Дух праздника

Все праздники для Наталя чем-то похожи. Во время них все идет наперекосяк, и всегда рядом Эйнеке, а еще к концу любого праздника душу Наталя разрывают два чувства: раздражение и радость. И этот Венец Зимы не был исключением. Без перерыва пробегав с братом на плечах, Наталь устал (да и до всей этой авантюры он был не шибко отдохнувшим), причем не столько телесно, сколько морально. Он не понимал почему все всегда так сложно и почему нужно соблюдать условия глупого спора даже тогда, когда у них с братом явно возникают проблемы. Впрочем, Эйнеке хотя бы повеселел, и вроде бы Наталь того сам добивался, но… Было кое-что в его веселье, что старшему явно не нравилось. Например, колокольчики. Их звон при каждом шаге сливался в ужасную мелодию. Этот звук не могли заглушить ни грохот сапог, ни пьяный гомон из каждого оконца. Все вокруг портило это настойчивое бренчание. Раньше Наталь воспринимал колокольцы, как часть Венца Зимы, но теперь же они казались ему неким изощренным орудием пытки. На мгновение Наталь даже проникся сочувствием к оленям, которых в сказках обвешивают этими звенелками. Через десяток шагов Наталю вспомнились и слова брата по части рогов. Оленьих. Конечно же, оленьих! И вот с рогами на башке, братом на плечах и несмолкаемым звоном колокольчиков, они бы с Эйнеке шли к лекарю. Хороши наемники, ничего не скажешь! Только что убегали от стражи, а теперь, вместо того чтобы слиться с толпой, сделали себя еще более заметными! Тем временем Хладберг все глубже погружался в праздничную кутерьму. На улице темнело, а песни гуляющих людей становились все громче и невнятнее. Пели все. Едва ли не из каждого окна доносились голоса. Каждый, как мог, восхвалял свое божество, просил у него что-то или благодарил за уже данное, и все это сливалось в единый гул сотен голосов, объединенных общим мотивом. Никто не слышал соседа, никто никому не мешал, все просто радостно драли глотки. Передвигаться шагом люди тоже расхотели. Всюду была толкучка и беспорядочные танцы. Иногда они нарушались более или менее организованным хороводом, увлекающим в себя все больше людей. Меж взрослых то и дело мелькали дети, проскакивающие в праздничной давке, проскальзывающие меж чужих тел и несущиеся невесть куда. Один из таких мелких бегунов врезался Наталю в брюхо. Полуэльф не упал лишь благодаря скоплению людей вокруг, а отлетевший от него мальчишка моментально вскочил и скрылся в толпе. Наталь мог пожелать ему только не быть затоптанным в этот Венец Зимы. Хоть сам Наталь общую давку преодолевал относительно легко, он волновался за брата и придерживал его за ноги. Из-за такой навязчивой заботы Наталь то и дело удостаивался болезненного подергивания за волосы или короткого удара пяткой по ребру. Впрочем, все это было мелочами. Эйнеке мог ворчать и недовольствовать сколько угодно, лишь бы не свалился и сознания не потерял. Наталь постоянно проверял, в порядке ли его брат: хоть Эйнеке и заметно развеселился, здоровья и сил у него вряд ли шибко прибавилось. Из-за постоянных заглядываний вверх Наталь смог увидеть еще одно праздничное преображение Хладберга. На улице становилось все темнее, и в этой темноте появлялось все больше маленьких огоньков. Люди зажигали свечи и лампы, ставили их на окна и несли в руках. Там, где случайно гас один огонек, зажигались два новых, три, и так по нарастающей. Это приводило в восторг. И, пожалуй, Наталь мог бы назвать происходящее по-настоящему красивым. Это тоже радовало, помогало бороться с усталостью и шагать дальше сквозь людскую толпу. Он уже почти добрался до конца главной улицы, а затем свернул в сторону, чтобы в итоге оказаться у жилища лекаря. Днем Наталь бывал здесь, но забытый кошелек несколько затруднил покупку лекарств. Пришлось возвращаться, и стараниями брата, а также празднующей толпы путь обратно к дому лекаря оказался куда дольше, чем рассчитывал полуэльф. Наталь постучал в дверь, затем еще раз и еще. Он выждал положенное приличием время, но из дома не послышалось ни звука. Сверху от Эйнеке начали слышаться раздраженные смешки и, чтобы не выслушивать очередную остроту брата, Наталь чуть поторопил события. Он от всей души вломил по двери кулаком, и та со скрипом и легким треском открылась. То ли лекарь не запер ее как следует, то ли припер какой-то соломинкой, которая уже разлетелась. Чуть