На грани с ночью: Восход солнца

      Первое, что она чувствует — это неприятную сухость во рту. Ее тело онемело после долгого лежания без движения, руки и ноги затекли, а голова болела. Эльза хмурится, окончательно приходя в сознание, и разочарованно стонет, когда воспоминания кучей наваливаются на нее. Но она жива. Это главное.       — Вот Штраус, что за мерзавка, — садится на постель, хватаясь за голову, которая идёт кругом. — Давно я так себя дерьмово не чувствовала.       Морщится, когда разминает руки и наконец открывает глаза. И сердце останавливается.       Эльза узнает место, где оказалась. Она помнит каждый уголок этой комнаты, каждую полочку, каждую вещь. Потому что это их комната. Девушка быстро осматривается. Ее кровать, ее шкаф. Ее дом. Но как это возможно? Она подрывается с места и подскакивает к зеркалу, всматриваясь в свое отражение. Простая рубашка, свободные штаны на завязках, волосы длиннее и достают до самых бедер. А ее лицо… Нет, она не верит, не верит.       — Невозможно… — дрожащей рукой она прикасается к своей челке и откидывает ее на макушку. Аккуратный тонкий шрам проходит через ее левую бровь. Скарлет проводит по нему пальцами, но он не исчезает, не стирается, не сходит. Этот шрам она получила в десять лет, когда упала с лошади и рассекла бровь. Но он ведь пропал, когда девушка обратилась… Она не понимает, не понимает, какого черта на нее в зеркало смотрит она же, только в семнадцатилетнем возрасте, когда Эльза была человеком, когда их дом целым и невредимым стоял на окраине Розмарина. Когда ещё Роб был жив… — Но как это…       — Ох, я смотрю, ты очнулась?       Скарлет вздрагивает. Смотрит в отражение в зеркале и видит старика, что сложил руки на груди и улыбается. Она оборачивается к нему. Руки начинают дрожать, ноги подкашиваются. Эльза закрывает рот рукой, пытаясь сдержать рыдание. А ей казалось, что она давно разучилась плакать.       — Дедушка Роб…       Она хочет броситься к нему в объятья, как когда-то в детстве, уткнуться лицом ему в плечо и плакать, нет, рыдать, что есть сил. Но алая останавливает свои порывы. Ей давно не семнадцать. И она больше не верит в чудеса и сказки. Снова осматривается, но уже придирчиво, с недоверием. Это определенно их комната, точно такая же, как она ее помнит. Переводит взор на кровать у стены. Кровать ее брата. Идеально заправленная, как всегда. Поворачивается к старику и хмурится, внимательно его осматривая. Он повторяет ее гримасу с непониманием, сводит свои длинные седые брови к переносице. Хочет подойти, но она поднимает руку, показывая, чтобы он оставался на месте. Безграничное счастье, что она ощутила, когда увидела его, уступает место холодному разуму. В комнате чувствуется неловкость.       — Ты так смотришь, будто привидение увидела.       — Так оно и есть, — она сглатывает ком в горле, облизывает губы. Пытается взять себя в руки. Не очень получается. Эльза не была готова к этой встрече. Что последнее она помнит? Только теперь ее голова начинает работать как надо, пытаясь найти логичное объяснение происходящего. Скарлет помнит жгучую, разрывающую грудную клетку боль, помнит Миру, ее остекленевший взгляд, ее слова, помнит холод бурлящей реки… — Ты умер двести восемьдесят лет назад. Прямо в этом доме, который мы сожгли в ту же ночь.       Брови Роба удивлённо поднимаются, а после он протяжно смеётся, отчего его бородка смешно топорщится, но видя, что Скарлет не разделяет его веселье, старик успокаивается. На его лице появляется встревоженность. Он подходит к ней ближе и ощупывает ее затылок. Она почему-то позволяет это сделать. Чувствует его прикосновение мозолистых рук. Закрывает глаза, на секунду поддаваясь воспоминаниям. И открывает вновь, следя за человек перед собой.       — Видимо, ты ударилась сильнее, чем я думал…       Эльза резко отстраняется, убирает его руку и отходит на шаг назад, вновь бегло осматриваясь. Она не считала себя глупой до этого дня, но сейчас у нее абсолютно нет идей, нет ничего, чтобы могло объяснить, как девушка оказалась в прошлом.       — Может, Сейра что-то сделала с моим сознанием? — Скарлет закрывает глаза, пытается сосредоточиться, но когда она вновь распахивает их, перед ней стоит все тот же Роб, что иронично приподнял бровь.       — Что ты делаешь?       — Или сошла с ума?       — Успокойся и…       — Или вообще умерла…       — Эрза-Тита́нья, немедленно прекрати нести ересь!       Девушка вздрагивает, как от удара тока, поднимает свои фиалковые глаза на Роба. Холодок бежит вдоль ее позвоночника.       — Как ты меня назвал.?       — Именем твоим, или ты и его забыла?       Она не отвечает. Ее имя… Ее дурацкое двойное имя, которое она ненавидела писать, потому что оно длинное и грубое. Впрочем, ее брату ещё хуже. Стоп… Она вновь смотрит на соседнюю кровать в другом конце комнаты.       — Где Эрик? То-есть… — хмурится. Они перестали называться своими именами с тех пор, как стали вампирами. Теперь же ее уста отказываются произносить его имя. Даже сокращенную его форму. Девушка кивает на кровать. — Где он?       «Если я и сошла с ума, то нужно понимать насколько.»       — Эр-Куб? Ушел на охоту рано утром. Зная его, это затянется на пару дней, — Роб подходит к остолбеневшей Скарлет и берет ее руки, но она их вырывает. Старик качает головой и садится на ее кровать, ждёт, что она тоже сядет, но Эльза лишь складывает руки на груди, отворачивается, не в силах смотреть на лицо человека, которого считает своей семьёй. Если это шутка этой ведьмы, то Скарлет не смешно. — Эр-Тит… Он мне все рассказал, пока ты была без сознания.       — Рассказал о чем? — в ее голосе сталь, но на последнем слоге он срывается. Она тяжело выдыхает. Девушка прикинула, в каком именно временном промежутке она оказалась и ей это не нравится.       — О том, что вы отпустили того вампира несколько дней назад. Того, который пришел ко мне.       Она сглатывает ком в горле. Он продолжает.       — Вы были на охоте, когда он появился на нашем пороге. Ему нужна была помощь. Он был новообращённым и не знал как добывать кровь не убивая людей. А когда я пытался ему объяснить, он сорвался, ведь несколько дней уже не ел. Он бы убил меня, если бы не вы.       — Он и убил тебя… — она закрывает глаза.       Скарлет помнит тот день. Слишком ярко. Слишком четко. Они с Эриком нашли вампиров, что убивали людей в соседних деревнях. Несколько дней выслеживали и в итоге избавили мир от них. Но с ними был и один новообращённый, молодой парень, немного младше их самих. Эльза уговорила брата пощадить его, почти умоляла оставить ему жизнь и он послушал ее. А через несколько дней, когда они вернулись с охоты на оленя, этот новообращённый нашёл их дом и убил дедушку Роба. Кажется, Скарлет рассказывала об этом Ромео, назвав это легендой, а не жестокой правдой и одной из самых больших ошибок в своей жизни.       У нее перед глазами стоит картина: они с Эриком смеются, улыбаются после удачной охоты, заходят в дом. А там уже умирающий Роб и вампир, что склонился над ним. И кровь. Повсюду. Ее нельзя было отмыть, она въелась в пол, в стены, в одежду, в саму суть здания. И они в ту же ночь сожгли свой дом, в котором выросли. И отправились в путешествие, а через три года умерли сами. И воскресли вновь.       — Эр-Тит, — старик нежно поглаживает щеку девушки, ободряюще улыбаясь. Она доверчиво прижимается к его руке, уже не контролируя себя. Из ее левого глаза стекает одинокая слеза. — Когда ты попыталась отогнать его от меня, он отбросил тебя и ты ударилась головой.       — Все было не так. Мы убили вампира, а через несколько минут умер и ты.       — Нет. Ты три дня была без сознания. Я не знаю, что тебе приснилось, но теперь все хорошо.       — Приснилось? Но ведь… — она автоматически тянется к цепочке на шее. Но ее нет. Девушка качает головой. — Это не мог быть сон. Просто не мог. Мы пришли с охоты, ты был ранен. Ты умер от кровотечения. Мы похоронили тебя. Мы сожгли дом!       — Нет, малышка Эр-Тит. Я жив. И ты дома…       — Скажи мне, я хочу это услышать. Какой сейчас год?       — Тысяча семьсот сорок третий…

