Your little brother never tells you but he loves you so Твой младший брат никогда не говорит тебе об этом, но он очень любит тебя You're only happy when your sorry head is filled with dope Ты счастлив лишь в те мгновения, когда находишься «под кайфом», Colors — Halsey
Защиту перенесли на конец февраля. Мне было очень неуютно из-за этого, ведь в этом месяце у меня всемирные соревнования. Но до этого мне надо ждать нормативы в старшую группу, наверное, поэтому Дмитрий снял меня со всех уроков физкультуры в этом учебном году. Этот урок стоял у меня постоянно первым, потому в пять утра я должна добираться бегом к катку, после чего откатывать три часа без перерыва. Я стала оставлять учебники и тетради в школе, чтобы быстрее передвигаться. Солнце ещё не встало, а будильник уже разрывает мою комнату. Я быстро нажимаю на кнопку, чтобы не разбудить брата, стенки уж больно тонкие. Тру глаза и гляжу на время. Как раз самое время вставать. Легла спать около часу ночи, опять читала билеты по химии. Она сегодня у меня вторым уроком, главное не опоздать. Натягиваю чёрные лосины и серую олимпийку. Как всегда быстро пишу записку брату и оставляю завтрак в микроволновке. Каток находится в Манхэттене, поэтому я и встаю в четыре часа утра, чтобы добежать до него. Натощак довольно сложно что-либо делать, но я уже привыкла. От белка было довольно сложно отказаться, да я и до сих пор не полностью отказалась, ведь Дмитрий насильно заставляет есть его, ибо растущий организм и всё такое. Но весь белок выходит с очередной порцией рвоты, которая становится неконтролируемой после каждого приёма белковой пищи. В наушниках играет любимый трек, под который я хочу поставить катание для всемирных соревнований. Мне нравится бегать с утра, даже несмотря на то, что Нью-Йорк — город, который никогда не спит. В четыре часа утра на улице уже полно машин, и простых спортсменов. Я не любительница осени, мне по душе зима. Скорее всего из-за того, что я постоянно провожу время на холодной ледовой арене, и эта атмосфера в меня уже въелась. Мне не нравился Нью-Йорк тем, что у него слишком изменчивый климат: сегодня может валить снег, а завтра он растает, и будет плюс восемнадцать. К примеру, в этот день было довольно прохладно, несмотря на то, что на улице всего шестое сентября. Даже пар изо рта выходил клубами. Туже затянув хвост, я дернула ручку двери, которая оказалась закрыта. Взглянув на часы, я вздохнула, всего без десяти пять. За стеклом появился пожилой мужчина, который открыл вход и выглянул на улицу. — Каток открывается в пять, — бормочет он, а я улыбаюсь. — Но ведь уже почти пять, — я довольно хорошо располагаю к себе людей, поэтому сторож вздыхает и пропускает меня вперёд. Я двигаюсь в женскую раздевалку, где надеваю тонкую короткую юбку, такие как носят балерины на тренировках, и шнурую коньки. С двенадцати размер моей ноги не поменялся, поэтому я продолжаю катать в последнем подарке отца. Лёд уже почищен и блестит под тусклым освещением. Натянув гетры под колени, я выехала на лёд, слегка растирая ляжки. Каждую тренировку я начинала самостоятельно, с простых десяти кругов по арене, в ожидании Дмитрия. Скольжение лезвия по льду раздается в зале эхом, которое слышно даже через наушники. Я сразу замечаю, как в зале появляются незнакомцы. Здесь я видела в такое время фигуристов старшей и средней группы, но этих двоих впервые. Женщина блондинка и, скорее всего, её дочь. Младшая кинула на трибунах сумку и выехала на лёд. Я остановилась и наблюдала за старшей. В проходе появился Дмитрий, который тут же подъехал ко мне. Он обернулся за моим взглядом и нахмурился. Девушка была моей ровесницей, но каталась намного хуже. Даже обыкновенный поворот в ласточке у неё получался паршиво. — Разогрелась? — спрашивает тренер и я киваю. — Давай поскорее, тебе ещё в школу. Начнем с бега в