Д(т)ело №137

Нельзя сломать человека так, как ломают лошадь или собаку. Чем сильнее человека бьёшь, тем больше он ожесточается. Чтобы сломать его волю, сломать дух, нужно сломать его разум. Люди думают, что можно сражаться с честью, что есть какой-то правильный способ убивать врагов — это ерунда, наркоз для совести. Нужно пережить настоящий ужас убийства, разрушить эту иллюзию. Показать им, как страшно убивать человека. А потом показать, что ты наслаждаешься этим. Ранить, затем добить раненого, сжечь, перерезать горло. Если разрушить их представление о том, что есть человек — станешь их личным чудовищем. Они будут бояться тебя, и ты станешь сильнее, станешь лучше. Но нужно помнить, что это демонстрация. Лев рычит с той же целью. Горилла бьет себя в грудь. И если слишком увлечешься этим, погрязнешь в ужасе — станешь чудовищем, лишишься части себя, станешь меньше, чем человеком. И это может быть фатально. ©

Link it to the world, Link it to yourself, Stretch it like a birth squeeze. Время будто стало двигаться медленнее. Обито говорил — Саске теперь слушал.       — Я никогда не думал, что ощущу вживую, каково это, когда ломаются твои руки. — Обито рассматривает свои кисти рук, Саске давно притих, и, кажется, боится вообще что-либо сказать на весь этот пиздец. Обито продолжает: — Каково это, когда в одну секунду ломаются обе твои ноги, каково это, когда твои кости от сильного удара об камень крошатся, и каково это, когда твое тело, половина твоего тела, крошится на части, раздавливается под огромным булыжником, — на губах появляется вымученная улыбка, — за который я пытался ухватиться, пока падал с этой скалы в проем пещеры внизу, и который откололся именно в этот момент, дал трещину и свалился на мое летящее тело прямо вниз. Это не то что даже больно…я не знаю, как тебе передать состояние правильно. — Саске ошарашенно смотрит на говорящего Обито, ему самому стало больно от этих слов, страшно представить даже возможность такой ситуации в свою сторону. - Это ни с чем не сравнимый ужас, когда ты понимаешь, что в эту секунду ничего не можешь сделать: не можешь убежать, не можешь отползти, ты летишь вниз. Не за что было больше ухватиться, я вроде падал около минуты, а казалось я падал всю гребанную вечность. — Обито проводит взглядом по стене, вспоминает, — я отчетливо слышал ужасный крик сверху, но даже открыть рот толком не мог. От ударов выворачиваются твои суставы, кости начинают крошиться и ты даже не можешь закричать, от того, что не хватает воздуха в легких. Я сломал все свои ребра. Я не мог позвать никого на помощь, даже не для того, чтобы спасли или помогли, а ради собственного успокоения, что в этой огромной пропасти я не один. Я повредил свою голову, мое лицо было прижато валуном — полностью меня обездвижив. Я даже от шока боли не чувствовал, я стал ощущать спустя время настоящий страх. Ужас от осознания того, что со мной случилось. Саске съёжился и сжал обрубок своей руки. Это — пиздец, по-другому не назвать.        — Ты знаешь, что самое удивительное? — Обито хохотнул. — Я не умер, Саске, хуй его знает, как я не умер там сразу от высоты удара. Я там лежал совершенно один — я думал, что сойду с ума от понимания того, что я лежу, раздавленный, в проеме скалы под булыжником совершенно один, и меня никто там не найдет и никогда оттуда не вытащит — я упал именно в проем — и остался там медленно умирать в полном одиночестве.       — Ты… — Саске прочищает горло.       — Я умер не сразу. Перед тем как умереть, прошел через всю неизбежность принятия своей настигающей смерти в совершенно отвратительном одиночестве в темноте, сырости и пробирающем до оставшихся костей холоде. Совершенно… Один. Обито лежит там около… Около… Он не знает, сколько он лежит уже там в темноте. Он пытается хотя бы дышать, но температура в этом месте обжигает своим холодом ноздри, от чего становится больно даже вдохнуть. Он пытается дернуть оставшейся свободной частью тела и понимает — не может, ненормальная боль подступила спустя минут сорок до воспаленного сознания, и он с ужасом смеется — но только внутри себя.        — Я…хахаха… — мысли не преобразовываются ни во что существенное. — Я… Я не могу пошевелиться… Темно… Холодно. Он думал, что может хоть как-то спихнуть с себя булыжник, придавивший половину тела к земле намертво, но понимает, что даже если случится чудо и у него получится сдвинуть этот сраный камень — от половины его тела остался лишь кусок раздавленного мяса. Он лежит там еще какое-то время, всхлипывая, жалобно пытается произнести имя.        — Какаши? — но выходит что-то нечленораздельное… — Помоги мне!!! Ему кажется он кричит это имя настолько громко, что Какаши просто обязан услышать его — но он не произносит ни слова — не может.        — Рин!!! — снова пытается вскрикнуть, ничего не получается, сквозь выворачивающую наизнанку боль дергает сломанной рукой, слезы катятся по щекам то ли от шока, то ли от боли, то ли от всего сразу. Он не может говорить: у него сломаны ребра, и, скорее всего, если даже он произнесет слово — он захлебнется в собственной крови. Они же должны хоть как-то найти его? Они же придут за ним? Они же должны все трое убраться из этого ебанного дома как можно скорее. Они… Они буду втроем жить в каком-то хорошем и спокойном месте, они обязательно дойдут до его настоящей семьи и увидятся с ними. Обито же увидит Мадару? Он же увидит хотя бы то, кого он после себя оставил? Своих родственников увидит — вот они сядут за стол, обнимут его, и точно поймут — он свой. Они поймут, что Какаши и Рин — хорошие люди, примут их в свою общину, и тогда они все вместе вернутся в этот гребанный особняк и убьют этого чертового убийцу Буцуму — больше тот никому не навредит, и наконец все станет… Хорошо? Обито открывает свой глаз снова, кажется, он отключился в мыслительном потоке — его лицо начинает неметь от холода и он снова встречается взглядом с темнотой. Пытается хоть что-то сверху рассмотреть, то самое место, с которого он падал, но почти ничего не видно — лишь тусклый свет луны отражается во взгляде и Обито начинает глупо улыбаться — это даже иронично, что он снова видит обычную луну, а не ту красную. У него было помешательство? Или она на самом деле красная? Снова мысли витают вокруг того, как было бы здорово сейчас поговорить с Какаши и…        — А если Какаши все знал? Нет, быть не может, Какаши его лучший друг, и он бы никогда таким человеком не стал — Какаши звал его, хотел поговорить с ним до конца. Какаши нормальный. Он не мог полюбить психа.        — А если Какаши специально тебя столкнул? Он же столкнул тебя, Обито.        — Бред! — срывается на крик внутри себя, — заткнись! Какаши пытался мне помочь, и Рин тоже, это все я… Я…        — А ты в этом точно уверен? Вдруг это был специально запланированный план Буцумы и даже Рин все знала? Может, это она тебя отравила, Обито?        — Не говори так! Я тебе не верю! Они мои самые близкие люди, никогда бы меня не предали! Заткнись! Голос затих. Обито спустя пять минут даже пожалел о том, что он затих, ведь он снова остался совершенно один. Он пытается снова хоть немного отползти в сторону — безуспешно, любое его действие не имеет никакого смысла — ничего не меняется — он лежит все там же и дергает сломанными конечностями с мыслями о том, что это может хоть как-то ему помочь. Пытается кричать снова — выходит что-то тихое, вроде сопения, злится на себя, и если бы была возможность он бы бился головой об этот гребанный камень снова и снова, но он все еще лежит. Смотрит на луну. И снова улыбается. Сколько времени уже прошло? Час? Два? Шесть? День? В темноте непонятно и непознаваемо течение времени, нет возможности за что-то зацепиться взглядом, чтобы, наблюдая за изменениями объекта, хоть как-то это время отсчитывать. Нет даже освещения должного — ничего нет. Кроме гребанной луны сверху — которая, как на зло, светит прямо в оставшийся открытый глаз. Он смотрит и смотрит, и смотрит, а потом ловит себя на мысли.       — Я не умер от ран — хорошо…       — Но, ты умрешь тут от обезвоживания…       — Я же умру здесь без воды. Пиздец. Если без еды еще можно хоть как-то выжить длительное количество времени, без воды он умрет на какой там день? Третий? Четвертый? Сколько человек может прожить без воды? Обито начинает истерически смеяться от того, что не помнит даже этого. Он сразу же пытается успокоиться, ведь если он будет смеяться — он все больше и больше любыми движениями мимики лишит себя влаги. Сколько уже времени прошло? Луна никакой информации не дает — не день, значит день пройти не мог, только если он его не проспал. Не проспал же — не мог отключиться на сутки. Или мог? Может, они сейчас сверху ищут его? Вернулись в особняк и пойдут на его поиски? А Буцума? А что он сделает? Его житель детдома упал со скалы в пещеру, он не может сказать им: извините, я так и хотел, пусть лежит там и подыхает. Или может? Ну не бросят же его тут одного его друзья? Хаширама застрелил этих псов — он не такой, как его отец, он точно пойдет искать его. Какаши пойдет искать сам.        — Хорошо, ты думаешь логично, Обито, — звучит снова голос где-то в стороне, — но откуда Какаши знает, где именно тебя искать? Ты же упал не в реку, не на поверхность земли, ты упал в проем пещеры под скалой, ты правда думаешь, что хоть кто-то поймет, что ты именно тут?        — Замолчи! — отвечает ему Обито, — я не…        — Как они сюда спустятся? Тут почти нет света и, следовательно, входа сюда тоже. — голос звучит здраво, но неприятно для самого Обито.        — Они просто…просто сами…просто.        — Просто — что? — слышится смешок. — Ну что, Обито? Они просто окажутся рядом в этой дыре и вытащат тебя из-под булыжника? Как?        — Как-нибудь! — огрызается Обито в ответ. — Они обязательно придут и…        — Но ты же понимаешь, даже если случится чудо и они тебя вытащат отсюда — половина твоего тела превратилась в кашу, и ты умрешь от потери крови сразу же, как только пережатые артерии и сосуды разожмутся от огромного веса этого булыжника. Обито замолкает и начинает всхлипывать от отчаянья.        — Я не…не знаю!!!        — Ты останешься калекой на всю жизнь, если выживешь! — продолжает голос с укором. — Ты будешь срать под себя, никогда не сможешь ходить, потому что нечем, и скорее всего сам самостоятельно есть тоже не сможешь. Ты так хочешь?        — Замолчи! — Обито отпирается от этого голоса, отпирается руками и закрывает уши в своей голове.        — Или…ты думаешь, Рин с Какаши будут возиться с тобой? — голос звучит крайне цинично. — Возить тебя в инвалидном кресле и кормить с ложечки? — проскальзывают нотки отвращения в интонации. — Ну…и зачем им это надо? А тебе?        — Хватит!       — Представь! Всю жизнь ты будешь их обузой, бременем, которого они по доброте своей душевной не смогут бросить из-за чувства долга. Они возненавидят тебя и будут презирать за то, что ты им нормально не будешь давать жить и постоянно нагнетать своим присутствием! Ты думаешь Какаши такой сдался? Да ты же никто! Ты будешь жалким калекой, который срет под себя!       — Закрой рот!!! — он кричит, и бросается куда-то в темноту, лишь бы успеть схватить источник голоса и заткнуть своими руками. Голос затихает снова. Обито ждет, когда же он появится — и чем дольше он не появляется, тем интенсивней ему становится одиноко и страшно. Голоса покинули его — он так хотел, чтобы они ушли — но не понимал, что одиночество подобного рода в подобном месте еще более давяще, чем сами голоса.

