***
[Hidden Citizens & ADONA — Won’t Keep Quiet] Мягкие пальцы с особой осторожностью обрабатывали недавно прекратившую кровоточить рану от взорвавшейся в руке чашки, но Бакуго так и не смог издать ни единого недовольного звука. Только смотрел, с удивительным хладнокровием подмечая, как же сильно его раздражало, что его рану обрабатывала не Рейши, а её подруга. Пусть всё выглядело безболезненно, а сама Аика молча занималась своим делом, не навязывая своё общение как плату за оказание помощи, Кацуки не мог перестать думать, что ему хотелось совершенного другого. Смутно, но он до сих пор помнил те натянуто осторожные касания прохладных пальцев о его кожу, когда в первую ночь в отеле под глупым предлогом своего спасения Мирей заставила его позволить обработать свои скрытые от остальных раны. Он никогда не относил себя к садистам, но почему-то ему ещё тогда понравилась её честная прямолинейность и совершенно набережное отношение к своему спасителю. Хотя, нет. Чувства вспыхнули позже. Гораздо позже. Тогда же он скорее начал симпатизировать этой девушке. Правда, самую малость. Сейчас же его больше раздражало, что после случившегося он ощущал едва слышимое шипение на порезе и всего лишь лёгкое покалывание, которое обычно называют «сейчас немного поболит». Моральное опустошение настолько глубоко въелось ему в мозг, что хотелось ощутить хоть какую-то физическую боль, чтобы почувствовать себя по-прежнему живым. Потому что, сидя в общей гостиной первогодок под пристально-усталым взглядом Сотриголовы и редко моргающими сосредоточенными карими глазами Аики, он чувствовал себя ожившим мертвецом, не имеющего ни малейшего понятия, что делать дальше. Его едва ли не за шиворот вытащили в коридор с угрозой продолжительного допроса о причинно-следственных связях его нахождения в комнате первокурсницы, прежде чем отправить в здание второгодок, где он и должен был находиться после комендантского часа. Вот только неожиданно подмеченный факт о его порезе со стороны Каямы, в следующую секунду скрывшуюся в комнате Мирей, и решительный голос Аики, просящий разрешения обработать рану, моментально обрушил изначальных ход действий. Впрочем, Кацуки не знал, что было бы лучше. Сидеть в давящей тишине, не ощущая ожидаемой боли от обрабатываемой раны, или же стать тем самым идиотом, которого допрашивали и упрекали за очередное нарушение строгих правил академии. — Это из-за сегодняшних вечерних новостей? Голос Айзавы выдернул Бакуго из затяжных размышлений, вынудив повернуть голову в сторону стоящего возле стены позади дивана учителя. Или же объединить оба варианта в один и чувствовать двойную дозу унижений. По его собственной вине. — Да. Его слова были непреклонными и стойкими. Ровно такими, какими должны были звучать из уст Бакуго Кацуки: взбалмошного, но готового к любым обстоятельства юноши. Пусть это и далось ему с великим трудом. — Я знал, что Мирей трясёт при каждом упоминании о Тагути, поэтому, когда увидел тот выпуск, попытался ей набрать, но она не отвечала, а дальше я просто сорвался к ней. — Нарушив два правила академии одновременно. — У… учитель, у Рей была паническая атака и, если бы Бакуго-семпай не оказался здесь и не выломал дверь, могло случиться что-то очень плохое. Он единственный, кто додумался действовать, пока все остальные только толпились возле двери Мирей и просили её открыть. — Предлагаешь мне поднять вопрос об исключении всего класса 1-А за то, что они не сделали то, что от них требовалось как от будущих героев? Аика резко опустила голову вниз, поджав губы в немом отчаянии. Бакуго хватило одного взгляда в сторону девушки, чтобы понять, что её жалкая попытка выгородить его, обернулась полным провалом. Отчасти ему даже стало её жаль, ведь они оба испытывали похожие эмоции, беспокоясь за девушку, о состоянии которой сейчас знала только Полночь и никто более. Страх. Отчаяние. Пустота. И безуспешные попытки предпринять хоть какие-то действия, чтобы предотвратить спускающуюся лавину. В конце концов, Кацуки устало прикрыл глаза и глубоко вздохнул в попытке привести мысли в порядок. Ему нужно было сдержать обещание. — Айзава-сенсей, вы прекрасно знаете, что случилось тем летом на нашей совместной стажировке, и вы также присутствовали на встрече с Рейши Тадэо и слышали наш разговор. Сегодняшнее заседание обернулось полным провалом. Я уехал раньше, но Рейши обещал сообщить об итогах, когда всё закончится. Но хуже всего, никто не предполагал, что Тагути Горо признают полностью невиновным и, к тому же, освободят сразу же после завершения суда. Я был на пути сюда, когда Тадэо прислал мне сообщение, — Кацуки выудил телефон из кармана, за считанные секунду открыв нужную вкладку. — Вот. Юноша протянул телефон Айзаве. Пусть мужчине и не хотел отрываться от удобного положения, но лёгким толчком спины отстранился от прохладной бетонной поверхности и подошёл к дивану, на котором сидели ученики геройского факультета. Учитель взлял телефон, лениво пробежавшись по последнему сообщению. 