бильман, — я быстро выезжаю ближе к центру и жду его команды. — Три, раз, два, — он всегда считает наоборот, потому что я понимаю только так. Именно с такой командой я разбегаюсь быстрее. — Бильман! — захватываю ногу и вытягиваю её за лезвие конька в шпагат. — Восемь оборотов! — вчера ещё было только шесть. Переношу вес и выполняю вместо восьми девять. — Молодец! — в глазах плывёт, и я не могу ни на чём сфокусироваться. Девушка падает, и её мать называет её бездарной. В памяти всплывает один из лучших кубков в младшей категории, и точно такой же возглас моей матери. Женщина что-то говорит дочери и указывает на меня. — Изабелль! — я оборачиваюсь и вижу Дмитрия, который показывает на время. — Отрабатывай тройной аксель, у тебя он не очень получается, а до защиты мастера спорта совсем ничего, если не защитишься, то не попадешь на всемирные соревнования, — больше всего я не люблю в Дмитрии, так это его прямолинейность. Он всегда делает из себя злого, когда я не следую правилам, но, как только тренировка заканчивается, тренер становится ангелом во плоти. Еду ровно, подпрыгиваю, от бедра делаю первый аксель, следом второй, при этом пытаюсь держать точку, чтобы не потерять равновесие. Но я ничего не ела с утра, поэтому перед глазами вновь плывёт, и захват точки теряется. Не довертев третий аксель, я падаю на лёд. Сразу вся моя форма становится мокрой, а вокруг образуется лужа. Дмитрий быстро подъезжает и пытается мне помочь. — Ты в порядке? — он приподнимает мне голову, после чего дергает за руку, чтобы я встала на ноги. Я киваю и держусь за ушибленную скулу и руку. — Как ты умудрилась порезаться? — тренер вздыхает и везёт меня за собой к трибунам. Дмитрий усаживает меня на одно из кресел, а сам куда-то удаляется. Теперь я чувствую взгляд на себе, ведь сижу практически рядом с той женщиной. Она смотрит на меня, а я поджимаю губы и вытираю тонким рукавом купальника кровь с лица. Незнакомка не сводит с меня глаз, а в памяти опять всплывает, как на меня смотрела также собственная мать. Дмитрий опускается рядом и прикладывает к лицу вату с перекисью. Кожу неприятно жжёт, и я слегка шикаю. — Ты влюбилась что-ли? — я вылупляю на него глаза, мол, ты совсем с ума сошел, и он заливается смехом. — Изи, у тебя были проблемы с акселями, но чтобы такие. Это точно ты была на Олимпийских? — Видишь вот эту женщину? — тихонько говорю ему на ухо, и Дмитрий смотрит на незнакомку, которая тут же отворачивается. — Она мне кое-кого напоминает, только не могу понять кого. Дмитрий кивает и с минуту другую молчит, после чего поднимается с места и идёт к женщине. Бесстрашный мужик. Он ведет разговор недолго, после чего показывает мне на лёд. Я оставляю вату на кресле и вновь выезжаю на арену. Мужчина продолжает вести разговор, пока я медленно раскатываюсь. Дочь той самой женщины подъезжает ко мне, и я ошарашено на неё смотрю. У неё точно такая же родинка на щеке, как у моего папы. Я выше её и худее, она блондинка, я брюнетка, у меня темно-зелёные глаза, у неё — голубые. Такой я помню Кортни. — Я Кортни, — она протягивает руку, а я вновь гляжу в сторону Дмитрия. Я не буду знакомиться с собственной сестрой. Я выезжаю с арены, попутно расшнуровывая коньки. Дмитрий проводит меня взглядом, после чего поспешно прощается с женщиной и бежит за мной. Я никогда не прерываю тренировки просто так, но сегодня было не просто так. Я не успеваю выйти из зала, как тренер хватает меня за руку, тем самым разворачивая к себе лицом. — Изабелла! — шипит. Я практически никогда не видела Дмитрия таким. Он зол, челюсти крепко сжаты, а глаза горят недобрым огнем. — Какого чёрта ты творишь? — Если ты не знал, то сейчас в этом помещении находится моя мать и сестра, которые бросили меня, — предпоследнее слово я рычу, и злость сходит с лица Дмитрия. — Прости, мне пора на химию. Кинув коньки в сумку, я дернула