Вихор судьбы

6:00, Большие Стыды, сеновал. Солнце теплыми ладонями лучей пригладило траву, впитывая прозрачные капли росы. Скользнув по рассохшимся, посеревшим от времени доскам, оно проникло внутрь, заставляя труху и пыль лежалого сена кружиться в свете белой марлей. Деревня просыпалась, оживала. Лениво суетились бабы, выгоняя оставшихся коровенок, выпуская кур и уток из сараев во двор, тащили ведра с месивом картофельных очисток и комбикорма для поросят. Намаявшись за вчерашний день, студенты спали, что называется, без задних ног. И если Никита иногда отмахивался от жужжащей над ухом мухи, переворачиваясь с бока на бок, то Виталик спал сном младенца, положив под худую щеку ладошку и слегка приоткрыв пухлые губы. Но что-то решило восстановить баланс добра и зла во вселенной. Деловитой хозяйской походкой в сарай с сеном вошел большой черный петух. Неторопливо прошелся, точно осматривая свои владения, и, почуяв чужаков, захлопал крыльями, с трудом поднимая тяжелое тело на деревянный столб. Долго смотрел петух на спящих вторженцев, поворачивая голову и приглядываясь то левым, то правым глазом, вытягивал шею и склонял ее на бок. Чужаки спали. Тогда петух выпрямился, смачно обгадил столб, на котором сидел, и во все горло заорал: «Ку-ка-ре-ку!» Услышать пенье петуха так близко никто не ожидал. И если Никита уже с четырех утра слушал, как эта адская птица вопит в сарае, а потом ему еще и муха испортила весь сон, он только обернулся и посмотрел на наглого пернатого зверя. А вот Виталик подскочил, как ошпаренный, заметался по сену, не понимая, что делать и куда бежать. Никите показались забавными метания друга, петуху, похоже, тоже. Птица даже слетела со столба и приземлилась на сено возле мнущего его руками Виталика. Парень посмотрел на петуха, затем повернулся, проверяя, на месте ли друг Никита. Тот так и лежал на сене, заведя руки за голову, жуя ароматную травинку и пряча ухмылку. — Кыш отсюда, — Виталик небрежно махнул рукой на птицу. Петух только слегка отклонился назад, глядя на руку незнакомца. После выпятил вперед грудь, сделал пару шагов по сену и вновь заорал уже в самое ухо Виталика: «Ку-ка-ре-ку!» А что делать, если глупый человек не считается с его величием? — Да пошел вон, проклятая птица! — Виталик зло отшвырнул петуха руками, подальше с сена. Птица минуту растерянно бродила внизу, как бы пытаясь понять, что это было, затем вновь взлетела на столб, пристально наблюдая за людьми. — Черт, я весь чешусь от этого сена, — проныл Виталик, глядя на довольного товарища. — Может, спросить у кого про дом? Тут же много бесхозных. — Хочешь сказать, что нюхать плесневые доски лучше? — В домах хоть кровати нормальные есть, — не унимался Виталик. — Ты еще скажи, постельное белье и ванна с горячей водой. От слов друга про горячую воду Виталик остро ощутил необходимость помыться. После сна на колючем сене чесалось все и везде, даже в труднодоступных местах. — Пойду спрошу у хозяина, где помыться можно, — объявил Виталик, слезая с сена. Он бодро спрыгнул на пол, скорчил неприятную рожу сидящему на бревне петуху, нашел взглядом свой чемодан и уже было хотел достать из него зубную щетку, но случилось непредвиденное. Зловеще захлопав крыльями, совсем как в сказке «О золотом петушке», пернатое слетело со своего столба и накинулось на Виталика. Больно клюнув того в темечко, петух дернул волосы лапами, отлетел вбок, угрожающе кудахтая и уставился на противника. Виталик, не ожидавший такой наглости от домашней птицы, еле успел прикрыть голову. — Ах ты, набор суповой! — зло прошипел Виталик и попытался пнуть птицу ногой. Петух увернулся и возобновил атаку, теперь более агрессивно. Он цеплялся за одежду