***
Десять месяцев назад Их «долго и счастливо» закончилось спустя четыре дня. Это мысль не даёт ей покоя. Мира засыпает с ней, просыпается, живёт день ото дня. Она бы сошла с ума, если бы не дитя, что пока прячется от всего мира у нее под сердцем. Их ребенок. О котором она так и не успела рассказать ему. Он придает ей сил, пока Мира пытается спрятаться от своей боли, не показывая ее окружающим. Девушка продолжает выполнять свои обязанности, как глава оборотней Ордена. И продолжает избегать своих друзей. Их сочувствие, боль, забота — невыносимы. А Мира пока не готова обсуждать Лаксуса, не готова говорить о нем. Ведь стоит начать — и она сорвется. Штраус-Дреяр похоронила мать, младшую сестру, чуть не убила свою лучшую подругу. И теперь стала вдовой. Она не знает, чем вызвала такие наказания, такое проклятие, что преследует ее. Она не знает, как до сих пор держится. Мира не проронила не единой слезинки, стараясь игнорировать свое горе, но рано или поздно на нее падёт осознание. А пока она будет прятаться от действительности, оберегая его ребенка. Друзья старались как-то в начале ей помочь, поддержать, но встречая холод от Миры, оставили ее в покое, к ее великому счастью, лишь Ромео продолжает ходить за ней хвостиком, стоит его окликнуть, он тут же появиться. Эльза тоже всегда рядом, только в тени. После всего случившегося она изменилась, стала серьёзней, погрузилась в работу, а ее подчинённые отмечают, что в ней стала ещё сильнее проявляться жестокость. Язвительность и ее «особый» юмор никуда не делись, но теперь они воспринимаются как-то иначе. Теперь в каждой ее реплике чувствуется злость, что копится внутри вампирши. И что-то подсказывает волчице, что с этим связана не только кончина Дреяра, но и ее боли после ранения. Мира так и не говорила с Эльзой о Лаксусе, она не готова начать этот диалог, а Скарлет не навязывается, просто ждёт, когда придет время, наблюдая и оберегая Штраус-Дреяр. Как и обещала. Эльза никому так и не рассказала, о чем они говорили в последние минуты Дреяра. Лишь произнесла одним вечером Мире, когда они были одни, что он очень ее любил. Больше эта тема не поднималась ни разу за два месяца. Волчица не готова слышать это, и Эльза знает об этом. Штраус-Дреяр перебирала отчёты от последнего нападения. Теперь она не ведёт свою армию в бой, по настоянию Полюшки, с которой никто в здравом уме, не считая Скарлет и ее брата, не будет спорить, а следит со стороны, отдавая приказы своим многочисленным заместителям. Оборотни стали ещё больше ее уважать, видя силу и решительность, с которой Мира подходит к своей работе, несмотря ни на что. Девушка слышит тихий стук в дверь и приглашает войти, не поднимая головы. Уже вечер, видимо, это Ромео решил проведать ее, а после увести спать. Посетитель заходит, закрывает дверь, но не приближается и молчит. Мира поднимает голову и встречается с серо-зелеными, такими же глазами, которые снятся ей по ночам. Иван замер у самой двери, в упор смотря на девушку, сидящую за столом. Они ни разу не разговаривали с самой смерти Лаксуса. Штраус-Дреяр медленно поднимается из-за стола, готовая отражать любые нападки, любые слова этого человека. Она знала, что когда-нибудь он явится. — Если вы пришли в очередной раз меня оскорблять и унижать, то вынуждена вас предупредить — я больше не позволю вам такие вольности, — девушка обходит стол и встаёт напротив брюнета, ее глаза горят яркими голубыми огнями от подступающего гнева. — Я терпела, но больше не намерена это делать. Так что если вы пришли за этим, можете сразу же выйти. Иван молчал, лишь наблюдая за волчицей, от чего она начала нервничать. Зачем он вообще явился? Ей что, мало проблем? Но то, что случилось после, окончательно ее добило. Брюнет смотрел на нее, а после в