21:49 Рейши Тадэо «Всё пошло наперекосяк. Присмотри за Мирей. Я позвоню ей завтра.» — Ты был в суде? И ничего не сказал Мирей?! В то же время Аика недовольно сжала покоящийся в её руках бинт и впилась в Кацуки рассерженным взглядом. Слишком похожим на тот, которым сама Рейши частенько пыталась проделать в нём пару новых дыр. Правда, не такой пугающий, как у той, кто наверняка являлась создательницей. — Я же сказал, Рейши обещал сообщить итоги заседания, а вечером Тагути уже отпустили. Называется причинно-следственная связь. Аика в недовольстве поморщилась, но продолжила перебинтовывать ладонь, закончив с основной частью. — Думаешь, просьба бывшего ученика Юэй оправдает твой поступок? — Этот ублюдок придёт сюда, чтобы убить Мирей, либо подкараулит её, когда она покинет приделы школы. Не знаю, что он замышляет, но его освобождение ещё раз доказывает, что у него всё под контролем. Я это понял, когда находился в нескольких метрах от него на заседании. Одной его улыбки хватило, чтобы понять, что он что-то готовит. Только из-за того, что мы решили разоблачить его, теперь он хочет избавиться от нас. — Незаконно проникну в его дом. — Это была необходимая мера. — Ты всё чаще начинаешь ходить по тонкому льду, Бакуго. Айзава протянул телефон обратно Кацуки, нарочно поймав взгляд алых глаз. — Но даже, если я и подниму вопрос о твоём исключении, Всесильный устроит полноценную тираду касательно твоих заслуг. А они очень весомые, — когда юноша коснулся пальцами телефона, учитель нарочно не ослабил хватку, вынуждая ученика своего класса прислушаться к последующим словам. — Но это не значит, что в следующий раз я побрезгаю своей угрозой и её воплощением в реальность. Юноша утвердительно кивнул, убирая телефон в карман спортивных штанов. Ограничиться лишь сухим выговором в сложившейся ситуации было наилучшим исходом из всех тех, которые ему приходилось переживать каждый раз, когда по той или иной причине он нарушал или был вынужден нарушить непреклонные правила академии. В конце концов, учитывая то, что он сделал с добавлением допустимого отсутствия Айзавы в момент происшествия — да даже если бы он и присутствовал, но иначе принял каждый увиденный собственными глазами момент — Бакуго мог на собственной шкуре испытать громовой выстрел исключения из Юэй. Бред. Кацуки стиснул зубы, краем глаза коснувшись перебинтованной руки. Какой смысл был сейчас думать о том, чего он по итогу избежал? Чтобы отвлечься от терзающих сознание мыслей о состоянии Мирей после увиденных новостей? Или же ради никчёмных попыток укорить себя за череду необдуманных действий под давлением внутреннего бешенства, требующего исключительное повиновение и лишающего возможности сдерживать порывы негодования внутри? Если бы он только знал ответ на столь простой вопрос. — Она уснула. Взгляд коснулся вошедшей в гостиную женщины, которая в своём «гражданском» амплуа с трудом походила на ту опасную героиню с садистскими наклонностями. Её скрещенные чуть ниже пышной груди руки сильнее сжались, укутывая тело в тёмный шерстяной кардиган. — Ей же не будут сниться кошмары после такого? Слишком спокойный, с едва ощутимыми нотками усталости и опустошённости голос Кацуки в следующую секунду нарушил то самое молчание, только успевшее воцариться в гостиной. И он тут же осёкся, моментально стиснув зубы и безразлично отведя взгляд. Всё-равно. Всем должно было казаться, что ему плевать. Это был простой обыденный интерес и не более того. Глупое человеческое беспокойство, которое было присуще практически всем, кто мог связать в предложение хотя бы два слова. Именно. И именно так прозвучал его вопрос. Потому что он был там и переживал за девчонку, с которой, по их мнению, вроде бы поладил после стажировки. Не более и не менее. Привычный