ней все так, просто это огромная редкость! Удивительно. Что ты все еще живой.        — Не совсем понимаю, о чем вы говорите, дедушка! — Обито бубнит под нос, — моя фамилия обычная и…        — НЕТ! — Ашура резко показывает палец перед глазами Обито, от чего тот смутился снова, — нет, сынок, твоя фамилия уникальная и твои родственники тоже, великие люди! Ты совершенно не знаешь историю, малец! Они выходят за прилавок:        — Нет! — Обито начинает раздражаться, — знаю! Нас учат ей в детдоме, и я знаю все главы наизусть! И нашей местности, и мировую историю! Я вообще-то лучший в классе! — негодует Обито.        — Тогда как так случилось, что ты не знаешь, кто это? — Ашура наконец вытаскивает парочку фотографий и протягивает первое фото Обито. — Или знаешь, кто это? Обито застыл. На фотокарточке изображено трое людей — пожилой мужчина и двое сыновей. Обито зачарованно смотрит на старшего и младшего сына.        — Не знаю, — признается Обито.        — А так? — Ашура протягивает фотографию следующую и Обито видит на ней старшего мальчика, но уже в более зрелом возрасте. Какой он красивый — он всматривается, и тут до него доходит мысль о том, что они…        — Кто это? Мы похожи с ним, — перенимает в руки и смотрит на спокойное, выточенное лицо Мадары, он стоит в конском костюме, волосы его завязаны назад и рядом с ним стоит мальчик младше — тоже схожесть есть. Они такие красивые.        — Это Таджима Учиха, — начинает Ашура и Обито смаргивает, — твой далекий родственник и владелец половины земель тут, законный владелец из поколения в поколение, это его сыновья — Изуна Учиха, — Ашура указывает пальцем на младшего, — ну и знаменитый полководец, и его преемник после смерти отца — Мадара Учиха. Учиха. У Обито пробегают мурашки по телу. Он с придыханием смотрит на фотокарточки.        — Это… — Обито до сих пор не может выдавить из себя ни слова, — их земли?        — Это их земли везде. Был заключён договор, ты можешь прочитать об этом в свитках, я тебе их дам. И ты все поймешь. Эти люди — твои кровные родственники, живут как раз-таки на той земле, о которой ты спрашивал у меня. — Ашура указывает на ту сторону холма и Обито плохеет. Мадара Учиха и Изуна Учиха живут там? Они все это время были по ту сторону леса?        — ЧТО? — Обито вскрикивает, — это…они что ли, это с ними что ли? Почему они? В смысле почему они убивают… Я не понимаю… То есть, все это время моя семья… Ее убивают… И получается… Ашура смотрит на реакцию Обито и улыбается.        — Таджима умер давно. А вот с Мадарой и Изуной приключилась в детском доме очень плохая история — они много лет считались без вести пропавшими. После мертвыми… чего? … — но это не так. Подчерк Мадары Учихи все, кто его знает, не перепутает никогда.        — Они живут там? — Обито запинается, — я хочу увидеть их! Я хочу поговорить и… — у него стучит сердце, кажется выпрыгнет из груди. — Они знают, что я существую? Я могу вернуться домой получается? Я тогда не сирота!        — А вот последняя карточка. — Ашура протягивает фотокарточку и Обито отходит на шаг. — Ты спрашивал о Тобираме Сенджу. Вот он стоит рядом с Мадарой Учихой, вот Изуна Учиха, и вот как раз Хаширама Сенджу, про которого ты мне говорил. Обито с непониманием рассматривает фотографию. Ступор. Тобирама Сенджу стоит прямо рядом с Мадарой, и тот держит свою руку на его плече.        — А…не понимаю, что.        — Буцума Сенджу и Таджима Учиха не могли годами поделить земли, после пришли к согласию и подписали договор о примирении. Спустя время особняк был уничтожен во время загадочного пожара, в котором погибли все, кроме сыновей Таджимы, — добавляет Ашура и Обито вовсе выпадает из реальности, — и после этого пожара Мадара Учиха и Изуна Учиха до возраста вступления в правление Мадары жили в особняке Буцумы. Мадара и Тобирама обручены были. Для отца Сенджу было это неприемлемо — Мадара Учиха, его компаньон по землям, взял в мужья его родного сына… Опозорил род… В то время как раз отстраивался второй особняк Учих после того,       — В смысле обручены? Двое мужчины? Они что…они получается. Стоп, то есть Тобирама Сенджу женат был на Мадаре Учихе и…стоп…они получается с детства были знакомы?        — Изуна Учиха и Мадара Учиха в один день по странным обстоятельствам во время празднования четырнадцатилетия Тобирамы Сенджу пропали — вот его дневник, почитай. Годами без вести пропавшими были — в тот день Мадара Учиха сделал Тобираме Сенджу предложение и больше, — Ашура смотрит озадаченным взглядом на Обито и тот медленно начинает осознавать, что пытается ему старик сказать, — больше его никто не видел. На Юношу обрушилось столько много информации, от которой он сейчас не знал как вообще вернуть дыхание в норму.        — Простите, но у меня нет денег столько, чтобы все это у вас купить. — растерянно мыслит Обито, вспоминая, где он находится. Ашура кладет свою ладонь ему на плечо и смеется искренне:       — Какие деньги? С твоей фамилией это все твое — забирай.        — Правда? — Обито хлопает глазами, не веря своим ушам, — но оно же принадлежало вам. Я не могу так просто это забрать.        — Это мой подарок тебе за твое желание узнать историю на самом деле — бери, оно все равно тут лежит пылится и не нужно никому. Зачем добру пропадать? А так ты сможешь все изучить сам лично и без спешки — я помру скоро, кому это останется? — Ашура снова кашляет и Обито с пониманием кивает. — Только береги это и носи всегда с собой, не потеряй! И лучше никому никогда не показывай, если не будешь уверен в этом человеке как в себе — это опасно для тебя.       — Обещаю! — Обито кланяется, — я сохраню ваш подарок и спасибо вам огромное! За все!        — Ну, ступай, скоро ваши будут возвращаться! — протягивает Ашура мешок из ткани, завязанный на шнур, — шепотом добавляет, — советую тебе выйти на главную дорогу с другой стороны, вот с той, там быстрее. Обито хватает мешок и в очередной раз благодаря старика, выбегает из лавки и бежит именно по той дороге, по которой ему Ашура и советовал. Ашура резко видоизменяется как только мальчишка добегает до первого поворота налево.       — Я нашел его…наконец-то… —… говорит громко прислушиваясь к тишине, — …я нашел родственника Мадары, Тобирама, ты меня слышишь? Мальцу от силы лет 13, зовут Обито. Живет в доме твоего отца. Патлатый такой, но ты его сразу узнаешь, как увидишь, они похожи. О тебе интересовался — кажется мальчишка твой поклонник или очень расположен к тебе. Ответ приходит Ашуре буквально через минуту, сначала слышен искренний смешок:       — Понял. Передам Мадаре как тот вернется с охоты. Мне надо его навестить? У него есть пара?        — Не сказал. Ты считаешь нужным? — Ашура задумывается. — Думаю, увидь он тебя в живую, в обморок упадет. Не каждый день видишь живого покойника своими глазами в таком юном возрасте.        — Тебя я увидел и раньше. Пережил, — следует сарказм.        — Делай что хочешь. Я все ему передал. И я устал. Старость. Тобирама искренне смеется в ответ и делает едкое замечание по поводу возраста Ашуры. Ашура закатывает глаза и обрывает связь. Обито добежал до дороги, остановился, пытался отдыхать, поворачивает снова, врезается в Какаши. Тот вскрикивает от неожиданности — оба падают на землю, скользко, зима как никак.        — Обито! Где тебя носило? Я только отошел к следующему ларьку, ты уже делся куда-то! Все давно уже ушли дальше по дороге — ты на пару минут отстал! Говорили же не отставать — сколько можно было торчать в лавке со сладостями? — Какаши с раздражением делает замечание, поднимаясь с земли. — Как ребенок маленький! На пару минут? Меня не было около часа. Обито удивленно смаргивает и поворачивая голову видит — действительно, Буцума все еще стоит с Хаширамой, только поодаль, и дети все еще закупаются сладостями на ярмарке. Как это возможно? Обито оборачивается назад, откуда прибежал и сжимая авоську в руках, закидывает ее на плечо.        — Я…просто…я…сладости покупал…выбирал там. Подарок хотел сделать.       — Пошли уже! — Какаши хватает лучшего друга за руку и тащит за собой, — нам скоро возвращаться. На рождественской ярмарке они все пробыли еще около трех часов. По главной площади ездили кучера с каретами, детям устроили настоящее представление, и желающие могли покататься с Хаширамой прямо сверху. Рин с Какаши сражу же изъявили желание быть добровольцами — Обито же держался теперь в стороне рядом с другими ребятами, и все никак не мог понять: как так вышло, что прошло так мало времени с момента его отсутствия. И чем больше думал, поедая пирог, принесенный Рин — тем больше не понимал. Он поднял свою голову один раз и неожиданно понял, что Буцума все это время стоял и смотрел прямо на него. Взгляда не отвел — так они стояли и смотрели друг на друга пару минут, после чего старик, будто кого-то заметив, махнул рукой и удалился в сторону.       — Почему он смотрит на меня так странно? — Обито напрягся.        — Твой род особенный, половина земель принадлежит твоему роду и тебе, — всплыла фраза старика в голове.        — Он знает? Он все это время знал, что я их потомок? — Обито с прищуром рассматривает спину Буцумы, и впервые в жизни ловит себя на странной мысли. Если они все эти года воюют…столько лет. значит ли это то, что он захочет избавиться от меня? Я же получается прямой потомок и соотвественно их враг — получается так? Мне надо сказать об этом Какаши. Мне надо чтобы знал хотя бы он. Но Какаши лишь со смехом приобнимая Рин за талию, помогает ей забраться в карету и проехать пару метров. Сейчас Какаши этого не сказать никак — нужно изучить все свитки для начала и хотя бы иметь какой-то внятный рассказ. Какаши наверняка не поверит и скажет, что старик спятил на старости лет и… Обито плетётся за группой детей по дорожке дальше и резко замирает, в ушах появляется странный…шум. Из рук выпадает буханка и он ухватывается за свою голову — откуда такая боль…будто игла пронзила его висок с правой стороны и…этот шум…сильный шум…меня сейчас…он сжимает голову руками — хочется поскорее избавиться от этого адского скрежета в ушах и… Саске открывает свои глаза — он снова тут, он все еще тут — почему он не умер?        — Ты очнулся, — констатирует факт Обито, сидя прямо напротив своей ноши — за Саске он все время следил пристально и искренне переживал за состояние его здоровья и психики с того самого дня. — С возвращением. Саске сжимаясь всем телом, нехотя поворачивает голову в сторону Обито — снова он. Начинает истерически посмеиваться, в глазах встают слезы — он все еще здесь. Он все еще сука в этом ебанном аду. Почему?        — Ты меня игнорируешь? — Обито спрашивает заинтересованно, Саске молчит, отвернулся от него. — Вообще-то это даже обижает. Нет ответа, Саске пытается сжать руку в кулак — но не может, адская боль. Пытается пропасть хоть как-то, вжаться в матрас, испариться — исчезнуть — лишь бы просто не быть здесь.        — Так и будешь молчать? — Обито садится рядом и срывает одеяло с тело Саске, — эй ты! Я с тобой разговариваю!        — Оставь, — Саске жалобно выдавливает из себя. — Меня, — сглатывает ком в горле, — в покое. Я многого прошу? Обито поднимает свои брови и выдыхает раздраженно.        — Я тебя уже на пару часов оставил в покое — так ты вскрылся. За тобой нужен глаз да глаз — ты же нервный и истеричный, тебе успокоиться надо, — причитает, тянет свою руку к Саске, на что тот взрывается, он грубо ее отталкивает, садится на кровать и срывается на крик:        — Да отъебись ты от меня уже!!! — орет ему в лицо.        — Саске, — Обито запнулся с сожалением.       — Я тебе не игрушка! Другую найди! Хочешь убить меня? Так убей! Или тебе весело издеваться над мной?! Да что ты доебался до меня? Что тебе надо? — крик продолжается.        — Саске. — Обито раздраженно трет виски от крика — тот слишком шумный.        — Ты конченный психопат, который держит меня, моего брата и лучшего друга в ебанном подвале со своими конченными друзьями, а также заставивший трахнуть меня и отпилить мне руку. Будешь мне что-то заливать насчет благодетельности своей?! Да пошел ты нахуй! Псих конченный! — Саске хочется задушить его прямо сейчас или уже задушиться самому наконец-то.       — Я тебе, долбоебу, жизнь спас — дважды. Ты этого даже не ценишь. Ты зачем так на тот свет отправиться рвешься? — Обито сам переходит на крик. — Ты что, совсем тупой?        — Спас? — Саске начинает истерично смеяться. — Ты мне жизнь спас? Да ты мне ее угандошил по самое не хочу!!! У меня все было нормально, пока я не приехал в этот ебанный дом и вас не встретил! Так ты еще сука такая мне сдохнуть не даешь — я спрашиваю тебя еще раз — что тебе, от меня НАДО?! — он дернулся, схватил больной рукой воротник Обито и прижал к себе, — ЧТО? Обито на секунду поменялся в лице.        — Повернись и подними голову. — Обито кажется кто-то крикнул прямо в самое ухо. Он дернулся и обернулся. Никого же рядом не было — откуда такой громкий крик? Прямо перед ним стоит очередная карета, остановилась прямо перед ним — видимо он почти врезался в нее.        — Извините… — он бубнит себе под нос, все еще держась за висок ладонью, и встречается с темным взглядом, смотрящим на него прямо из окна. Тело резко стрельнуло током, все и сразу. Сердце заколотилось от чего-то, Обито шумно вдохнул и не мог никак выдохнуть. Настоящая дрожь началась. Человек в карете смотрит прямо на него, не моргая. Молодой мужчина — лет двадцать. И отчего-то смутно ему знакомый. Это же…ему не кажется?        — Господин. — Обито протягивает свою руку, делает шаг вперед и пытается дотянуться до него рукой. Запнулся. Человек в карете с ног до головы осматривает его, что-то говорит кучеру и карета ступает дальше. Обито так и остался стоять на месте. Голова — она резко прошла, как и пропал шум, пропало давление в висках, испарилось. Стало ужасно холодно. Слышался крик детей, смех, и все смешалось. You can't bring me down Already had my life turned upside down I ride a downward spiral round and round</i>        — У тебя все было нормально? — ядовито спрашивает Обито с иронией. — Да неужели… ты правда так считаешь?        — Псих! — выплевывает Саске в лицо ему, и хочет уже отпустить его, но Обито грубо наваливается на него — вжимает в кровать, от чего Саске кричит и пытается его спихнуть с себя.        — У тебя вся твоя нормальная жизнь один сплошной нескончаемый пиздец был! — орет ему в лицо Обито, встряхивает его за плечи, Саске шикает, брыкается, Обито держит его за горло. — ЭТО ты называешь — нормально?! Твой папаша конченный социопат, который убил твою мать! Твой брат убийца и тиран, который довел тебя до сумасшествия ради собственного желания и своей ебанутой любви к тебе! — Обито начинает загибать пальцы второй руки прямо перед носом парня, смотря в глаза Саске, от чего тот бесится уже сильнее…потому что Обито прав. — Твой лучший друг и человек, к которому ты чудом испытываешь хоть что-то —толком тебя не понимает, и ты не умеешь даже толком нормально общаться с ним! В принципе всем на тебя похуй было в жизни, кроме таких же травмированных людей как ты! Ты не умеешь сдерживать свою агрессию и даже сам себя порой пугаешь! Ты же помнишь, как ты пару раз людей в своей жизни чуть не убил — ты не понимаешь меры! ТЫ И САМ УЖЕ ТОЛКОМ НЕ ЗНАЕШЬ, КТО ТЫ И ЧТО ТЫ, ИГРАЯ НЕ СВОЮ РОЛЬ ВСЮ ЕБАННУЮ ЖИЗНЬ — ПОТОМУ ЧТО ТВОЯ ПСИХИКА ДАВНО ПОКАТИЛАСЬ В ПИЗДУ! ТЫ СДОХНУТЬ ПЫТАЛСЯ и пытаешься до сих пор! ТЫ ЭТО НАЗЫВАЕШЬ НОРМАЛЬНО? Ты точно тупой. Обито в бешенстве.        — А какая тебе вообще нахуй разница, что с мной и как я?! — Саске кряхтит, краснеет от злости, слышать правду неприятно, — ты вообще кто? Ангел с небес спустившийся, чтобы меня уму разуму научить? Обито собрался резко — дал слабину эмоциям. Отпускает руку, разжимает полностью горло:        Я твой родственник. Надо было сразу с этого начать. Саске ошарашенно смотрит на него.        — Обито Учиха, мне кажется, ты точно обо мне слышал. Учиха Саске нервно улыбается, отползает в сторону дальше. Учиха Обито.        — Ты… — Саске дергается, смотря в ужасе на этого человека. Обито Учиха… Обито… Учиха. Тот самый. Мама рассказывала ему… Этот человек… Дедушку так звали его… Умерший задолго до его рождения… Учиха Обито. Ну да… Дедушка.        — …Больной? — Саске начинает смеяться. — Учиха Обито умер лет сто назад! Это мой дед! Я похож на идиота?! Тебе под лет восемьдесят должно быть, даже если ты не сдох! Обито с выдохом обреченности дотрагивается ладонью до своего лица.        — Блядь. Да это звучит крайне странно — согласен.