его глазах начали собираться слезы. — Прости меня, — его плечи поникли, а сам он задрожал, Мира поражённо отстранилась, ее глаза были широко распахнуты, пока Иван безуспешно пытался остановить свои слезы. — Прости меня… Если бы я тогда не наговорил ему всего… Если бы он спустился со мной вниз, он… Прости меня… Она замерла на месте, наблюдая за Иваном, который стоял статуей на похоронах, ни разу не показал своей боли и печали, отчего казалось, что ему плевать. Она смотрела на него, но теперь видела не отстраненного охотника, а отца, что потерял своего единственного сына и винил себя в этом. Что пришел к единственной, кто понимает всю его боль. И тогда Мира не выдерживает. Два месяца невыносимой боли и сожалений вырвались наружу вместе с рыданиями. Она не помнит, как оказалась в крепких объятьях Ивана, не помнит, сколько они так стояли, выплескивая все, что копилось в них. Но Мира знала точно — теперь она готова идти дальше, готова принять, что Лаксус не вернётся. Иван прижал девушку ближе к себе, поглаживая ее по голове. Он больше не видел в ней лишь волка и плохой выбор сына, Дреяр чувствовал в ней родную душу, мать своего внука и ту, кого до безумия любил его сын. Он принял его выбор. Лишь цена за это была слишком высока. — Я был плохим сыном, ужасным мужем и ничтожным отцом, — Иван отстранился и вымученно улыбнулся девушке. — Но я надеюсь стать хорошим свекром и заботливым дедушкой, если ты мне позволишь. Волчица рассмеялась, вытирая лицо от слез. — Если вы мне поможете стать хорошей матерью. — По рукам, — Дреяр снова ее обнял. — Мы попробуем. Ради него. — Да, — Мира уткнулась в его плечо. — Ради него…***
Конбольт быстрым шагом шел по коридору к своей комнате, обеспокоенно осматриваясь. Обычно, каждый вечер он заходил за Мирой, чтобы проводить до ее комнаты. Сегодня парень задержался, а когда пришел, то ее уже не было в кабинете. В ее комнате тоже, что очень его беспокоило. Волк хотел зайти к себе, положить свои вещи и попробовать найти Штраус-Дреяр, но замер, повернув в коридоре. Мира стояла у двери в его комнату и ждала его, чуть улыбаясь. Парень давно не видел улыбки девушки. — Ромео! Где ты ходишь, я уже заскучала, — волчица немного отошла, пропуская парня к двери. — Нам нужно поговорить. — Я тебя вообще-то искал, — проворчал Конбольт, открывая свою дверь и пропуская Миру вперёд. Девушка пробегает взглядом по полупустой комнате, волк определенно сторонник минимализма, и садится на диванчик, парень садится напротив в кресло. — Что такое? Что-то случилось? — Нет, нет. Все хорошо, — Штраус-Дреяр чуть улыбается, поудобнее устраиваясь, привычным движением кладет руку на живот, поглаживая его. — Ты просил меня допустить тебя до боевых действий на границе с Айсбергом. — Да, — Ромео в нетерпении подсаживается ближе, складывая руки в замок. — Ты разрешаешь? Я обещаю не лезть на рожон, подчиняться приказам и… — Ты не едешь в Айсберг, — прерывает его Мира и серьезно смотрит на него. — Я долго думала об этом. И решила, что у тебя будет другое задание. Более важное, более тяжёлое и деликатное, чем на фронте. — И какое же? — морщится Конбольт, складывая руки на груди. — Вернёшь меня в Пергранде, в главный штаб бумажки разгребать? Или обратно в патруль? — Ты поедешь в Магнолию. Ромео замирает, поражённо смотрит на девушку перед собой, но она не шутит, наблюдает за его реакцией. Он вскакивает с кресла и начинает ходить по комнате. Его глаза мерцают серебром. — Нет. — Ромео… — Ты не можешь меня отослать так далеко от боевых действий, в какой-то там город собирать информацию. Просто не можешь! — Ромео, послушай… — Это Эльза тебя уговорила? Конечно Эльза, она же помешана на Магнолии. Давай я поговорю с ней, я смогу ее уговорить оставить меня здесь, я… — Ромео, — девушка