***

The love for what you hide The bitterness inside Is growing like the new born Саске плачет? Что? Стрелка часов перекатывается на… 1 7 0 0       — Моя единственная семья! — Саске быстро вытирает рукой подступившие слезы. — Я соскучился. 17 0 1 Анко прокашлялась, не могла сейчас выдавить из себя больше ни слова, она не понимает. Это прикол какой-то? Пытается выдавить из себя подобие улыбки, думая, что Саске в очередной раз пытается говорить с ней какими-то никому не нужными загадками, но смотря в его глаза пристально, понимает — Его реакция не игра, не показуха и даже не нервное напряжение. Саске абсолютно искренне сейчас говорит ей о своем брате, будто между этими двумя ничего и не было, будто Саске не считает своего брата больным на голову, будто конфликта между ними никогда не происходило и его брат…он никогда его не?        — Анко! — Саске хватает резко женщину за руку, смотря на нее с мольбой, жалостью и отчаянием, — пожалуйста, пока я свободен от допросов. Дай мне увидеться с моим братом, я умоляю тебя! Я могу встать на колени! — Учиха опускается прямо перед взором Анко и поднимает руки, будто с повинной. Моего брата здесь же держат?! Выражение лица Анко меняется, это все становится уже не смешно — она не может психологически выдерживать постоянные перепады настроения Саске. Она начинает путаться, она не успевает. Эти перепады будто накрывают ее волной и пытаются ее тело засосать в какой-то водосток и разломать ее кости напором воды пополам. Эти его перепады будто окружают женщину невидимой темной дымкой, пробираются в ее голову через отверстия ушной раковины, ползут по перепонкам будто гусеницы прямиком к головному мозгу, чтобы вцепиться в него своими крохотными зубками и начать ее головной мозг жрать. НЕТ! Она хватается за ухо, странный звон накрывает женщину с головой. Моего брата держат же здесь — я прав?        — Я буквально на пару минут хочу увидеть его! — Саске все так же сжимает руку побледневшей женщины, Анко выпала из настоящего и смутно соображает, где она находится, голова стала странно кружиться — ее начало подташнивать. Она что…заболела? Когда успела? У нее жар? Почему перед взором все плывет? Если ты хочешь — ты можешь посидеть с нами двумя рядом. Мы можем посидеть втроем. Ты, Саске и я. Тебе же интересно, Анко? Я прав?        — Я чуть не умер от болезни и осознал. — Саске все продолжает нести свою чушь, — я осознал, насколько все несущественно на самом деле было, наши конфликты с ним и разногласия. Мой брат попросту болен! Ох, как же он болен! Он даже меня не узнал и уверен в том, что я умер! Он пожелал мне смерти в тот день. — Саске присаживается на корточки, сжимая свою голову руками. — Он выкрикнул в сердцах! Но…я так и не успел с ним увидеться после того дня ни разу и…пожалуйста, Анко! Я прощу тебя! Дай мне встретиться с братом! Я уверен — ему уже стало намного лучше! У него просто был шок. О чем он говорит?       — …я бы так сильно хотел извиниться перед ним за ту шутку… Какую шутку?       — У меня всегда было дерьмовое чувство юмора… Я просто хотел брата проучить и заставить поверить его в то, что я в тот день умер — ведь я так сильно был обижен на него… Он меня оскорбил! Он не благословил меня! Я не понимаю ничего, что он…        — Я выжил, я спастись смог — Итачи этого так и не узнал, ведь… В лесу найдено 4 тела подростков приблизительно 25 лет. Неподалеку от дома найдено два тела и…       — Это было неправильно, я понимаю. Я все понимаю, Тобирама! Но и ты меня пойми! Я еще раз тебе повторяю, что я ведь ради нас все делал и этих двоих! …Менма Узумаки и Итачи Учиха доставлены в больницу с глубокими ранами. У Итачи Учиха нервный срыв. Он изо дня в день повторяет, что его младший брат умер и просит лично опознать тело. Менма Узумаки находится в коме уже неделю.       — Он был уже без сознания, тогда ведь в нас врезался грузовик и… Анко, я молю тебя! Мой брат умер. Саске Учиха мертв — я сам видел.       — Пожалуйста, замолчи, ты можешь…говорить тише. Тела Учиха Саске и Наруто Узумаки так и не были найдены. Ведется расследование. Как они… Точно… А что было потом… Как же эти двое попали в их участок? Как это случилось? Анко! Вспоминай! Что произошло летом? Сколько дней велись поиски в лесу? Ибики нашел их? Тогда была рация и эти странные голоса в ней… Они же в тот день все… Чьи это голоса были, которые звонили им? Кажется, это был голос Наруто? А точно это был голос Наруто? У них не осталось записей вообще с того странного дня.       — Прием? — он повторяет в рацию с похолодевшей спиной от странного страха. — Меня слышит кто-нибудь? Ему наконец отвечают:        — Вы слышите меня? Слы. — незнакомый голос кричит в рацию по волне. — Помо…нам. — Кто это? С кем я разговариваю? — Ибики замирает.       — Они нас всех убьют по очереди… — голос постоянно пропадает, — мы. В доме. В доме на юго-западе. Пожалуйста, помогите нам! Нас тут пятеро!       — Анко! Ты слышишь меня? Ты в порядке? — Саске встряхнул женщину, та побледневшая смотрела в одну точку и не могла до сих пор пошевелиться, она замолкла на пять минут, будто задумавшись над чем-то слишком важным. Ее потряхивало, зрачки расширены. Ее тело бил озноб, она вопросительно переводит взгляд на Учиху и… — тебе нехорошо? Может быть позвать врача? У тебя приступ?Снова приступ у тебя?        — Хорошо, я отвезу тебя к брату, Саске! — она резко отдергивает свою руку от Саске и, отступив на пару шагов назад, продолжает говорить, Саске опешил, и почему-то улыбнулся. — Но, сначала ты ответишь мне на один вопрос, Саске! — она хмурится, ее голова стала болеть, причем сильно. Саске улыбается шире, Анко непонимающе смотрит на него: что вызвало его улыбку сейчас? Почему он резко изменился в своем настроении снова? Он опустил свою голову и качает ей. А после поднимает и Анко замирает на месте. Перед ней стоит мужчина. Перед ней стоит кто-то совершенно незнакомый ей. Что за.       — Какой? — тихо спрашивает Учиха с той же самой улыбкой. Растирает своими пальцами подбородок. Только сейчас Анко могла дать точное определение улыбке Саске, она не теплая, не искренняя, не успокаивающая. Она не такая, какой была на его старых фото. Вовсе нет. Его улыбка — она жуткая, всегда была такой. Анко просто не могла дать настолько точного определения. Учиха умел улыбаться именно губами — его взгляд никогда не менялся параллельно выражению его губ. Его взгляд был пустым, холодным — он сканировал тебя каждый раз, будто раздевал до гола и проникал под кожу и дальше. и дальше и дальше в самое нутро Почему Саске выглядит так странно? Почему в глазах двоится? Почему тошнит так сильно? Я заболела?        — Анко, ты побледнела снова. Все… — голос Саске звучит с какой-то странной издевкой. — …хорошо? — у нас с тобой все хорошо? Анко делает глубокий вдох и выдох, упирается рукой о столик — ей действительно что-то нехорошо. Мерещится всякое. Вопрос, точно, она должна была задать один вопрос.       — Как вы с Наруто попали под стражу в наш участок? Как вы попали в тюрьму? — Анко сама не верит, что она выдавила из себя этот вопрос в действительности. Она не может вспомнить — она просто не помнит ничего. Почему ей даже сейчас кажется, будто она пытается докричаться до Саске в воде? Все звуки стали приглушенными, ее голос звучит неестественно тихо. Она же говорит громко — почему так тихо? Почему вокруг все стало таким пустынным? Саске вообще услышал ее? Или она задала вопрос только мысленно? кто-нибудь, включите гребанный звук Пребывание их обоих в тюрьме стало чем-то настолько естественным, случившимся настолько давно… словно лет пять или десять назад… что стерлось из памяти, как незначительное воспоминание. Ей надо проверить бумаги, ей надо… Сколько времени прошло с того момента?       — Анко. Ты так выросла, девочка моя! Посмотри на Саске!       — П…пап? почему так шумно стало? Саске поднимает свои брови, он удивлен вопросу не меньше женщины. Улыбка с губ резко сходит, Саске наклоняет голову вбок, скрещивает руки на груди, смотрит на Анко исподлобья, и наконец подходит к ней ближе, тянет руки к ее лицу. Анко смаргивает ресницами и видит перед собой странного человека… Буквально на пару секунд она только что видела.Кого я только что видела?        — Что ты… — Анко отступает рефлекторно на два шага назад, упирается в стену спиной, и ощущает, как Саске сейчас сожмет ее горло рукой. Становится страшно. Она начинает дрожать, не понимая, что с ней вообще происходит. это же… Саске? Анко морщится, пытается сморгнуть непонятный образ перед глазами, в глазах двоится — пытается растереть раздвоенность перед глазами — что-то в глаз попал?Это же Саске. Откуда такие странные мысли в твоей голове? Саске аккуратно прикладывает свои холодные пальцы ко лбу женщины, проводит ими по ее лицу и озабоченно комментирует:       — С тобой все в порядке?       — Что за странный вопрос?       — Конечно! — выкрикивает женщина.       — Ты в этом уверена? Что с тобой точно все в порядке? Может, у тебя температура?       — Отвечай на мой вопрос, Саске!       — Правда? — медленно уточняет Саске, озадаченно осматривая ее. — Если с тобой все точно в порядке, — он убирает свои пальцы со лба женщины, отойдя на два шага назад, хмуро спрашивает, — то тогда почему ты спрашиваешь настолько странные вопросы? Ты же сама нас сюда в участок и привезла вместе с Ибики полгода назад. Ты забыла? Анко побледнела еще сильнее.       — Что ты сейчас сказал?       — Пока мы пытались спасти свои жизни, привезла нас в больницу, после нас поместили под следствие сюда. Я не понимаю твоего вопроса. — Повисла тишина. — Так я могу увидеть брата или нет? Где он? Где мой брат сейчас? Саске стоял, ждал очередного вопроса Анко, но та, видимо, настолько ушла в свои мысли, что сил хватило лишь утвердительно кивнуть головой и направиться в сторону выхода из медкабинета. Саске последовал за ней. Анко автоматически надевает на него наручники, вспомнив о них, закрывает на замок, и ведет Саске по коридорам больницы — шли они по второму этажу в полном молчании. Анко ощущала своей спиной, как Саске буравит ее взглядом, но комментировать свое поведение не считала нужным, хотя бы потому, что сама не могла понять, что с ней происходит.        — Итачи держат в камере одиночке на минус втором этаже, — Анко говорит монотонно. Будто читая инструкцию.        — Я думал, мой брат в психиатрической клинике. — Саске недовольно комментирует слова своего надзирателя. — Разве психически больных людей не держат в больнице?        — Он подозреваемый в трех убийствах как минимум, — Анко продолжает, — после твоих слов и признания брата виновным, он был взят под стражу, тела вероятно убитых им твоих товарищей так и не были найдены до сих пор… Кроме Сакуры Харуно, на шее которой остались отпечатки твоего брата. Саске внимательно вслушивается в слова Анко.        — Это как? Вы до сих пор не нашли тело Хинаты и Неджи? — Саске удивленно поднимает брови, — как это возможно? Я же рассказал вам, где они.        — Наши люди прочесали несколько раз ту местность. До сих пор считаются без вести пропавшие все, кроме Ино Яманака, вас с Наруто, Менмы и Итачи. Анко не успевает договорить, как Саске рывком до боли сжимает ее локоть, грубо поворачивает ее к себе и с явным бешенством уточняет:       — Что ты сейчас сказала, Анко? Не нашли? Тогда какого хрена в тот день Ибики заливался речами как вы.       — В вашем доме нашли девять трупов, ваш брат до сих пор сейчас в реанимации с тяжелыми ранениями, будто на него напало дикое животное. Что вы сделали с Карин Узумаки, Джуго и Суйгецу? Как психически больному заключенному — ему полагается прием медикаментов ежедневно, как и контроль психиатра три раза в неделю. Посетители запрещены. Анко закусывает свою губу, отводит взгляд, но Саске лишь грубо тянет женщину на себя.       — Тогда ответить мне на один вопрос, Анко. На каком основании вы меня с Наруто держите под стражей, если у вас ровным счетом ни хрена на нас нет? Вы не нашли ни одного тела, кроме тела Харуно и изуродованного тела Яманака?! На которых ни моих отпечатков, ни отпечатков Наруто быть не может никак! Если бы были — вы бы сразу вынесли нам приговор! Она прокололась. Так глупо. Как она могла сказать ему это? Как она могла сдать Ибики с потрохами в том, что он все время им подсовывал и показывал тела совершенно чужих, убитых другими людей, которые не имели никакого к ним отношения? Какой глупый вопрос она задала ему. Это переутомление? Я заработалась? Я слишком сильно привязалась к Учихе? Мне надо отказаться от этого дела и передать его другому специалисту?

***

When you've seen, seen Too much too young, young Soulless is everywhere        — Хорошо, мы можем заехать в больницу к твоему брату. Наруто с нескончаемой благодарностью смотрит в лицо следователя. Тот растерялся от такой просьбы, не ожидал увидеть слезы Наруто когда-либо, и тем более при такой ситуации, когда они всего лишь возвращались обратно в камеру после спасения жизни Узумаки в больнице. Малец знатно трепал ему нервы в последнее время — сначала на тех проверках в исследовательском центре отца Гаары, после чего получил травму, из-за чего его глаза теперь стали разного цвета (врачи объяснили это явление микроинсультом Узумаки-Намикадзе), после чуть не сдох в тюремной камере от непонятной инфекции, причины появления в тюрьме которой так никто и не понял. А Учиха слег следом, и теперь он, оправившись от этой дряни, и вовсе плачет перед ним и просит увидеть брата. Брата, который до сих пор находится в коме уже столько месяцев и в себя не приходит. Что с Менмой Намикадзе случилось в тот день — не знал никто. Ибики только получил информацию в больнице о том, что привез его не кто иной, как сам Наруто Узумаки-Намикадзе, вместе с Учиха Саске и Итачи. Они в спешке пытались оставить там и самого Итачи по каким-то непонятным причинам. А вскоре уехали в сторону того самого леса и попали в тяжелую аварию — чудом уцелел один Итачи из всех троих, головой только сильно ударился, из-за чего вероятно впал в неопределенное психическое состояние. Наруто же, на пару с Саске, оказались в реанимации, откуда по итогу они с Анко их и забирали, как главных подозреваемых. Наруто был тем самым человеком, который изначально по рации и связался с Ибики за пару часов до этого. Откуда он взял рацию до сих пор оставалось загадкой, и как именно он смог соединиться именно с их линией. Впрочем, это не имело уже никакого значения.        — Спасибо вам огромное, я думаю, моему брату будет очень приятно, что я приехал наконец его навестить. Говорят, люди в коме слышат и чувствуют, что им говорят их близкие. Я надеюсь — мой брат будет слушать меня очень внимательно. — Наруто смотрит в стену, будто он опечален чем-то. Или расстроен.

***

Hopeless time to roam The distance to your home Fades away to nowhere Удар. Еще один удар. Ощущение, будто ее голову бьют о землю. Кожей ощущает сырость, мякоть, ворсистость и какую-то странную бугристость. Она пробует открыть свои глаза, но малейшее движение веками отдает ужасно режущей болью в виски и затылок. Тошнота сражу же подступает к горлу, она пробует открыть свой рот, чтобы произнести хоть что-то, но во рту настолько сильно пересохло, что губы попросту прилипли друг к другу. Она медленно приходит в сознание и чем ближе к осознанному состоянию доходит, тем сильнее понимает — ее тащат по земле, ее кто-то тащит за ногу. Она резко открывает свои глаза — хочется закричать от боли во всем верхнем отделе тела. Ее кожа саднит, лицо в крови, волосы спутаны грязью, кровью и еще каким-то непонятным дерьмом. Она пытается открыть глаза — ничего не видно. Прислушивается к голосам, делает незаметное движение пальцами, чтобы проверить, не сломаны ли у нее руки — нет, не сломаны.        — Долго еще нам переть? — спрашивает мужской голос кого-то.        — Достаточно, — грубо рявкает ему женщина. — Если бы Мито не нужны были эти гребанные приезжие, я бы девку убила еще в доме. Заебало!        — Почему мы не отвезли ее на машине? — спокойно уточняет, игнорируя грубость, мужской голос.        — Ты хочешь привлечь внимание этих уродов со второй стороны фарами? — женщина ядовито выпалила. — Наткнемся на Мадару или его ебанутого братца и нас прикончат раньше, чем мы успеем с тобой моргнуть.        — Эту работу должен выполнять низший класс, а не мы! — раздраженно выдает мужчина. — Давай сделаем привал, я устал. Карин открывает свои глаза — перед ее взором все двоится. Она не понимает, где находится, вокруг темно, лишь лунный свет озарят свет, идущий от земли. Что она последнее помнит? Итачи, странный Итачи, который спрашивает ее о брате. Точно. Голова кружится настолько, будто она выпила литр водки, не меньше. В нос ударяет запах крови. Она закрывает свои глаза резко, пытается не дышать — пытается дышать как можно тише, чтобы они не поняли, что она пришла в сознание. Понять бы, где она находится, куда ее тащат и главное кто. В голове мысли путаются, приложили ее об перила знатно.        — Хватит ныть! Ты хоть и в образе этого педика с длинными патлами, тебе не подходит! — снова едко выдает женщина, которая выглядит в точности как Ино.        — Это девчонка не пушинка, сама сейчас потащишь ее, поняла меня? — остановился мужчина резко, — или мы делаем привал тут, разведаем обстановку, или ты тащишь дальше ее сама. — Он резко отпускает ногу Карин на землю, та рухнула замертво. Наступает пауза. Женщина разворачивается, смеряет напарника презрительным взглядом и фыркает:       — Слабак. — Нехотя скидывает сумку с плеча на землю. — Ладно, хуй с тобой, делаем привал, девка все равно еще в отключке, сейчас посажу ее к стволу дерева, завяжу ей веревкой руки и ноги, чтобы не съебалась. Ты костер разводи — так уж и быть причалим — мы в такой залупе леса, что тут вряд ли кто-то вышел погулять ночью, погреемся. Карин хватают за волосы рывком, ей стоит больших усилий, чтобы не заорать от боли и тянут за собой, потом грубо толкают в сторону дуба. У Карин от удара выбивает весь воздух из легких — какая эта сука мощная и сильная. Она не может унять дрожащую губу.        — Я убью тебя, мразь. — Карин про себя пытается повторять снова и снова. Пытается убедить себя выдержать любой удар, лишь бы не сдать себя и просто выжить. — Я не знаю, кто ты, что ты, и зачем ты это со мной делаешь — но я тебя, сука, убью. Ни один человек так не будет со мной обращаться, ты, тварь, не исключение. Терпи. Просто, блядь, терпи. Терпи, как в тот день. Саске на помощь не придет сейчас — ты сама за себя должна постоять. Ты выросла. Ты не можешь не справиться с этим дерьмом. Ей надо делать вид, что она без сознания, ее могут убить эти ненормальные в любой момент. Надо хотя бы проследить за их действиями — изучить — хоть немного. Женщина грубо делает узлы на ее руках и коленях — Карин пытается расслабить все свое тело — лишь бы не шевелиться лишний раз. Ей надо подумать. Надо подумать, как выбраться из такой дерьмовой ситуации.       — Видишь? В отрубе телка! — женщина сплевывает на пол рядом с лицом Карин, — хочешь проверить, можешь пнуть еще раз. Она различает сквозь веки свет костра спустя минут десять.       — Развел. Посидим пару часов, спешить некуда все равно.       — Молодец. — Женщина бубнит себе под нос, и, наконец оставляя в покое Карин, подходит к напарнику. — Я пойду проверю местность через полчаса, ты посидишь с ней, понял меня? Будет рыпаться, убьешь девочку. Сдохнет — меньше мороки от нее будет. Это приказ. Так, получается, они в разных ролях. Карин пытается разглядеть кто перед ней стоит, и когда понимает — ее окатывает ледяная волна ужаса. Итачи и Ино? Говорящие не своими голосами, но имеющие такую же внешность? Она свихнулась от сотрясения мозга или что это за дерьмо? То есть ей это не приснилось…        — Нам нельзя убивать их. Ты сама знаешь — не было таких указаний, они живые нужны нам. — парирует копия Итачи. — Они обычные приезжие, что они сделают вообще нам?        — Ты видел, что сделала с Какузу та баба в доме? Выглядит безобидной блондинкой, — она указывает на себя, — а проткнула его насквозь карнизом, и еще утащила с собой вниз при падении, не знаю, сдохла ли эта мразь, но безобидная овечка завалила в одиночку нашего одного из сильнейших солдат, — копия Ино крикнула. — Эти людишки опасные! Не теряй бдительности!        — Ей просто повезло. Удачный случай сложился. — Итачи фыркает. — Судя по кровяным следам, она сдохла где-то на дороге, если ее не сожрали уже животные. Она об Ино говорит — Ино жива? Они не видели ее труп, значит, ей могли помочь.        — Если ее нашла шайка Мадары раньше нашей, хуево будет нам. — Ино растирает свои виски, — сука, так и знала, самой надо было идти в дом. — Резко замирает от шороха сзади, разворачивается к Карин и поспешно подходит. Бьет со всей силы ее в живот с ноги. Карин падает на землю. Она сжимает свои щеки зубами изнутри от адской боли, чтобы не заорать. Тварь. Она убьет эту тварь своими руками — эта сука сейчас острым краем ботинка пробила ей что-то внутри. Главное просто…выдержать и не заорать. Не выдавить из себя ни единого звука.        — Что ты делаешь?! — резко повысил голос Итачи, и от чего-то дернулся. — Ей же… Ино резко хватает Карин, тянет на себя и всматривается в ее лицо пристальным взглядом.        — Еще скажи, что тебя ебет больно ей или нет! — смеется копия Ино, поворачивается в сторону напарника, тот отвел взгляд. — Господи, да что ты такой ранимый-то, сколько можно уже? — закатывает глаза.        — Я не бью женщин и не могу на это смотреть. — Мужчина с внешностью Итачи не смотрит на нее, он смотрит на пламя. — Для меня это неприемлемо. Ино снова смотрит на него с презрением. А дальше делает то, что Карин ожидала меньше всего — она закидывает ее голову назад и своими пальцами лезет в ее глазницы — всматривается в них, что то для себя отмечает, и наконец от Карин отходит.        — В отключке. Показалось. — Она резко поднимается на ноги и не замечает, как с кармана ее брюк выпадает складной нож. Стоит к Карин уже спиной и снова молчит. Карин молится всем богам впервые в жизни, лишь бы она не заметила пропажу и ушла сейчас к напарнику. Ей надо дотянуться до гребанного ножа. Он в пятнадцати сантиметрах от ее рук лежит.        — Пойдешь проведать обстановку? — спрашивает мужчина, смотря на напарницу. Та задумалась, будто прислушивается к шумам леса, и, делая шаг назад, ненароком подвигает кучкой земли нож еще ближе к рукам Карин.        — Да, пойду проведаю округ. Вернусь через часа два. Если найду кого-то мелкого по пути — убью, сюрпризы нам не нужны. Ты передохни, еще не окреп после той раны, и двинемся дальше. Карин тянется руками за ножом как можно медленнее — пытается дотронуться пальцами до него, удар под ребра все еще отдает сильной тошнотой и болью в теле. Наконец дотягивается до него — и тянет медленно к себе. Надо спрятать его как можно дальше, чтобы не заметили пропажу.        — Хорошо. Попытаюсь настроить эту гребанную рацию, — напарник достает рацию из сумки, — до сих пор не понимаю, что здесь делал этот полицейский, который еще, сука, и подстрелил меня. — Он хмуро рассматривает устройство в руках.        — Наверное, Мадара постарался и вызвал сюда кого-то. — Фыркает Ино. — Все следы давно заметены, ему тут было ловить нечего.        — Послушай, — мужчина выдает встревоженно, — если там где-то чухнут, что тут пропал их человек, и мы не ответим им за него, они рано или поздно отправят сюда бригаду — эти копы неугомонные обычно. Ино нервно улыбается.        — Тогда настрой эту ебанную рацию, пока я буду прочищать нам путь, и не создавай нам лишних проблем. Или придется убивать и всех, кто сюда наведается, и в этот раз сдохнут уже наши. — Ино выдыхает. — Ладно, пойду я, смотри за девкой — очнется, не разговаривай с ней, ты понял меня? Итачи смеряет напарницу взглядом и медленно кивает. Карин полуприкрытыми глазами в темноте наблюдает, как от костра удаляется женская фигура.