***

I can't escape from your disdain Your hurt, your pain, your drama is lame Why can't you find some peace inside I won't chastise Осознание того, что она находится в настоящем морге — испугало не на шутку. Не каждый день приходится очнуться в таком месте. Ино резко отступает назад, бросает папку с именами покойников обратно на стол, автоматически пытается от чего-то вытереть свою руку о бинты — будто она дотронулась до чего-то мерзкого и начинает понимать, что у нее в груди зарождается настоящая паника.        — Что я тут делаю? Как я тут оказалась? Как я сюда попала? — ее губы начинают подрагивать, прячется назад, обо что-то спотыкается сзади, не заметив падает прямо на пол, сильно бьется бедром и вскрикивает. — Блядь! — поворачивает голову назад, цепляет непроизвольно за столик на колесиках — об него она и споткнулась, он разве был все это время за ней? Вскрикивает от неожиданности снова и поднимается на ноги — упирается рукой о столешницу и пытается унять сердцебиение хоть как-то. На этом столике снова лежит множество бумаг с именами покойников, Ино, кривясь, нехотя снова переводит взгляд на имена — даже не понимает, зачем она это делает, подходит ближе — рассматривает фото на бумагах и резко замирает. Сердце пропускает удар, она вздрогнула, ее губы расплываются в глупую, натянутую улыбку, она хватает ртом воздух и пытается не засмеяться сейчас истерически в голос.       > — Это…какая то… — Смешок. Резко поднялись вверх плечи, она обнимает себя правой рукой за талию, отходя назад, пытаясь дернуть головой, словно снять наваждение с себя. — Шутка какая-то? — она видит имена всех своих друзей на бумаге — расписанное точно по времени и датам. Неджи… Хината… Сакура. — Блядь, это сон что ли? Или у кого-то хуевое чувство юмора? Она хватает яростно бумаги в руку и выбегает из гребанной комнаты, бежит прямо по длинному коридору больницы, пытается найти хоть какой-то выход отсюда — каждый раз открывая очередную дверь — снова эти драные холодильники встречают ее гробовой тишиной, больше не души.       — Сакура?! — срывается на крик. — Сакура? Ты тут? Сакура! Это не смешно! Ты слышишь меня? Это нихуя не смешно — даже если ты обижена на меня, блядь, я убью того, кто из вас эту хуйню придумал, шутники хуевы. Это какой-то бред, она не могла умереть — что это за гребанный абсурд — это точно ее дебилы-друзья устроили цирк. Неджи и Хината живы — что за маразм вообще…        — Неджи? Хината?! — продолжает кричать в голос, звать их. — Вы здесь? Ребята, блядь! I'm good, I'm fine, this life's divine No hate, no shame, no one to blame You might disguise your life with lies I won't chastise Ничего не помнит толком — все в голове смешалось в шум. Она просто слышит, как сильно бьется ее сердце, оно стучит в ушах, понимает, что ей на самом деле становится по-настоящему страшно. Бежит, кричит на весь коридор, и наконец врезается плечом в большую дверь — бьет со всей силы в нее боком — не открывается.        — Выпустите меня блядь отсюда! Выпустите меня! — бьется со всей силы об дверь, выбивает плечо, и наконец дергая за ручку — та поддается. Рывком открывает дверь и сразу же болезненно охает от яркого света — в помещении настолько светло, будто она смотрит на палящее солнце — яркий свет приносит настоящую боль. На пару секунду выпадает из пространства — становится немощной, беспомощной, будто ослепла, как новорожденный котенок и. Even if you think you can bring me down Already had my life turned upside down I ride a downward spiral round and round        — Ты что тут делаешь?        — Тебе нельзя тут находиться! Держи ее! Она может сойти с ума, если увидит это, держи ее крепче!        — Мать твою!       — Тебе вставать нельзя так резко, подожди же ты!        — Стой! Не иди туда — ты не готова увидеть то, что увидишь, подожди! Ино падает на колени от сильной боли прямо в затылке, от голосов вокруг нее, пытается отмахиваться от них — не понимает, откуда они взялись — какой-то странный шум из голосов резко обрушился на нее, из носа начинает капать кровь, она видит эти капли прямо на бледном больничном полу — растирает их ненарочно ладонью и подносит ее к носу — льется не переставая. Она сглатывает свою кровь, плюет ее на пол и наконец встает, видя посреди комнаты одиноко стоящий стол для вскрытия. На нем лежит тело, накинутое белой тканью — Ино начинает бледнеть еще сильнее и, кажется, задыхаться уже на самом деле. Стоит замерев и смотрит на него — кровь из носа все еще идет, но ей искренне страшно подойти и посмотреть кто там лежит.        — Сакура…? — ловит себя на мысли Ино. — Я сейчас молю что угодно в этой жизни, лишь бы я там не увидела тебя. Ха-ха, — начинает нервно посмеиваться и все равно подходит к одиноко стоящему столу посреди комнаты. Главное, чтобы там не увидеть Сая. Саске. Карин… Сакуру, или своих родителей… Подходит медленно, осторожно, и замирает прямо у стола — боится дернуть за ткань. Сердце начинает биться сильнее. — Нет! Подожди! — Какаши! Ей нельзя увидеть это! — ОНА НЕ СЛУШАЛА МЕНЯ! — Не ходи туда! РИН! ТЫ СЕЙЧАС ЖЕ… — ГДЕ ОНА? Ино на выдохе резко срывает полотно и в следующий момент понимает — что ее ноги начинают подкашиваться. Глаза широко распахнулись и выбило дыхание из легких. Хаа… Резко хватается за стол рукой и пытается дышать ровно Ха-ха. Пытается не кричать — мотает головой, жмурится.        — Это сон. Это не правда. Я сейчас проснусь. Я сейчас… — повторяет как помешанная, ее тело начинает дрожать, она пытается не закричать сейчас. — Сейчас я проснусь. Сейчас я… — до боли сжимает свои плечи, руки, живот сквозь бинты, — это просто странный сон. Сейчас. Но ничего не происходит и она открывая глаза понимает, что.        — Я. Видит…        — Я что… Свое…        — Я умерла? — дрожа теперь как лист на ветру, смотрит с настоящим ужасом на свое лежащее тело на столе патологоанатома. Она видит свое умиротворенное, покрытое трупными пятнами лицо. But I keep flying, I keep fighting You won't ever bring me down, down, down, down, down! Ее тело изуродовано. У нее зашит живот — вывернута нога и рука. Ее кто-то в прямом смысле продырявил на части в области желудка… Ее рука правая отсутствует наполовину и…       — Ха-ха-ха-ха! — начинает смеяться громче. — Хахахахахаха!!! — до слез вырывается смех из грудной клетки, и она, смотря с безумной счастливой улыбкой на себя же мертвую, начинает смеяться громко… — это ЧТО, Я ЛЕЖУ?        — ЧТО ЭТО ТАКОЕ?! УБЕРИ ЭТО, ЭТО НЕ МОГУ БЫТЬ Я!!! — разносится крик ужаса на всю больницу — что это такое? ЧТО ЭТО ТАКОЕ, КАКАШИ???        — Рин…послушай. Пожалуйста, дорогая моя…        — ЭТО ЧТО, Я ТАМ ЛЕЖУ? Я? ЭТО Я ТАМ ЛЕЖУ — Я СВИХНУЛАСЬ? ЭТО ШУТКА ТАКАЯ? ИЛИ Я СВИХНУЛАСЬ! — бьет со всей силы через плач, мотает головой и пытается оттолкнуть от себя своего друга, — не подходи ко мне! НЕ ПОДХОДИ! ЧУДОВИЩЕ! ТЫ НЕ ЧЕЛОВЕК!!! ТЫ НЕ ЧЕЛОВЕК! ТЫ ЧУДОВИЩЕ!        — Рин, — он хватает девушку бьющуюся в истерике, ее трясет, она не может остановить плач и крик.       — Это он сделал? Это он меня убил?       — Рин, тебе надо просто выпить это и…       — ИЛИ ЭТО ТЫ МЕНЯ УБИЛ? КАКАШИ? АХХААХАХАХАХХА Или это до ужаса похожая бутафория на ее тело, или она сошла с ума. I can't escape from your disdain Your hurt, your pain, your drama is lame Why can't you find some peace inside I won't chastise ахахахахахахах Она, смеясь как ненормальная, дотрагивается до своего ледяного, мертвого тела, и понимает, что сейчас… Да, ее вырвало прямо у стола — вместе с идущей из носа кровью — рвота вперемешку…как же унять ебанную дрожь? Почему так трясет? Стоит минут пять и с ужасом понимает — это она. Она лежит мертвая перед ней самой — это невозможно. Это же… Садится на пол медленно, сжимая свою голову руками, начинает качаться то вправо, то влево — от слез перед глазами ничего не видно — ее знобит, у нее настоящая истерика — она смеется, всхлипывает и что-то бормочет себе под нос. Смотрит в одну точку и пытается не потерять сознание — если она еще это может сделать. Сидит так со своим телом, не зная сколько времени, пока не слышит:        — Рин? Ты очнулась? А… Замирает и в полном непонимании поднимает взгляд в сторону зовущего его. Смотрит долго в лицо перед ней.        — Рин…успокойся — это же я. Все хорошо! Перед ней стоит тот самый тип из дома, который ей так не нравился. Как его там звали? Он стоит и смотрит на нее с улыбкой понимания, сочувствия и сострадания… Он еще так смотрит на нее? Этот высокомерный, конченный урод?        — Ты?! — Ино резко меняется в лице до настоящей злости. — Ты какого хуя вообще тут делаешь, как тебя там? — пытается вспомнить… Имя же было на языке…как же звали его…        — Тебе не стоило сюда ходить без… ты снова слабая, как ребенок, и… — мужчина делает к ней шаг и Ино резко дергается в сторону с криком.       — Не подходи ко мне, урод! — орет Ино, — в душе не ебу что за Рин, но я не Рин!        — Рин… Почему ты снова, — он выдыхает с какой-то грустью и одновременно раздражением, — за свое? Мы же уже проходили это, — он подходит ближе и Ино с криком отбегает от него в угол, хватает первый попавшийся под руку предмет — оказался скальпель.        — Не подходи! Убью! Не подходи ко мне, ублюдок! Это ты сделал? — орет, указывает на тело свое. — Это вы сделали? Это ты меня убил? Отвечай! Что тут вообще за дерьмо происходит? Это правда, или какое-то гребанное представление? Какаши видит в скальпеле его лучшей подруги свое отражение, и смотря на стоящую девушку перед ним — которая намеревается его убить — устало выдыхает. Вот снова — он так и знал, что так и будет — хотя реакция Ино совершенно нормальная, но слышать слова Рин в ней такие же, как тогда, больно. Отводит взгляд в сторону, нехотя переводит на Рин, стоящую перед ним, и извиняясь заранее перед ничего не понимающей Ино, резко оказывается прямо перед ней и одним ударом бьет так, что девушка теряет сознание и падает в его руки сразу, скальпель выпадает из ее рук. Поспи, Ино, поспи, Рин — вам надо отдохнуть.       — Я же говорил тебе, что тогда, — он целует ее в лоб и аккуратно перенимает тело девушки, — что сейчас… — выносит ее тело из морга и идет вперед, смотря в одну точку перед собой, — что тебе не надо было сюда ходить и видеть все это тоже… Почему ты каждый раз забываешь, кто тебя убил, Рин? Я же не хотел этого, и Обито тоже. Ты знаешь это как никто другой — но каждый раз забываешь и винишь во всем нас. Это больно. Это очень больно всю жизнь слышать, что я тебя убил. Я тебя спас. Какаши в тот день потерял Обито из виду снова, и причем как-то слишком быстро… Он лишь видел странное выражение лица Обито во время прогулки в последний раз в тот день — тот смотрел на него, был растерян. И после встречи их взгляд — Какаши начал ощущать нечто странное, какое-то странное состояние Обито, которое будто внутри него послужило сигналом, оповещением — что-то случится. Что-то происходит, что-то начнет происходить, и это что-то неизвестное внушило настоящее волнение, тревогу, страх — он хорошо запомнил это новое для него чувство, которое никогда ранее не испытывал…        — Какаши? С тобой все нормально? — он услышал впервые этот вопрос от новенького. — Ты какой-то поникший? Что-то случилось? Какаши медленно переводит свой взгляд в сторону говорящего — как его там звали? Он даже имя не запомнил. Или запомнил. Сейчас это было, впрочем, и не важно. Обито — хотелось схватить своего друга, сжать его в объятия и встряхнуть. Обито был растерян, потерян и бледен, как смерть. Но Обито лишь молча сидел со всеми остальными и отрешённо смотрел в окно, пока их транспорт следовал обратно в особняк Буцумы. Точно — Ирука. Этого новенького звали Ирука Умино. Он уже среди них два месяца, каждый день подходил к Какаши, пытался подружиться, что-то спросить, постоянно плелся за ним и странно было то… …Что если бы Обито раньше обязательно заметил нового человека, приревновал как обычно и скорее всего беспричинно бы устроил скандал за отстаивание своей первой позиции рядом с Какаши — как он делал всегда, даже без обоснованной на то причины — Обито этого не сделал. Обито будто не замечал совсем, что появился Ирука и пытался подружиться с Какаши.Обито стало все равно? Это почему-то начинало пугать. Обито безразлично? Обито даже в их сторону не смотрит — это пугает.        — А…ты, — Какаши пытается припомнить имя новенького, переводя взгляд с макушки Обито, смотрит на Ируку с чувством вины. — Тебя звали…        — Ирука Умино. — напоминает ему новенький свое имя.        — Точно, Ирука! — Какаши пытается улыбнуться, — да, все хорошо. Спасибо. Мне страшно до чертиков. Обито? Ты слышишь меня? Ты все еще со мной?

