spardacest week

      Чтобы осознать, принять и вспомнить, уходит огромная куча времени.              В детстве, когда резонирующие друг с другом силы внутри них манили потрогать, коснуться, взять, они еще толком не понимали, как выразить свои чувства, и просто жались подолгу, крепко обнявшись. Вергилий не намеревался оттолкнуть, Данте — ткнуть локтём под бок. Потому что контрастирующие друг с другом энергии всё же были изначально одним целым, густым, вязким, пурпурным. Когда их отец принимал своё истинное обличье, эта сила бархатом стелилась у его ног, настолько её было много.              — Как это делают взрослые люди, знаешь? У людей тоже бывает желание… э… воссоединиться, — Данте проводит ладонью по белёсой траве, и та под натиском пригибается к земле. Вергилий оборачивается лениво, не желая менять удобную позу — откинувшись на руки и скрестив ноги. Ямато лежит рядом, её жёлтая гарда сильно выделяется среди белых травинок.              В аду красивые пейзажи, но, на скромный вкус Данте, слишком нудные. То ли горы, то ли холмы, то ли волны огромного океана из трав. В целом, ад не так-то и сильно отличается от мира людей, разве что более пустынный и дикий. Где-то вдалеке фырчит и возится в земле мелкая эмпуза, норовя зарыться в землю. Глупая, даже не чует исходящую от полудемонов опасность.              Они и так сидят слишком близко друг к другу, Данте почти копирует позу брата, и их пальцы соприкасаются. У Вергилия холодная кожа, а ногти обломанные, с забившейся под них грязью и кровью. У Данте руки чуть чище благодаря бинтам, но и те от пагубного влияния жизни в вечных сражениях за право жить спасают не полностью.              — Если ты про поцелуи и секс, то я в курсе. У меня есть сын, — напоминает Вергилий. Взгляд у него меланхоличный, веки не напряжены. Редкие часы без сосредоточенного выискивания угрозы среди серых валунов. Данте отчего-то смущается и тушуется.              — Нет, я про поцелуи. Но если думать так дальше…              — Хочешь поцеловать меня? — Вергилий изгибает в змеиной полу-улыбке-полу-ухмылке губы, словно искушая, провоцируя. Его всегда страшно веселила неловкость брата в собственных желаниях относительно него. «Можно посидеть рядом с тобой на этом прекрасном плоском камушке?». «Хочешь подержаться за ручки?». «А обняться?». — Я полагал, твои изъеденные человеческими моралями мозги воспротивятся инцесту.              — Ну, это… — Данте в неловкости отводит взгляд. — Ты не особо похож на нормального брата. Да и на брата в принципе…              — Н-да? И на кого же я похож? — Вергилий чувствует себя ужасным взрослым, который издевается над чувствами случайно втюрившейся в него малолетки, но поделать ничего с собой не может. Малолетка-Данте выглядит слишком уж очаровательно, особенно с учётом того, что в любое другое время она может без колебаний пронзить объект своего обожания мечом.              — На главного злодея рядового кассового фильма, — честно отвечает Данте и пожимает плечами. — Весь такой злобный гений, который просто всю жизнь хочет немного любви, и по которому сходят с ума все женщины.              Вергилий тихо усмехается, с интересом наблюдая за мимикой брата: то, как чуть щурится, прямо как и он сам, дёргает в извечную ухмылку уголки рта, склоняет голову к плечу. Данте может скрыть свои истинные чувства от кого угодно, но не от него — с ним рядом у Данте их становится слишком много, они физически не умещаются даже в такой широкой груди. Вергилий снисходительно улыбается и тянет глупого брата к себе за лацканы плаща. Данте широко распахивает глаза, когда рта касаются сухие, обветренные губы, но незамедлительно отвечает, чтобы Вергилий не вздумал раньше положенного отстраниться. Зарывается пальцами в жёсткие волосы за затылке, не пускает. Вкус сладостной гнилой плоти у них один на двоих.              Сила внутри резонирует, как и в далёком детстве, и жаждет вновь стать единой, вязким пурпурным дымом растечься внутри хозяев, перемешавшись. Они ведь должны были родиться одним целым.              — Раз уж такое дело, может, и второй вариант из предложенных тобой способов воссоединения попробуем? — севшим голосом выдыхает Данте в чужие губы, машинально облизываясь и глядя в толщу льда непозволительно близко напротив.              — Напомню, что изначально это было твоей инициативой.