человека, клевал прикрывающие голову руки, бил крыльями по лицу. — Убери его от меня! — визжал ошарашенный гот, отмахиваясь от птицы. Легко сказать «убери», сделать гораздо сложнее. Особенно, когда валяешься скрюченный пополам и дышать не можешь от хохота. Виталик и петух выкатились из сарая во двор, где и продолжили веселить народ. Вскоре у забора деда Аркадия собралась половина деревенских жителей: посмотреть, как петух гоняет студента, а потом студент гоняет петуха. У Виталика почти получилось отомстить. Выдрав поддерживающую помидорный куст палку, он стал отмахиваться и даже отбивать атаки агрессивной птицы. Представление прервала вернувшаяся из коровника Машка. Отняла у студента палку, отогнала разъяренную птицу. — Что за балаган вы тут устроили? — ворчала она, возвращая палку на место и подвязывая сломанный куст. — Ты что, совсем дикий, с птицей справиться не можешь? — спросила она студента, буравя его злым взглядом. Помидор было уже не спасти, а жаль, завязи плодов уже круглели на месте бывших цветочков. Насупившись, Виталик хотел сказать что-то про то, что клевачих куриц надо держать изолированно, но вовремя одумался. Насмешить публику еще больше совсем не хотелось. — Машк, опять ты всю малину испортила. Мы уже ставки делать начали, — крикнул кто-то из стоящих у забора. — Тоже мне, дети малые, зрелище нашли, а ты, теть Шур, шла бы порося загнала, он у тебя по всему двору гоняет, опять, наверно, загородь подрыл. А ты, дед Максим, будешь зубоскалить, я нашего Ваську, — Машка кивнула на петуха, — опять к твоим курям запущу, всем петухам хвосты выдергает. Собравшиеся у забора зеваки медленно поползли каждый в свою сторону, а растерянный и обиженный таким обращением со своей персоной Виталик переминался с ноги на ногу, косясь на петуха, который тоже далеко не уходил, но уже спокойно разгребал лапами навозную кучу у сарая. — А где тут помыться можно? — все же решил спросить он. — Да вон колодец, набирай воду, да поливайся, — ответила Маша, срезая помидорный куст. В воздухе так приятно и вкусно запахло свежим помидорным соком, что у Виталика заурчало в животе. Есть хотелось сильно, но мыться хотелось больше. — Что, прям холодной обливаться? — переспросил он. — Не обязательно, можешь на солнце оставить, к обеду нагреется, — ответила девчонка, словно это нормально. После добавила: — Баня у нас по пятницам, то есть вчера была. Для вас отдельно никто топить не будет. — Мы сами справимся? — неуверенно пробубнил обиженный гот. — Может и справитесь, но только кто ж вас к бане подпустит. Спалите еще по незнанию. Перестав слышать визги Виталика и кудахтанье петуха, как и любые звуки борьбы, Никита заволновался. Пришлось подниматься с мягкого, ароматного сена и выходить во двор, дабы посмотреть на победителя. Все оказалось гораздо прозаичнее: петух занимался своими делами в одной стороне, разодранный и всклокоченный Виталик беседовал о чем-то с дочкой хозяина в другой. Завидев друга, Виталик поспешил к нему. В глазах гота стояли слезы, разочарование и страх перед неизвестностью. — Ты представляешь, не, ну ваще: мыться из колодца она предлагает, — он обиженно кивнул в сторону Машки. — Баню, говорит, для нас никто топить не будет и самим не дадут. — Логично, че? — не поддержал возмущений друга Никита. — Бери ведро, полью тебя, так и быть. — Ты серьезно? — недоуменно уставился на друга Виталик. — Чтобы я поливался холодной водой посреди этого скотного двора? — он презрительно фыркнул. — Не хочешь, как хочешь, — ответил Никита. Ему совсем не хотелось выслушивать страдания метросексуала, который по два часа залегает в ванной с пеной. — Никита, ты сейчас серьезно? Я тебя не узнаю. — И не узнавай. А вообще, вон