Преты

      Отель возник перед нами так же незаметно, как и пропал. Стоило мне ненадолго прикрыть глаза, как всё вокруг снова поменялось. Я стоял возле двери в свой номер. Один. Рядом не было ни Ясуко, ни Асэми. Не задумываясь, я зашёл в комнату.       Внутри ничего не поменялось. Прислонённым к стенке стоял мой рюкзак, на небольшой тумбочке лежала пачка таблеток, кровать не заправлена. Словно я приехал совсем недавно и не успел как следует обжить номер.       Я прошёлся до рюкзака и достал из бокового отдела пачку сигарет и зажигалку. Открыл окно, выходящее на раскинувшийся на холме лес, и, всматриваясь в туман, окутавший всё вокруг, закурил. В моей голове почти не было мыслей.       Горький дым струйкой поднимался к серому небу и растворялся где-то там. За стенами отеля было прохладно, дул лёгкий, но ощутимый ветер. Кроны деревьев раскачивались то в одну сторону, то в другую. Теперь мысль о том, что эти деревья — бывшие постояльцы Асагири, не казалась мне такой странной.       Докурив сигарету, я было потянулся за следующей, но стук в дверь прервал меня. Кинув пачку на кровать, я поспешил открыть дверь. На пороге стояла Ясуко. Откровенно говоря, я не ожидал никого другого. Порой мне казалось, что эта девушка отыщет меня где угодно.       Я без лишних слов пропустил её в комнату. Ясуко села на кровать и уставилась в окно, глубоко о чём-то задумавшись. Мягкий свет падал на её бледное лицо, выделяя аккуратный нос, узкую полоску губ, небольшие, прячущееся под нездоровыми и ломкими волосами уши.       Ясуко — не красавица. Хотя, что вообще означает красота в контексте человеческих взаимоотношений? Будучи школьником, я придавал внешней красоте человека гораздо больше значения, чем оно того заслуживает. Естественно, и девушки мне нравились такие, что вписываются в стандарты общепринятой моды.       В школьные годы с Ицуро мы часто рассматривали журналы для взрослых и делились друг с другом мнением по поводу той или иной модели. Помнится, в те времена мне больше всего нравились пышногрудые девушки с идеальной кукольной фигурой и обязательно светлыми волосами. Тогда я считал женщин европейской внешности эталоном красоты.       Ицуро, в свою очередь, уже тогда проявлял интерес едва ли ни к любому типу девушек без строгого отбора. Конечно, у него были свои вкусы, но особых предпочтений он не имел. В годы старшей школы он водился с какой-то *гяру. Она наносила на себя тонны косметики, отчего её лицо лоснилось на свету, точно бы намасленное.       Эта гяру раздражала меня всем своим естеством: беспричинным и глупым смехом, новомодными словечками, кислотными цветами одежды и постоянной показушной радостью. Точно бы ничего плохого в её жизни произойти не может априори.       Однако Ицуро часто проводил с ней время. Конечно, он вешал ей лапшу на уши, рассказывая, что она его единственная. Я прекрасно знал, что он ей изменяет. Ей — и многим другим своим избранницам.       Были среди его девушек и такие, которые мне нравились. Однако ни одна из них не общалась со мной достаточно часто, чтобы я смог развить эту симпатию. Да и к тому же в тот период я активно проводил время с Томико, потому начинал отдаляться от Ицуро.       Конечно, сейчас мои взгляды на женскую красоту поменялись. Пышногрудые красавицы европейской внешности ушли из моей головы, оставив место простеньким и приземлённым женщинам. Чем старше я становился, тем чаще замечал, что меня привлекают девушки с некоторыми изъянами во внешности. Не уродствами, но недостатками — будь то небольшая полнота, заметное родимое пятно, непропорциональное лицо или полное отсутствие каких-либо форм.       Идеальные девушки стали казаться мне скучными и не вызывали более желания. Я перестал покупать журналы с обнажёнными моделями, а в случае чего посещал сайты в интернете, способные удовлетворить мой необычный фетиш.       