Я не верю тебе

Северус спал в лучшей гостевой комнате менора, отключившись после измотавшего его долгого и богатого на события дня. Утащить его домой, воспользовавшись своим правом покидать Хогвартс на выходные по срочным родовым делам, было просто. Слизнорт, откровенно лебезивший перед единственным наследником самого Абрахаса Малфоя, даже не спросил, почему его сопровождает полукровка. Прибыв в менор, Люциус спешно вызвал семейного колдомедика, приказал принести в свою комнату думосбор, порадовался отсутствию отца и вплотную занялся другом. Сейчас же, дождавшись, пока тот заснул, и ещё раз задумчиво посмотрев на графин с колышущейся серебряной субстанцией, Люциус заставил себя пойти к ожидавшему вместе с колдомедиком отцу. — Входи, сын. Услышав холодный голос из-за двери, Люциус поёжился и скрестил пальцы на удачу. Ему нужно убедить отца в том, что для Малфоев выгоднее долг Принцев, чем отдать носящего Блэкам. И он это сделает, потому что Северус надеется на него. Глубоко вздохнув и убрав с лица все следы недостойных волнений, он шагнул в святая святых Малфой-менора — кабинет его отца. Тот стоял у окна, смотря в ночной сад. К сыну он не обернулся, но метр Деллани, их колдомедик, ободряюще ему кивнул. — Кто отец ребёнка? — спросил Абрахас ничего не выражающим тоном. Понять, что он обо всём этом думает, было невозможно. — Блэк. — Ты уверен? — Да. Северус просмотрел свои воспоминания. Поттер воспользовался противозачаточным заклинанием сразу, Блэк же не счёл нужным этого делать. — Северус? Сам ты этого не видел? — Отец, я не желаю смотреть на то, как два подонка насилуют моего одурманенного друга! Почему слов Северуса недостаточно? — Потому что доверять тому, кто имеет во вранье выгоду, нельзя. — Какую выгоду? Он ненавидит неистово и Блэка, и Поттера! В чем его интерес, чтобы врать? — А ты вообще уверен в том, что это были Блэк или Поттер? Что мальчик не специально выпил зелье? Что он никак эту ситуацию не подстроил, отыграв жертву? Ты можешь, не колеблясь, поклясться в этом своей магией, сын? — Отец… — Люциус смешался. — На твой выбор, прежде чем я приму решение, воспоминания должны просмотреть или ты, или я. Тинки, принеси в кабинет мой личный думосбор и воспоминание, которое недавно просматривал наш гость. — Тинки поняла, хозяин. Тинки сейчас сделает! Хлопок, минута тишины, снова хлопок. Люциус с ужасом смотрел на артефакт, понимая, что выбора у него нет. — Люциус, — поторопил отец. — Ты или я. Время. — Я, — Люциус облизал вмиг пересохшие губы. — Отец, я прошу, пусть Северус не узнает о том, что их кто-то смотрел. Пожалуйста. Это ведь ни на что не повлияет. — Хорошо, — спустя пару секунд согласился лорд Малфой. — Согласен, ни к чему нам подрывать его доверие, он очень гордый мальчик. Но мы сами должны точно знать, что произошло. Тампиус, наш гость не проснётся? — Нет, лорд, — отозвался колдомедик. — Я дал ему успокоительное и снотворное, он точно проспит до утра. — Хорошо, — кивнул тот. — Люциус, приступай. Мы подождём здесь. Сделав глубокий вдох, Люциус нырнул в думосбор. « — Выпьем за нас, Северус! За тебя и меня. За наше будущее, то, которое ждёт нас впереди! Сириус, такой красивый, смотрит с теплотой и страстью. И я доверчиво беру бокал из его рук, не ожидая больше гадостей. И пью отдающее неизвестными пряностями вино». Эффект от этого думосбора был необычным. Люциус ощущал себя не просто сторонним наблюдателем, он, прекрасно осознавая самого себя и видя происходящее со стороны, ощущал мысли и чувства Северуса так, будто испытывал их сам. Его сознание раздвоилось. Одна часть бесстрастно наблюдала, фиксируя малейшие детали. А другая испытывала щенячий восторг от того, что любимый человек рядом и с ним так хорошо. Бедный Северус действительно влюбился в проклятого Блэка. Но не успел Люциус обдумать этот факт, как эта часть его сознания начала плыть, а по телу разлилось нестерпимо желание. « — Мне… мне как-то странно… И очень жарко… Сириус, поцелуй меня… — Я тянусь к таким желанным губам, но