365 сказок на ночь

      В глазах Аллена такая тошнотворно красивая ртутная серость, что Тики блюёт бабочками. Аллен лишь склоняет голову набок, но в животе — с полдесятка омерзительных насекомых с чешуйчатыми крылышками и мелкими лапками, щекотно снующими по кишкам и желудку. Микк почти портит белые ботинки на ногах тем, что осталось от его прошлого приема пищи, но сдерживается из последних сил. Аллен ядовитый, как ни одна херова кобра не может.       Белый. Чистенький. Со стерильной улыбочкой. Он аккуратно поправляет манжеты рубашки и улыбается, и к горлу сразу взмывает стайка гребаных мотыльков, копошится под кадыком и царапает. Рот наполняется слюной, и Микк только и может, что шумно сглотнуть — вместе с комком из мерзких насекомых, лишь бы эти твари снова рухнули куда-то в район желудка и наконец угомонились. Но он знал. Стоит пацану вскинуть ресницы и посмотреть своим ртутными ядовитыми глазами, как очаровательные монстры под его кожей снова взлетят, закопошившись по венам и оседая на костях щекотно-мерзкой чесоткой. Яд Уолкера даёт им жизнь — и убивает Микка.       Тики не хотел, он бежал, спасался, рвался с цепи, как бешеная псина. Упивался алкоголем, общался с кем угодно, кроме этой беловолосой сволочи, которая шла за ним по пятам, словно призрак дурного утра после пьяной оргии. Микк до дрожи ненавидел эти ртутные, безэмоциональные, пустые глаза и холодные, как лед, пальцы в своих волосах, когда просыпался под утро совсем с другом месте, чем уснул. Он не знал, как Уолкер находил его. Или как он сам возвращался к этому мелкому, отвратительному проклятью. Микка по утрам слишком часто тошнило бабочками. А Уолкер улыбался своими бескровными губами. Смотрел так понимающе, что хотелось на него наорать. Прогнать. Избавиться от этой мелкой падлы с его ядовитыми глазами. Но бабочки, блядские бабочки забивали горло и мешали издать хоть звук. От их противных маленьких лапок и шуршащих крылышек горло болело, и Микк бы с удовольствием разодрал его ногтями, если бы это избавило его от обществе белобрысой твари и его насекомых.       Уолкер смотрит спокойно, с какой-то мутной нежностью и надеждой, и Микк сдерживает гримасу отвращения к этому маленькому монстру. В горле хрипит и клокочет, словно в канализационной трубе, и Уолкер вздрагивает, когда это слышит. Херовы бабочки боятся воды, верно ведь? Микк готов был протянуть руку, чтобы вырвать из острых, тонких лопаток полупрозрачные белые крылья, такие же бесцветные и ядовитые, как и их хозяин, да только не мог бы их ухватить при всем желании. Маленькая падла прячет их, и остаётся лишь скрипеть в досаде, пока мотыльки своими хрупкими крылышками рвут на кровавые ошмётки его внутренности, превращая в месиво. Микка тошнит от того, что он не в силах прогнать Уолкера вместе с его мерзкими питомцами. Микк не представляет своей жизни без белобрысого ядовитого монстра рядом, ибо ему удавалось усмирить крылатых демонов. И он в то же время чувствовал, что умирает от одного только взгляда Аллена, отравившись им, словно мышьяком пополам со ртутью.       Аллен приходил каждый день. Убирал в комнате, выносил мусор, гладил Тики по волосам, когда тот заваливался, а нему под утро, пьяный, как последняя свинья, едва помнящий свое собственное имя, но безошибочно находящий дверь Аллена. И беззвучно глотал слезы, замечая взгляд Микка, наполненный отвращением, ненавистью и смутной, больной влюбленностью, от которой Уолкеру хотелось кричать и биться о стены, будто мотыльку в прозрачной банке, задыхаясь и раня хрупкие, нежные крылья о стекло. Но он улыбался и сдерживал нервную дрожь, когда горячечный взгляд в мгновение ока сменялся от немого обожания в режущую до костей бессильную ярость.       Аллен был отравлен Тики Микком и любовью к нему.