I'd Love To Change The World

[Charlotte Lawrence — Why Do You Love Me]       Интересно, а кто-нибудь вообще знает, что такое боль? Не физическая, а душевная. Та самая, густая, тягучая, медленно стекающая по высохшему опустевшему горлу, покрытому трещинами как посреди иссохшей знойной пустыни? Вряд ли. Потому что никто не знает. Даже, если и сказать, никто не поймёт. Потому что простого и такого терзающего «мне больно, и я нуждаюсь в поддержке» недостаточно.       Ей требовалось куда больше. Ей хотелось кричать. Орать. Но она лишь умирала. Снова и снова. Снова и снова. И продолжала воскресать. Потому что горячие капли воды не могли убить её. Так же, как и исцелить. Эта густая боль продолжала стекать в пустоту души и молить хоть на пару секунд почувствовать такое желанное заполнение.       Она не верила в любовь. И не потому, что считала это чувство сгустком эмоций, а из-за того, что никак не могла понять, почему все так боготворили его. Оно не приносило ничего прекрасного. Лишь боль, потери и пустоту.       Она попыталась сделать вздох, но оборвала попытку на середине, а горло словно перерезало чем-то острым и неосязаемым. И она все ещё была жива. Хоть не знала, почему.       Просто вновь и вновь угасала и исчезала, а потом снова видела огонёк жалкого подобия света в конце тоннеля.       Ей было всё равно, и одновременно нет. И сколько бы она ни пыталась, всё было тщетно.       Не ври сама себе.       Она и не врала. Просто не знала, в чем заключалась правда.       Это ничего не значит…       И одновременно значило всё. Но она так и не смогла убедить какую-то непонятную частичку пустоты внутри себя, что всё ровно так, как твердило сознание.       Простое чувство собственничества и ничего более.       Но…       Этих «но» было столько, что у неё уже не было сил пытаться дать отпор. Одни лишь капли, продолжающие стекать по обнажённому телу. Одни лишь мысли, затянувшие её глубоко в себя. Одна лишь боль, продолжающая терзать обессиленное тело. И ничего кроме той чёртовой картины.       Ей было всё равно. Настолько всё равно, что увидь она эту девушку, не думая ни секунды, свернула бы той шею. И плевать на последствия. И плевать на наказание. Потому что ей было всё равно. Но толи к счастью, толи к сожалению, они так и не встретились. Хотя, Мирей даже не знала, сколько прошло дней. Мир свернулся в одно единственное мгновение, которое никогда не кончалось. И имя этому мгновению было «боль».       Она не понимала, почему. Ведь любовь… она такая красивая. Все вокруг её вечно выставляют такой прекрасной и неописуемой. Но вот она на самом деле. Поцелуй. Прикосновения. И не она. Так чудовищно опустошающее, что хотелось остановить весь чёртов мир. Хотелось оказаться где-то далеко, громко закричать и не останавливаться, пока голосовые связки окончательно не перестали бы продолжать издавать терзающие душу звуки пустоты где-то внутри. Хотя, даже это бы не помогло.       Вот она, ваша хвалёная любовь со всем спектром романтический моментов и греющих теплом тлеющего камина. Прекрасная, создающая месиво незабываемых эмоций, которыми после и добивает. И это никак невозможно было контролировать. Совершенно и однозначно. Как бы сильно она ни пыталась. Мир просто медленно и верно уничижал её изнутри.       Очередная попытка разжать пальцы, впивающиеся когтями в ледяную кожу рук, и безрезультатно. Очередная попытка оторвать нос от прижатых к груди коленей и тщетно. Очередная попытка сделать вдох, и она снова ощутила, как начала задыхаться, но всё же совершенно была не против этого.       Прекращай себя жалеть.       Голос в голове был таким громким, но Мирей все равно не особо хотела слушать его. Такой громкий, что было проще заткнуть, чем пытаться разобрать непонятный набор слов. Потому что в ответ она могла сказать лишь одно. Одно единственное и такое короткое.       «Я устала»       И даже если бы вокруг не было ни единой причины, внутри всё было совершенно иначе. Она устала просто-напросто от всего.       Но…       Будешь настолько жалкой? Так и продолжишь жалеть себя?       Она слышала, что чувства могут поменять абсолютно всё, но даже представить не могла, что настолько сильно. Не думала, что из-за одного человека станет жалкой. И да, она ненавидела это. Отрицала, но продолжала жалеть себя.       Никто ведь не знал, что одного желания будет достаточно.       Я хочу увидеть его.       Я соскучилась.       Как бы жалко это ни звучало. Как бы унизительно это ни было для неё, она хотела. Даже вопреки тому поцелую. Даже вопреки всему произошедшему.       