встаёт напротив и хватается за его плечи, пресекая его нервное перемещение по комнате, заставляя наконец-то посмотреть на нее, серебро исчезает из его глаз, встречаясь со всеобъятной голубизной. — Эльза предложила, но решение принимала я. И ты знаешь, что это слишком важное задание, чтобы давать его другим. — Я нужен вам, — последний его довод, от которого волчица не может сдержать улыбки. — Ты действительно нужен, и всегда будешь нужен. Ордену, всем нам, мне. Особенно мне. Ты стал частью нашей разношёрстный, такой странной и большой, но дружной семьи, — она почти по-матерински прикаснулась к его щеке, всматриваясь в его черные глаза. — Ты стал для меня младшим братом. И ты всегда сможешь вернуться, я всегда приму тебя, и я говорю не об Ордене даже, а о своем доме. Ты всегда будешь нужен мне. Но сейчас ты необходим в Магнолии. Ты понимаешь это? — Да, — вздыхает парень, принимая свое поражение. С Мирой бесполезно спорить, она всегда находит способ уговорить, даже если ты этого не хочешь всеми фибрами души. Девушка порывисто обнимает Конбольта, а после отстраняется. Она не хотела его отпускать, но ей это нужно, необходимо научиться жить самостоятельно, а не цепляясь за других. Ради Лаксуса. А Ромео будет в безопасности в Магнолии, подальше от войны. Мальчик вырос и ему пора самостоятельно начать прокладывать свой путь. — Послезавтра начинается твой курс подготовки, а через три месяца ты отправишься в путь. Тебя научат слежке, собирать информацию, взлому, обращаться с оружием и веществами, использовать технику, и многому другому. — Я понял, — Ромео чуть улыбнулся, хоть и грустно. — Пора собирать вещи? — Лучше ложись пораньше спать, — Штраус-Дреяр потрепала его по плечу и направилась к выходу. — Мира, — девушка обернулась на голос, Конбольт отвернулся, чуть покраснев. — Спасибо за твои слова. Я… никогда не забуду о них. Волчица резко вернулась и снова обняла парня, она стала слишком сентиментальной в последнее время. Пожелав спокойной ночи, Мира вышла из комнаты, оставив парня собираться с мыслями. Или смириться со своим положением.***
В подвале сыро и холодно, и даже оборотни бы вздрогнули от такого сквозняка, что гуляет по каменным коридорам, игриво заглядывая в камеры с пленниками. Два месяца. Два месяца они сидели в цепях, получая кровь лишь для того, чтобы сохранить свою жизнеспособность. И теперь их час настал. Штраус-Дреяр медленно спускается вниз по каменной лестнице, но даже не вздрагивает от сквозняка, что пронизывает до самых костей. Она не обращает на него внимание, ведь ее взгляд направлен исключительно на шесть человек, что сидят в кандалах и ждут своей участи уже очень давно. Иван встаёт за спиной волчицы, морщится от холода, плотнее запахиваясь в ветровку. Он решил сопроводить девушку, и больше никто не должен будет видеть то, что сегодня случится с пленниками в этом подвале. Вампирами, что забрали у Ивана сына, у Миры мужа, а у ещё не родившегося ребенка — отца. Но теперь последователи Братства пожалеют, что не решились, что не успели сами себя прикончить. И плевать, что пытать и убивать людей, закованных в цепях и неспособных ответить — не благородно. По-настоящему неблагородно было закладывать взрывчатку в дома мирных жителей и убивать сотни людей, не все из которых даже отдаленно бы являлись частью Серого Ордена. Так что совесть не будет мучить ни Миру, ни Ивана. Зато наступит долгожданное спокойствие в душе, чувство отмщения всегда придает уверенности. Штраус-Дреяр подходит к первой камере, вампир поднимает голову, смотрит на нее пустыми глазами. И улыбается, также, как когда его уводили в клетку после взрыва штаба. Ведь именно он заложил последнюю бомбу, что забрала у волчицы все. Мира тоже ему улыбается, но настолько угрожающе, что кажется даже противоестественным. Ее глаза сверкают ярко-голубым огнями, насыщенный цвет, настолько притягательный, что пленник не сразу замечает, что девушка уже открыла решетку и зашла внутрь. Иван закрыл за ней проход. Игра началась.***