взгляд Каямы заставил ощутить неприятную прохладу, стремительной волной прошедшуюся по позвоночнику. Эта женщина всегда казалась слишком странной. И дело было вовсе не в страхе — Кацуки никогда не боялся Полночь. Скорее никак не мог понять, были ли её садистские наклонности и постоянный нежно-убийственный взгляд — будто бы в своих мыслях она вытворяла нечто извращённое с теми, с кем вела диалог — частью образа. Или же она всегда такой была, без малейшего приуменьшения своих повадок. — Малыш, Бакуго, мои способности не просто усыпляют, но и создают сладкие сновидения. Так что не о чем беспокоиться. Юноша утвердительно кивнул. Пусть так. Теперь Мирей была в безопасности. Ровно настолько, насколько это вообще было возможно в нынешних обстоятельства. И осознавая это, он должен был почувствовать ожидаемое облегчение и услышать внутренний звук упавшей тяжести, тонкими нитями державшейся за подсознание. Вот только. Не ощутил. Юноша по-прежнему не мог оставить те мысли, каждый раз снова и снова воплощая их в реальность своих мыслительных процессов, будто бы что-то мог изменить ежесекундным повторением уже таких родных размышлений. Он даже не помнил, когда в последний раз в порыве неконтролируемой ярости подавался эмоциям. Слишком давно — единственный рациональный ответ в данный момент. Потому что настоящий был связан с Мирей. И то, тот случай корнями уходил в воспоминания полугодовой давности: когда в порыве дикого негодования он сорвался на девушку после нескольких минут молчания, пока она яростно на него кричала, выплёвывая всё то дерьмо, которое успело скопиться в ней за долгое время хранения в голове. Но тогда у него были все причины сделать то, что он по итогу сделал. А сейчас? Определённо нет. С холодным разумом оглядываясь назад, он понимал, что существовало пусть не сто, но точно несколько логичных вариантов, что следовало сделать и как правильно поступить, при этом не нарушив ни единого закона. — Хорошо, тогда пойдём, нечего здесь понапрасну задерживаться. Айзава лениво двинулся в сторону выхода, пока что-то яростное щёлкало внутри лёгких второкурсника. Так просто? Они собирались оставить её так просто после всего произошедшего? Серьёзно что ли? И никто даже мысли не допустил, что, проснувшись, она словит вторую волну панической атаки, которая может быть в разы тяжелее для её морального состояния, чем первая? Или они понадеялись на её внешнюю оболочку холодной принцессы, по большей части безразличной к окружающим? ПОЧЕМУ ЕЁ ПРОСТО ОСТАВИЛИ… — Эм… чтобы не оставлять Мирей одну, я переночую с ней. Даже поступив сюда, мы частенько так делали, так что она точно злиться не будет. ОДНУ… Полночь утвердительно кивнула, пока Кацуки молчаливо следил за удаляющейся первокурсницей, но желанного спокойствия так и не наступило. Всё те же терзания и нескончаемая патока негативных ощущений, неспешно стекающая по горлу. Его взгляд на секунду поймал взгляд Аики, всем своим видом передавая только одно послание, которое он никак не мог произнести вслух в присутствии двух классных руководителей. Только посмей не уберечь её. В порошок сотру. Одна фраза, так легко читающаяся в его взгляде. Кацуки стиснул зубы и двинулся следом за учителями в сторону выхода, только и способный, что держать в своей голове те возможные варианты, которые могли обеспечить его отсутствием сопровождающего конвоя до здания второкурсников. Несколько вариантами, существованием которых он пренебрёг, положившись на свой гнев, который в тот момент на противоположной чаще весом выглядел гораздо более эффективным. Просто потому что у него было слишком мало времени копаться в более лояльных вариантах, которые не подвергли бы его и Мирей такой опасности. Пусть в тот момент он и думал, что опасность для самой девушки была гораздо сильнее. Это было самое ужасное осознание за весь день. Он полностью терял контроль, когда речь заходила о ней и о её безопасности. Ночная прохлада иглами вонзилась в тело, когда они только вышли из здания первогодок, и по прошествии всего маршрута только сильнее замораживала его тело. С другой стороны на него давило тяжёлое молчание Айзавы и Каямы одновременно, вынуждая с каждой секундой сильнее сжимать зубы. Только от холода или от злости — он не знал. — Между вами с Рейши что-то есть, не так ли? Неожиданно прозвеневший в ушах голос Полночи выдернул Бакуго из размышлений со скоростью