там у дома корыто стоит, можешь в него залезть, так и быть, воды я тебе принесу. Виталик возмущенно всплеснул руками. Единственный друг, а так себя ведет. Неужели вот это и есть его настоящее лицо? Мог бы и посочувствовать, хотя бы обнять. Мыться негде, птица чуть не растерзала, народ высмеял, а теперь еще и Никита ведет себя будто так и надо. Пока Виталик изображал униженного и оскорбленного, Никита отправился к колодцу. Закинул висящее на проржавелой цепи ведро и стал вращать ручку скрипучего барабана. Ведро хляпнуло о воду, повалилось на бок, набрав воды натянуло цепь. Назад ведро шло тяжело. Мышцы приятно напрягались, Никита даже поймал на себе заинтересованный взгляд Машки. Конечно, когда еще она посмотрит на молодое, здоровое тело. Тут же в памяти всплыло лицо Киры, оставленной в Москве. Стало стыдно. Никита нахмурился, деловито достал ведро, отстегнул его от цепи и плеснул пригоршню ледяной воды себе в лицо. Затем еще и еще одну. Холодная вода приятно освежала, смывала соломенную пыль. — Иди сюда, — позвал он стоящего на прежнем месте Виталика. Тот отвернулся, делая вид, что его это все не касается. Тогда Никита схватил ведро, в два прыжка оказался позади друга и окатил его студеной водой с головы до ног. Виталик заорал, как резанный, замахал руками, становясь похожим на того самого петуха. — Ах… Вот… ну, ты, — он злобно откинул намокшие волосы назад, глядя на лыбящегося товарища. Хотелось его как-то обозвать, сказать что-то емкое и обидное, но получалось только открывать рот. — Ну, ладно. Промокший и разозленный Виталик схватил ведро, зачерпнул стоячей зеленой воды из корыта и погнался за развеселившимся другом. — Это для огурцов вода! Разольете, сами таскать будете! — крикнула Машка, но ее уже никто не слышал. — А у тебя сегодня весело, — послышался за спиной знакомый голос. От неожиданности Маша вздрогнула. — Данька! Напугал, баламут, — девушка стукнула мужчину кулачком. — Эх, дети, как резвятся, — произнес Данила, с улыбкой глядя на носящихся по двору студентов. — Лучше бы огород полили, — проворчала Машка. — Что ты как бабка брюзжишь? — С кем поведешься, — насупившись, ответила Маша. Сейчас она завидовала друзьям из столицы. У нее нет и не могло быть подруг и друзей ее возраста, с кем можно было бы дурачиться. Одни бабки, деды, да Данила, тоже не самый молодой представитель общества. Краем глаза заметив появившегося во дворе человека, Никита остановился. Воспользовавшись ситуацией, Виталик таки вылил на друга воду. Никита не шелохнулся, сверля взглядом незнакомого мужчину с такими знакомыми чертами лица. Данила тоже замер, глядя в глаза молодому парню. Не может быть ошибки: глаза, нос, рот, даже уши. Все похоже. Сделав несколько шагов вперед, Данила остановился в метре от парня. Они смотрели друг другу в глаза и молчали, да и что тут скажешь? Все и так понятно. — Папа? — осторожно, почти одними губами произнес Никита. Мужчина, стоявший напротив, поджал губы, поколебался мгновение и резко притянул к себе здоровенного детину, сгребая в крепкие мужские объятья. Сын. Сынок. Вот он какой. Большой, сильный, родной. Никита стоял столбом, чувствуя, как сильные пальцы обретенного отца впиваются в спину. Неуверенно он обнял того в ответ, уткнулся носом в крепкое плечо, пахнущее потом и дешевым банным мылом, зажмурился, чтобы не выпустить из глаз подступающие слезы. — Машка! Чего стоишь?! А ну беги, скажи всем, что ко мне сын приехал. Неделю гулять будем! — срывающимся голосом выкрикнул Данила, ненадолго выпуская сына из объятий. — Ага, щаз! Уже бегу и волосы назад, — фыркнула девка, и ушла в дом. — Дед! Неси свой самогон! — заметив выглядывающего в окно любопытного Аркадия, велел Данила.