Путь

— Ах, Цицерону совсем нечего рассказать: Слышащий должен все сам понять! Впрочем, про себя он расскажет. Цицерон — Хранитель Матушки! Храню останочки, натираю ей косточки, приношу красивые-прекрасивые цветочки, убираю с нее жучков, делаю чистоту вокруг нее! Нельзя и пылинки оставлять Цицерону! Я читаю ей заклинания, спасая от тлена. Но иногда Цицерону очень грустно, он хочет убивать, но Матушку надолго нельзя оставлять! Матушка будет злиться на бедного Цицерона! — Откуда ты, Цицерон? — норд поправил темные волосы и посмотрел на шута.  — Цицерон из маленького городочка, даже деревушки! Он даже уже сам не помнит. Ха-ха-ха-ха!  — Понятно. Ты, наверное, где-то состоишь? Или, я даже не знаю, как это сказать…  — Да! Цицерон из Темного Братства.  — Темного Братства? Я слышал как-то, но всё, что я сейчас знаю, так это то, что раньше вы держали весь Тамриэль в страхе, а сейчас… Ваша репутация упала. — Довакин изогнул губы, вопрошающе смотря на шута.  — Уже не моя репутация. Ха-ха-ха-ха! — Цицерон расхохотался, Довакину не понравился его смех — слишком громкий, звонкий, режущий слух настолько, что хочется зажать уши.  — Почему не твоя?  — Цицерон сбежал, — шут заговорил тихо и опять его голос не понравился Довакину — слишком тихий, чуть шипящий, низкий. Довакин молча смотрел на Цицерона, ожидая продолжения.  — Цицерону не понравилось, что Астрид не уважает Матушку, не признает ее власть. Власть Мамочки… Она хотела сделать Братство обычными наемниками! А ее муж — олень! Ахахах-ха-ха-ха-ха! Поэтому Цицерон сбежал вместе с Матушкой, отвез ее в Убежище и… стал искать Слышащего.  — Тебя не ищут? Эта Матушка, наверное, очень важна для тебя…  — Цицерона не ищут. А ещё у Цицерона вопрос: почему Слышащий такой флегматик? Как будто с трупом разговариваешь… Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха. — Цицерон опять разразился смехом, затрясся, заулыбался, глаза его горели, и это совсем не зависело от освещения. Довакина такое сравнение не задело, он просто смотрел на Цицерона, оценивая ситуацию и его самого.  — Может быть, ты хочешь перекусить? — Слышащий хотел как-то отвлечь Цицерона, и заодно переварить информацию. В конце концов, не каждый день такого человека встречаешь.  — Цицерон не против что-нибудь съесть, если Слышащий его угощает, — Цицерон улыбнулся.  — Ты выглядишь уставшим. Думаю, можем завтра отправиться, я попробую договориться с Эйлой, наверное… — А сегодня Слышащему нужно как-то уложить всё это у себя в голове.  — Цицерон подождет.

***

Цицерон перевернулся и положил руку под подушку, был уже день, но солнце всё равно не проникало в комнату.  — Мне нужно уехать, но ты можешь не бояться, что я не буду выполнять задания. Можно будет отправлять гонца.  — Рук, я не могу тебя задерживать, но Соратники будут сильно огорчены твоим отъездом. Ты поедешь с этим… мужчиной?  — Да.  — Он не показался тебе странным? Хотя, все имперцы странные, но этот… Он сильно подозрительный. Он мне не понравился, — Эйла взглянула на него, приподняв брови, раскрас на ее лице смешно двигался, когда она меняла выражение лица.  — Он странный, но я почему-то ему верю. Ну, а если он попытается меня убить, то я сделаю это первым. И все. Не стоит волноваться, — тусклые глаза Слышащего сощурились, и он слегка улыбнулся.  — Хорошо. Ты можешь идти, удачи, — русоволосая женщина улыбнулась. Поправив одежду, она развернулась и пошла по своим делам. — Нужно его разбудить, наверное. Хотя, пойду лучше рюкзак соберу. Он вроде говорил, что мы поедем в Данстар, там похолоднее будет, чем здесь. Рук собирал вещи — зелья, какие-то драгоценные камни, если денег совсем не будет, еду, пару кинжалов, деньги, бинты. Как только Слышащий все собрал, он сразу направился к Цицерону. Тот уже сидел на кровати и пил воду.  — О-ооо, Слышащий пришел пожелать Цицерону доброго утра? Слышащий такой хороший! Ха-ха-ха. Скоро Цицерон будет готов, — шут встал, полностью оделся, взял свой рюкзак и вместе с Довакином вышел из комнаты, и направился к большим деревянным дверям. На улице было свежо, жухлая трава приятного цвета мягко шуршала под ветерком; люди толпились на площади, рядом с ларьками. Там пахло фруктами, овощами, и металлом, где-то было слышно шипение аргонианина, предлагающего украшения, где-то старушка разговаривала с покупателем, дети играли в прятки за большими домами и хохотали. Путники прошли златолист и направились к воротам, там их встретили стражники, которые сразу вспомнили Цицерона и удивились, что вместе с этим шутом идет сам Довакин. Они направились к конюшням, Рук нанял повозку и они поехали. Первое время Слышащий ехал молча, просто слушая песенки Цицерона, про котят, птичек, про хоркера, про калач, про Нелли, про все на свете.  — Ты всегда поешь? Или это от счастья? — Рук улыбнулся и сложил руки на коленях.  — Цицерон всегда поет.  — Как ты попал в Темное Братство? — Довакин спросил тихо, чтоб извозчик не услышал.  — Само получилось… — «Цицерон был послушным, замкнутым и жестоким, но когда он вырос, влюбился в девушку — глупую, но красивую. Цицерон сказал, что он сын графа. Ха-ха-ха! Сын графа! Цицерон! Тогда она сразу обратила на него внимание, потом обман раскрылся, но девушка не перестала с ним общаться. Потом родители решили выдать ее замуж за настоящего графа! Цицерон бегал за ней! Угождал во всем! Но он был ей уже не нужен! Бедный Цицерон! Он пробрался на свадьбу, спрятался у них за портьерой, а ночью перерезал горло ее мужу и подкинул нож горничной, которая сказала, что отомстит графу… Тогда ко мне пришел Уведомитель из Темного Братства и сказал, что ему понравилось мое убийство, и она предложила мне совершить еще одно. Цицерон не сильно хотел, ему было не до этого, но узнав, что в его новой семье он получит уважение, понимание и любовь, он согласился — понимание и уважение! — это то, что нужно было Цицерону всегда! Но его считали зазнайкой, и с ним никто не общался, шлюха-Астрид насмехалась над ним, над его почитанием Матушке… Цицерону нужно было убить старика-торговца и он… убил. Я сказал родителям, что хочу найти свое место в жизни, потому что не мог сказать, что стал убийцей. Такого не простили бы Цицерону! Он хотел убить кого-нибудь, одеть в свою одежду и подбросить в пещеру, но отец… Отец бы не поверил, что Цицеронушка умер такой смертью. Недостойной. Они отпустили Цицерона. Он был в новом Убежище, но скоро пришел с контракта и… узнал, что все в брумском Убежище мертвы-мертвы, мертвохоньки! Маленькие трупики! Потом к Цицерону пришел другой Уведомитель и его приняли в Чейдинхол, но с ним повторилось то же самое — Цицерон опять остался один. Все его Братья и Сестры мертвы. После Цицерон приехал к Астрид, но мне опять пришлось уйти. Цицерон — просто скиталец…» — лицо его совсем побледнело, черты будто подстерлись, глаза становились стеклянными, когда он думал об этом.  — Ты побледнел. Скрываешь что-то? — Слышащий усмехнулся.  — Нет. Слышащий сам придумал, — Цицерон съязвил и сжал губы.  — Как Мать общается? И кто ты ей?  — Цицерон — Хранитель, его назначили им еще в Чейдинхоле, Цицерон был очень польщен, но в то же время сильно расстроен — не выполнять ему больше контрактиков! Цицерон не знает, как Мать общается… — шут заговорил чуть тише. — Он не слышал. «Цицерону не так уж и важно его прошлое! Оно просто было, возможно, когда-то это его тревожило, но сейчас он свободен от этого! Цицерон свободен!» Дальше они опять ехали молча. Рук облокотился на повозку и смотрел на окраины; скоро они должны были проехать через гору. Норд думал о Цицероне — Думаю, не нравлюсь я ему, хотя он искренне радуется, что я Слышащий. Странный человек. Как бы не попытался убить меня, хотя, думаю, не посмеет, ведь он так предан этой Матушке. Есть хочется; можно ему предложить что-нибудь и разговорить.  — Хочешь есть, Цицерон? — Слышащий протянул шуту яблоко, кусок сыра, хлеб и флягу с чем-то.  — О-оох, Цицерон благодарит Слышащего! — шут с удовольствием протянул руки и взял угощение. Слышащий ел то же самое, изредка посматривая на Цицерона.  — Выпей из фляги, или пить не хочешь совсем? — Довакин сощурил тусклые глаза, чуть приподняв подбородок. Цицерон легкомысленно открыл фляжку и отпил — что-то жгучее полилось по его горлу и горечь разошлась во рту, пропитывая язык. — Что Слышащий дал Цицерону? — Цицерон высунул язык по-детски и сощурился, оттопырив руки и отдавая флягу Руку.  — Эль. Расслабляет в дороге, я не часто пью, но в пути — это хороший способ скоротать время.  — Цицерон не очень любит пить. Цицерон обо всем-всем на свете забывает, хи-хи-хи-хи.  — пропищал он. Опять возникло молчание. Слышащий не знал, как правильно подобраться к Цицерону, он постоянно выкручивался фразами, после которых уже спросить ничего было нельзя.  — А он говорит: " Это же не хоркер! Это моя жена! А-аа… Это чудесно! , хахавхв-хвахахааааха-ха-ха-ха» — Цицерон расхохотался, очень громко, скрипяще, как будто вилкой скребут по тарелке с безумной скоростью, оставляя большие темные царапины. Извозчик повернулся было проверить, все ли в порядке, но тотчас отвернулся, увидев грозный взгляд Довакина.  — Ты всегда так смеешься? Твой смех… немного безумный.  — Цицерон? Чокнутый? Хи-хи-хи. Глупости, — он заулыбался, хлопнув себя по коленям.  — Какое оружие предпочитаешь?  — Острое! Хи-хи-хи-хи… Чтоб резало даже воздух!  — У тебя неплохой кинжал, долго им пользуешься? — Слышащий посмотрел на ножны.  — Очень долго. Этот кинжал старше тебя, о великий и могучий Слышащий! — Ха-ха-ха-ха-ха! — Когда пойдем на охоту? Цицерон и Слышащий! Вместе!  — Скоро. Почему ты не носишь броню, тебе не страшно?  — Никто не выживает после удара Цицерона в спину! — Хи-хи-хи-хи.  — Да, у тебя же нет этих, как их… бубенчиков. А почему ты вообще в костюме шута? — Довакин посмотрел на свою броню, а потом на одежду Цицерона.  — Цицерону нравится. Цицерон — наполовину шут! — хранитель вновь запищал, сверкнув глазами. Уже миновал полдень, но солнца не было, а где-то вдалеке виднелся маленький-маленький серый кусочек горы. Они ехали по дороге, по бокам которой росли небольшие кустики и сама дорога с одной стороны была как будто ямой. Некоторые деревья уже были желтые, какие-то грязно-серые или оранжевые, золотистыми всплесками шуршания они встречали путников. Где-то пробежал заяц, белая его шубка, а особенно ушки привлекли внимание на серо-желтой траве. Было сухо, атмосфера в общем была очень спокойная, и Цицерон думал о том, как они приедут в Убежище, а Слышащий о том, как еще что-нибудь узнать о Цицероне. Цицерон не проявлял инициативы в разговоре, а Слышащий чувствовал, что навязывается, но его мало останавливало мнение других людей о нем, да и он вообще был очень упертым, хоть ему это и вредило иногда, и его начинали считать просто глупым. Кожа у него была светлая, глаза — непонятного тусклого цвета — умбра с голубоватым отливом; ровный нос, аккуратные неяркие губы, темные ресницы и такие же брови, низко нависающие над глазами; темные волосы, постоянно расстрепанные из-за колпака. Морщин на его лице почти не было, если только у рта.  — Цицерон не выглядит сильно молодым, сколько ему лет? У него есть глубокие морщины, но на них почти не обращаешь внимание при разговоре, только на рот и большие темные глаза. Сколько он лет сидел в этом Убежище, чтоб стать таким? Я не хочу такого же будущего, да и что мне эта Матушка скажет, может быть ее и нет вовсе, а это все — просто выдумки поехавшего шута? Скоро я приеду и узнаю все сам. Не терпится уже все узнать, сколько нам ехать осталось? Я и не был даже в этом городе ни разу, рядом только проезжал. Хочется обратно, мне не очень уютно с ним, хоть я и понимаю, что он мне ничего не сделает. Лягу спать, я плохо спал вчера из-за него.  — пока Цицерон насвистывал себе под нос, Рук бубнил, доставая шкуру бурого медведя и ложась под нее, она была очень тяжелой, но Слышащий не жалел, что взял ее; в конце концов, будут ли в этом Убежище кровати? Цицерона спрашивать он не захотел, поэтому просто сделал по-своему. Он лег на шкуру, снял зачарованную броню с колпаком и быстро уснул под укачивание повозки. Проснулся он под визг Цицерона, тот опять смеялся и напевал свои песни.  — Цицерон разбудил Слышащего? Цицерон просит прощения… — шут с сожалением произнёс эти слова.  — Все нормально. Поздно уже, — сонно проговорил Рук, — дай флягу. — он протянул руку к Цицерону и тот отдал ему флягу, только уже с водой.  — Цицерону так не терпится уже приехать! К родной Мамочке! — Цицерон это проговорил с огромной радостью в голосе и ласково улыбнулся.  — Труп тебе роднее?  — Конечно! Матушка любит Цицерона, а Цицерон любит ухаживать за ней. Цицерон был с ней в Убежище несколько лет, совсем один и тогда Цицерон разговаривал с Матерью обо всем на свете!  — Как ты с ней разговаривал, если не слышишь ее?  — Цицерон чувствует. Да и Цицерон привык к тишине в ответ на свои речи… Но Цицерону бы очень хотелось услышать хоть одно словечко от Матушки…  — Тебя это сильно тревожит, Цицерон? — Слышащий взглянул прямо в его чёрные блестящие глаза, в них было что-то жуткое, но в то же время это притягивало, как шорохи ночью — тебе становится очень страшно, по тебе ползёт холодный пот и немеют руки, холод пробегает в конечностях, яростно колотя твое тело, в глазах мутнеет и ты почти ничего не видишь, но любопытство, тихо сидящее в тебе, пускает свои когти тебе прямо в плоть, заставляя целенаправленно приближаться к самой смерти, которая уже ждёт тебя.  — Цицерону без разницы. Он и так понимает Матушку, — он соврал. Горечь растекалась у него во рту, в голове была мутная вода, которая заливалась и в глаза, и в сами мысли. Он сжал челюсти, но продолжал смотреть вперед. Довакин посмотрел на Цицерона, интуиция говорила ему о том, что шут врет, но убедительно-пеленающий взгляд Хранителя все-таки заставил его изменить свою точку зрения.  — Хорошо. Цицерон, за кого ты в этой войне? По крайней мере той, которая скоро наступит?  — Цицерона не интересует политика, он бы всех перерезал! Хи-хи-хи-хи!  — Цицерону никто не понравился! Со всеми он быстро расправился, Цицерону доверьте критику, Цицерон не любит политику! Хи-хи-хи-хи…  — Хорошо импровизируешь… — Довакин улыбнулся, совсем позабыв, что перед ним безжалостный убийца.  — Цицерон благодари-иит Слышащего за комплимент!  — Каменные холмы неподалеку — Рук указывает пальцем в предполагаемую сторону, — холодно здесь, снега столько, — Довакин поднял шкуру и укутался.  — У Цицерона есть накидка! Как-то ему приходилось идти через пургу пешком до пещеры, где его поджидали тролли, но тогда он тихонечко всех перерезал. Ха-ха-ха-ха! — шут достал свою накидку — черный и потрепанный шарфик с кисточками, он обмотал себе шею и сел на холодные выцветшие доски.  — Не сиди так, простудишь себе кое-что. — Довакин по-злому посмотрел на шута, раздраженный его легкомысленностью, и дал ему еще одну шкуру. Извозчик молчал, он боялся завязать разговор с такими людьми, особенно после грозного взгляда Слышащего, который напугал беднягу. Уже было совсем темно и хлопья снега, гонимые ветром туда-сюда, трепыхались в беспомощном танце. Неба не было видно, вместо него была непонятная пелена, как бельмо, на котором выделялись иногда снежинки белыми пятнышками, даже искрами — ослепляющими и вызывающими жжение в глазах. Извозчик предлагал остановиться где-нибудь и переждать непогоду, но Слышащий отказался и приказал ехать дальше. Но все-таки им пришлось остановиться, потому что извозчик очень сильно устал и ему нужно было время передохнуть. Часов в семь утра, когда все стихло, они продолжили ехать. Солнце поливало все розовым золотом, сугробы переливались бронзою и сапфирами, темные, черные силуэты деревьев кое-где становились желтоватыми, а еще дальше просто исчезали. Воздух был свежий и влажный — таким воздухом приятно дышать, он обволакивает легкие и бодрит, словно чувствуешь в себе силы, которых раньше не было, приятный морозец щекотал лицо и вызывал улыбку. Повозка ехала по сугробам со скрипящим звуком, который вызывал какую-то непонятную пантеистскую ностальгию. Через какое-то время на горизонте стали виднеться маленькие старые домики.