ли не присев на корточки, чтобы Эйнеке не влетел головой в дверной косяк, Наталь вошел в дом и только потом выпрямился. К счастью, в доме были достаточно высокие потолки - Эйнеке приходилось лишь немного пригибаться, чтобы не биться о балки. - Эй, лекарь, боги требуют, чтобы ты исполнил свой долг! Я больного тебе привел… принес! – как можно серьезнее сказал Наталь. Он надеялся, что такие слова заставят мужика, дрыхнущего за столом, очнуться. Похоже, они с братом и впрямь сильно задержались... Худой лысый мужичок с редкой бородкой упрямо не подавал признаков жизни. Он продолжал бессовестно спать, опустив лицо в тарелку с расплескавшейся кашей. Рядом с ним лежала полупустая бутылка. Некоторая часть вонючего пойла растеклась по столу и полу. Наталь (со всеми его познаниями в выпивке) так и не смог по запаху определить что это. Быть может, лекарь разбавил водку одним из своих снадобий и видел теперь те еще сны?.. Немного поразмыслив, Наталь достал из кошеля пару монет и погремел ими у самого уха лекаря. Не увидев никакой реакции со стороны спящего, почувствовал, как внутри разгорается огненный ком. Именно он и заставил Наталя швырнуть в лекаря монетами. - Вставай, козел старый! Работа для тебя есть! - крикнул Наталь, когда две железные монеты влетели пьяному лекарю в лысину. Надо сказать, что дейнцы любили все увесистое и крепкое, и их валюта не была исключением. Получив двумя монетами по черепушке, мужик взревел от боли и страха, будто раненый медведь. Взвился из-за стола, ошалело водя осоловевшим взглядом вокруг. На лице лекаря, помимо засохшей каши, появилось тонкая алая струйка. Похоже, одна из монет рассекла ему кожу. - Это тебе аванс, пьянчуга! - Наталь оскалился, довольный тем, что добился своего. - Ах ты ж!.. Богомерзкий выродок! - задыхаясь не то от пьяного угара, не то от ярости, рявкнул разбуженный лекарь. Наталь хмыкнул и полез за еще одной монетой, чтобы унять гнев мужика, но тот откуда-то из-под стола выудил грязный узкий нож и, слишком бодро вскочив, пошел на Наталя. - О да, братец, этот лекарь сейчас нас от всего вылечит! - тогда же сверху донесся ехидный голос Эйнеке. Пяткой он ударил Наталя в бок, точно лошадь пришпорил! Зазвенели проклятые колокольцы… К горлу подкатила злость. В глазах потемнело. Впрочем, всего на пару мгновений! Когда Наталь пришел в себя, ему уже было легко, просто и приятно. Он стоял у разбитого стола. Лекарь лежал в обломках столешницы, и ножа у него больше не было. Зато на морде вместо носа появилась лиловая картофелина, да заплывший финик на месте левого глаза. Глядя на свой ободранный кулак, Наталь мог поручиться, что лекаря теперь ему не добудиться до следующей ночи. - Скотина! - процедил сквозь зубы Наталь. Гнев отступил. Голову посетило осознание. Наталь только что своей же рукой «сломал» цель их визита. Пнул лежащего лекаря и, услышав не то сопение, не то ворчание, порадовался, что хотя бы не убил его. Что ж, раз этот человек не в состоянии помочь брату, Наталь сделает все сам. По крайней мере, сейчас ему это не казалось таким уж сложным. Вокруг было полным-полно разнообразных склянок и флаконов с мелкими бирками: в какой-то из них наверняка имелось подходящее снадобье! Стянув свой плащ с плеч, Наталь свернул его в подобие мешка, потом стал сваливать в него все склянки по очереди. Наталь успел опустошить целую полку прежде, чем услышал странно прерывистый голос Эйнеке: - Я ценю твою запасливость, братец, но я уже взял то, что мне нужно! - молвил младший близнец. - Возьми только те три пузыря на нижней полке, и оставь рядом с любезным лекарем плату! Думаю, еще трех монет ему хватит. Обернувшись на голос брата, Наталь увидел, что тот смеется, вернее сказать, ржет через каждое слово. - Не хочу, чтобы кто-то счел это за грабеж! У нас и так могут возникнуть некоторые… мм… трудности со стражей! - наконец отсмеявшись, закончил Эйнеке. Наталь несколько секунд смотрел на брата. Перед его глазами промелькнул весь минувший день. В момент, когда полуэльф побежал бить лекаря, он, похоже, все-таки уронил Эйнеке с плеч. Тот вряд ли ушибся. Судя по тому, какой он был радостный, ему даже не больно. Просто… почти половина Венца Зимы прошла зря, потому что Наталь проиграл спор, да еще и по собственной глупости! Не сдержавшись, он хлопнул себя ладонью по лбу и отчаянно-зло зарычал.

