Музыка небесного города

      Эван был раздражен. Раздражен до самого предела. С утра он вновь повздорил с Эммой из-за её методов воспитания. Остудив вечерний пыл, мужчина постарался вновь поднять вопрос о том, что Дороти нужно дать спокойствие, однако был облит грязью с ног до головы — Эмма начала от его происхождения, а закончила тем, что он не способен работать нормально.       — Лучший студент — ха! Чем ты только эту славу заработал? Что ты делал с профессорами, что они только о тебе и говорили?       Эван с трудом сдержал себя — в столовой вместе с ними была Дороти. Девочка в страхе смотрела то на мать, то на отца. Пришлось усмирить свой гнев и через силу улыбнуться дочери — она не должна бояться и нервничать. Бросив испепеляющий взгляд на супругу, такую холодную, словно ледяная глыба, он подошел к Дороти. Ему хотелось, дабы дочь развивалась и даже получила образование. Однако бедная девочка уже говорила словами Эммы и лишь изредка, в какие-то мгновения ломаясь и выходя из-под гнета матери, плакала и старалась возразить. Эван несколько раз предлагал нанять ей учителей — он бы хотел, чтобы дочь знала французский, математику. И в этот раз он попытался так сделать, однако закончилось всё печально.       — Ей это ни к чему, — отрезала Эмма и ударила в самое больное место, сквозь губу сказав: — И кто это будет оплачивать? Твоего жалованья еле хватает на жизнь!       Жена знала, как заставить мужчину молчать. Он чувствовал жгучий стыд и боль от этих слов. И злость. Ведь супруга права. На работу Эван вышел раньше обычного — лицо его пылало, а сердце так стучало от гнева, что готово было выпрыгнуть. От спешки и злости мужчина не чувствовал, как задубело лицо от сильных порывов ветра. Очнулся лишь когда едва не получил по голове парусом. Подняв упавшую шляпу — она вся теперь была в грязи! — Эван неловко прижал её к себе. Губы задрожали в нервной улыбке. Её бы почистить, да поскорее, а то, заприметь грязную шляпу старый слуга или, не дай Бог, Эмма, отправится его любимая вещь на мусор.       На половине пути над Веной разразился гром, а вскоре и дождь пошел — казалось, он хотел утопить всех имперцев. По дорогам из-за ливня стало сложно ходить, парусные автомобили и дилижансы не могли проехать, а люди — пройти. Почтовые голуби в это время сходили с ума, и сообщение между людьми оказывалось почти парализовано. Одна из таких птиц едва не врезалась Эвану в лицо. Голубь был весь мокрым и изможденным, он упал прямо возле ног мужчины, и злость на миг отступила, обнажив жалость. Мужчина поднял несчастное существо и погладил мокрую пернатую голову.       — Бедняжка, — проговорил он и накрыл голубя своей шляпой. Осмотрев его, он увидел, что одна лапка была сломана совсем недавно. Благо, не крыло, однако и такой «работник» не годится. Много раз Эвану доводилось видеть удел негодных голубей. В детские годы порою до слёз доводило, а теперь же лишь грустил. — Какой очаровательный, бедный голубь…       В капсуле на лапке и в сумочке на груди было пусто, и Эван, поддавшись неясному порыву, с чистой душой забрал птицу. На работе он оказался даже раньше, чем следовало, хотя в кабинете уже было несколько коллег. Внутри зародилось предвкушение — удастся немного расслабиться за чертежами и окунуться в свои грёзы. Мужчина спрятал голубя и подошел к своему столу. И тут замер.       Там, где он хранил свои работы, было пусто. Эван судорожно начал вспоминать, не забирал ли вдруг с собой чертежи и не оставил ли где дома, однако на память жаловаться никогда не приходилось. Он совершенно точно положил свои чертежи здесь.       — К моему столу никто не подходил? — чеканя каждое слово, спросил мужчина.       — Тут был начальник, околачивался возле твоего места, искал что-то, — проговорил один из инженеров — говорил он медленно, словно боясь. — Но я пришел уже тогда, когда он собирался уходить, поэтому…       Однако дослушивать Эван не стал. Он был человеком терпеливым и спокойным, — чего стоили годы жизни с Эммой — никогда не срывался, из-за этого слыл слабым человеком и недостойным мужчиной. Но и его многое раздражало. И иногда чаша терпения раскалывалась.       