И она поднялась. С подобными роботам повадками — явно не человеческими. Не понимая совершенно ничего.       Звуки воды прекратились практически одновременно с едва уловимым скрипом закрывшегося крана. Она не знала, как по-другому это можно было назвать, если не механические действия, чтобы просто-напросто выжить и не сдохнуть в этой душевой кабине, до безумия нагревшейся из-за нескончаемого пара от горячей воды. Она вышла, едва переступая невысокий порожек и безвольно хватая висящее на крючке полотенце, сделала глубокий вдох, вытерла голову. Но так и не перестала думать о том, что столько времени беспокоило её. Так долго и нудно, что в какой-то момент в голову ударило осязание, что она устала даже от этого. Ей просто-напросто хотелось увидеть его, чтобы вновь сказать то, что успело сформироваться в сознании. Гневный монолог полный отчаяния и ненависти. И она была готова пойти на всё, лишь бы увидеть.       Не потому, что скучала, а исключительно из-за желания выплеснуть все скопившиеся негативные эмоции.       Но она скучала.       Так странно и одновременно непонятно. Словно поглощённое бездвижное тело внутри пустоты, которое непрестанно продолжало разрываться и восстанавливаться. Снова и снова. Снова и снова. Снова и… пока она окончательно и бесповоротно не сдалась.       Она не знала, как ещё это описать. Но каким-то образом перестала существовать без него. Ей до чёртовой отвратительной тошноты было необходимо, чтобы он был рядом. Чтобы говорил своим не менее чёртовым грубым голосом то, что она ужасная эгоистка, которая думает только о себе. Потому что он был прав. Относительно. Даже вряд ли подозревая, что все её мысли непрестанно возвращались к одному и тому же. К нему и только к нему. Во снах. За единственной чашкой кофе по утрам. На уроках, когда, казалось бы, она должна была сосредотачиваться совершенно на другом. За обедом, когда в горло не лезла ни крошка той безумно вкусной еды, которую Аико не переставала пытаться запихнуть подруге в желудок. Даже на практических тестах, когда мозг работал на износ, когда мир замирал, давая ей возможность придумать несколько вариантов развития события. Она продолжала думать о нём. Закрывая глаза, в надежде, что завтра будет лучше. И засыпая, думая о новом начале дня как о новой странице её безумно сложной жизни. Но в какой-то момент страницы её ежедневника начали переводить по копирке. Снова и снова и…       Она уже не могла так больше существовать. Не могла продолжать рыдать. Не могла грузить мозг всяческой информацией. Не могла больше учиться по ночам, чтобы выкинуть его из головы. Потому что он не уходил. Никогда. И ни при каких обстоятельствах. Всегда и при любых обстоятельствах. В её чёртовой голове. Рядом и при этом так далеко. Что… она просто не знала, как с этим бороться. Как бороться с собственными эмоциями, чувствами и желаниями. Она ведь просто хотела, чтобы он был рядом. Здесь и сейчас. Она просто хотела почувствовать его рядом. Хотела, чтобы он обнял её, как тогда. Хотела ощутить эти сильные руки, прижимающие безвольное тело к себе. Хотела почувствовать хоть что-то кроме этой адской боли.       Но вопреки желанию… она       Чувствовала.       Только.       Боль.       Один шаг. Укутанное в короткое полотенце тело. Одна мысль. Слабая рука, осторожно открывшаяся дверь в комнату. И один единственный непонимающий взгляд как неожиданная вспышка фотокамеры.       Потому что он был здесь. Он был рядом. И в нос ударил его такой сладкий и дурманящий запах, будто бы…. Нет. Этого не могло быть. Этот запах окутал всё её тело. И только потом она поняла, что не он, а она почему-то оказалась в его комнате. [Nothing But Thieves — Take This Lonely Heart]       И если бы было возможно тут же отступить, она бы моментально так бы и поступила. Но этот удивлённый взгляд алых глаз едва ли не сковал всё тело, крепко прибитыми к полу цепями, которые не позволяли двинуться ни на шаг. Впрочем, она бы смогла найти выход даже в этой, казалось бы, безвыходной ситуации. Если бы не всё то давление, что свалилось на неё за прошедшую неделю. Если бы не этот голос. Если бы не губы, которые произнесли одно единственное слово: ее имя.       — Мирей?       