Катрин
Екатерина Трубецкая
Не раздобыть надежной славы, покуда кровь не пролилась…
Осуждать их всех трудно, но иногда Катрин все же приходят в голову мысли, за которые через некоторое время становится стыдно. Отец, сестра, все родные, — они, казалось бы, должны были поддержать ее. Ведь все они — семья. Отец чуть не с пеленок твердил ей эти слова, она верила ему, как самой себе. А вот поди ж ты… — Теперь уж ничего нельзя сделать, дорогая моя, — таковы были первые слова отца, когда стало известно о том, что ждет Сержа. — Я должна быть с ним, — отозвалась она. — Таков мой долг. Отец посмотрел на нее так, словно она была ему чужой. И после она слышала от него только одно: — Ты должна одуматься, дочь моя, молю, не совершай ужасной ошибки, о которой будешь жалеть всю жизнь. Когда сестра с мужем уехали из России (таково было предписание государя, видимо, страшился он оставлять в Петербурге сановника, состоящего в родстве с бунтовщиком и изменником), просьбы отца стали еще более настойчивыми, иной раз они даже походили на угрозы. — Тебе, дочь моя, сейчас лучше бы подумать о себе. Ты молода, и счастье твое еще впереди, а ежели сейчас ты уедешь… туда, то рано или поздно, тебе придется горько в том раскаяться! — Счастье свое я вижу лишь в одном — быть поддержкою моему супругу, — стояла на своем Катрин. — Если мне не суждено больше с ним воссоединиться, то ни о каком счастье и речи быть не может. Все же отступать Катрин не привыкла, она всегда умела стоять на своем, поэтому родственникам все же пришлось отпустить ее. Позади остались самые тяжелые дни, когда ей приходилось писать, ходить, просить, унижаться. Она наконец получила разрешение, и начались сборы. Теперь осталась самая малость: перетерпеть несколько дней, и можно будет трогаться в путь. Нельзя сказать, что долгая дорога и неизвестность не пугали ее — вовсе нет. Ей просто хотелось верить, что впереди еще будут светлые и радостные дни. С другой стороны, она прекрасно понимала, что это слишком уж наивно с ее стороны. В самом деле: что же тут может быть радостного? Она ведь даже не знает, застанет ли Сержа живым и здоровым, когда (если!) доберется к нему. — Ты правда решился? — спросила она мужа, накануне рокового дня. — Я должен… как ты говоришь, решиться, — ответил он. — Все эти люди — мои друзья. Они возложили на плечи мои этот крест, значит, мне и нести его до самого конца. Каким бы он ни был. — Храни тебя Бог, Серж! — вздохнув, только и могла сказать она. Катрин знала все о политических взглядах мужа, знала о том, что его друзья навещают его вовсе не затем, чтобы вести ничего не значащие светские беседы. Они говорили вещи, за которые, мягко говоря, могли нажить себе неприятностей. Необходимость реформ, перемены к лучшему, свобода Великой Отчизны, — об этом говорили многие, но немногие могли решиться на… определенные действия. Если этому суждено когда-то случиться, то пусть так и будет. Серж станет первым. Она понимала, что в тот день решается не только его судьба, но судьба всей страны, ради благополучия которой он сражался всю свою жизнь. Ради этого он проливал кровь на войне, ради этого не спал ночей, думая и обсуждая проекты преобразований. Ради блага страны рискнул своей жизнью и свободой. Увы, ему не удалось воплотить в жизнь свои замыслы, все пошло прахом. Тот день был мучительно долгим, и Катрин не знала, куда себя деть. Она прекрасно понимала, что в ту самую секунду, пока она сидит дома, в безопасности, ее супруг — там, вместе с восставшими полками, во главе их, и любая оплошность может стоить ему головы. Она молилась лишь об одном: чтобы он остался жив (это потом уже стало известно, что ему удалось избежать опасности, и в самый ужасный миг, когда началась стрельба, Сержа на площади уже не было). Если Господь Бог услышал ее молитвы и сохранил Сержу жизнь, значит, так было нужно. Она должна благодарить Его за это. Быть рядом и любить блестящего и удачливого князя, героя и победителя, легко. Но если он стал теперь изгоем и преступником в глазах общества (Катрин убеждена: придет однажды день, когда все прозреют и поймут, что Серж — герой, он ни на секунду не переставал им быть), то для нее это не имеет никого значения. Она обязана быть с ним рядом, как и подобает верной жене. С ним ее связал прежде всего долг, и разве не клялась она быть с ним «и в горе, и радости пока смерть не разлучит». Слава Богу, пока их разлучила не смерть, а всего лишь Государь Император. Но это, к счастью, не навечно, нужно набраться терпения и пережить разлуку. «У меня все будет хорошо», — так было написано в его и не письме даже, а крохотной записке, которую Катрин получила из крепости. Те дни, которые наступили после 14 декабря, были еще более страшными и мучительными. Неизвестность пугала; свиданий с мужем ей не дозволяли, хотя она готова была пойти к императору и броситься ему в ноги. Если бы можно было увидеть его хотя бы на одну только секунду. Ночами ей снилось, как Сержа ведут на виселицу, а она стоит рядом, ее будто парализовало на месте. Жандарм выбивает из-под ног ее мужа скамью, он хрипит, извиваясь в петле, а она даже кричать не в силах. Ее горло также сжимается, ей нечем дышать, петля будто бы затягивается и ее шее тоже. Почему, думала она, жизнь так несправедлива? Они могли бы прожить вместе с Сержем долгие-долгие годы, всегда быть рядом… У них могли бы родиться дети, они воспитывали бы их, вырастили достойными и порядочными людьми. Катрин не сомневалась, они с мужем были бы превосходными родителями. Всякий раз, когда она думала об этом, ей делалось не по себе. Это причиняло неимоверную боль уже довольно длительное время. Она готова была на все, чтобы подарить супругу наследников, но увы, пока Господь не благословил их. И вот теперь — у нее отнимают последнюю надежду. Когда о приговоре стало известно, Катрин вздохнула с облегчением: по крайней мере ее муж будет жить! Потом, правда, она поняла, что для нее по сути не изменится ровным счетом ничего. Свидания ей так и не дозволили, и потому разлука должна была оказаться вечной. Этого нельзя было допустить, кроме того, стоило только представить, каково сейчас Сержу, как он, должно быть страдает, и Катрин решилась. В конце концов жены не должны разлучаться со своими мужьями и уж тем более — не бросать их в беде, да и Сержу наверняка станет легче, когда они встретятся, и он поймет, что больше не одинок. Странно, но раньше она почему-то никогда не говорила ему о своей любви. Ей казалось, незачем. Все ведь и так понятно без слов. Ему прекрасно было известно, что она — его самый надежный друг. Он так и говорил: — Мне несказанно повезло, дорогая, что вы рядом. Трудно найти друга ближе. — Это мой долг, сударь, — неизменно отвечала она. Теперь она жестоко корила себя за это. Она должна, обязана была сказать ему хотя бы один раз за все то время, что они прожили бок о бок, что… любит. Как бы просто и банально это не прозвучало. Теперь Катрин поняла, что это все же необходимо. Но ничего: еще не все потеряно. Если Богу будет угодно, она все перетерпит, переживет долгий путь, теперь ее никто не остановит. И скоро, очень скоро придет тот день, когда она увидит Сержа, и вот тогда все ему скажет. Она скажет: «Я — твоя жена и не покину тебя. Отныне мы вместе вовеки веков. Потому что я люблю тебя». Катрин ни на секунду не сомневается, что он ей ответит. И несмотря ни на что, у них все будет хорошо. Хотелось бы верить…