***
Если бы Саске вёл мемуары своих многочисленных невзгод, то последним трём дням отвёл бы почётное место: наследник великой династии едва собственноручно не забрал свою жизнь, и теперь, забрызганный кровью, распластанный на земле, не в силах даже встать на ноги или, страдая от трёхдневной жажды, подать себе воды. Будто мало того, что достоинство придется собирать из пепла, инцидент оставил выдающий с потрохами отпечаток: скудного кровоснабжения хватало только на самые жизненноважные органы, обделяя питанием ломящиеся мышцы, режущие глаза, клоками выпадающие волосы, пожелтевшие до цвета пергамента и шелушащиеся змеиной шкурой кожные покровы, а репертуар из набора мощнейших дзютцу за ночь скатился в отрывистое дыхание и редкое ворочанье, чтобы не окоченеть. Пусть в покои Саске никто не посмел бы войти без позволения, и момент слабости останется тайной, всерьёз поднялся вопрос: «Надолго ли?». Ещё хотя бы одно подобное представление могло иметь катастрофические последствия. И это пятно с чести клана никто уже не смоет. Даже Мадара преследовал некие личные мотивы, а не месть за их род, подсказывало чутье, которое, надо признать, ни единожды из передряг. Ошибкой было отмахнуться, передать обещание о неисполнении Альянсом условий, зная, что совесть не задавить, когда та его устами проезжалась по самым чувствительным, а главное — очень свежим ранам. Дело не в Харуно, а лично в нём. Когда-то голос покойного брата уже не будет раздражать столь сильно, но сейчас приоритеты изменились: важно только сохранить себя и силы. Ни о чём другом думать сейчас не имел права. Обое зависели от кроветворения, чему не способствовали жажда и голод, заодно добавляя локальные мучительные ощущения к общим симптомам: саднило и драло горло, срывая на хриплый кашель, ныло и кололо в области желудка. Сакура прислушивалась к его кашлю третью ночь, став во время очередной вылазки свидетелем его ссоры с братом. Хватило нескольких подслушанных разговоров, чтобы понять, что из себя представлял образ — самого Итачи, воплощающего разные роли, искажённого, в той или иной мере, памятью бывшего друга, но неизменно настоящего. Отчаяние в его мольбах не истязать себя, признание, что такая боль не утихнет, сколько бы лет ни прошло и что бы ни предпринял — нечто более личное, чем что-либо, во что друзья были посвящены. Его чакра подозрительно рассеивалась, будто бы в комнате находился вовсе не шиноби, а обычный гражданский или некто вроде неё, лишенный запасов. Медик не потянулась вытереть одиночные слезы, чтобы не лязгать цепью. Следом был грохот, удар о пол. Харуно не знала, что доподлинно произошло, отчего Учиха был сбит с ног, просто слышала ослабевающий голос за мгновенье до падения. Сдержалась, чтобы рефлекторно не броситься к Саске. Помощь в его непостижимой логике приравнивалась к оскорблению, особенно, непрошенная, так что решено было не вмешиваться. Тем более, бывший напарник отнюдь не беззащитен. Как-то справится. Или нет: его голоса, за исключением судорог, не доносилось трое суток, а чакра, исчерпанная и неосязаемая, не засветилась снова. Её угасание — зловещий знак, но пойти туда после трёхдневных раздумий заставило только большее зло, пробравшее ознобом до самого позвоночника: подданная Конохи вскоре отойдет в наследство Мадаре. Сакура замешкалась, прежде чем войти, думала постучать ли сначала и стоило ли: ничего хорошего не бывало с теми, кто сомневался в силе клана Учиха. Хотя бы некоторые из Акацуки, сложившие пазлы, выяснили то же самое, но стояла здесь только она одна. Остальные обходились без навлечения на свои шкуры его бешенства. Саске, наверное, сам не был осведомлён насколько взрывоопасным прослыл в кругах шиноби. Придумав себе повод, которым могла бы воспользоваться — куноичи искала новостей о переговорах, — повернула дверную ручку и зашла с плотно зажмуренными глазами, настраиваясь. — Ками! — их вынудил открыть звонкий хруст под обувью. Пол был осыпан окровавленным стеклом, — бывшим зеркалом, куда вела дорожка из крупных и мелких осколков. Оно разбилось в результате целенаправленного удара: вдоль рамы багровели отпечатки пальцев, а на тёмном дереве зияли вмятины. Схватившись в кромешной тьме за свет, льющийся из коридора, россыпь осколков