Палая листва

Et gaudium et solatium in litteris

-Ну, что, святой отец, как продвигается ваш праведный труд? — ехидный шёпот прозвучал прямо над ухом Мариона. -Придержи язык. Если кто-то узнает, что зовешь меня святым отцом, нам несдобровать. -Неужели? А достается пока только тебе. Марион дернулся, едва не опрокинув чернильницу, и насмешник отскочил от стола. Впрочем, далеко бежать он не стал, а предпочел забраться на подоконник в паре метров от наказанного. -Ведите себя хорошо, святой отец, вам нельзя вставать с этого стула еще… — он щелкнул часами на цепочке, — пятьдесят пять минут! Но раз уж вы так недисциплинированны, придется мне за вами приглядывать! -Я размажу тебя по стенке… -Возможно, но не раньше, чем пробьет колокол…хотя… — губы Даниэля растянулись в хищной улыбке, — если тебя как следует позлить, ты ж и впрямь вскочишь и помчишься за мной во дворик…интересно, когда святоша Патрик увидит, как ты нарушаешь запрет, он только высечет тебя или потом еще заставит ходить обнаженным? Говорят, раньше мальчиков здесь воспитывали именно так — как следует секли, а потом оставляли без штанов в назидание другим. Конечно, не малышей, а только очень взрослых мальчиков, которым было бы по-настоящему стыдно. -Эти грязные фантазии мне совершенны неинтересны, — отозвался Марион, стараясь придать голосу твердость, — Ты будешь гореть в аду. -Вероятно. А ты, Мари, уже горишь и неизвестно, чей ад жарче, — подмигнул Даниэль. Марион, который действительно покраснел до кончиков ушей, стиснул зубы и решил сосредоточиться на работе. Может тогда негодяю наскучит? Заклятый друг и впрямь заскучал. Поболтал ногами, порисовал звериные мордочки на пыльных корешках книг, достал из своего гаманка большое яблоко и с аппетитом захрустел. Марион сглотнул. Сегодня завтрак был скуден, он остался без обеда, и, несмотря на привычку к постам, все еще скверно переносил голод. Яблочный сок брызнул на свиток, и от сладкого запаха закружилась голова. Юноша глубоко вдохнул, пытаясь умерить дрожь в руках. -Между прочем, — оживился Даниэль, — у меня есть еще одно. И, если ты будешь вежлив, я тебе его дам. -Не хочу. -Упрямец! Гордыня, чтоб ты знал, смертный грех. Марион потянулся за чернилами, и рука, все-таки, дрогнула. По полу растеклась густая лужица вперемешку с осколками — личная чернильница отца Патрика, давний и дорогой подарок, была сделана из стекла. -Ай-я-яй, — цокнул языком заклятый друг и соскочил с подоконника. -Что здесь происходит? — на пороге комнаты вырос сердитый старик в сутане, — Мистер Хэлвод… О! Вы разбили ее? Разбили! Вместо того, чтобы добросовестно отрабатывать свое наказание, вы сперва болтали с приятелем, а потом, я уверен, из озорства, просто взяли и уничтожили такую ценную вещь?! -Нет, святой отец, я… -Это моя вина, святой отец, — с выражением полнейшего раскаяние и едва заметной лукавой улыбкой в самых уголках губ, заявил Даниэль, — Я ослушался вас и пришел сюда от скуки. А потом у Мариона закружилась голова, ему, знаете, нездоровится в последнее время. Хотел убедиться, что все в порядке, подошел и случайно ее задел. Прошу прощения, святой отец! -Гхм…мистер Хэлвод, вы действительно больны? Если б я знал, то не лишал бы вас обеда…как все нехорошо! -Мне уже лучше, святой отец. Я не болен, просто…иногда голова кружится и немного темнеет в глазах, — почти не соврал Марион. Старик пожевал бороду, размышляя. -Ладно! — наконец, решил он, — Сделаем все по совести. Вы, мистер Хэлвод, свободны, можете пойти и отдохнуть до вечернего чая. Считайте, отработали. Вы, мистер Альвийский, поможете мистеру Хэлводу и, если ему опять станет дурно, непременно доложите настоятелю. -Спасибо, святой отец! -Но, — отец Патрик грозно поднял палец, — любой грех нужно искупить. Вам, мистер Альвийский, не следовало здесь быть. Положите руки на стол. Даниэль невозмутимо подошел к столу и артистичным жестом опустил кисти ладонями вверх. Наставник, тем временем, доставал