В голове звучали постоянные слова начальника, что его проекты бесполезны, что и работает он медленно, лениво, и толку от него не так много. Да уж, много он выслушал за всю свою службу от престарелого сноба. И это была последняя капля — красть его чертежи! И зачем? Он пронесся мимо ремонтных работ и, хотя ничего и не делал, пыль и грязь осели на одежде таким слоем, словно Эван сам чинил тут всё. Не дожидаясь разрешения, мужчина открыл дверь в кабинет начальника — его вёл гнев, и он же развязал ему язык, освободив от пут почти военной субординации, что пропитала всех людей в Вене и Австро-Венгрии.       — Принц, ты что, ополоумел? — с нарастающим в голосе гневом спросил начальник. Он сидел за своим рабочим столом, держа в руках бумаги. Ах, Эван даже знал, что это за бумаги!       — Отдайте мои чертежи! — с трудом сдерживаясь, заявил мужчина.       — Какие чертежи? — фыркнул главный, и глаза его нервно забегали, а толстые пальцы теребили листки. Вдруг он перешел на гневный шепот: — Если у тебя что-то пропало, то не моя это вина! Ничего у меня нет! Пошел прочь сейчас же, мне не до тебя!       — Какие чертежи? Крыльев механических! Послушайте, верните спокойно, зачем они вам? Вас видели, поэтому не увиливайте! Это мои разработки, моя работа! Это всё, что у меня есть!       — Так чьи же это чертежи? — раздался позади твёрдый незнакомый голос.       Эван резко развернулся и едва удержался, дабы не попятиться. Перед ним стоял сурового вида мужчина с усами и хмурым взглядом. За ним толпились те самые военные, которых он видел вчера, уходя с работы. Начальник издал какой-то непонятный звук — он весь побледнел. У Эвана дыхание перехватило от осознания: видимо, перед ним или секретарь императора, или генерал, о которых ещё вчера ему говорили. Судя по одежде, всё же генерал.       — Так чьи же? — повторил свой вопрос военный. Он сделал шаг вперед, оказался в кабинете и, казалось, воздуха стало меньше. Его взгляд падал то на начальника, то на Эвана. И в конце концов, преодолев небольшое расстояние, он забрал из рук старика чертежи. — Ваши, как вы и сказали, или?..       С чувством ликования напополам с обидой и злостью мужчина отметил, что это точно его работы. Потому твёрдо и уверенно сказал:       — Мои. — Эван посмотрел прямо в глаза генералу императорской армии и, чувствуя, что требуются доказательства, продолжил: — Там подробный чертеж и схема механических крыльев, каждая деталь помечена римскими цифрами и на другой стороне подписана. Там есть несколько клякс возле пятнадцатого номера, а в углу есть небольшие пятна от кофе.       Едва договорив, глубоко внутри мужчина ощутил смущение. В голове вновь проговорив свою речь, он понял, каким неопрятным дураком себя выставил. Однако всем тут присутствующим было всё равно — генерал внимательно осматривал чертежи, его сопровождение молча и по струнке стояло, а начальник волновался так, что всё его лицо покрылось испариной. В какой-то миг атмосфера накалилась и посланник императора заговорил стальным голосом.       — Итак, герр Шульц, ваши, говорите, чертежи?       — Ну, не совсем… — промямлил начальник — от него так и тянуло страхом. Законы Австро-Венгрии во времена подготовки к войне (что, впрочем, бывало почти всегда) были необычайно строги и за такую ложь на таком уровне могли серьёзно наказать. Окончательно растеряв смелость и решительность, с которой вытаскивал из стола чертежи, старик выпалил: — Это моего подчиненного — Эван Принц к вашим услугами, Ваша Светлость. Он прекрасный инженер и механик.       Взгляд суровых глаз тут же направился на самого Эвана. Одним жестом прогнав всех лишних, они с генералом остались вдвоем. Тот долго его осматривал и, наконец-то уставившись в чертежи, спросил:       — Вы англичанин, герр Принц?       — Шотландец, Ваша Светлость. — с опаской проговорил мужчина. Его сильно напрягало то, как рассматривается работа. Но, с другой стороны, и радовало, хотя, наученный горьким опытом, на многое всё равно не надеялся.       — Служили?       — Нет.       — И что же вы тут делаете, столь далеко от родины?       — Моя жена имеет здесь поместье, поэтому переехали, — ответил Эван, гадая, ожидают ли от него горячих речей о любви к империи — врать он был не настроен.       