показала ей собственное отражение. Саске сейчас не полагался на зрение, мутное, демонстрирующее лишь фигуры и приблизительные очертания предметов, не надеялся также на постоянно звенящий слух, но не нуждался в них, чтобы заключить — вломилась Сакура. Без стука, вопроса или разрешения. Манерам эта девица обучалась у Наруто. И зачем только позволил ей бесцельно бродить по коридорам? Благо, хоть рассказать будет некому. Ибо отсюда ей уже не уйти. Только поэтому, пожалуй, удавалось сохранять какое-то спокойствие. Ещё потому, что большего бы просто не смог. — Как ты… посмела… сюда явиться? — выругавшись, попробовал оттолкнуться от стены и встать, пока она отвлеклась на стекло, но головокружение накрыло волной, такой, будто голова отделялась от тела. Единственное, что было в его власти: спрятать ладони в карманы брюк, скрывая новые шрамы. Девушка обратилась к говорящей тени, вздрогнула видимо даже для него. Саске был похож на фарфоровую куклу, отслужившую свой век на руках неосторожных детей, возможно, не одно поколение: вещь, не человек, чья прелесть нерушима, но за сроком службы годилась только для мусорного ведра. Истерзан. Истрёпан. Вот, что вертелось на языке. Взлохмаченный, мертвенно бледный, застывший и сложенный в странную, неестественную, неудобную позу. — Я хотела поговорить, — солгала, слегка запинаясь и ежась под испепеляющим взглядом, но напомнила себе, что если бы бывший напарник был в силах, то она бы отправилась в Цукуеми. Это придало ей немного уверенности. — Что здесь произошло? — Пошла… вон, — выплевывал яд, гневно подрагивая ноздрями. Понимал, что фактически расписывался в том, что был слишком слаб выгнать её собственноручно, но ничего не поделаешь. Собственно, его внешность с первой секунды во всем расписалась. — Тебе плохо? — Харуно сделала несколько осторожных, не провоцирующих, шагов вперёд. Растаявший вес оголил жёсткий рельеф мышц и крутые углы костей, в основном, черепных, омрачая, без того, безрадостное лицо. Будто десять лет назад. Учиха сгорал в лихорадке из-за проклятой печати на экзаменационном полигоне. В таком же положении — Наруто. У Сакуры тогда едва не съехала крыша, а те дни преследовали в кошмарных снах тысячи раз. И пусть ей уже не важен бывший напарник, но что-то сдавило волной печальной ностальгии. — Я… сказал тебе… убраться. — Саске прервался кашлем, вскрывая трещины на губах, в свою очередь, выпускающие сукровицу. Две не полные, но довольно чувственные линии, выглядели бледно, теряли влажность первыми и испещрились морщинами. Медик оглянулась в поиске графина с водой и подхватила его со стола. Было предчувствие, что стакана не хватит. Учиха прикрыл глаза, отвернулся, недовольный тем, что она поняла то, что не следовало: он был ранен. Сакура мимолётно усмехнулась своим мыслям. Люди не меняются: бывший напарник не попросит, будет воротить носом, отпираться, и в итоге, даже не поблагодарит. Согнувшись в коленях, опустилась, случайно толкая чужое бедро. Его обладатель фыркнул, но сдержанно. Пить, видимо, хотелось нестерпимо. Харуно нервничала, как на минном поле. Находится с ним близко непривычно, особенно, в подобных обстоятельствах. Мимика, пренебрежительная и жёсткая, также не поощряла напоить его и не облегчала задачу. Кроме того, делать что-либо с тяжёлой цепью на кистях накладно, да ещё так, чтобы поднося горлышко, подрагивающие под её весом руки, не облили высокомерную физиономию и не ударили сталью ряд зубов. Хоть и очень соблазнительной казалась перспектива. В любом случае, считаться будет, что она сделала это специально. Захотелось рассмеяться, представляя себе Саске без двух передних резцов. Обезвоженный, тот сразу жадно припал. Наклоняя графин вслед, уставшая рука таки качнулась, выплеснув содержимое и выдернув их забавной картины. Она по инерции смахнула капли с его щёк и обнаружила несколько прядей вороных волос прилипших к мокрым пальцам. Примечательно, что те отвалились с корнем, что характерно для пограничного с жизнью истощения. Саске не обратил внимания, порываясь отвести её ладонь и ответить что-то колкое, но вспомнил об исполосованных венах и с досадой стерпел. — Мне жаль, оковы очень тяжёлые. — объяснила Сакура несколько виновато, отодвигаясь вправо, тем