Вихор судьбы

15:00, Большие Стыды, дом тракториста Данилы. Протащив сына по всей деревне, Данила привел его домой, где и оставил. Сам же направился собирать столы по соседским хатам и стаскивать их во двор. Следом, естественно притащился Виталик, которому такое положение вещей совсем не нравилось. Даже переезд в дом, о котором так мечтал совсем недавно, не радовал. Никита же, наоборот, томился сладким предвкушением будущих разговоров с отцом. Он с интересом рассматривал дом и всю небогатую утварь. Низкие потолки и старые, выцветшие от времени обои в жуткий цветочек. Буфет со стеклянными запыленными створками, маленький пузатый холодильник, громко дребезжащий стоящими на нем банками. Покрывающая стол испорченная ножом клеенка… явно отцу было лень взять доску, чтобы что-то разделать. Никита улыбнулся, вспоминая, как мать ругалась, когда он резал хлеб на столе. В соседней комнате стоял диван старой модели, железная кровать с сеткой, большой обеденный стол, который отец тут же вытащил на улицу. Был здесь и цветной телевизор с выпуклым телескопом, полуживой фикус, посаженный в эмалированное ведро, высокий шкаф, набитый всем подряд: книгами, газетами, посудой, которой никто не пользовался десятки лет. За стеклом серванта стояла одна-единственная фотография: крепкий, аристократичного вида мужчина, одетый по моде 50-х годов, сидел в кресле, рядом с ним стояла молодая, красивая блондинка с наброшенной на плечи красной шалью. Женщина прижимала к себе двух мальчишек-близнецов: один был лохмат, на подбородке пятно зеленки, одна из пуговиц оторвана, а второй более опрятный и по-взрослому серьезный. — А это твой дед, — сообщил появившийся за спиной сына Данила, некультурно тыкая в фотографию пальцем. — Он уже умер. — А это? — Никита указал на серьезного мальчика на фото. — Это твой дядя Веня, он как раз-таки жив-здоров. А это я, — указал на другого мальчика. — Я так и понял, — улыбнулся Никита. — Пошли, поможешь лавки таскать. Никита кивнул. Выходя из комнаты, они наткнулись на Виталика, который выпустил из переноски кота, так и норовившего залезть обратно. — Тьфу, мля, это что еще такое?! — Данила отступил назад, глядя на лысую морщинистую животину. — Это кот, — хмуро буркнул Виталик, поднимая на руки трясущегося кота. — Ты бы его не трогал, больной он какой-то, — брезгливо глядя на животное, произнес Данила. — Это сфинкс, порода такая, лысая, — вступился за друга и кота Никита. — Гадость какая, и зачем такой нужен? — На них аллергии не бывает, — пояснил Никита. — Пошли за лавками, — он подтолкнул отца к двери, чтобы тот еще чего лишнего не сказал. Слушать нытье обиженного Виталика — то еще удовольствие, и лучше его максимально сократить, хотя уже соплей и обидок хватит на несколько часов. Во дворе уже творилась праздничная суета. Женщины, что помоложе накрывали столы разномастными клеенками вместо тряпичных скатертей. Гости со всех концов деревни тащили угощения к столу. Кто-то волок охапки ароматной зелени: петрушку, укроп, лук, кинзу. Кто-то пер свежесваренную дымящуюся картошку, политую сверху топленым маслом. Несли домашнюю колбасу и соленья, котелок с варениками, пироги с различной начинкой, затейливо украшенные вязью из тестовой полоски и холодец, где сквозь прозрачный желеобразный студень проглядывались мелко перебранные волокна мяса. Тащили котлеты еще прямо горячие и мягкие, от них струился ароматный чесночный пар; селедочку нарезанную крупными кусочками, украшенную кольцами лука; жареную и запеченную в духовке до хрустящей румяной корочки курицу. Хозяйки быстро нарезали салат, богато залили овощи сметаной. По всему было видно, что подобный праздник случился здесь едва ли не впервые за последние десять лет, поэтому все спешили принять участие и не жалели ничего из своих запасов. Неизвестно, когда еще случится праздновать, а на похоронах так не погуляешь. Поставив