***

      Ей требуется целая ночь, чтобы расставить все по полочкам. И то, все равно ничего не расставляется.       Сразу же после разговора алая вышла из дома, нет, точнее будет сказать — трусливо сбежала. Поднялась на холм за домом и села в высокую траву, обхватив свои ноги руками. И просидела так всю ночь, не двигаясь. Скарлет в жизни не поверит, что ее двухсот восьмидесяти летняя жизнь оказалась сном в трехдневной коме. Она же не идиотка, в конце концов. Тогда почему все так? Почему она здесь? Девушка вновь и вновь прокручивает в голове свои последние воспоминания из нормальной жизни, пытаясь вспомнить, куда пришел удар кола. Алая слышала о слухах, что ходят между вампирами. Если нанести удар в область сердца под определенным углом и задеть его, то…       — Не замерзла здесь сидеть?       Эльза вздрагивает. Ее идеальный слух, как и регенерация — пропали. Она обычный человек. Скарлет больше не слышит шаги и сердцебиение за метры до цели. Зато вот ее особое зрение как всегда на месте, будь оно проклято. Теперь девушка даже не может переключаться на обычное видение.       — Нет, — она недовольно сопит. На самом деле она уже очень сильно замёрзла. Ступни она уже почти не чувствует.       — Понятно, — Роб набрасывает на ее плечи покрывало, а сам с трудом садится рядом, тихо кряхтя. Смотрит вдаль. Солнце медленно поднимается из-за горизонта. — Расскажи мне.       — О чем? — алая сильнее кутается в плед. Не смотрит на старика, потому что боится, что снова начнет реветь, а этого она себе больше позволить не может.       — О своем сне. Я понял, что я там погиб, а не выжил. А что было дальше?       — Это был не сон, а…       А что это тогда было? Скарлет сама не знает ответа на этот вопрос. Она запуталась. И устала. Все напряжение, что веками она несла на своих вампирских плечах, разом обрушилось на ее теперь уже человеческое тело. И у нее нет сил и желания это держать в себе. Да, она устала. И уже очень давно.       — Мы похоронили тебя прямо здесь, на этом холме. Зажгли твою самокрутку, поставили твое пойло к кресту… — поджала губы. Покосилась на старика, но он так же смотрел на горизонт. Роб казался максимально расслабленным, он не хмурился, не переживал. Будто уже слышал эту историю. Будто прекрасно знает ее финал. — Эрик… Он прочитал молитву. Подожгли дом и всю ночь стояли и смотрели, как он горит. Как сгорает все, что у нас было. Мы покинули Розмарин и стали охотится по всей стране. Почти три года мы странствовали, а потом…       — Потом.?       — Мы заболели. Эта сила… это проклятье начало убивать нас изнутри. Человеческое тело не могло вынести эту энергию. И она начала нас медленно убивать. За полгода мы окончательно потухли.       — Но вы выжили.       — Нет, — девушка подняла голову к оранжевому небу, освещенному первыми лучами солнца. — Мы погибли, а что-то другое проснулось вместо нас.       — Бельзерион вас обратил? — Скарлет кивнула. — Ты бы никогда не согласилась на это. Я тебя знаю, ты бы даже не позволила думать об обращении. Тем более, если ты говоришь, что я умер от рук вампира. Ты бы лучше умерла человеком, чем…       — Чем стала чудовищем, — Эльза вымученно улыбнулась Робу, и он ахнул, тихо, хрипло. Догадка, что родилась у него в голове отразилась на его лице. Алая знала, что он все понял.       — Ты бы никогда не согласилась. Но не Эр-Куб.       — Он убедил меня. Уговорил разделить с ним вечность. Я не могла его оставить одного, не могла, ведь он мой брат, моя семья… Был ей. Бельзерион нас обратил. Так начался мой ад.       — Где твой брат?       — Он… Это не важно. Далеко от меня. Это был его выбор — уйти.       Роб хотел ещё что-то уточнить, но не стал, заметив смесь боли и разочарования на лице девушки. Покосился из стороны в сторону и чуть придвинулся к Скарлет.       — Но ты не одна? Я о том, что тебе не одиноко?       — Мне было одиноко с того дня, как наши пути с Эриком разошлись, но знаешь… Теперь нет. Я даже в какой-то момент была счастлива.       — Расскажи, кто принес тебе счастье. Мне интересно. Просто, я знаю лишь нелюдимую Эр-Тит, которая бегала хвостиком либо за Бельзом, чем раздража его, либо за Эр-Кубом, — он аккуратно берет ее руки в свои ладони.       — Волчонок, — на губах появляется нежная улыбка, настолько искренняя, что Роб сам начинает улыбаться. — Она… очень хорошая. Добрая, робкая, но в тоже время упорная. Похожа чем-то на меня до того, как моя жизнь превратилась в череду убийств, боли и смертей, до того, как мои руки окрасились в чужой крови.       Алая прикрывает глаза, улыбка тухнет, оставляя после себя неприятную горечь на языке.       — Я не могу представить, что ее нет. И что его тоже, — она прерывается, закусывает губу и по привычке тянется к цепочке, но шею не отяжеляет металл. Там пусто. — И что остальных тоже нет. Что почти три века моей жизни — это трехдневная кома.       — Ты жалеешь, что это был сон?       Его чуть хрипучий голос вырывает ее из мыслей. Она вскидывает голову и смотрит на Роба. Человек, что вырастил ее с братом, заботился, хоть и по-своему, обучал, что любил их, сейчас сидит перед ней живым и невредимым, смотрит на нее своими маленькими глазками с морщинками вокруг, что его теплые руки согревают ее ладони. Он жив. И она сама — жива. Не вампир, а человек с человеческой жизнью впереди. И ее брат… Брат, что ещё не предал ее (а будет ли вообще это предательство?), что рядом и продолжает оберегать ее. Она чувствует трепет, чувствует счастье. Пока воспоминания новой волной не захлестывают ее сознание.       Ее друзья… Мира, что стала ей сестрой. Гажил, что стал для нее другом. Кана, что стала для нее подругой. Волчонок, что стала ее лучиком света в жизни. Да даже Дреяр, что раздражает ее, стал ей близким человеком. И Джерар… Скарлет бы отдала все, что у нее есть, чтобы ещё хоть раз взглянуть в его глаза, оливковые, с яркими янтарными крапинками, что появляются и выдают его эмоции, отдала бы все, чтобы почувствовать его запах, его тепло, его руки, его губы… И этого всего не было?       Девушка закрывает глаза, сдерживая подступающие слезы. Жалеет ли она…       — Я не знаю, дедушка Роб, — сглатывает, закусывает губу. — Я счастлива, что ты в порядке, что мы успели, но… Но я слишком ярко все помню.       «И не думаю, что смогу забыть. Не хочу забывать.»       — Я понимаю, Эр-Тит. Тебе нужно время.       — А так же качественные антидепрессанты и хороший психиатр…       — Что?       — Не важно. Так, причуды двадцать первого века, — девушка проводит рукой по идеально гладковыбритой щеке старика, нежно улыбается той самой улыбкой, которую видели совсем немногие. — Я так скучала по тебе.       — Я знаю.       — Знаешь?       — Я имею в виду, что догадываюсь.       Девушка убирает руку и рассматривает ладони Роба. Мозолистые. Руки война, руки творца.       — Помнишь, ты рассказывал, что тебе предсказали ведьмы, когда ты уезжал из Старого города в Магнолии? — он кивает ей, она продолжает, смотря ему прямо в глаза. — Что тебя погубят близнецы. И это оказалось правдой. Мы погубили тебя.       — Ты сидела на этом холме всю ночь. Пора отдохнуть.       — Ты как всегда прав. Пора отдохнуть…

***

      Днём она всячески помогает Робу в мастерской, где он отливает оружие и украшения. А после идёт в загоны с лошадьми. Ее переполняет радость от того, что животные больше не сторонятся ее, не боятся, а охотно идут к ней в руки. Эльза затискала бедного кота, а теперь ещё и на конюшне не могла оторваться от шеи своего вороного жеребца, что доверчиво тянулся к ней. Когда она обратилась, День отшатнулся от нее и встал на дыбы. Он так и не подпустил свою хозяйку больше к себе, как и белая кобыла Эрика, Ночь.       К вечеру Роб и Эльза посидели за огромным дубовым столом, не притрагивалась к еде, потому что никак не могли наговориться. И теперь старик узнавал малышку, что вырастил. Ушла ее подозрительность, ее язвительность, осталась лишь она. Настоящая.       На закате Роб нашел ее на том же холме, где, как она сказала, была его могила. Он вновь сел к ней рядом, наблюдая за алым небом, за уходящим солнцем, что завтра обещало вернуться.       — Ты последние часы притихла. Ведёшь себя как обычно. Привела голову в норму? — нехотя прерывает идиллию, чуть поворачивает голову к девушке.       — Нет, просто наслаждалась моментом, пока была возможность. Я так скучаю по нашему дому, по той жизни, что у нас была, — Скарлет на секунду прикрывает глаза. — Я кое-что поняла. Поняла, что со мной случилось.       — Что же, малышка Эр-Тит?       — Я поняла, что сейчас нахожусь в коме. Меня не убили, но моё сердце задето, и я медленно умираю. А этот мир… — алая смотрит в горизонт, неотрывно, ее голос ровный, тихий, спокойный. В нем нет сомнения. — Этот мир — иллюзия моего подсознания. Вот почему не все вампиры выходят из этого состояния. Создаётся мир, из которого не хочется уходить. Тут они и живут, наслаждаются, пока не стареют и не умирают. — Скарлет поворачивается к старику и грустно улыбается. — Весь этот мир — фальш. Как и ты…       Роб улыбается, тоже смотрит на девушку. Аккуратно вытерает одинокую слезу на щеке Эльзы шершавой ладонью.       — Я знал, что ты догадаешься. Ты слишком умна для этого цирка.       — Я убила тебя, дедушка… — ей было не важно, что перед ней лишь иллюзия, она хотела высказаться, попросить прощения, сделать хоть что-то.       — О, нет. Ты не виновата в том, что случилось, не виновата, что у тебя такое доброе сердце. Просто тогда мое время пришло, — он заключает ее в крепкие объятия, из его глаз тоже льются слезы. — Не сдерживай эмоции, боль. Ты и так слишком долго была сильной, — как по приказу, Эльза утыкается в грудь дедушки лицом, ее плечи подрагивают. — Я был так рад видеть тебя, когда ты проснулась. А когда я прикоснулся к тебе… Чуть не выдал себя, — он отстранился и посмотрел в фиалковые глаза дитя, что он растил. Что он оберегал и любил всем сердцем. — Я так хотел бы, чтобы ты осталась… Но тебе нужно идти. К жизни, к людям, что обрела. Теперь я понимаю, что они нужны тебе. И я счастлив. Ты обрела семью.       — У меня две семьи. И первая — ты и Бельз.       — И Эр-Куб, — Роб хмыкает. — Он совершил ошибку и давно осознал это. Пришло время его простить. Только он сможет помочь тебе.       — Сама справлюсь.       — Не в этот раз, — старик целует Эльзу в лоб. — Вы то, что я оставил после себя. И вам пора вновь встретиться.       — Но как я вернусь? — Скарлет хмурится.       — Очень легко. В этом вся ирония твоего подсознания, — Роб улыбается. — Нужно просто захотеть проснуться.       Эльза прикрывает глаза, а когда открывает, мир вокруг уже поглощал белый туман, она в последний раз прижимается щекой в мозолистой руке.       — Как жаль, что ты не настоящий…       Улыбка старика становится ещё шире, он проводит ладонью по прекрасным алым волосам девушки.       — Ты уверенна?       Туман поглотил ее всю.

***

      Слишком много знакомых голосов вокруг. И она всеми силами идёт за ними в темноте, пока не начинает чувствовать невыносимую боль в груди, пока не начинает ощущать свое тело. Скарлет чуть дёргается и открывает глаза, свет ослепляет, но она заставляет себя посмотреть на присутствующих, что в удивлении и со слезами на лицах пялятся на нее.       — Почему… — пытается заставить свои голосовые связки работать, но они как будто покрылись пылью, не желая слушаться свою хозяйку. — Почему… вас так много?       Она видит Кану, сидящую на ее постели, Дреяра и Ромео, стоящих рядом. У самого выхода, опершись о косяк, за ней наблюдает откуда-то взявшаяся Минерва и ещё один незнакомый пузатый вампир с кудрявыми рыжими волосами. Штраус нигде нет.       — Где… Мира?       — Тише, ещё рано, твое тело не восстановилось, — к Скарлет быстрым шагом приближается Полюшка и кладет свою морщинистую руку девушке на лоб. Какого черта? Откуда они все здесь? Где они вообще находятся? — Ты спала четыре месяца, поспишь ещё немного.       — Что? — магия ведьмы начинает действовать, веки тяжалеют, но Эльза пытается сопротивляться надвигающемуся сну. — Четы-ре…?       — Да, — знакомый голос. Настолько знакомый и родной, что холодок пробегает вдоль позвоночника. И одновременно с этим чужой. Отстранённым. Ненавистный. Слышится откуда-то издалека, из дверного проема, Эльза не может поднять голову, чтобы посмотреть, но это и не нужно. — И теперь пришло время вернуться в семью.       Она знает его. Сколько бы не прошло веков, Эльза всегда будет узнавать его. Не сможет забыть, как бы не пыталась. Из последних сил она размыкает пересохшие губы и шепчет. Тихо, но все слышат. Он слышит.       — Ты мне… не семья…       И вновь ненавистная темнота.