стремительного течения перед грядущим водопадом. Он с трудом успел за считанные секунды не поддаться вспыхнувшему удивлению и груде острых обломков, посыпавшихся на сознание, пока держал прежнее, более привычное ему, выражение лица. — Мы просто друзья. — Точно? — Да. — Уверен в своём ответе? — Абсолютно. — Даже, если я скажу, что признав правду, ты сможешь вытащить хотя бы одного из вас… менее невиновного в сложившихся отношениях? Ни его голос, ни выражение лица ни на йоту не изменились. — Мы. Просто. Друзья. Айзава одарил Каяму молчаливым взглядом, полного упрёка, и только спустя две секунды повернул голову в сторону Кацуки долгое время разглядывая его более привычное выражение лица с переполненной недовольством морщинкой между бровей. Ровно то, что в нём не изменилось ещё с момента первого дня первого года в Юэй. Они остановились возле главного входа в общежитие учеников класса 2-А, но никто так и не сдвинулся с места, чтобы положить конец недолгой прогулке по ночным просторам академии после короткого снегопада. — Скажу тебе так, — голос классного руководителя прозвучал ровно удивительно обыденно: без единого намёка на проявление эмоций. — Если ты думаешь, что академия свято верит, что все ученики покорно следуют всем правилам, то ты ошибаешься. Пока все благополучно скрывают свои отношения, мы закрываем на это глаза. Как никак, уже лет пятнадцать никого не отчисляли из-за этого, а примерно в то же время этот закон и ввели. По большей части он нужен больше для тех, у кого играют нездоровые гормоны. Но я всё же надеюсь, что ты достаточно сообразительный для того, кто не хочет впервые в истории вылететь за подобный прокол. Его взгляд ничуть не изменился, будто бы подобные речи могли относиться к кому угодно, но явно не к нему. Ровно так, как и должно было быть. Никакого ежесекундного проблеска беспокойства. Никакого удивления от впервые услышанной информации. Никаких эмоциональных перепадов, присущих подросткам. Лишь сухое хладнокровие неизменчивого лица. Кацуки крепко держал все известные ему чувства одной железной хваткой, не позволяя им просачиваться сквозь пальцы. Это было единственное верное решение. В конце концов, Полночь обреченно вздохнула, устав от длительного лицезрения выражения лица второкурсника. — В общем, не волнуйся, я подниму на завтрашнем собрании вопрос о временной изоляции Рейши на территории Юэй. Хотя, — в спокойном взгляде Каямы на секунду промелькнула искра беспокойства, скрывшаяся за повернувшейся в сторону Айзавы голову. — Мне кажется, Мируко это не очень понравится. Она впервые отправила кому-то из академии предложение о стажировке и тут такое… Бакуго на мгновение застыл на месте, уставившись на двух учителей, обсуждающих между собой ту информацию, которая действительно стала тем самым последним поражающим ударов. Если бы он сейчас мог видеть своё лицо, то тут же бы смело заявил, что не знаком с этим человеком. Потому что его комически округлившиеся глаза и открывшийся рот в немом звуке «о» совершенно не походили на привычную реакцию Бакуго Кацуки. Скорее какого-то юмористического идиота. Но он не видел и даже не мог догадываться об этом, пока молчаливо продолжал слушать то, что обсуждали учителя. Если бы ещё с таким же успехом они вовсе забыли бы о его существовании, но словно прочтя эти мысли, Шота устало покачал головой. — Ей же не отказывают, а просят повременить с началом стажировки — это две разные вещи с учётом того, что происходит. К тому же сообщать её будет Директор, так что беспокоиться не о чем. Немури на короткий промежуток времени в глубокой задумчивости изучала замерзшую землю под своими ногами, но после утвердительно кивнула, принимая слова старого друга, чего, по всей видимости, и ждал Айзава, чтобы тут же повернуться обратно к Бакуго. — Иди спать и постарайся больше не встревать в настолько проблемные инциденты. Всё что он смог сделать, так это через силу утвердительно кивнуть и скоропостижно скрыться за входной дверью общежития, неспешно двинувшись по лестнице. Вот только ему сейчас было плевать. Слишком сильное резкое эмоциональное истощения крошечной пульсирующей болью отдавалось по всему пространству его мозга, вынуждая недовольно массировать виски в попытках избавиться от нахлынувшей мигрени. Юноша медленно закрыл дверь своей комнаты и медленно сполз по деревянной поверхности на пол, удивлённый взглядом продолжая пялиться в открытое окно. Мируко. Мирей. Ещё более ужасная новость, пусть он и радовался за свою девушку. Вот только учитывая то, как обычно предпочитала сражаться Мируко и каким именно героем была, с ней было крайне сложно проходить обычную стажировку. Каждый день новый город. Она всегда оказывалась в самых неожиданных уголках страны и практически в самый подходящий момент. А её скорость и ведение боя… ровно то, что не нужно было знать Мирей. Кацуки ударил себя по лбу, недовольно поморщившись. «Да что творится в этом чёртовом мире?!» В ту ночь он так и не смог уснуть.***