последнюю лавку к столу, Никита разогнулся, потирая приятно уставшую спину. Отец гостеприимно рассаживал всех по местам, обегая каждого и указывая на сына. Никите даже стало несколько неудобно. Он отвернулся, делая вид, что смотрит на людей, входящих в ворота. Долго строить из себя столб не пришлось: у калитки появилась ярко-рыжая красивая женщина. Вчера, да и сегодня он ее не видел. Женщина была из тех, кто в свои «немного за тридцать» заткнет за пояс любую молоденькую красотку, и сама знает об этом. Прекрасная незнакомка не прошла, а проплыла мимо и подошла к Даниле. Гораздо ближе, чем полагалось бы просто знакомой. — Ну, здравствуй, — проворковала женщина на ухо Даниле. — Я тоже пришла тебя поздравить. Может быть, познакомишь меня с моим… — она выдержала театральную паузу и после добавила: — внуком. Данила растянул рот в довольной улыбке, приобнял женщину за талию и подвел ближе к Никите. — Прошу любить и жаловать, мой сын — Никита, — представил он студента. Женщина внимательно осмотрела парня с головы до ног и обратно, после чего протянула ему руку, согнув в запястье, словно для поцелуя. Никита нерешительно пожал незнакомке кончики пальцев. Целовать даме руку он был не приучен, да и общая растерянность сыграла роль. — А он забавный. Правда на тебя похож, — сказала женщина, обратившись к Даниле. Затем она вновь посмотрела на Никиту. — А меня можешь звать бабушкой, — сказала она, и Никита невольно вопросительно уставился на отца. Женщина была совсем не похожа на ту, что на фото, да и выглядела она не старше самого Данилы. — Она моя мачеха, — пояснил отец. Только тогда Никита облегченно выдохнул. Значит, это не деревенская ведьма и не оптический обман зрения. Все просто и логично, как-то даже совсем по-столичному: брать в жены женщину в два раза моложе себя. — Я не буду вас звать бабушкой, — внезапно для самого себя ляпнул Никита. — Это почему же? — женщина вопросительно изогнула бровь. — Вы слишком… слишком… — Молодая? — подсказала ему красавица. — Д-да, — заикаясь, согласился парень. Женщина засмеялась. Звонко, наигранно весело, красиво. Никита покраснел. — Какой милый мальчик, а я так хотела, чтобы меня кто-то звал бабой Надей, — она театрально вздохнула, и это получилось у нее естественно, будто она только что ступила на землю, сойдя с экрана черно-белого фильма. — Я буду звать вас по имени и отчеству, — сообщил Никита. — Нет-нет, — замахала руками она, после чего смахнула невидимую соринку с плеча парня, как бы по инерции проводя ладонью по его груди. — Зови меня просто Надя. Или Надежда, если уж хочешь официальности. Она подняла длинные пушистые ресницы, на мгновение заглянула в глаза Никиты и снова опустила взгляд. — Надька-то совсем без мужика одичала, уже на детей бросается, — намеренно громко сказала какая-то бабка. Ленивая грация женщины за секунду сменилась на холодность и четкость хищной птицы, она резко обернулась, быстро нашла глазами виновницу: — Михална, это ты все злишься, что твой мужик мне сережки купил, а когда я отказала, он их тебе приволок. — Да разве ты кому откажешь?! — крикнула еще одна. Женщины ядовито засмеялись, многие стали выкрикивать другие обидные фразы, желая затюкать неугодную если не остротой шутеек, то хотя бы количеством. Прервал бабий базар Данила, сунув два пальца в рот и оглушительно свистнув. — Хватит брехать! — крикнул он, когда гомон стих. — Праздник у меня! У меня сын! Если кто хочет склочничать, пошли вон за забор и харчи свои забирайте. Мы и без вас гульнем, что соседние деревни на уши встанут. Все замолчали и опустили головы. Гордо задрав нос, Надежда села за стол. Тишина стала почти траурной. Никите хотелось что-то сказать или сделать, чтобы как-то разрядить обстановку, но как назло ничего умного в голову не приходило, а прослыть дурачком совсем не хотелось, да и перед отцом было бы неудобно. Не