Ясуко была интересной. Но, что самое странное, она не вызывала у меня возбуждения. Даже там, в бане, смотря на её истерзанное тело, я ни на секунду не почувствовал влечения к ней. Хотя, безусловно, я уже не отрицаю, что испытываю к Ясуко привязанность. В том числе, и как к женщине.       Сейчас я просто сидел напротив и смотрел на её профиль. Каждая линия её лица говорила о той боли, которую перенесла Ясуко. Раньше это её выражение лица казалось мне чем-то странным и даже глупым. Теперь же мне стыдно за себя прошлого.       — Юки, — раздался её тихий, похожий на скрежет осенней листвы по асфальту голос.       — Да.       — Ты умрёшь?       — В каком смысле?       — Ну, однажды ты же умрёшь, правда? — она не отрывала свой взгляд от окна.       — Конечно, — я кивнул. — Как и все.       — А ты умрёшь раньше меня?       — Я не знаю.       — Не хочу, чтобы ты умер раньше, — я видел, как её губы сжимаются всё сильнее.       — Не стоит об этом думать, Ясуко.       — Было бы здорово, если бы мы умерли вместе, — её рука крепко сжала простынь, — во сне.       — Мы будем жить ещё долго, Ясуко, — я пересел на кровать, поближе к ней. — Ещё столько всего впереди.       — Юки, — и вновь она произнесла моё имя.       — Да.       — Я хочу стать женщиной.       — Не понимаю?       — Я хочу, чтобы ты сделал меня женщиной.       Она перевела на меня заплаканные глаза. Впервые я видел, как Ясуко плачет. До этого момента я и поверить не мог, что такое возможно. Однако сжимающееся в судорогах лицо, опухшие глаза и побелевшие сжатые губы не оставляли сомнений. Ясуко плакала.       Я обнял её и уложив рядом, прижал к груди. От её тела исходило приятное тепло, волосы пахли дешёвым шампунем. Ясуко тяжело сопела, всё крепче прижимаясь ко мне. Я водил рукой по её спине, ощущая выделяющиеся лопатки, позвоночник и шрамы, которые чувствовались даже сквозь одежду.       Мы лежали с ней на протяжении часа, пока она наконец не заснула. Рука, что впилась в мою кофту, ослабла, а наряжённое лицо наконец-таки обрело спокойствие. Лицо спящей Ясуко — невероятно расслабленное и умиротворённое, словно только во сне она может забыть обо всех ужасах, творящихся в её жизни.       Прости, Ясуко.

***

      Вплоть до выпускного я не выходил из комнаты. Мир превратился в бесконечную вереницу однотипных дней, что сменяли друг друга, образуя бесконечную петлю. Родители пытались со мной поговорить, но всё было без толку.       Я часами лежал на кровати, перебирая в сознании все прошлые события. От этих воспоминаний щемило в груди, глаза начинали судорожно бегать по комнате, а кулаки невольно сжимали ближайшие ко мне предметы. Я ненавидел себя.       Слабый, безвольный и бесполезный. Мной поиграли, а когда надоело — превратили в посмешище, выставив сталкером, маньяком. У меня отобрали всё: честь, радость, мечту. И больше всего в этой жизни я хотел справедливости.       Я хотел, чтобы Томико было так же плохо, как и мне. Она не заслуживает резвиться со своим новым дружком, радостно смеяться и счастливо проживать отведённое ей время. Она должна испытать те же чувства, что пережил я.       И чем больше я об этом думал, тем тяжелее на мозги давила навязчивая идея. Желание, которое распирало меня день ото дня. Я должен был заставить её страдать, должен был сделать ей больно. Так, чтобы она больше никогда и ни с кем не повторила того же сценария.       Я мечтал убить Томико.       Убить её не быстро, нет. Я хотел, чтобы она боялась, чтобы она чувствовала приближение смерти, осознала весь ужас ситуации. Иногда я представлял, как буду издеваться над ней, как буду смотреть в её искажённое страхом лицо.       Я желал смерти Томико.       