***

How much are you worth? You can't come down to earth You're swelling up, you're unstoppable Стрелки невидимых часов тикают. Он слышит, как тихо что-то тикает прямо над ухом. Тикает и тикает. В этом стуке есть своя логика, интервал и ритм. Обито прислушивается в очередной раз, открыв свои глаза, выйдя из полудремы, и понимает — это тиканье напоминает ему настенные часы — тот же самый звук издавался у огромных настенных часов кабинета истории, на которые он смотрел и считал, когда же очередное неинтересное занятие подойдет к концу. Пытался снова хоть как-то пошевелиться, после пребывания в этом месте больше двенадцати часов мозг начал сигналить о том, как сильно ему хочется писать — удивительно, его таз наполовину раздавлен, прижат огромным валуном в этом мраке, а мозг сигнализирует о такой потребности. Но он не может. Он не может ни справить нужду, ни выпить глоток воды. Руки онемели от холода уже до такой степени, что Обито в ужасе осознает — сломанная рука кажется не его. Ни боли, ни пульсации, ни искр в глазах от самонасилия над собственной сломанной костью. Он считал время — в какой-то момент начал считать в своей голове от нуля, и насчитал уже 5 часов, пока не отключился. Счет помогал ем отвлечься от тишины в голове — внушал какую-то странную надежду на то, что чем дольше он будет считать, тем быстрее сюда прибудет помощь и тем быстрее он выберется отсюда. По крайней мере, он в это искренне пытался верить.        — Моя рука атрофировалась. Ха-ха. — Обито всхлипывает, поднимает свой взгляд вверх — там светло стало уже давно, значит наступил день. — Интересно, сейчас раннее утро, полдень или уже обед? — рука опускается вниз бесполезным грузом, хоть какой-то проникший свет в это ущелье помогает рассмотреть местность, в которой он находится, и в которой он намертво припечатан к земле. Он пробовал дотянуться до лежащего рядом камня, который заметил с лучами света — осознал, что это бесполезно, пробовал дотянуться час, и все еще считал в голове каждую секунду. Камень лежал иронично близко — буквально в метре от него — но он даже пальцами дотянуться до него не мог. Если он не ошибся в счете, прошло примерно 10 часов. Терпит нужду, блокирует ее силой воли — тянет низ ужасно — кажется, он скоро просто описается под себя. Всхлипывает снова от осознания собственного унижения.       — Ну пожалуйста, — обращается мысленно к самой пещере, — выпусти меня отсюда, я умоляю тебя, что я такого в жизни сделал? Чтобы оказаться в таком месте?! — злится и всхлипывает от осознания собственной беспомощности. Я был хорошим другом, я был хорошим сыном, ладно, учеником я был не очень, но я не заслужил подохнуть вот таким вот образом. Обито рассматривает после очередного приступа истерики верх скалы, этот чертов проем, и начинает замечать границы пещеры — она вся обломанная кусками, по идее отсюда можно попробовать хоть как-то выбраться наверх, если цепляться руками за сколы и пытаться тянуть свое тело наверх — как скалолазание. Он вспоминает, как они во время походов в детстве с Какаши залазили по горе наверх, а Рин так сильно волновалась каждый раз от того, что они могут сорваться и упасть вниз. Часто отчитывала их после за это. Хаширама был хорошим учителем — он действительно хорошо их обучил скалолазанию во время этих походов.        — Идея хорошая, но только вот с раздавленным телом, ты доползешь разве что до вон того угла, — звучит голос внутри критично, и Обито снова шмыгает носом. Как он дожил до всего этого в свои пятнадцать лет? Через два года он должен был выпуститься из этого гребанного детдома и начать новую жизнь, все же должно было быть хорошо. Они бы с Какаши и Рин начали свою новую, взрослую жизнь втроем — он так искренне этого желал, но… Но ты же знаешь, Обито, что не попади ты сюда — вам пришлось бы в тот же день бежать, ведь тебя пытались убить. Ты бы умер так и так в этом доме, тебе бы пришлось бежать оттуда в одиночку. Обито сжимает свои зубы как может. Вспоминает все прочитанные свитки и дневник, вспоминает тот день, когда дошел до того самого старика, и проклинает этот день. Он проклинает его всем, на чем этот весь свет стоит, ведь если бы он не свернул в этот переулок — всего бы этого не случилось. Он бы ничего не знал, не было бы повода его убивать. Может, зря он все узнал? Зря он вообще все прочитал?        — Жалеешь? — уточняет голос. Обито не может ответить на этот вопрос. Он молчит в ответ — прошло уже 14 часов — он все еще молчит и понимает, насколько сильно он начинает хотеть пить. Пытается облизать губы, слава богу, он может двигать языком и сглатывать скопленную во рту слюну, ему хочется воды.        — Если бы у тебя сейчас была возможность вернуться в тот день, Обито, ты бы не пошел туда? — вопрос звучит так громко, снова с сильным шумом в голове, от которого тело начинает неожиданно выворачивать от странной боли — будто от этого писка вернулась его чувствительность.        — Ответь на мой вопрос, Обито. Зная все теперь, понимая, в каком ужасе ты жил и сколько людей под тобой умерло в том подвале, ты бы не пошел в тот закоулок? Ты бы их бросил там? По телу проносится болезненная судорога и Обито вскрикивает — ногу скрутило, выкручивать начало из стороны в сторону, и он, не выдержав этого импульса, спустил мочу под себя. Описался и разрыдался от этого снова. Ну ты подумай над моим вопросом — время у тебя еще есть. Я подожду.

***

'Cause you've seen, seen Too much too young, young Soulless is everywhere Саске медленно идет по коридору тюрьмы, Анко в быстром темпе — стремительно ведет его спереди — к его брату. Его взгляд, лишенный заинтересованности, скользит по камерам тюрьмы — он смотрит на заключенных, которые буравят его агрессивным взглядом, или с примесью сексуального вожделения — это те заключенные, которые еще не заработали своим поведением штрафные очки, чтобы попасть в одиночку. В глубине души у него проскальзывает четкая эмоция отвращения к людскому пороку. Это не люди, это — мусор, даже назвать их примитивными животными было бы похвалой для такого биомусора, как они, — это аморальное дно, которое настолько ссыт признать свою аморальность в обществе, боится наказания и принятия своих тайных, похотливых желаний, что предпочитают скрывать свою натуру под маской приличных заключенных. Ему даже читать их мысли не нужно, чтобы ответить на все внезапные вопросы, о чем они сейчас думают. Саске чувствует, как его губы сами растягиваются в улыбке, он тормозил взглядом на каждом из них, после прикрыл глаза… Немного скривился в своей позе, будто от конвульсии, расправил плечи и пристально посмотрел на одного из заключенных, в два раза старше его возраста. Тот скривился от ужаса и рефлекторно отошел от прутьев камеры, к которой буквально пару секунд вцепился пальцами. Он увидел в глазах этого незнакомого человека для него — настоящий страх и ужас. Тот перекрестился и отвел взгляд куда-то вниз.       — Убожество. — проговаривает Саске низким голосом, опускает свои руки в наручниках вниз и понимает, сказал достаточно громко, чтобы Анко услышала его.       — Тебе кажутся они убогими? — она заинтересованно уточнила.       — Мне не кажется, они такими являются, — фыркнул Саске. — Это мусор, который я бы вынес отсюда. К примеру — в утиль. На переработку отходов. Эти мысли он не озвучил. Анко не прокомментировала его ответ, она лишь замерла на секунду, рассматривая его странное лицо, и, отогнав параноидальные мысли в сторону, продолжила путь дальше. Она не может дать ни одного логического объяснения изменениям Саске в эти моменты — к этому перепаду можно приписать любое психическое заболевание. Она не может дать четкого описания своим ощущениям в этот момент. Они спускаются в лифте вниз. Оба едут молча — Анко исподлобья рассматривает отражение профиля Саске и снова видит в нем совершенно другого человека. Кажется, ей пора обратиться к психиатру. А после она случайно переводит взгляд в зеркало, в надежде убедиться, что ее воображение разыгралось, и с криком ужаса вжимается в стену лифта. Она ошарашенно смотрит на отражение Саске в зеркале, бледнеет до цвета стены в тюрьме, а ее тело начало дрожать.       — Что с тобой? — Саске поднимает бровь вверх, — тебе помочь?       — Что ты такое? — она пытается раствориться в стене, накатил животный страх на нее. Трясущейся рукой указывает на зеркало. — Что это? ПОЧЕМУ У ТЕБЯ ДРУГОЕ ОТРАЖЕНИЕ В ЗЕРКАЛЕ Она дрожит как лист на ветру и начинает задыхаться. Она сошла с ума? Ей нужно взять отпуск? У нее разыгралось воображение?       — Я не понимаю вопроса. — Саске с непроницаемым выражением лица смотрит в ее шокированные глаза, и, что-то поняв для себя, переводит взгляд к зеркалу, без изменений в лице встречается со взглядом Мадары и его образом там. Он смотрит на Мадару — тот стоит, сжав руки перед собой, оперевшись о стену. Саске смотрит, сжав руки в замок, на Мадару, стоя посередине лифта. Мадара улыбается ему и качает головой. Саске смотрит на него, улыбаясь в ответ. Анко не может выдавить из себя больше слова, и считает секунды до момента, пока лифт остановится на нужном этаже. Поворачиваясь к ней он отвечает:       — Я вижу в зеркале только себя. А ты что видишь? Анко словила паническую атаку. Саске помог выбраться ей из лифта и они остановились на минут десять — чтобы она пришла в себя. Она сегодня обратится к психиатру — она который раз видит совершенно другого перед ней человека, это ненормально. Саске мысленно пытается вспомнить, что же Обито ему тогда говорил дальше. Сколько часов он лежал там совершенно один? Ах да. Точно. Снова стемнело. Наступила ночь? Но никто так и не пришел к нему на помощь — вообще никто, единственное присутствие, которое он мог ощущать в этом месте, так это скопившаяся влага пещеры, которую он мог слизывать языком хоть как-то, смачивая ротовую полость, и не терять сознание каждый раз. Тут нет никого — только он, булыжник сбоку, придавивший и раздавивший его тело, камень, все еще лежащий рядом и ни на сантиметр не приблизившийся к нему. Кажется, он слышал еще крыс, по крайней мере, такого рода шумы могут издавать крысы, насекомых, на странность, тут не было. Хотя в таком сыром месте их должно быть просто навалом. Прошло 25 часов. Впервые писк крыс испугал его, после он просто начал прислушиваться к их копошению и перемещению по этой пещере. Кажется их две, а может три, не видит, не понимает. Крысы пока что не подходили к нему, видимо, пугались его периодического крика на всю пещеру с просьбами к булыжнику сдвинуться хотя бы на миллиметр. Крысы стали намного увереннее в себе и он мог отчетливо слышать, как их копошение приблизилось к нему — крысы надвигаются, гребанные животные. Они же скоро доползут до него — они могут залезть на него — блуждать по его телу — он сможет спихнуть их дерганием — а вдруг это произойдет, когда он отключится? Они же могут начать его жрать заживо? Обито в ужасе бьет сломанной рукой и ногой по ледяному полу пещеры, и слышит, как стучит его сердце — оно все еще стучит, он жив. Ему нельзя засыпать — ему нельзя терять бдительность. Спать хочется ужасно, его глаз болит, щиплет, от напряжения высох. На ресницах давно осадок сырости, а глаз не смачивает никак. Он закрывал его — лишь бы дать глазу хоть немного отдохнуть. Самое ужасное, что может произойти здесь — его сожрут просто заживо крысы, или же занесут в раны инфекцию и он будет умирать от того, что его тело начнет гнить от сырости и заражения заживо.       — Неееет. — Обито смеется, — нет, нет, нет. Хахаха. Ну нет. Почему я еще не умер? Почему мое сознание за что-то борется? Ты же покойник — причем живой. Никто не придет. Прошло 33 часа Обито возвращается из своих воспоминаний обратно в реальный мир и замечает, что Саске уснул прямиком у его коленей, рука свисала вниз, лицо приобрело умиротворенное выражение. Он глубоко спал, впрочем, Саске давно не мешало бы нормально поспать.        — Видимо, мой рассказ тебя утомил. Продолжим, как проснешься, пока отдыхай. — Обито осторожно развязывает запястья Саске, с досадой отмечая про себя, что останутся сильные синяки, и, выдохнув от недовольства еще раз, аккуратно пододвигает юношу к себе, он опускает его корпус на свои колени — Саске что-то недовольно во сне промямлил. Обито сдержал улыбку, он лишь принялся перебирать его волосы пальцами. Саске нужно поспать. Саске нужно набраться сил.