линейку. -Твоя очередь веселиться, — почти одобряюще шепнул наказанный. Но веселиться Мариону не хотелось. Он смотрел, как на фарфоровой коже Даниэля вспыхивают красные полосы и вздрагивал с каждым шлепком. Сам юноша стоял со столь независимым видом, будет происходящее не имело никакого отношения к нему и его пальцам. К счастью, запал святого отца кончился на шестом ударе. -Достаточно. Идите, дети мои, усердно молитесь и не грешите больше. -Благодарю вас, святой отец. -Благодарю. Они вышли из библиотеки и некоторое время шли молча. -Спасибо, — пробормотал Марион, — Ты мог бы и не делать этого…сказал бы, что я сам позвал тебя… -Заманчиво, — фыркнул Даниэль, — но вот такой уж я хороший парень! Держи! Как обещал, за вежливость! У Мариона в руках оказалось большое яблоко. А заклятый друг, подмигнув, скрылся в хозяйственной пристройке — лицо он, конечно, сохранил, но ладони горели и бочка с ледяной водой была сейчас весьма кстати. Марион и Даниэль, столь различны меж собой, сошлись к своему собственному удивлению и — к удовольствию наставников — три года назад, спустя несколько недель после приезда наследника графа Альвийского в монастырскую школу. Вернее, сошелся Даниэль — не прояви он инициативу, вряд ли замкнутый мальчик с отстраненным лицом его бы заметил. Но, после множества частных школ, глаз у будущего графа был наметан: он сразу понял, кто из местных может оказаться интересным собеседником и, разумеется, не ошибся. Марион принадлежал к тому типу людей, который всегда вызывал у Даниэля смутное волнение, не столь сладострастное (хотя юноша и привык объяснять себе свои влечения ничем иным, как сладострастием), сколь азартное, как будто при взгляде на одноклассника в нем просыпались инстинкты охотника, а острое любопытство подпитывалось зудящим беспокойством, смешанным со страхом, предвкушением и острым желанием не заполучить другого, а проявить себя, стать увиденным и узнанным. Впрочем, все это кипело в глубине. Господин Альвийский был слишком юн, чтоб распознать, к чему именно взывают его предки и, по обыкновению, пошел за интуицией, подкрепленной горячим интересом. «В конце концов, он явно неглуп и хорошенький. И — знающий», — отметил Даниэль, разглядывая сосредоточенного мальчика, погруженного в чтение. Для своих шестнадцати лет тот был достаточно крепок; на занятиях гимнастикой юноша разглядел, что за внешней тщедушностью «объекта» кроется поджарое тело и литые мышцы, а реакции гораздо быстрее и резче, чем обычно бывают у книжных ребят. Эти противоречия, а заодно — высокий лоб, резко очерченные скулы, мягкая улыбка и всегда холодные серые глаза не могли не привлечь. Ну и, конечно, кот. Сперва Даниэль аккуратно расспрашивал Мариона о порядках монастыря, просил помощи с уроками, а в один из дней решил идти va banque — просто разыскал в саду, прижал к стволу старой яблони и с ухмылкой сообщил: -Все, я тебя поймал Хэлвод! Покайся, дабы не зажглись огни инквизиции! -В чем? Я ничего не делал! -Да ну! А как же — «исторгну чародеяния из руки твоей?» — Даниэль пристально смотрел ему в лицо, и в темных глазах плясали чертики. -Я не понимаю, о чем ты! Пусти! — Марион с силой оттолкнул его. От неожиданности юноша рухнул на траву и выдохнул со смесью удивления и восхищения: -Ого! Ты, оказывается, не только там кулаками машешь! -Если в нос дам, мало не покажется, — мрачно предупредил Марион. -Боюсь, твой приятель этого не одобрит! — парировал Даниэль, глядя противнику за плечо. Марион повернулся. Белый кот, окруженный золотистым светом смотрел укоризненно. Разве только головой не качал. -Ты его видишь? -Конечно! -А…а никто не видел…кроме…неважно! -Да вижу я! Сам такой! — новый знакомый рассмеялся, — И, кажется, твой хранитель не прочь, чтобы мы пообщались. Для Мариона это знакомство стало огромной неожиданностью. Он не имел привычки заводить друзей, особенно — с дурной репутацией (вместе с господином Альвийским в пансион прибыла его