И она стояла. Беззвучно, смотря в его сторону, словно увидевшая призрака, какое-то время так пугавших ещё юное неокрепшее сознание. Но не теперь. Потому что потребовалось время, да, она этого не отрицала. Но осознание происходящего заняло не больше нескольких секунд. Две, если быть точнее. Одна на принятие того факта, что Рейши Мирей каким-то образом оказалась в комнате Бакуго Кацуки. И вторая для того, чтобы принять решение.       «Не сейчас.»       Это и было то самое, что заставило действовать. Едва заметный страх, промелькнувший в глазах. Шаг назад — исключительно для увеличения расстояния между ней и кроватью. И мысль, точно такая же, как и в тот момент, когда она невольно переместилась к нему, ведомая исключительно желанием, долго зарождающимся где-то изнутри.       «Я хочу обратно в свою комнату.»       Это сработало. Практически моментально. Практически одновременно с появившимся в голове интерьером комнаты. И, к сожалению, одновременно с железной хваткой теплой руки, мертвенно вцепившейся в запястье.       А потом резкий глубокий вдох, просочившееся в легкие запах роз и сладких духов её комнаты и помутневшее вокруг пространство. Моментальная слабость, едва граничащая с остатками тлеющего разума. И крепкая хватка его теплых рук, не позволившая ослабшему телу соприкоснуться с полом.       Мирей с трудом сдержала порыв непробудного гнева, находящегося где-то рядом с прежней рациональностью, которая за прошедшее время была изрядно выжата и множеством раз остатками разбита на мельчайшие осколки. И если бы только их можно было собрать обратно. Вернуть к прежней сильной и стойкой девушке, безразличной ко всему происходящему… но это уже было невозможно.       — Отпусти, придурок, — гневно и без капли благодарности в голосе.       — И тебе здравствуй, неблагодарная дурында.       — Отвали.       Она попыталась. Действительно постаралась оттолкнуть единственного человека, удерживающего её от падения, даже если понимала, что тот не отпустит. И он не отпустил. К самому величайшему её сожалению. Потому что сейчас она совершенно не хотела чувствовать те прежние прикосновения, разносящиеся приятным теплом по всему телу.       — Думаешь, я отпущу тебя, чтобы ты грохнулась и, не пойми чем, ударилась? Совсем головой тронулась?       — Думаешь, меня это волнует? Убери от меня свои руки!       — Нет.       — Это была не просьба, — тихо, сквозь зубы, едва ли не шипящим змеиным тоном, пуская яд своим голосом. — Иначе я… я сломаю твои грёбанные похабные руки, которые лапают каждую проходящую мимо девушку. Знаешь, домогательства, самозащита и прочее.       Очередная попытка оттолкнуть. Очередной удар ослабшей ладонью по руке, ужасно сильно сжимающей тонкое запястье. Она ничего не могла. И это раздражало куда сильнее, чего угодно. Потому что он не отпускал её. Потому что заставлял мозг снова и снова проецировать ту чёртову сцену. Потому что он…       — …всегда рядом, да?       Она не сразу поняла, что высказала свои мысли вслух. Не сразу сообразила, что он отчетливо услышал её слова. Но моментально усмехнулась. Печально. И так подавленно, что этими приподнятыми уголками её искусанных губ можно было продавить любой, даже не поддающийся прессу металл.       — Всегда, когда это так нужно… но тебе. Не мне. Ведь ты так любишь быть героем. Любишь красоваться. Любишь привлекать к себе внимание. Даже жить без этого не можешь. Всегда такой сильный, отважный, без капли страха в глазах. Но когда это нужно мне… тебе плевать, чёрт подери. Когда я хочу увидеть тебя, обнять, прикоснуться хоть разочек. Когда я готова делать всё, лишь бы ты, эгоистичный придурок, был, чёрт возьми, счастлив, чтобы не волновался обо мне, чтобы улыбался и просто продолжал идти к своей цели. Когда хочу снова…       Она замялась, едва сдержав почти вырвавшиеся слова из покусанных губ, и тут же выдохнула, потому что в один миг ей стало так всё равно, словно из неё высосали все силы, которые остывающими углями ещё теплились в душе Мирей. Так безразлично и одновременно спокойно, что слова вырвались быстрее, чем успели пройти через фильтр осмысления.       — …когда хочу поцеловать тебя снова, как в тот раз. Но тебе ведь плевать. Всегда было, потому что ты делаешь ровно то, что выгодно тебе, но не мне. Тогда, почему это должно беспокоить меня? А? Хочешь быть героем? Будь. Но не надо втягивать меня в составление своего списка отважных дел.       — Все сказала?       И удар. Где-то между глоткой и желудком, параллельно захватывающей сердце в тиски и сжимающее настолько сильно, что она едва не умерла, когда почувствовала, что этот ослабший орган перестал работать. И пока в следующую секунду не ощутила такой болезненный импульс по всему телу, разносящий остывшую кровь. Пока не почувствовала, как зубы адски впились в губу, а до кончика языка не коснулся тонкий солёно-металлический привкус.       