И всё же я сомневался. Порой мне снились сны. Сны, в которых я и Томико вместе. По-настоящему вместе. В этих снах мы любили друг друга и счастливо проживали полные беззаботности дни: ходили в кино, по магазинам, купались и загорали.        С каждым моим пробуждением мне становилось всё тяжелее принять решение. Я всё ещё люблю Томико и не хочу смотреть на её страдания? Или же единственная моя цель — превратить её жизнь в нескончаемую муку?       В какой-то момент мне стало казаться, что я окончательно схожу с ума. Я перестал вести осмысленную жизнь. Все повседневные действия я выполнял на автомате, инстинктивно. Не осталось более ни целей, ни планов. Я оказался в пустоте.       Я хотел бы, чтобы меня спасли, чтобы помогли мне справиться со всем этим. Но больше никто не пытался. Я оказался один посреди своей комнаты, которая беспрестанно напоминала мне, кем я был и во что превратился.       Единственным человеком, который пытался мне помочь, был Ицуро. Иногда у него выходило вытащить меня из дома и заставить прогуляться хотя бы до соседнего квартала. В эти моменты он что-то рассказывал мне про свою жизнь. Но я не слушал. Лишь рассматривал серые коробки домов да проезжающие мимо машины. Я хотел выговориться, хотел, чтобы Ицуро узнал о моих мыслях. Однако боялся, что, узнав о них, Ицуро также отвернётся от меня.       Однажды, во время одной из наших прогулок, мы пересеклись с Томико. Она и её новые друзья мило общались во дворе одного из многочисленных домов. Я снова видел её улыбку, это правильное и красивое лицо. Более ничего из этого не вызывало во мне прежних чувств.       Мы пересеклись с ней взглядами, и улыбка сползла с её лица. Тяжёлый осуждающий взгляд был устремлён прямо на меня. Её друзья замолчали и также уставились в мою сторону. Поджав губы, Томико направилась ко мне.       Я не хотел разговаривать с ней. Чем ближе она становилась, тем сильнее сдавливало грудь. В голове появлялись неправильные мысли, я представлял её с этим парнем в одной постели, представлял его в ней. От этого становилось ещё тяжелее.       — Надо поговорить, — раздался её холодный и безэмоциональный голос.       — Прекращай, Нагата, — Ицуро попытался вмешаться. — Ты уже достаточно сделала.       — Не лезь, — эта фраза, словно лай злой собаки, отогнал моего друга.       — Отойдём, — она кивнула головой в сторону.       Мы отошли на приличное расстояние от двора. Я снова видел её рядом с собой. Теперь она не казалась мне настолько же искренней и светлой, как раньше. Передо мой стоял совершенно незнакомый человек. Такую Томико я не знаю.       — Слушай, — я чувствовал её нежелание говорить со мной. — Я не хочу, чтобы ты умирал из-за меня или что-то типа того, понимаешь?       Я молчал.       — Я же всё тебе уже сказала? Ты слишком от меня зависишь — это ненормально. Твоё это сталкерство… это жутко. Прекращай уже. Я всё понимаю, но ты же сам видишь, что ничего у нас не выйдет.       — Иди к своим друзьям, Томико, — я набрался сил сказать хоть что-то. — Тебя ждут.       Она попыталась сделать вид, будто бы ей жаль. Но то, что у неё вышло, походило больше не презрение, чем на сочувствие.       — Давай, Юки, удачи тебе, — фраза звучала как насмешка. Словно ей было в радость издеваться над и так уже окончательно раздавленным человеком.       Я смотрел в отдаляющуюся спину Томико. Ноги становились ватными, тело налилось неестественным жаром. Для неё же не было никаких проблем. После нашей встречи у меня ни осталось и доли сомнений, что я должен делать. Моя душа окончательно и бесповоротно сгнила.       — Юки, — ко мне вернулся Ицуро. — Не парься ты из-за неё, ну! Хочешь, я тебе таких девчонок найду, что ты даже имя её забудешь?       — Не нужно, — я покачал головой и спрятал руки в карманы ветровки. — Всё в порядке. Сходим до Макдональдса?        В тот день, я окончательно решил убить Томико.