он уворачивается. Его губы кривит усмешка, а руки лезут мне под одежду, изучая тело. От его ладоней на спине и боках, а после и на животе будто остаются слабенькие ожоги, а уж когда одна из них уверенно скользит за резинку трусов, меня словно прошибает током. — Так-так-так… — насмешливый голос Поттера пробивается, как сквозь вату, но сейчас я хочу только того, чтобы меня продолжали лапать, и я сдохну, если Сириус перестанет мне дрочить. Поттер прижимается ко мне сзади, сжимая бедра и прикусывая шею, мурашки табуном бегут от макушки вниз, и я, выгнувшись, кончаю в ласкающую меня руку, видя перед глазами звёзды. И почти не реагирую на то, что Поттер, задрав на мне мантию и стянув вниз штаны, жёстко мнет мою задницу, продолжая покусывать шею и открывшееся под съехавшей одеждой плечо. Мне хорошо. Мне никогда ещё не было так хорошо. И плевать, что это Поттер. У него такие сильные руки, что пусть он делает, что хочет. — Ещё… — выдыхаю я, а Блэк, распахнув на мне мантию, медленно расстегивая пуговицы на рубашке и размазывая мою сперму по моей же коже, смотрит мне за спину. — Ты дверь закрыл? — О да! — смеется Поттер, потираясь своим стояком между ягодицами и пощипывая собравшиеся в твёрдые комочки соски. — Закрыл. И заглушающее тоже не забыл. И противозачаточные на себя кинул, ты бы тоже озаботился. Фантастика, конечно, но мало ли, сперму ведь и собрать можно. Не волнуйся, никто нам не помешает. Кто бы мог подумать, что Нюнчик такой приятный на ощупь, и у него такая охуенная задница. Я думал, придётся зелье пить, чтобы встало, а тут такой подарок. Да и пахнет он сегодня, м-м-м… Помылся для такого случая. Умница. Резкий укус в плечо, я вскрикиваю, а Поттер зализывает пострадавшее место. Он убирает руки, и рубашка с мантией падают на пол, на мне остаётся только стянутое до колен белье, но это совершенно не беспокоит меня сейчас. — Да и остальное ничего так… — Сириус одобрительно меня оглядывает, а я довольно плавлюсь под его взглядом. — Ну-ка, сними с него это убожество, Джеймс. Одежда ему в ближайшие два часа не понадобится точно. Никакая. Поттер стягивает до пола трусы, и я гордо переступаю через них. Сегодня я надел новые, и стыдится мне нечего. К тому же Сириусу явно нравится моё тело. Как и Поттеру. Поттер уже покусывает мне ягодицы, а Сириус мнет и потягивает припухшие соски, и его глаза потихоньку темнеют. Мой член снова стоит, и я довольно выгибаюсь, застонав. — Шикарно, — одобрительно хмыкают они оба и смеются, отступая к матрасу. Я протестую возмущенным вскриком, но Сириус утешает, добавив в голос мягкости. — Ну-ну, Нюниус, расслабься. Мы сейчас обязательно тебя трахнем. Дай на тебя посмотреть. Огладь себя руками. С плеч, по соскам, по бедрам. Подрочи немного для нас, да-а-а, правильно… У тебя и член шикарный, но сегодня он тебе не пригодится. Возьми в руку яйца. Сожми. Не так сильно. Повернись. Теперь нагнись. Раздвинь ягодицы… Джеймс, ты посмотри только, какая дырка! От одного вида кончить можно! Ты ведь девственник, да, Нюниус? Ни один член её ещё не долбил, для меня хранил. Погладь свою дырочку, поласкай, да, вот так… А теперь раздвинь ягодицы ещё шире, как только можешь, чтобы растянуть и дырочку… Я послушно делаю все, что велит мне такой сладкий голос. Глажу себя, ласкаю, мну, гордо показываю. Потребность слушаться во мне, отзывающаяся наслаждением от факта послушания, сейчас становится моей сутью. Сириуса перебивает срывающийся голос Джеймса: — Не могу больше… Снейп, на колени и ползи сюда. Ты же хочешь мне отсосать, правда? Очень хочешь, я же вижу. Давай, умница, открой рот, доставь удовольствие нам обоим. Да-а-а, сука, да-а-а… И я послушно сосу этот великолепный член, обсасываю его, как леденец, с восторгом пропускаю в горло… Отвлекший было меня рвотный рефлекс исчезает после вспышки магии, исходящей от Сириуса, а от копчика вверх внутри проходит горячая волна, задницу будто прочищают ершиком, и в ней становится влажно и горячо. Джеймс довольно стонет, проникая глубже, до самых