***

Ночь густой глубокой синью окутала Хладберг, однако спокойнее и тише не стало. Скорее наоборот, праздничная кутерьма разрослась и набрала силу. Как огромный спрут, Венец Зимы пустил свои щупы-лапы в каждый двор, дом, сердце. Люди высыпали на улицы. Шум, издаваемый пестрой толпой, оглушал и душил. Близость живых тел как пугала, так и будоражила Эйнеке. Одна часть его существа сжималась и содрогалась всякий раз, когда чуяла чужую близость, ловила случайные прикосновения, взгляды, улыбки. Там, где вырос Эйнеке, никогда не было такого многолюдья, и даже десятилетия, проведенные в оживленных человеческих городах, не привили ему привычки к подобным сборищам. Другую часть Эйнеке можно было описать одним-единственным словом: «охотник». Даже будучи сам наполовину человеком, Эйнеке все равно инстинктивно чуял в людях добычу. Он улавливал пышущее тепло чужих тел, ощущал биение крови и магии (голод… голод возвращался!) в жилах, остро реагировал на звуки и запахи, издаваемые потенциальной «едой». И совершенно не мог сосредоточиться на празднике. К тому же разум… здравый смысл!.. О, у них всегда находились причины не делать этого! Пир во время чумы - нельзя есть, пить и радоваться, когда кто-то там далеко страдает, когда в мире так много жестокости и несправедливости! Взять хотя бы семьи хладбергских лесорубов, обездоленные сатиром. Как можно веселиться, зная, что за стенами города десятка два семей оплакивают родных – убитых взбешенным лесным чудищем мужей, жен и детей? А еще жадность… Жадность тоже не давала покоя! Нечто внутри Эйнеке никак не хотело мириться с некоторыми очевидными и чрезвычайно неприятными фактами относительно почти любого празднества. Например, всякий праздник, в том числе и Венец Зимы, – это бессмысленные траты для одних и слишком легкий способ обогатиться для других. Эйнеке не хотел быть тем, на ком наживутся, да и вся эта праздничная чрезмерность и расточительность ему не нравилась – казалась иррациональной, отчасти бессмысленной. А впрочем, неважно! Несмотря на шум и кутерьму вокруг, а также на все прочие обстоятельства, полуэльф испытывал некоторое удовлетворение от нынешнего Венца Зимы. Расстроенная рожа Наталя и сладкое осознание собственной победы (пускай маленькой и такой глупой, ведь получена она была в столь нелепом споре!) грели душу. Особенное удовольствие Эйнеке доставляло осознание того, что ему не пришлось даже прилагать усилий, чтобы выиграть – брат сделал все сам. Он просто поддался чувствам, впал в ярость и тем самым дал Эйнеке возможность. Пока Наталь увлеченно мордовал пьяного в дрова лекаря, Эйнеке (причем без угрозы ушибиться или хоть как-то пораниться!) соскользнул с широких братских плеч и даже успел немного пошарить на полках. Запас лекарств на целую луну вперед, да еще и по вполне приятной цене. В качестве трофея три бутылки с настойкой. Одну из них Эйнеке методично опустошал, то и дело отхлебывая из горла и попутно думая о том, что делать, если лекарь поутру вспомнит кто его «обидел». Нехорошо выйдет, если он обратится к страже, да и та неловкая ситуация с драконом… «В Пустоту это все! - Эйнеке сделал очередной глоток: горькая жидкость обожгла глотку. - Будем решать проблемы по мере их возникновения! Тем более этот городишко кое-чем обязан нам с братом, да и плату мы тому пьянице оставили. Все честно!» Идти теперь приходилось на своих двоих. Лекарство только-только начало действовать, а вот выпитый поутру отвар звездолиста почти отпустил. Потому Эйнеке теперь считал настойку необходимым топливом для успешного возвращения домой. И трех бутылей вроде бы должно было хватить… Заметив забитый до отказа кабак, Эйнеке остановился. Спонтанное желание. Очередная идея. Улыбка тронула