[Chris Avantgarde & Red Rosamond — Inside] Его рвало на части с каждым новым шагом, эхом отдающимся в кромешной тишине бесконечного коридора от звука тяжёлых ботинок, опускающихся на дешёвую плитку. Но сейчас, стоимость несчастного материала волновала его в самую последнюю очередь. Если вообще волновала. Желваки бешено пульсировали от будоражащего мысли осознания своего поражения. Такого спонтанно непредсказуемого и одновременно ледяной слизью обволакивающего каждый орган внутри. Если бы только всё, что сопутствовало проигрышу, заключалось в элементарно опущенной гордости и желанию напиться в излюбленном баре под глупые интригующие рассказы владелицы о произошедших инцидентах за время его отсутствия, он бы не думая пошёл на поводу у своих привычек. Но именно сейчас всё было гораздо глубже обыденной неудачи, с которой сознание справлялось по наитию. Предательство. Скользкое бесформенное действо, вызванное глупым человеческим желанием получить выгоду там, где её просто-напросто не существовало. Даже, если где-то отдалённо слабовольные идиоты примечали призрачную надежду своей долгожданной победы. Ничто не могло оправдать такие поступки. В частности, когда предавали его. Такие вещи не прощались. На них не закрывали глаза в надежде, что судьба и бесполезная карма окажут своё содействие в наказании за совершённые ошибки. Нет. Он сам был кармой. Он сам был судьбой. Он сам воздавал по заслугам в многократном размере. Двое вооружённых до зубов охранников, завидев идущего к ним мужчину, резко выпрямились, синхронно отдав честь. — Они уже там? — Да. Короткий взгляд на ответившего солдата и молчаливый кивок головы, приказывающий выполнить стандартный осмотр и идентификацию личности прежде, чем тяжёлые стальные двери откроются перед ним. Он даже успел забыть, когда в последний раз был в этом месте, переполненным тяжёлыми бетонными стенами, тусклым освещением и божественной тишиной, ради которой кто-то даже был готов продать душу. Но явно не для того, чтобы оказаться здесь. «Склеп». Именно так он нарёк это место, когда впервые привезённый предыдущим главой отдела, оказался в подвале одного непримечательного здания на окраине города много лет назад. Мимолётная мысль, случайно промелькнувшая в сознании, пока взгляд ледяных глаз не прекращал ловить всё новые и новые детали. Тогда ещё глупый юнец, только закончивший старшую школу и едва год проработавший на суровую действительность правительства Японии, не имел ни малейшего представления, что какая-то жалкая мысль о специфичном названии странного места, по длинным бесконечным коридорам которого его неспешно вели, окажется самой настоящей грустной истиной. Никто не знал об этом месте. Здесь действовали совершенно другие правила, не соприкасающиеся с элементарными законами страны. И хуже всего, отсюда не возвращались живыми. Никогда. Даже при совершённой ошибке со стороны тех, кто руководил Склепом. А ведь они были единственным исключением. Не более и не менее. Только эти призраки когда-то живых существ теперь молчаливо блуждали по лабиринту бесконечных коридоров словно сторожили мёртвых. Идеальный склеп, похоронивший бесчисленное количество жизней. — Всё чисто, проходите. Короткий кивок головы стал его единственным движением за последнюю минуту привычной проверки, после чего двери открылись, выпуская затхлый запах смерти. Тадэо неспешно обвёл взглядом прикованного к металлическому стулу мужчину, примечая небрежно вытертую лужу крови и вперемешку с дневной трапезой под ногами заключенного. А вместо ожидаемого отвращения, губы приподнялись в одобрительной усмешке. Оторванные ногти на всех конечностях. Два отрубленных пальца на левой руке ровно по фалангу, из которых продолжала мелкими капельками просачиваться кровь. И проделанная работа была всего лишь началом