яиц, больше мне ничего не мешает принимать его, а меня обнимают за бедра руки, и сквозь марево до сознания доходит шепот: — Растяни себя для меня. Там уже чисто и влажно. Покажи мне, как ты меня хочешь, Северус. Ты так хорош сейчас, просто охеренен, ты знаешь? Отзывчивый, страстный и покорный. Я так хочу тебе вставить, у меня сейчас яйца лопнут. Помоги мне, Джеймс тебя подержит, ты не упадёшь. Давай же, растяни себя для нас… И Джеймс хватает меня за волосы, сбавляя темп, а Сириус растягивает мне ягодицы почти до боли, поперхнувшись и резко втягивая воздух. — Блядь! Давай же… Хороший мальчик… Тугой, безотказный, горячий… я пока не хочу тебя рвать… Разработай свою дырку получше, давай… И я послушно сую в себя пальцы, слушая, как тяжело дышит Блэк, и старательно пропускаю в горло член вбивающегося в рот и сладко постанывающего Джеймса. И мне хорошо так, как не было никогда в жизни. Хочется только одного — члена в заднице. Толстого, горячего, твёрдого. Сейчас, немедленно, сию секунду. И Сириус, грубо вытащив из меня мои же пальцы, резко входит на всю длину, вскрикнув, вышибая из меня воздух и исполнив моё самое заветное желание. Боль в заднице такая, будто в неё вставили не член, а нож, и с каждым толчком этот нож проворачивают по кругу. Джеймс вбивает мой крик обратно в горло, а Сириус хрипло шепчет: «вот и распечатали шлюшку, дождалась твоя дырка члена», и почти сразу попадает по волшебной точке внутри меня. Я хорошо себя растянул, а Сириус не промахивается больше, и боль сначала мешается со жгучим наслаждением, а после растворяется в нем и исчезает совсем. Они вбиваются в меня с двух сторон, жадно, жестко долбят, пытаясь обогнать друг друга. Джеймс, намотав мои волосы на кулак и дергая так, будто хочет наживую снять с меня скальп, почти не вынимает из горла член, не давая мне дышать. Мой нос утыкается в жёсткие курчавые волосы, а о подбородок бьются тугие поджавшиеся яйца. Джеймс постанывает на каждом движении, почти скулит, и ему фантастически, невъебенно хорошо. Я ощущаю это горлом, носом, ушами и мне ничуть не хуже. Мне хочется, чтобы он трахал так меня вечно. Как и Сириус, вцепившийся в бедра до будущих фиолетовых синяков, с рычанием натягивающий на свою дубину ещё тугой анус, бьющий точно по простате, пытающийся насадить меня ещё глубже. И кончаем мы все одновременно. Джеймс с тонким поскуливающим криком, я, глотая с придушенным стоном пряную, горько-соленую сперму, ударившую в горло, и ощущая, как кончает мне глубоко в задницу с торжествующим звериным рыком Сириус. А после мы все валимся на матрас и пытаемся восстановить дыхание. Меня отпускает первым и мне снова надо. На члене Джеймса я изучил языком каждую венку, потому я изворачиваюсь и тянусь к члену Сириуса, расслабленного, только что выскользнувшего из моей попы. Я жадно облизываю его, слизывая сперму и смазку и пытаюсь снова поднять, дроча рукой и щекоча языком головку. — Бля-я-ядь… — стонет Сириус. — Какая же шикарная ненасытная блядь из тебя получилась, Нюнчик. Как можно прятать такое тело под этими обветшалыми тряпками? Знай я, какая у тебя жопа и кожа, давно бы тебя трахнул. И не бегал бы ты от меня по всему Хогвартсу, ненавидя, а послушно подставлял в каждом углу ту дырку, в которую мне сегодня захотелось спустить. И всем бы было хорошо. И тебе, и мне, и этой дуре Эванс… — Не трожь Эванс, Бродяга, — хмыкает приподнявшийся на локте Джеймс и медленно лезет пальцами мне в задницу. — Я люблю её и женюсь на ней, так что относись с уважением к моей будущей жене. — Ну, трахать Нюнчика, поскуливая от удовольствия, тебе твоя любовь не помешала, — лениво отвечает Сириус, наблюдая за моими пока безуспешными потугами. — Лилс так сосать не умеет, я же не могу с ней обращаться, как со Снейпом. Да и в задницу она мне не известно даст ли хоть когда-нибудь. Мать отцу так и не дала, он как-то жаловался по пьяни. Так, наверное, и утоляет страсть к анальному сексу раз в месяц в любимом борделе. Подними повыше жопу, Снейп, — Поттер хлопает меня по ягодице, и