самым, увеличивая дистанцию, и поставила графин на пол, втихую струшивая волосы с ладоней. Ответа не последовало. Учиха изредка моргал, отсутствующе разглядывал пространство, давая понять, что Харуно должна оставить его в покое, пока чаша терпения не лопнула. Сакура не старалась скрыть того, как закатила глаза. Играть ей давно не нравилось. Руки неожиданно обхватили его талию, одновременно с тем, как отклонилась шея, избегающая уткнуться в высокие скулы носом. Трое суток без душа редко сказывались хорошо на запахе тела, но от бывшего возлюбленного пахло сладковато, с примешавшейся толикой крови. — Отпусти! — Саске опешил, не сразу нашёлся с возмущением, но когда нашёлся, то оскалил зубы и несколько раз повёл туловищем, сбрасывая её с себя. — Немедленно! — Помнишь экзамен на чуунин? — с надрывом и стонами спросила медик, поднимая почти тридцать килограмм свыше себя, чтобы подлезть головой под его плечо и дотащить до постели. — Я защищала тебя, а ты — меня. Теперь… тебе предстоит решить, захочешь ли ты когда-то помочь мне. Учиха промолчал, не отпирался больше, наоборот, консолидировал усилия, слабой хваткой держался за неё, но стал ощутимо отчуждённее. Видимо, не хотел говорить вовсе, отвечать на логичные вопросы о ходе её мыслей и связи давнишнего происшествия с сегодняшним. У бывшей напарницы имелась масса идей, но озвучивать их она не стала бы, отчасти потому, что бесполезно, — из него щипцами ничего не вытащишь, — отчасти потому, что не её это были заботы. Больше нет. Он рухнул на постель, скорее, чем сел, вынужденный признать, что удобнее окровавленный матрас с одеялом, нежели каменный пол. Лечь хотел, когда настырная Харуно уйдёт, чтобы не подбирать босые щиколотки у неё на глазах и не показывать кисти, но медик ловко сделала это за него. Пресечь обращение с ним, как с пациентом, Саске предоставил угрожающему взгляду, который, однако, та не научилась разбирать. Заметила только, что он подозрительно затих. Сакура надавила одной ладонью на его обнаженную грудь, а другую поместила на затылок, придерживая до занятия им горизонтального положения. Звон цепей под самым ухом действовал на его расшатанные нервы, а вот холодная женская рука напоминала чём-то прикосновение матери. Ни приятно, но и ни противно. Никак. Возможно, немного успокаивает. Однако, всё равно, выгодно контрастирует с отвращением, которое испытывал от касаний других, тех, с кем его не связывала старая, пусть и изжившая себя, связь. — Иди к себе. — отрезал с сонливостью, прикидывая, что скоро отключится. Главное, чтобы Итачи не явился вновь, хотя бы пока не переведёт дух. — Отдыхай. Девушка мгновенно и твёрдо зашагала прочь, не увидев сведенных на переносице чёрных бровей. В юности пиявок было проще отодрать от себя, нежели её, тем более, не растрачивая запал на споры и ругательства. Харуно сделала всё, что требовалось, и сама теперь искала любые причины уйти. Лучше бы оказаться где-то на другом конце света, когда силы вернуться к нему. — Сакура, — бросил выпад перед выходом, но лицо его выглядело отстраненным и вовсе не сходилось с гневной угрозой в словах, будто его мысли находились где-то настолько далеко, что весь этот трёхдневный ужас не имел особого значения, а говорил он просто то, что должно было в ситуации. — Скажешь хоть слово о… — Ни слова. — пообещала, похолодев, когда пришлось вновь переступать через кровавые осколки, и, избегая напоследок смотреть на него, захлопнула за собой дверь. Ей известно, о чем тот говорил и почему. Гордость, честь, авторитет. Мантра клана Учиха. Зато неизвестно, о чём думал этот безумец, что же, чёрт побери, там случилось, и чём всё закончится для неё, для Конохи и для мира шиноби.5. Тоска.
16 февраля 2021 г. в 04:04
Сакура считала, что справлялась с обстоятельствами более, чем достойно: призвав всю свою храбрость и самообладание, не опозорила деревню и звание. Даже не позволила Саске, его состоянию духовной и телесной болезни, коснуться её.
Однако, с долей обреченности знала, что запас прочности исчерпывался слишком быстро, а страх не исчез, не притупился, только рос, взращиваемый давлением суровых стен убежища, не пропускающих ни блеска солнечного света, ни глотка свежего воздуха, ни малейшей надежды на освобождение.
