Вихор судьбы

00:12, Большие Стыды, сарай за домом тракториста Данилы. Будучи уже мертвецки пьяным, Никита отошел по нужде за угол. Уж очень не хотелось идти до сколоченного из досок сортира и нюхать всю кучу дерьма, что накопилось в яме. Сделав свое мокрое дело, Никита хотел было застегнуть ширинку, но не успел. Чьи-то тонкие, но очень крепкие руки обняли его со спины, скользнули вниз, поглаживая бедра и потянулись к самому ценному. Парень только и успел накрыть член ладонью. — Не надо, — шепотом сказал он. — Ну, не стесняйся, тебе понравится, — промурчала ему на ухо Надька. — Надежда, не знаю как вас по отчеству, у меня есть девушка и я ее люблю. — Люби на здоровье, кто же тебе мешает? — проворная вдовушка уже оказалась перед Никитой, прижалась к нему всем телом и, поднявшись на носочки, стала целовать шею. Член, спрятанный под ладонью, стал выглядывать наружу, явно желая посмотреть, что же ему там перепадет и когда — Надежда Васильна… — ляпнув первое пришедшее в голову отчество, попытался сопротивляться Никита, но женщина приложила палец к его губам, показывая, что слов не надо. — Баба Надя, — исправила его она и прилипла губами к его губам, бесстыдно лапая внука за зад. Одурманеный алкоголем и ударившими в голову гормонами, Никита дал слабину — схватил Надежду одной рукой за грудь, а другой полез под юбку. Неподалеку кто-то кашлянул, желая привлечь к себе внимание. Никита никак не отреагировал, увлеченно терзая грудь Надьки, его мозг отключился полностью и уступил место малой голове. Надежда же приоткрыла затуманенные очи и заметила подпирающего собой сарай Данилу. Он неодобрительно покачал головой, на что Надька пахабно улыбнулась и поманила того пальчиком к себе. Данила, находящийся в еще большем подпитии и меньше отягощенный отношениями, сомневался буквально секунду, после чего уверенно шагнул к парочке, собираясь превратить ее в тройничок. Надежда чуть не взвизгнула от радости. Сбылась мечта идиотки — секс сразу с двумя. Правда, изначально на месте Никиты должен был быть Веня, но и так тоже неплохо. Только мечтам не удалось сбыться. Бродивший по улице Виталя заметил творящееся у сарая непотребство. Второй раз за день чуть не умер от сердечного приступа, а потом понял, что хватит мять сиськи, их и так мнут другие — надо действовать. Будучи тоже сильно нетрезвым, Виталик почему-то решил обойти сарай с другой стороны. Первым препятствием стали вилы, на которые Виталик наступил. Вторым по классике жанра задержал гомо-гота топор. На этот раз Виталя решил, что эта вещь может пригодиться. Пару раз он замахнулся им в воздухе, представляя, как разрубает голову рыжей проститутке и почувствовал себя Раскольниковым. Ужаснувшись, отложил топор от греха подальше. Сидеть ему совершенно не хотелось, хотя это и сулило богатую половую жизнь. Третьим и самым страшным препятствием стал тот самый петух, с которым довелось столкнуться утром. Глупая птица почему-то не спала, будто специально поджидая Виталия за углом. При виде человека петух нахохлился, стал переступать с ноги на ногу, как заправский ушуист, готовясь к бою. Тут в пьяную голову Виталика ударила шальная мысль. Переборов страх, он схватил птицу за ноги и побежал с ней из-за сарая к троице извращенцев. С диким криком выскочив из-за угла, переложив ноги петуха из двух рук в одну, раскрутил птицу и ударил ей в точности промеж Данилы и Никиты, то есть по Надьке. Охренели, мягко говоря, все. Особенно петух, который чудом остался жив. Жив он остался только благодаря привезенному Виталиком коту, который первый раз в жизни решил выйти на улицу. Когда шумная гульба во дворе стихла, кот вылез из своего угла в доме. В тряске он пробрался на улицу, озираясь. Новый мир вкусно пах теплым навозом, парным молоком, звал стрекотанием кузнечиков в траве. Кот прошелся по двору, но тут услышал крик, метнулся в одну сторону, другую и, повинуясь неведомой кошачьей логике, побежал через весь двор к сараю. Там он и попал под ноги хозяина, с перепугу отскочил, впился когтями во что-то мягкое, истошно заорал и в два прыжка оказался на крыше. Чем-то мягким оказалась задница Данилы, который как раз-таки приспустил штаны и уже собирался пристроить свой «поршень» куда надо, но нечто черное и страшное летело на них, хлопая огромными крыльями и крича нечеловеческим голосом. Оно повалило его на землю, укусило за задницу и скрылось. Никита не успел ничего разглядеть, он только слышал страшный вопль, краем глаза заметил черную крылатую тень и почувствовал, как земля уходит из-под ног. Так ему и надо. Неверность должна быть наказана. Будучи самой трезвой, Надька разглядела Виталика, петуха, но уже не успела убежать, будучи зажатой между