губы. Тратиться по-прежнему не хотелось, да и людское сборище не привлекало, но… но… но… «Этого не так уж много… - Эйнеке глянул на бутыль в своих руках. - Еще надо. Чтобы и сейчас, и на завтра осталось!» - рассудил его захмелевший разум. Эйнеке сделал шаг в сторону приоткрытой двери, морально приготовился толкаться и пихаться в попытке протиснуться внутрь заведения. - Эйнеке? - тогда же послышалось из-за спины. Полуэльф обернулся. Наталь. Ну конечно же! - Идем, Нат, выпьем водки! - позвал младший старшего, а после, подумав, великодушно добавил: - Я заплачу! Наталь было двинулся следом (колокольчики он с себя так и не снял, а потому те нелепо звенели в такт), но вдруг остановился, замялся. Буквально за мгновение лицо его успело несколько раз сменить выражение. Сначала была скорбная и потерянная мина, затем радостно-заинтересованная, как у услужливого пса, призванного любимым хозяином, и снова скорбно-потерянная. Эйнеке нахмурился. Наталь же сказал каким-то уж слишком жалобным тоном: - Давай лучше пойдем домой, братишка? Не в настроении я водку пить! Эйнеке поджал губы. Нахмурился сильнее. - Тем более у нас вон пойло лекаря есть! - кивком Наталь указал на полупустую бутыль в руках Эйнеке. - Нечего монеты тратить зря! Эйнеке качнул головой: слышать со стороны брата отказ (тем более в таком благом деле, как спонтанная пьянка!) он не привык, но гневный рык сдержал. Младший близнец круто развернулся и зашагал прочь от кабака. Наталь, низко опустив голову и вперив взгляд в устланную снегом землю, поплелся следом. Разрозненные злые мысли растекались в уме. Не осталось никакого удовольствия и торжествующей радости. Эйнеке то и дело метал косые взгляды на старшего брата. Его безрадостная физиономия… беспокоила! И мешала наслаждаться недавней победой. Желание пить погасло в Эйнеке само собой. Сделав последний глоток из бутыли, полуэльф скривился и сплюнул: настойка и впрямь больше не шла. Тем временем густые темные тучи пожрали безупречную синь ночного неба, и снова сыпанул снег. Сначала мелкий, колючий и надоедливый, затем крупный, пушистый. Здоровенные хлопья кружились и медленно опадали на прохожих, дома и землю. Они стали путаться в волосах и ресницах. Тая, делали одежду сырой и холодной, а плащи тяжелыми. Разгулявшийся люд, впрочем, это не особо расстроило и уж тем более не остановило. В снежной пелене замелькали яркие цветные огни: синие, алые, желтые и зеленые. Шипение, хлопки и раскатистый грохот предшествовали каждой новой вспышке. Большие пышные цветы пробивались сквозь белые снежные клубы, набухали и раскрывались огненные бутоны, а после разрывались по небу россыпями новых звезд. - Дурость какая! - буркнул Эйнеке, глядя вверх. - Мало того, что эти «огоньки» сами по себе сплошное расточительство, так они их еще и в такую погоду пускают! В ответ Эйнеке ожидал хоть какое-нибудь сопротивление со стороны Наталя: возражение, оправдание… в конце концов брату-то нравилась подобная чепуха! Однако… - Угу, - вяло отозвался Наталь. Тогда Эйнеке понял, что сдерживаться более не в состоянии. До дома оставалось всего ничего, но младший умышленно свернул с пути. Он оставил многолюдную улицу и свернул на улочку поменьше: тут голосистая толпа не помешала бы разговору. Наталь маневра Эйнеке явно не заметил. Бездумно следуя за братом, он вообще мало что замечал. Когда же Эйнеке остановился и вперил в него полный огня взор, старший брат лишь удивленно вскинул брови, после оглянулся. С некоторым запозданием осмысляя произошедшее, Наталь уставился на младшего. - Эйнеке? - тихонько спросил. Тогда же Эйнеке и выпалил: - Ты какого хрена сопли распустил, а?! Наталь нахмурился. Протестующе мотнул головой (пронзительный звяк