***

Destroy the spineless Show me it's real Wasting our last chance Все снимки стоят в ряд, от некоторых на стене растянуты красные нити в сторону других лиц и фотографий… Вот Саске, Итачи, Саске с Наруто, он с Саем, вот Хината и Неджи с ним рядом… Карин и Ино с Сакурой, — откуда эти снимки?        — Что, это, блядь, такое? — Узумаки не понимает, что сейчас чувствует огромный поток эмоций, не может охарактеризовать ни одну. Он отодвигается к стене и упирается об нее спиной. Тобирама курит спокойно, не моргая, и наконец спустя паузу произносит:        — Знаешь, что меня больше всего выбесило, Наруто? — Тобирама говорит с легким раздражением. — Мне помешали забрать тебя из того самого детдома, ты так ко мне руки свои тянул и улыбался, я был очарован, ты меня как-то узнал… Я навещал тебя, приехал забрать с Мадарой — забрать своего законного ребенка, в котором течет моя кровь… О чем он говорит?       — …которого спас вот этими руками, — показывает Наруто свои ладони в медицинских перчатках, — при родах, переливанием своей крови. А тебя у меня забрали твои прародители. Я не успел. Я не то что зол был, — Тобирама хохотнул. — Я был впервые в своей жизни в ебанном бешенстве. Представляешь? Я сколько лет потом тебя искал — не мог подступиться, они мне к тебе подходить запретили после смерти Кушины, два урода старых прятали, боялись заберу. — В голосе слышно раздражение и усталость. — Это ж надо, ровно на… — Тобирама сверяется с настенными часами, и время на них достигает ровно: 1 7 0 0       — Ровно на пять сраных минут не успел. — Взгляд меняется на тяжелый, лицо становится хмурым, он поднимает глаза на Наруто и произносит едко: — Ничего ироничнее в моей жизни после смерти не случалось никогда — ни до, ни после. Тобирама резко бьет со всей силы кулаком о стену, Наруто пытается раствориться всем своим существованием в стене. Он не может выдавить из себя ни слова. Наруто с ужасом рассматривает огромное количество фотографий на стене, переводит взгляд на Тобираму и, ловя его пристальный взгляд на себе — отчего-то сглатывает. На него никто в жизни так ни разу не смотрел никогда. Он толком не может даже дать четкое описание этому взгляду, дать формулировку от чего именно у него в тот момент прошел ледяной мороз по всей спине. Этот человек с самого начала знал его — в больнице, он знал его прекрасно, он ждал его — он делал вид, что впервые видит его, он все это время играл с ним, как с последним идиотом. Они не встретились случайно, все это было запланировано заранее. Всё. Да он больной на голову психопат, он следил за ним хрен знает сколько времени, если не всю жизнь, у него напрочь поехала крыша. Как его мать могла не понять, что ведущий ее роды врач — на всю голову ебнутый? Как его отец мог не заметить в нем какое-то помешательство уже тогда? Тобирама настолько хорошо играет роль нормального? Играл? Но почему он.? До Наруто только что дошла еще одна ужасающая мысль, он бросил взгляд на фотографии снова, на фотографии с его матерью и его отцом, и посмотрел на Тобираму снова внимательно. Не показалось. Он за тридцать ебанных лет не постарел ни на год — как это, мать его, возможно вообще? Тобирама резко успокоился, перевел дыхание и подошел к нему — Наруто рефлекторно отдернулся в сторону, но не успел. Ему стало до паники ужасно страшно. Тобирама резко схватил его за руку, потянул к себе, Наруто от неожиданности и страха вскрикнул — и вдруг ощутил, как большая теплая ладонь опустилась на его макушку, и по телу от макушки разлилась приятная волна тепла. Настолько приятная, будто его приласкала родная мать. Наруто дернулся от страха вперемешку с возбуждением снова. Что-то в образе воспоминания мелькнуло перед его глазами — какой-то странный, расплывчатый образ, из очень далекого прошлого, забытого детства. Тобирама наклоняется к нему на корточки, и с теплотой и лаской смотрит на него, теребит мальчика по волосам и улыбается еще теплее. А после поворачивается куда-то в сторону.       — Смотри, Наруто, это мой муж, дядя Мадара, поздоровайся с ним! — Наруто оборачивается вместе с Тобирамой в сторону и видит образ мужчины, который чертовски похож на Саске, только намного старше. Ну! Не бойся! — Наруто прячется за спину Тобирамы, будто тем самым ищет защиты. — Он только с виду такой хмурый, на самом деле он очень добрый и хороший человек, который не причинит тебе вреда. Маленький Наруто вскоре поднимает свой взгляд на Мадару. И пытается улыбнуться ему — тот улыбается в ответ. Как они так сильно могут быть с Саске похожи? Они будто один, блядь, человек. Наруто с криком вырывается из-под касаний Тобирамы — ему начинает казаться, что он сходит с ума. Он точно сходит с ума. Может, его напоили чем-то? Может, он под действием наркотиков находится? Может, у него уже который час галлюцинации, и все, что случилось с ним за последние сутки, — это лишь плод его разыгравшегося воображения? Может, он под грибами или ЛСД находится? Это все не может быть правдой — секс с Саске. Отпиливание конечностей, ебанутый Итачи, Саске, который скидывал с себя кожу и оказался Изуной. Трупы его друзей. А теперь еще и Тобирама оказался на всю голову больным маньяком-сталкером, который имеет какую-то способность не стареть, и вдобавок вел его же роды. Подвал, кости, этот дом, пропавшие люди. Он думал, к своим тридцати годам он повидал многое, он думал, что после всего, что с ним случалось дома, поездки в этот дом — его будет сложно удивить вообще чем-то. Он был уверен в своем убеждении полностью. Конечно, по сравнению с дерьмом в жизни Саске — он едва ли может сравниться, но все же…откуда он теперь знает, что дерьмо в его жизни, которую он представлял и думал, что знает всю хронологию правильно — настоящая? Какие вообще воспоминания настоящие, а какие вымышленные? Что вообще в его жизни было, а чего не было? У Наруто дернулись губы… Он будто стал растворяться в этих фотографиях. Проваливаться в них. Будто ему вкололи наркоз, и он, считая под слова доктора от 1 до 10, медленно проваливается в искусственный сон. Чувство неприязни прошло по его коже мурашками. Только он так и не смог определить точно, на что именно или к кому именно, он испытывает столь интенсивную палитру чувств и ощущений. К Тобираме? К Саске? К Итачи? К ребятам? К Обито с Какаши, или к самому себе?        — Я понимаю, ты ошарашен, — в словах Тобирамы ощущается меланхолического характера понимание. — Но ты должен был все узнать рано или поздно. Мы ближе друг другу, чем ты себе можешь вообще представить. Боюсь, пока ты даже не поймешь мои слова, если я скажу тебе прямо все как есть. Мы, как бы тебе это сказать, слишком похожи друг на друга. И на то есть причины. Ты. — Тобирама пытается подобрать слова правильно. — Можно сказать мой ребенок. В тебе течет моя кровь. Наруто все еще ошарашенно смотрит на фотографии, он не может теперь даже пошевелиться, уставился на фотографии его с Саске, которые украшают всю стену, и ощущает снова наплыв невероятного ужаса. В голову приходит мысль, которая автоматически слетает с губ:       — Это… — он пытается дышать ровно. — Ты… Моих… — во рту пересохло. — Родителей убил? — голос дрогнул. Тобирама отвечает чрезмерно эмоционально — Наруто впервые за все их общение видит его таким взбешенным.        — Я — твой родитель! ТВОЯ КРОВЬ ВСЯ ПОЛНОСТЬЮ МОЯ! В тебе изначально больше половины меня! — он не сдержался, потерял лицо, сорвался на яростный крик. Лицо исказилось гримасой злости.       — Ты их убил, Тобирама? Чтобы меня забрать? — Наруто полностью переводит стеклянный взгляд на этого человека, и не понимает, что ощущает сейчас. Господи, я умоляю, скажи — нет. Просто, Господи, пожалуйста, пусть эта мысль будет лишь моей больной фантазией. Тобирама молчит, смотрит под свои ноги, Наруто слышит странный звук от Тобирамы: то ли смешок, то ли всхлип, то ли все сразу.       — Нет, я не убивал ни твою мать, ни твоего отца. Я бы так не поступил с тобой, я не убийца. — Сенджу, наконец поднимает взгляд на Наруто, — но ты правильно думаешь, их действительно убили, подстроив все как несчастный случай. Твоя мать была прекрасной женщиной и добрым человеком, она мне действительно была дорога. Она была лучшим сосудом для тебя. Сосудом Резануло слух Убили? Он только что сейчас сказал — убили? Наруто ловит себя на мысли — он не знает, как реагировать на это. Это что-то такое, к чему ты не был готов, от того, что верил всю свою жизнь в совершенно другую историю. И ты сейчас стоишь на распутье своих мыслей, эмоций и чувств. Ты будто резко осознал, что заблудился в лесу, по дороге которого ты шел с точно знакомым маршрутом. Видимо, ты просто отвлекся на какие-то свои мысли и потерялся. Просто потерялся от того, что свернул не туда и сейчас тебе надо просто успокоиться, унять свою панику, резко подскочившее давление, и выдохнуть. Вдохнуть, выдохнуть, и, собравшись с мыслями, с трезвым рассудком — осмотреть дорогу снова. Озарение обязательно придет к тебе — оно не может не прийти.        — И, к сожалению, так выходит, что убил мой… — Тобирама смотрит на Наруто с настоящим сожалением, он знает, что если сейчас закончит свою фразу — малец вряд ли осознает сказанное сразу, или может и вовсе психически станет нестабильным. Он был к этому готов.        — Ты сейчас должно быть пошутил. — Резкий, немного истерический смех выходит изо рта Узумаки. Он пошел в отказ.        — Я не шучу, Наруто. — Тобирама выдыхает, убирает со лба волосы, открывает ему свое лицо целиком, и смотрит в его глаза своими разноцветными. — Именно поэтому ты не мог сюда не попасть, и не мог меня не встретить в любом исходе событий, я сделал все возможное, чтобы ты меня встретил, и я спас тебя. Мы просто…понимаешь. По-другому сделать не могли никак — ты сейчас не поймешь ничего, из того, что я тебе скажу.       — Это ранит меня и приносит мне огромную грусть — ведь ты мой ребенок. Я признаюсь, мои методы не из простых. Как и у Мадары и Обито. Саске, я думаю, сейчас в таком же состоянии понимания, что он вернулся домой, и мы все этого долго ждали ведь… По сути, что ты, что он — вы — это мы с Мадарой, и вы — это, как бы тебе объяснить… Мой ребенок. Один человек.       — АААААА!!! Наруто резко взревел на все помещение, от чего даже Тобирама дернулся.        — Это все наверное шутка какая-то, да? Я понял! — он смеется громче. — У вас такое просто хуевое чувство юмора и весь этот…пиздец, — он хохотнул странно, Тобирама забеспокоился сильнее. — Это все постановка? Я понял! Это такой подарок на день рождения Менме! Кто его придумал? Очень, блядь, реалистично! Сценарий написан на все сто! Я чуть крышей не поехал, когда Саске руку отпилил! ДАВАЙ, ОТВЕЧАЙ — ОНА ЖЕ НЕ НАСТОЯЩАЯ! Хаха!!! — он хохочет, утирает слезы с глаз, и сам уже не понимает, от чего именно плачет.        — Наруто. — Тобирама смотрит с настоящим состраданием на юнца. — Я понимаю, это все очень сложно понять, но у меня не было другого выбора, кроме как… вернуть тебя в отправную точку Проблема в том, что ты не помнишь некоторые вещи, и это не страшно. Это поправимо, просто сейчас ты должен пройти определенный этап, чтобы…        — Это сто пудов Итачи придумал, у него актерский талант на все сто развит, даже я его стремал, сколько себя помню. И Сай сто пудов тут приложил руку — у него всегда было чернушное чувство юмора! ХАХАХАХАХА!!! Сай всегда имел хуевое чувство юмора. Наруто смеется, находясь в своем мире. Тобирама бледнеет, кажется, он все-таки рано сказал. Слишком передавил. Мы не нашли другого варианта, как иначе сделать все возможное, чтобы вернуть вас обоих к нам назад — как того и требовалось. Он сжимает в своей руке кинжал сильнее — он мнется, он пока еще не собрался с духом, чтобы ранить его. Он смотрит на Наруто и сомневается — он боится причинить ему боль. Наверное, он впервые увидел в нем себя таким, каким он был когда-то давно. Когда был сам на его месте. Он знает, каково это — думать, что ты сошел с ума. И вспоминает этот момент до сих пор с содроганием, независимо от того, сколько лет прошло с того момента. Саске сонно переводит взгляд на Обито — тот улыбается ему. От чего-то больше не хотелось избегать с ним физического контакта. Было спокойно, приятно и тепло. Рядом с Обито он начал ощущать какую-то безопасность. Чувства базовой безопасности ему не хватало всю его жизнь.       — Ты можешь полежать так на мне, я не против. — Обито тянет к нему свои руки и Саске на удивление для себя, ложится на его колени снова. Ему хотелось, чтобы его просто погладили — без каких-либо лишних вложенных в эти движения посылов. Так гладила его в детстве мама, и рассказывала всегда сказку. Сказку на ночь. Прошло столько лет — теперь Обито рассказывает ему уже настоящую жизнь. Он продолжил свою историю. Обито открывает глаза и спустя минуты осознает, что крыса ползает по его ноге.        — ОТВАЛИ! ПОШЛА ВОН! — с криком ужаса дергает по новой, пытается скинуть ее — крыса пищит и убегает куда-то в сторону. Впрочем, крыса пыталась залезть на него еще раза три — от чего он кричал на нее, бранил и дергался каждый раз. По телу пробегала волна дрожи и мурашек от страха, что крыса все-таки может укусить его. А если крыса обозлится на него и втихаря укусит? Мерзость какая. Какаши, помоги мне. Пожалуйста, я здесь. Я больше не буду себя так вести — я обещаю тебе.       — Помоги мне! Я здесь! Если вслушиваться в ритм, напрягать свой слух силой воли — можно начать счет. Прошло 40 часов.       — Какаши, Рин, ну пожалуйста. Сколько мне еще кричать? Почему меня никто не слышит? Почему ни один человек меня не слышит? Хаширама? — Ему на секунду показалось он слышал Хашираму.       — Ты подумал над моим вопросом? Обито игнорирует снова вопрос — пытается дышать ровно, пытается тянуть в сторону — наконец получается сдвинуться в сторону на сантиметр — радости это принесло неимоверной.       — Ты смог двинуться с места от того, что раны пропитались влагой настолько, что твое тело начало гнить, чему ты радуешься? Если параллельно ритм сохранять в форме счета, можно понять, сколько времени прошло — просто прибавляешь к последнему тику один. Прошло 47 часов. Если пытаться отсчитывать с помощью тиканья время — можно понять, что… Прошло 52 часа. Этот ритм начинает меняться и два становится один, один становится двойкой, и он весь смешивается. Если считать задом наперед цифры, секунды, минуты и после часы — становится в принципе не так страшно. Так становится спокойнее. Прошло 64 часа. Он начинает будто нарушаться, как метроном, он начинает перетекать вместо одного тика в три, звуки начинают смешиваться и порой начинает казаться, что… звучит тиканье вот так: раз два; два раз; раз раз раз — раз, два два два — раз.два раз два …два раз два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два два РАЗ Обито всхлипывает, плачет. Он так долго пытался удержать этот счет для осознания времени, считал — это отвлекало от мыслей любых, просто считал. Кажется, он один тут лежит 3 дня и 7 часов, и снова сбился… получается 79 часов       — Господи. — Сквозь плач шепчет как может. — Пожалуйста. — Слезы льются в его полуоткрытый рот, забивают его нос, он не может даже высморкаться — не может стереть влагу с лица. — Если ты есть.       — Если ты существуешь, господи — помоги мне. Я умоляю! ПОМОГИ МНЕ ГОСПОДИ ВЫБРАТЬСЯ ОТСЮДА ЖИВЫМ Я УМОЛЯЮ ТЕБЯ ГОСПОДИ Обито срывает свой голос, галлюцинации усилились от обезвоживания, что он уже не понимал ни с кем общается, ни кто ему отвечает — он вздрогнул от такого сильного порыва и засмеялся. Какаши, впрочем, тоже укоризненно посмотрел на него. Рин же шикнула и сделала замечание от того, что кричит он слишком громко. Тебя все равно никто не спасет, что ты разорался тут?       — Ты ответишь на вопрос? — снова и снова он слышит этот голос. Обито пытается все еще пребывать в сознании, по его рту стекает слюна, он начинает смеяться, становится так смешно — крысы с ним согласны — все это очень смешно. Милые создания — чего он их пугался. Наконец расплывается в улыбке помешательства, и, поднимая свою руку вверх — показывает средний палец.        — Вот что я тебе отвечу на твой гребанный вопрос, — показывает жест с широкой улыбкой. — Я бы пошел туда, и пойду каждый гребанный раз, если надо будет — я никогда бы не бросил тех, кто оказался там, и ни о чем я не жалею. Кроме того, что этого старого мудака не смог убить своими собственными руками. Ни о чем не желаю, кроме этого факта. И срать уже что я тут подыхаю — я хотя бы хоть что-то попытался сделать, а не сидел как последний трус в своей комнате и жевал сопли. Я бы пошел к своей семьей в любом случае и наверное как только уже наконец сдохну тут — дойду. Я ответил на твой ебанный вопрос? Обито показалось он услышал внезапный хлопок ладош — Рин хлопает, точно. Кто же еще — Какаши сказал ему, что гордится им, и крысы вроде сейчас тоже. Обито вздыхает и понимает, что его силы закончились — он опускает свою руку и ощущение странного жара по телу начинает раскатываться волнами — онемевшая нога покрылась какой-то страной волной теплоты, и в то же время грудная клетка начала пылать невыносимой болью — он пытается вдохнуть, не может, пытается вскрикнуть — не может — сердце бьется как-то слишком быстро, становится больно дышать, глаз накрывает пелена слез, он ощущает своей кожей, что плачет, но будто уже не понимает, что плачет он. И он шепчет, просто шепчет…        — Господи. Если ты все же существуешь, дай мне сил, помоги мне, пожалуйста. Я умоляю тебя, прошу тебя, не спасать даже — просто, господи, прошу тебя, дай мне сил выдержать еще один день. Мне кажется, я умираю. Господи, дай мне сил умереть с достоинством хоты бы, я больше ни о чем тебя не прошу. Хлопок в ладоши. Обито не реагирует на это. Он смаргивает в состоянии настоящей дереализации и видит себя же. Он будто стоит, нависает над собой и смотрит на него с интересом. Надо же, правда стоит. Обито переводит взгляд в сторону силуэта над ним — тот улыбается ему.        — Ты молодец, Обито. Обито не понимает, что тот ему толкует — свет сверху не дает четко рассмотреть, кто с ним разговаривает, только голос. Обито пытается напрячь зрение сильнее, и тот, кто говорит с ним, подступает ближе к нему, прямо под луч ночного света сверху. Обито смотрит на него молча, и наконец до расшатанного сознания доходит странная ассоциация.        — Ты. — Обито кряхтит. — Пришел? Надо же. Не думал, что я увижу Мадару Учиху перед смертью. Наверное, я правда искренне хотел тебя хоть раз в жизни увидеть.        — Прости, что я задержался. — Отвечает Мадара лаконично. — Но ты меня не увидел бы в другом состоянии. К сожалению, никак. Мадара стоит прямо напротив него и рассматривает тело Обито. Обито, кажется, не осознает, что тот с ним действительно разговаривает — хотя это и понятно.        — Ты не уходи, главное, — Обито пытается выдавить из себя что-то внятное, — пожалуйста, хотя бы ты, мне страшно. Они все ушли, хотя бы ты останься, пока я не умру. Мадара задумчиво наклоняет голову вбок, и, присаживаясь на корточки, дотрагивается перчаткой до горячего лба Обито. Обито ощущает прикосновение кожаной перчатки — настолько естественно, видимо, лишился рассудка в агонии — но это уже не имеет никакого значения. Стало отчего-то так спокойно.        — Я останусь с тобой, даже если умрешь. — Мадара хохотнул, — ты же меня звал. Я пришел. Не мог не прийти. Все это время звал. Отвечал на мои вопросы, разговаривал со мной столько месяцев. Обито кивает, хотя бы эта галлюцинация приятна в общении.        — Ты знаешь, — он ловит в теле странный прилив холода, — я столько времени желал тебя увидеть, восхищался тобой и Тобирамой, так сильно хотел, чтобы ты жив был в итоге, поговорить с тобой хотел, хотел увидеть свою настоящую семью, хотел вернуться и все это время я хотел сказать тебе… Мне искренне жаль твоего брата. Ужасно жаль, что ты его потерял. Я видел его даже пару раз — он прекрасен. Я думаю, вы правда друг друга очень сильно любили — я знаю, что это такое — кого-то так сильно любить. Мне жаль. Мадара вздрагивает и смотрит на Обито ошарашенно, его брови хмурятся, и он, касаясь лба Обито, тем самым приносит ему облегчение агонии, в которой тот находится.       — Я очень бы хотел этого человека убить своими же руками, как и ты, но я не смог. Не смог ответить за твою боль и хоть что-то изменить, ты прости меня, пожалуйста. Мадара впервые ласково улыбается затуманенному от боли взгляду Обито — тот начинает медленно потухать. После, наконец целуя его в лоб своими ледяными губами, произносит:        — Пошли домой, мой сын Обито, папа тебе сейчас поможет. Время возвращаться домой. Обито в процессе умирания успевает лишь услышать слово — папа и дом. Не понимает, о чем тот толкует, и снова открывает свой глаз видит лишь, как Мадара переводит внимательный взгляд на валун и предупреждает:        — Сейчас может быть ужасно больно, — снимает перчатку, протягивает ему руку к губам и Обито в непонимании запинается, — используй как кляп, боль будет адская как только я спихну валун, придавивший твое тело, все произойдет быстро, тело наконец начнет ощущать, ты просто считай мысленно до момента, пока сможешь считать, и сжимай мою руку зубами, можешь прокусывать до мяса, не бойся — хорошо? что он гово…        — Я тоже буду считать. Ты скорее всего потеряешь сознание раньше, чем я верну тебя в твой настоящий дом. И запомни — все будет хорошо, я рядом. Теперь все будет только хорошо. Я могу сдвинуть камень за пять секунд сразу — но боюсь, что ты умрешь, не выдержишь. Готов? Обито в прострации пытается что-то ответить, но как только Мадара дотрагивается пальцем до камня — тело парализует волна невыносимой боли, и он через оглушающий крик, ухватывается своей рукой за руку Мадары.        — И так. Раз. Обито ощущает, как камень сдвинулся, он кричит, его тело бросает в настоящий жар, слезы ринулись градом. Два. Он задыхается, он сейчас. Он просто… хватается зубами за его руку — он сейчас оторвет кожу с мясом от него от боли. Зубы не разжимаются.        — Три. Если хочешь — прокусывай, откусывай — глотай. он шутит? Обито от агонии прокусывает кожу Мадары — меняется в конвульсиях от нахлынувшей волны боли в теле.       — Четыре. Прокусывает руку насквозь — ощущает зубами, как дошел до кости, его полость рта заполнила вязкая, горячая жидкость. Он сглатывает ее — захлебывается, глотает, снова вцепляется зубами в открытую рану. Мадара бровью не пошевелил даже — не издал ни звука. Будто он не ощущает боли вообще. Обито орет сквозь укус и ему кажется он куда-то падает…очень глубоко, в самый низ… Во рту набирается кровь от прокусанной вены прямо в рот — Обито начинает захлебываться. Ему становится слишком жарко. Его губы горят, горит язык, горит глотка — он будто проглотил раскаленный кусок металла. Он проглотил что-то, это скрутило его пищевод, он будто обжегся изнутри. Обито накрыла настоящая лихорадка, его стало колотить, ноги окутала волна жара и странная прохлада — он в агонии мечется по полу своими еще живыми конечностями, теми что остались невредимы — они выгибаются в конвульсии. Он только что увидел брата Мадары? Его зрачки расширяются, он пытается кричать — голос сорвал, пытается издать хоть какой-то звук. Изуна действительно стоит прямо над ним и Мадарой, он вскрывает свою руку своими пальцами, и Обито в каких-то смешанных образах видит, как его кровь черная выливается из руки Изуны прямо на его кожу и открытую рану. Он ощутил неимоверный холод, ледяной, пробирающий — ему становится до жути страшно. Эта ледяная кровь обжигает сильнее крови Мадары. Мадара кивает Изуне, тот выдавливает из себя улыбку и поворачивается к кому-то за своей спиной. Обито так и не увидел третьего человека. Но отчетливо услышал.       — Пять. Добро пожаловать к нам в семью.       — Ты только что умер, — Изуна гладит его по мокрому от жара лбу, выговаривает эту фразу так спокойно, с удовольствием и радостью. Обито сглатывает все содержимое во рту — сглатывает, кашляет, давится, камень отлетел в сторону — Мадара резко хватает Обито, и в секунду успевает посмотреть на юношу, всего в крови, вжимает в свое тело. Обито от болевого шока отключился.       — И заново родился. — Мадара заканчивает предложение за брата. — Будешь расти до определенных лет и твой возраст остановится, когда мы посчитаем нужным.       — Ты молодец, — Изуна наклоняется к лицу Обито, успокаивающе гладит его по щеке, — крепкий ребенок, думал, будет орать громче. Это болезненная процедура — мы только ее пока испытываем. Тобирама придумал экспериментальное лекарство, но рабочее!       — Теперь ему надо выспаться, а нам убираться отсюда, — из тени выходит Тобирама. — Если он проснется раньше времени, его придется держать в лежачем положении насильно, половина его тела нерабочая, на восстановление уйдет пока… — он сверяется с наручными часами, — …неизвестно сколько времени, лучше поспешим. Они трое переглядываются, резко срываясь с места, покидают пещеру через огромную дыру в скале, сделанную часами ранее.