Всё ещё жива. Как бы прискорбно это ни звучало.       — А тебе не хватило? Могу добавить, если мало.       И он ответил, но не сразу. Какое-то время молча изучал её взгляд, иногда спускаясь к губам, но тут же ретируясь опять к яростной бури океана эмоций её глаз, пока где-то в её голове непрестанно играла одна единственная мысль:       Просто останови свой чёртов взгляд на губах и поцелуй.              — Лучше скажи, как ты научилась переносить кого-то помимо себя?       Мирей осторожно приподняла брови, неумело изображая удивление, и только потом заглянула за спину Кацуки, чтобы ощутить моментальный прилив ужаса, просочившийся резким уколом через позвоночник. Теперь кусочки мозаики начали собираться в полноценную картину: резкая слабость, сладкий запах её комнаты и тонкая полоска света из-за приоткрытой двери, ведущей в ванную комнату.       — Без понятия, — голос был гораздо более спокойный и едва походил на тон живого человека. — Я перенесу тебя обратно.       Рейши попыталась поднять руки, чтобы дотронуться до Бакуго, но тот не позволил, лишь сильнее сжав предплечья девушки.       — Даже не вздумай.       Усмешка и медленно поднимающаяся голова с ужасно грозным взглядом, словно в нем скопилась вся та боль, которую Рейши сдерживала в себе.       — Твоего мнения никто не спрашивал.       — Считай, что моё мнение — это табу.       — Думаю, тебе следует пересчитать, ибо ответ немного отличается от того, что происходит в реальности. Не все люди пляшут под твою эгоистичную дудочку, придурок.       Кацуки недовольно поморщился, но лишь одного его взгляда было достаточно, чтобы понять, насколько непреклонен был сам юноша в своём решении. И как же это безумно раздражало.       — Сдохнуть захотела? Ты уже еле на ногах держишься.       — Мне пофиг.       — Посмотри на меня.       Он схватил её за плечи и несильно встряхнул, заставив поднять голову и посмотреть в глаза. В эти переполненные гнева алые радужки с чёрными безумно яростными зрачками, где-то в глубине которого теплилась забота и беспокойство. По крайней мере, так шептало ей сердце.       — Ты измотана, устала и едва держишься на ногах. Ты хоть понимаешь, что можешь умереть, если сделаешь так ещё раз?       — Поверь, я понимаю это лучше тебя.       — Тогда почему?       Рейши с полным безразличием уставилась на Кацуки в попытках найти в своей голове наиболее подходящий ответ. Потому что только от одного его взгляда её выворачивало наизнанку, заставляло чувствовать себя нужной. Потому что та чёртова любовь, от которой она бежала столько времени, все-таки умудрилась догнать её, схватить и швырнуть лицом о твердую землю, чтобы ощутить то, на что она никогда и не рассчитывала. Иллюзорное чувство того, что она была кому-то нужна. Что она была… любима. И это уничтожало. Разрывало. И делало такой слабой и беспомощной, но при этом — способной на всё. Так глупо и прекрасно одновременно. Так банально и идеально. Так… так…       — Да потому что я тебя ненавижу. Потому что ты бесишь меня! Потому что заставляешь чувствовать то, что я не хочу чувствовать! Потому что заставляешь ощущать то, что я не хочу ощущать!       В тот момент ей было абсолютно всё равно на резко потухшую ярость в алых глазах, на ослабшую хватку сильных рук, на словно остановившееся вокруг них время. Боль внутри, та, что копилась столь долгое время, наконец, взяла контроль над разумом, позволив чувствам выплеснуться наружу.       — И потому что ты не останешься здесь ни секундой более.       Один единственный импульс, приданный телом, и тут же сработавшее инстинкты выживания. Она сделала свой ход, когда резко оттолкнула совершенно не ожидавшего такого развития событий Кацуки и переместила его, вернув всё не круги своя. Вот только… о её возвращении никто не говорил ни слова.