дожидаясь никого, Надежда налила себе в стопку самогон из ближайшей бутылки, одним махом опрокинула ее, поморщилась, но не закусила, а затем удивила Никиту еще больше — она запела: Ой, при лужку, при лужке, При широком поле, При знакомом табуне Конь гулял на воле. При знакомом табуне Конь гулял на воле. Следом присоединились другие голоса, и затянули песню, несмотря на всю ругань и дрязги. Даже Никита с удивлением обнаружил, что знает слова и запел вместе со всеми. Он драл глотку безжалостно: Эй, ты, гуляй, гуляй, мой конь, Пока не споймаю, Как споймаю, зануздаю Шёлковой уздою. На этом сюрпризы дня не закончились. Стоило всем допеть до слов: «Чтобы вышла красна девка с чёрными бровями» на пороге дома появился Виталик. Первым прекратил петь и свалился в истерический хохот сам Никита, следом, заинтересованно обернувшись, дабы узнать, что так рассмешило сына, свалился Данила, вскоре и гости замолкли, недоуменно глядя на хохочущее семейство и, выяснив, в чем дело, сами дружно залились смехом. Сказать, что Виталик обиделся — ничего не сказать. Он был оскорблен до глубины души. Быть высмеянным толпой ему не привыкать, но что к толпе смеющихся может присоединиться единственный друг и по совместительству объект вожделения — Никита — стало для Виталика горьким открытием. Уйти обратно в дом ему не позволила выскочившая из-за стола Надька. Для хрупкой на вид женщины она неожиданно крепко ухватила студента за руку и потащила к столу. Усадив рядом с собой, наполнила стопку, а рядом волшебным образом выросла тарелка с горкой всевозможных закусок. — Выпей со мной, — велела Надька, всучив парню рюмку. — Я не пью, — хмуро ответил гот, ставя стопку на стол. — А со мной выпей, — женщина вновь вложила стопку с самогоном в руку собеседника. — Не хочу, — продолжил капризничать парень, сопротивляясь уже менее уверенно. — Ну, слушай, так не пойдет. Как тебя зовут? — женщина отставила свою стопку и стала разговаривать с ним, как с маленьким ребенком. — Виталик, — ответил гот, долго колеблясь, поскольку привык представляться более красиво — Вий. Это имя он сам себе придумал и был под ним широко известен в узких кругах, только вот деревенские могли не понять и, опять же, высмеять. — Надежда, — ответно представилась женщина, пожала новому знакомому руку и обольстительно улыбнулась. Сидящая неподалеку Танька заметила творящийся цирк и одна, пожалуй, единственная из всех присутствующих, если не считать Никиту, поняла, что у Надьки ничего не получится с соблазнением. — Ты чего так улыбаешься? — спросила Машка, заметив на лице соседки странную улыбку. — Да так, думаю, что наша Надя слишком большого о себе мнения. — А-а-а, — понимающе протянула Машка, глядя на то, как вдова Надежда откидывает волосы назад, открывая шею и грудь перед студентом. — Надя, отстань от парня, — велел Данила, тоже заприметив неладное. Не то чтобы он сильно переживал за целомудрие столичного чудика, но вот поведение мачехи несколько задевало чувство собственности. Привыкший быть первым парнем на селе, Данила не хотел делить статус еще с кем-то, тем более, с полной своей противоположностью. — Уже и поговорить нельзя? — язвительно отозвалась женщина. — Ты говори, да не заговаривайся. Никита следил за происходящим, совсем не понимая, чем вызвано такое строгое поведение отца касательно… бабушки. Но когда до него дошло, он осторожно постучал Данилу по плечу и попросил нагнуться. — У нее ничего не получится, — сообщил ему Никита. — Почему это? — заинтересовался тот. Как ответить на этот вопрос, Никита не знал, а рассказывать о том, что друг нетрадиционной ориентации, было бы подло. Захочет — сам скажет, да и надежда, что товарищ не потерян для нормальной жизни и любви к прекрасному полу, еще жила в Никите. — Есть один маленький нюанс, не могу сказать какой, — честно ответил парень. — Да ладно, все свои, — Данила