365 сказок на ночь

      Мечи — не всегда плохо. Во всяком случае, так уверяют те, кто имеют дело с картами Таро. Это карты борьбы, противостояний и вечных сражений. Это сложная масть, противоречивая, жёсткая и по-своему даже жестокая. Беспокойная.       Будучи «пиковым», Тики был с этим даже согласен — в какой-то мере. Он не любил однозначное спокойствие и размеренную, лёгкую жизнь. Его кровь должна была кипеть — и в этом было его удовольствие.       Двойка мечей — в каждой руке по клинку, белого колкого цвета. Режущие до боли, до крови, до крика. Пока не сорвется горло. Он был готов к борьбе каждое мгновение, каждую секунду, и почему против него стоит тот самый? Почему в глазах напротив — столько решимости, столько сострадания и даже жалости? Тяжесть лезвий-звёзд на руках давит, тянет опустить руки… Но Тики никогда не умел сдаваться, никогда не мог. Никогда и не хотел. Это было против его природы, против правил, против всего, во что верил он сам. Преклонить колено? Ни за что.       Тройка мечей — рана, нанесенная Алленом, во сто крат хуже, чем обычные ранения, которые обычно переносил Микк. Рана, нанесенная сердцу, не заживает так легко и быстро. Юноша, как же жестоко с твоей стороны бить по настолько уязвимому месту, как сердце! Впрочем — Тики даже в смущается этой иронии — разве не он сам когда-то давно держал в своих ладонях бьющееся ровно, лишь едва-едва чаще обычного, сердце беловласого подростка? Причём совершенно не в переносном смысле — буквально. Рана сердечная — не то что повреждение кожи или даже органов. Против неё бессильна регенерация, будь ты хоть трижды Ноем.       Четверка мечей — успокоение. Не ноет шрам, крестом вычерченный на коже. Внутри — странно спокойно. Не то гладь подземного озера, не то кладбище с навеки застывшими изваяниями плачущих ангелов над безымянными могилами. Ветер не шелохнется, замирая безмолвным криком. И даже серые, ртутно-ядовитые глаза больше не тревожат во сне, обращаясь пеплом, маревом и туманом. Роад смотрит с беспокойством, настороженностью, опаской. Среди битого стекла собственного отчаяния можно не замечать, что осколки неуловимо складываются в знакомый обесцвеченный облик. В прозрачном дрожании воздуха чудится чужое дыхание у самого уха, так близко, что слабо колет вдоль оставленной «метки». У Ноев не бывает шрамов. У Ноев не бывает кошмаров. Нои не могут пить по ночам виски со льдом в попытках забыться, ища успокоение в янтаре и жгучей горечи и ловя отражения серебра на гранях застывшей воды.       Пятерка мечей — поражение, которое так трудно принять. Тики ловил себя на мысли, что не успокоение охватил его мятежную душу. Равнодушие, апатия. То, что приносило ему удовольствие, стало пресным и сухим, словно прокисшее вино с сухарями пополам. Будто осколки в его душе, оставшиеся от «светлой» сущности, обернулись пылью, и теперь она толстым слоем лежит на каждом его чувстве, скрывая их. Как снег на мерзлой почве. Вайзли хочет подойти ближе, и в его узких сухих ладонях собственная кажется неприятно большой. Ещё не поздно, шепчут губы Мудрости, просто доверься, я помогу тебе. Да только вот хочет ли спасения сам Тики? Он не знает, не хочет про это думать.       Шестерка мечей — трудности позади, и пусть чувства и полноцветность ощущений стали для Микка чем-то сродни приятному сну — то ли было, то ли не было, — он чувствует, что спокоен. Узы ворчат, что тот стал слишком взрослым, а Микк лишь смеётся в ответ. Качает головой да хмурится с лёгким, почти неощутимым снисхождением к детским оьилам своих младших братьев. Что за глупости, Джасдеби. Взрослый. Скажете тоже. Да только все чаще они не могли найти общий язык, и Тикки замечал, что все реже и реже близнецы звали его с собой. Будто и правда — больше Микк не мог быть им верной опорой и союзником в шалостях. Но даже если так — он продолжал любить своей пыльной, тусклой любовью свою семью, даже наблюдая за ними со стороны. Зритель на балконе, скрытый тяжёлыми, бархатными портьерами. И его даже вполне устраивала эта роль. До поры, до времени, пока в его размеренную, ничем и никем не потревоженную, слишком ровную и гладкую жизнь без намёка на трудности не ворвался свежий ветерок, неся за собой туманы и ураган.       