***

      Я боялся открывать глаза. Неужели отель снова изменит свою форму, неужели в очередной раз я окажусь в жутком месте, неужели изнанка человеческой души опять обрушится на меня, неужели я снова потеряю Ясуко?       Я боялся открывать глаза. Ведь чем дольше всё это продолжалось, тем выше риск, что я всё вспомню. Я не хотел. Я не хотел снова проваливаться в тот кошмар. Но Асагири точно специально вёл меня по этому пути.       Я боялся открывать глаза. Если я открою их — значит, я всё ещё жив. А если смерть до сих пор не прибрала меня к рукам, моё болезненное существование продолжится.       Я боялся открывать глаза.       И всё же, в последние несколько дней, в моей жизни появилось что-то светлое. Словно маленький мотылёк в тёмной-тёмной комнате. Может быть, Уотан был прав? Ясуко —действительно высшее существо. Если даже такому безнадёжному человеку, как я, она умудрилась подарить надежду.       Зачем-то же я жил всё это время. Влачил своё существование до сегодняшнего дня. Я никогда не был фаталистом и в предопределённость судьбы не верил. Но, может быть, всё это время я жил только ради того, чтобы встретить Ясуко?       Если это правда, то я не могу позволить себе не открывать глаза. А значит, что бы там ни было, я должен проснуться. Если у меня будет цель, если у меня будет мечта — я смогу поднять веки в очередной раз.       Отель никуда не исчез. Я чувствовал руку Ясуко на своей спине. Она так и не отпустила мою кофту, лишь слегка ослабила хватку. Я не хотел будить её, потому замер в неподвижности. Не знаю, сколько мы проспали. За окном уже темнело, но я настолько потерялся во времени, что делать какие-либо предположения не хотел.       Да и смысл беспокоиться о времени в таком-то месте. Я не могу сказать, сколько точно дней прошло с тех пор, как я приехал в Асагири. Пара дней? Неделя? Всё менялось так стремительно, что я просто не успевал обращать на это внимание.       Обычно мы очень щепетильны по отношению ко времени. Выстраиваем распорядок дня, ставим будильники, чётко знаем, куда и во сколько нам нужно. Но всё это до тех пор, пока пространство вокруг нас постоянно и стабильно.       Стоит этому самому пространству шелохнуться, выйти за рамки нашего понимания, как время теряет любую ценность. Зачем тебе распорядок дня, если стоит тебе уснуть, и ты окажешься совсем в другом месте. Твои планы и желание не имеют здесь значения.       В комнате стояла до мурашек жуткая тишина. Всё замерло в ожидании нашего пробуждения. О том, что окружающий меня мир — не картина и не фотография, напоминало лишь тихое, едва различимое посапывание Ясуко.       Я аккуратно убрал её руку со спины и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Спустился в столовую и набрал воды. Из-за сильно мучавшей меня жажды вода тяжело проваливалась внутрь. Я словно бы чувствовал, как она медленно растекается по всему телу.       Недолго постояв во внезапно навалившемся на меня ступоре, я хотел было возвращаться в комнату, но на выходе из столовой встретился лицом к лицу с Хасаки. Парень был изрядно потрёпан, гавайка замарана в грязи, взгляд потерянно бегал по помещению.       Некоторое время он словно бы и не замечал меня. Парень просто стоял в дверях и тяжело дышал — так, будто бы пробежал несколько километров без перерыва. Он прошёлся по столовой, достал из холодильника недопитую бутылку скотча и сделал несколько глотков из горла. Поморщился.       — Хасаки-сан?       Он пристально на меня посмотрел. Раньше я не приглядывался к его лицу, однако теперь мне удалось рассмотреть его получше. И могу поклясться, в этих глазах угадывалось что-то знакомое. Будто бы когда-то давно я уже видел этот взгляд, чувствовал его на себе.       — Эта баба, — он сделал ещё один глоток. — Она что-то… что-то мутит…       — Баба? О ком вы, Хасаки-сан?       — Вытворяет свои сраные фокусы, — он поджал губы. — Но я ей так просто не дамся. Не на того напала.       — Хасаки-сан, вы можете объяснить о чём вы говорите?       Он поднялся со стула и подойдя к столовому ящичку, достал оттуда большой кухонный нож. Парень нервно сжимал рукоятку то и дело оглядываясь по сторонам. Я понимал, что не стоит ждать ничего хорошего. В конце концов, после всего произошедшего, глупо было полагать, что Акио — обычный человек.       — Давайте не будем горячиться! — я отошёл от него подальше. — Объясните мне, что именно произошло?       — Рассказать? — Акио неприятно улыбнулся. — Что тебе рассказать, бедолага? Душу перед тобой излить?       — Я хочу знать, что именно произошло с вами… — я хотел было продолжить, но он прервал меня.       — Что со мной произошло? Что произошло, говоришь? — Он напрягся ещё сильнее прежнего. — Кто ты такой, бедолага, чтобы я тебе рассказывал?       — Хасаки-сан, за последнее время произошло много ужасного. Мне нужно понять, что именно вы узнали, чтобы мы смогли выбраться отсюда.       На несколько секунд повисла тишина. Парень снова пилил меня удивлённым взглядом, а затем спросил:       — Ты правда всё ещё ничего не понял?       — Что?       — Мы не уйдём отсюда, — голос его звучал холодно. Точно бы он был призраком. — Она нас не отпустит.       — Кто?! Ответь наконец! — я сорвался.       — Она хочет, чтобы мы раскаялись, — он поставил бутылку скотча на стол. — Да, эта сука хочет именно этого.       — Раскаялись в чём?       — Хорошо! — он неожиданно закричал. — Слышишь меня?! Где бы ты не ныкалась! Слышишь?! Я расскажу! Я всё расскажу!       — Успокойся! — Я попытался его осадить, но, кажется, он окончательно свихнулся.       — Слушай меня, бедолага, — он стоял напротив меня. — Слушай, что я буду тебе рассказывать. Мне нужен свидетель, понял.       Он начал ходить по столовой кругами, точно собирался с мыслями. Время от времени хватался за голову и что-то шептал. На одном из своих бессчётных кругов он наконец заговорил в полный голос.       — Я кокнул этого деда, — его руки тряслись. — Ну а что? Что такого? Мне заплатили, я и кокнул. Всего-то. Не знаю, чем уж он помешал этому мужику, дело-то не моё.       Акио резко остановился.       — Этот дед всё время ходил в больницу, кого-то там навещал, — парень смотрел куда-то в пол, пытался спрятать взгляд. — Я просто подождал его недалеко от больницы и выстрелил. Я точно убедился, что он сдох.       — Хасаки, я тебя не понимаю.       — После, я получил деньги и уехал из города, — его уже начинало трясти. — Я порвал все связи с якудзой и залёг на дно. Знал, что меня будут искать. Копам-то всё равно, им этот дед до лампочки. Ну убили и убили, кому хуже-то стало от этого? А вот мои дружки, с которыми я не поделился, могли достать из-под земли. Когда я понял, что они почти добрались до меня, мне позвонила какая-то девка. Сказала, что может помочь мне с укрытием и указала номер этого отеля. Деваться мне было некуда, я собрал вещи и дал дёру.       Он снова замолчал и некоторое время простоял в исступлении.       — Знаешь, бедолага, — голос Хасаки стал мягче. — Я не хотел становиться тем, кто я есть. — Когда-то у меня были планы. Ну, знаешь, как у любого обычного идиота — закончить школу там, пойти в институт, на работёнку какую-нить паршивую устроится. А вон, как всё в жизни повернулось… когда какой-то ошалелый мудак убил моего брата младшего… я… я верил, что полиция сможет его посадить. Верил, сука, в силу грёбаного закона! Но эту мудилу даже пальцем не тронули! Признали всё несчастным случаем. А ведь Кеичи только старшую закончил…       — Кеичи?       — Да, — он поднял на меня глаза. — Хасаки Кеичи…