Однако, казалось, собеседника из высшего круга это не особо заинтересовало. Словно для приличия всё это спросил и даже не запомнил — хорошо, ежели имя-то вспомнит.       — Знаете ли вы, герр Принц, что Австро-Венгрия стремится к совершенству?       Вопрос на секунду поставил его в тупик, но Эван знал, как должен отвечать. Это, пожалуй, первое, что он обязан был запомнить: как правильно отвечать и что оставлять при себе.       — Конечно. И достигнет, — заготовленной фразой проговорил мужчина, размышляя, достаточно ли раболепия и благоговения он вложил в неё. Судя по взгляду генерала, вполне достаточно.       — Но для этого империи нужно хорошее вооружение, способное конкурировать с военными разработками других стран, — вновь обратив свой взор на чертежи, продолжил он. — Нам нужны таланты, свежие идеи и умелые руки. Герр Принц, мне весьма приглянулись ваши задумки — мне было поручено найти таких, как вы. Ежели вы любите страну, что приняла вас, и хотите сослужить службу империи, то согласитесь на моё предложение.       — Почту за честь, — слегка поклонившись, сказал Эван и, припрятав трепет и возбуждение, спросил, хотя ответ был уже в голове: — В чём же предложение?       — Работать непосредственно под начало императора. Разработка амуниции и нового оружия — вот ваша задача. И вот это, — генерал помахал чертежом с крыльями, — очень похоже на то, что так хотел бы увидеть наш император. Ваш ответ, герр Принц?       — Я согласен, — ни минуты не размышляя, выпалил он. Внутри его разбирало ликование, однако следовало держать себя подобающе.       — Замечательно. Но вам придётся подписать весьма строгий документ и жить в другом месте, за пределами Вены — придётся расстаться с семьёй, однако император щедро окупит ваши дни одиночества и работы. Естественно, если вы оправдаете чаяние Его Императорского Величества.       На какое-то мгновение Эван задумался о Дороти, однако осознав, что, имея хороший достаток, сможет усмирить пыл Эммы и пресечь её попытки уподобить дочь бестолковой девице, годной лишь на сплетни да рождение детей, решительно кивнул.       — Это не станет большой проблемой. Благодарю Вас, — мужчина вновь поклонился и всё же не смог сдержать улыбки.       Генерал оставил ему длинный свиток, где были написаны все условия — напоследок лишь бросил, что сам освободит его от работы здесь и все дальнейшие указания пришлёт с голубем. Он лишь обязан подписать договор и подготовиться к отъезду. Эван быстро собрал все свои вещи, — за несколько лет работы их собралось мало — туманно распрощался с коллегами, которые наверняка будут судачить, что его попросту уволил начальник за дерзость, и ушёл. Мужчина не забыл о голубе — тот, как оказалось, терпеливо ждал, был тих и даже не испортил шляпу.       Дом его встретил тишиной, но оно было и на благо. Эван поднялся к себе и с чашкой кофе принялся изучать длинный договор. От того, как всё серьезно, на какое-то мгновение стало немного страшно, однако мужчина отогнал от себя все эти чувства. Он не должен был никому говорить о своём задании, делиться набросками, чертежами, без дозволения покидать границ места, где будут вестись разработки, конструирование и опробование. Каждое действие было строго прописано. А в конце — присяга верности. Предатели, шпионы и непослушные отправлялись на плаху без лишних вопросов и разбирательств. С каждым пунктом Эван ощущал, что он подходит к чему-то очень секретному и опасному. Это было страшно, но мужчина не хотел отказываться. Его идеи пришлись по вкусу. Его идеи считают нужными. Есть шанс воплотить мечту в реальность — грех не воспользоваться. Откажись он, то не простит это себе никогда в жизни.       Когда он подписывал договор, рука не дрогнула. Собирая вещи, Эван услышал голоса внизу — вернулась Эмма и Дороти. Ему ещё предстоял разговор с ними. Дороти разделась и вновь выглядел грустной, а супруга снимала своё изящное, полностью взмокшее пальто, на которое, помнится, ушла большая часть месячного жалования, когда Эван спустился рассказать.       — Мне предложили новую работу, — обменявшись стандартными и никому не нужными супружескими любезностями, улыбнувшись дочери и отправив её играть наверх, сказал мужчина. — И я согласился.       — Ясно. Мне-то что с этого? — спросила Эмма, смотря прямо перед собой и не смотря на Эвана. Как всегда, впрочем.       — Ничего, — он безразлично пожал плечами — жене ведь всё равно, откуда деньги, она давно для себя решила, что её муж ничтожество. Эван тоже смирился. Черт с ней. — Просто я уезжаю и не хочу, дабы Вена судачила о побеге — пекусь я о твоей репутации, милая. К слову, моё жалование будет выше, — Эмма сразу насторожилась, — и я найму Дороти учителей и гувернеров, слуг, и буду лично перечислять им деньги. Ты к деньгам не прикоснешься и не имеешь права никого увольнять.       Впервые за долгое время мужчина увидел, как маска холода медленно спадает с лица жены, как она начинает вскипать. Её тонкие черты лица, которыми она так гордилась, ведь они показывали благородство и достойную кровь, искажались, и Эмма начинала походить на горгулью — вместо прекрасной женщины перед ним постепенно появлялся монстр. Того гляди черные волосы превратятся в змей, а серые глаза вспыхнут красным. Ах, да, когда всё шло не так, как того хотелось женщине, она становилась ужасной.       — Это мой дом!.. — начала было Эмма, однако Эван покачал головой.       — А вы — моя жена. И обязаны слушаться меня и мои приказов. Пойдете против меня и оплачивать счета за платья, вина и ценности я не буду, — предвосхищая её гордый ответ, он добавил: — И не говорите мне о своём наследстве, вы та ещё мотовка, и я более чем уверен, что от вашего бывшего покойного супруга, будь ему земля пухом, остался лишь этот дом, но не деньги. Не скучайте, моя дорогая.       У Эммы впервые не нашлось слов, и хвала небесам. Эван поднялся к Дороти — дочь была ужасно расстроена и напугана. Однако не из-за Эммы, как оказалось. Едва мужчина вошел в комнату девочки, как она тут же вскочила со своей кровати и подбежала к нему.       — Ты уезжаешь?       — А ты подслушивала, значит? — с укором спросил Эван, но долго злиться на дочь не мог. Взяв её на руки, он сел в кресло и кивнул. — Да, я уезжаю на хорошую работу. Тебе не придется больше ходить по всяким приёмам.       — Но матушка!..       — Я разберусь. Ты бы хотела учиться математике, как я? — Дороти в ответ активно закивала. Она бы занималась чем угодно, только не этикетом, танцами и походами по домам. — Так вот, я найму тебе учителей. Ты и не заметишь за всеми уроками, как я вернусь!       Понадобилось ещё немного времени, дабы успокоить Дороти, и дочь смогла его отпустить. Дабы точно отвлечь дочурку, Эван тайно показал ей найденного голубя. Она большими глазами смотрела на него и гладила, что-то шепча.       — Ты его мне оставишь? — спросила с надеждой Дороти.       Но Эван вынужден был её разочаровать.       — Нет, Эмме это точно не понравится. Давай не будем её злить сверх нужды.       Ещё мечтая о том, что его дочь будет учиться, мужчина находил учителей в Вене, но всё упиралось в одно — отсутствие денег. Но теперь всё было иначе. Теперь у него были средства обучать Дороти.       Уходить из дома было не страшно и не тоскливо. Он лишь однажды грустил по дому — когда покидал Данди, родной городок и родную ферму. А венское жилище Эван не любил всем сердцем, но выбора не было. Эмма бы просто изничтожила его, ведь в Лондоне у него своего жилья не было. Здесь он был чужим. Быть может, новая работа даст ему возможность наконец-то наладить свою жизнь?       Рано утром явился почтовый голубь с характерной эмблемой — он должен был быть готов к отправлению через несколько часов. Отправка была такой скоропостижной, что Эван вновь на мгновение задумался, всё ли будет в порядке, однако отогнал свои мысли — хуже, чем у него сейчас, ничего не будет. Не вернется он к подобной жизни.       За ним приехал обычный дилижанс без каких-либо изысков. Там с него солдат сразу потребовал договор с подписью и только после этого впустил. Внутри уже сидело два человека — мужчина лет сорока и молодой парень, наверняка талантливый студент, каким он сам был когда-то. Они, как и солдаты, сопровождающие их, поглядывали на маленькую клетку, где сидел раненный голубь. С ним Эван не мог расстаться — куда же он его денет, раненного и такого несчастного?       — У вас есть собственный почтовый голубь, герр? Вам дозволили его взять? — тихо спросил молодой человек.       — В договоре ничего такого не было и мне не говорили, — улыбнулся Эван.       — Отправлять письма вы сможете только через нас, — строго вклинился в разговор солдат. Мужчина заметил, как тот стал напряжен и едва не схватился за оружие на бедре. Внутри всё сжалось. Опасно.       — Не волнуйтесь, этот голубь ранен и не может лететь, — успокоил он военного, натянув улыбку. Не хватало ещё лишиться не только работы, но и жизни. — Не мог оставить дома. Вреда же от несчастной птицы не будет, верно? У меня бы сердце разорвалось, брось я его на произвол.       Солдат успокоился, а Эван чуть было не выдохнул. Сердце в груди бешено билось. Волнение захлестывало с каждой минутой всё больше и больше, однако через несколько часов дилижанс остановился окончательно. Они были далеко от Вены, если присмотреться, можно было увидеть маячащие где-то почти у горизонта деревенские домишки. Их подвезли к старому замку — видимо, заброшенное старое поместье какого-то аристократа или же, возможно, и самой правящей семьи. Тут их уже поджидали.       Везде в замке были солдаты. Их тут было даже больше, чем инженеров. Его поселили в холодную и бедно обставленную комнату, где пахло плесенью и сыростью. Кровать была прохладной, и Эван вмиг замерз, стоило ему забраться под одеяло. Голубь весь нахохлился и прижался к прутьям клетки. Однако он сюда не жить приехал, а работать. Немного отдохнув и даже не разобравшись со своим багажом, Эван спустился в общий зал, где уже почти все собрались.       Он сел рядом с камином, поближе к теплу, и из-под слегка опущенных ресниц поглядывал на своих новых коллег. Их тут было около двадцати — все с серьёзным и умным видом, счастливые и гордые, что их вызвали на службу. Им ещё раз рассказали, что можно делать, а что нельзя, показали, где они будут работать — это оказался большой длинный зал, раньше, скорее всего, служащий столовой. Тут всё было подготовлено для инженеров. Или для арестантов. Ибо количество тут солдат поражало — возле каждой двери их стояло по двое, все вооруженные огнестрельным оружием, даже не луками или арбалетами. И взгляды военных были словно прикованы к ним, создавая огромное напряжение внутри Эвана. И не он один тут чувствовал себя подобным образом — до этого гордые и спокойные инженеры выглядели растерянно и почти напугано.       — И напоследок, — проведя всех по нужным местам, сказал их солдат-проводник. К тому времени вымотанный и взвинченный Эван хотел вернуться в свои покои и уснуть, дабы приступить к работе со свежими силами и попытаться смириться с условиями и строгостью. — Император лично просматривал ваши работы и определился с главным инженером. Это будет герр Эван Принц.       Сначала ему показалось, что это ему приснилось. Или послышалось. Но когда его имя повторили, а солдат стал дотошно выискивать среди инженеров его, мужчина очнулся.       — Это я, — когда на него все уставились, Эван почувствовал смущение, но приободрился. Он должен гордиться тем, что его назначили главным.       — Вы и будете писать все отчёты и нести ответственность за проект, — припечатал военный.       Этого бояться не стоило, хотя плечи заболели наяву от того груза, что внезапно свалился. Мужчина выходил из комнаты первым и поднимался на этаж, где все жили, тоже первым — и чувствовал сжигающий взгляд. Того гляди и сбросят или убьют. Но, ложась в холодную кровать, он подумал, что ему просто кажется.       Как оказалось, не зря Эван переживал из-за этого. Коллеги оказались к нему крайне недружелюбны, хотя всё же держались правильных манер — не грубили и прислушивались к советам, однако стоило отвернуться, как острые, будто копья, взгляды впивались в спины. Вскоре мужчина втянулся в ритм жизни, почти что военный, но наполненные любимой работой дни раскрашивали невесёлую атмосферу.       Благо, отбор инженеров оказался строгим, и тут не было глупцов — многие работали технологами и испытателями, однако были и те, кто прекрасно разбирались в чертежах и проектировании. Эван с большим трепетом и любовью представил им доработанный уже здесь чертёж крыльев, — как он понял, именно эта идея и позволила ему быть здесь, да ещё и в таком статусе — но при длинных обсуждениях понял, что разработка имеет изъяны.       — Вы неверно рассчитали размер нервюра. Позвольте обсудить органы управления и механизацию крыла, — неуверенно проговорил один из инженеров.       — Да, конечно! — не растеряв ни капли энтузиазма, активно закивал Эван. Он удивлял всех тем, с какой лёгкостью выслушивал критику и как готов был обсуждать любую мелочь. У мужчины горели глаза.       После долгой работы — их тут держали долгими неделями, в течении которых они беспрерывно работали — Эвану и всем остальным позволили отдохнуть денёк, однако уезжать не разрешили. Они утвердили наконец-то чертежи и приступали к сборке. Пока что собирали один экземпляр. В своих отчётах Эван был весьма оптимистичен и ему приходили ответы от высшего командования: его хвалили и щедро платили. После долгих дней взаперти лицо мужчины обрело нездоровый оттенок, а в лёгких, казалось, всё было забито пылью, в носу поселился запах чернил, а глаза покраснели и слезились. Однако стоило выйти и вдохнуть полной грудью, как всё дурное покинуло тело. Он даже взял своего голубя, которого назвал Лей, и, казалось, даже птица приободрилась.       Голубь оказался весьма полезен и в работе — Эван брал за основу как раз крылья таких птиц. Заперевшись у себя в комнате, он, извиняясь перед крылатым, изучал его, осматривал. Далеко отходить от замка не разрешалось — рядом всегда находились военные, готовые выстрелить тебе в спину, если сделаешь лишний шаг. Вдруг он заметил, что сюда приближается дилижанс. Он так истосковался по новым лицам, что почти с жадностью ждал, когда загадочный гость сюда приедет. Но едва из дилижанса вышли, как Эван пожалел о своём детском восторге. Машинально, ибо так было принято, мужчина согнулся в глубоком поклоне. Это был верховный архиепископ Церкви Девяти. Он даже не взглянул на согнувшегося мужчину, а уверенно последовал в замок, однако запах благовоний и ладана донесся до носа Эвана. Едва тот отошел достаточно далеко, можно было выпрямиться.       Зачем же он сюда приехал? Вооружение, официально, по крайней мере, не имеет никакого отношения к церкви. Чувствуя смутную тревогу, Эван пошел следом за архиепископом. Как оказалось, его уже искали.       — Покажите мне то, над чем вы работаете, — требовательно сказал священник, глядя исподлобья.       Пришлось, отвешивая чинные поклоны, доставать чертежи и раскладывать на столе — вокруг собрались ещё инженеры, с которыми Эван тесно работал. Они из кожи вон лезли, объясняя всё архиепископу, хотя тот не понял и половины. С каждым словом лицо его искажалось всё сильнее и сильнее, а в глазах загорался огонь праведного гнева.       — То есть, это подобие крыльев птиц? — прервав Эвана посреди речи, спросил священник.       — Да, Ваше Преосвященство. Мы брали за основу крыло птицы.       — Это неестественно! — через губу проговорил архиепископ — отвращение в его голосе окутало мужчину. Он ощутил себя оскорбленным.       — Ваше Преосвященство, — стараясь сохранить на губах улыбку, — но в этом нет ничего такого. Это ведь поможет людям познать полет, небо и…       — Есть дирижабли. А эти крылья! Это глупое порождение еретического и языческого ума! Человек должен оставаться человеком!       — Человек должен делать то, что может. Если наш механизм будет работать, значит, на то воля высших сил, — возразил Эван, однако договорить ему не дали — архиепископ смерил его таким взглядом, что внутри мужчины всё похолодело. Стоящие рядом с ним люди тоже замерли и не смели и слова произнести.       Архиепископ, разъяренный и недовольный, покинул замок, а Эван приказал работать и дальше. Увидев же, что никто не спешит продолжать выполнять свои задачи, он вопросительным взглядом осмотрел зал:       — В чём дело?       — Слова архиепископа… — неуверенно заговорил один из инженеров.       — Ох, если верить им, то лучшее, что может сделать человечество, так это отказаться от всего, не думать о улучшении жизни, а лишь уйти в пещеру и бояться там грозы. Забудьте!       