Который день Эльзы уже не задаётся, что она уже серьезно начинает задумываться, что одно из проклятий, что сыплет на нее Полюшка день ото дня, все же пришло в действие. Ее приступы стали ещё чаще, раза четыре в неделю, из-за чего скрывать свои слабость и боль от подчинённых стало совсем тяжело. И Скарлет совсем перестала спать. Ее кошмары и страхи не даёт ей покоя, так что если уж она и спит, то в комнате Эрика или в медблоке Полюшки, пока старуха перебирает свои травы и материалы, великодушно разрешая прилечь вампирше на кушетку неподалеку. Что удивительно, ведьма ни разу не поднимала эту тему, даже не иронизировала или не оскорбляла, за что алая была ей благодарна. С Эриком приходилось объясняться, что девушка не хотела делать ни при каких обстоятельствах. О Джераре она старалась не думать. Правда старалась, но у нее не получалось. Где-то на задворках своего больного сознания Эльза надеялась, что когда она вернётся в Магнолию, они начнут все с начала, о том, что девушка умирала — она предпочитала забыть. Но теперь все ее надежды были уничтожены, сожжены и развеяны по ветру. И от этого ей становилось больно. Ей хотелось бы не думать, кто с ним, но она думала. Каждый день. Каждую минуту. И это было невыносимо. Его объятья, его поцелуи, вся его любовь перестала принадлежать только ей. Но Эльза навсегда сохранит в памяти все сокровенные моменты, все проявления их чувств. Они станут ее секретом, ее тайной, слишком личной и приносящей боль. Но такой необходимой. Когда же в ее мысли врывались воспоминания о Лаксусе, в ее душе поселились грусть и чувство вины, которые медленно уничтожали Эльзу по кусочкам. Но вместе с ними приходила и злость. И именно она не давала Скарлет сломаться. Вампирша дала Дреяру несколько обещаний, включая убийство Бикслоу, которое должно быть «эпичным». Что ж, в таком случае Эльза устроит шоу. Но для начала нужно расправиться с ублюдком Имбером, который уже у нее в печенках сидит. И того, в ее кошмарах она либо умирает от боли в груди, либо ей снится мертвый Лаксус, либо Джерар, что женится на какой-то неприятной особе, и это если опустить то, что ей так же, как и всю жизнь, иногда снится горящий амбар с детьми оборотней и стариками внутри, которые погибли из-за Скарлет. А потом Милли удивляется, а почему это Эльза избегает сон всеми силами, с трудом заставляя себя спать хотя бы одну ночь в пару месяцев. Действительно, почему. Алая идёт в свою комнату уже поздно ночью, листая отчёт. Дела на территории боевых действий идут не очень, особенно после событий два месяца назад, когда многие из Ордена погибли, так что завтра Эльза уедет на границу с Айсбергом, на поле боя. И из-за этого ей просто необходимо поспать, чтобы набраться сил. У кого сегодня попробовать уснуть? Эрик или Полюшка? А может попросить Милли? Хотя, после прошлого раза, когда Скарлет, ведомая очередным кошмаром, полным боли, схватилась за катану и чуть не продырявила бедную Миллианну, вряд-ли девушка согласится. Алая останавливается у своей двери и замирает, всматриваясь сквозь стену в свою комнату. А после тихо вздыхает, набираясь моральных сил, и входит в помещение, закрывая за собой дверь. Мира оборачивается, стоя у окна. Вампирша лишь пару секунд смотрит на ночную гостью, подавляет желание узнать, почему от той пахнет кровью, и проходит к своему холодильнику, лишь кивая подруге. Заученным движением Эльза достает из холодильника пакет с кровью брата и подкатывает капельницу к креслу, в которое тут же садится. Пока вампирша устанавливает