***

To come away Just break the silence 'Cause I'm drifting away Away from you Сай выбегает из машины вместе с Джуго и Суйгетцу прямо около дома. Им надо найти ребят, сесть в машины и убираться отсюда. Убираться нахуй как можно дальше.        — Идите к Карин и Ино! — дает указание криком, — я проверю двор и вернусь к вам. Позову этого Такаши с Обито, нужна их помощь! Мало ли тут еще какое-то дерьмо нас дожидается! Я возьму нож! — хватает с багажника. Оба друга кивают ему. Во дворе пусто. Дерьмо. Джуго и Суйгетцу зашли в дом — он видел только что, повернувшись. Отлично. Он бежит что есть мочи по темной дороге, прямиком к дому Обито с Какаши, может быть, кто-то из них дома, должны быть дома — в такое время люди спят. Со всей силы бьет кулаком в дверь, ответа нет. Кричит — зовет их. Ебанный Итачи тусовался у них все время — этот тоже провалился сквозь землю? Они блядь все что, разом в другое измерение переметнулись?       — Блядь! — матерится, стучит опять. Слышит громкий крик вороны за спиной, дергается и от испуга разворачивается назад. Просто ворона. Гребанная ворона только что встрепенула крыльями и взлетела в небо. Бесполезно — они или не слышат или просто не открывают, или их просто нет в доме. Начало светать уже — бежит по дороге и наконец видит перед собой смутно похожий образ. Внезапно непонятно откуда появился на дороге туман. Эти перепады погоды здесь порядком уже осточертели — погода меняется со скоростью света просто. Что тут за циклон вообще? Саске?       — Учиха! Стой! — пытается докричаться сквозь туман. — Саске! Да подожди ты! Где Наруто? Саске будто намеренно удаляется от него дальше, игнорирует, и все так же идет по направлению к дому.       — Блядь, Саске! Да подожди ты! Остановись, мать твою! Учиха! — кричит во все горло. Как же он его раздражает, всегда раздражал. Сейчас он ему точно все выскажет наконец — лучшего момента не придумать просто. Добегает, резко разворачивает к себе за плечо, уже хочет сорваться на крик в сторону Саске и… …запинается. Человек смотрит на него совершенно пустым взглядом, осматривает с ног до головы и даже на секунду улыбается. Только от этой улыбки внутри Сая все сжимается от ужаса. Это не…       — П…простите, я обознался. — Сай ошарашенно дергается на шаг назад, ему становится не по себе — это не Саске, он чертовски похож на него, но это не он. Его лицо — оно другое, волосы длиннее, и взгляд, он такой… Как бы это выразить правильно словами. От него хочется вжаться в стену и остаться просто незамеченным. Волна животного страха пробегает по спине. Он пытается разжать свои пальцы на его плече — те будто онемели, приклеились, стали каменными. Он будто превратился в статую. И тут до него доходит одна страшная мысль. На него будто смотрит одновременно взрослая и младшая копия самого Саске в одном человеке.        — Ничего страшного, — отвечает юноша, — такое бывает. Нас часто путают. — Голос идентичен. Он хохотнул. Сай стал задыхаться от испуга. В голове резко всплыли странные картины — крики, голоса, образы и запахи. Стало мутить. Стало тошнить. Голова закружилась — захотелось орать. Он почувствовал себя маленьким, крошечным, беспомощным, как микроб в море — жалкий, на грани вымирания. Которого в любой момент что-то или уничтожит, или сожрет и глазом не моргнет. У них одинаковый голос. Мать его, одинаковый голос. Как это возможно? Сай пытается отступить на шаг назад — он оцепенел.        — Меня Изуна зовут, — человек кладет свою ладонь на плечо Сая, тот ощутил прикосновение грузом камаза, свалившегося на него, он теперь не мог толком вздохнуть. — Но имя Саске мне тоже нравится, ничего страшного. Ведь оно с моим любимым братом связано. Оно мне не может не нравиться. То, что все говорят нам, что мы с ним похожи — мне не может не льстить. Ведь это же мой старший брат. Сай не понимает, о чем этот Изуна вообще толкует.        — Ты что, мы с тобой уже встречались, Сай. — Изуна сжимает плечо Сая с такой силой, что то хрустнуло. Раздался крик боли на всю территорию — он только что сломал ему ключицу.       — Хватит! — крикнули за спиной. — Изуна! Не надо! Я просто опоздал! Не трогай его! Сай не может повернуться, не может говорить внятно, сильная пульсация боли расползается по телу. Он не может сжаться от боли — не может даже отступить, Изуна медленно разжимает его плечо, убирая руку назад. Фыркает.        — Я все думал, когда же ты присоединишься, ты в недосягаемости был, — отвечает ему копия Саске. — Нам хоть и можно выходить туда, но ты же знаешь, что ни Тобирама, ни Мадара туда не выходят без особой нужды. А мне Мадара по ту сторону запретил выходить ради вашей же безопасности, — человек смотрит куда-то сквозь Сая. — Он все боится, что я случайно сотру всех вас, а этого делать нельзя. — С досадой добавляет человек. — А приказы брата я слушаю беспрекословно, хотя бы еще денек, и я бы лично наведался в ваш колхоз в гости. Все думал, как бы до тебя добраться, а ты сам пришел, молодец какой. И своего принес, я уже сомневался, не предал ли ты нас опять. Если бы ты предал нас, я бы тебя просто стер. Правда…опоздал. — Изуна хмурится, поднимает пальцы, щелкает, слышится странный звук, после крик, крик боли. У человека сзади отрывает руку — будто ее только что отрубило чем-то. Он падает на колени — кровь начинает литься на пол.        — Ну не преувеличивай, — Изуна закатывает глаза, — для тебя это всего лишь царапина, в отличие от этого малого, ты-то быстро оправишься, снова отрастет. Или мне лучше ему отрубить руку за твою непунктуальность? Я уже говорил тебе об этом: если в первый раз тебе помог Тобирама и отговорил меня, второй раз бы тебе это не помогло от слова совсем. Ты бы стерся, если бы я понял, что ты снова затеваешь против моего брата какое-то дерьмо и не следуешь плану.        — Я все понял. — Кряхтит за его спиной знакомый голос, — отпусти его, пожалуйста. Я все понял уже. Изуна! — он шипит, сжимает кровоточащее пятно на одежде, стиснув зубы, и смотрит на Изуну с злобой. — Мы уже поиграли с тобой в плохого и хорошего копа, заканчивай!        — О чем он говорит? — Сай не может открыть свой рот. Он может только думать. Его губы искривляются в неестественную улыбку, как у маски на Хэллоуин. Он даже не понимает, c кем этот Изуна разговаривает. Пытается рвануть с места, мозг бьет тревожными мыслями изнутри — ему прямо сейчас надо бежать отсюда как можно дальше. Изуна наклоняет голову удивленно в сторону, поднимает свои брови, удивляясь:        — Конечно же ты понял… Данзо… Данзо?       — Ты и не можешь не понять, я же понятно всегда и доходчиво объясняю… Но… — его лицо приобретает гримасу сожаления, — это не отменяет того факта, что ты опоздал ровно на пять минут. — Он качает головой. Переводит взгляд на Сая, тот смотрит на него с ужасом и злобой. — А ты знаешь, что могло произойти за пять минут с твоим сосудом? — он спрашивает снисходительной интонацией голоса. — Его могли убить, раздавить, похитить, расчленить, растворить или еще хуже… — Наконец лицо Изуны приобретает беспристрастное выражение лица. — …сожрать. И если бы его сожрали, ты бы похерил все наши ебанные планы, ты думаешь простительно ли твое опоздание?        — Поэтому, за опоздание будет наказание, — он качает головой снова и Данзо не успевает даже вскрикнуть, как Изуна с самой счастливой улыбкой садиста щелкает пальцами перед лицом Сая. И в тот момент через него потоком воздуха, невидимой силой удара, насквозь пролетает что-то в области грудной клетки. Сай не успевает понять, что сейчас произошло. Просто в растерянности опускает свои глаза и видит… …Дыру диаметром десять сантиметров — сквозную… Он не успевает осмыслить произошедшее, только услышать. Глаза начинают стекленеть… Фонтан крови прорывается на землю. Запах крови смешался с сыростью.        — Поэтому, будем завершать ваше слияние ускоренным путем. Не успеешь за 5 минут — он сдохнет. Сдохнет он — сдохнешь и ты. Время пошло. — Изуна выдыхает устало. — Я уже опаздываю, из-за тебя. От тебя всегда Данзо одни сплошные ебанные проблемы! Изуна отпускает Сая, толкает в сторону, и, смотря в глаза Данзо, произносит — растворяется в воздухе.        — В следующий раз ты будешь внимательнее смотреть за таймингом, если следующий раз у тебя настанет. Данзо успевает громко закричать и, срываясь с места, бежит к Саю. Дело — дерьмо.