характеристика и письмо от матери, написанное нервным скачущим почерком, где сообщалось о том, что юноша был исключен из трех школ за «поведение, недостойное джентльмена» и графиня убедительно просит…по крайней мере, об этом рассказал один из младших школьников с ушами на макушке). Скользнув по Даниэлю взглядом, юноша полюбовался, но не замедлил шаг. Маленький аристократ был на голову ниже его и своим хрупким телосложением напоминал изысканную фарфоровую куколку: изящные руки и ноги, тонкие черты лица, черные кудри, спадающие на плечи, модный камзол и вычурные атласные рубашки. Будь Марион внимательнее, он бы отметил, что за грацией движений и вежливой полуулыбкой скрывается цепкий, внимательный взгляд темных глаз, резко выделяющихся на полупрозрачной бледной коже, но юноша уже скользнул дальше, в свои собственные миры. И был крайне удивлен, когда его неожиданно выдернули в здесь и сейчас. Так началась эта странная дружба. Даниэль много болтал (никогда — о себе и своем прошлом), посмеивался над замкнутостью Мариона, с интересом слушал, когда тот рассказывал о вычитанном из книг или размышлял. Они часто спорили, и Мариона поражало, как умело этот проныра играл со словами, оборачивал те или иные трактовки библейских сюжетов, словно опытный иезуит. «Ты лжешь!» — «Разве? Послушай еще раз: ни слова лжи. Я, скорее, уточняю понятия» — «Это противоречит учению отцов церкви! Зачем тебе вообще все время спорить? Путать меня?..» — «Это весело! И, может, я вижу заблуждения и забочусь о спасении твоей души?» — «Неужели? Ты ведешь себя как демон-искуситель!» — «А может я и есть демон, играющий за добро. Хотя… что есть добро?». Эти дискуссии нередко злили и тревожили Мариона, а Даниэль, как будто, забавлялся его страстью. Впрочем, помимо разговоров они с удовольствием гоняли мяч на заднем дворе, ходили в крохотный портовый городок, разросшийся за несколько столетий с момента строительства монастыря, вместе делали уроки и сами удивлялись, как легко им дается дружба, полная споров, подначек и жаркого интереса. Было, правда еще одно. Они могли гулять вместе. -Расскажи, как ты это делаешь? -Захожу в дверь…просто вижу и захожу. Раньше они меня затягивали, теперь я иду когда хочу. Вижу историю. И становлюсь кем-то из героев. Чувствую как он, действую… -А изменить что-то можешь? -Не знаю…я там обычно не такой как здесь. Мне нельзя идти в историю, если я хочу быть собой. -Ну и смысл? Марион смущённо улыбнулся: -Это весело. -Сидеть и смотреть картинки! А вы знаете толк в веселье, святой отец! — хмыкнул Даниэль, — Не, я предпочитаю быть собой и вершить своими руками! -Меня учили, что нельзя вмешиваться в чужие истории. -Так сделай их своими! И вообще, ты не окажешься там, где нельзя быть! А если окажешься, это не твои проблемы… О! Я придумал! Раз ты у нас книжник, предлагаю эксперимент! И они ставили эксперименты, раз за разом. Оказалось, Даниэль понятия не имел, как далеко может забрести его «книжник» и как легко — потерять голову. «Везде, где я был, стояли туманы. И мне казалось, что они растворят меня» — «Значит, ты сам должен их растворить!». Но этого Марион не мог, несмотря на все советы и команды друга. «Закрой глаза. Сделай шаг. Чувствуй свое тело…» — голос Даниэля начинал плыть, и Марион безнадежно ускользал в очередную историю. Зато, когда они научились бродить по монастырскому двору, не касаясь его древних плит, стало по-настоящему весело. Марион умел безошибочно отличать местных хранителей от тех, кому здесь было не место, и откуда-то точно знал, кого следует «призвать к ответу». А его друг умел произвести впечатление. Такое, что злобные твари, привлеченные историями и страстями древнего монастыря, больше никогда не возвращались. За день, до того, как Марион, оказался наказанным в библиотеке, случился один разговор. -Когда я вижу тебя там, ты больше похож на черта, чем на ангела. У тебя даже рога есть! — поделился впечатлением юноша, после