продолжительного наказания. Глухой звук закрывшихся дверей, бесцеремонно отразившийся от стен наглым эхом, вынудил заключенного в лютом страхе вздрогнуть, чтобы по велению импульса тела поднять голову. Некогда самодовольная гримаса исказилась ужасом от соприкосновения мутных карих глаз с безразличным льдом бескрайнего океана. Как всегда. Кем бы ты ни был. Какую бы должность ни занимал. Насколько бы способным, самоотверженным и стойким ко всем трудностям ни был, всё всегда заканчивалось одним и тем же. — Ты…. Шипение гневного голоса заключенного пронзил тишину комнаты. Некогда солидный мужчины, занимающий почётное звание судьи верховного суда Японии теперь ничем не отличался от предыдущего заключенного или того, кто был перед тем. Одно и тоже амплуа, разнящееся исключительно в степени совершенного преступления. — Думаешь, сможешь выбраться из этой ситуации живым? Поверь, сначала ты потеряешь свою сестру, а потом на своей шкуре испытаешь всё то, что пришлось перенести мне. Тадэо стиснул зубы, ощутив впившиеся в ладони ногти, но вместо ответа коротко кивнул, а в следующую секунду помещение оглушили громкие крики их главного мученика и единственного артиста во всём безграничном пространстве комнат. Вот только искусственный шок моментально сменился грубым безразличием. Да. Их отношения были, грубо говоря, натянутыми. Да. Он прекрасно знал, как она относилась к своему единственному живому родственнику. И да. Несмотря на сотню разногласий они оставались семьёй, к которой никто не имел права прикасаться. Даже, если это были несбыточные обещания ментальной смерти сестры. «Мог бы хотя бы удостовериться, что я именно тот, кто его заточил, а не благородный спаситель. Впрочем, это только в очередной раз доказывает его предательство» Тадэо небрежным движением убрал руки в карманы брюк и неспешно сделал шаг вперёд, нарочно ступив так, чтобы звук от тяжёлой подошвы ботинок оказался оглушительно громким. Эхо комнаты отразило топот, усиливая диссонанс, но разгневанный мужчина оставался непреклонным, так и не перестав нести какой-то бред касательно своей мести за содеянное. Рейши оставил мысленную заметку, что у их драгоценный справедливый судья едва ли не плещет избытками энергии, а слишком большое количество зубов позволяют выдавать чересчур длительные предложения не по делу. Ровно то, что следовало исправить. — Когда люди узнают, что я мёртв… — Не узнают. — Да конечно! Я судья! Я известен во всей Японии. Моё исчезновение не ускользнёт от внимания репортёров! В комнате раздался женский смешок, переполненный ядом и ироний, а Тадэо всего лишь позволил уголкам своих губ приподняться в холодной усмешке, лишь единожды одобрительно взглянув на стоящую позади него женщину. — Конечно, не ускользнёт, — и ледяной взгляд снова коснулся заключенного. — Скажу даже больше, они заметят твою пропажу уже спустя четыре дня, когда ты не явишься на следующее своё заседание. Или ты думаешь, ты здесь единственный одарённый мозгами. Его руки демонстративно развелись, указывая на блёклые следы на стенах под тусклым светом единственной лампы, создающие игру теней, будто бы замурованные в бетоне призраки двигались сами по себе. Но на деле те отпечатки были лишь старыми не отмытыми следами крови ещё от их первых посетителей. Тадэо лениво присел перед мужчиной, поправляя штаны дорогого костюма. — Знаешь, как всё будет? Ты не явишься на судебный процесс. Они, соответственно, начнут тебя искать, но в реестр пропавших без вести внесут только через ещё сутки. Далее они начнут расспрашивать последних, кто с тобой контактировал. Как ни странно, в этом списке окажемся и мы, как последние, кто видел нашего добродушного судью перед тем, как он скрылся за своей дверцей безопасности. Но вот, в чём загвоздка, даже с учётом ранее сказанного, у нас всех есть прекрасное алиби, которое смоет с нас любые подозрения, а что касается вас, господин судья… Рейши медленно обвёл взгляд всё помещение, на несколько секунд останавливаясь на двух других людях, кроме него присутствовавших в Склепе, прежде, чем снова посмотреть заключенного. — Тут всё будет зависеть исключительно от живучести этого дряхлого тела. Всё-таки Ноари не сможет долго поддерживать жизнь, пока ты, чёртов ублюдок, будешь постепенно терять куски своих конечностей. Хотя вряд ли ты обладаешь настолько идеальной выдержкой. Скорее уже завтра начнёшь умолять тебя