толкнул сына плечом. — Не скажу. Хочу посмотреть, что будет. — Ничего не будет, — отмахнулся Данила. — Я вовремя спасу твоего друга. — Займешь его место? — решил подколоть предка Никита. — А почему бы и нет? — неожиданно серьезно ответил Данила, поглядывая на прилипшую к городскому чудику Надьку. Не всякий мог догадаться, что при виде слегка за тридцать, Надежде было слегка за сорок. Она невероятно хорошо сохранилась, местные даже поговаривали, что она пьет соки из мужиков, за счет того и молодеет. В деревне ее невзлюбили сразу же, да и сама Надежда не стремилась завоевать любовь и уважение жителей, которые души не чаяли в бывшей жене Сапрона — милой, мягкой, услужливой женщине. Надежда же влюбилась в Сапрона еще в детстве. Он был армейским другом ее старшего брата, а она мелкой егозой двенадцати лет, что вечно мешала взрослым мальчикам заниматься своими делами. В пятнадцать она открыто заявила о своих чувствах. Естественно, никто не воспринял их всерьез, а сам объект желаний велел подрасти, что она и сделала. Ухажеры ходили за Надькой толпами, готовые на все и сразу, чем та и пользовалась. У нее всегда был кто-то, кто принесет любые сладости, донесет вещи, подставит плечо. Разумеется, все эти функции выполнял не один человек. Но ей был нужен только тот, что смотрел на нее как на сестру, друга и не больше, а он вечно надолго уезжал. Сначала на пару недель, затем пропал на месяц, позднее на полгода, а когда вернулся, стал общаться с умницей, тихоней Елей. В один прекрасный день, когда уже взрослая Надя набралась наглости, вытащила Сапрона на улицу и заявила, что ее чувства не остыли, страстно поцеловала мужчину и убедилась, что он тоже не против более серьезных отношений. Однако он сказал ей то, что разбило сердце: «Еля беременна, я не могу ее бросить». Надежда проплакала в подушку всю ночь, она хотела разорвать на куски проклятую девку, что увела из-под носа любимого, но гордость не позволила. Брак по залету казался счастливым со стороны. Возможно, он и был счастливым, только Сапрон, приезжая навестить друга, часто пропадал на несколько суток вместе с Надеждой. Она злилась, всякий раз высказывала любимому все, что накипело, язвила, как могла, и все равно сдавалась, падала в объятья, долго отчаянно целовала, отдавалась ласкам со всей страстью, на которую была способна. Когда Еля погибла, Сапрон, выдержав положенный траур, приехал за Надей. Наступило долгожданное счастье, даже взрослые дети совсем не отпугивали Надежду, тем более, они были так похожи на своего отца. Тихо, без торжеств и объявлений, расписавшись в ЗАГСе, молодожены уехали в родные края Сапрона. Долго радоваться не пришлось. В один не прекрасный день Надежда проснулась, а мужа рядом не было. Не оказалось его и во дворе, и в поле, и вообще в деревне. Он не появился вечером, следующим утром и даже днем. Подняв панику, Надька вызвонила местного участкового, главу района и на второй неделе добралась до самого мэра. Толка никакого. После долгих поисков нашлись очки Сапрона, аккуратненько лежавшие на болотной кочке. Как Надежда не упрашивала продолжить поиски, доблестные сотрудники милиции все равно закрыли дело в связи со смертью искомого. Утонул в болоте, тут и тело не достанешь. Нет такой техники в наличии, да и кому нужно тело, кроме вдовы и детей? Никому, как и висяк с пропавшим без вести. Через пару месяцев, безрезультатно пообивав пороги различных инстанции, Надежда успокоилась, надела траур и стала засматриваться на пасынков. Хороши черти. Совсем, как папаша, только моложе. Вот и сейчас, строя глазки городскому, Надежда поглядывала на своего деревенского. Ловя на себе взгляд Данилы, она еще ближе подавалась к Виталику, еще чаще его трогала, обольстительнее улыбалась. — А теперь давай выпьем, — Надежда вновь всучила рюмку Виталику. Он вздохнул, понимая, что проще согласиться. — За