***

[Ruelle — TheWorld We Made]       Он едва успел понять, что произошло. С самого чёртового начала. Одна мысль за другой. Одно стремительное течение перехватывало порывы мыслей в более стремительное, не позволяя опомниться. Не давая возможность сделать хотя было один вздох, чтобы вновь задержать дыхание и погрузиться в адские пучины этого безумия, которое непрестанно терзали глубины сознания.       А ведь ужасный вкус того поцелуя до сих пор разрывал разум. До сих пор не покидал мысли. До сих пор раздражал до такой степени, что хотелось разорвать его инициатора на мелкие кусочки и уничтожить до основания. Потому что она… чёрт подери. Эти. Голубые. Глаза. Всё. Видели. Эти медленно расширяющиеся зрачки, испуганно наблюдающиеся за происходящими. Эти… чёрт.       Она исчезла настолько же быстро, насколько и появилась. Но он был готов поклясться, что успел запомнить всё. Каждую миллисекунду того взгляда, в котором отобразилась боль настолько безумных масштабов, что с лёгкостью можно было захлебнуться, едва коснувшись.       Он умер и воскрес заново в то же мгновение, когда исчезла она. Та самая, чьё существование его волновало настолько же, насколько и его самого. И чёрт подери. Поцелуй не прекратился даже тогда. Если бы только не шок от происходящего. Если бы не выцарапанные на мемориальной доске его подсознания огромные голубые глаза, он бы сразу всё разорвал. Моментально. Резко. И беспрестанно окончил эту нелепую попытку признания в любви. Развернулся бы и тут же направила к ней. Но блядские голубые глаза. Как лёд. Как медленно испаряющийся. Как покрываемый страхом и одновременно безумием взгляд. Как… как… как тот же самый, что был направлен на него сейчас. В эту самую минуту. Секунду.       Он моргнул, но так и не поверил своим глазам. Господи. Великие Боги. Она была здесь. Прямо сейчас. В эту безумную, переполненную самыми странными мыслями секунду… здесь. Реальная… существующая… не плод его воображения.       «Приди в себя»       Он снова моргнул. И она не исчезла. Он не знал, сколько точно прошло, но явно больше мгновенья. Она была реальной. Спустя столько времени, сколько она избегала его, хоть он всячески и пытался найти способы пересечься. Но она была здесь. В его комнате. Вместе с ним. Наедине. И… в чёртовом полотенце. Но была. Живая… измотанная… ровно с таким же взглядом, что и тогда… словно всего этого не произошло. Словно для неё время застыло, элементарно успев запечатлеть последнюю эмоцию, промелькнувшую на обычно безэмоциональном лице. Словно… она только что опомнилась и только сейчас осознала, где оказалась. Словно…       «Не смей отпускать ее.»       Одна мысль, в унисон с отбивающим бешеный ритм сердцем, заставила тело двинуться быстрее, чем в мозг ударила паническая атака в совокупности с одной промелькнувшей мыслью:       «Неважно как, но она захочет исчезнуть»       И он сделал шаг быстрее, чем её маленькая ступня ощутила голый паркет под ногами в попытках отступить. Он схватил её раньше, чем сознание успело дать команду. Он почувствовал странный запах роз, словно уткнулся носом в ее волосы, раньше, чем в голове появились неизвестные прежде очертания погружённой в темноту комнаты. И тут же всё остановилось. Уничтожилось и растворилось в кислоте одного единственного момента. Когда он ощутил пальцами ослабшее тело, полное отсутствие ещё миллисекундой ранее ярого сопротивления и потускневший океан голубых глаз. Благо, реакция сработала быстрее. Благо…       «Чёрт.»       Благо он успел протрезветь от сочившего отовсюду блядского запаха роз и не позволить Рейши встретиться с полом, к которому она так неохотно стремилась.       Правда, по итогу это обернулось самым настоящим адом. Не то, что Кацуки так хотел отпустить ту, кого так яро пытался найти всё это время. Нет. В глубине души он был готов к разговору о том, чего Мирей не следовало видеть, и чего не должно было произойти.       — …Хочешь быть героем? Будь. Но не надо втягивать меня в составление своего списка отважных дел.       И именно эти слова стали последней каплей. Удар? Он не мог утверждать, что это так, но и отрицать уже не было сил. Едва слышимый отголосок эхом ещё отдавался в сознание, а в голове пустым звоном стоял один единственный вопрос, медленно перетекающих в просьбу, которую было невозможно озвучить.       «Почему ты так рьяно отталкиваешь меня? Почему совершенно не хочешь слушать?.. просто дай мне…»       Что?       Что дать?       Возможность выговориться?       — Всё сказала?       Он не понял, как произнёс это. Больше на автомате, чем с осмыслением сказанного. Потому что все его мысли были не здесь.       Он совершенно не понимал. Бакуго Кацуки никогда не просил возможности. Он просто брал. Всегда делал то, что считал нужным, и никогда не промахивался. Тогда, что, собственно, произошло сейчас? Что не так с этим несчастным случаем? Бакуго Кацуки никогда не стоял, как вкопанный, удивленно слушая едва слышимые слова от девушки, к которой испытывал больше ненависти, чем так привычное ему безразличие… ненависти, из-за того, что он по ней скучал, волновался. И чёрт бы всех побрал! Он хотел увидеть её. Прикоснуться. И. Блять. Не отпускать. Потому что это только его.       