иглу, Штраус-Дреяр тихонько усаживается напротив, в соседнее кресло, наблюдая за махинациями Скарлет. Мира не спешит начать разговор, а алая не хочет ее подгонять, боясь спугнуть момент. Они нормально не разговаривали уже очень давно, и если волчица сегодня пришла к Скарлет, значит она готова, но нужно лишь дать ей возможность собраться с мыслями. Кровь Эрика медленно начинает поступать в вену вампирши, отчего она блаженно выдыхает, расслабляясь, наслаждаясь тем, как ее тело покидает боль, хоть и совсем на короткое время. Вампирша поворачивается к Мире и встречается с ней взглядом, закрывает на секунду глаза, делая их фиалковыми, убирая красные огни, и вновь открывает. Штраус-Дреяр чуть хмурится. — Я отсылаю Ромео в Магнолию, — начинает отдаленно волчица, Эльза фыркает. — Давно пора. А то сообщения уже совсем почти не доставляются до нас. — Я не хочу это делать. — Это заметно. — Но это правильное решение, — Штраус-Дреяр чуть хмурится, нагибается чуть ближе к Скарлет. — Это же правильное решение? — Ты мне скажи, — ухмыляется вампирша, на что волчица фыркает. — Это правильное решение, — кивает Мира и откидывается на спинку кресла, складывая руки в замок, и замолкает на какое-то время. Скарлет тоже молчит, прикрыв глаза, чувствуя усталость во всем теле, которая постепенно исчезает, пока кровь медленно вливается в вены. Когда молчание уже начинает раздражать вампиршу, она чуть приоткрывает глаза и заговаривает. — Ты решила, что делать с теми подрывателями? Они все ещё в подвале в цепях. Мира поворачивается к вампирше, чуть улыбается. — Мы с Иваном уже покончили с ними, пару часов назад. Больше не придется их терпеть. Подробности жестокой собственноручной расправы Мира решила опустить. Скарлет приподнимает бровь. — С Иваном? — Да, мы пришли к некоторому согласию. Алая чуть ухмыляется, расслабляясь. — Хорошо. Вам давно пора было поговорить. — Как и нам с тобой, — вздыхает Мира, а потом пододвигается ближе и берет руку вампирши в свои ладони. — Я хочу, чтобы ты знала, что я рада, что именно ты была с ним в его последние минуты. Эльза морщится от нахлынувших воспоминаний. Теснота, темнота, умирающий Лаксус и кровь повсюду. Запах гниения, окоченевшее тело. Скарлет встряхивает головой, прогоняя наваждение. — Мы терпеть друг друга не могли. Это всем известно. — Потому, что были чем-то похожи. Чёрствые, не привыкшие к вниманию и заботе, острые на язык. Влюбившиеся в оборотней, кстати. — Спасибо за последнее свое дополнение, — хмурится вампирша. — Ты так свободно об этом говоришь. Что-то случилось? — Просто… Я отпустила его, — Штраус-Дреяр чуть отстраняется, закрывает глаза, сдерживая слезы, и тогда уже Эльза берет ее за руку. — Мне все ещё больно, и будет больно всегда, потому что я любила его. Я люблю его. Я хотела прожить с ним долгую и счастливую жизнь, мы планировали, когда это все закончится, отстроить клуб в Магнолии, а после уехать в свадебное путешествие. Но не получилось. Скарлет крепче сжимает руку волчицы, Мира улыбается ей, а второй рукой докасается до своего живота. — Но Лаксус как всегда имеет запасной план. Я до сих пор не верю, что беременна, что мы успели… И ещё больнее от того, что он не узнал об этом. — Он знает, не сомневаюсь. И он рядом. Мира благодарно улыбнулась. Они сидели какое-то время в тишине, каждая была погружена в свои мысли, но дискомфорта не чувствовалось. Им не нужно говорить, чтобы понимать друг друга. Они слишком давно знакомы, слишком близки, им достаточно быть рядом, на этом и строится их взаимная поддержка. — Мне жаль… — вампирша хмурится, облизывает губы. Она ненавидит просить прощения. Но что-то внутри заставляет ее говорить. Возможно, это полуживая совесть, которую Скарлет периодически закапывает заживо. — Мне жаль, что я не смогла ему