знакомство, — провозгласила тост женщина и стукнула донышком о край рюмки Витали. Глядя, как собеседница лихо управляется с выпивкой, парень залил себе в рот содержимое рюмки и охренел. Продрало, как говорится, до самой задницы. — Закусывай-закусывай, — поспешно пихнула кусок маринованного огурца в рот Виталику Надя. Это не очень-то помогло, и следом Виталик залил в себя пол кружки кислого смородинового компота. — А что означают твои татуировки? — Надежда провела пальцем по завитку рисунка. — Это тень от дыма, — пояснил Виталик. Обжигающая горечь в горле прошла, а из желудка по телу стало распространяться приятное тепло. — Хм… интересно, — Надька не переставала касаться руки парня. — Наверное, больно было. — Не было. Это временная, — ответил Виталик. Был бы на месте рыжей Наденьки какой-нибудь беленький Никита или хотя бы кто-то еще мужского пола, Виталик бы распушил хвост, долго рассказывая, с какой болью набивал на теле рисунок, пусть это было и неправдой, но создать впечатление крутого перца хотелось бы, а тут смысла врать не было абсолютно, к тому же, хотелось, чтобы женщина отцепилась и нашла себе другую жертву. — Выглядит совсем как настоящая, — теперь Надежда провела всей ладонью по бицепсу парня. Виталика аж перекосило от неприятных ощущений. Точнее, сами ощущения были приятными, но осознание, что его трогает женщина, явно намекая на что-то большее, чем просто разговор, вызывало отвращение. Наверное, так чувствуют себя гетеросексуальные парни, когда к ним подкатывает гей. — Женщина, оставьте меня в покое, — не выдержал Виталик. Надька удивленно хлопнула глазами. Ей сказали — ЖЕНЩИНА! Таким тоном, как обычно говорят: «Женщина, вы здесь не стояли». Она даже не могла оскорбиться, настолько неожиданно и непривычно прозвучало это из уст молодого человека. — Ладно, — безразлично пожав плечами, она отвернулась, налила себе еще стопку, чокнулась с остальными людьми, сидящими за столом, когда предложили выпить за сына. Выпила и ненадолго утратила былую игривость. В итоге, решив проверить, не растерялись ли ее навыки, повернулась к Никите. Томно уставилась на него, подперев голову рукой и спросила: — А девочка-то у тебя есть? — Есть, — смущенно потупив глазки, по-детски утерев нос, ответил Никита. Сидящий рядом Данила аж облегченно выдохнул. Наличие рядом с сыном друга Виталика несколько напрягало и наводило на горькие мысли. — Красивая? — Надька подвинулась ближе, наклонилась вперед, демонстрируя грудь в вырезе платья. — Красивая, — ответил Никита и покраснел. Взгляд невольно упал на грудь, и как ни старался Никита смотреть куда-то еще, глаза упрямо возвращались к манящей ложбинке между грудей. — А я красивая? — пошла в наступление Надежда. Внук казался не менее симпатичным, чем пасынок. Молодое тело так и манило к себе. — Очень, — смущенно ответил Никита и вновь уставился в глубину декольте. Подслушивающий разговор Виталик подавился картофельным пюре, закашлялся, чуть не умер от сердечного приступа одновременно с удушьем, но, собрав волю в кулак, выжил. Нельзя отдавать Никиту этой рыжей тетке. Ладно оставленная в Москве Кира, она известное зло и точно не дает Никите ничего больше поцелуев и легкого петтинга. А эта мадам точно даст, еще и не раз даст. Тогда друг будет навсегда потерян. — Женщина, — Виталик нехотя потыкал рыжую пальцем в плечо. Надежда повернулась, пронзив парня холодным взглядом. — Чего тебе? — Давайте еще выпьем, — предложил он. — Не хочу, — ответила она, отворачиваясь. Что делать дальше, Виталик не знал. Можно, конечно, облить ее чем-нибудь, только Никита может вступиться, потом побежит успокаивать бедную-несчастную бабу Надю, и тогда точно случится непоправимое. Вдова уже мягко поглаживала пальцы Никиты. — Надька, отстань от мальца, — вступился за сына Данила. Виталик даже проникся к этому человеку уважением. — Да что я делаю? — обиженно