***

      Выпускной состоялся ночью с субботы на воскресенье. Все выпускные классы собрались в арендованном кафе. Гремела какая-то новомодная музыка, слышались взволнованные разговоры, смех. Я тоже пришёл.       Определённо, никто кроме Ицуро меня не ждал. За время всей этой истории с Томико, я заработал себе репутацию сталкера. Потому одноклассники усердно игнорировали моё присутствие. Что, собственно, нисколько меня не беспокоило.       Я был готов. Я долго вынашивал план того, как буду убивать Томико. Рассмотрел множество сценариев её умерщвления. Но, как ни странно, самым подходящим мне казался самый же банальный. Попросить её выйти со мной на улицу и всадить нож поглубже.       За время, проведённое в закрытой комнате, изолированный от людей, я даже не думал о последствиях. Хуже уже не будет. Посадят? И что изменится в моей жизни? Казнят? Ещё лучше. Томико отобрала у меня всё. И даже не делала вид, что сожалеет.       В тот вечер она была в длинном красном платье с глубоким вырезом. Оно приятно выделяло её талию, из небольших прорезей виднелись её длинные красивые ноги. После гулянки её новый дружок наверняка планирует хорошенько её отодрать в этом платье. Не так ли? Да и сама она наверняка не против.       Подобные мысли не оставляли меня весь месяц. Они же придавали мне уверенности. Я не был зол на её нового парня. Даже наоборот, мне было жалко его. В конце концов, она всё равно поступит с ним точно так же, как и со мной.       — Эй, Юки, — уже успевший где-то выпить, ко мне подошёл Ицуро. — Не хочешь после всего этого поехать со мной на виллу? Я там… ну, позвал пару девчонок.       — Спасибо, но езжай-ка ты без меня, — я постарался улыбнуться ему как можно естественнее. — Честно говоря, я неважно себя чувствую.       — Да мы тебя быстро вылечим… — он осмотрелся вокруг. — Или ты думаешь, что будут девчонки из нашей школы? Если так, то не парься! Этих кобыл, я бы… я бы вообще никуда не пригласил.       — Но ты же переспал почти со всеми.       — Так я ж проверял! Дегустировал, так сказать.       — Всё нормально, Ицуро. Развлекайся без меня. В другой раз обязательно съездим.       К Томико подошли ещё двое. Один — высокий и худой — лицо всё время сальное, волосы обстрижены почти под ноль, а верхние зубы всегда на виду. Вторым оказался бывший президент бывшего же клуба лёгкой атлетики.       Они о чём-то мило беседовали, Томико строила из себя милую и наивную девочку, которая только вчера узнала, что такое поцелуй с языком. Делала вид, будто постоянно смущается, постоянно поправляла волосы, показывая всем серёжки. Серёжки, которые ей подарил я.       Я подарил Томико огромное количество подарков: серьги, кольца, духи. Тратил все свои сбережения, чтобы подарить хоть что-нибудь. Не пропускал ни единого праздника. Школьнику было трудно заработать, но благодаря связям Ицуро я нашёл неплохую работёнку.       Она всегда радовалась, когда я что-нибудь приносил ей. Вешалась мне на шею. Может быть, радость от получения подарков — единственная живая эмоция, на которую была способна Томико. Всё остальное — дешёвый спектакль.       Она обнимает своего парня и выставляет перед собой два пальца, позируя для фото. Томико правда была фотогеничной. Она часто фотографировалась со мной. Сейчас этих фотографий у меня уже нет. Но оно и к лучшему.       Вот к Томико подходит наш классный руководитель. Рассыпается в комплементах, хвалит за успешную сдачу экзаменов. Томико отлично закончила школу. Несмотря на то, что практически не готовилась к экзаменам. Наверное, она от природы способна быстро усваивать материал.       Наконец, я выгадал момент, когда она осталась одна. Томико уткнулась в телефон и что-то спешно на нём набирала. Положив в карман небольшой нож со стола, я двинулся прямиком к ней.       — Что тебе? — она заметила меня раньше, чем я подошёл.       — Слушай, Томико, — неожиданно, я почувствовал волнение. — Мы могли бы… могли бы выйти ненадолго?       — Зачем?       — Я хотел бы поговорить… сказать пару слов… ну…       — Слушай, — она едва ли не рявкнула на меня. — Ты с первого раза не понял? Мы уже обо всём с тобой поговорили. Всё, дорожки разошлись. Понимаешь?       — И всё же…       — Он опять? — со спины послышался голос её парня. — Я же говорил, мне надо было с ним с самого начала поговорить.       — Да плюнь ты на него, — Томико махнула в мою сторону рукой.       — Плюнь… — прошептал я себе под нос.       — Он напридумывал себе всякой бредятины, а теперь таскается за мной, — Томико усмехнулась.       — Да это ненормально, Томичи. — Он встал напротив меня. — Слушай сюда. Томико тебя жалеет, не хочет с тобой резко разговаривать. А я считаю, что тебя давно на место пора поставить. Ты слушаешь?       Я промолчал.       — Если я тебя ещё раз увижу рядом, я разговаривать уже не буду, — он положил руку мне на плечо. — Ты свои фантазии при себе оставь, хорошо? А нам не мешай. Не видишь, ни мне, ни Томико твоё общение неприятно. Давай, удачного тебе вечера.       — Удачного… — у меня задрожали руки. — Удачного?       — Что ты сказал? Ты что-то не понял?       — Вы не люди… — глотать становилось тяжело, дыхание сбивалось. — Нет… всё отобрали… всё, что я так любил.       — Пошли, подышим свежим воздухом, — он снова крепко схватил меня за плечо, но в этот раз я не стал просто стоять.       Я схватил стоявшую на столе стеклянную бутылку и со всей силы, что у меня была, ударил парня. Я вложил в этот удар всю злобу, которая у меня была. Я так сильно возненавидел всех вокруг, что ярость окончательно свела меня с ума.       Стекло было толстым и крепким, а удар пришёлся прямиком в висок. Парень упал замертво. Нет, у него не было и шанса выжить. Он просто не ожидал, что я буду способен на такое. Наверняка, если бы был готов, смог спастись. Но теперь он с гулким звуком повалился на землю.       Томико не сразу обратила на это внимание. Лишь когда снова оторвала взгляд от телефона, увидела, как тело её парня лежит у моих ног. Остальные в кафе заметят случившееся ещё не скоро. Музыка и светотехника заглушила момент смерти.       — Кеичи! — раздался оглушительны визг Томико. — Кеичи!       Я видел, как она бросилась к нему, как пыталась привести в чувство. Я абсолютно не осознавал своих действий. Хотел было довершить начатое и убить саму Томико, но в какой-то момент решил, что самым болезненным для неё наказанием будет жизнь.       Жить с осознанием, что из-за тебя убили человека. Не это ли одна из самых тяжёлых пыток? Да это превосходило все мои ожидания. Так я думал в тот момент.       Через некоторое время остальные ученики заметили случившееся. Вокруг нас очень быстро собралась толпа. Несколько моих одноклассников скрутили меня. Кто-то вызвал полицию. Когда я лежал лицом в пол, мое сознание приходило в порядок.       Только находясь в таком положении, смотря на залитое слезами лицо Томико, я осознал, что натворил. Только что, своими руками, я убил человека. Ни в чём не виноватого человека. Этот Кеичи не сделал мне ничего плохого. А я убил его.       И в тот же миг моя душа окончательно рассыпалась в прах. Сгнила до основания. Я осознал, что и вправду превратился в маньяка. Я пытался доказать всем обратное, стукал ногами и руками по стенам своей комнаты. Но всё это время я вынашивал план, как убить Томико.       Меня обвиняли в сталкерстве. Но правда оказалась ещё хуже. Я был убийцей.       Затем приехала полиция. Последнее, что я видел, уезжая из кафе — лицо Томико. Она действительно плакала. По-настоящему. Возможно… она впервые в жизни действительно кого-то полюбила. Возможно, она решила начать всё заново.       Но одним необдуманным движением я отнял у неё последнюю надежду на исправление. Мне никогда не избавиться от этого. Тот парень, который бегал под дождём, тот парень, который когда-то мог создавать в своей голове целые миры, тот парень которые беззаветно любил Томико — умер. Больше его не существовало.       Я опустел. От прежнего Кавагучи Юки ничего не осталось. И всё, чем я занимался в последующие года — пытался избавится от себя самого. Но не просто совершить суицид. Я работал на износ только для того, чтобы загнать себя в могилу как можно более длительным и мучительным способом.       Но в какой-то момент… в какой-то момент я забыл обо всём. Заставил себя забыть?