Нечего терять

Но вот больничный Фёдора прекратился. Вроде целая вечность прошла, а на деле всего неделя. Я работаю два через два и теперь в полной мере понимаю все чувства моряка. Когда приходишь после работы домой, заходишь в эту пустую квартиру, буквально падаешь на диван, становится так ужасно на душе, да и дышать в одиночестве трудно, как будто комок пыли в горле, и ладно, что сейчас на улице начало лета, ещё белые ночи удерживают свою власть над мраком, а зимой здесь, наверно, просто кошмар какой-то, так и с ума можно сойти. Я иду и смотрю в чужие окна, покуривая сигарету, а в них пустота, редко мелькают силуэты, будто знают, что я смотреть буду на них. А недавно такое красиво небо было! Федя тоже его видел, наверно… А может и не видел. Ему теперь не до любований, весь день на корабле мотается, приходит чуть ли не в девять часов домой и пыхтит вечно, как паровоз, а уж как причитает — как дед старый! Но небо и впрямь в тот день было замечательное. Краски градиентом легли: от насыщенного голубого до белого, а на всём этом переливе были перисто-кучевые облака нежного розового цвета с лёгкими жёлтыми красками, они будто нехотя убегали от тёмно-сиреневых и фиолетовых пушистых облаков пониже, но те их вот-вот и догнали бы. Я люблю небо над Невой, люблю петербуржские закаты и рассветы, тишину спящих улиц, но почему-то тоскую по краснодарской суете, такой приятной и беззаботной, по этому зною днём, когда с непривычки умираешь в теньке, когда ешь у открытого окна спелые нектарины и шторы так весело вылетают на улицу с порывами ветра, лёгко качаясь и шурша. Но я расстался со своей прошлой жизнью, потому что теперь она опасна для меня. Сейчас почти восемь часов, я только закончил очередную плановую уборку, а к стирке решил не преступать даже. Кухня вновь была чистой, я наконец выгреб из холодильника всю просрочку, протёр окно, шкафы, отдраил плиту и вымыл пол, хотя пол-то я во всей квартире мою. Уж не знаю как, может барабашка топчется, а может мы с Фёдором Романовичем песком осыпаемся, но грязищи на полу столько, что любая прилежная хозяйка перекрестится и убежит отсюда с воплями. Остальное убранство квартиры в хорошем состоянии всегда, в комнате у моряка постоянный порядок, который он поддерживает сам, в туалете лишь лёгкий ненавязчивый запах сигарет, а могло бы быть хуже, унитаз, раковина и ванна сверкают. Достойно для уже невоенного моряка. Но, как я говорил ранее, не пыль на полу тяготит жителей этой квартиры, а какая-то неведомая сила. Вот стоял я на кухне, нарезал капусту, а на плечи мои будто что-то упало, я аж вздрогнул. Упало и лежит, пошевелиться не даёт, и тишина гробовая вокруг, и стены будто двигаются, и пол улетает вниз. Да и сейчас я зачем-то встал посреди комнаты, сжимая в руках веник, как винтовку. Перед глазами плещется кровь, падают люди, по затылку холод собачий, а в ногах силы нет и лишь на ушко мне ласковый голос Зойки шепчет, чтоб я встал за веру, чтоб бился так, как нам в фильмах показывали. Да что мне про Зою сейчас вспоминать… Бросила она меня, теперь живёт счастливой жизнью, а я роняю веник на старый ковёр, падая вслед за ним на колени и смотря на свои огрубевшие руки. Когда же успел потерять я себя?