руку из хватки мужчины и выбежала в коридор. Моё сердце выбивало рёбра, пытаясь выпрыгнуть наружу. Под глазом назревал синяк, а рука неприятно тянула. Но всё это, по сравнению с тем, что спустя пять лет моя мать и сестра приехали в Нью-Йорк — сущие пустяки. Мало того, Кортни тоже в фигурном катании. Выставив руку вперед, я тормознула последний школьный автобус, после чего уселась в него. В отражении телефона я увидела, что кровоточащая ранка взялась корочкой, а вокруг образовался фиолетовый синяк. Оставалось десять минут перемены, и мне повезло, что в автобусе не было народу, поэтому меня сразу довезли до Мидтаунской школы. Пряди из хвоста начали спадать на глаза, а я всё также была в форме для тренировок. Поставив, а точнее, засунув сумку в шкафчик, я поспешила в женскую раздевалку для того, чтобы переодеться в джинсы. Я довольно быстро сменила одежду, и вышла из раздевалки, столкнувшись лбом с каким-то парнем. — Оу, черт, прости, — быстро протараторил он, и взглянул на мою щеку. — Я не хотел! Давай проведу в медпункт, — парень быстро хватает мою сумку, пытаясь избежать гневной тирады от меня. — Я пришла с фингалом, Питер, — он оборачивается на своё имя. Паркер явно очень забывчивый, ведь напрягается, чтобы вспомнить моё имя. — Изабелль, — я протягиваю ему руку, соперников нужно знать в лицо, и лучше иметь союзников в этом учебном заведении. Парень несмело пожимает мою руку, а я слегка улыбаюсь. Он долго разглядывает меня, пытаясь что-то сказать, я только шире улыбаюсь, поправляя на плече вторую сумку, которую забрала из раздевалки. Питер продолжает держать мою руку, и на нас устремляются косые взгляды. — Химия, — говорю я, взглянув на время. — Потом поболтаем, соперничек, — быстро запихиваю сумку в шкафчик, где было критически мало места, и бегу в крайний кабинет первого этажа. Что учила, что не учила те билеты. Десять непонятных формул, десять непонятных уравнений и реакций. Да ещё и такой контроль — учитель ходит по классу и заглядывает под парты, чтобы ученики не списывали. Лучше бы я пошла работать официанткой без образования, чем так. Я сижу за квадратным столом вместе с двумя девушками и двумя парнями. Первые две сразу отказались писать самостоятельную, сдав листочки, они сидели в интернете, что-то бурно обсуждая. Одним из парней был тот, что пытался познакомится со мной моим первым учебным днём. Флэш, кажется, очень быстро что-то писал, периодически пересчитывая на огрызке листка результаты. Второй парень был другом Питера. Я не знала, как его зовут, но он вроде тоже был умным. Надо было всё-таки начать всем рассказывать, что я олимпийская чемпионка в юношеской подгруппе, и от меня бы отстали с этими формулами, задачами, и ненужной писаниной. Ведь целых два года я нагоняла самостоятельно, без репетиторов, при этом ещё и помогала брату с уроками. Посмотрев себе за плечо, я поняла, что абсолютно все, кроме двух девочек, пишут этот сраный тест. Я написала всего две формулы и одну реакцию, и то, только благодаря тому, что это проходят в девятом классе, и я делала это с Бэном. — Мисс Олсен, вы готовы сдавать? — преподаватель просто дьявол во плоти. Он подходит ко мне, а я нервно моргаю. Его глаза цепляются за мой листок и на лице появляется кривая усмешка. — Всемирная слава не делает вас умной, ведь так, Изабелла? Его слова звучат настолько тихо, что слышу их, наверное, только я. Преподаватель отходит от меня и движется к своему столу. Когда я поднимаю глаза, я вижу, как на меня вылупился друг того самого Паркера, что просто выводит меня из себя. Сложив вещи в стопку, я со звуком сдаю листки и покидаю кабинет. Не для меня создано общество. Я не люблю общаться, поддерживать разговор, смеяться. Сверстники меня не понимают, а из старших со мной, как со здравомыслящим человеком, может поговорить только Дмитрий, с которым я умудрилась