разгоряченных мужчин. Получив по голове птицей, Надька брякнулась на землю, следя за тем, как заваливается на траву Данила, как сворачивается в позу эмбриона Никита, шепча слова извинений перед своей пассией, как Виталик, споткнувшийся на коте, кубарем катится в крапиву, вылезает оттуда на четвереньках, но на полпути к дому передумывает и укладывается спать на том же месте. Грязно матерясь, проклиная Виталика и всех его родственников до девятого колена, Надька поднялась на ноги, натянула трусы, убрала грудь обратно в платье, пнула ошалевшего петуха и несолоно хлебавши отправилась домой. Прекрасный вечер превратился в жестокий и унизительный облом. Еще никто и никогда не бил ее птицей. Еще никогда она не была так близка к мечте и так безжалостно сброшена с дороги у самого финиша. Душа требовала мести, коварной и жестокой. — Ну, пидарас московский, ну оторву я тебе яйца, — зло шипела женщина, приглаживая растрепанные волосы и даже не подозревая, как она права насчет «пидараса». Немного ранее. Большие Стыды, у дома тракториста Данилы. Машка и Танька уходили последними. Машка, зная, что все перепились и им глубоко насрать на посуду, недоеденные харчи, оставленные напитки, стала прибирать со стола, не столько желая угодить Даниле, сколько переживая за продукты. Собиравшаяся уходить Татьяна задержалась у плетня, пару минут смотрела, как Машка суетится и решила вернуться. Схватив со стола одну из тарелок, накрыла ее другой и понесла в дом. Маша немного удивилась такому поведению обычно нелюдимой Таньки, но задавать лишних вопросов не стала, еще передумает, тогда придется все самой убирать. Перебросившись всего парой слов, они быстро перенесли всю посуду, распихали скоропортящиеся продукты в холодильник, некоторые деликатесы поделили между собой — все равно никто не обидится — да и пихать их было некуда. Собрали со столов скатерти и сами столы из прохода. Посмотрев на дело рук своих и убедившись, что больше тут делать нечего, вышли из двора и пошли по дороге. Ночь стояла теплая, звездная. Луна начищенным блюдцем светила вниз, покрывая верхушки деревьев серебром, а старый, растрескавшийся и укатанный асфальт казался политым молоком. Девушки шли молча, не спеша. Татьяна достала из кармана семечки, жестом предложила Машке, та подставила ладошку соглашаясь на предложение. — Тань, ты не подумай чего плохого, но бабы говорят, что ты в тюрьме сидела, — нарушила тишину Маша. — Ну сидела, и что? — спокойно отозвалась девушка. — Да ничего, — растерялась Машка и заняла рот семечками. Хватило ее только минуты на две. — А за что? — вновь проявила любопытство девушка. — Мужика зарезала, — соврала Татьяна. — Ужас какой, — пролепетала Маша и даже перекрестилась, правда, не выпуская из пальцев семечку. — А бабы говорят, ты клофелинщица, мужиков опаивала и обворовывала, — все же вставила свои пять копеек Маша. Татьяна недовольно фыркнула. Как же надоели эти россказни. Откуда они только берутся? Сама она не рассказывала про свою жизнь никому, кроме Данилы. В том, что он ничего не говорил, она была уверена. Так откуда всегда узнают и достают на поверхность то, что пытаешься забыть? — А ты больше слушай. Вон они говорят, что твой отец мамку убил, — попыталась выкрутиться Танька. — Он и убил, — тихо ответила Маша. Татьяна отвернулась. Стало стыдно. Хотелось рассказать про вранье, а оно оказалось правдой. — А что же ты в город не сбежала? Того и гляди, папанька и тебя прибьет. Не боишься? — злясь сама на себя, Татьяна попыталась выместить все на Машке. Сама виновата. — Сначала было страшно, а теперь боюсь, что сама его убью. Знаешь, иногда так и шмякнула бы его чем-нибудь тяжелым по голове, пока он спит, — ответила Маша, а испугавшись собственной откровенности, перевела стрелки в другую сторону: — Да и кому в городе я нужна? У меня всего семь классов образования. Умею только коров доить, а в городе коров не держат и молоко пакетированное пьют. Надька вон смеялась, говорила, я проституткой смогла бы работать, типа данные внешние позволяют, а я как подумаю, что какой-нибудь лысый толстый мужик будет лапать, аж с души воротит. — И что же, ты собираешься тут помереть старой девой? — Лучше уж старой девой. — А как же Данила? Он же к тебе ходит. — Ходит, — опустила голову Маша, — только я с ним ни-ни. Знаю, что он твой. — В смысле «мой»? — удивилась Татьяна. — Ну как же. Он же тебя привез. Он ночует у тебя, не часто, конечно, но бывает. Танька невесело захохотала. По всему выходило именно так, как Машка говорит. Она бы и сама, глядя со стороны, сделала бы такие же выводы. — Нет, все совсем не так, — отсмеявшись, сообщила она. Девушки вновь замолчали. Широкая асфальтированная дорога