И вот он. Бешеный круговорот мыслей. Медленно переходящий в одну единственную просьбу вопрос. Холодный океан, с полным безразличием и со скрытой болью где-то между радужкой и зрачком. И несколько секунд. Всего лишь пара секунд, показавшихся ему миллионом лет, пока он смотрел в её глаза, чувствуя сразу всё и одновременно ничего. Вспоминая все те моменты, начиная с той их первой встречи в злополучной учительской и заканчивая этой секундой. Будто он в одно мгновение переместился в совершенно пустое помещение, где слышал одно и тоже. Одно и тоже. Одно и…       — Ты не останешься в этой комнате ни секундой более.       Ответ. Перемещение, и он отрезвел. Очнулся с осознанием полной беспомощности, когда в голове все ещё крутились последние слова Мирей, а перед глазами мелькали никак не связанные с тем, что он слышал, картинки. Что-то происходило. Ускоренно. Гораздо быстрее того, что было до перемещения. Словно он сходил с ума внутри собственного разума от того, насколько близко она находилась. Словно он умирал, что-то внутри него воскрешало и заставляло снова и снова чувствовать эту боль. Но он так и не смог даже предположить вариант ответа.       В нос ударил старый-добрый запах. А в мыслях такой адский круговорот событий, что… что. он не мог сохранять хладнокровие, потому что только одно интересовало его. Она падала. Её тело, совершенно без сопротивления летело на встречу с полом, потерявшее последнюю опору его крепких рук. И один единственный сигнал, поданный где-то их глубины сознания напрямик мозгу, заставивший резко дёрнуться вниз. Вынудивший руки протянуться вперёд и схватить. Принудивший отдать всё, но не позволить её телу упасть. Он и не позволил. [breathe. — Are You All Good?]       Юноша держал тело девушки, удивлённо изучая свою комнату, будто видел её впервые. Всё те же стены, тот же шкаф и письменный стол, всё та же кровать, но одно было не так: Рейши до сих пор была здесь. Её тело, которое он держал на своих руках, но совершенно бездвижное и… казалось бездыханное.       — Мирей…       Кацуки сразу проверил пульс, едва не потеряв самообладание, когда не ощутил ударов на запястье. Рука тут же метнулась к шее и задержалась едва, коснувшись обнажённой ключицы, от чего по пальцам прошелся едва ощутимый, колющий каждую клеточку, ток. А ведь так хотелось остановиться, задержаться хотя бы на секунду, провести по выпирающей, казалось бы, такой хрупкой косточке, продолжать касаться пальцами этой нежной кожи…       Она может быть мертва.       И он дотронулся двумя пальцами до шеи, осторожно надавил, максимально контролируя свою силу, и ждал. Такое чувство, будто всю жизнь. И был готов поклясться, что прошла вся жизнь, но ожидание стоило всех сожженных внутри непрекращающимися взрывами нервных клеток. Он почувствовал, едва ощутимый, настолько же, насколько и неосязаемый импульс под пальцами, а потом другой и третий.       Она была жива. Просто потеряла сознание, но все ещё дышала. И только от одного осознания этого Бакуго с облегчением выдохнул, впервые с того момента, как оказался снова в своей комнате. А такое чувство, что впервые с момента начала его жизни.       — Просто потеряла сознание.       Его бормотание сейчас было больше похоже на попытку успокоиться, и от понимания этого кровь стыла в жилах, а сознание трезвело. Медленно. Но он ощущал, как нейроны в его мозгу снова начинали двигаться с прежней скоростью, позволяя логично оценивать ситуацию и действовать по обстоятельствам, а не основываясь на своих инстинктах и потаённых желаниях.       Кацуки осторожно опустил руку под колени Мирей, а вторую положил на талию, тут же аккуратно подняв. Все мысли были забиты исключительно строго заданной целью, но он всё же не мог не отметить, что её тело оказалось гораздо легче предполагаемого. И это не могло не вызывать огромное количества вопросов, которые юноша старательно убирал в долгий ящик, ибо сейчас было совершенно не до этого.       Бакуго осторожно положил девушку на кровать и чуть отстранился.       — И что, блять, мне с тобой делать?       Скрещенные на груди руки в обреченном жесте потянулись к лицу, прикрывая плотно сомкнутые губы и параллельно вороша колючие блондинистые волосы, словно пытаясь добраться до мозга и заставить его работать.       