***
[Paolo Buonvino & Skin — Renaisance] Потери никогда не были безболезненными и приятными. Особенно потеря любимого человека. Того, ради которого хотелось пойти на самые абсурдные поступки. Спеть серенаду под окном на незнаком ему языке — пара дней практики и пожалуйста. Посреди ночи сорваться в круглосуточный общепит, чтобы поесть дешевых бургеров — это было далеко не в первый раз. Достать с неба звезду — да даже это он мог сделать, если бы она только упомянула в своих прекрасных речах нечто подобное. Он был готов сделать для неё все, а в ответ наслаждался прекрасной блестящей улыбкой и сверкающими от детского восторга глазами, которые нескончаемо напоминали драгоценный камень, поглощающий своей голубизной. Да ты ненормальный!!! Он знал это прекрасное создание большую часть жизни. С самого детства был окружён ее ослепительной аурой, громким немного визгливым, но по-прежнему прекрасным смехом и мягкими прикосновениями тёплых пальцев с нескончаемым количеством убеждений, что она верит в него. А он продолжал делать всё, чтобы воплотить её веру в реальность, будто бы её слова были ни чем иным как пророчеством. Лучший ученик средних классов. Первое место среди всего бесчисленного множества учеников, желающих поступить на геройский курс Юэй. Идеальные результаты среди всего потока. И его каждый раз столь долгожданная награда в виде её эмоциональных объятий и восхваляющих речей. Пусть ещё юношей, он знал, что хранила внутри себя это прекрасное создание. Даже вопреки всем трудностям, которые возлагались на плечи юной особы. Такая стойкая, но по-прежнему прекрасная. И с годами она становилась только краше. А он продолжал лицезреть её плавные изменения, ни на секунду не упуская из виду любовь всей своей жизни. — Господин Тагути, это отчёты со всем произошедшим в ваше отсутствие. — Хорошо. Мужчина небрежно выхватил папку с бумагами и двинулся дальше по коридору, бегло изучая первый лист исключительно ради того, чтобы свериться с действительными деталями, о которых ему могли элементарно не сказать. Даже будучи в тюрьме, он прекрасно был осведомлен о происходящем и знал, на какой стадии находился их план, но Горо слишком хорошо понимал, что самостоятельно должен был убедиться во всем. — Те люди, о которых вы говорили, пытались связаться с нами и требовали встречи после вашего освобождения. — Требовали? — Тагути холодно усмехнулся, перевернув лист. — Пока рано, можешь так им и передать. За мной слишком пристально наблюдают, надеясь засечь хотя бы один неверный шаг. Связаться с ними сейчас будет равносильно финальному движению с затягиванием петли перед тем, как толкнуть стул под ногами. — То есть, мы останавливаем нашу миссию? Горо резко остановился, смяв ненужную папку в руках, и сделав всего лишь одно небрежное движение, развернувшись ровно на столько, сколько было необходимо, чтобы впиться своим гневным взглядом, в едва поспевающего за ним подчиненного. И этого хватило. — Я хотя бы раз говорил, что мы всё останавливаем? Его ледяной тон отражался от пустых стен, воссоздавая отголоски эха, которые звучали слишком зловеще. Он уже и забыл то чувство эйфории, которое пробуждалось только в этом месте. В месте, где он в полную силу мог ощущать свою власть, силу которой едва ли не забыл, пока находился в затхлых холодных стенах тюрьмы. — Нет, сэр. — Тогда избавь меня от своих тупых вопросов. — Прошу прощения. Горо в полном молчании выждал той секунды, когда его подчиненный в сомнениях поднимет голову, чтобы одарить очередного идиота взглядом, переполненным отвращения и дикой злобы, и только после резко развернулся, направившись далее по коридору. Они забыли. Полностью забыли, каково это чувствовать страх перед своим лидером. Полностью откинули инстинкт самосохранения и действовали на результат, позабыв об элементарных