поссориться. Я не плачу ему денег, мне просто повезло, что он видит во мне победительницу и талант, который появляется раз в столетие. Мне не нравится смотреть на красивых накачанных парней, что однажды даже казалось, что я не той ориентации. Дмитрий считает меня сильной и духом, и физически. Но как же он ошибается. Невероятно сложно ежедневно вставать в четыре часа утра, ничего не есть, а по ночам рыдать в подушку и кусать себя за плечо от боли. Я хочу быть идеальной фигуристкой, идеальным человеком, идеальной ученицей, но всё это у меня перестаёт получаться. Я еду домой в автобусе на заднем сиденье около окна, вновь слушая любимую песню. По приезду я не разогреваю себе покушать, а лишь на черновик быстро пишу домашнее задание, чтобы списать его в школе. По телевизору идет очередная серия «Очень странных дел», которую я, конечно же, смотрю. На часах восемь вечера, а Бен до сих пор не явился домой. Набираю номер брата и наслаждаюсь ужасно длинными гудками. «Аппарат вне зоны действия сети», — гласит мне женский голос, и я повторно набираю. И ещё. И ещё. Я жду его до поздней ночи, и постоянно звоню. Губы и руки дрожат, от нервов начинает тошнить. Когда в очередной раз я услышала отказ мобильной связи, меня вырвало водой, которую я с утра в себя залила. Так бы и сидела на прохладном полу ванной, если бы в дверь не начали стучать. Подорвавшись с места, я быстро раскрыла дверь. На коврике в коридоре сидел мой брат и держал в руках записку. От него ужасно воняло спиртным, а на лице была дурацкая улыбка во все тридцать два. Штаны разодраны, на коленях кровь. Руки в грязи. Тяжело вздохнув, я взяла его за капюшон ветровки, с помощью которого и затянула Бэна в квартиру. Он что-то неразборчиво говорил, возмущался, до тех пор пока его, как меня, не начало рвать. Я скривилась и похлопала его по спине. Чувствую, этот ковер мне придётся выкинуть. Быстро нашла ему ведро, куда он и блевал, пока я читала записку. «Ему стоит надевать ошейник на шею. Скажите спасибо, что у меня супер-крутой костюм и я быстро нашел, где живет этот малолетний пьяница. Советую следить за ним тщательнее. Человек-паук.» Звуки со стороны гостиной прекратились, а когда я обернулась, обнаружила спящего брата, который лежал в обнимку с ведром. Тебе же ещё даже пятнадцати нет, дурачок. Аккуратно сняла с него обувь и ветровку, которые тут же отправила в стирку. Свернула ковёр и вытерла брызги рвоты с пола. Каким бы брезгливым человеком я не была, он мой брат, а я не только его сестра, но и опекун. Именно благодаря Бэну я жива, и я не в депрессии. Понаблюдав за парнишкой с двадцать минут, я поняла, что интоксикация прошла успешно, и теперь я смогу пойти выбросить этот до жути воняющий ковер. Ночью на улице ещё холоднее, чем с утра. Мусорные баки находились за домом, поэтому я ускорилась, ведь на мне была пижамная майка и штаны. Уже когда тяжелая ткань была опущена в мусорку, мне на телефон поступил звонок. — Защита работы через неделю, — говорит незнакомый голос, и я оборачиваюсь. — Кто это? — спрашиваю, и начинаю идти вдоль дома. — Прости, это Питер, — он опять заикается. — А ты время видел, Питер? — не понятно откуда взялся этот гнев. Не понятно, почему я его не контролирую. — Ты только что вышла из дома, я и подумал, — он не договаривает. — Я луначу, ты потревожил, — отключаюсь и сжимаю руки в кулак. Кусаю себя за нижнюю губу, пытаясь сдержаться, чтобы зубы не вцепились в плечо.***