Но Кацуки действительно не знал. Он даже представить не мог, что было хуже: отвести в медпункт потерявшую сознание девушку, прикрытую исключительно одним чёртовым маленьким полотенчиком, или позволить Мирей отоспаться в надежде, что её состояние не усугубиться и наутро она очнется. И если во втором случае он мог с ней спокойно поговорить, то в первом… Интересно, его вообще выслушали бы перед тем, как вышвырнуть из комнаты?       Парень задумчиво усмехнулся своим мыслям и накрыл девушку одеялом. Быть может, она, очнувшись, поймёт его и не возненавидит ещё сильнее.       — Ты точно рано или поздно уничтожишь меня, Рейши Мирей, — пробубнил себе под нос парень и тут же сжал зубы.       Такого исхода он уж точно никак не мог ожидать, даже в своей голове. И от этого становилось настолько тошно, что мысли незамедлительно требовали сделать что-то резкое и неожиданное, чтобы отвлечься. Только вот сделал не он, а она. Точнее, капля воды, медленно стёкшая с волос на плечо и продолжавшая свой путь, пока не соприкоснулась с сухой тканью простыни.       Взгляд моментально метнулся по телу, скрытому за одеялом, и по щекам тут же прошлась неприятная давящая боль одновременно с тем, как в голове разразился неконтролируемый диссонанс.       Не оставлять же её спящей в этом чёртовом мокром полотенце? Она же заболеет.       Ты собираешься оставить её голой что ли, извращенец?       По крайней мере, она будет под одеялом.       Голой.       Но под одеялом ведь.       Ага. Голой, без сознания и в комнате парня. Ты хоть подумал, через сколько секунд после её пробуждения твое тело перестанет дышать? Хоть разочек пытался представить?       Можно, конечно, надеть на неё одну из своих футболок.       И сократить свою жизнь до миллисекунды после её пробуждения, будучи задушенным этой самой футболкой. Гениальных ход, однозначно.       Тогда оставить в таком виде.       Чтобы она в худшем случае заболела.       Кацуки обречённо прикрыл глаза, опустившись на колени возле кровати и опершись локтями о деревянную перекладину. Вспотевшие ладони коснулись лица в попытках хоть что-то сделать, чтобы отвлечься от круговорота мыслей, которые настолько стремительно терзали сознание, что хотелось выпрыгнуть из окна, чтобы перестать их слышать. Ведь к такому жизнь его точно не готовила. Сидеть возле спящей девушки, которая была обернута в мокрое полотенце после душа, и пытаться решить, какой же вариант развития событий наиболее благоприятен для них обоих. Но такого просто-напросто не было.       Он осторожно открыл глаза и поднял уставший взгляд на мирно спящее лицо Рейши. Такая спокойная, такая красивая, даже несмотря на огромные мешки под глазами, сухие и обкусанные губы, даже вопреки нескольким ссадинам на плечах и затягивающихся ранках на костяшках. Она все равно была красивой. И взгляд снова упал на чуть приоткрывшиеся губы, тут же остановившись исключительно на них. Кацуки замер, спокойно разглядывая каждый миллиметр и замечая абсолютно всё. Только сейчас он начал понимать, насколько же сильно скучал, насколько сильно хотел увидеть её и насколько же сильно она страдала.       А ведь…       «Интересно, они все такие же сладкие, как и в тот раз или… Стоп.»       Юноша едва ли не врезал самому себе, когда осознал смысл своих мыслей, но это немного даже помогло, потому что Кацуки смог окончательно и бесповоротно принять решение. Она сейчас была куда важнее, чем ожидающие его последствия.       Три шага и он резко распахнул дверцу шкафа, выудив оттуда аккуратно сложенную длинную черную футболку. Взгляд алых глаз ненадолго задержался на вещице и тут же переметнулся на спящую девушку. В этом ведь не было ничего такого. Он уже прикасался к ней. Сжимал её ягодицы, прижимал к себе… в конце концов, он ведь даже целовал её!       Ага. И ты думаешь, что переодеть её входит в перечень поступков, на которые она закроет глаза. Удачи, мужик.       Бакуго стиснул зубы и выгнал из головы ненужные мысли, тут же направившись обратно к кровати. Колено уперлось о мягкий матрас, когда свободная рука плавно прошмыгнула под одеяло, пальцами нащупывая влажную ткань полотенца, которую осторожно потянул на себя, даже успев удивиться, насколько же слабо оно было завязано и каким образом не упало раньше. К счастью для них обоих.       «Если ты и будешь гореть в аду, Бакуго Кацуки, то, как минимум, из-за того, что сейчас собираешься сделать. Возможно, исключительно из-за этого.»       