***

Yeah, link it to the world Link it to yourself Stretch it like it's a birth squeeze And the love for what you hide Ибики видел брата Наруто дважды. Первый раз, когда следствие только началось и они начали искать всех выживших с того ужасного события. Так они с Анко оказались в больнице. Там они увидели брата Наруто, лежащего в палате, точнее, в специальном инкубаторе. Его тело было тогда обвешано разными проводами, аппарат для поддержки дыхания ритмично пищал, и тем самым Узумаки Менма мог хоть как-то дышать — через кислородную маску. Он был в глубокой коме. Ни один врач не дал им радужного прогноза, для них тогда было непонятно вообще, как он выжил с такими ранениями — черепно-мозговая глубокая травма, кровоизлияние в мозг, сломаны обе ноги, арматура машины пробила ему правое легкое, странные следы побоев по всему телу, будто на него напало животное, и что-то вспороло ему кожу со спины. Зрелище и описания врачей были ужасны. Ибики подумал тогда про себя, что пацан умрет в течение месяца точно. Теперь же он смотрел на него, и Менма выглядел гораздо лучше, чем в их последнюю встречу спустя столько месяцев, но до сих пор был лежачим и без сознания — он ни разу не пришел в себя — его жизнь до сих пор держалась на волоске, все функции поддерживали аппараты клиники, за которые платили его родственники. Ибики до сих пор не мог понять, почему эти самые родственники не навестили в тюрьме Наруто Узумаки ни разу — дед и бабка будто своей незаинтересованностью винили второго внука в состоянии Менмы. Ибики переводит взгляд на Наруто, интересно было увидеть его выражение лица. Наруто стоял у кровати брата, смотря прямо на него. По его выражению лица было сложно сказать, что он ощущает на данный момент — оно стало каким то ровным, нейтральным, серым и безразличным. Ибики провел взглядом по его позе — он был напряжен, нет, ему не все равно, отлично шифрует свои эмоции, как и Учиха. Лишь сжатые руки в кулаки и поджатые губы выдавали его состояние. Он молча читал отчет о состоянии здоровья своего брата. А после опустил руку вниз, и сморгнул.       — Можно мне побыть с братом наедине? — тихо подает голос парень. Ибики махнул напарникам — те вышли из палаты, им и не нужно было тут быть, они выполняли свою работу, в защите Ибики не нуждался — у него всегда было с собой ружье, да и Наруто не идиот, чтобы нападать на человека, который с ним возился, как и с Учихой все эти месяцы, и пытался хоть немного разобраться, что же произошло.       — Я хочу, чтобы вы тоже вышли. — Наруто не обернулся, он и так знал, что Ибики с места не сдвинулся ни на сантиметр.       — Хорошо, но сначала ты ответишь мне на пару вопросов. — Морино прокашлялся, нахмурился и шумно выдохнул, — потому что я до сих пор не могу понять пару вещей в вашей истории. Повисла пауза, Наруто стоял статуей перед ним — его пальцы рук расслабились наконец, поза будто выпрямилась.       — Задавайте. — Он произнес нетипично низким голосом. — Я отвечу на все. И потом вы выйдите и дадите мне посидеть с братом вдвоем. Мне это надо. Я никуда не убегу, впрочем, вы и так это знаете. Ибики усмехнулся, присел в кресло у стены — затекла шея, хотелось промять ее пальцами, пока они разговаривают.       — Ты со мной разговаривал в тот день по рации и просил помощи? — Ибики всматривается в спину Узумаки пристально — он не повернется, он это знал заранее.       — Я.       — Где ты нашел рацию? — Ибики задает вопрос достаточно громко и четко.       — Нашел в лесу. — Сразу отвечает Наруто.       — Не пизди мне, Узумаки, рации в лесу не валяются. — Ибики гаркнул. — Я на идиота похож?        — Я не пизжу, Морино! Я нашел твою ебанную рацию в ебанном лесу! — огрызнулся Наруто и повернулся резко к Ибики, смотря на него впервые каким-то злобным взглядом, пронизывающим, полным усталости, раздражения и какого-то презрения. Он был от чего-то сильно зол. А еще он обратился к нему впервые на ты.        — Тон сменил, сосунок! И обращайся к старшим, как положено, или сейчас упиздуешь в тюрьму сразу же, как я встану! — голос Ибики понизился. Наруто прищурился, шумно выдохнул и нервно дернул плечом, будто отгоняя кого-то сзади себя.        — Рация принадлежала человеку, похитившего моего брата. Я отобрал ее у него. Это было в лесу. Он был ментом. — Наруто смотрит на Ибики прямо, он не врет, это видно.       — Ты убил его? — Ибики пытается вывести на провокацию, он не удивится, если была потасовка. Наруто молчит, переводит взгляд на Менму и отводит взгляд.        — Узумаки?! — Ибики снова гаркнул.        — Нет, — в голосе Наруто прозвучала настоящая печаль, Ибики удивленно встрепенулся, что за странная реакция. — Я не… Я не смог. Я был занят спасением своего брата. Он мой брат. Меня волновал именно он. Я люблю его. Я пытался наоборот защитить этого дебила второго с рацией.        — Не понял? — Ибики захлопал своими глазами. Наруто снова запнулся. Он был взволнован, он что-то недоговаривал явно.        — Там началась потасовка, — Наруто будто пытается вспомнить, — Итачи хотел убить этого мужика сам, он и меня убить хотел, потом один из этих напал на этого мента. И случайно моего брата пырнул. У нас… — Наруто снова кривится, — времени не было, Менма был сильно ранен и и нам срочно нужно было свалить оттуда, доехать до больницы, Саске досталось сильно. В общем, мы с Саске пытались спасти своих братьев, когда смогли вырваться оттуда. Сай нас прикрывал. Джуго убили на моих глазах, он помог нам бежать. Суйгетцу дотащил Менму до машины. Машина была его и ехали в ебанную больницу, пытались позвать на помощь, пока…        — Пока что?        — Почему вы нам не помогли?! — Наруто резко срывается на настоящий крик. — Ибики! Был же сигнал! Я звал на помощь, пока моих друзей поочередно убивали в ебанном лесу эти психопаты! — На глазах Узумаки выступили слезы. Ибики замер, Узумаки начал по-настоящему дрожать. Его маска раскололась, он смотрел на него бешенным взглядом, боли, скорби, печали и отчаянья. — Я думал, блядь, хотя бы органы власти смогут нам помочь сбежать из этого ада! Они заставили Ино убить саму себя на моих ебанных глазах! Я видел труп Сакуры, сука! Я видел, как девушку моего брата, беременную, выпотрошили на моих и его глазах! Ты думаешь, сука, с этим жить легко?! Наруто кажется прорвало. Его начало трясти. Ибики молчал. Он верил — так играть нельзя, на него будто обрушилась лавина всех эмоций, которые эти двое так грамотно скрывали от них все эти месяцы.        — На моих глазах убили Ино! Карин убили на глазах Саске, а вы, сука, нас в этом еще обвиняете! — Наруто перекинуло, — я пытался вырваться от этого ублюдка, помочь им, Саске вообще головой поехал после всего из-за своего ебанного папаши, который насиловал его еще в детстве, он вернулся прямо туда и съехал с катушек, когда на его глазах Карин убили! Но вы нихуя не сделали! Нихуя! Они звали вас на помощь тоже по рации этого Какаши! — слезы текут по щекам. — Я час орал в ебанную трубку, едя хуй пойми куда без карты, пока мой брат кровью истекал, я еле его вытащил из этого дерьма — бросил своих друзей там подыхать! Потому что помочь не мог! — Наруто начинает задыхаться от слез, от эмоций, ему становится нехорошо, голос охрип. — Я пытался спасти его и Саске как мог! КАК МОГ, ТЫ СЛЫШИШЬ МЕНЯ, ИБИКИ? Я САЯ БРОСИЛ ПОДЫХАТЬ ТАМ — ПОТОМУ ЧТО, СУКА, Я НЕ МОГ ТРОИХ УНЕСТИ НА СЕБЕ НИКАК! Потом сбежавший оттуда Итачи нашел меня, он после всего вообще ебнулся головой от пыток, от того на что его смотреть заставили — они его хотели заставить Саске убить! Сука! Он после чуть не придушил Саске на заднем сидении… Ему мерещиться стало всякое. А потом сука… Они нас стали нагонять, я думал, я сдохну на этой ебанной трассе! А вы? А вы не сделали нихуя. Я пережил настоящий ад — начиная с момента ебанного обогрева, заканчивая ебанной трассой — лучше бы я там сдох вместе со всеми — чем выжил! Я хуй знает как оторвался от этих мудаков и доставил брата в первую попавшуюся больницу, нас всех там и положили и стали звонить куда-то. Я должен был брата спасти! Я обещал деду следить за Менмой, я всегда был главным в своей ебанной семье, примером был! Был весь в отца! Что ты знаешь, Ибики, вообще обо мне, чтобы мне что-то предъявлять? У Наруто сбилось дыхание — резкая боль сковала грудную клетку, он шумно дышал, сжал свой комбинезон рукой и пытался дышать ровно, дрожал.       — Я все поставил, чтобы родного брата спасти, Саске, которого люблю с детства, и ебанного Итачи, и мне глубоко похуй, что ты сейчас скажешь! И насрать, что у нас с ним были хуевые отношения — он его брат! Семья — это самое, мать его, важное на свете! Я свою потерял давно! Будь моя воля, я бы оставил его там, и спас своего лучшего друга, сука! Ты понимаешь, как я себя чувствую? Сай мне был как брат! И я бросил его! — слезы скатились по щекам. Наруто поднял взбешенный взгляд на Ибики, его глаза стали красными от ярости, слез и и подскочившего давления. И у вас хватает наглости показывать после всего этого дерьма, что мы пережили, фотографии трупов наших друзей, которых убивали на наших глазах, и обвинять нас в этом?! Ибики услышал все, что хотел, он просто молча поднялся и вышел. Он впервые ощутил настоящую вину. Он больше не промолвил ни слова в тот день. Он молча закрыл за собой дверь. Наруто стоял с опущенной головой еще минут пять. После развернулся к брату. Его взгляд изменился — он резко успокоился. Молча осматривал тело Менмы, смотрел на датчики прикрепленные к телу, потянул к ним руку и резко отдернул. Покачал головой, выдохнул, и сел рядом в кресло.        — Прости, — он касается своими пальцами о лицо брата, — прости, что так долго не навещал тебя, я не мог. Я очень скучаю по тебе и… — прислоняется к его щеке, целует, — несмотря ни на что, я люблю тебя, слышишь? Я всегда любил и никогда не бросал, я никогда не предавал тебя и я не хотел, чтобы все вышло так. — Сглатывает. Менма молчит. Старший брат молчит. Наруто ранит это в самое сердце. Наруто шепчет своему брату эти слова в лицо, нависая над ним.       — Ты злишься на меня, твое право, но ты не прав, и ты сам знаешь это. Я много раз пытался примерить вас, я делал что мог. Я не понимаю, зачем вы все это устроили, из-за чего пострадало столько людей. Когда это была совершенно не ваша война. Зачем ты во все это дерьмо влез? Он будто заранее знает, какой ответ получит, и на повышенных тонах добавляет:       — Я тебя просил? Наруто резко отстраняется от Менмы, от чего-то пошатнулся в сторону, схватился ладонью за голову, закружилась голова — он оперся о стену, стало трудно дышать. Он сглатывает, что-то бормочет про себя и наконец дрожь проходит, исчезает. Он открывает свои глаза резко. В какой-то странной дымке будто находится — сначала потерялся в пространстве и огляделся быстро — словил дереализацию. Местность не узнал сразу, глянул на часы — удивленно наклонил голову вбок, опустил взгляд на свои руки, и наконец медленно развернулся к кушетке, на которой лежал все еще в коме Менма. Наруто попытался открыть свой рот, не смог издать ни звука, губа нижняя стала дрожать, во взгляде пробежала гамма эмоции — начиная от огромной печали, вины, безусловной любви и злости. Он всхлипнул, опустился на кушетку к брату, и с огромной печалью в голове простонал…       — Брат… Слезы по щекам стали стекать одна за другой. Он наклоняется к нему, смотрит на его лицо, гладя большим пальцем щеки и всхлипывая, перестает сдерживать слезы — срывает голос в мольбе и страдания.       — Пожалуйста, очнись. — Он трясет его за плечо, смотря с печалью на показатели жизни на экране, — это Наруто. Твой младший брат, я наконец-то пришел. Менма. Пожалуйста. Вернись!       — Я не виноват! Я хотел тебе помочь! Я сделал все, что мог! Очнись!       — МЕНМА, — срывается на громкий крик — крик злости и обиды. Не оставляй меня одного. Он пытается трясти его до того момента, пока в палату не забегают врачи больницы. Следом заходит Ибики и Наруто молча уводят, они возвращаются в тюрьму. Сегодня до ночи будет допрос — надо догнать упущенное время. 888 Анко довела Саске до пункта назначения через полчаса. Охранники тюрьмы провели их в камеру Итачи. Саске провели в камеру и закрыли за собой дверь — сторожили их снаружи. С его глаз сняли повязку. Он так привык быть в темноте и ничего перед собой не видеть — не раздражать глазную оболочку. Непривычно ощутить свободу. Итачи открывает глаза и, смотря в пустоту перед собой, переводит взгляд на Саске. Тот стоит прямо перед ним. Они наконец наедине — больше никого. Итачи сначала смаргивает, его взгляд расфокусирован из-за большого количества медикаментов, которые ему вкалывали и давали здешние врачи. Итачи изучающе всматривается в лицо Саске внимательно, и что-то узнавая родное, дергается, чуть не падая. Кажется — он сейчас заплачет от радости.        — Ты. — Голос его звучит низко, хрипло, на губах Итачи появляется счастливая улыбка, он тянет руки в сторону брата, пытается ухватиться за Саске своими пальцами, стонет и пытается дотронуться до него. — Ты наконец-то вернулся ко мне? Это ты? Ответь! Мне не кажется? Это ты — ты реален? Саске хочет побежать к брату, но сдерживает себя, ведь камеры следят за ними — он просто подходит быстрым шагом к брату и, садясь рядом, крепко сжимает Итачи в объятия с огромной любовью и тоской.        — Это я. Да, это я, прости меня, что так долго. — Он пытается говорить тихо, пытается сдержать свои эмоции.        — Как же я скучал! — Итачи вжимается в тело брата, он обхватывает его своими руками, сжимает пальцами его одежду и, утыкаясь лбом в плечо брата, издает приглушенный всхлип, — господи, как же я соскучился, брат. — Он прижимается сильнее. — Мне так тяжело без тебя! Так тяжело!        — Я тоже безумно тоскую. Потерпи еще немного, мой хороший! Мы скоро выберемся отсюда все вместе! Я все решу! — Саске улыбается по-глупому, по-детски, и прижимается к Итачи сильнее, целует его в макушку, целует в лоб и сдерживает слезы, — все хорошо, мой милый, я рядом. Я никогда не брошу тебя, я же обещал тебе. Я всегда, что бы ни случилось, буду с тобой рядом, я один раз уже потерял тебя. я не переживу второго раза Итачи отклоняется от него, смахивает слезы, примыкает к брату снова, целует его лоб, целует щеки, целует его руки и пальцы — на что у Саске вырывается неловкий смех — Итачи смотрит на него глазами его родного брата — он все тот же. Он тут. Саске прижимает его ледяные пальцы рук к своим губам и греет их своим дыханием.        — Ты так же мерзнешь? Итачи кивает, он привык — ему все время холодно.        — Ты знаешь, что мне тепло только рядом с тобой, — он иронично смеется, — я переживу. Как ты чувствуешь себя, мой милый?        — Лучше, чем в прошлый раз, мы ладим. — Саске следит краем глаза за камерой и пытается говорить на каком-то только им обоим понятном языке. — Голова моя не болит, кошмары почти не снятся. Как ты себя чувствуешь? Тебя не обижают? Итачи вяло улыбается, неловко смеется, Саске улыбается ему в ответ, и Итачи наклоняясь резко к уху Саске, заправляет его прядь волос за ухо, произносит.        — Ты же знаешь, что меня сложно по-настоящему обидеть. То, чем меня колят, не обижает меня, — он смотрит пустым взглядом в стену перед собой, — если бы меня по-настоящему обидел тут кто-то, ты же знаешь, что тогда меня бы приговорили к смертной казни за групповое изощренное убийство работников этой ебанной дыры. — Он ощутил, как Саске напрягся на секунду, — не переживай, я помню уговор, и обещал тебе быть послушным, я не буяню, я просто смотрю в потолок и скучаю, слушая какие-то бессмысленные рассказы здешнего персонала. Ты гордишься мной, — Итачи снова смотрит щенком на брата, он ожидает похвалы. — Я хорошо себя веду?        — Ты большой молодец, — Саске гладит его по щеке и Итачи покрывается румянцем, он открывает свои глаза, такие же пустые, холодные, ледяные глаза убийцы, лишенные всего человечного, и смотрит в душу Саске. Саске выдерживает этот взгляд спокойно.        — Ты любишь меня, брат?        — Ты же знаешь, больше всего на свете, — Саске улыбается ласково — <i>тебя и Наруто… Ну и Обито тоже. Тут уж извини. Вы у меня всегда будете на первом месте поочередно. Итачи хохотнул.        — Я даже Обито принял, я работаю над собой. — Он кивает, он успокоился будто сразу от полученной информации — ему необходимо слышать все время эти слова — жизненно необходимо. — Как Наруто?        — Он тоже намного лучше, — Саске задумывается, — правда вот Данзо нам решил с тобой говна подложить, Наруто переживает немного по этому поводу.        — Он никак не успокоится? — голос Итачи резко похолодел. — Ему недостаточно тела, которое я ему дал, и они вроде как ладили? Я мог его убить, как ебанное насекомое ну или…       — Или я. — Саске соглашается с ним, улыбается слабо, — ты знаешь, наверное, Данзо до конца дней будет мне мстить за свои травмы, и припоминать их даже в следующем поколении. Он — сложный человек.       — Я всегда думал от него проще было избавиться. — Итачи пытается улыбнуться, но улыбка выходит достаточно кривой. — От него слишком много проблем и уже достаточно давно. Саске понимающе смотрит на него, но не отвечает ему. Итачи знал — Саске всегда был такого же мнения, но в силу определенных обстоятельств не мог озвучить их вслух. Ведь если бы тот час озвучил — Данзо бы нашли мертвым в лесу, или бы вообще никогда не нашел никто.       — Но я знаю. Я все понимаю. — Итачи сжимает его в своих объятиях снова и целует в щеку. — Нельзя. Но я хочу, чтобы ты знал, он наконец смотрит в глаза брата совершенно осмысленным взглядом, если что. В этом деле тебе всего лишь нужно отдать приказ. Я все сделаю ради тебя. Брат. Саске кивает, хмурится, наступило время прощания.       — Скоро увидимся, — произносит напоследок, ожидая когда двери откроются. — Береги себя.       — И ты, — последний тихий ответ Саске услышал за своей спиной. — Я тебя буду ждать в назначенное время и месте.

***

And the bitterness inside Is growing like the new born When you've seen, seen Too much too young, young Soulless is everywhere Они поменяли местность на год, пока Обито восстанавливался. Все трое понимали, что оставаться в этих краях небезопасно по множеству причин. Одна из них крылась непосредственно в самом Обито. Друг по имени Какаши Хатаке, за которым Тобирама следил последний месяц, интенсивно устраивал поиски пропавшего друга, и все понимали, что если он случайно зацепится за какие-то подозрительные детали, рано или поздно он выйдет на их след Хаширама, если захочет, с помощью других найдет их. Тобирама, зная настрой Изуны и Мадары, хотел этого меньше всего. Будет война — Изуне будет безразлично, виноват Хаширама или нет. Он убьет и его отца при встречи, глазом не моргнув, и Хашираму следом. И всех причастных вместе с ними. Война будет, ее не избежать, но хотя бы хотелось оттянуть как можно дальше. Тело Обито восстановилось за год. Тобирама выхаживал его в оборудованном под себя месте в лесу — в заброшенной церкви. Изуна обеспечивал необходимым пропитанием. Очнувшемуся Обито спустя месяц было невозможно объяснить, почему его организм теперь не принимает еду, которую принимал раньше. Ему никак не могли доказать, что отныне все, что не имеет привкус крови, не усваивается его организмом никак. Обито нарушал правила с момента, как начал подниматься на две ноги, неуверенно делал пару шагов и падал снова — в попытках дотянуться до кувшина с водой, которые все присутствующие здесь использовали исключительно для умывания. Обито не мог поверить в то, что в его понимании стал диким животным, и поэтому травился при очередной попытки отпить воды. Его мучала невыносимая жажда. Ему хотелось пить постоянно, сушило язык, полость рта и глотку. Его губы потрескались от обезвоживания. Поэтому Изуна поил его сцеженной кровью животных из леса — насильно. Сквозь отпирания, крики, попытки сопротивления и драки. Тобирама с Мадарой молча наблюдали за тем, как Изуна от бесчувственного создания, которое первое время чертовски пугало своими выходками, медленно превратился в настоящую вторую мать для Обито. Стал дядей, и комфортно чувствовал себя в этой роли. Обито пока был перевертышем — процесс по исследованиям и догадкам Тобирамы закончен не был. Обито взрослел, когда он окончательно станет таким же, как и они — он остановится в своем физическом развитии. С одной стороны это на руку было всем, Обито не выгодно для выживания было оставаться подростком. Мышцы развивались, мозг тоже — немного интенсивней, чем у простых людей, но это и не мешало. Повышался интеллект. И чтобы он органично развивал свои навыки и умственные способности — Обито было необходимо правильно питаться. Индра пытался читать поучительные лекции Обито и объяснять, что он такое, что Мадара такое, что Тобирама такое. Что такое Изуна объяснить даже не пытался, но Обито ни слова и не понимал. Вендиго? Перевертыш? Оборотень? Вы ебанулись? Такое только в книжках по мифологическим существам он видел.        — Я и был тем самым первым, мать его, существом! Не беси меня, и запоминай, что я тебе сказал, недоносок! Тебе двадцать один год, а ведешь себя будто двенадцать! — психует Индра, орет, Мадара даже вздрогнул от громкого крика родственника в их доме на горе. Индра последнее время был крайне нервным, Ашура жил с ними — они часто конфликтовали по сей день. Мадара не особо хотел вникать, что у них в очередной раз случилось — не его дело было. Психика восстановилась за два года. Сформировалась заново.