помочь, что моя кровь не способна спасти. Если бы… — Эльза, мы обе знаем, что даже с кровью вампира он не продержался бы ещё три часа. А так… рядом оказался не чужой человек, а друг, что был с ним до конца. — Ты должна была простится с ним, не я, — тихо сказала алая, Мира грустно кивнула. — Должна была. Но у судьбы было другое мнение. Кто мы такие, чтобы спорить с духами? Тем более, даже Полюшка им не перечит, нам тем более не следует. — Духи — лицемерные ублюдки, — хмыкает Скарлет, волчица в ужасе распахивает глаза и закрывает рот смеющейся вампирше. — Эльза! Не говори так, вдруг тебя ещё проклянут. Алая хочет сказать, что ещё сильнее ухудшить ее положение невозможно, но сдерживается. Она вообще старается не говорить о своем состоянии при Мире, тем более, когда она беременна, являясь сплошным оголенным нервом. Вампирша смотрит на часы, поздняя ночь, а беременная уже должна видеть десятый сон. Эльза поднимается и хитро улыбается Мире, у нее появилась идея. — Пора уже спать, — говорит алая, волчица недовольно хмурится. Штраус-Дреяр знает, что Скарлет завтра уезжает на долгий срок, а они только снова начали разговаривать. — Но, если ты хочешь, можешь поспать сегодня со мной. Тебе так будет поспокойней. О том, что для вампирши это принесет даже больше плюсов, она умалчивает. О ее бессоннице Мира знает, но не догадывается, насколько все серьезно. Волчица лучезарно улыбается и кивает, встаёт и обнимает Скарлет, тихо ее благодаря. Алая обнимает ее в ответ, а сама прикидывает, что когда уедет, нужно будет оставить Миллианну оберегать Штраус-Дреяр, ведь Ромео тоже вскоре покинет волчицу. Столько забот, столько дел. И так мало времени. Ведь через десять месяцев Эльза должна быть в Магнолии, чтобы не случилось, чтобы не встало у нее на пути. Она обещала, и хоть ей пришлось слегка задержаться, Скарлет будет в городе. Она знает это.***
Альберона сидит на кушетке, смотря в одну точку, а слезы беззвучным поток бегут по ее щекам. Последний месяц она каждую неделю приходит в медблок к Полюшке и думает, размышляет. Ненавидит себя. Запах лекарств и трав каким-то немыслимым образом действует успокаивающе, а молчаливое присутствие Полюшки не даёт шатенке захлебнуться в чувстве одиночества вперемешку с отчаянием. Кана также продолжает веселиться на людях и чрезмерно пить, а также шутить и спать с Баккусом. Но каждый раз приходит такой момент, что ей нужно забиться в угол и пореветь. Она не такая сильная, как Мира и Эльза, Альберона не может прятать свою боль постоянно. А страдать в одиночестве невыносимо, поэтому компания недовольной старой, но молчаливой ведьмы приходит на помощь. Полюшка как обычно ночью перебирает травы, стараясь не обращать внимание на убивающуюся девчонку, но очередной ее громкий всхлип становится последней каплей, и старуха резко поворачивается к шатенке. — Из-за чего ты ноешь постоянно? И почему именно здесь, а не в любой другой комнате подальше? Почему вас всех так и тянет сюда? — ворчит ведьма на опешившую Альберону. Девушка смотрит на нее широко раскрытыми карими глазами, даже не зная, что сказать. Но ей и не нужно, Полюшка сама продолжает свой выпад. — Страдаешь из-за того, что даже со своим даром предвидения смерти не смогла спасти этого охотника? Смирись уже. Кана резко вскакивает с кушетки, вытирая слезы, в ее глазах злость смешивается с негодованием и обидой, создавая гремучую смесь. — Да, я не смогла это предвидеть. Опять. Я не смогла спасти отца, не смогла спасти друга, какой тогда вообще смысл в наших силах, если мы бесполезны? — Альберона подходит ближе к старухе, размахивая руками, выплескивая свои эмоции, говорит громко, с отчаянием в голосе. — Ведьм так страшатся, уважают. А мы — ничто. Просто кучка самовлюблённых дур и дураков, которые считают