***

Руднёв вернулся в восемь. Я не услышал то, как он вошёл, но голос его был задорный, я бы сказал, что даже немного пьяный. Он окликнул меня, когда скидывал обувь с ног, затем громко ввалился на кухню, выразил своё восхищение самыми нецензурными словами. — Ёб твою мать, красотища какая! — вот прямо так и сказал, а после поспешил в гостиную, застав меня с печальными заплаканными глазами. Он было бросился меня обнимать, но тут же застыл. На лице его мелькнул испуг и рука, что держала букет тюльпанов, медленно опустилась. — Ярик, ты чего? Ты чего слёзы льёшь? — Я… Я не плачу, тебе показалось. — резко отвернувшись и подтирая влажные следы под глазами, вскрикнул я. Высокорослый подошёл ко мне, положив горячую, пожелтевшую от масла ладонь мне на плечо. — Неприятные воспоминания. — Понимаю. — омрачёно вздохнул голубоглазый, всё же всучив мне цветы. — Шёл с работы и увидел их в цветочной лавке, подумал, что это сможет разбавить охладевшую обстановку в доме, они ведь прекрасны. — Тюльпаны. Цветы, символизирующие любовь, гармонию и роскошь. Розовые бутоны говорят о невинности пассии, жёлтые — о желании радовать её и дарить своё тепло и заботу. — осторожно вдохнув приятные аромат молодых цветов, произнёс я. Фёдор улыбчиво смотрел мне в глаза, словно поразился этим знаниям. Он приоткрыл рот и я уже понял его немой вопрос. — Я много чего знаю. Моя девушка работала в цветочной лавке пару лет. — Знаешь, по фэншую тебе следовало бы поместить пион в юго-западном углу своей спальни, чтобы активировать какую-то там энергию. Так ты призовёшь в свою жизнь хорошую женщину. — косо взглянув на Руднёва, усмехнулся я. На одной из полок стояла небольшая ваза, но она не вместила бы в себя такой шикарный букет полностью. — У тебя не найдётся ещё одной вазы? Твой дар слишком велик, а мне бы так хотелось любоваться этими цветами хотя бы несколько дней… — Я могу дарить тебе целое море цветов, да хоть океан. — его голос звучал непривычно юно, моряк сорвался с места, обошёл меня и отвёл взгляд, схватив за вспотевшую ладонь. Мне было жутко стыдно, но вырваться не было сил. Шучу, я не такой слабак, как всем кажется, я прошёл серьёзные испытания и просто хочу нормальной жизни в компании человека, которому я может и дорог теперь. — Мне и лужи достаточно будет. — зарывшись носом в нежные лепестки, прошептал я. Мы оба взглянули друг на друга. Я застал тот момент, когда зрачки у каменного мужчины расширились и он смотрел на меня так заботливо и страстно, как могла только моя Зоя, моя милая и боевая Зоя. — А я бы дарил тебе больше. Посмотри на меня, Ярослав! Я погибал без тебя, а теперь будто новую жизнь в себя принял. — напористо говорил мне моряк. Нет, он даже рычал, я еле сдвинул его с места. — Ты безумен, присядь. — шепнул растерянно, толкнув его на диван и обняв букет двумя руками. — Ты зовёшь меня безумцем. Неужели ты в ловушке психопата? Я не говорю о том, что мы созданы друг для друга, что мы — судьба, я не прошу от тебя чего-то невозможного. — громко затараторил тёмноволосый. Он неловко провёл рукой по засаленным волосам, раздражённо поморщившись, когда пальцы застряли в запутанных прядях. — Так чего ты хочешь? Скажи, что ты от меня хочешь? — я не выдержал и повысил тон, чтобы в конце концов перебить Руднёва. Он замолк, широко распахнув глаза и сведя брови так, что взгляд стал донельзя жалостливым. — Я просто хочу, чтобы меня дождались. — сглотнув, тихо ответил Фёдор. Я чуть не выронил букет, пройдя в коридор вместе с этой вазой в руке. — Моряков губят не волны. Моряков губят те, кто их ждут. — тяжко вздохнув, усмехнулся я. — Я не Хатико, но умею держать свои обещания. Я обещал дождаться, а это значит, что мне не важно сколько месяцев тебя не будет дома, я же подруга моряка. Фёдор пробубнил что-то, но я этого уже особо и не слышал, уйдя на кухню. Из большого изящного букета получилось два маленьких и прелестных. Как бы забавно не было, второй букетик нам пришлось поставить в пивной бокал, потому что ничего лучше не нашлось. — Прости, я пьян. Через пять минут мы сели за стол. Я поставил перед работягой тарелку супа и он быстро её опустошил, жадно заедая хлебом. Я смотрел на него глазами полными надежды и уважения. Фёдор хороший человек, может даже слишком. У него большая душа, в нём есть человечность и честь, он готов помогать другим, но всё ещё такой ребёнок, который хочет тепла и верит в бескорыстную любовь. Я уверен, что лет через пятнадцать никто не будет знать истинного значения любви, все будут его загонять в пошлость и угнетать друг друга за это, будто это какое-то преступление. Я не вижу в этом ничего плохого, ничего страшного и эротичного, и если бы во мне была хоть капля смелости сейчас, то я бы без колебаний признался человеку в бескозырке, что безоглядно и навсегда влюбился в него. — Что за праздник? — поинтересовался я, подпирая голову руками. Моряк посмотрел на меня исподлобья и хмыкнул. — Троица. — коротко ответил Руднёв. Я вроде сдержал смех, а потом как засмеялся, приложив холодную ладонь ко лбу. Вот умора. — Неужто ты в бога веришь? Во все эти высшие силы? — оперевшись на стол, сквозь смех спросил я. Человек я неверующий, но вспоминаю создателя в самые поганые дни, может даже помощи прошу, да ничего не получаю. — Почему же в высшие силы? В коммунизм. — раскинув руки, улыбнулся Фёдор, отчего я пуще прежнего заголосил звонким переливом смеха. Мужчина смотрел на меня так, будто не видел ничего прекрасней, будто ему нравилось, что я так над ним смеюсь. Он вновь схватил меня за руку и молча смотрел в мои глаза, словно я его супруга. На душе стало ясно и спокойно, я расслабился, прикрыв глаза. — Ложись спать, Ярослав, ты устал.