Семерка мечей — хитрость. Стоило Тики узнать о будущей миссии, как тусклое золото глаз блеснуло янтарем, словно кто-то протёр грязное стекло и направил на него солнечный луч. Миссия до боли простая, словно партия в покер с неопытным новичком. Нужно всего лишь выводить из заточения прекрасную принцессу. Он пойдёт за тобой, Тики, обязательно пойдёт, ты приведёт его обратно в семью. Ядовитый голос Графа звучал в ушах шипением змея, соблазняющего Еву отведать плод познания. И Микк не мог устоять, как когда-то не сумела прародительница, потянувшись за призрачной надеждой. Было ли это хитростью Тысячелетнего или же просто совпадением — не столь важно. Результат оставался неизменным — против него блестели изумленные глаза уставшего и изможденного пленника. Аллен Уолкер. И хотелось бы сказать — «сколько лет, сколько зим», — да только губы сами складываются в усмешку. С чего Мана вообще решил, что Аллен пойдёт за тем, кто едва не лишил его жизни? Микк бесхитростен, прям, даже немного наивен, хоть и недоверчив, как дворовый кот. Ему ли плести интриги и сети, как вечно юной Роад?       Восьмерка мечей — бессилие. Оно бесит, вызывая первую настоящую эмоцию, после робкой надежды, снова рухнувшей осколками на и без того хрустящий под ступнями пол. Гнев, боль, ярость, неверие. Они ядовитыми чёрными бутонами распускаются под кожей, дают сочные, полные крови хозяина плоды, и взрываются, как набухшие гноем и кровью фурункулы. Тики задыхается, рвет на груди рубашку, царапает серую кожу в попытках добраться до стучащего бешеным мотором сердца. Ему больно, обидно до крика — хуже, чем тогда, когда Аллен ранил его, разрывая ту хрупкую, тонкую нить, что их соединяла вместе. Аллен скрылся вместе с Роад — вернув только сознание Старшей, хрупко трепещущее на границе между мирами, и только ее природа позволила девочке не умереть, отправляясь на перерождение. И он был бессилен помочь. Бессилен переломить сопротивление мальчишки его желаниям. От собственного бессилия сущность бунтовала, грызла изнутри и бесилась, рыча, будто зверь на цепи. И Тики не думал, что мог бы удержать его долго…       Девятка мечей — страдание. Сущность действительно бунтовала, ветвями папоротника разметавшись по комнате, словно взбешенный демон, и на кончиках пальцев пляшут искры Темной Материи. Сущность ярится, ранит самого носителя, бугрится под кожей. Тики не мог ее контролировать, он мог только закрываться как можно дальше от людей и даже от семьи в попытках уберечь последний якорь своей человечности.Тики ощущал, как по коже бегут побеги, схожие с прорастающей под кожей зеленью, прорывающей мягкую, нежную плоть. Это было больно. Больнее, чем Микк помнил, когда в прошлый раз его бушующий Джойд разбил все окна, скалясь безумной улыбкой из каждого отражения. Больнее, чем он даже мог бы себе представить. Сущность не просто была взбешена — она хотела отомстить Уолкеру, настолько, насколько это было вообще возможно. Впервые Джойд не защищал просто Апостола — он прислушивался к боли носителя. Джойд принимал ее, окутывал собой и внушал, что убить предателя будет высшим наслаждением, которое когда-либо испытает в своей жизни мужчина. Оскорбленная, отвергнутая сущность металась тенями и пеплом по комнате, врезаясь в стены, шептала, искушала. Иди за предателем, настигни его, забери его жизнь. Или забери его самого с собой. Любой исход будет прекрасным и принесёт удовольствие, будет ли это смерть Уолкера или просто его наличие рядом. И страдание прекратится, обязательно прекратится.       