я послушно вскидываю попу повыше. — Лилс пока почти ничего не позволяет мне, зато Снейп безотказный сегодня. На все согласится и все позволит. И глядя на растраханную тобой дырку, Бродяга, у меня опять почти встал. Раунд два? Теперь я в жопу, ты в рот? Глубокая глотка — это кайф, мне давно говорили, а в Нюнчике ещё и столько энтузиазма благодаря зелью. Жаль, что орать он под конец перестал, привык, видно, к боли. Но и так было круто, да и хватило меня на дольше. — Орать? — Ты как вставил, он дернулся, замычал, а горло завибрировало, и у меня искры из глаз посыпались. Я в этот момент осознал так ярко, что это Нюнчик, хвостом ходивший за Лилс, настраивающий её против меня, стоит сейчас раком между нами, орёт от боли и сосёт, как профессиональная шлюха. Орёт, сосёт и подставляет тебе жопу, как послушная блядь. А от вибрации меня потряхивает и чуть не бьёт током. И кайф такой, какого я не испытывал никогда в жизни. — И как ты собираешься жить, Сохатый, трахая жену при выключенном свете под одеялом сугубо в миссионерской позе? — Сириус, перебирая мои волосы, начинает не спеша подкидывать бедра, и его член наливается у меня во рту. От радости я удваиваю усилия. — Жена для любви, Бродяга, и для детей. А для сладкого извращенного траха есть шлюхи, такие как эта, — поучительно отвечает Джеймс, подтаскивая меня к лежащему в углу матрасу, оторвав от Сириуса, уже полноценно вставший член которого, выскочив изо рта, весело уставился в потолок. — Блядь, коленки сбили. Давай на матрас. На спинку, Нюнчик, на спинку. Подхвати ноги под коленями. А голову свесь с матраса, да, вот так. — Что хочешь сделать? — Сириус, легко поднявшись, парой фраз и одним движением залечил всем разбитые колени и подошёл к матрасу. Я, не сводя жадных глаз с покачивающегося при ходьбе члена, облизываю губы. — Хочу трахать его, растягивая в разные стороны соски, и смотреть, как ходит у него в горле твой член. Только лежит он низко, сможешь поднять заклинанием? — Зачем заклинанием? — Сириус осмотрелся и смахнул с ближайшей парты пыль. — Давай-ка сюда, Нюнчик. Залезай и принимай нужную позу. Ты же хочешь в рот и в жопу член, правда? Я послушно закивал. Мне снова стало жарко и горячо, было трудно дышать и член в себя хотелось невыносимо, а лучше два. — Вот и умница, — прошептал Сириус. — Хорошая, послушная шлюшка. Попроси, Нюнчик. Попроси, что тебе нужно, и мы с радостью дадим это тебе. Давай. — Я хочу член в жопу и в рот, — послушно попросил я, пытаясь губами поймать вожделенное, качающееся прямо у моего лица. — Очень хочу, пожалуйста. Трахните меня с двух сторон, умоляю, мне надо, очень… И Сириус, смеясь, аккуратно входит в моё расслабленное горло, с восторгом ощущая свои движения под лежащей на нём сверху рукой, а Джеймс приподняв мои бедра повыше и растянув пошире задницу моими же руками, не спеша принимается меня трахать, внимательно следя за действиями Сириуса. Но расслабленными их движения были лишь пару минут, а после Сириус убрал руку и все повторилось почти полностью. Рычащий Сириус, постанывающий Джеймс, и два долбящих меня члена. Нос уткнулся в курчавые волосы, по закрытым глазам и раскрытым ягодицам били тугие яйца, мои соски кусали и выворачивали, растягивая в разные стороны и вышибая из меня крики, забиваемые обратно. И кончили мы опять все одновременно, я в воздух, а они в меня. И, отвалившись, они сползли на пол, оставив меня лежать на столе. — Какие дальше планы? — спустя пару минут, я почувствовал сигаретный дым и прислушался к разговору на полу. — Ну, я собираюсь претворить в жизнь все свои самые извращенные фантазии, — голос Сириуса спокойный и умиротворенный. — Так что сейчас отдохнём немножко, хорошенько его растянем и трахнем в жопу вдвоём. А потом ещё раз. Я уверен, что нам понравится и захочется повторить. Причём попозже я бы его даже порвал, мне понравилось чувствовать, что ему больно. А ему сейчас и боль в кайф. — Боль, говоришь, в кайф? — задумчиво протянул Джеймс. — Тогда, попозже, давай его выпорем? Всегда