убить. Тадэо постучал пальцем по металлическому подлокотнику стула и своими ледяными глазами поглотил тот граничащий с безумием страх, источающийся из обреченного взгляда мужчины. Ровно то, за что ему действительно нравилась эта работа. Даже вопреки сопутствующим минусам. — По моим подсчётам ты не доживёшь даже до того момента, когда тебя объявят в розыск. А когда следствие зайдёт в тупик, твой прах уже где-то с месяц будет развиваться по всему миру под бесконечным дуновением ветров. Даже немного романтичная концовка для такого продажного ублюдка. — Ты монстр. Усмешка сорвалась с губ стремительно быстро. Хоть, он контролировал даже эту мимолётную эмоцию. — Я не монстр, Ваша Честь. Я скорее тот, кто уничтожает этих монстров под крылом правительства, а в довесок получает от них ценную информацию. Тадэо безумно усмехнулся, будто бы наслаждался каждой секундой происходящего. Если бы только это не была его излюбленная маска для подобных уродов, не заслуживающих более лояльного отношения. Рейши поднялся с места развернувшись в сторону выхода, мысленно мечтая как можно скорее покинуть этот обитель отвратных сцен и смерти, но всё, что сделал, так это повернул голову чуть в сторону, ловя взглядом стоящую возле двери женщину, что-то с интересом разглядывающую в телефоне. — Ноари. — Да, господин. Женщина моментально подняла голову, убирая телефон в задний карман джинс. Пусть Тадэо и знал, что она скорее создавала видимость своей незаинтересованности в происходящем и всего-навсего выполняла свою работу, но в действительности годы совместной работы сказывались даже лучше, чем можно было представить. — Подлатай его, чтобы к завтрашнему дню был в состоянии снова перенести второй этап пыток и не подохнуть в середине процесса. — Как скажете. — И ещё. Ледяной взгляд голубых глаз коснулся черноволосой женщины, в знак уважения склонившей голову перед Рейши. Как бы эта сдержанная улыбка на алых губах не скрывала все те эмоции, которые Ноари с лёгкостью подавляла в себе благодаря уже почти десяти лет работы в их весьма специфично сфере, Тадэо знал, что она испытывала пусть не идентичные, но схожие эмоции, когда на своей шкуре ощутила поражение в деле, в котором была уверена на все сто. Вот только, если он присутствовал на каждом заседании исключительно как сторонний наблюдатель, то она максимально усердно готовилась, досконально разбирая каждую имеющуюся улику. — Когда закончишь с лечением, можешь «высказать» этому ублюдку пару ласковых за то, что он пренебрёг твоими последними показаниями как прокурора в этом деле. Женщина сдержанно склонила голову чуть сильнее, а сквозь улыбку проступил едва сдерживаемый смешок. — А что насчет спора? — Когда всё закончится, просто купи мне выпить в том баре, где мы отмечали наш выпуск. Этого будет достаточно. — Что, даже обращаться неофициально можно будет? — Я же тебе сотню раз говорил, говори так, как считаешь нужным, только не пались перед вышестоящим руководством. — Приказ моего господина —мой закон. — Очень смешно. Тяжелый вздох стал единственным звуком, не позволившим молчанию снова воцариться в ту жалкую секунду, когда рука замерла в миллиметре от стальной двери. — Стой. Погоди. Я всё расскажу! Всё, что знаю! Жалко. Обречённо. Ожидаемо. Стоило им только на пару секунд разыграть сцену обыденного разговора, чуть расслабить нагнетающую обстановку и процесс сдвинулся с мёртвой точки. Настолько жалко, что ему почему-то захотелось рассмеяться. Но губы не дрогнули. — О чём ты? Ты и так всё расскажешь, будучи либо в сознательном состоянии, либо под влиянием всепоглощающей боли и бреда от действия способностей Ноари. — Твоя сестра. Ты ведь хочешь защитить Мирей?! Ведь так? Я соглашусь на апелляцию с вашей стороны и затребую моментального ареста Горо. Тадэо с отвращением скривился, только и сумев взглянуть на Ноари, с удивлённым восторгом наблюдавшей за откровенной нелепицей, которая открылась перед её глазами. «Неужели тёплая кроватка и райская жизнь так сильно повлияли на него?» Отчаяние. Оно всегда казалось ему лишь склизкой улиткой, пытающейся выскользнуть из сжимающейся руки. А когда выдержка достигала апогея, любые остаточные проблески гордости окончательно стирались под давлением одного единственного чувства самосохранения. — С козырей сразу пошёл. Такими темпами он даже четырех дней не протянет своими постоянными восклицаниями. Женщина ещё