себя вершителями судеб, когда по факту не способны спасти даже дорогих людей. Тогда для чего нам наши силы? Для чего?! Грудная клетка Каны вздымается, дыхание тяжёлое, она замирает напротив старухи, смотрит на нее с какой-то мольбой, хочет знать ответы на свои вопросы, хочет успокоить свое кровоточащее сердце. Полюшка поднимается со своего стула, смотрит на шатенку непроницаемым взглядом, а после отходит и ставит другой стул рядом со своим, садится обратно, кивая на Кану. — Сядь. Не совет, скорее приказ, команда нашкодившей собаке. Но Альберона повинуется, смиренно садится на стул рядом с ведьмой. Она устала. Все устали. Никто не был готов, что кто-то из их компании погибнет. А Кана не была готова к тому, что ее силы снова ее подведут. Как и четыре года назад с Гилдартсом. Полюшка протягивает шатенке свёрток трав, которой девушка тут же доверчиво берет. Непонимающе смотрит на старуху, но та уже вновь раскладывает травы, как ни в чем не бывало, как и пару минут назад до этого разговора. — Перебирай. Командует ведьма, Кана несколько секунд сидит недвижимая, а после начинает аккуратно распутывать верёвочку, что сдерживает зелень. Медленно распределяет травы по кучкам, веточку к веточке, один сорт в одну кучку, другой в другую. Полюшка работает быстрее. Отточенными, быстрыми движениями она распределяет все по своим местам. Кана уже начинает забываться от своих проблем, занятая работой руками, как слышит голос старухи, неожиданно тихий, но все такой же недовольный. — Когда-то давно, когда меня только начали постоянно одолевать голоса духов, когда я была ещё молода, с огромными амбициями и с несоизмеримой глупостью, чем грешны все молодые ведьмы и колдуны, я, потерпев очередную неудачу, загоняемая голосами в пучину сумасшествия, обратилась к своей наставнице. Чтобы ты понимала, я никогда и ничего у нее не спрашивала, считая себя больно умной и сильной, — Полюшка тихо хмыкнула, Кана завороженно слушала, не переставая перебирать травы. — Я сказала, мол, подскажи, в чем смысл нашей силы, если мы всего лишь видим и слышим о проблеме, но не можем ее предотвратить? Почему я должна слышать крики и мольбы этих неупокоенных душ, но не имею права донести их волю без их разрешения? Наставница впервые тогда мне улыбнулась, так по-доброму. Она обычно осуждала мое рвение все знать и все уметь, но тогда выглядела какой-то умиротворенной, спокойной, но в тоже время величественной. Она сказала мне, что мы не способны что-то изменить без ведома духов, но в тоже время несём их волю, если они того пожелают. Мы одновременно ничтожные существа, но одно наше слово может изменить судьбу всего материка. И эти силы могут быть как даром, так и проклятьем. — Я не понимаю… — Я тоже тогда не поняла, подумала, что старуха сходит с ума. А через два дня она умерла от нападения охотника. Я поняла лишь спустя много лет, что хоть после нас и может остаться лишь пепел от костра сгоревших судеб. Но мы те, кто развеет этот пепел по ветру. Альберона вздрогнула, посмотрела на Полюшку, но та продолжала перебирать травы, не на секунду не сбиваясь. Девушка сглотнула комок в горле. — Какой дар был у вашей наставницы? — Она видела будущее, всех, кто ее окружал. И свое тоже, — по спине Альбероны пробежал холодок. — То-есть она… — Да. Она знала когда, где и как закончится ее жизнь. Но не стала что-то менять, — Полюшка повернулась в шатенке, смотря на нее, но в тоже время сквозь. — Наши с тобой дары похожи. Мы не вершители судеб, а сторонние наблюдатели. Я говорю то, что слышу от духов. Ты видишь то, что хотят духи. Мы не можем изменить судьбу. И мы не можем спасти тех, кому предписано умереть. Ты не могла помочь ни охотнику, ни отцу, ведь им изначально было предписано умереть. Мне понадобились десятилетия, чтобы