Нехотя и с боязнью, но всё же люди вернулись к работе. А Эван засел писать отчёт и узнавать, что же тут забыл архиепископ. Церковь Девяти была могущественна — она уничтожала всё, что ей перечило. Вся Европа была под её властью. В школьные годы, да и в пору студенчества, Эван, казалось, насквозь пропитался догмами церкви, но, благо, он сохранял остатки своеволия.       Всё произошло совершенно внезапно. Они подготовили первый экземпляр крыльев, и Эван даже вернулся позже, дабы дополнительно осмотреть их и полюбоваться. Мужчина любовно гладил крылья — они были лёгкими, обтянутыми кожей (позже Эван думал, что их можно покрыть и перьями), под которой прятался сложный механизм, над которым трудились не одни умы Австро-Венгрии. Закрыв глаза и пробежавшись по металлическим спицам под кожей, мужчина представил, как летит. Выше и выше. И тут он услышал грохот. Поднявшись и прижав к себе крылья, Эван хотел было выскочить прямо в холл, однако успел заметить через приоткрытую дверь, что в замок зашли военные. И это была далеко не охрана. К ним вышел один из тех солдат, что здесь жили, и отдал честь стоящим впереди всего отряда людям. Приглядевшись, Эван увидел, что-то был капитан и… священник. В горле внезапно стал ком, бросило в холодный пот. Это не к добру.       — Именем Австро-Венгрии, императора Фридриха и Церкви Девяти, мы пришли сюда уничтожить все документы, изобретения и разработки военных инженеров, что здесь находятся. И арестовать главного инженера, шотландца Эвана Принца!       Сердце на миг перестало биться, а в глазах потемнело. Когда он был ребёнком, то с отцом побывал в Лондоне. Однако почти ничего не запомнил, кроме одного: казни. То были еретики и иноверцы, язычники. Отец прикрыл маленькому Эвану глаза и увел прочь почти сразу, но сквозь пальцы отца он мельком увидел, как натянулись веревки и как безжизненно повисли люди. И, кажется, слышал крик. Возможно, поэтому Эван недолюбливал Церковь Девяти.       Словно наяву он ощутил, как вокруг горла сжимается удавка, а под ногами разверзается земля, будто то был пол на эшафоте. Умирать он не хотел. Мужчина судорожно оглядывал зал, пытаясь придумать, что делать. Надо бежать, но тут огромное количество солдат — если он выберется из замка, то куда бежать? Доберется до Вены — его поймают. Доберется до ближайшего села — его поймают. Император и церковь умеют уничтожать.       И тут взгляд Эвана упал на крылья. Он был уверен в своих чертежах и сборке, но всегда есть шанс, что где-то закралась ошибка. Однако… В холле уже началось активное движение — ещё немного, и его найдут. Мужчина быстро натянул крылья, закрепил их поперек груди, на плечах и на руках. Сердце в груди гулко стучало, рубаха взмокла от пота, но выбора не было. Благо, они были на первом этаже — Эван, разбив окно, выбрался на улицу. Почти сразу он услышал, как к нему несутся солдаты. Пальцы быстро заскользили по кнопкам и рычажкам — одно мгновение, и он, разогнавшись и взмахнув руками, зажмурился.       Эван не сразу осознал, что ноги всё же оторвались от земли. Пытаясь успокоиться, он вспоминал, что сам писал в отчетах, правилах и рассказывал испытателям — взмахи его были сильными, но не судорожными. Он старался хранить спокойствие. Наконец-то приоткрыв глаза, мужчина едва не засмеялся в голос, будто ребёнок — он летел. Он летел! Внизу, на земле, слышались крики и выстрелы, но пули не могли долететь.       Эйфория и ликование захлестнули мужчину, будто волна. Взлетев ещё выше, он позволил себе закричать. Внутри всё переворачивалось, от удовольствия покалывало пальцы, а во всём теле ощущалась та самая лёгкость. Он летел. И правда летел!       Едва первая радость сошла, Эван осознал, что не знает, как поступить дальше. Оставалось лишь лететь. Но и это не было его сном — небо было тёмным, ветер обжигающе холодным и жестоким, а путь неочевидным. Мужчина продрог, вскоре руки начали болеть, но останавливаться Эван не мог.       Ему надо было убраться прочь из Австро-Венгрии и держаться подальше от её союзников. Эмма сможет уберечь себя и дочь — обвинит Эвана во все грехах человечества, выставит тираном и сумасшедшим, а себя жертвой, однако сейчас мужчина был этому рад. В таком случае их не тронут.       Внезапно Эван ощутил горечь на языке: вот какова цена его мечты? Преступник и изгой.