правилах, которые несколько лет подряд он вбивал в них, чтобы избежать подобных инцидентов. А итог? Что же, будь они хоть хоть чуточку менее осторожны, не соверши всё по чётко отработанному плану, не выйди он из тюрьмы ровно в этот самый момент… Долгие годы нескончаемых сердечных терзаний. Тщательно разработанный план, над которым он сидел несколько месяцев, осторожно подбирая жертв. Одно единственное желание, которое могло исполниться только при определённой последовательности действий. Все это могло исчезнуть в мгновение ока. И всё из-за одного безбашенного идиота, который вообще не должен был находиться в то время в том месте. Мужчина резко толкнул входную дверь, наконец увидев свой личный кабинет. Пять месяцев. Грёбаные пять месяцев и одиннадцать дней с тех пор, как он в последний раз был в этом месте. Так странно, что он с трудом улавливал старый добрый запах кофе, смешанный с нотками роз, обитающий исключительно в этом месте. — Я буду ждать снаружи, господин Тагути. — Лучше составь отчёт о нынешнем состоянии дел и степени подготовки к последнему этапу. — Слушаюсь. Дверь с грохотом закрылась, позволяя мужчине оказаться в полной изоляции от остального мира. Но не в такой, в которой он обитал последние месяцы. Нет. Здесь царила совершенно иная атмосфера. Чувство спокойствия, умиротворения и безопасности. Именно эти эмоции вызывал окутывающий помещение запах. Горо сделал глубокий вдох, задерживая внутри себя это ощущение, которое не испытывал долгие, иногда даже бессонные дни, и только после прошёл к своему столу, опустившись на мягкое потрёпанное кресло, которое его подчинённые не раз предлагали заменить на более современное и удобное. Но… Это подарок! И я не приму ни единого отказа! Для лучшего героя лучшее кресло!!! Он не мог избавиться от такого драгоценного подарка. Даже спустя столько лет. Пальцами мужчина прошёлся по идеально отполированной столешнице и небрежно коснулся экрана ноутбука. Всё находилось на своих местах. Ровно так же, как было, когда он в последний раз был в этом месте. И от этого на губах появилась торжествующая улыбка. Если бы только эти идиоты знали об этом месте. Если бы только заставили своих поисковых псин работать чуточку усерднее. Если бы только этот отпрыск увядающего семейства Рейши был хоть немного сообразительнее. Если бы только… — ХАХАХА!!! От собственных мыслей Горо разразился глубоким смехом, не в силах сдерживать внутреннее ликование. Они проиграли только из-за собственной тупости и самонадеянности. Если бы только они относились к этому делу хоть немного серьёзнее, то он бы вряд ли сидел здесь. Тагути прекрасно понимал это. Одна мелочная ошибка, которая с каждой новой секундой становилась всё более похожей на неконтролируемой цунами, имя которому было Горо. «Вот, к чему приводят несуразные поступки и необдуманные действия.» Мужчина обвёл взглядом помещение, наслаждаясь каждым дюймом собственной территории полной безопасности и спокойствия. Если бы только в тот момент взгляд не коснулся единственной во всём кабинете фотографии, которая осторожно стояла с левой стороны на столе, его улыбка так и продолжала бы освещать комнату. Но он не мог не посмотреть на неё. Это была их последняя совместная фотография, сделанная восемь лет назад. Меньше, чем за неделю до её смерти. И это было ужасно странно. Наблюдать эту прекрасную поблескивающую лучезарную улыбку и понимать, что спустя каких-то шесть дней он окончательно и бесповоротно лишился того, что годами было источником его стремлений и скрытых желаний. Ты сможешь её вернуть. Только попроси. Я дам тебе силу, чтобы совершить подобное. Горо лениво достал из кармана пиджака пачку сигарет с зажигалкой и лениво закурил. Никто и никогда не мог понять его боли, когда в одночасье он потерял всё, ради чего жил. Когда лишился той прекрасно частички