***

Изуна просидел с Наруто, пока тот не уснул окончательно и не выпил все свое лекарство до конца. Внимательно отследил за тем, как затягивались его раны, и наконец, посчитав, что его работа окончена, вслух произнес:       — Тобирама, даю тебе час, не явишься — я оставлю его подыхать, и меня глубоко не волнует, что ты еще беременность его матери вел. Встает, бросает взгляд на Наруто и добавляет:       — Он не моя компетенция, моя забота — это брат Саске, он — твоя. Я понятно выражаюсь? Тобирама отвечает ему ровно через две минуты, оповещая оппонента, что он — в пути. Изуна довольно хмыкает и наконец удаляется из комнаты Наруто, проходит мимо комнаты Саске и Обито, и наконец доходит до нужной — своей. Сразу как входит встречает пристальный взгляд Итачи Учихи — его комната находится в самом конце. Его связали, приковали наручником к кровати — идея Какаши была — так точно Итачи больше не наделает никаких глупостей, его еще напоили каким-то дерьмом седативным, чтобы Итачи хоть немного успокоился. Подействовало.       — Ну привет… Итачи. — Изуна спокойно проходит вовнутрь и видит, как сильно изменилось лицо Итачи при взгляде на него — он вздрогнул? Чтобы Итачи Учиха и вздрогнул.       — Саске? — тихо спрашивает Итачи и сразу же его взгляд меняется до прищура, он его сканирует, и Изуна усмехается — да, внимательности Итачи не занимать.        — Как ты себя чувствуешь, брат? Я соскучился по тебе… — Изуна пытается говорить ровным голосом и делает шаг ближе, тянет свои руки к мужчине, на что Итачи машинально оскалился и отодвинулся назад.        — Не Саске, — голос становится бесцветным. — Сгинь. Изуна захлопал в ладоши        — Или у тебя феноменальная память, — заинтересованно произносит, — или ты своего брата просто знаешь лучше чем себя. Я очарован. Как ты это делаешь? — тащит за собой стул, садится напротив него со спины стула, и скрестив руки на груди, смотрит на Итачи внимательно. Итачи молчит и смотрит куда-то за Изуну, после на него снова.        — Где мой брат, говна кусок?        — Как грубо, — Изуна цокает языком и растирает висок. — Я с тобой стараюсь быть максимально вежливым и доброжелательным, а ты мне в открытую грубишь, Итачи Учиха. Грубишь мне — ты вообще понимаешь, с кем ты разговариваешь?        — Так как ты нас различаешь? — Ты хоть и похож на моего брата, — Итачи смотрит на Изуну с каким-то явным отвращением и злостью, — но повторить его манеру речи и реакции в любой ситуации у тебя не выйдет никогда, фрик конченный. — Итачи выплевывает слова ему в лицо. — Ты хоть член имей как у моего брата, запах пота или ДНК, тот бы никогда в жизни не сказал мне эти слова сейчас после недавних событий.        — То есть Саске у нас злопамятный? — Изуна искренне смеется. — Ну в принципе неудивительно, мы все долго храним обиду и никогда ее не забываем, не важно на родственников или на других.        — Где мой брат? — Итачи повторяет вопрос снова.        — У Обито проходит драматерапию! — последнее слово произносит с искренним весельем. — Итачи напрягается сильнее, — Обито решил обучиться методам мозгоправа и практиковаться на людях — у него всю жизнь к этому был настоящий талант.        — Как его здоровье? — Итачи кажется игнорирует все сказанное и задает вопрос снова.       — Твой брат вскрылся и мы его снова откачали, или тебя другое интересует? — Изуна видит мимолетный страх в глазах Итачи. — Да, дорогой, ты его нихуево довел. Итачи кривится от эти слов, качает своей головой, несмотря на боль от травм, полученных от Наруто, и что-то бубнит себе под нос… Из всего сказанного Изуна расслышал только слово:        — Бред. Изуна поднимает свои брови от искреннего удивления, во-первых от того, что Итачи держится настолько хорошо — ему должно быть как минимум больно, как максимум его должно не переставая тошнить и рвать, да и от того пришло удивления, насколько Итачи отстаивает свою позицию безучастия во всем состоянии брата.       — Я никогда не доводил моего брата — довели вы его, от того что полезли туда — куда не надо, ублюдки жалкие. — говорит спокойно и тихо, тело совершенно расслаблено, вести себя так сейчас — стоит огромного количества ресурсов. — Единственное что я всегда делал — это его защищал и любил. — он скрещивает руки в замок и смеряет брата Мадара взглядом с головы до ног — ты можешь своими речами ехать мозги кому угодно, но со мной это не прокатит — мой интеллект со всего этого сказанного абсурда начинает деградировать. Еще что-то или ты уже закончил? Лицо Изуны от такой наглости и надменности вытянулось одновременно. Этот человек…        — ха-ха. — Изуне искренне стало смешно и одновременно пришло восхищение к этому человеку — он хорош. Сохранять лицо в любой ситуации — он этому учился сам или таким родился? — ты меня поражаешь, Итачи Учиха — ты или гений или совершенно на голову отбитый. — улыбается искренне. Он не пожалел, что выбрал именно Итачи — с другими ему попросту было скучно.        — Предлагаю тебе выгодные условия. — Изуна резко оказывается рядом с Итачи. — тот бровью даже не повел. Как странно наблюдать за тем, что этого человека не пугает то, что он видит перед собой и что это что-то нарушает все законы времени и физики — даже пульс не учащается, мускулы не дрогают — ничего. Смотря на Итачи он ощущает странный холод и абсолютное безучастие в процессе — ему действительно все равно на все, что вокруг него происходит. Даже сейчас Итачи бросая на него короткий взгляд думает лишь о том — где его брат. Не думает о своем состоянии — будто полностью уверен в том, что все нанесённые раны и травмы заживут как-то сами собой или затянутся. Рука восстановится. I'm good, I'm fine, this life's divine No hate, no shame, no one to blame You might disguise your life with lies I won't chastise Итачи продолжает молчать.        — Я обещаю тебе — что Саске все время будет рядом и вы оба будет в порядке и безопасности, оба вы будете друг у друга до конца ваших дней, взамен мне нужно от тебя полное подчинение и твое. Изуна не успевает даже договорить от искреннего смеха Итачи — он впервые слышит как Итачи смеется — причем так искренне и звонко от чего даже отдернулся на шаг.        — Какой ты смешной. Спасибо, я так давно не смеялся, — Итачи вытирает здоровой рукой слезы с глаз, Изуна наблюдает за его мимикой молча — она исказилась так же резко, как и до этого — со спокойной до веселой. Эти резкие перепады пугают — людей особенно. Итачи снова становится совершенно безразличным, подносит свою ладонь к глазам и качает головой — что-то себе повторяя под нос снова, и поднимает на Изуну свои глаза. Изуна увидел такой взгляд в жизни впервые и запомнил его навсегда. Мадара никогда так ни на кого не смотрел — ни Обито, ни Какаши, ни даже Индра с Ашурой — никто.        — А кто сказал, что мы с Саске будем не в порядке или нас кто-то разделит? Посмеет? — губы искажает пугающая улыбка. — ТЫ что ли, или твои друзья? — снова смех, такой громкий, акустика разносит его по всей пещере. — Серьезно? ха-ха. — Знаешь… — он снова качает головой в порыве приступа смеха. — Я своему отцу обещал о Саске заботиться до смерти и после — и неужели ты думаешь… …что я позволю, чтобы мой папа во мне разочаровался и позволю себе не сдержать свое слово? Да ты смешной.        — Ты, — Изуна улыбается плотоядно от вида Итачи, — точно раненный на всю голову мой родственник… — Итачи Учиха.        — Я повторюсь еще раз. — Итачи наконец хрустит сломанной рукой, вопреки тому, что это может лишить его сознания от боли сейчас. — Я поубиваю вас всех здесь, и мы с Саске пойдем домой. И если я сдохну тут — я заберу каждого из вас собой. В самую тьму с собой — к себе домой. Я достаточно четко изъясняюсь? Изуне, смотрящему на Итачи, показалось, что он расслышал странный крик ворон и возникло ощущение, будто он оказался на настоящем кладбище — какое знакомое чувство. Итачи сидит напротив него на костях других — спокойно раскинув в стороны свои руки, закрыв глаза от блаженства кричащих ворон вокруг, пока его лицо окружает та самая красная луна. В свете которой ему совершенно спокойно и комфортно.        — Ну что ж. — Изуна медленно поднимается и выдыхает. — Принято, мое восхищение. Вот только, — он бросает взгляд сожаления на Итачи, перед тем как нанести глубокую рану насильно… Умрешь ты очень скоро — и переродишься заново. Уголок губ Итачи поднимает вверх и он, смеясь, медленно кивает — будто приглашает Изуну нанести этот самый удар — что Изуну на секунду заставляет замешкаться. Какой странный взгляд, и это спокойствие — словно Итачи заранее знает каждое его движение и читает его мысли сам — что невозможно. Этот парень…он. …не человек. Он существо? Вороны прокричали снова. Выбор из количества преемников был в тот день тяжек. Выбрать нужно было до рождения, после рождения, иными словами — взять на себя ответственность конкретно за этого человека, младенца, и до момента их встречи длинной лет как минимум двадцать. Мадара долго ввел спор со своим братом, кого именно Изуне стоит выбрать, но Изуна стоял на своем, что тогда.        — Итачи Учиха должен родиться через полгода. Он мой. Что после…        — Изуна, — Мадара в который раз подходит с обреченным выражением лица к своему младшему брату, в попытках того образумить. — Я понимаю твой выбор и знаю, что ты несешь ответственность за этого человека, но я, наблюдая за братом Саске, понимаю, что он — больной, Изуна.        — Я выбрал его, — Изуна каждый раз отвечает одно и то же, будто совершенно игнорируя то, что пытается ему брат донести. — Я доведу до конца.        — Брат, послушай, мы все уже заметили, что этот человек. Изуна бросает взгляд раздражения на брата и поправляет его:        — Это наша кровь и он наш родственник — прояви уважение, Мадара! — рявкает. — Он потомок наш — это не просто человек!        Изуна, твой брат пытается тебе сказать, — наконец добавляет Обито, сидя в углу, — что тебе стоит выбрать кого-то другого, так как от этого парня у тебя будет дохуища проблем. Я не понимаю — что ты на нем так зациклился?!        — Мы похожи, — отвечает Изуна сухо.        — Изуна! — Тобирама снова повышает голос, — он опасен и совершено не стабилен! Ты и сам это видишь!        — Я же сказал — мы похожи и мне он искренне нравится. — Изуна поворачивается ко всем стоящим в той комнате, смотрит на своего брата впритык. — Или я не прав, Мадара?        — Но ты не был таким изначально! — Мадара бьет кулаком по столу, от чего Какаши вздрагивает и автоматически сжимает руку своего мужа, стоящего рядом. — Ты был совершенно нормальным и светлым ребенком! Пока не…        — Не умер, — заканчивает Тобирама за него, и Мадара с благодарностью кивнул мужу — Мадаре до сих пор было тяжело произносить эту фразу в слух.        — Ты был тоже совершенно другим! — Изуна оказывается рядом с братом, помещая свою ладонь на него, — ты и сейчас совершенно другой… И мы оба знаем, что ты все время находишься в местах намного интереснее, чем эта комната, в которой мы сейчас с тобой разговариваем. Изуна снова произносит эту странную фразу — которую никто кроме этих двоих не понимает — а вот Тобирама с годами все больше и больше начинает ее медленно осознавать, порой замечая за мужем странные реакции, которые объяснить толком не может. Мадара будто все время не совсем присутствует тут на все сто процентов.        — Но я же не упрекаю тебя и твой выбор в лице Саске — который ты даже осознать не можешь — почему тебя к этому мальчику так тянет! А я знаю почему.        — Он убийца! Он им станет, как и его папаша! — Мадара повышает голос. — Он.        — И я, и ты тоже — убийцы. И Обито! — Изуна отводит руку в сторону племянника — тот опускает взгляд в пол. — И Тобирама, и даже Какаши — в этой ебанной комнате все мы не пример для подражания!        — У нас не было выбора! — Мадара хватает за шиворот брата и пытается не сорваться.        — Нет, Мадара — выбор у тебя в тот день был. Он был и у меня… И поэтому я выбрал его брата, выбор свой не поменяю — я буду всегда вместе с тобой вне зависимости от времени, тела и обстоятельств — ты мой брат. Разговор окончен. Обито хмурится, Тобирама курит в окно. Какаши снова прикладывает руку к лицу от понимания — сейчас может случиться скандал. Мадара смотрит на младшего брата пару минут и развернувшись уходит из комнаты — хлопнув дверью. Скандал не случился. Обито что-то ему пытался рассказать, но каждый раз, когда Обито открывал свой рот, Орочимару сразу же перебивал его, закатывая свои глаза, смотрел на них обоих с презрением.       — Саске, ты жалок! — старик сверлит макушку Обито, — его надо убить и валить отсюда как можно скорее. Это не дело! Саске шикает и дергается снова — без толку. От любого резкого движения тело начинает выть от боли — отдает в голову, начинается очередной приступ тошноты.        — Ты можешь перестать брыкаться, мать твою? — Обито припечатывает его снова кровати, и Саске со всей силы бьет его ногой в солнечное сплетение.        — Выпотрошим ему кишки? — Орочимару нависает над спиной Обито, смотря в глаза Саске с полной серьезностью. — Саске, если бы я был таким слабым как ты, меня бы повязали не под старости лет, а намного раньше. Мы бы с тобой никогда не познакомились в таком случае! Ты понимаешь меня? Надо что-то делать.        — Этот псих меня держит в подвале, ты слышишь меня? Ты представляешь?        — Давай оглушим его и сбежим? Это же так просто, Саске! — Орочимару сидит прямо напротив Саске и уже в следующий момент ходит по комнате туда-обратно. — Что ты сидишь?        — У меня рук недостаточно, — глупо смеется Саске, смотря на свою ампутированную конечность и выдыхает. — Как я это должен сделать?        — Я слышу тебя, но это не значит, что я могу сделать то, что ты говоришь. — Саске то ли бредит, то ли лишился ума и говорит сам с собой. В какой-то момент Обито устал. Отошел на пол часа, вернулся с веревкой, оглушил Саске со спины и попросту. Саске пришлось связать по итогу. Обито не хотелось делать этого, но в очередной попытке рассказать все Саске и донести до него свои мысли — тот впал в какой-то странный психоз, в очередной раз начал отпираться, кричать, пытался сбежать и снова навредил себе своими действиями. Обито стал замечать — Саске постоянно куда-то ненароком отводит взгляд…постоянно смотрит за него и от чего-то улыбается, будто что-то слышит, будто что-то видит. Или кого-то. И совершенно его не слушает — вообще. Теперь Саске сидит у стены, глядя на Обито волком. Обито же рассматривает своего внука с явным раздражением, и ищет в себе силы как бы ненароком не прибить пацана — у Учих, причем у всех, крайне сложный характер — с этим характером чтобы справиться нужно иметь стальные нервы и выдержку, чего у Обито, в силу своего генетического фонда, попросту нет в нужном количестве. Саске все еще смотрит на Обито волком, и Обито не может сдержаться от ироничного замечания:       — Саске, ну перестань ты смотреть на меня так. Я себя чувствую как насильник извращенец какой-то! Блядь, это напрягает! Саске сплёвывает на пол и скалится.       — Мог бы и проявить к своему деду хоть каплю уважения! Говнюк! Мадара предупреждал Обито — с Саске будет сложно. Обито тогда не подразумевал насколько сложно это будет. Ну ничего — с детьми рано или поздно приходится находить общий язык, хоть и в далекой молодости он данной особенностью похвастаться, увы, не мог.       — Наверное, это карма. — Обито прыскает, вспоминая себя в том доме и продолжает. — В общем, дорогой мой внук, добро пожаловать в мою жизнь. Я от тебя все равно не отъебусь, пока не выслушаешь — нравится тебе это или нет. У тебя нет выбора Саске — вот такая вот я эгоистичная мразь. В прострации он вернулся со всеми в особняк. В тот день не ел, не спустился к ужину — Обито просто остался сидеть в своей комнате, лежал в кровати и сверлил взглядом тканевую авоську, которая теперь лежала на кровати в углу. Странное было состояние — накатила резкая усталость, будто он не спал пару суток, подташнивать начало как только вернулся. Состояние было, будто подхватил простуду. Он сидел около получаса и смотрел в одну точку, после наконец встал, подошел к окну, открыл его, и высунув голову наружу, смотрел именно в ту сторону — за лес, где живут его родственники — беспощадные убийцы и дикари, как ему много лет внушали. Живет его кровь, живет его семья, о которой он совершенно ничего не знал. Стало тоскливо, захотелось выбежать из этого особняка и бежать по лесу — бежать к семье как можно скорее и наконец увидеть их собственными глазами. Там кто-то остался живой, там живут такие же, как он сам — там живет его родная кровь, они точно его узнают — они все схожи во внешнем виде — не могут не узнать. Но он не может этого сделать, пока не может, он не может просто в один день выйти из особняка, бросить тут Какаши с Рин, не может их вот так вот оставить одних. Ему надо как-то убедить их пойти с ним — туда. Но как объяснить своим двум близким и любимым людям, в прямом смысле того слова, пойти к врагам на трезвую голову и по самостоятельному решению — он не знал.       — Этот мужчина сегодня в карете, — Обито берет в руки горячий подсвечник и открывает мешок, — кто он? Откуда у меня взялась эта реакция на него? Я такого в жизни не испытывал ни разу. Все тело изнутри будто стянуло пружиной. Напряглось и стало потряхивать. Он аккуратно развязывает мешок и достает фотографии оттуда — всматривается в лица Мадары, Тобирамы и Изуны снова. Это кто-то из них? Но это невозможно — им не может быть так мало лет никак. Это невозможно — тогда кто он? От чего он ощутил в груди такой странный ком грусти? Какую-то тяжесть, будто его чем-то придавило и мешало дышать? Обито выдыхает, прячет снимки снова в мешок и падает на кровать, раскидывает руки вдоль, смотрит в потолок. Молчит, после подходит к двери, тихо открывает ее и идет к проему лестницы, прислушивается — ужин только начался, следовательно, вернутся все по комнатам не скоро. У него есть время в тишине начать читать тот потрепанный дневник Тобирамы и свиток. В одиночестве.       — Береги это и никому не показывай, — вспоминает слова Ашуры. Обито достает первый свиток и начинает изучать. Язык очень сложный для понимания — старый, некоторые слова уже были давно не использованы в привычном языке. Какая-то мифология, то ли язычество. Вскоре теряет какой-либо интерес к первому свитку и убирает его в мешок. Открывает второй — тут уже более понятен текст, какие-то законы и договоры — но тоже не то. И наконец доходит до третьего свитка — открывает его и замирает. Опять сердце начинает колотиться. На нем нарисовано огромное родословное древо с датами, именами и землями, которые были переданы из поколения в поколение. Имя — Таджима Учиха. Обито всматривается в даты, в самом верху имя — Индра Оцуцуки, от чего Обито хмурится и никак не может понять, как этот человек связан с его родом. Дальше он опускает взгляд на имя — Мадара Учиха и Изуна Учихи — над вторым стоят даты смерти и жизни, и что самое странно — вторая зачеркнута и дальше идут какие-то непонятные цифры.        — Получается, Изуна Учиха умер в возрасте, — он считает, в таком малом возрасте. Как это случилось? — Обито хмурится и разочарованно понимает, что даже желание того, чтобы смотрел на него сегодня сам Изуна Учиха даже в маленькой степени вероятности правдой оказаться никак не может. Но вот с датой Мадарой что-то вовсе странное: их целых три. Саске впервые на него перевел заинтересованный взгляд спустя 4 часа, он успокоился — пару раз Обито его поил, накормил насильно, но по крайней мере Саске наконец-то стал спокойным. Надо же, он умеет быть спокойным оказывается! Чудо случилось.       — Может быть, то ошибка какая-то? — Обито перечитывает дату который раз — две даты рождения и одна смерти… Причем вторая дата рождения идет после, бред какой-то, — снова шикает, после замечает на радость себе, что дата под именем — Кагами Учиха — не имеет даты смерти, от его имени много линий — род идет дальше… Вот имя Шисуи Учиха и его продолжение рода ведет снова к паутинки линий имен. Он снова поворачивается к окну и ловит себя на мысли:       — Может, это я его сегодня видел? Он получается живет на той стороне? Дальше поднеся свет подсвечника он с радостью вскрикивает и охает. Это же имя его бабушки и дедушки, ведет пальцем к именам своих родителей и смаргивает вставшие слезы — старик ему не врал, тут есть даже его родители — они записаны — даты рождения и смерти внесены. Обито резко встает, хватает перо, макает его в чернила и под именами родителей — вписывает свое имя и дату рождения. Он обязан быть с ними на одном пергаменте — это его семья. Это принесло какое-то успокоение, дождался пока свиток высохнет, и наконец аккуратно засунул его в стык между стеной и его спальным местом — он теперь будет всегда носить его с собой — беречь как зеницу ока, даже во время сна он будет рядом всегда. После достал дневник Тобирамы и фотокарточки оттуда, спрятал авоську под матрасом в щель пружин. Это теперь нельзя даже оставлять нигде без присмотра.       — Перед Рождеством успею прочитать сколько могу, с наступлением бала в честь праздника особо времени не будет заниматься чтением, — он помнит, как каждый год проходит этот праздник, тут слишком шумно, людно и тесно. Пролистывает первые страницы, они для него не несут какой-либо увлекательной информации, пока взгляд не привлекает описание какого-то сна в лесу. Тобираме тут, судя по датам, шесть лет, он отлично владеет письмом, идет описание леса и юноши, которого он пытался догнать.        — Тот, кого он описывает, — Обито резко переводит взгляд на фотографию Мадары из детства, — очень на тебя похож, — юноша удивленно поднимает брови, — он что, во сне его заранее видел? Чудеса. Разница у них 4 года получается. Мадаре было уже тогда 10 лет. Листает страницы дальше и останавливается именно на первой встрече Тобирамы и Мадары в этом доме.        — А вот и ты Мадара…ну наконец-то ты появился в рассказе Тобирамы. — Обито расплывается в глупой улыбке. Он внимательно вчитывается, погружается как посторонний зритель в их историю — Тобирамы и Мадары, напрочь забывая о времени, и читает страница за страницей — внимательно вчитываясь в каждую фразу Мадары или же действие… Свет периодически колеблется в комнате на втором этаже особняка, Обито сидит спиной к окну, держа в руках подсвечник, и, закусывая губу, всматривается в пожелтевшие от времени страницы. Огонек пламени то гаснет немного, то вспыхивает ярче — видимо циркуляция воздуха по особняку затрагивает и свечи. Свет керосиновой лампы колеблется и в комнате Саске с Обито. Саске замолчал и, кажется, начал наконец слушать. Тусклый свет отражается в лице Обито. Саске, всматриваясь в него, замечает знакомую эмоцию. Это что, печаль? У этого и печаль? На территории особняка издалека смотрит в это же самое окно мужчина. Он стоит спокойно посреди территории поместья и только сейчас закуривает, поднося спички к трубке, одна его ладонь в кожаной печатке опускается, и он с интересом наклоняет голову вбок. Стоит в плаще из кожи — ветер продувает его насквозь. Делает шаг и оказывается совсем близко в секунду, облокачивается о колодец и стоит прямо за спиной Обито снизу — рассматривает его макушку. Его губы расплываются в легкой улыбке — он видит, как спина мальчика напрягается и он, повернувшись к нему профилем, переставляет подсвечник на стол, наклоняется лицом к дневнику и закусывает губу от чтения.       — Хочу понять тебя и познакомиться с тобой хотя бы так, Мадара Учиха, я хочу узнать тебя… — Обито говорит эти слова вслух. Мадара за окном вскидывает брови и снова улыбается, поднимает ему руку и, не сдержавшись, даже машет ему — вот будет умора, если малец сейчас посмотрит в окно и увидит того, к кому обращается. Вот он, Обито Учиха, и он сам его позвал, достучался.       — Будь ты живой, я бы очень хотел с тобой быть рядом, учиться всему. — Обито с горечью перелистывает страницу с грустью, — сколько ума и потенциала…ты же сам все построил своими руками…ты так брата любил…так сильно любил свою семью и свой род — ты костьми лег, чтобы сохранить его и восстановить. Спасибо вам огромное. Мадара меняется в лице — докурил трубку и с грустью кивает юнцу в окне.        — Мадара, пошли, — слышит голос за спиной, — тут небезопасно, тебя могут увидеть. — Тобирама говорит за его спиной, стоя поодаль.        — Я хотел лично его увидеть, — спокойно отвечает ему муж, — малец твой дневник читает, Тобирама, — Мадара усмехаясь оборачивается к Тобираме, видит как того перекосило на секунду, — ты его так и не сжег, видишь теперь его передали в нужные руки, ты все-таки оказался прав в своем решении. Хотя, это между прочим неприятно, что даже я не читал дневник своего мужа, а мой потомок малец вот сидит и читает. Я ведь могу начать и ревновать. Тобирама побагровел:       — Ты и так все знаешь, зачем тебе его читать?        — Знаю, но перечитать твои мысли тогда — был бы не против. А так лишь сейчас стою и слышу, о чем малец читает.        — Мадара, нам пора возвращаться! — тактично напоминает Тобирама, — ты не можешь его забрать сейчас…но…        — Могу, — сухо отвечает Мадара и продолжает стоять на месте, рассматривая Обито. Тобирама напрягается сильнее:       — И как ты себе это представляешь? Ты заявишься в комнату к мальчику, да ты его испугаешь до смерти! Парень подумает ума лишился.        — Но, еще не время, я знаю, — Мадара заканчивает свою фразу, — он сам скоро явится, — смотрит на свои наручные часы, — я бы сказал даже точное время: ровно через семь дней и пять часов. — Мадара бросает последний взгляд в сторону окна, и резко оборачиваясь к мужу, оказывается с ним рядом и перемещает его в то же самое место, где только что стоял он сам, — смотри, Тобирама, внимательно на этого юнца, скоро… — он шепчет на ухо своему мужу, — этот мальчик… — говорит специально громко. Обито снова ловит странную тошноту и шум в ушах — сглатывает, и дёргаясь, поворачивается в сторону окна, чтобы открыть окно и продышаться.        — Станет нашим ребенком, которого мы так долго хотели завести. Вот он — наш сын! — он расплывается в улыбке и Тобирама, смаргивая, смотрит в профиль мальчика, не веря словам мужа до конца… тот поворачивается к ним, — он нас даже уже слышит, вот видишь! Обито застывает на месте, сердце ушло в пятки, он вскрикнул, он точно видел Тобираму и Мадару за окном и дрожащими руками пытается открыть окно — понять, ему показалось или нет.        — Вот мы и увидели друг друга впервые, а теперь нам пора, — с явным удовлетворением собой, Мадара хватает мужа за руку и рывком исчезает из поля зрения. Никого. Обито смотрит во все стороны, мотая головой, понимает — никого. Привиделось, так сильно он хотел их увидеть, что больное воображение подкинуло желание и пыталось сделать правдой.       — Саске, я понимаю как это сейчас звучит, но я тебе не вру. — Обито сжимает своими руками голову и пытается подобрать нужные слова. Разговаривать с людьми, особенно не с такими, как они, очень тяжело. Саске считает его сумасшедшим — он по глазам видит. Хотя Саске уже давно должен был привыкнуть — его всю жизнь окружают больные на голову люди, что делает ситуацию вдвойне ироничной. Саске смотрит на него волком — не понимает, как от этого чокнутого избавиться — может, он шизофреник? Может, тут неподалеку психушка находится где-то и они все оттуда сбежали? Как вариант.        — Я не шизофреник, Саске, — Обито засмеялся с выражения лица парня, — и я слышу, о чем ты думаешь.        — Все шизофреники так говорят, — нервный смех в ответ. Обито улыбается ему иронично в ответ и думает о том, что лучше бы он и вправду был шизофреником. Но только вот… Обито закатывает глаза:       — Я знаю, что ты делал, что жрал, пил и где спал с момента твоего рождения по сей день, не думаю, что шизофреники еще и экстрасенсы.        — Может, ты просто следил за мной? — Саске напрягается сильнее. — Маньяки следят за жертвами.        — Точно! — Обито задумывается и хлопает в ладоши. — Мне же нехуй было делать, кроме как следить за тобой 24 на 7, но знаешь в чем нестыковка? Я знаю каждый твой сраный сон — могу рассказать и каждую твою мысль в твоей башке с лет так пяти. Саске напрягается сильнее.        — Что ты в окно вылез? Ты совсем слечь хочешь? — Какаши резко отталкивает Обито от окна и закрывает его А вот и второй — вот и пара. Голос Какаши за спиной отрезвил. Обито виновато смотрит на Какаши.       — Ты чего на ужин не явился? Голодный же останешься!        — Я проспал, да и аппетита нет, — Обито быстро убирает дневник под подушку, — читал книгу и уснул. Какаши выдыхает и указывает на поднос на тумбе у двери:       — Я принес тебе выпечку и чай, поешь хотя бы немного       — Я правда не голоден, Какаши, но спасибо тебе за заботу. Спасибо, большое.       — Не хочешь? — Какаши все продолжает нависать над Обито, тот на странность слишком молчаливый для своей привычной натуры, — с тобой точно все в порядке? Может случилось что-то, о чем бы ты хотел со мной поделиться? Мы с тобой так мало последние дни разговаривали Обито на секунду открывает свой рот, смотрит в глаза Какаши то с какой-то грустью, то с какой-то мольбой, но после закрывает его и лишь утвердительно кивает. Наверное, еще не время с ним поделиться всем. Какаши тем временем все еще сидит напротив него на своей кровати и замечает странное колебание со стороны лучшего друга — хмурится. Обито обычно себя так никогда не вел — все его слова были заранее прописаны на его лице, еще до момента когда они приобретут словесную форму. Обито же резко встает, подойдя к кровати соседа, ложится к стене, и Какаши удивленно поворачивает к нему свою голову — не понимая, что Обито хочет сделать. Обито лишь смотря в глаза своего лучшего друга, протягивает ему свои руки и произносит:       — Я хочу тебя обнять и полежать. Полежи со мной, пожалуйста, — и добавляет совсем тихо, — молча. Какаши от удивления сморгнул, кивнул и спокойно лег спиной к Обито, тот сразу же обнял его руками и притянул к себе — уткнулся к спине лбом и закрыл глаза. Они впервые так лежали. Какаши ощущал, как странно забилось его сердце в тот момент — слишком быстро, Обито никогда не проявлял к нему подобного рода нежности в доме — теперь же он просто молчал. Какаши молчал тоже. Обито лишь смотрел то в одну точку на спине Какаши, то на его макушку, то снова на шею. Ни о чем не думал — прислушивался к своим ощущениям. После медленно перебирал его волосы пальцами, отчего Хатаке вздрогнул впервые. Током ударило — с какой-то особой нежностью перебирал, водил ладонью по спине сквозь ткань рубахи и наконец остановился. От Какаши приятно пахнет. Не понятно чем, но приятно. От Обито приятно пахнет — чем-то необычным, раньше он толком не ощущал запаха Обито. Какаши дышит прерывисто. Обито дышит спокойно и глубоко. Какаши очень теплый. Обито ледяной — у него очень холодные пальцы — это приятно и вызывает мурашки. Движения Обито все сосредоточенные и спокойные. Плавные. Какаши порой начинал дрожать. Странная на него у Какаши реакция — Какаши не дрожал за все годы никогда. Уснул Хатаке первым — Обито же так и не смог уснуть до утра. Все в груди стянуло и не разжималось.        — И ты конечно можешь убедить кого угодно, что ты такой же психопат, как твой брат, но мне-то не пизди, пожалуйста, — Обито рассматривает Саске внимательно — тот боится его, это видно. — Повторюсь еще раз: я слышу каждую твою гребанную мысль. Даже сейчас, начиная о том, как бы свалить от меня, о том, что дрочить ты не сможешь без руки, что удивительно при такой ситуации, — Саске резко покраснел, — заканчивая, как там Наруто, как вести себя с Итачи, и вот только что ты вспомнил свой поход в зоопарк с матерью 26 ноября в 95 году, когда дождь шел и почему-то остановились твои мысли на зеркале. Мне продолжать? Саске побледнел еще сильнее и пододвинулся наконец к Обито, рассматривая его пристально.        — Нет, я не экстрасенс, их не бывает — насмотрелся в телеке ты хуйни всякой в 13 лет, пока Итачи ждал, это я тоже знаю. — Обито автоматически передает мысли Саске в ответ.       — Как… ты… — Саске поднимает удивленно брови, — блядь… это делаешь?        — Ну я же конченный психопат, сталкер, маньяк и шизофреник. Урод, гандон и садист. И вообще мое ебало тебя бесит и я стремный. Я ничего не забыл? — Обито раздраженно выдыхает, — как ты сам думаешь? Саске не имел ни малейшего понятия.        — Я не знаю, — признается честно, — ты меня пугаешь, и ведешь себя как конченный маньяк, что мне еще думать по поводу тебя и твоего больного брата? Обито пытается вспомнить, о ком идет речь, и спустя минуту усмехается:        — Это мой муж, брата у меня нет, если ты про Какаши. Саске выпал из пространства от этого заявления.       — Да, Саске, твой дед — пидор, именно так. Ты думаешь, ты в кого таким уродился? — Обито искренне весело становится… — Так вот — в меня.        — Как ты можешь быть Обито, когда ты… — Саске начинает медленно плыть. — Ты меня с виду старше на лет пятнадцать, не больше. Обито смотрит на Саске удивленно.       — А…ты об этом. Ну, — он пытается подобрать слова, — ты еще Мадару не видел толком. Ему лет…очень много. Хорошо сохранились, я думаю — это генетика и кровь девственниц, — искренний смех. — Учитывая, что Изуне, да-да, Изуне, под двести уже, то точно генетика, отвечаю. Саске хмурится, не понимает юмора — ну и слава богу. Обито рассматривает реакции Саске — вроде успокоился, или просто пребывает в шоковом состоянии.       — Вот фотографии и родословная, — вытягивает из кармана, — изучай. — Саске берет в руки свиток и смаргивает. На него смотрят Обито с Какаши, только год… Невозможно.        — Это… — Саске щурится. Фото старое, пожелтевшее, это не фотошоп или…        — Чтобы ты понял все, мне надо тебе рассказать с самого начала. Ну и показать тоже придется. А вот показывать я не люблю. Но… После этого Обито будто начал избегать Какаши — часто отводил свой взгляд куда-то в сторону, Какаши даже пару раз словил себя на том, что пытается дотронуться до него рукой — но тот словно избегал каких-либо прикосновений к себе, и лишь улыбнувшись какой-то странной, грустной улыбкой — отходил от него в сторону, со словами:       — Прости, мне надо заниматься/меня зовут/мне надо прочитать книгу. Какаши лишь молча провожал его взглядом и не понимал — что за странная у его друга на него реакция. Он все дни пытался с ним поговорить о случившемся и обсудить свои эмоции — их была тьма, спросить об одной вещи, но Обито будто рубил на корне любую попытку Какаши как-то начать этот разговор. Обито уходил в конюшню, продолжал там читать дневник Тобирамы, и все больше замечал знакомые движения и действия Мадары по отношению к Тобираме, которые он хотел бы сделать по отношению к Какаши. Он каждый раз на особо эмоционально насыщенном моменте закрывал дневник как-то нервно, и смотрел на свои ладони, те взмокали от волнения.       — Я что, — Обито сидит на занятии по истории, буравит спину Какаши, сидящего спереди, — влюблен в него все это время был? — он кривится от мысли и мрачнеет. — Я педераст что ли? — теребит перо в руках и пытается унять дрожь в пальцах.        — Обито, с тобой все нормально? — тихо спрашивает его Рин, замечая, как выражение лица Обито меняется каждые минуты две. — Тебе нехорошо? Обито переводит взгляд на Рин — он даже и забыл, что они сидят на истории вместе. С Какаши сидит какой-то новенький, он вообще его не видел ни разу, откуда этот хрен взялся?        — Все нормально, приснился кошмар просто. Рин понимающе кивает, но уточняет:        — Твой кошмар связан с Какаши?        — С чего ты взяла? — Обито покраснел резко, обвиняя себя за это.        — Ты буравишь взглядом его спину уже полчаса как, и совершенно не записываешь лекцию, — девушка пожимает плечами и указывает пальцем на его конспект. — Тебе же штрафное очко поставят. Обито хмурится в очередной раз, и кивая, записывает лекцию дальше. Когда закончились занятия перед праздниками в этот день — молча вышел из кабинета, проигнорировав зов своих одноклассников и фразу учителя об обязательном прочтении книг на каникулах.       — Я не думал, что у тебя могут быть друзья… У тебя же… — Саске запинается.       — Отвратительный характер? — Обито считывает мысли Саске, — ну ты знаешь, ты недалеко от меня ушел. Яблоня от яблони недалеко падает.       — Я не был таким, Саске, я был милым, светлым и слегка капризным ребенком. Которого раздавила жизнь. Растоптала, вывернула наизнанку и бросила подыхать, пока я захлебывался в собственной боли, страхе и одиночестве. За что я никогда не прощу тех, кто это сделал со мной. Тебе же знакомо это, не так ли? Или я не прав, а, Саске? Саске после этой фразы изменился в лице и притих. Обито попал в самое ебанное нутро.        — Что с ним? — Рин спрашивает у Какаши, и тот нехотя поднимает на нее свой взгляд. — С того момента, как мы вернулись с ярмарки, он сам не свой.        — Я не знаю, — хмуро бубнит Какаши под нос, даже у него последние дни испортилось настроение. — Он со мной не разговаривает толком.        — Ему кошмары снятся, — Рин кивает Конан, которая уже зовет ее, — он мне так сказал, может, ты поговоришь с ним еще раз?        — И почему ты сама поговорить не можешь? — язвительно бросает Какаши.        — Потому что ему ты снишься в кошмарах! — рявкает Рин и недовольно зыркает на друга, — если у вас что-то проиосходит у обоих, не надо срываться на мне! Я и так вас постоянно пытаюсь помирить, выслушиваю постоянно!        — Прости, — Какаши виновато выдавливает из себя слова, — я просто сам не понимаю, что происходит. Обито стал каким-то странным. Я волнуюсь за него. Рин выталкивает его из учебного корпуса руками и дает нравоучение:        — Ну вот и самое время обговорить все! У меня сейчас занятия по первой помощи, последние в этом году, и практика — я после подойду. Какаши быстро кивает и понимает, выйдя на улицу, что Обито снова пропал.       — Обито! — срывается на раздраженный крик на всю территорию, — да где тебя опять черти носят?! Ирука снова зовет его — не Обито, Ирука. Это непривычно и даже раздражает немного.        — Ты знаешь, я настолько был в себе, что и не заметил этого ебанного Ируку, — Обито смеется, — представляешь? Я и не заметил! Уму непостижимо! Ты ведь всегда замечал всех, кто был рядом с Наруто или Итачи? А, Саске? — подмигивает ему. Саске краснеет и кивком соглашается       — Бесит правда… Когда кто-то лезет к твоему? Я понимаю — это у нас в крови. Хочется сразу шею свернуть или что похуже.       — Скинуть с лестницы. — Саске отвечает тихо, смотрит на Обито с какой-то вымученной улыбкой. — я так о Сае думал, пару раз чуть не скинул — вымораживал пиздец.       — Потому что мы собственники, — Обито присаживается рядом с Саске и проводит рукой по его макушке. — ладно, я развяжу тебя. Просто ты тоже мой и я боялся, что ты куда-то уйдешь — теперь я думаю, ты меня понимаешь. Саске стал ему доверять медленно… слушал. От чего в какой-то момент он ощутил — родное. Знакомое. ЕГО. Его ему не навредит — его ему не принесет боли. Обито за конюшней, держит дневник, закусывая губу, уходит в сторону качели. Качается, отталкиваясь ногами от земли и сжимая пальцами сильнее холодное железо прутьев, погружается в свои мысли.        — Ты будешь игнорировать его? — спрашивает какой-то голос в его голове заинтересованно. Обито прислушивается к более взрослому голосу — узнал, и отвечает:       — Ну и что я ему скажу? Как я ему скажу? — пытается представить это в голове. — «Привет, Какаши, я тут понял, что в тебя по уши втрескался еще пару лет назад?» Так он просто пошлет меня или же начнет избегать… — хмурится.       — Почему ты думаешь, что он так отреагирует? — вопрос снова звучит в голове.        — Потому что он мой друг с детства. — Обито парирует. — Скорее всего он испугается меня, посчитает больным каким-то или что еще хуже.        — А если нет?        — А если да?! — повышает голос сам на себя, — Я оттолкну от себя своего самого близкого человека одной фразой — дальше что? Останется только Рин. Может, он вообще влюблен в нее? Тогда будет вдвойне обидно, — он снова отталкивается на качели от земли и набирает высоту. Прохладно сегодня — завтра уже приезжают гости. Завтра станет тут слишком шумно и людно.       — То есть ты боишься? — впервые Обито слышит незнакомый, грубый и низкий голос в своей голове. Таким он представлял голос Мадары, когда читал дневник Тобирамы. Наверное — ему искренне хотелось спросить у того совета. Наставничества. Он сжимает от злости зубы.        — Я ничего не боюсь в этой жизни! — рявкает Обито, — я же Обито. Учиха Обито! Это стыдно, с такой фамилией и родней, бояться чего-то.        — Тогда может, ты боишься, что будет больно? — уточняет голос.        — Больно было, когда родители умерли…или когда я двадцать раз лежал лицом в землю, пока тот мудак мне на спину давил стопой…или когда мне руку сломали в локте, при обучении единоборства — все остальное переживу. — Обито фыркает.        — Ну…тогда, — хохотнул голос в голове, — раз ты Учиха Обито, иди и докажи мне, что ты ничего не боишься — это же так просто! Или ты только говорить умеешь, мальчишка? Если ты ровняешься на свою родню, если ты считаешь себя истинным Учихой — ты должен избавиться от любых сомнений и предрассудков в своей голове, и делать то, что считаешь нужным! Ты понял меня? Без колебаний — четко и сразу, иначе тебя задавят те, кто не сомневаются. Обито с раздражением спрыгивает с качели. Да, он докажет. Какаши услышал, как его окрикнули у входа в детский дом — Обито сам лично вернулся и подошел.       — Я тебя искал! Час искал! Что за мода у тебя такая образовалась — уходить куда-то в небытие непонятно зачем?! — снова раздражение. — Куда ты снова свалил? — Какаши сжимает кулаки и понимает, он начал беситься снова.        — Мне надо с тобой поговорить, — напрочь игнорирует все раздражения друга Обито, смотрит на него. — Мы можем отойти в более безлюдное место?        — Не можем! — грубо отвечает Какаши, — хочешь говорить — говори тут! Мне скоро идти надо на занятие по фехтованию! Говори!        — Все-таки, я думаю, — Обито выдыхает с волнением, — нам надо отойти немного в сторону, — он смотрит, как из дома выходит Хаширама с женой, и здороваясь с ними, удаляются в сторону дороги.       — Нет, говори здесь и сейчас! — Какаши с места не сдвинулся. Сейчас выйдет Буцума за ними следом, сто процентов. Старик вечно выходил за сыном. Обито замолкает — понимает, Какаши никуда не пойдет, и, смотря в его глаза, думает, что же ему сказать. Где-то послышался голос ребят, видимо они все сейчас пойдут на занятия и…        — Ты будешь говорить или нет? — Какаши делает шаг навстречу и смотрит раздраженно, — я не понимаю, что вообще с тобой происходит! Я тебя обидел чем-то? Нет, ну ты скажи — я слушаю! Или ты снова хочешь подраться, как в старые добрые времена…помериться силами… Потому что тебе так сильно не хватает…        — Какаши, я… Ты мне… — Обито говорит тихо и медленно. Какаши его не слушает.        — …внимания… Тебе же надо самоутвердиться! Да?        — Ты мне… нравишься, — он сглатывает, резко перебивает, Какаши не успевает вовремя замолчать…        — Бедный ты несчастный, будто ты тут один без родителей остался!       — Я в тебя влюблен оказывается… — Обито замолкает резко.       — Ты меня вымораживаешь! Порой меня от тебя начинает тошнить — ведешь себя, как маленький ребёнок! Какаши осознает сказанное ему только когда закончил и замирает. Он видит, как Обито только что осознал смысл сказанных ему слов, и резко меняется в лице. Меняется взгляд…темнеет, выражения лица Обито приобретает огромное разочарование и злобу, тот отступает на шаг, и Какаши стоит в ступоре… Вот как, зря сказал — хотя теперь он точно знает, что это того не стоило. …видит, как вышли все из дома с Буцумой, проходят мимо. Обито резко срывается с места, и…        — Обито! Стой! Я не… Подожди! Я не это хотел сказать, я!!! — кричит ему в спину, но Обито убегает в сторону леса уже.        — Какаши Хатаке! Вам надо на занятия! — грубо перебивает его Буцума, рассматривая сцену, и хватает юношу за руку, — пойдемте. Группа Обито Учихи уже свободна на сегодня, ваша — нет! Живее! Обито бежал, сам не понимая куда, просто хотелось убраться куда-то дальше от этого проклятого дома.        — Вот я конечно эмоциональным был, — Обито замечает с иронией. — Молодой был.       — Тебе больно было? — спрашивает Саске        — А как ты думаешь? — губы Обито искривляются в усмешке. — Еще как…неприятно было ужасно и стыдно, — хотелось провалиться сквозь землю, да и вообще исчезнуть. Ты душу открываешь человеку, а он тебе в ответ это. Кому будет приятно? Саске замолкает — он согласен.        — И что дальше было? Ты же не просто так мне об этом всем говоришь? — он отпивает настой из трав, который Обито ему в очередной раз принес.       — Я похож на человека, который просто так будет что-то рассказывать? Не на исповедь же я тебе пришел, — Обито хохотнул, — на исповеди я был после… Но мы до этого скоро дойдем, — он зевает, смотря на время. — Дальше будет веселее и веселее. Наступил день празднования этого гребанного сочельника. День, когда вся моя жизнь изменилась на корню. День, который у меня выбил почву из-под ног, и день, когда я стал умирать изнутри. Медленно — но верно.        — Я пока не улавливаю. — Саске смотрит в стену и снова корчится от неприятной боли в теле. — Что ты пытаешься до меня донести.        — Это пока что. — Обито отпивает отвар сам и продолжает. — Точно не помню, что я делал тогда до самого приезда гостей и праздника, но помню только то, что дочитал дневник Тобирамы до конца — с Какаши мы не разговаривали больше. Тот даже со мной не ночевал в одной комнате… С самого утра все повара семейства Буцумы готовили к ужину блюда. Детей выстроили в линейку и одевали подобающе. Как обычно — ежегодная программа, будет бал, ужин, какие-то развлечения и само празднование под вечер. В тот день с господами в наш дом приехало очень много детей, видимо их сыновья и дочери, родственники. Обито, дочитав дневник, оставался в подвешенном состоянии — от того, что именно в дневнике Тобирамы он наконец наткнулся на странный текст о том, что происходит в доме отца на самом деле, что тот узнал далеко не в юношеском возрасте и о том, как именно умер Изуна, по словам Мадары. Он не мог поверить своим словам — отныне смотрел на Буцуму косо, и никак не мог уложить в своей голове, что этот старик перед ним — ненормальный убийца детей, которого любят все в доме, уважают и почитают. Это было что-то вроде фантастики. Он косо смотрел на Хашираму и его жену — не понимая, как эти двое ничего не знают, или же знают? Но он столько лет провел с ними под одной крышей — как это возможно? Ни один же ребенок не пропал в их доме. Сколько он помнил себя здесь. Или пропал, и он не заметил этого? Хотелось попросту сбежать отсюда, как можно скорее, хотелось хоть что-то понять, но он же не мог сам лично подойти и спросить — ему бы никто не ответил, логично же — о таком никто тебе не скажет честно и не признается. Потому что если все написанное там — правда, то получается…он все это время прожил над адом, в котором убивают детей и продают на аукционе каким-то непонятным извращенцам, которые с маской благородства жертвуют в фонд детского дома свои сбережения, и которых каждый праздник представляют детям этого дома как достопочтенных господ?       — Это… правда? — Саске вскрикивает, смотря на Обито со страхом, замешательством, и понимает медленно, что дом, в котором он был до момента попадания сюда, исходя из рассказа Обито, место, в котором убивали детей, растили и продавали в рабство. По полу которого он ходил… И делали это получается… Получается…        — Родственники Наруто, — подтверждает Обито ужас догадки Саске, — это делал отец Тобирамы, пока я его…за все, что он сделал… — Обито усмехается. — Пока я его…лично своими собственными руками… Вот этими самыми руками…        — Сегодня у нас будет представление охоты! — Обито слушает краем уха программу с самого утра на собрании. — Сначала обед и застолье, — говорит всем Буцума громким басом, стоя рядом со старшим сыном, — после фехтования между детьми, фехтование с приезжими, гостями, скачки, и наконец игра в охоту! Всем присутствующим в этом доме полагается выглядеть подобающе — для приезжих гостей. Нас ждет прекрасный праздничный ужин! Прекрасный Праздничный обед, много людей, слишком шумно, на столе накрыто столько съестного, что теряешься от выбора блюд. Рин лично накладывает Обито еду, в очередной раз замечая — Обито весь дрожит, бледный какой-то — он что, голодал все эти дни?       — Обито, поешь!        — А где… Какаши? Я не вижу его… Какаши? Обито сглатывает кусок, закрывает свои глаза от странного волнения, от такого неясного чувства… От грядущей катастрофы, никакого логичного объяснения он не может этому чувству найти… Ему что-то говорила Рин — он не помнит. Ему что-то говорила Конан. Он не помнит, видел ли Какаши сегодня… Ему почему-то так… Страшно. И он не может понять причину ничем необъяснимого чувства, ведь он…        — Обито Учиха в паре с Ирукой Умино! В стойку! По готовности! Обито кажется только сейчас очнулся и осознал — его в пару поставили не с Какаши. Какаши был всю жизнь его партнером. Как он? Он что, уснул? Ужин прошел? Он ничего не может вспомнить. Почему его так знобит и тошнит? Ведь он… Обито пропустил удар сразу же и получил подножку — он…что с ним такое?       — Обито! Осторожно! Его тело странно ведет в сторону, голова кружится, откуда эта странная тошнота? Он будто оглушен…будто чем-то накачен, и он… Снова падает на пол, больно ударяется плечом — вскрикивает, снова его кто-то зовет. Почему он встает, встает в стойку — нападает и снова падает, на этот раз ушиб плечо — вскрикивает…        — Учиха Обито проиграл! — выносит вердикт Хаширама.        — Учиха Обито, тебе надо было не пропускать свои занятия и лучше тренироваться! — Буцума смеется, кажется, он рад его проигрышу.       — Обито? Ну что с тобой сегодня такое?        — Возьми себя в руки!       — Соберись, тряпка! Сегодня праздник, что ты раскис? Улыбайся! Ты бледный, как поганка. Какаши, ты где?        — Следующий Какаши Хатаке и Ирука Умино. В стойку. Кто-то поздравляет новенького, к Обито подбегает Рин, она говорит снова и снова. Он смотрит на ее губы, переводит взгляд на спарринг Какаши и Ируки. Обито в ужасе понимает, что не понимает ничего. Он резко дергает толовой, тянет к Рин руку, ее лицо будто стекает с нее. В ужасе вскрикивает и отступает на пару шагов.        — Обито! — девушка ни на шутку начинает волноваться, — ты меня пугаешь! Тебе плохо? Какаши? Смотрит куда-то в сторону, так шумно, куда снова пропало время? Почему уже вечер и… Он пытается найти в толпе хоть одно знакомое лицо — взгляд блуждает по гостям. Наконец он ощущает на себе себе взгляд — поворачивается в ту сторону и замирает. На него стоит и смотрит…        — Невозможно, — глаза широко распахиваются, выговаривает одними лишь губами: — Это невозможно. Он видит Изуну прямо вдалеке, смотрящего на него. Он стоит и смотрит на него — его никто кроме него не видит? Обито ощущает опять этот странный шум в голове, сжимает голову и уши руками — снова эта адская боль… Перед глазами все начинает плыть, резкая вспышка боли, по щекам с глаз начинает стекать две струи крови… Этот адский шум — сейчас его перепонки лопнут. Он…он спотыкается, задыхается и пытается закричать, позвать на помощь. Начинает метаться из стороны в сторону и дойти на ощупь до выхода из зала. Задевает сервиз — тот бьется, пытается выбраться отсюда как можно скорее — на свежий воздух. Взгляд мутнеет — почему я так плохо вижу? Что с моим зрением? Почему у меня немеет язык? Обито пытается выдавить из себя хоть слово — но часть его лица попросту не слушается. Парализовало.       — Я ничего… — секундный ужас осознания, перед глазами темнота, — ничего не вижу. Вообще ничего — сплошная тьма. Обито растирает ладонями лицо — те пачкаются в крови. Он видит, как Изуна стоит снова спереди него, и резко закричав бежит за ним следом. Голоса будто преследуют его, кричат на ухо — все давят на него, будто говорят в его голове хором.       — Вечно этого Обито где-то носит.       — Никакого уважения!       — Никакой благодарности!       — Щенок!       — Тебе надо убираться, пока ты окончательно не отравился и промыть желудок. Тебе надо вырвать все это! У него немеет часть уха, только что онемела нога — он задыхается — не может вдохнуть, и…        — ОБИТО! ЗОВИТЕ ВРАЧА!        — ОБИТО!        — КАКАШИ!        — МИТО! Зовите госпожу Мито!        — Праздник продолжается! Он просто перенервничал от такого количества гостей! Обито у нас очень чувствительный! — Буцума оправдывается перед гостями. Он упал — рухнул прямо во время бала на пол, ударившись головой и ушибленным плечом об карниз двери. Пока падал видел, как Изуна смотрит на него внимательно, стоя прямо перед ним, тянул руку. Пытался дотянуться до него, но Обито потерял сознание.       — Очнись, Обито. Мы с тобой еще не дошли до самого интересного. Обито сглатывает от этого голоса, открывает свои глаза. Он видит, господи, выдыхает с облегчением — как же он испугался. Поднимается — никого. Ни души. Где он? Почему тут так тихо? Почему так темно? Поднимается со старого матраса — осматривается. Тебе надо встать и подойти сюда, — Обито снова дергается от голоса этого и послушно встает — плечо воет от боли, голова тоже кружится, видимо, он ударился головой, когда упал. Где все, черт возьми? Выходит из странной подсобки, тут сыро, капает вода. Крысы бегают по полу — Обито вскрикивает от испуга и пытается успокоиться сразу. I'm good, I'm fine, this life's divine No hate, no shame, no one to blame You might disguise your life with lies I won't chastise        — Где я, черт возьми? — он плетется медленно по странному коридору, сначала не смотрит никуда, только прямо, и наконец резко останавливается — поворачивается к стенам. Подходит ближе и медленно начинает осознавать, что перед собой видит… Бледнеет от настоящего ужаса. Стены исписаны палочками…странными словами.        — Это же… Тобирама писал об этом, писал о том, как Мадара тут был. Писал о том, что Мадара тут делал… Как Мадара выживал в подобном месте, как сходил с ума… Как…        — Я пытался найти своего брата, и нашел его тело в этом богом забытом месте. Я считал каждый день, проведенный в этом месте — я сошел с ума здесь. Я умер тут сам.» Умер и родился снова.       — Нет. — Обито не может поверить в то, что видит перед собой. — Нет-нет-нет… — проводит руками по отметкам Мадары на стенах. — Нет, — срывается на плач. Если прочитавший эти записи Учиха — я хочу, чтобы ты бежал оттуда, как можно скорее — тебя убьют в этом месте рано или поздно. Ты тут окажешься — только потому, что у тебя такая фамилия, тебя уничтожат, скормят на убой, распят, отравят или разрубят на куски, потому что они нас боятся. You can't bring me down Already had my life turned upside down I ride a downward spiral round and round Even if you think you can bring me down «Никогда не ходи туда. Это ровным счетом что подписать себе смертный приговор — ты не выберешься живым. Никогда. Будь бдителен, не давай себя надурить, контролируй каждый свой шаг, никому не доверяй — тебя предадут, обманут, и избавятся от тебя так искуссно — будто тебя и не существовало вовсе… Поэтому, как выдастся возможность — беги оттуда. Я попал в настоящий ад на земле.»        — Нет. Умру здесь… — у Обито начинается настоящая истерика и он в панике отходит назад, бежит вперед — Мадара описал весь коридор тогда, ему надо срочно найти выход отсюда. Ему надо бежать, хватать Какаши с Рин, и бежать отсюда как можно дальше. «В этом месте убивают наших людей — безжалостно пытают, — пишет Мадара дальше в дневнике Тобирамы, — всех поголовно. Тут держат в плену людей, пока по их головам ходят дома, как ни в чем не бывало, прикрывая масками благородства, в том месте расчленяют детей и продают как товар. И я приду туда — и мы убьем их всех за все.» Обито бежит, он слышит, как колотится его сердце, он почти ничего не видит перед собой кроме тусклого света, пытается открыть каждую дверь, чтобы найти гребанный выход — пусто, бежит дальше, задыхается, и видит эти отметки на стенах — снова дверь, снова пусто, добегает до очередной и срывается на крик. Крик ужаса — на всю стену написано надпись — Учиха. А у стены… Обито снова в ужасе кричит, затыкает свой рот руками, сквозь слезы горечи и ужаса. Его трясет, его трясет всего. На него смотрит изуродованный человек — без рук, повешенный, второй труп лежит без глаз рядом, как мешок мусора, ему отрубили ноги. Тела начали гнить и разлагаться. Already had my life turned upside down I ride a downward spiral round and round But I keep flying, I keep fighting You won't ever bring me down, down, down, down, down! Автоматически ловит рвотный рефлекс, сплевывает на пол, прячется назад. Ему надо сохранить свое сознание… Ему нельзя его здесь потерять.       — Это не может быть на самом деле, — идет в отказ, спотыкается, прячется назад и падает, поскальзывается, встает и бежит снова.Это не могло быть все время под комнатами, где они спали, жили и ели все эти годы… Это же…        — Дерьмо! — кричит, понимают, что его услышали. Если тут кто-то есть — то давно поняли, что он именно тут. Он бежит дальше — нужно найти выход.        — Ты скоро дойдешь до самой интересной комнаты, Обито… Комнаты, в которой я умер. Смех Изуны звучит из всех стен в этом ужасном месте. Изуна будто все время наблюдает за ним со стороны, будто все время рядом с ним находится. Он будто в нем самом — Обито добежал до огромной двери, до арки — забегает вовнутрь, в ужасе пытаясь найти дверь отсюда — и видит тот самый стол. Слышит лай собак. Вой и лай — у него галлюцинации? You won't ever bring me down, down, down, down, down!       — «Стол…на котором распяли моего брата. Я нашел его труп здесь. Я убил тут двоих.» …на котором лежит тело. Оно…настоящее? Тело лежит перед ним мертвое… Обито начинает смеяться, истерически смеяться, и пятится назад — это же сон? Это сон. Он просто начитался книжек. Дверь открыта отсюда, ему надо просто выбраться… Выбраться. Обито хаотично рассматривает стены и дверь — выход! Вот он!       — О…а вот и ты, сынок! Я все ждал, когда же ты сюда сам лично придёшь, после того… Обито замирает со спины, слыша, как к нему обращаются.        — Когда ты каким-то образом нашел эти записи! Удивительно — и где же ты их откопал, малыш Обито?! И так глупо их не спрятал как подобается, в моем-то доме! — спокойно говорит ему старик Буцума, стоя с двумя теми самыми гостями с праздника, держа на привязи трех псов. — Ты понимаешь, что сам подписал себе смертный приговор? Я же не хотел вот так вот, я относился к тебе по-человечески! — Буцума злится и выдыхает, — но я же не могу допустить, чтобы об этом кто-то узнал. Обито боится пошевелиться и повернуться. Ему страшно. Ему ужасно страшно сейчас, хочется исчезнуть, раствориться — он до сих пор боится вдохнуть толком и открыть свои глаза.        — Мадара такой идиот: он тебя отправил на верную смерть! Он убийца и ему все равно на всех, кроме своей жалкой и никчемной жизни, он даже о тебе не подумал, когда писал это! Чертов эгоист — он всегда таким был! Моего сына забрал, моих людей, своих на верную смерть отсылал, а сейчас и тебя! Слышишь, Обито? Ты считаешь своего потомка хорошим? Примером для подражания? Так ты писал в своих дневниках! — Буцума переходит на крик. — Они — бешеное и никчемное зверье, ваш род, и Мадара Учиха во главе, которые только и делают, что жрут и думают только о себе! Обито медленно разворачивается к Буцуме, и ощущает каждой клеточкой своего тела, что в нем что-то умирает в этот момент. Подыхает. Это не сон — это реальность. Гости Буцумы даже на него не смотрят — им скучно?        — У каждого человека есть свое хобби, это — мое, вот кому оно мешало? Мы так развлекаемся и компенсируем свои наклонности раз в год — так же лучше! Эти дети все равно никому не нужны тут — хоть как-то они могли отплатить за мою доброту и гостеприимство! В основном они были больны! — Буцума говорит обо всем этом ужасе будто о спорте, — единственным моим проколом было убить Изуну первым… — растирает глаза устало, — от этого мальчишки всегда было столько много бито. Если бы Мадара не полез сюда за своим братом… Я бы и не тронул его — он бы с горя рано или поздно сам помер… Обито слушает все это и понимает, что этот человек, эти люди — это даже не люди. Это падаль. Этот мир, он… Обито переводит взгляд на детское мертвое тело на столе, и снова на Буцуму. Этот мир прогнил до самого гребанного основания. Он сгнил, разлагается, и от него несет как от трупов в этом месте.        — Я думал, ты, после того как я тебя отравил, и пару метров не доползешь, — Буцума делает два шага в сторону Обито — тот молча стоит… — Думал, замертво упадешь, но у тебя видимо иммунитет родственников, — смеется, — Мадару я травил три месяца — так упирался, это было нечто. Чем я только его не пытал и не травил в этом месте, он все никак не подыхал. Он даже выжил, и убил моих людей каким-то чудом — тогда я был молод и не опытен — не уследил, он моего сына убил. В отместку. Он даже его бил, Обито. Ты понимаешь это? Моего Тобираму. Это было такое горе — моего любимого сына младшего — больше я такой ошибки не допущу. Обито резко сжался всем телом и отступает назад — надо бежать. Эта мразь — он совершенно умалишенный убийца — эти ироды с ним рядом такие же — он не справится с ними тремя, еще эти собаки на цепи, он что собирается сделать…?        — Сейчас все на охоте, малыш, ты опоздал на главное веселье к своим друзьям. — Буцума смеряет взглядом Обито, — по моим подсчетам ты сдохнешь от отравления через час так и так, но… — снимает цепи с псов, — я тут подумал…просто тебя убить тут будет проблематично — твой же дружок Какаши точно будет тебя искать… А мне он очень нравится, как и твоя подружка Рин, они гордость нашего детского дома… Поэтому… Обито пячется назад в открытой двери. А вечером нас ждет охота.       — Я лично открыл тебе дверь и дам возможность поучаствовать в настоящей охоте. Беги, Обито! Взять! Сожрать! — Буцума свистит, дает команду псам, и те срываются на бег за Обито. — Посмотрим, сколько ты добежишь, пока тебя не сгрызут мои псы заживо. Обито рванул, рванул что есть мочи, сейчас надо просто бежать, он слышит лай псов, громкий лай, бежит, просто умоляет всех богов под луной быть благосклонными к нему — ему надо выжить. Он ничего практически перед собой не видит — он просто бежит по поляне от настигающих его хищников. Он задыхается, начинает колотить бок, близко слышен смех детей и гостей. Он с ужасом осознает, что сейчас .Нет совершенно времени даже докричаться ни до кого, он нагнал их в лесу, и только что пробежал мимо Рин, та кричит, смотря на его в ступоре.        — Обито? Что ты, почему ты! — кричит ему, и в следующий момент понимает, за Обито гонятся собаки, — Какаши! Зови Хашираму срочно! — бежит за Обито, хватает первую попавшуюся палку под руки… Улыбка сползает с лица Какаши, когда Обито проносится мимо него, и тот с ужасом понимает — за Обито гонятся псы, хватает кусок мокрой палки дерева, орет, — Господи, Хаширама! За Обито гонятся.        — Обито! Стой! — кричит Конан, Ирука бежит за ней. Люди стали кричать, началась паника — игра в охоту перестала быть игрой. Хаширама срывается с места, сразу же стреляет, орет и гонится за Обито вместе с остальными — стреляет по псам — в одного попал, намертво. — Обито! Остановись, я попаду в тебя! Стой! Обито никого не слышит, он бежит через весь лес ровно на другую сторону — оглядывается назад — осталось две собаки — снова вскрикивает от адского шума в ушах, снова это ощущение, помутнение перед глазами, его глазницы лопнули — он даже не вытирает их — ему надо прост обежать, резко срезает, под крики и зовы других у реки, тормозит, упирается руками о песок у реки, хватает ртом воздух — весь взмокший поднимает голову к обрыву — скала. You won't ever bring me I can't escape from your disdain Your hurt, your pain, your drama is lame Why can't you find some peace inside I won't chastise Почему луна красного цвета? Небо красное? Откуда этот вой? Собаки? Оглядывается, первый пес нападет на него, вцепляется в него своей пастью в самое плечо — Обито кричит от боли, отпихивает пса с ноги — та разорвала ему руку, выстрел — Хаширама насмерть застрелил второго — остался еще один, Обито в ужасе видит, как собака нагоняет его и бежит снова. Хватает камень с земли, чтобы защититься от животного — надо ударить так, чтобы намертво.       — Туда нельзя! Стой! Там скользко! Обито! Там почва! Стоять!!! — крик Хаширамы. За ним уже бежит вся толпа. Рин кричит Обито, умоляет остановиться, Какаши бежит первее всех, Обито не останавливается, Какаши орет ему в след. Обито тянется рукой вперед. Ему надо добежать до обрыва. Луна ослепляет его глаза. Он снова ловит приступ удушья и онемения тела. Почти добежал.       — ОБИТО! — кричит Какаши снова! — Стой!        — Чертова собака! — Рин задыхается, бежит через боль, ног не ощущает. Обито останавливается на обрыве — стоит спиной к нему — смотрит на собаку, та стоит напротив него и рычит, скалится — Обито держит камень в руке — собака рванула, Обито падает, цепляется прямо в его ногу — прокусывает — Обито кричит. Бьет по морде пса камнем, отползает весь дрожа дальше к обрыву, почти близко — нащупывает руками почву. Он ничего не видит снова — все перед глазами смазано. Already had my life turned upside down I ride a downward spiral round and round But I keep flying, I keep fighting You won't ever bring me down, down, down, down, down! Выстрел. Попал. Хаширама попал. Обито в прострации смотрит на добежавших друзей к нему — автоматически вытягивает камень в их сторону и орет во все горло:       — Не подходите!!! Не подходите ко мне! Вы все заодно с ним! Вы меня хотите убить! Пошли прочь!!! — он дрожит весь. Какаши пытается сделать шаг в его сторону, Хаширама добежал следом, Рин задыхаясь стоит метров в десяти от них, Ирука с Конан помогает ей устоять на ногах.        — Обито… — Хаширама не понимает, что происходит с этим ребенком. — Тебе надо успокоиться! Хорошо? — поднимает руки с ружьем в воздух.        — Еще шаг, и я вас всех убью — забью этим камнем! Стоять на месте! — Обито кажется лишился рассудка, орет, его до сих пор трясет.        — О…би…то. — Какаши сглатывает. — Обито, это же я. — делает медленно шаг в сторону друга. — Это я, Какаши. Послушай!        — Стой, блядь, на месте!!! — орет Обито в ужасе от всего. — Я не шучу! Ты все знал? Отвечай! Ты заодно с ними?        — О чем он говорит? — Рин наконец подходит ближе с ребятами. — Обито! Ты слышишь меня? Что с тобой, милый? Обито сжимает зубы. Мотает головой и смеряет всех яростным взглядом.        — Обито…давай поговорим. — Какаши делает еще один шаг осторожно. — Давай поговорим, хорошо? Обито, тебе надо успокоиться, и… Обито смаргивает и Какаши понимает, что Обито смотрит куда-то сквозь него и с трясущимися губами глупо улыбается, начиная смеяться.        — Ты был прав… — Обито сквозь смазанную картину видит перед собой одного лишь человека… — ты был прав, Тобирама — они все чудовища… Ты был прав… Во всем.        — Обито…просто, пожалуйста, возьми мою руку, и мы сейчас пойдем домой.        — НЕТ! МЫ НИКУДА НЕ ПОЙДЕМ, ОН ПЫТАЛСЯ МЕНЯ УБИТЬ! НЕ ПОДХОДИ! Какаши останавливается, оборачивается к Рин — та мотает головой — надо как-то вытащить оттуда — Обито не в себе. Его что-то до чертиков испугало. Хаширама застыл на месте, он ослышался? Обито произнес сейчас имя его брата? Он резко оборачивается назад — там никого. Он лишился рассудка? У него помутнение? Обито смеется искренне и Какаши медленно делает еще пару шагов, пытается дотянуться до друга, почти ухватился за его ткань рубахи… Обито вскрикивает… Ухватывается от неожиданности за руку Какаши.        — КАКАШИ!        — ОБИТО! Держи мою!!! You won't ever bring me down, down, down, down, down! You won't ever bring me Hater hater hater Хатаке кричит от неожиданности сам, от того что спотыкается на скользкой почве, падает прямо в сторону Обито на него самого, тот отступает пару шагов назад. Слышится странный звук, что-то хрустнуло, откололось, слышит крик — громкий. Огромное количество голосов смешалось. Какаши запомнил тот крик Рин на всю жизнь. Он открывает свои глаза — смаргивает заторможенно, переводит взгляд на руки… Понимает, что в руках у него остался кусок ткани одежки Обито, и в ужасе оборачиваясь сначала в сторону — ищет Обито взглядом, его нигде нет. You won't ever bring me down, down, down, down, down… me down, down, down, down, down me down, down, down, down, down me down, down, down, down, down!!! Видит, как подбегает Хаширама, как он кричит от ужаса, медленно переводя взгляд вниз понимает, что только что своими собственными руками, своим телом, столкнул Обито вниз проема скалы.Прямо вниз.        — Оби, — только может выдавить из себя Какаши, от медленного осознания того, что сейчас произошло. Рин подбегает, задыхаясь к склону, ее хватает сзади Ирука, она вырывается, кричит, плачет. Какаши сидит, замерев, держа кусок ткани в руках, понимая, что только что убил своими руками человека, лучшего друга — любимого человека — сам, только что, сам… Он ЕГО САМ        — ОБИТО!!! Крик разнесся по всему склону сколы.

***

      — Наруто. Голос похож на его мать, так сильно похож этот голос на голос Кушины, Наруто дергается от тоски, той самой, которую почувствовал от этого знакомого и давно забытого голоса. Он видит перед собой лицо своей матери, только та настолько молода — он не узнает ее сразу. Она выглядит такой уставшей и даже бледной, полновата… Наруто опускает взгляд ниже ключиц — она беременна? Какой странный сон.        — Наруто! — повторяет Кушина, прочистив горло, на этот раз намного громче. Почему его мама обращается к нему? Она же умерла. Наруто хочет открыть рот, что-то сказать, но понимает — что не издает ни звука.        — Я назову этого ребенка «Наруто», — Кушина проводит своей ладонью по большому животу, улыбается с любовью и нежностью ребенку внутри, после переводит взгляд на сидящего человека напротив нее. Наруто только сейчас понимает — он кажется в больнице, какой странный сон — его мать сидит в больнице и кому-то говорит его имя.        — Хороший выбор. Я очень рад, что вы прислушались. По спине пробежали мурашки от знакомого голоса и Наруто медленно обходит сидящего к нему спиной человека, чтобы увидеть его лицо — это врач матери? Который вел ее беременность? Мать всю жизнь восхищалась профессиональностью ведущего врача.       — Спасибо вам огромное, что помогли мне выбрать имя для моего сына, — Кушина улыбается смущенно, протягивает свои ладони к пальцам врача. — Мы с Минато долго не могли придумать после старшего нашего новое имя, и как вы предложили это — сразу поняли, это — оно. Наруто замирает от шока — перед ним сидит… И смотрит на его мать…        — Я счастлив, что смог лично вести вашу беременность от начала и до конца, — врач ласково улыбается ей, сжимает ее руки своими и добавляет, — скоро роды, вы должны подготовиться к ним и заранее лечь в нашу клинику, чтобы роды прошли максимально для вас комфортно.        — Спасибо вам, Тобирама, вы самый прекрасный и чуткий врач из всех, которых я встречала, — Кушина улыбается ласково. Этого не может быть. Наруто стоит в кабинете за своей матерью и видит, как Тобирама переводит взгляд на самого Наруто — он мог поклясться, что именно сейчас Тобирама увидел его и слегка улыбнулся. Он его видит? Тобирама смотрит на Наруто и улыбается шире — как-то плотоядно, от чего Наруто становится страшно — это невозможно.        — Данзо! — резко громко вскрикнул, — помоги нашей Кушине выбрать самую лучшую палату для нее и нашего еще народившегося сыночка Наруто, я привязался за вашу беременность к вашему сыночку. Прямо как к своему. Кушина смеется и отвечает:       — Если вы не против и так можно сделать, — Кушина начинает смущенно, прежде чем выйти с Данзо, — я бы хотела, чтобы вы стали крестным отцом для моего ребенка — знал бы Наруто, сколько вы для меня сделали за эти 8 месяцев. Если бы не вы — я бы потеряла своего ребенка — вы спасли его. Я всю жизнь буду вам благодарна за это, вы его личный ангел-хранитель! Наруто в замешательстве оборачивается к молодому Данзо, и снова в сторону Тобирамы — о чем они говорят?       — Для меня это большая честь! — спокойно отвечает Тобирама с легкой улыбкой, — если вы позволите, я с радостью стану его крестным отцом. А после наклоняется к животу Кушины, и, улыбаясь широко, дотрагивается до ее живота, произносит:        — Подожди, Наруто, мы скоро обязательно увидимся. Скоро ты появишься на свет и я сделаю все возможное, чтобы твое рождение прошло хорошо. Я тебе обещаю — я тебя буду оберегать, как и твои мама с папой. А после выпрямляется во весь рост, Кушина прощается с ним, выходит с Данзо, а Тобирама так и стоит, смотря ей в след, пока двери не закрылись за ними двумя. Наруто смотрит в лицо Тобирамы, тот будто снова замечая его — подмигивает ему, поднося палец к губам, улыбается широко, и с выдохом отвечает:       — Тебе пора… Наруто ощущает, как его начинает куда-то затягивать, засасывать, он вскрикивает и упирается от потока ветра — тот сносит его, упирается руками — что-то похватает его со спины. ПРОСЫПАТЬСЯ Открывает свои глаза — в комнате наконец-то приятное освещение — не скудное, не яркое — и он находится не там, где уснул, резко поднимается, трогает пальцами место раны — затянулось? Так быстро? Как? В углу человек закуривает сигарету, и со смешком произносит:        — Очнулся наконец. Узумаки, бледнея, поворачивается к сидящему напротив него Тобираме, не понимает странной улыбки на лице этого типа, а после переводит взгляд на стену за ним и медленно плохеет — вся стена увешана его снимками — разных возрастов, разных поз и эмоций. Тобирама сидит, закинув нога на ногу, и пристально наблюдает за реакцией Наруто. Вот его мать, вот его папа, Менма, и они вместе — и его дедушка с бабушкой — а вот он в детдоме. Вот в школе, в университете на выпускном, и тут есть даже сделанное фото его похода к врачу тогда — его татуировка на спине крупным планом. Наруто становится жутко. Все снимки стоят в ряд, от некоторых на стене растянуты красные нити в сторону других лиц и фотографий… Вот Саске, Итачи, Саске с Наруто, он с Саем, вот Хината и Неджи с ним рядом… Карин и Ино с Сакурой, — откуда эти снимки?        — Что…это, блядь…такое? — Узумаки не понимает, что сейчас чувствует огромный поток эмоций, не может охарактеризовать ни одну. Он отодвигается к стене и упирается об нее спиной. Тобирама курит спокойно — не моргая, и наконец спустя паузу произносит:        — Знаешь, что меня больше всего выбесило, Наруто? — Тобирама говорит с легким раздражением. — Мне помешали забрать тебя из того самого детдома, ты так ко мне руки свои тянул и улыбался мне — я был очарован, ты меня как-то узнал… Я навещал тебя, приехал забрать с Мадарой — забрать своего законного ребенка, в котором течет моя кровь… О чем он говорит?        — …которого спас вот этими руками, — показывает Наруто свои ладони в перчатках медицинских, — при родах, переливанием своей крови. А тебя у меня забрали твои прародители. Я не успел. Я не то что зол был, — Тобирама хохотнул. — Я был впервые в своей жизни в ебанном бешенстве. Представляешь? Я сколько лет потом тебя искал — не мог подступиться, они мне к тебе подходить запретили после смерти Кушины — два урода старых, прятали, боялись — заберу. — В голосе слышно раздражение и усталость. — Это ж надо, ровно на… — Тобирама сверяется с настенными часами, и время на них достигает ровно: 1 7 0 0       — Ровно на пять сранных минут не успел. — Взгляд меняется на тяжелый, лицо становится хмурым, он поднимает глаза на Наруто и произносит едко: — Ничего ироничнее в моей жизни после смерти не случалось никогда — ни до, ни после.

***

Саске сидит в своей камере и заранее знает, что Анко подошла к двери, и стоит разговаривает с коллегой рядом. Наруто еще не вернулся с больницы, странно — они должны были уже его забрать… Коллега уходит и Анко, открывая камеру, кивает ему, приветствует и просит пройти за ним. Она лично должна убедиться в том, что с Саске все в порядке.        — Скажи, пожалуйста, — Наруто окликает Ибики с кузова.        — С моим братом, — Саске внезапно спрашивает у Анко данный вопрос, от чего та удивленно поднимает брови. Спрашивает не о Наруто — о брате, он даже не вспоминал.       — Все в порядке? — Ибики удивился вопросу, он и сам не знает, как Менма поживает. Единственное, что он знает — брат Наруто находится в коме.        — Я не знаю, — честно признаются Анко и Ибики синхронно, — вроде стабильно никак. Саске задумывается, Наруто мрачнеет. Следователи рассматривают их лица с интересом в разном месте, но в одинаковое время.       — Я могу попросить у тебя… — Саске подходит к Анко ближе, кладет свою ладонь на ее плечо и улыбается нежно.       — …об услуге? — Наруто крикнул, чтобы Ибики точно его слышал.       — Какой… — Ибики задает вопрос.       — …услуге? — Анко напряглась всем телом, Саске обычно себя так не ведет — ему что-то надо. Он послушно показывает ей язык, позволяет прикасаться ко лбу, врач стоит рядом с ними и осматривает его под надзором Анко. Саске смотрит не моргая на настенные часы в кабинете. Саске здоров. Вроде полностью.        — Я хочу навестить… — Наруто говорит лаконично, сидя связанный под надзором, пока его перевозят из больницы домой.       — …своего брата. Я очень по нему скучаю. — В глазах Саске отражается грусть. — Мне очень…        — …не хватает его. — Наруто смаргивает слезы, под полным замешательством Ибики. — Я чуть не умер с этой болезнью.        — И понял, насколько сильно я тоскую по нему. Это единственный в моей жизни… — Анко видит, как Саске дрогнул от подступивших слез. Саске плачет? Что? Стрелка часов перекатывается на… 1 7 0 0       — …любимый человек! — Наруто умоляюще просит Ибики, и тот нехотя соглашается с ним.        — Моя единственная семья! — Саске вытирает рукой быстро подступившие слезы. — Я соскучился.       — Я понял, насколько сильно я боюсь, что в один день он может умереть, и я больше никогда не увижу его. Это… Ужасно.