колокольчиков!), отказываясь объясняться, однако Эйнеке остался непреклонен. Он твердо вознамерился узнать, что к чему. - Говори! - повелел Эйнеке. Наталь тяжко вздохнул, поджал губы, вновь покачал головой (еще один звяк!) и только потом все же решился: - Дух праздника, понимаешь? - Наталь заглянул близнецу в глаза, словно надеясь в их глубине найти то самое понимание. Эйнеке же в свою очередь брезгливо поморщился. - Не понимаешь… - Наталь сокрушенно вздохнул. «Так потрудись нормально объяснить, тупое ты создание!» - вспыхнул было младший. Почти дал этим словам сорваться с языка, однако не успел – старший продолжил: - А я хотел, чтобы ты понял! И повеселился наконец! Хоть немножечко… сколько твоя… ну, болезнь даст! Ты же всегда что ни праздник, то мрачнее тучи! Весь такой несчастный! Я думал подлечу тебя и спор выиграю, а потом пойдем гулять и огни в небе смотреть, и ты свои эти… травы и курево забудешь… а потом еще… - Наталь, едва не захлебнувшись собственными словами, поморщился, затих, а после все же выдал: - Я опять облажался! Как и тогда на озере! Эйнеке исподлобья глянул на брата. Озадаченно. Отчасти удивленно. В разочаровании, с которым говорил его брат, полуэльф не чувствовал подвоха – какой-либо неискренности. - Ничего ты не облажался… - растерянно пробормотал. Про себя же подумал: «Для него это все так важно?» Эйнеке еще раз глянул на Наталя: пристально, внимательно. То, что видел он, смущало. Обескураживало даже. В груди затеплился огонек. Не тот ярый и злобный пламень, что терзал Эйнеке несколько минут назад, а мягкий и светлый, любящий… Тогда же разум полуэльфа ответил на свой же вопрос: «Да, для него это действительно так важно!» Эйнеке украдкой вздохнул. Наталь тем временем распалялся все больше и больше: - А я ведь тебе подарок приготовил! Хотел, чтобы все было хорошо, а не как в тот раз, когда я на тебя спящего ту книжку уронил! Эйнеке хмыкнул, обрывая тираду брата. Хитро сощурился, переспросил: - Подарок? - Подарок! - кивнул Наталь. Вполне охотно, но все же несколько… настороженно. Настороженность отразилась и в его взгляде, а с ней и… надежда? - Ну раз уж меня ждет подарок… - протянул Эйнеке, едва сдерживая улыбку. - Что ж, я готов немного пожертвовать своим спокойствием, - выдержал короткую паузу, пожал плечами. - Хорошо! Хотя бы попробую почувствовать этот твой «дух праздника»! На миг надежда во взгляде Наталя уступила радости – той самой искренней неприкрытой радости, что свойственна скорее детям, нежели воинам. После свое дала знать настороженность. Наталь нахмурился. Некоторое недоверие чересчур явно овладело им. - Правда? - с осторожностью спросил старший. - Правда, - усмехнулся младший, а после добавил: - Только проникаться «духом праздника» мы будем дома, лады? Не хочу уж совсем расхвораться! - Конечно! Конечно, братец! - закивал Наталь, сияя, как начищенный золотой на полуденном солнце. Эйнеке же вновь усмехнулся и зашагал в сторону дома. Что ж, возможно, стоит пересмотреть некоторые свои убеждения. Пускай и не в отношении праздников, но хотя бы по части курева и брата. Вдруг неожиданная мысль тронула разум Эйнеке. Она заставила полуэльфа на миг замереть. Нахмуриться. Озадаченно свести брови, наморщить лоб. «А может, в этом Венце Зимы что-то есть? Не «дух праздника» и не пустое веселье, а что-то… особенное? Может, это оно заставляет меня так думать… желать измениться к лучшему ради Ната?» - Эйнеке моргнул. Украдкой глянул на брата, все еще чувствуя приятное тепло в груди и отчетливую радость оттого, что тогда на озере все обошлось, что Наталь не утонул – выжил, несмотря на все старания сатира утопить его. И рисковал собой Эйнеке тогда не зря... совсем не зря! «Может…» - улыбнулся он и побрел дальше.