Девятка мечей — утрата. В Аллене Уолкере находится брат Тысячелетнего. Нет, не так. Брат Маны Д. Кемпбелла, того, кого они зовут Тысячелетним Графом. Неа, предатель, Музыкант, Четырнадцатый. Тики чувствовал себя так словно ему под кожу вкололи ледокаин — ровно ту дозу, которая заставит его сердце наконец замереть. Почему все в этом мире так завязано на одном беловолосом мальчишке, который упрямо движется навстречу собственной погибели, даже не зная про это? Как сирота из цирка, который не должен был дожить до собственного десятого дня рождения в таких условиях, — и просто центр вселенной? Микк злился. Боги, как же он был разозлен… Вернуть предателя любой ценой, того, от одной мысли о ком Джойд внутри снова щерился зубастой улыбкой, а под кожей начинал зудеть папоротник, стремясь прорвать кожу чёрными стеблями. Это больно, но терпимо. Это жжется до кости. Тики так устал терять надежду на покой и хоть какую-то стабильность в жизни. Пусть он думает, что наконец в его жизни все лулрт хорошо и спокойно, что больше не будет больно, как появляется Белый Дьявол — и все обращается в хаос и пепелище. Разрушитель Времени во всей своей красе, личный апокалипсис Тики Микка, с серыми глазами и вечно извиняющейся улыбкой, от которой хочется выть, словно волку.       Паж мечей — опасные встречи. Как Тики уже думал — Аллен и спокойствие совершенно несовместимые вещи. Когда он впервые снова сидит Уолкера, он его даже не узнает. Совершенно другая аура, повадки, движения, точно не он, не то беловолосое недоразумение. В улыбке бледных губ жажда крови, высокомерие и презрение. Взгляд вызолоченных глаз — словно у идущей по следу хищной кошки, лишенной даже намёка на милосердие. Он идёт по душу Маны, который тянется всей свой сущностью и душой ко второй своей половинке, стремясь к нему, несмотря на угрозы убить. Но как только власть в теле перехватывает его исконный владелец, узнавание приходит мгновенно, и вот уже он склонился над Алленом — та же глупая, виновато-растерянная усмешка, испуг, похож на безобидного хорька, если не знать, что это маленькое чудовище может перегрызть тебе горло, если решит, что это на пользу. Золото глаз сменяет прозрачное серебро, и Тики даже готов не обращать внимание на смертного пацана, жмущегося к Джокеру, словно ища защиты. Дурак — хоть и учёный, кажется. А вот встреча с генералом стала куда большей неожиданностью, и пусть Тидолл оставил его в живых, целым и невредимым, эти все равно оставалось опасно. А когда седой художник забрал Уолкера с собой — опасно и для самого генерала. Добычу увели из-под носа Джойда — и Удовольствие Ноя не собирался прощать такую наглость никому, даже сильнейшему из прихвостней Ордена. Тики вновь вышел на охоту — и теперь его не остановит даже Апокриф, с которым у Микка, к слову, были ещё и свои счёты.       Рыцарь мечей — союзник. Втолковать Уолкеру, что Тики не враг… Найти беспокойного мальчишку было и то легче, чем пробиться сквозь его ментальную защиту. Сколько раз Тики повторил, что не собирается доставлять его к Графу, не поддавалось исчисления. Вытаскивать его, раненого, с поля боя с акумами, отдавая приказы марионеткам не трогать мальчишку и наблюдать, как они, конфликтуя с приказом Графа, разрушаются, было паршивым зрелищем. Благо, сам Уолкер успел потерять сознание — и Микк не видел его истерики, если бы он узнал про такую смерть для акум. Но все равно — спасать Аллена идея совершенно дурацкая, а занятие — на редкость неблагодарное. Тики в сердцах даже хлопнул дверью, выходя на балкон с пачкой сигарет. Дешёвый мотель, в котором они остановились, давал надежду на безопасность ещё в течение пары часов. Руки все ещё слабо дрожали, и Ной помнил, как по ним струилась кровь экзорциста, пока Тики, ругаясь на родном языке, лечил всеми доступными средствами почти что находящегося на грани жизни и смерти парня. Как жгучий виски пополам делился между Уолкером и его лечащим врачом, куда больше поднаторевшим в отнимании жизни, чем в её спасении. Тики был напуган, впервые в жизни. И не слишком стеснялся в выражениях, когда Аллен пришёл в себя и вместо банальной благодарности сходу послал его лесом и попытался открыть портал в Ковчег, ещё слабый, как новорождённый котенок. О, Микк отвёл душу на упрямо мальчишке! Это было с его стороны неэтично, жестоко и максимально лишено манер, зато впервые за многие месяцы на душе стало легко и спокойно, и не было терзаний, боли, ощущения постоянной потери. И он мог сейчас просто стоять на балконе и курить, глядя в небо. Даже когда за спиной щёлкнула дверь балкона, он лишь выдохнул в небо новую сизую «тучку». Аллен привалился к его боку, ещё горячая после недавней лихорадки щека прижалась к плечу, колючие пряди отросших волос ткнулись иголками в щеку. А Микк лишь едва заметно улыбнулся, продолжая курить, в ответ на короткое, едва различимое в стадом шепоте «Спасибо».       