***

Destroy the spineless Show me it's real Wasting our last chance To come away Патологическая стрессовая ситуация у человека всегда вызывает 3 реакции: 1) Бей. 2) Замри. 3) Беги. Эти реакции заложены на уровне рефлексов испокон веков, когда люди сталкивались в своей жизни с одной лишь проблемой: как выжить. Любыми путями. Они по сути даже не задумывались — зачем именно им надо было, для чего и ради какой великой цели. Они не захламляли свой разум попросту такой ерундой, как великая цель. У них особо не было времени на саморефлексию или экзистенциальные размышления о смысле жизни. Их интересовали в жизни лишь два факта — как найти способ, чтобы что-то сожрать, и как найти способ, чтобы не сожрали тебя. И зная этот факт, люди до сих пор удивляются, откуда в них заложена эта тревожность. Удивительно просто — ведь ответ кроется на самой поверхности. Карин в тот день прошлась по всем трем инстинктам человеческой натуры. Она смотрит на это чудовище, чудовище смотрит на нее, не моргая. И она думает, какую фразу ей подобрать наиболее подходящую, чтобы перевернуть сложившуюся ситуацию в ее пользу. На данный момент они остались вдвоем — один против одного, наиболее выгодная для нее ситуация, нежели часом ранее, когда среди них присутствовало еще третье нечто, тем самым в плане силы она бы проигрывала знатно.       — Ну и что ты уставилась на меня? — раздраженно спрашивает мужчина, держа в руках нож. Он держал его на виду, будто намеренно, то ли показывая ей самой, что с ним шутки плохи, то ли для себя для надежности и уверенности в своих силах. Нож был охотничьим, крупным — таким спокойно можно вспороть брюхо что животному, что человеку, особо не думая. Он был заточенным, острие лезвия переливалось от света костра между ними. И Карин для выживания чертовски нужен был этот нож. В отличие от особи женского пола, Карин подметила — он не горел желанием убивать ее, избивать или насиловать — и это могло сыграть ей на пользу. Все это время она пыталась как можно более глубоко спрятать складной нож в ногах, чтобы он остался незамеченным и использовался по назначению. Она не могла сейчас с точностью сказать, сколько времени, где они находятся, и сколько еще они планируют делать гребанный привал. Ориентировочно его напарница отсутствовала около часа, хотя Карин предполагала — время могло идти или слишком быстро, или слишком медленно. Она сбилась со счету на минуте двадцатой. Пять минут назад он достал странную рацию, на вид полицейскую, и пытался настроить сигнал в тишине, иногда матерился, и судя по его попыткам и мату, можно было сделать вывод: он не умеет ей пользоваться, или же рация была окончательно сломана. Карин улавливала слухом, на странность обострившимся, шумы и сигналы, следовательно, могла предположить, что если постараться, то словить хоть какой-то сигнал возможность была. Второе, к чему она пришла в своем мыслительном процессе, ей чертовски нужно было заполучить гребанную рацию, чтобы помочь и себе, и ребятам, если в этом круговороте пиздеца они в принципе еще остались живыми.        — Воды, — она выдавливает из себя мольбу, смотря на него с жалостью, — я прошу тебя, дай мне пару глотков воды, мне очень хочется пить. Она не лукавила, пить хотелось чертовски. Во рту на языке давно осел привкус крови, мучила сухость и болезненно было сглотнуть слюну. А еще ей было ужасно холодно, но разведенный костер хоть как-то помогал согреться в сыром и мрачном лесу. И спасибо Господи за то, что она была не обнажена, одежду с нее не сняли — оставили. Она грела ее промерзлое тело хоть как-то. Мужчина скептически покосился на нее и даже на секунду замялся. Он сомневался в искренности ее просьбы — видно было сразу.        — Я умоляю тебя, — она смотрит в его глаза, — пожалуйста, дай мне воды, я очень хочу пить. У вас есть хоть немного воды? Он перевел взгляд на фляжку. Та лежала от него в районе метра, а после снова засомневался. Видимо в их паре та женщина командир, он подчиненный, и без определенных приказов он не знает, что и делать, совершенно не уверен в своих действиях. Он полная противоположность Саске. И тем более от Итачи у него одна лишь внешность — она ему не подходит совершенно. Итачи, несмотря на достаточно женственно-мягкие очертания лица, имел какой-то ужасающий взгляд, и такую же улыбку, что совершенно видоизменяло его внешность, заставляя опасаться его, несмотря на отлично отыгранную социальную роль. А этот Итачи выглядит типичным педиком, мальчиком из гей клуба, которого заставили поиграть во взрослые игры. Как все-таки нутро человека влияет на внешний облик. Удивительно.        — Подождешь, — фыркает мужчина, снова уходит в игнорирование ее и отводит взгляд. Второй занимательный момент: он избегал зрительного контакта. Одному дьяволу известно — это его особенность такая, или в нем осталось хоть что-то человеческое. Но факт остается фактом, на него можно пробовать давить.       — Я умоляю тебя, — Карин выдает с тихим приглушенным стоном, — дай мне воды. Мне тяжко глотать слюну, я не пила сутки, меня очень тошнит. — Она пытается поднять свои ладони в жесте мольбы. И как только она это делает, он шарахается в сторону, резко вытягивая нож вперед, будто защищаясь. Карин не меняет позу, она лишь смотрит на него. Ее правая часть лица опухла от гематомы, на левой части лица виден кровавый след стертой кожи до мяса, появившийся от удара, один глаз отек и начал терять фокус зрения. Наверное, ее лицо и внешний облик переменились настолько, что ее бы даже друзья узнали не сразу. Губы разодраны в кровь, кончики пальцев стерты. Некоторые ногти треснуты до середины ногтевой пластины, ей ужасно хочется блевать от головокружения и боли в затылке, но проблема в том, что блевать нечем. Она даже выпить воды не может. Жалкое зрелище. Видимо похититель так и подумал, она не опасна для него, она стоит еле на ногах, били ее по ребрам, боль должна затмевать любое желание сопротивления.       — Дернешься, вскрою глотку этим ножом, — недоверчиво косится мужчина на нее. — Поняла меня? Кивни, если поняла. — Он медленно перенимает в руки фляжку, другой держа нож, начинает постепенно приближаться. Рацию отложил в сторону — Карин зафиксировала ее взглядом. Карин кивнула. Она спокойно сидит.       — Руки опустила вниз, к ногам, и без глупостей, — повторяет он, — мне меньше всего хочется сейчас тебя тут прирезать. — Произносит он эти слова с каким-то отвращением, будто всей его натуре это претит. — Выполняй! Карин опускает свои ладони к ногам, ее волосы висят на лице соплями, она пальцами пытается тихо, почти незаметно перехватить складной нож. Его надо успеть открыть, дождаться момента, когда он подойдет близко, когда доверится и потеряет бдительность. Он вроде не такой уж плохой человек, видно, что он боится убить ее, в глубине души не хочет этого делать. При других любых обстоятельствах, она бы не сделала то, что намеревается сделать. Но другого варианта у нее нет, и более удобной возможности, чем сейчас, тоже. Каждая секунда на счету. Скоро вернется вторая тварь и тогда уже не сжалиться над ней никто. Их останется двое против нее одной, и почему-то она уверена, что если вторая прикажет этому парню ее прирезать — он не ослушается ее приказа. Не может. Ей нужна рация и охотничий нож срочно. Любыми путями. И никто ей их не притянет по доброте душевной — подыхать она тут не собирается. Мужчина подходит ближе, все еще держа ее на расстоянии вытянутой руки. Опасается. Открывает фляжку. Она смотрит пристально за каждым его движением. Пока он подходит к ней, она пытается медленно открыть карманный складной нож в руках. Он намеренно демонстрирует охотничий нож Карин — запугивает. Она уже поняла, что у него кишка тонка ей кишки вспороть сейчас. Опускается медленно на колени перед ней, нож кладет рядом с ногами сбоку. Одной рукой он хватает ее за шею — Карин выдерживает зрительный контакт.        — Пей медленно. По глоткам. Я помогу. Руки держи внизу, не дергайся, — он говорит тихо. Подносит фляжку к ее губам, наклоняясь корпусом к ней. — Поняла меня?        — Да. — Карин кивает. Раз. Ей нужно сосредоточиться. Она делает глоток первый, будто оживает и жадно начинает глотать воду снова и снова. Ей так сильно хочется пить. Ей так страшно сейчас, она будет пить как можно больше, лишь бы ее губы сейчас не дрожали от страха. Два. Он делает паузу, думает — она напилась, она тянется губами к его рукам и он снова дает ей отпить воды. Сердце Карин бьется как сумасшедшее. Она считает про себя — она сейчас… Она просто сейчас… Еще немного. Закрывает свои глаза в блаженстве. Сглотнула воды. Приятно. Сейчас или никогда. Три. Она делает резкий рывок руками вверх. Открыла нож. Сейчас нужно просто попасть в горло — не мешкаться. Не дрожать, не дышать, полностью сосредоточиться. Ситуация сложилась такая: или она убьет его сейчас, или убьют ее. Выбора нет. Попала — мужчина дернулся. Карин закусывает дрожащие губы до крови, и упором своего тела давит ножом в горло, на выдохе резко поднимается на корточках вверх — вспарывая горло вдоль. И в следующий момент ощущает как в ее лицо фонтаном брызнула кровь из разрезанного горла. Она в ужасе кричит, мужчина хватается за глубокую рану, пытается ухватиться за поток крови — та хлещет сквозь его пальцы. Карин толчком связанных ног бьет его в живот, тем самым провоцируя удар этого нечто на спину. Она слышит всхлипы, бульканья — она старается просто не смотреть туда. Быстро разрезает веревки на руках, после на ногах. Хватает охотничий нож. Она боится смотреть на истекающего мужика.        — Вот же дрянь. Чтоб ты сдохла! — пытается вскрикнуть сквозь вытекающую кровь изо рта мужчина. — Чтобы ты сгнила здесь, падаль! Я к тебе по-человечески! Мразь! Карин дрожит всем своим телом. Она только что убила человека, четко, без колебаний — вспорола ему горло. Быстро у костра хватает кожаную куртку, накидывает на себя, стирает рукой кровь с лица, размазывает сильнее, такое отмоешь только в реке. Хватается за рацию и фляжку с водой с земли, выливает воду на руки, стирает хоть немного кровь с лица, и, не смотря на притихшего мужчину, бросается бежать оттуда как можно дальше в неизвестном направлении. Ей хочется орать, хочется реветь, сердце колотится как бешенное, она совершенно не знает, куда бежит по лесу, ей без разницы. Она бежит около получаса — лишь бы подальше убраться, лишь бы не встретить его напарницу. Адреналин ударил в голову. Она убьет и ее, несмотря на то, что та женщина сильнее ее в разы. Насрать. Она понимает, что задыхается от бега. Волосы все прилипли от пота и крови к лицу. Добегает до дерева — пытается хоть немного отдышаться, пытается нажать на включатель рации. И слышит лишь шум.        — СУКА! — срывается на крик. Сразу же корит себя за эмоции, нельзя. — Давай же! Ну же! — она крутит колесико настройки волны рации и слышит только странный шум. — Прошу тебя! — умоляет прибор в своей руке заработать. Им пиздец как нужна помощь, их собирались убить по одному. Ее трясет, сигнал найти пока не получается. Она пытается осмотреть в темноте местность — луна служит единственным источником света, куда бежать не знает. Надо выбежать из ебанного леса — если она в лесу, значит с одной стороны город, с другой — гребанный дом. Понять бы в каком направлении она бежит. Так или иначе ей надо поймать сигнал и позвать на помощь, тут должна быть полиция, спасатели, мать его, хоть кто-то. А еще ужасно тошнит, голова кружится, ее снова рвет на землю. Она со злостью стирает остатки рвоты с губ и пытается успокоить дыхание. Нужно отдохнуть пять минут и бежать дальше, нужно найти хоть кого-то из своих. Они не могли умереть в этом лесу. Ино выжила, ее надо найти. Вопрос только где ее искать? В дом возвращаться нельзя. Резко раздается ужасный крик вдали леса, Карин замирает, прислоняется к дереву и пытается вжаться в него, раствориться. Крики продолжаются — слышны какие-то странные хлопки. Взрыв, что ли? И Карин с расширенными глазами наблюдает, как вдалеке только что рухнуло массивное дерево на землю. И наступила тишина.       — Что за дерьмо здесь вообще творится? — она отступает на шаг назад и смотрит на светлую дорожку от лунного света, бросается бежать в другую сторону. Ей нужно найти ебанный сигнал. Она не знает сколько бежит, наконец добегает до какой-то реки. Тут открытая местность, можно заранее осмотреться в случае приближения кого-то. Добегает до берега, вжимается в камень спиной и дрожащими руками снова крутит колесико настройки волны. И словила.        — СУКА! — на радостях вскрикивает, слышит шумы и нажимает на кнопку. — Прием? — снова странные шумы на обратном проводе. Матерится, прислушивается. И снова повторяет. — Меня слышит кто-нибудь? Прием?       — Вы слышите меня? Слы… — незнакомый голос кричит в рацию по волне.