принять это. И только тогда мой дар раскрылся полностью. Тебе ещё лишь только предстоит этому научиться. Кана сидела возле старухи недвижимая, пока та продолжала перебирать травы. — Полюшка… А вы знаете, чем это все закончится? Война… — Я слышу лишь то, что хотят духи. И говорю лишь то, что они хотят. И как правило, говорю я куда меньше, чем слышу, — старуха зыркнула на девушку. — А теперь продолжай работать, трава сама не переберется. Кана тут же подчинилась. И чем дольше она этим занималась, тем сильнее приходила в норму. Ее терзания начинали заглушаться. — Это действительно успокаивает. — Этому меня тоже научила наставница. Хоть чему-то полезному. Полюшка незаметно для Альбероны грустно улыбнулась. Знай она в молодости, что этот навык с перебиранием будет не раз успокаивать ее, когда она будет в шаге от самоубийства от постоянных голосов в голове, поблагодарила бы наставницу. И ещё за многое другое. Но тогда Полюшка была молода, с огромными амбициями и с несоизмеримой глупостью. Она не успела сказать наставнице многое. Наставнице — своей матери.***
Шесть месяцев назад Ромео наблюдал за домом уже третий день. Он был уверен в том, что это нужное место. Старое шестиэтажное здание, квартира на последнем этаже, самая крайняя слева, окна с выходом на игровую площадку. Именно там доверенное лицо Полюшки встречалось с Минервой. Конбольту даже пришлось встретиться с этой вампиршей, чтобы убедиться в достоверности информации, а эта встреча была весьма неприятной. Но в той квартире никто не жил, хоть на шестом этаже и бывал большой поток людей, там сдавались квартиры посуточно, но нужная квартира оставалась без внимания. Может, Полюшка дала Ромео неправильные данные, а Минерва искусно решила ей подыграть? Конбольт не хочет во второй раз видеть эту вампиршу и что-то у нее узнавать. Волк с трудом попал в Фиор, ещё труднее было проникнуть в Магнолию, но теперь он здесь. А сдвинуться с мертвой точки так и не удалось. У него есть обязанности в добычи информации для Ордена, ещё и Эльза попросила его о просьбе, наблюдать за какой-то девчонкой, мало ему забот. Но пока Ромео не наладит контакт с доверенным лицом, он не сможет приступить. Ему даже жить негде, честно говоря, ему должны были предоставить квартиру или дом. И тут он вновь возвращается к тому, с чего начал — нет доверенного лица. Конбольт услышал шаги непозволительно поздно, но достаточно, чтобы успеть достать пистолет и направить его на человека, что встал прямо у него за спиной. Женщина мило улыбнулась, остальную часть лица не было видно из-за капюшона куртки, подняла руки вверх, но это скорее был шуточный жест. — И почему же молодой оборотень вертится и крутится здесь уже какой день, м? Ромео втянул воздух носом, удовлетворённо кивая. Запах… Как ему и говорила Полюшка. Но удостовериться нужно. — На грани с ночью — это закат или восход? Женщина вздрагивает и выходит вперёд, опуская руки. Свет недалеко стоящего фонаря освещает ее лицо. — Ты от Полюшки? — Да, — Ромео кивает со всей серьезностью, убирает пистолет. — Но скоро здесь будет весь Орден. — Давно пора, а то мне уже надоело скрываться самой и прятать свою семью от этих вампиров Орландо, — женщина снимает капюшон и белые длинные волосы тут же спадают ей на плечи, запах ведьмы становится более отчетливым. Ее глаза блестят озорством. — Шаготта Марвел, но ты можешь называть меня просто Шаготта. Я рада знакомству. — Ромео Конбольт, — он пожимает ее протянутую руку. Женщина кивает в сторону шестиэтажки. — Пройдем наверх. Квартира под защитным куполом, нас там никто не услышит, расскажешь, как дела у Полюшки. Будешь там жить, пока Орден не прибудет в Магнолию. Это же будет совсем скоро? Парень ухмыльнулся, его глаза блеснули в ночи серебром. Это и было ответом.