В её покоях стоял отвратительный и угрожающий солёно-железный запах крови, впитавшийся и доносившийся отовсюду. Следы, брызги, пятна, стальные инструменты рассказывали историю о прежнем жителе, безумном жреце беспощадного Бога, убившем наставника десятой команды.
Ученики и жена Асумы до сих пор не оправились. Вся Коноха скорбела за сыном Третьего Хокаге, хорошим человеком, надёжным другом. И Сакура тоже. Однако, точно помнила, как в голове её зародилась ужасная, но честная мысль: «Хорошо, что это был не Какаши». Хорошо было просто не лишиться строгого, наставляющего, но любящего голоса, согревающего сердце присутствия.
Да, ей стыдно было с такой мыслью возложить белые цветы на памятник, и спокойно от того, что похороны были справлены не о том, кого она любила. Харуно в очередной раз задумалась, поражаясь собственному малодушию, над тем, как относительна и бесчеловечна способна быть правда.
Казалось, что сам Азума не осудил бы, понял её, и без зазрения совести, выстояла до конца погребальной процессии, с тихой радостью не сводя глаз с Хатаке и Узумаки. Хуже того, их отчаянные и цепкие ответные взгляды, будто норовящие никуда её не отпустить, убедили, что все из них виновны в подобных чувствах.
Она лгала, что не могла осмыслить действий Саске, ведь ей вполне понятно, что произошло с тем, кто стоял над полудюжиной захоронений, кто испытал боль огромной утраты, найподлейшего предательства и бесконечное, никогда не дремлющее предвкушение беды. Мрачным глазам долго было не за кого и не за что цепляться. И цель его была не столь низменной и хладнокровной, не обобщалась в грубое слово «месть», которое Учиха чаще всего использовал, говоря о справедливости, о попытке защитить то, что хотел иметь в будущем.
У него могло бы получиться, хоть и кроме седьмой команды, никто не пытался погасить его агонию, но, увы, даже неправдоподобную ложь, в которую несчастный рассудок был готов поверить, закопали под толщей земли, оставив только два пустых места на фамильном кладбище, ожидающих своего часа.
Символических. Итачи скончался, но собственная могила — слишком почётно для настоящего героя. Кости этого великого человека не удостоят даже надгробного камня, ведь такое повлечёт за собой признание того, что старейшины и АНБУ всего Альянса сейчас рьяно отрицают. Да, Сакуре вполне понятно, отчего озверел, рвёт и мечет Саске, чьи голоса слышны в его крике.
А может… в заточении чрезмерно мало занятий и чрезмерно много времени размышлять о бывшем возлюбленном, о причинах того, что происходит вокруг. От чтения книг, которыми её снабжали, голова шла кругом. Пожалуй, в данный момент от всего голова шла кругом. Харуно пыталась долго спать, но не просыпаться от очередного шороха, находясь среди врагов, не получалось. Шорохов, кстати, звучало предостаточно. И они косвенно привели к подтверждению её выводов — что бы не происходило с Саске, это было связано с Итачи.
За хорошее поведение, да и убедившись, что Сакура — негодный шиноби в кандалах, осушающих до остатка потоки чакры, Карин наградила её неограниченным посещением туалета и душевой, не запирая дверь комнаты. Был ли Саске в курсе и дал ли добро, или надсмотрщица просто выразила благодарность за спасение, Харуно было неизвестно, но, скорее всего, с его лёгкой руки.
На всякий случай, дабы не лишиться привилегий, она выходила ночью, отмеряв суточные циклы по оживленности звуков за стеной, где проживал мечник, и только тайком, когда тот уходил. Личность невольного соседа ей выдала тяжелейшая поступь и хищное шипение, поклацывание стальных зубов меча, никогда не бросающего хозяина.
Она изучала коридоры яруса, вникая в орнамент — ключ к карте подземелья и навигации в нём, зашифрованный в яркие картины, фигуры: драконы, ящерицы, жабы и деревья выложенные пестрыми разноцветными камнями на стенах, потолке и полах. Они занимали причудливые позы, изгибались невероятным образом. Со стороны это казалось полной бессмыслицей, но именно на них смотрела Карин среди прочих элементов изображений.