Королева мечей — высокое покровительство. Шерил не мог поверить своим глазам, когда два беглеца предстал и перед ним. Собственный брат, ослушавшийся приказа Графа, и беловолосый экзорцист, в котором находилось сознание предателя из семьи Ноев. Министр был растерян, пожалуй, впервые за свою долгую и насыщенную карьеру, он просто не знал, что делать, кроме как тереть виски в попытках угомонить внезапную головную боль. Он уже знал, что дочь и сын в один голос будут защищать что Микка, что Уолкера, и от этого становилось не легче. Брат был настроен решительно, не отступать, сражаться, бежать дальше. Куда, с какой целью… Логичный ум Камелота не понимал, но кто сказал, что не могло понять его сердце, привязанное к семье с такой силой, что самому страшно становилось от такой любви. Но Шерил смотрел на Тики и впервые за долгое время dидел огонь в его глазах, а не тусклый витраж из золотых стекляшек. Взгляд невольно метнулся к сидящему рядом с братом мальчишке, будто спрашивая, какой такой силой обладает этот маленький экзорцист, раз сумел воскресить душу и сердце Удовольствия. Конечно, он защитит этих двоих, сколько сможет, и будет помогать и оберегать. Всё же Тики — его драгоценная, любимая и дорогая семья. Иначе быть и не могло. И судя по тому, как улыбался сейчас Тики, он уже понял, что решение старшего Камелота вынесено в их пользу.       Король мечей — власть. Тики впервые был рад, что действительно являлся Ноем, когда Аллен упал без сил перед очередным акумой. На мгновение в серебряных глазах мелькнуло странное выражение, словно он уже смирился и больше не желал спасения, не хотел жить. И пусть потом Микк будет долго шипеть на беловолосого за малодушие, обнимать подростка и чувствовать его тонкие шершавые ладони на своей спине, сейчас он пошёл против Графа, раскрывая ему свою личность. Новый Четырнадцатый, даром что похож на него как две капли воды, словно родной сын. Глаза слабо защипало от слез. Но оно того стоило. Тики наконец сделал выбор, и как ни странно — сущность не бунтовала против решения, будто смирилась. Будто теперь у Микка была вся полнота власти над собой и своей судьбой, и он больше не марионетка в непонятно чьих планах и надеждах. Теперь Тики не было дороги обратно, даже если он придёт с головой Неа на блюдце, потому что занял его место сам своей кучерявой головой, но он и не стремился обратно. Куда важнее было то, что теперь он принимал решения сам. Власть над собственной свободой и душой опьяняла не хуже, чем хороший виски в пабе, кружа голову. И перед ними — сотни и тысячи дорог, которые Тики намеревался пройти вместе с Уолкером, чтобы в конце концов найти способ избавиться от этой вечной гонки с самыми опасными и могущественными силами этого мира. И это наконец было его решение и только его.       Туз мечей. Победа. Они уже давно устали бежать, и Аллен смотрит сейчас серебристыми глазами, в которых и намёка нет на золото. Такие прекрасные, такие светлые, понимающие и чистые, какие могут быть только у ангелов. Пусть падших, пусть растрепанных жизнью и лишённых крыльев, но все же ангелов, оставивших в себе частичку той искренности теплоты, что составляла их бессмертную сущность. Одна рука сжимает тонкую ладонь в белой перчатке, во второй зажаты билеты на поезд, отправляющийся через пару минут от дальней станции, и они торопятся, что есть сил. Уолкер осматривает проклятым взглядом толпу в поисках погони, но натыкается только на фигурку невысокой девушки со встрепанными волосами. Роад машет ему, приветливо и совершенно спокойно, она — не та, кто будет искать «Музыканта», не их гончая, призванная вернуть обратно частицу семьи. Она просто желает им счастья. И Тики чувствует, что сестра-племянница на их стороне, ему даже не надо смотреть в сторону Мечты, чтобы чувствовать её. И он знает, что сейчас Старшая чувствует его отчаянное, болезненное счастье. Они ещё не победили, конечно, нет, пока по их следам несутся Апокриф и Тысячелетний в своих истинных сущностях беспощадной Чистой Силы и неумолимой Тёмной Материи.       Но пока они вместе — это уже маленькая победа.