сильнее начала улыбаться, с нескрываемым восторгом наслаждаясь каждым мгновением нескончаемого лепета заключенного. Вот только Рейши не разделял подобных эмоций, с каждым новым отвратным звуком голоса судьи ощущая всё больше злости, но так ничего и не сказал. Тадэо в последний раз взглянул на заключенного, уже не чувствую того прежнего бесформенного ликования при виде наступившей расплаты за предательство, но даже не попытался разобраться в этом. Если бы всё было так просто, он наверняка не был бы здесь и сейчас в этом самом месте. Скорее принял бы бесформенный облик одного из замурованных в стене призраков — и то в лучшем случае. Вот только такой участи он мог пожелать максимум своим врагам, что и предпочитал делать с каждым, кто осмеливался перейти ему дорогу. Себя же он любил довольно сильно, чтобы предпринимать определенные меры для защиты своей жизни. И до небес его подсознания возвысившаяся стена, ограждающая внутренний мир от цепких клешней окружающих, была лишь одной из сотни необходимых мер. Первый и начальной. Тадэо резко остановился перед выходом, ощутив холод стальной двери, иглами просачивающийся сквозь пальцы, но неспешно повернул голову, встретившись взглядом с отчаянными глазами заключенного, старательно пытающегося хоть на пару секунд установить зрительный контакт с Рейши. И в то мгновение на лице судьи заиграла ликующая улыбка в надежде, что он смог нащупать трос своего спасения, пока слова продолжали вылетать из его глотки. — …Я прав, да? Ты ведь столько хотел сделать для своей сестры! Ты ведь хочешь спасти её? Я могу помочь! Если бы он только знал, что тот трос давно был обрезан. — Мирей сама сможет себя защитить. И да, вы начинаете отлынивать от своей работы, — ледяной голос Тадэо почти граничил с температурой абсолютного нуля. — У него слишком много энергии, так что постарайтесь, чтобы завтра всё, на что он будет способен, так это выдавать короткие предложения. И острым скрежетом двери медленно открылись, выпуская мужчину из мёртвой духоты. Сейчас, оглядываясь назад, Тадэо едва мог вспомнить, сколько же усилий ему потребовалось на создание несокрушимой оболочки, которая могла давать искусственные трещины, чтобы те или иные люди думали, что раскусили его. Это стало настолько легко и непринуждённого, что сейчас мужчина даже не замечал, когда слегка менял своё поведение для достижения необходимых задач самым оптимальным способом. И если бы кто-то осмелился спросить его, для чего были нужны все эти старания, честно Тадэо не ответил бы даже под дулом пистолета. Потому что это было равносильно тому, чтобы указать на своё самое уязвимое место, что в его профессии было противопоказано. Братик! Маленькое светлое улыбающееся личико. Тёплая ладошка, сжимающая его руку. И остальной мир, растворяющийся в этом прекрасном, когда-то лучезарностей ребёнке. — Подожди, Тадэо. Ноари спешно нагнала идущего по коридору мужчину, едва поравнявшись с ним, но идти они не прекратили. — То, что ты сказал: про Мирей. Ты действительно веришь, что она сможет постоять за себя? — Да, но в контексте данных обстоятельств — нет. — Тогдаааа… Тадэо чуть сбавил темп и перевёл взгляд на женщину. Даже она ничего не знала. Если только самую малость, полученную исключительно в годы их совместного обучения. Пусть ещё тогда Рейши был закрытым от остального мира, но желание быть понятым невозможно искоренить из юного дарования одной единственной мыслью. — Дети слишком тупые и самоотверженные, чтобы осознавать всю тяжесть сложившейся ситуации, так что будем просто продолжать следить за каждым чихом Тагути. И как только он приблизится к Юэй хотя бы на пушечный выстрел, то сразу отправим группу захвата с моим непосредственным участием. — Им это не понравится. — Но у них нет правил, запрещающих военному отряду осуществлять захват преступников, который напрямую угрожают жизни учащихся. Ноари с небольшой заминкой, но утвердительно кивнула, одарив его искренне понимающим взглядом. Пусть она нихрена не понимала. Тадэо знал это. Лучше всех знал. Потому что однажды он дал обещание. Потому что спустя столько лет продолжал выполнять его. Потому что никто не должен был видеть ту наивную лучезарную улыбку. Потому что они воспользовались бы этим, чтобы сломать её. Но он не мог позволить этому произойти. «Потому что если кто-то посмеет сломать то, что принадлежит мне, лёгкой смертью не отделается.»