возмутилась женщина. — Уже и поговорить нельзя, он мне все-таки не чужой человек. Кстати, Дань, а мать-то кто? — задала мучивший всех собравшихся вопрос Надежда. — Как твою маму зовут? — переадресовал вопрос сыну Данила. — Екатерина Дмитриевна Иванова, — ответил парень. — Катька?! Да ладно? Катька? — радостно воскликнул Данила, заерзав на стуле. — Ох, огонь девка была, мы с ней по всей Рязани колесили. Она тоже была командировочная. Мы тогда с ней в машине уединились, а тут менты. Неудобно было. Но, благо, мужики попались понимающие. — Мама никогда не ездила в командировки, — вмешался в рассказ Никита. Отец замолчал. После недолгой паузы он хлопнул себя по лбу и вновь громко и весело заговорил: — Ну, конечно, это же не та Катька. Мы с твоей мамкой отдыхали вместе в Ейске. Она была такой молчаливой всегда, а еще у нее было шелковое голубое платье в горошек. Как сейчас помню: ветер подует, платье фигуру всю облепит, и аж сердце замирает. Красивая была. Брови черные, глаза черные, кожа смуглая… — У мамы глаза серые и кожа светлая, — вновь оборвал отца Никита. Ему было не очень приятно знать, что у отца было столько Кать, что сложно выбрать ту единственную. Возможно, и звали их не Катями. Сам же Никита верил в чистую вечную любовь. Собирался прожить со своей Кирой долго и счастливо, нарожать кучу детей и умереть в один день. — Подожди, ты когда родился? — В ноябре. — Хм… действительно, не подходит, — погрузившись в расчеты на целый десяток минут, Данила вновь воскликнул: — Точно! Это же было в Питере! Прекрасный экскурсовод Екатерина. Мы ели яблоки, сидя на парапете и кидали огрызки в воду, пили рижский коньяк и разговаривали о Фейербахе. Так я и не понял, кто такой этот Фейербах. Вроде композитор какой-то. — Мама никогда не была в Санкт-Петербурге, — совсем разочаровано сообщил Никита. — Ой, ладно вам, — решила разрядить обстановку Надя, — давайте выпьем за отца и сына, — предложила она и подняла наполненную рюмку. Гости дружно загалдели, поддерживая тост. — Святого духа забыли, — язвительно добавил Виталик так, чтобы все слышали. — И правда, — всплеснула руками Надька. — Мы же Отца Вениамина не позвали! Получается, он родной дядя. Нужно кого-нибудь послать за ним, сообщить новость. — Он не придет, — отмахнулся Данила. — Ради такого?! Он обязательно придет, — не унималась Надежда. — Он даже на поминки отца не пришел, думаешь, ему есть дело до нового члена семьи? — Данечка, миленький, — Надежда поднялась с места и, подойдя к Даниле, успокаивающе погладила его плечи. — Я знаю, что вы плохо ладите, но ради такого события можно же пойти друг другу на уступки. — Хорошо. Только кто пойдет в такую даль, еще и на ночь глядя? А потом обратно. Скорее всего, в одиночестве. Данила оглядел собравшихся — желающих не было. Дед Аркадий мог бы смотаться, но сейчас ему и так было хорошо. — Давай мы в воскресенье соберемся всей семьей и поедем на утреннюю службу? — предложил Данила. — Это вы сейчас про моего дядю? — Никита указал большим пальцем на дом, намекая на стоящую в серванте фотографию. — Да, про твоего дядю Веню. — ответил ему отец. — Он священник? — задал глупый вопрос Никита. Почему-то не верилось, что в этой семье может быть священнослужитель. — Он поп, — ответил Данила. — Не поп, а батюшка, — поправила его Надя, явно испытывающая теплые чувства к обоим братьям. Виталик окончательно скуксился, его шутейка имела совсем не тот эффект, на который было рассчитано. Дальнейший разговор скакал с темы на тему. Надька пристроилась между отцом и сыном, охмуряя то одного, то другого и явно не зная, на ком остановить выбор. Гости напивались, веселились. Четыре раза пели «Ой, мороз, мороз». Ближе к полуночи стали расходиться. Бабки тащили пьяных дедов домой, некоторые деды тащили бабок. Бабки, давно оставшиеся без дедов, тащили друг друга, весело матерясь и вспоминая молодость.