Следующая пятница началась с того, что Дмитрий меня чуть не прикончил. В этот же день у меня защита моей работы по истории, которая даст мне проходной бал на стипендию в MIT. Но выглядела я просто ужасно, как и чувствовала, впрочем. — Ты должна есть белок! — тысячный раз говорит тренер. — Ты, дорогая, не подскажешь мне, как ты будешь проходить обследование на всемирные? Я буду лично пихать его в тебя, а увижу, что пальцы в рот тянешь, руки за спиной свяжу. Живо на лёд! Опустив глаза, я выехала на ледяную арену. Сегодня мы второй раз проходили постановку для защиты мастера спорта по фигурному катанию. Я уже идеально влезала в свой любимый костюм, даже не знаю, почему Дмитрий так бесится из-за моего рациона. В этот раз он не на льду, а наблюдает с трибун. Рядом с ним сидит незнакомая женщина, с которой он что-то обсуждает. Базовые вращения и прыжки у меня отработаны на пять баллов, поэтому в перерывах между ними, я просто езжу по льду, погружаясь в свои мысли. На льду появляются парные партнеры, и я сразу же отъезжаю чуть-чуть в сторону. Джеймс — один из самых заносчивых фигуристов старшей группы. Его партнерши меняются раз в месяц. Последняя, что ушла, вогнала себе в ногу лезвие конька, которое врач доставал около минуты. Теперь девушка вряд ли сможет кататься. В прошлом году он предлагал стать его партнершей за хорошую сумму, и плюс — все расходы оплачивал его отец. Но я отказалась. Со всеми девушками он спал, а меня не привлекала такая участь. — Хорошо отработала, — говорит Дмитрий, когда я вхожу на трибуны. — Удачи с научной, — хлопнув меня по плечу, он продолжил разговаривать с рыжеволосой дамой, которая осмотрела моё тело с головы до ног. Не люблю свои распущенные волосы. Они слишком густые и путающиеся, наверное, поэтому я постоянно завязываю высокий хвост. Тональным кремом я замазала синяк, который почти прошёл, а также скрыла укус на плече. Вчера ночью я вновь прокусила кожу до крови. Дмитрий не знает. Эта привычка выработалась с католической церкви, ведь какие проблемы могут быть у ребёнка, какую боль он может чувствовать? Сначала я кричала в подушку, но потом сдерживать злость стало всё сложнее, и я начала кусать себя за левое плечо, где со временем появился шрам. Я была одета в блузку с коротким рукавом и чёрные джинсы и пыталась выглядеть менее нервной. Все здесь были уверенными, ведь у кого-то богатые родители, кто-то безупречен в данном предмете. Мне посчастливилось иметь Дмитрия, который посвятил меня в русскую историю. Я проводила исследование династии Романовых. Я нашла кандидаток, которые вполне могли быть потерянной Анастасией, нашла человека, который мог спасти наследницу. Это было довольно сложно, ведь ни языка, ни самой истории России я не знаю. Защищала работу я предпоследней, и к этому времени судьи куняли. Четко, по делу, не читая со шпаргалок — я готовилась к этому последние полтора года, чтобы получить долбанную стипендию. Мне не задавали вопросов, как остальным, и я подумала, что это к лучшему. Я сажусь на место, ведь комиссия удалилась, чтобы распределить результаты. Ожидая, я решила зайти на сайт школьной газеты. И какого же было моё удивление, когда я увидела жирную красную надпись: «Изабелла Олсен — чемпионка Олимпийских игр учится с вами в классе?». В комментариях шло бурное обсуждение, этого невиданного феномена с моим именем. Даже не сразу слышу, как меня зовут. Питер, который сидел со мной на стороне через четыре места от меня, произнес моё имя раз пять, и только тогда я обернулась. Я свела брови на переносице, когда он показал надпись на телефоне. — Комиссия долго не могла прийти к единогласному решению, — говорит глава, и все конкурсанты напрягаются. — Но, декан факультета MIT, решает здесь сразу за троих, поэтому, — мужчина выдерживает мучительно длинную паузу. — Питер Паркер! Время останавливается. Я моргаю два раза и перевожу взгляд на парня, которому вручают медаль и сертификат. Я проиграла. Впервые в жизни победа достаётся не мне. Все хлопают, нас призывают не отчаиваться, и что каждый из нас найдёт себя в этом мире. Питер улыбается, а мне хочется плакать. Не дожидаясь роспуска, я покидаю кабинет. Я считаю каждый свой шаг, пока, наконец, не останавливаюсь около порога здания. Распахнутая куртка, внутрь которой