И полотенце отлетело куда-то в сторону, ровно в ту же, в которую смотрел и сам юноша, мысленно убеждая себя, что её обнаженное тело всё ещё было скрыто под одеялом и ему просто-напросто оставалось аккуратно приподнять Мирей и надеть на неё футболку, а потом уложить обратно. «Просто-напросто». Ха! Если бы это ещё было настолько же легко, насколько звучало в голове.       Кацуки приподнял тело, не ощущая совершенно никакого сопротивления, и приобнял, позволяя макушке упасть на свое плечо, вновь почувствовав злосчастный запах всё тех же роз, от которых у него закружилась голова. Зубы моментально стиснулись от прилива неконтролируемой злости, а рука сжала футболку настолько сильно, что казалось ещё немного, и она станет жертвой редких неконтролируемых выбросов способностей своего хозяина. И всё это время Бакуго смотрел вперёд, непонятно в который раз изучая совершенно не изменившийся рельеф стены и запрещая опускать взгляд вниз даже на миллиметр, потому что это стало бы последней каплей его терпения. А сорваться он никак не мог. Даже если краем глаза видел её макушку. Даже если пальцами свободной руки ощущал мягкую гладкую кожу спины. Даже если слышал, как с её губ слетел долгий, чуть протяжный судорожный выдох, а спина едва поддался движению руки.       Бакуго глубоко вздохнул и задержал дыхание.       «А вот за это завтра ты однозначно получишь, идиотка.»       Полностью перенеся вес девушки на свое плечо, юноша быстро нащупал ворот футболки и наспех просунул голову девушки, максимально низко опуская материю, чтобы хоть немного успокоить бушующую ярость нервных клеток внутри. И это отчасти помогло, позволяя Кацуки выдохнуть.       Он чуть развернул Мирей, просунув сначала одну руку в рукав, а следом — другую, после чего моментально опустил футболку максимально низко, скрыв ткань под одеялом, которым были прикрыты ноги.       Руки всё еще держали девушку, пока взгляд алых глаз изучал её никак не изменившееся лицо. Будто бы ничего совершенно не произошло. По крайней мере, так будет думать её сознание, пока окончательно не придет в себя и не позволит Мирей очнуться. Это было даже немного иронично, если бы не вся эта чёртова ситуация. С самого её чертового начала.       Кацуки положил Рейши обратно на кровать, накрыв одеялом, и медленно спустился на пол, прикрыв руками лицо. Они пахли ею, розами и каким-то сладким шампунем… её шампунем. Бакуго чуть приспустил руки, всё еще скрывая большую часть лица за ними, и метнул взгляд в сторону настенных часов.       00:11       И он не знал, как переживёт эту ночь, потому что он был ужасно измотан, но не имел никакого права засыпать, иначе все его старания рисковали пойти кому-нибудь под хвост и окончательно затеряться среди всего того дерьма, которое он сделал.       Было совершенно нетрудно предположить, что в момент пробуждения будет твориться в её и так весьма впечатлительной головушке, и что будет при полном отсутствии комментариев со стороны единственного человека, который был невольным свидетелем всей этой ситуации.       Не смей засыпать.       Он и не смел. Хоть глаза и начинали смыкаться по происшествии получаса, а возможно и часа, Кацуки смирно сидел на своем месте, смотря в стену и периодически недовольно морщась из-за собственной слабости перед снов. Он держался. Стойко. Правда, в какой-то момент перестал бросать взгляд на часы, потому что так время, казалось, еще медленнее ползло в сторону хоть какой-то развязке.       Всего лишь на… Даже не вздумай.       Кацуки поморщился, в который раз протерев глаза, и чуть приподнялся, взглянув в сторону Мирей. Сейчас она была похожа на ангела, с этим безобидным выражением лица и полным отсутствием враждебности в голубых глазах. Просто маленькое милое существо, перед которым ему просто хотелось загладить вину за ту боль, которую причинил. Только перед ней, и ни перед кем более.       Юноша вернулся в прежнее положение и закинул голову назад, осторожно коснувшись деревянной перекладины. С каждой минутой, а казалось, и секундой, становилось всё сложнее сопротивляться сну. Веки стали больше похожи на тяжелые падающие с высокого утёса валуны, а тело ломило, будто бы он только остыл после изнурительной тренировки.       Всего лишь на секунду…       И если бы он только знал, сколь долгой будет эта секунда, никогда бы не позволил себе даже моргнуть, потому что едва просочившийся сквозь плотные тёмные шторы лучик солнца упал прямиком на лицо Бакуго, вынудив его резко открыть глаза и тут же развернуться к кровати. Вот только, там уже никого не было.