самого себя, которая всего лишь одним единственным взглядом умудрялась уничтожить в нём всё негативное, что осмеливалось накопиться в нём в дни их коротких разлук. Никто и никогда. Горо просто молчал и ждал их новой встречи, прекрасно понимая, что он не может дать ей то, в чём она так сильно нуждалась. Но когда её не стало, он лишился это безграничной силы собственного спокойствия, оставив при себе только её запах, с трудом воссозданный с помощью нескольких причуд. Просто так? Чего ты хочешь? Да. Он знал, что она была замужем. Да. Он знал, что у неё родились чёртовы отпрыски от того несносного идиота, который не мог заставить её улыбаться так же ярко, как она улыбалась рядом с ним. Да. Блять. Он прекрасно знал, ради чего она пошла на это. Но никогда. Просто блять никогда он не мог смириться с этим, продолжая концентрировать свой не озвученный гнев внутри себя. Потому что в этом мире был человек, способный дать ей то, чего она так сильно желала. То, что ты делаешь лучше всего. Мне нужна её сила. Вот только… Если бы она знала, к чему приведут её амбиции. Если бы в какой-то момент осознала, чем обернутся её действия, вернула бы время вспять? Если бы она знала, что ценой спасения станет её собственная жизнь, стала бы она поступать так, как поступила? Мужчина медленно выпустил изо рта густые клубы дума, сквозь приоткрытые глаза наблюдая за неспешно растворяющимся в воздухе сгустком. Именно так она бы и поступила. Один раз. Два. Сотню, если бы это потребовалось. И хуже всего, Горо прекрасно это знал, пусть в свое время всячески пытался предотвратить неизбежное. Но не смог. Всё, что тогда он мог сделать, так это глупо сорваться со своего не менее важного задания, чтобы попытаться спасти то, что едва ли осталось от когда-то прекрасной лучезарной девушки, чем едва ли не погубил собственную карьеру. Но ему уже был плевать. Потому что в тот момент, когда он увидел труп той, кого любил всю свою жизнь, он на своей шкуре ощутил каждую её травму, которую впоследствии озвучивал врач после совершённого вскрытия. Он слышал, как внутри него что-то резко оборвалось и глухо начало падать. Долго. Неспешно. С протяженной болью отдаваясь в каждой клеточке тела, пока её закрытый гроб не опустился на дно вырытой земли. Потому что в то мгновение он даже не смог с ней толком попрощаться, лишь издалека наблюдая за происходящим, пока её столь любимые дети скорбели над могилами погибших родителей. Пусть каждый по-своему. Горо сделал очередную затяжку. Но он помнил даже это. Стойкого мальчишку, стискивающего свои кулаки и молчаливо наблюдавшего за происходящим, не проронив ни единой слезы, и маленькую девочку, едва осознававшую происходящее. Но её он запомнил больше всего. Потому что она была чистой копией его возлюбленной. Потому что её громкий нескончаемый плач и мольбы вернуть её родителей были похожи на его нескончаемые просьбы обратить время вспять в унисон с внутренним рёвом уничтоженного сердца. Потому что в тот момент только эта малышка могла разделить его чувства по почившей любви. Я сделаю всё, чтобы вернуть тебя. Именно это тогда он пообещал ей, когда в полном одиночестве, дождавшись, пока все разойдутся, возложил пышный букет алых роз на её могилу. Ровно так, как он делал каждый год после её смерти, не смея пропускать ни единого раза. Мужчина потушил окурок, через силу переведя взгляд от фотографии к окну, и поднялся со своего места. Он никогда не пытался найти способ, чтобы окружающие его люди смогли понять каждый совершенный им грех. Даже не надеялся увидеть среди окутавшей его тьмы лучик света, который смог бы рассеять густой невесомый мрак. После её смерти он уже ни на что не надеялся. Просто следовал своим эгоистичным желаниям и продолжал делать то, что должен был, чтобы вернуть всё в то время, когда он был готов сделать всё, что угодно, лишь бы ощутить мягкое прикосновение её объятий и тёплых слов ободрения. Не более и не менее. — Ты всего лишь средство. И когда я закончу, никогда даже не вспомнит тебя, Рейши Мирей.***