забирается холодный воздух. Я стою, сцепивши зубы, пока остальные конкурсанты что-то весело обсуждают, расходясь по домам. Понятия не имею, чего я жду. Но видимо того, кого я хочу, тянет ко мне, отключив инстинкт самосохранения. — У тебя сильная работа, — говорит Паркер, останавливаясь рядом со мной. — Я не привыкла проигрывать, — обернувшись, я смотрю прямо в его глаза. В них отражается счастье и сожаление? Они такие карие, шоколадные, теплые. Даже в темноте, он выглядит слишком хорошим, слишком добрым, в этой белоснежной рубашке, что застегнута по самое горло, в этом распахнутом пиджаке. — Тебе открыты двери в любой вуз планеты, Питер, — я говорю это сквозь зубы, пытаясь вместить всю ненависть в каждое слово. — Стажировка у Старка, идеальный ученик, идеальный сын — идеал. — Что ты хочешь этим сказать? — он хмурится, и, кажется, его задевают мои слова. — А то, что мои кости каждый день будут ломаться о трубы, пока я не добьюсь своего, Паркер, — отвернувшись от него, я стираю слезу с щеки, размазывая тушь по лицу. — Мы не можем быть больше ни друзьями, ни союзниками. Удачи в MIT, — плюю я и ухожу по тёмной дороге куда-то в темноту. Не знаю, чем я думала, когда считала, что я смогу сделать всё. Самоуверенность — это хорошо, но лучше надеяться на худшее, чтобы получение лучшего было неожиданным. И какой сейчас смысл плакать? Может потому, что я обещала это папе? Папа всегда мечтал учиться в MIT, но у него никогда не было возможности. Он хотел, чтобы я получила образование, и утерла нос всем, кто не верил в меня, в том числе и матери. А теперь я иду с ничем по мосту Куинсборо и думаю, что в моей никчемной жизни нет смысла. Брат — постоянно тусуется в новой компании. Это, конечно, хорошо, но я совсем забыла те времена, когда мы вдвоём сидели и смотрели какой-то фильм, поедая попкорн. Мне нравилось обсуждать новинки музыки и танцевать в старой машине, которая осталась в Канаде. А сейчас он практически не появляется дома, и мы видимся только в школе. Я не могу с ним серьёзно поговорить, потому что любой разговор сводится на то, что я начинаю истерить и хлопать дверью, как когда-то делала мать. Я останавливаюсь. Час ночи. Каких-то три шага, и я буду за мостом, в холодной воде, там, где я буду хоть кому-то нужна. Там, где меня примут, и там, где я смогу сделать хоть что-то для себя. Я перелезаю бетонную ограду. Холодный ветер от Ист-Ривер опаляет кожу, от чего я вся покрываюсь мурашками. Шаг. То беззаботное чувство, когда ты летишь, понимая, что все твои проблемы, которые казались тебе огромным балластом в жизни, на деле обыкновенный песок, что может развеяться с ветром перемен. Ощущение пустоты и потерянности заменяется чувством горечи и греха, ведь никто не имеет права забирать жизнь у самого себя. Хотя я так не считаю. Я не видела воду, ведь всегда боялась смерти, и не могла похвастаться смелостью, чтобы смотреть ей в глаза. Когда тело медленно начало погружаться в ледяную реку, а мышцы начинали отказывать, я вспоминала те дни, когда вращения и прыжки были просто ужасными, и я то и дело падала на лёд. Вспоминаю глаза отца, когда вода начинает заливать уши и глаза, проникать в рот, а следом в лёгкие, заполняя собой всё пространство моего организма. Говорят, что после смерти у человека остаётся семь минут мозговой активности, за которое он видит все счастливые моменты своей жизни. Не знаю, начались ли у меня эти семь минут, но мне резко перехотелось находиться здесь. Я пыталась барахтаться, или мне так только казалось, пока в какой-то момент я не начала всплывать, будто меня кто-то тянет наверх. Удивительно, что без сознания человек может намного больше, чем в сознании. Ты понимаешь всё, что до тебя не доходило, когда ты стоял и наблюдал. А вообще, я как бы видела саму себя со стороны, понимая, что совершаю четвёртую крупную ошибку в своей жизни.