Сакуре удалось выяснить, что количество красных ящериц означает количество жилых комнат, узор на спинах характерен для каждой, а направление высунутых языков указывает путь к ним. До того, ей была знакома только дорога к покоям Саске, которой её раньше вели. Именно так девушка догадалась: когда последовала за одной ящерицей, то неожиданно вышла к двери Учихи. И вот, где началось самое любопытное: доносился сниженный до шёпота голос, точно принадлежавший только ему, несмотря на то, что походил на диалог.
— «Ты не сказал мне ничего нового», — куноичи вслушивалась, с трудом разбирая слова и сохраняя дистанцию, чтобы её тень не была заметна в дверном просвете. — «Я и сам не горяч доверять Мадаре, но он — член клана, кроме того, предусмотрительный человек. Сейчас этого для меня достаточно.»
«Мадара». Её будто оглушило. Сакура разинула рот и едва не вскрикнула, успев вовремя зажать ладонью, но зазвеневшие от резкого движения кандалы, удержать не смогла. Следом воцарилась тишина, лишь сердце, выскакивающее из груди, стучало в ушах. Медленно и на цыпочках попятилась назад, в другой коридор, дабы поскорее скрыться: если Саске застанет бывшую напарницу за подслушиванием, ей не сдобровать.
Она тревожно сглотнула, когда старое кресло отозвалась жалобным нытьем на то, что его покинули. Учиха, похоже, собирался открыть дверь и осмотреться, но внезапно, резко развернулся, скрипнув сапогами.
— «Я не параноик, чтобы мне что-то мерещилось! Как же ты надоел мне!» — задыхаясь в гневе, но стараясь не повышать голос, выпалил он. — «Не смей никогда вспоминать о нашем доме! Да и фурины* так не звучат!»
Её глаза широко распахнулись. Более странного разговора ей не доводилось слышать до сегодняшнего дня в исполнении Саске. Об их доме. С кем-то, кто не отвечал на его реплики. Никогда она так не спешила убраться, тем более, в замедляющих шаг оковах. Шок едва не заставил сбиться, потеряться в знакомом ярусе лабиринта. Из одной случайной прогулки выдалось узнать слишком много.
События разворачивались самым неблагоприятным сценарием: Мадара, легендарный основатель клана Учиха, прославленный своими способностями, вовсе не должен быть жив. Его гибель воспринималась данностью задолго до их рождения на свет, а возвращение может целиком изменить ход войны.
Саске опасен и без чьей-либо поддержки. Подобный же союзник свалит на их головы апокалипсис. Хуже всего, что Харуно не имела шанса остановить или хотя бы предупредить Альянс. Новость поразила настолько, что куноичи напрочь забыла обо всем остальном почти на несколько дней, пока, наконец, прокручивая в голове отрывок речи, не обратила внимание на нечто другое. И озадачилась.
Множество безумных теорий потребовалось отмести, чтобы найти самое простое объяснение, отчего её слух не уловил никого, кроме Саске: собеседника не существовало вовсе. Если исключить невозможное, то, что оставалось, и было правдой, сколь бы маловероятным ни представлялось. Его галлюцинации однозначны, как и мужской род обращения. Из чего следовало обоснованное предположение: его преследовал тот, с кем бывший возлюбленный был знаком очень давно и близко. Ничего даже относительно напоминающее дом в жизни нукенина не фигурировало с самого дезертирства из деревни.
Брат. И ей даже не нужны были доказательства своей правоты. Никто не желал бы доказательств, если бы видел, что творил один только взгляд. Власть Итачи над Саске не ослабла, а его образ мог быть защитой от эмоциональной боли или предостережением, или всем вышеперечисленным. Сакура не брала на себя труд усваивать уроки психоанализа в рамках медподготовки, полагая, что те никогда не пригодятся, однако, усвоила достаточно — галлюцинации порождались, когда сила бессознательного перекрывала собою сознательное.
Для человека его склада это — финишная прямая. Невозможно иное течение заболевания, нежели острое, а такое состояние бесконтрольно и недолговечно: Саске либо излечится, либо… в лучших традициях клана Учиха, без жертв не обойдётся. Она вскоре станет одной из них. Для высших сил, вероятно, в расплате есть некий смысл, особый вкус, любимое развлечение: столько людей наблюдали за ним, словно за кораблекрушением. И наслаждались видом. Сакура — в их числе. Разве её волновало что-то, помимо его происхождения и красоты?
Медик тяжко вздохнула. С другой стороны, подсознание говорит с ним о доме, взывает к тёплым воспоминаниям о музыке ветра*. Часть Саске ещё жива, сопротивляется, а та, что жаждет крови, корчится, боится того, что знает какова была истинная воля Итачи, что не посмеет ослушаться.