мечтал отхлестать кого-нибудь кнутом, в том числе по дырке, и сладко выебать после. Не уверен, что решился бы на это когда-нибудь, но это же Нюнчик, его сам Мерлин велел. А ещё хочу подрочить на него, побить членом по щекам и кончить на лицо и в волосы. Вот только что бы тебе с ним такого сделать, чтобы мне дрочить было в кайф? Просто в жопу меня под конец уже так не заведёт, наверное. — А знаешь, — в голосе Сириуса появилось предвкушение, — у меня тоже есть грязная фантазия, которую я, наверное, и не решился бы никогда реализовать. Я думаю, Сохатый, тебе понравится смотреть на то, как я рву ему жопу в своей аниформе. У меня в ней просто огромный член, как наши два, а при возбуждении ещё и надувается узел. Дырка точно порвётся. Что скажешь? — Скажу, что могу начать дрочить прямо сейчас, — усмехнулся Джеймс, поднимаясь и похлопывая меня по ноге. — Слезай, Нюнчик. У нас на тебя такое количество планов ещё, а время не резиновое. Нужно успеть, пока ты ещё жадная до секса шлюшка, радостно на всё согласная. И для начала хорошо тебя растянуть. Слезай на пол и ползи сюда. Я послушно сполз и двинулся к ним. — Повиляй задницей, Нюнчик, — засмеялся Сириус. — Давай. И потрись сосками об пол. — Из него уже капает, и пол грязный, — поморщился Джеймс. — Я с его сосками ещё не закончил, между прочим. — Давай, Нюнчик. Повернись к нам спиной, наклонись, потрись сосками об пол, раздвинь ягодицы и повиляй перед нами своим растраханным очком. И я слушаюсь. Постанываю от боли в сосках, от задувающего в раскрытый анус прохладного воздуха и смеха обладателей таких нужных мне сейчас членов, которые скоро снова будут во мне. Мне понравились их планы. Я хотел все и сразу. Но приходилось послушно тереться об пол распухшими сосками, крутить раскрытой задницей и ждать. — Хватит, — наконец, сказал Сириус. — ползи сюда, Нюнчик. И собери по пути языком все, что из тебя вылилось. — Пол же грязный, — недовольно снова протянул Джеймс. — Да чистый твой пол. Стерильный даже. Я давно очищающее кинул, как и на парту. А Нюнчик эту чистоту сейчас поддержит, правда? Он же у нас такой чистюля. Джеймс прыснул, а я, продолжая вилять попой, так как отменяющего приказа не поступило, собирая языком накапавшую с нас сперму, пополз к матрасу. Я помнил, что по плану было меня хорошо растянуть и натянуть сразу на два члена, пока ещё не порвав. И предвкушал грядущее удовольствие. — Вставай раком, клади голову на сложенные руки и поднимай свою сладкую попку повыше, — командует Сириус. — И не мешай. Можешь стонать, можешь орать, можешь просить ещё и глубже. Но не дергайся и не мешай, понял? Я согласно замычал и максимально высоко поднял попу. — Послушный мальчик, — засмеялся Джеймс. Давай-ка тебя растянем под нас двоих. И Джеймс — я различал их руки — снова сильно растянул мне ягодицы и подул в ещё больше раскрывшуюся дырку.» Люциус смотрит, отделяя себя от одурманенного Северуса, но совсем отделиться не получается. И он смотрит, внимательно наблюдая за чужими действиями, ощущая частью сознания в себе этот кайф и ходящие в нем, как поршни, чужие члены. Смотрит, как они крутят безропотного партнёра, как куклу, как натягивают на два члена и рвут, как хлещут кнутом и трахают потом кожаной ручкой, как вдвоём кончают на лицо, заставляют слизывать с пола упавшие белые капли… А тот унижается, умоляет, подставляется и насаживается сам. И кончает, кончает, кончает… Люциус смотрит на это всё и на многое другое, всё это чувствует, и отголоски чужих оргазмов, наконец, выворачивают его самого в оглушительном, вырубающим все пять чувств оргазме собственном. И он кричит, дернувшись назад в судороге, покидая думосбор и падая рядом на пол, а после его выворачивает наизнанку прямо на бесценный персидский ковёр, под ноги невозмутимому отцу и ошарашенному метру Деллани. Люциус лежит на ковре, глядя в потолок, и понимает, что на месте Северуса он вполне мог бы пустить себе Аваду в лоб. А ещё понимает, как ощущается незамутненная, чистая, горячая, как лава, ненависть.