очередного совместного похода. Приятель расхохотался. -Ангела! Ну, ты сказанул! Я ж тебе говорил, что я демон! -Демоном ты быть не можешь! Они все от дьявола. А ты ходишь в церковь, и мы с тобой не вредим никому. Наоборот, чистим пространство. -Ну, демоны разные бывают. И свобода выбора у них тоже есть. Вместе с клыками и рогами. -Хмм… — Марион сосредоточенно хмурился, — Знаешь, наверное, твой вид…не про истинную суть. -Да? А про что же? -Даниэля разговор искренне забавлял. -Я думаю, это знак твоей греховности, — со всей прямолинейностью выдал юноша, — Если предположить, что в тонких мирах все видится отчётливее, то нам как раз могут указывать на твои слабости. -На какие, к примеру? -Думаю, ты сам знаешь. -У меня тут одна гипотеза есть, — Даниэль оживился, — Когда мы просто гуляем, я ведь ничего не делаю без твоего разрешения. Не трогаю ни одну тварь, пока ты к ней не подойдёшь. И так выходит само собой, мы даже не договаривались об этом. -Да. Я как будто имею право… -Ага-ага. Право он имеет. Зато я третий месяц пытаюсь научить тебя работать с историями, а не только в них тонуть и — бесполезно. Мы даже почистить их не можем. Хотя уже выяснили, что это реально и полезно для мироздания. А раз ты считаешь меня великим грешником, то никогда мою правоту не признаешь, не позволишь мне вести тебя! И зря я столько мучаюсь! Марион смутился. -Мне кажется, мы сейчас далеко зашли. Ты мой друг, не следует мне обижать тебя. -Да при чем тут обижать, — отмахнулся демон. Глаза его горели, как у гончей, взявшей след. — Понимаешь, если разобраться с этим, у нас получится гораздо больше! А потом ты придумаешь, как повернуть все во благо человечеству, раз его благо так тебя волнует. -Что ты предлагаешь? -А ты готов отвечать честно? Как на исповеди. -Да, — почти с облегчением кивнул Марион. У него было немного опыта в дружбе или любви, поэтому честность давалась проще, чем деликатность. По крайней мере, он так думал до следующего вопроса. -Ты считаешь себя лучше меня? -У каждого свои достоинства и недостатки. -Ты считаешь себя…мм-м…как бы ты сам сказал?.. чище меня? -Да. -И потому я не могу быть прав в…гм…в духовных вопросах? -Да. -Отлично! Ты молодец, я все ещё не обижен. Продолжим. Какие из моих грехов раздражают тебя больше всего? Марион опустил глаза, но демон неожиданно схватил его за подбородок и заставил смотреть. Юноша почувствовал, как земля качается под ногами. -Говорите, святой отец. Правду. -Ты порочен. -Конкретнее. -Сладострастен. Тщеславен. Едва владеешь собой. Твои шуточки, ухмылки, позы…твои гребни и воротнички… Ты распущен и слаб. -Прекрасно, — Даниэль убрал руку, позволив своему пленнику выдохнуть, — Если я докажу, что ты не знаешь истину о пороке и оттого гораздо уязвимее, ты перестанешь считать себя выше, и мы сможем нормально работать? -Я не думаю, что это возможно доказать. -Тогда ещё один эксперимент? — подмигнул демон. Лихорадочный блеск в его глазах сменился привычными насмешливыми искорками, и Марион ощутил невесть откуда взявшееся облегчение. -Давай. -Выбери состязание, в котором готов со мной биться. Любое. Победитель исполнит желание проигравшего. Без физических травм. -Ладно…ну…пусть будет завтрашний диспут на латыни. Мы оба ещё не готовились, все честно. Даниэль фыркнул: -Выбор истинного книжника! Договорились! Тогда за учебники! Когда они дошли до своих келий, Марион замялся. -Скажи, ты точно не сердишься? Может, не будем?.. -Нет, мне все нравится! Ты считаешь меня великим грешником, я считаю, что ты сам погряз в заблуждениях, и мы оба можем использовать свой выигрыш во имя спасения души друг друга…чем не христианская забава? В конце концов, ты сам когда-то сказал мне, что чем бы не занимался человек, ремеслом ли чтением или отдохновением, он всегда познает Бога, чтобы Господь направил Его. Вот и мы познаем с новой для тебя стороны. -Ладно. Но биться я завтра буду всерьёз. -Не сомневаюсь. Доброй ночи, святой отец!