spardacest week

      Ребёнок перед ним напоминает. Нескладный, тощий, по всем канонам плохой молодёжи, пёстрый. Едва ли достаёт макушкой ему до подбородка. А храбрится как!              Данте.              Вергилий нервно выдыхает, поправляя ворот плаща. Он внезапно чувствует, что рёбра стискивают лёгкие сильнее положенного, и задыхается. Белобрысая макушка маячит перед глазами и будто на грани реальности — нужно ущипнуть себя, чтобы проснуться, но откуда же Вергилию знать. Охрипший голос все никак не может обрести форму, слова из раза в раза хотят сорваться с языка, вот-вот, но падают обратно в глотку. Пленку зажевало и все никак не отпустит.              Зачем говорить, когда можно смотреть?              «Нелепо, — думает Вергилий. Картинка подернута пурпурной мутью — портал открылся дерьмовый, но либо смерть, либо риск. Вергилий не выбирал. Данте хотел жить. — Как же нелепо и глупо.»              Думает Вергилий и не может отвести взгляд. У мальчишки ладное тело, широкий ремень на сравнительно узкой груди выглядит гармонично. По животу и лицу стекают тяжелые дождевые капли, мокрая челка липнет ко лбу. И кричащий красный плащ жжет сетчатку и приковывает внимание.              Прежде чем Вергилия перекидывает в другое время и к другому человеку, Данте поднимает на него взгляд огромных голубых глаз, и в груди у мужчины что-то вздрагивает. В радужке у мальчишки плещется слишком сильная тоска, чтобы черствое сердце матерого полудемона осталось таким же холодным. Необъятное, глубокое. Колодец, в который бросишь камушек, и тот будет шуршать по стенкам мучительно долго.              Вергилию кажется, будто мальчишка его видит — в последний миг в голубом бездонном озере всплёскивается надежда. И гаснет.              Вергилий вываливается из портала под двери агентства. Фыркает, поднимаясь, и остервенело отряхивается. Его Данте уже здесь. Стоит, довольный, и отворяет перед ним массивную дверь, приглашая принцессу в пыльную тьму дома.              — А тебя потрепало. Озаботился о моей сохранности? Я не вывалился мешком картошки, — у Данте широкая, искренняя улыбка на губах. И в уголках глаз тоска почти незаметна, гораздо слабее, чем черт-знает-сколько-лет-назад. И радужка у него тусклая, с прозеленью.              Вергилий дергает в ухмыку уголки губ.              — Вспомнил тут, как ты ходил раньше.              — Ха? — Данте заходит за братом, щёлкая выключателем и с удивлением понимая, что электричество до сих пор не отключили. Лампы зажигаются с характерным треском, медленно раскручиваются лопасти под потолком. Пахнет бесхозностью и пылью. Кто-то тут явно объявлялся, судя по отсутствию сгнившего мусора по углам. — Как рок-звезда?              — Как шлюха, — отрезает Вергилий и берет возмутившегося было брата под локоть, заставляя взглянуть себе в глаза. — Эй, ты сожалел? Тогда… После истории с Аркхамом?              Данте вздрагивает, вспоминая. И спешит отмахнуться — игнорирование всегда было его сильной стороной. Он сожалеет и неоднозначным кивком просит Вергилия не поднимать эту тему больше.              — Я рад, что ты в порядке. Я рад, что мы вернулись на этот раз вместе.              Вергилий отвечает на объятия.