расходилась на две тропинки, и идти собеседницам дальше в разные стороны. — Может, посидим немного, поболтаем? — указав на скамейку, скрытую в кусте орешника, предложила Татьяна. — Давай, — согласилась Машка. Усевшись и разделив горсть последних семечек, девушки вновь затихли. От дома Данилы доносились какие-то визги, но вскоре все опять затихло. Вдалеке можно было разглядеть быстро удаляющуюся женскую фигуру. — Надьку не поделили, — язвительно ухмыльнувшись, сказала Машка. — Скорее, этого Никиту, — поделилась своими соображениями Таня. — Могу поспорить, Надька сцепилась со вторым студентом, не помню, как звать его. То ли Вовка, то ли Витька. — Виталик. — Во! Точно. Виталик. Девушки тихо посмеялись. Обеим нравилось общество друг друга. Машке, у которой никогда не было подруг приблизительно ее возраста, было очень приятно общество Татьяны, приехавшей из города и сохранившей былой лоск, хотя и было немного страшно от того, что она сидевшая. Таньке же нравилось общаться с этой хитрой девчонкой, которая строит из себя наивную дурочку. Пока непонятно, зачем, но это не столь важно, особенно сейчас, когда ночь тяжело дышит теплом от остывающей после жаркого дня земли, в кустах ореха заливается соловей, а вдову Надьку явно обломали. — Тань, а тебе наш Данила разве совсем-совсем не нравится? — снова начала задавать вопросы Маша. — Ну почему же. Нравится. Только вот ему нравится Надька, Ты, я, возможно, еще пара-тройка не самых старых баб на селе и соседние деревни не обделены. Хорошо устроился мужик. — Ага, не запойный, не старый, руки откуда надо растут, по хозяйству помочь может и слово приятное сказать, прям находка, — подтвердила Маша. — Я смотрю, ты тоже на него поглядываешь, — усмехнулась Таня. — Да. Чего скрывать? Только он все больше шутки-прибаутки свои рассказывает. Придет, замуж зовет, а глаза хитрые — не поймешь, то ли правда сватается, то ли издевается. — А ты возьми и согласись в следующий раз. Чего тебе терять? — Девственность, — с усмешкой ответила Машка. Пожалуй, эту бесполезную вещь она бы потеряла с радостью, было бы только с кем. Могла бы и с Данилой, возможностей-то было ого-го, но хотелось набить себе цену. — О да. Такую вещь и продать можно, — понимающе кивнула Танька. — В Москве мужики за нее миллионы предлагают. — Че, правда? — удивилась Машка. — Ага. Мария задумчиво уставилась в белую завесу тумана, накрывающую заброшенный палисадник. — А я даже целоваться не умею, — печально сказала она. — Тю, беда какая. Хочешь, научу? — предложила Татьяна, сама не до конца понимая, что ляпнула. Встрепенувшись, Машка бросила на соседку ошарашенный взгляд. В предложении Татьяны было что-то неправильное, но безумно манящее. В животе Машки сладко свернулся тугой ком, в груди трепетало сердце, замирая от ожидания. — Научи, — согласилась она. — Что мне надо делать? Я читала, что надо язык языком выталкивать, а еще, что дышать при этом не можешь. — Ничего не делай, просто расслабься, — отмахнулась Танька, выкидывая шелуху от семечек и отряхивая ладони. Машка сделала то же самое, хотя в кулаке оставались недогрызенные зерна. Она выкинула все, ведь могли понадобится руки. Села ровно, повернулась к Таньке, чтобы той было удобнее и замерла. Глядя на это, Татьяна улыбнулась. Машка походила на полевую мышь, что учуяла запах хищника и застыла, нюхая воздух. Татьяна приблизилась лицом к лицу Машки, но не решалась коснуться губ. Зажмуренные глаза девушки, стянутые куриной попкой губы и общая напряженность позы вызывала приступы смеха, которые Татьяне с трудом, но удалось подавлять. — Ну что? Скоро? — нетерпеливо спросила Машка, открывая глаза. Лицо Таньки было очень близко, ее волосы, подсвеченные лунным светом, казались совсем белыми, а тонкие черты лица напоминали красавиц из телевизора. Маша залюбовалась. Хотела бы она быть такой же красивой, чтобы нос был прямой, а не с горбинкой, глаза светлые, а не такие как у нее, еще и разного цвета, чтобы кожа была ровная и светлая, как фарфоровая чашка из бабушкиного сервиза. Пользуясь моментом, Таня припала губами к губам машки, медленно провела по ним языком, проникая в чужой рот. Язык Маши интуитивно подался на встречу, соприкоснулся с языком Тани. Поцелуй оказался приятным, а не противно слюнявым, как думала Маша ранее. Она запрокинула голову, давая более опытной подруге полную свободу действий. — Ну как? — спросила Татьяна с придыханием, отрываясь от сладких губ. — Приятно, — ответила смущенная девушка. Ночь скрывала залитые пунцовым румянцем щеки, что не могло не радовать. — А ты меня еще чему-нибудь научишь? — поинтересовалась Маша после очередной молчаливой паузы. — Конечно, — ухмыльнулась Татьяна. — Только не сегодня.