***

Just break the silence 'Cause I'm drifting away Away from you Oh, oh, woah Больше всего в сложившейся ситуации Итачи не ожидал, что Изуна не то чтобы спокойно отреагирует на его просьбу увидеть Саске, а сам лично настоит на том, чтобы Итачи увидел своего брата. В голове Итачи пока никак не мог сложиться образ Изуны в какое-то одно целое, что можно проанализировать и предугадать, от того становилось еще интересней. Он сидел у сырой стены и смотрел в глаза Изуны, пока тот, почти не моргая, смотрел на него в ответ в полнейшей тишине. И чем больше он смотрел в его такие же темные и пустые глаза, тем интенсивнее узнавал в Изуне себя. Нет, ему не было страшно смотреть на свое отражение, не было отвратительно видеть кого-то настолько похожего на себя, не было неприятно… Он не мог дать четкое описание эмоции, которую он ощущал, смотря на него. Изуна будто читал его мысли и одобрял их, иногда своим изменением в выражении лица критиковал, но весь этот странный и слишком интимный контакт происходил между ними молча. Своего рода психологическое соревнование. Итачи любил психологические игры с достойным соперником, и впервые в жизни такого соперника встретил. Он не ждал даже, что настанет такой момент, когда в его жизни появится кто-то, кто настолько хорошо его понимал бы, а он — его. Итачи каким-то образом стал замечать, что кажется знает, о чем Изуна думает в тот или иной момент, что хочет сделать. И даже начал предугадывать его движения. И самое странное — он не ошибался. Это сначала немного напугало. Впервые Итачи напугало что-то за множество лет. Напугало такое единение с кем то, помимо самого Саске. Он даже словил себя на мысли, будто морально изменяет Саске, и тут же отогнал эти мысли в сторону. Этот человек не Саске — он лишь похож на него, возможно из-за этого у Итачи выработалось к нему какое-то расположение и интерес. Они просто говорили друг другу все, что думают, такой был уговор Изуны перед тем, как он сам отведет его к Саске увидеться. И одному дьяволу известно, благодаря чему и из-за чего он принял в своей голове такое решение, которое не входило в планы его близких в этом месте. Изуна часто делал что хочет, не считая нужным никому объяснять причину.       — Ты хочешь убить Наруто. — Изуна произносит эти слова беспристрастно. Он сидит в приглушенном свете прямо напротив него, руки скрещены в замок. Он не задает вопрос — он утверждает.        — Хочу. — Глаза в глаза, Итачи отвечает честно.        — Насколько сильно по шкале от одного до десяти? — Изуна облизывает свои губы и кажется сейчас он заигрывает с ним. Кажется, у него на коже появился румянец. Для них обоих тематика смерти создавала сексуальное напряжение, некое эротическое настроение, садистически-сексуальную энергию.       — На десять. — Итачи отвечает честно.       — Как ты это ощущаешь? — Изуна прикасается пальцами к грудной клетке и постукивает по ней. — Что ты чувствуешь, когда это говоришь?       — У меня зуд изнутри как сильно я хочу этого человека, своего рода жжение вот здесь. — Итачи касается своей груди. Его волосы сейчас распущены, они немного закрывают обзор, он не убирает их. Ему нравится смотреть в глаза напротив. — Будто жажда, будто я истощен и мне хочется воды сейчас. Глаза Изуны заблестели чем-то живым, приглушенный свет керосиновых ламп блестел в его зрачках — они расширились.        — Я…понимаю тебя. — Изуна отвечает с придыханием, он даже улыбается. Как радостный ребенок. — Я…        — Тебе знакомо это чувство? — Итачи резко приближается ближе к Изуне, чтобы более четко рассмотреть его лицо, у него кажется сбилось дыхание. Он впервые разговаривал с кем-то на такую интимную тему.        — Да. Чувство настолько сильное, что аж зубы сводит от желания. — Изуна приближается ближе автоматически, он смотрит в глаза Итачи с неподдельным интересом. — Это какое-то сложно перебиваемое желание, будто вожделение, будто…        — Ломка? — Итачи понял когда ответил, что улыбается сейчас широко от необычной радости — она накрыла его с головой, он ощущает массу эмоций, он ожил, он встретил такого же человека как он. Это волнительно.        — Да, ломка. Она сводит с ума порой, особенно, если ты кого-то сильно презираешь и желаешь ему смерти. — Изуна приблизился к Итачи впритык, и дотронулся до него пальцами, Итачи не дернулся, не отстранился, он принял его прикосновения к обнаженному поясу. Он ощущал своей разгоряченной кожей ледяные пальцы Изуны. Они обжигали холодом — это возбуждало на животном уровне.        — Почему ты так сильно хотел этого человека убить? — Итачи зачарованно наклоняет голову набок, он впервые любуется кем-то кроме своего брата, неосознанно дотронулся до лица Изуны в ответ, тот не отодвинулся, он улыбнулся шире и шумно выдохнул. — Что ты сделал с ним? Ты его убил? — произносит с каким-то содроганием, шепотом. Изуна позволил ему коснуться своих волос. Они такие же мягкие, как и у Саске, Итачи бы отдал все, чтобы Саске был таким же — принимающим его и полностью понимающим, не сопротивляющимся своей природе.        — Я?! Я не хотел. — Изуна засмеялся. — Хотеть — это не про меня, если я чего-то хочу, я делаю. Громко, заразительно, сумасшедше — его глаза ожили полностью — в них отобразилась вся та ненависть, жестокость и чернота его души, которая наконец-то нашла отклик в другом человеке. В его родственнике и его выборе. Итачи молча ждал ответа.        — Он забрал у меня все, что принадлежало мне. — Изуна резко отвечает.        — И что ты сделал с этим человеком? — Итачи наблюдает за ним, Изуна до сих пор не убрал от него свои пальцы — он провел ими по его торсу — медленно следя за своими движениями.        — Я его убил… Я убивал его медленно, — смех Изуны резко замолк, он смотрел на Итачи своим пронизывающим взглядом, он был сейчас не здесь — где-то далеко в своих воспоминаниях. — Самым жестоким способом, на который мне хватило фантазии, он мучался в агонии и муках, как я когда-то. — Изуна поджимает свои губы в улыбке наслаждения. — А после я его расчленил, пока он был в сознании, заставляя смотреть скармливал куски его дерьмовой сущности свиньям. А потом воскресил и пустил этот процесс по кругу, придумывая все новые и новые методы его убийства, пока не потерял интерес. Я бы тоже самое сделал со всеми близкими ему людьми, жаль моя семья была против такого подхода. — Он хохотнул. И посмотрел на Итачи. Увидел искреннюю реакцию. Он понял именно в этот момент — почему выбрал Итачи много-много лет назад. Он не ошибся в своем выборе.        — Ты…прекрасен. Это прекрасно. Жаль, я не могу этого увидеть лично. Я в восхищении, — Итачи перехватил его пальцы своими и поднес к губам. — Мое тебе почтение, это прекрасно. У Итачи впервые в жизни заслезились глаза — он был очарован и растроган.        — Ты на всю голову больной. — Изуна выдохнул шумно, — психически нездоровый до крайности… Моральный ублюдок и урод без какой-либо возможности хотя бы на процент приблизиться к нормальности. Ты совершенно сумасшедший, Итачи Учиха. — Закусывает губу как-то странно. Итачи молчит долго, поднимает свои глаза — впервые смотрит на Изуну как-то по-особенному, Изуне этот взгляд незнаком.        — Я это знаю. — он отвечает совершенно спокойным голосом… И ты такой же — сумасшедший моральный урод. Я не вижу в этом ничего уродского. Уродство — относительное понятие. — Снова пауза. Изуна удивился искренне. Он впервые за очень много лет был удивлен.       — Ты прав.       — Нас обоих связывает то, что мы любим в этой жизни одного лишь человека, ради которого такими и стали. Ради которого убивали и будем убивать, и ни с кем его делить не будем. — Итачи натянуто улыбается. — И я прошу лишь увидеть моего брата. Ты должен меня понять. Мне это нужно. Мне нужно поговорить с Саске. Изуна резко дергает Итачи на себя, а после валит его на землю, нависает сверху, у Итачи внезапно бешено забилось сердце.        — Хорошо, только у меня есть к тебе одно условие. — Изуна сканирует Итачи, подмечает — тот не оказывает никакого сопротивления. Он не боится его — это удивительно. Он будто доверяет ему, он не оказывает никакой агрессии вообще.        — Говори. — Итачи кивает, — я сделаю все.        — Я знаю, ты хочешь убить Наруто, — Изуна оседлал бедра Итачи, касается его снова, — в этом есть маленькая проблема. — Он качает головой. — Этот пацан нужен близкому мне человеку, понимаешь? Не то что бы мне было дело до этого малого, не подумай. Его тело нужно, на самого Наруто Узумаки мне плевать. Убьешь его именно ты — я так хочу. Итачи напрягся. Он ничего не понимает. Изуна почувствовал это сразу.        — Признаться честно, Итачи, — он берет его ладони и вжимает в пол, — изначально у меня был другой план касаемо тебя, но я передумал. — В глазах Итачи проскользнуло удивление. — Мы одинаковые, ты прав, мне жизненно необходимо быть рядом с моим братом старшим, тебе с твоим младшим, и я хочу, чтобы мы помогли друг другу в этом. Понимаешь, о чем я говорю? Итачи нахмурился, он был удивлен, немного взволнован и слегка возбужден.        — Я не совсем понимаю. — Итачи произносит тихо. Изуна скалится. После наклоняется к его губам и прежде чем поцеловать, что вызвало у Итачи ступор и парализованность, добавляет:        — Малыш, ты скоро все поймешь. Я расскажу о своем плане, в котором мы оба останемся в выгоде, и знать о нем никому не обязательно. Но я обещаю тебе и поклянусь на своей крови, что со своими братьями мы рядом останемся навсегда. Что нам жизненно необходимо. А пока заткнись, — Изуна прокусывает до крови губу Итачи, тот рефлекторно дергается, смотря горящими глазами в глаза своего родственника, с шумом добавляет, накрывая его рот снова, требовательно и настойчиво, — и прислушивайся к ощущениям. Будет больно. Ты не против, ведь так? Получай удовольствие. Нам обоим это надо.

***

Саске спал — безмятежно, он даже не хмурился во сне. Изуна довел Итачи, как и обещал, до его брата молча. Оставил его там одного и прикрыл за собой дверь. Он пообещал, что никто их не потревожит — он позаботится об этом. Обито куда-то наконец-то испарился, это не могло не радовать. Наверное, он Саске настолько задолбал, довел до эмоционального истощения, что тот просто провалился в очередной сон. Раньше у Саске были проблемы со сном — теперь же он спал слишком много. Наверное, ему это пойдет на пользу. Итачи боится подойти ближе из тени к брату, он все думает, как бы не причинить ему еще более сильную боль — он и так травмирован, что физически, что морально. Он стоит около пяти минут на достаточно приличном от него расстоянии и наконец решается, у него не так уж и много времени, чтобы оставаться в тени, хоть и знает, что в любом случае, времени у него хватит. Он его выкупил для себя лично. Он подходит ближе к спящему на полу брату, его радует, что он не спит на твердом каменистом полу, о нем заботились тут — это видно было невооруженным глазом. Но перебинтованные раны затянулись на странность слишком быстро, а еще… Итачи ошарашенно открывает рот. Не кажется ли ему, снова осматривает своего брата. У Саске… …У него… Отросла рука? Итачи с содроганием запомнил на всю жизнь, как руку его брата отпилили на живую прямо перед его глазами — он думал, Саске останется калекой на всю жизнь, он был готов ухаживать за ним в любом состоянии, даже если Саске лишился бы всех рук и ног. Это не имело никакого значения. А теперь он испытывал неопределенную гамму эмоций — одновременно и ужас от непонимания, как это возможно — на что способны эти существа, не люди, которые окружали их в этом проклятом месте — и настоящую радость. Новая рука Саске ничем не отличалась от старой, лишь на плече теперь у него стояла метка странной формы — она была будто вырезана изнутри кожи — шрамирование. Саске дышал медленно и спокойно. А еще у него волосы стали заметно длиннее, будто Саске не обстригал свои волосы год. Он даже не реагирует на него — обычно Саске просыпался от любого шума, а теперь он даже не хмурится. Итачи, пересилив прилив неопределенных чувств, садится на пол и первым делом касается пальцами его лба. Ему так сильно хотелось дотронуться до него, прикоснуться и будто убедиться в том, что Саске еще жив. Саске живой, теплый, даже горячий, он дышит — он не покинул его. Гладить Саске приятно, прикасаться к Саске спокойно. И в Итачи всплывает забытая нежность. Он смахивает подступившие слезы, и резко пытается убрать их движением кисти.        — Прости меня, пожалуйста. — Он говорит тихо. — Я умоляю, прости меня, Саске. Я всю жизнь хотел тебя только защищать и оберегать от всех. — Рука его перемещается на мягкие волосы Саске. Он шумно выдыхает, наклоняется и целует Саске в его потрескавшиеся губы — они сухи и горячи. Саске все еще не просыпается. У него на странность холодный лоб. Он аккуратно ложится рядом с братом сбоку, накрывает его тело своей рукой и прижимается лбом к его телу — вдыхает запах брата и подмечает… Запах изменился — он стал каким-то другим, что-то изменилось, пока он точно не может понять что именно. Итачи на секунду отстраняется, закусывает губу, и ведет пальцами по животу брата вплоть до паха. Даже в такой странной ситуации у него стояк. Он ощущает, как в лохмотьях, которые служили ему штанами в этом болоте, у него пульсирует член и подрагивает то вверх, то вперед от перевозбуждения. Похоже Саске возбуждал его в любом состоянии, даже, прости господи, в мертвом. Итачи пытается выдержать внутреннее напряжение. И он не смог. Он набрасывается на брата жадно, собственнически, целует его губы, целует скулы, целует его лоб, поцелуй остается на подбородке, на ресницах, и он, сжимая рукой его шею, начинает ощущать, как его накрывает любовь со страстью с ног до головы, она перекрывает поле зрения, образует пелену тумана перед собой. Он жарко вжимается в его тело, откидывает в сторону покрывало и смотря в его закрытые глаза, думает об одном. ОТКРОЙ ГЛАЗА Он закусывает кожу зубами, зализывает сразу же место укуса, будто извиняясь. Саске будто не хочет реагировать. Злится, опускается ниже дорожкой из поцелуев, и наконец стягивая с Саске тряпки, бинты — целует его в область паха. Слышится шумный выдох и стон. Не понятно, от боли или возбуждения. Саске открывает свои глаза медленно, взгляд расфокусирован, ощущает неимоверную тяжесть в теле и одновременно с этим душевную легкость. Будто с ним произошел собственный, глубоко личный процесс, избавивший его от тяжести моральной.        — Саске! — с радостью вскрикнул Итачи, резко переметнувшись к его лицу, он всматривался в него с жадностью, пытался впитать каждую эмоцию и изменение в лице. — Ты очнулся! Саске? Милый? Саске переводит на него затуманенный взгляд и подолгу всматривается в его лицо каким-то изучающим взглядом, будто он впервые видит этого человека перед собой. Он молчит, не реагирует, лишь пристально смотрит на Итачи — Итачи немного замер, этот взгляд был ему незнаком. Саске будто смотрел не на него, а сквозь него. Итачи тянется за поцелуем, наконец взгляд приобретает осмысленность и сразу же… Крик и удар.        — Не прикасайся ко мне! — Саске бьет сразу же пощечиной Итачи, не сдерживая силы, бьет больно. — Пошел вон! — переходит на крик. — Слезай! Итачи оцепенел. Закусил губу до крови, пытался не сорваться от злости, выдохнул и резко схватил Саске за руку, тот пытался отпихнуть его, скинуть с себя.        — Саске, давай поговорим! — он тянет брата на себя, он пытается максимально избежать контакта. — Саске, ты злишься, я понимаю, ты не так все понял.        — Слезь с меня, Итачи! — Саске начинает заводиться, толкает его обеими руками, хочет ударить под дых и сам замирает в оцепенении. Он замолкает. Рука? Вторая рука? Он ошарашенно подносит ладонь к своему лицу и рассматривает ее — не может поверить, смотрит на руку, как на призрак, и бледнеет. Даже нет — лицо приобретает зеленоватый оттенок. У него не было руки, он помнит эту невыносимую боль точно. Ему не могло это присниться, он же не сошел с ума окончательно?        — Это мой тебе подарок! — звучит в голове чей-то голос. — Не благодари, руки тебе понадобятся.        — Кто здесь? — вскрикивает Саске, от чего Итачи бледнеет. Он смотрит на странные метания брата по матрасу и пытается понять, что с ним сейчас происходит. — Появись, мать твою! Это ты мне руку приделал назад? Обито?       — Саске? — Итачи сглатывает, от чего то ему стало страшно. — с кем ты говоришь?       — Я не Обито. — звучит голос будто за Саске, Саске снова дергается, резко оборачивается и вжимается в брата уже своей спиной. Итачи успел его ухватить.       — Я знаю твой голос! — кричит Саске, напрочь игнорируя брата, но интенсивно хватаясь за него рукой, у Итачи это вызвало радость неимоверную, он сжал пальцы брата в ответ. — Выходи, гребанный мудила! — Саске дрожит всем телом.       — ВЫХОДИ, МАДАРА! Я знаю, ЧТО ЭТО ТВОИХ РУК ДЕЛО — ОТКУДА У МЕНЯ РУКА? ЧЬЯ ОНА? — Саске орет на всю пещеру. — Хватит меня избегать вживую! Ты меня уже и так во сне заебал вдоль и поперек! Что тебе надо от меня? ЧТО ТЫ ПРИКОПАЛСЯ КО МНЕ? ТЕБЕ ДАВНО ПОДОХНУТЬ ПОРА! — Саске впадает в аффект. Он пытается кого-то увидеть в темноте, но тут никого нет. — Я чувствую твое присутствие! Выходи.        — Саске, мы один человек. — Следует короткий ответ. — Ты этого принимать не хочешь. Скоро мы им окончательно станем, твой страх и непонимание это нормально. Саске резко стал бледный. Губы его исказились в странной улыбке и он хохотнул. Кажется, его трясет.       — Саске… — Итачи пытается тихо прошептать брату, — тут мы только вдвоем. Милый… Посмотри на меня… Саске.        — Что ты сделал со…мной? — Саске резко разворачивается к брату и смотрит на него с настоящим ужасом. — Что ты… — пытается отпихнуть его. Итачи ловит его удары и сжимает руки. Саске снова переходит на истерику. — ЧТО ТЫ СО МНОЙ СДЕЛАЛ? Голова раскалывается. Странные воспоминания — не его — стали появляться в голове. Что-то непонятное в нем говорило с ним изнутри — что то инородное, чего там не должно быть. Итачи прижал его к себе. Он пытался унять дрожь брата. Гладил его по волосам — пытался успокоить сильную дрожь. Саске дрожал как осиновый лист. Саске поворачивается в сторону Итачи. Он смотрит на него сначала совершенно спокойно, а потом его лицо искажается, ему становится очень смешно. Он смеется тихо, себе под нос, и указывает куда-то в сторону двери. Итачи молчит, ждет что Саске скажет. Саске срывается на истерический смех, обнимает себя руками, и внезапно замирает. Опускает свою голову вниз, после поднимает, смотрит темными глазами в стену и говорит короткое:       — Итачи… Я, кажется, наконец-то сошел с ума! — Его речь обрывистая, он говорит тихо. А после резко расправляет руки в сторону и с выдохом облегчения вскрикивает. — Боже, какое облегчение-то! Ну наконец-то! Я так долго тебя ждал!

***

Саске с Наруто вернулись в сектор своей тюрьмы поочередно. Им дали около часа на отдых перед ночным допросом. Сегодня он начнется ровно в 21:00. К тому времени они должны будут уже сидеть каждый в своем кабинете. Ибики как обычно курит, сегодня он спокоен, случившееся в палате брата он с Наруто не хочет обсуждать. Каждый человек имеет право на эмоции, на острые эмоции по отношению к близкому человеку — он понимает Наруто. Поэтому ничего по этому поводу не говорит. Анко выпила перед допросом медикаменты, она прислушивается к биению своего сердца — вроде оно стучит в привычном ритме. Саске не выглядит уставшим, наоборот, на лице появился румянец, он сосредоточенно смотрит на стрелку часов. Они оба сидят напротив своих следователей. Те включили запись камер и диктофона синхронно. На часах 21:00       — Наш допрос сегодня будет длиться три часа, — говорит Анко, шумно выдыхая.       — Сегодня 13 декабря 2011 года и мы начинаем наш допрос. Время 21:01, передо мной сидит заключенный Наруто Намикадзе.       — И Саске Учиха, обвиняемый...       — ..В многократных преднамеренных убийствах...       — ..Приговоренные в случае признания вины к смертной казни... Саске с Наруто синхронно отвели взгляд от настенных часов.       — И мы продолжаем. 21:01