[Daughter — Still] Сон плавно обволакивал сознание под дуновением охватившей его дремоты. Ночной воздух уже более не нёс в себе сладкого специфичного запаха, слабыми нотками напоминающего тёплые летние вечера. Но почему-то вместо привычного безразличия душа была поглощена тонкой, едва ощутимой под давлением других эмоций тоской. Наверное, всему виной элементарно желание вернуть то прежнее спокойствие. Так он рассуждал, когда мысли небрежно касались воспоминания, тлеющими вспышками всплывающего в сознании. Если бы только все с такой лёгкостью можно было вернуть в прежнее безрассудное русло, где единственная проблема заключалась в её непривычном отсутствии в его постели в одну из бесконечного числа ночей. Кацуки нехотя приоткрыт глаза, уставившись в покрытый сгустками ночной темени потолок. Ты не виноват. Её слова эхом оставались в разуме в унисон с остальными разрывающими сознание мыслями. Всё произошедшее. Каждое отдельное мгновение увиденных деталей. Каждое сказанное в его адрес слово. Каждая победная ухмылка, острым ножом выцарапанная в памяти. Все это теперь собралось в единый неразборчивый комп, каждый удобным момент напоминая о своём неускользаемом существовании. Каждый. Чёртов. Раз. Как грёбанная паранойя от многолетнего одиночества. Вот только вместо подобного никчемного чувства у него была пара дней. Ужасных. Выматывающих. Истощающих каждую клеточку тела отдельно и совместно одновременно. Если бы только в этом мире существовал хотя бы один способ избавиться от ужасного чувства, которое слишком крепко впилось в глотку, просочившийся яд в кровь. Он снова закрыл глаза, резко развернувшись лицом к стене. Наверняка такой способ был. Хотя бы один единственный, но в их столь невероятном мире, переполненном миллионом таких непохожих друг на друга способностей, должна была существовать та самая единственная причуда, стирающая ненужные эмоции или, по крайней мере, — а он был согласен даже на это — притупляющая мешающие рационально мыслить чувство. Вот только… стал бы он идти на столь опасный шаг под вспышкой глупого мимолетного желания забыть? Он не знал. Не был в этом уверен. Ведь он был Бакуго Кацуки. И он никогда не прибегал к помощи других, особенно по части уничтожения своих психических несостыковок в сознании. Так что же изменилось теперь? Что за бесформенный злой рок, уничтожающий нейроны мыслительного процесса изнутри? Если бы он только знал. Тело ощутило плавно прогнувшийся матрас и тихий шелест кожи, касающейся одеяла. Он так и не сдвинулся с места. — Ты должна сегодня быть со своей подружкой. Потому что ему хватило одного вдоха, чтобы уловить тонкий запах роз. — Не смогла уснуть. Его глаза с усталой обреченностью закрылись слишком молниеносно, но он даже не попытался остановить видимое негодование. Лишь молчаливо развернулся. Мирей сидела на краю кровати, с легкой растерянностью изучая едва различимый среди темной материи постельного белья силуэт. Такая странная, необычная. Без всего ледяного амплуа, которое окутывало её каждый день, когда они случайно пересекались в коридорах. Просто обычная девушка с распущенными, немного растрепанными вьющимися волосами в своей шелковой короткой пижаме, с уже виднеющимися помятостями. Ровно такая, какую видел только он и никто более. — Иди сюда. Холод точечно вонзился в тело, когда Бакуго приподнял одеяло, но рука ни на миллиметр не опустилась, позволяя телу девушки забираться под тёплые объятия постели. — Я не хочу завтра ехать туда. Несколько привычных для него движений, и рука осторожно коснулась её талии, скрытой под мягкостью холодного шёлка. — Мы ведь собирались переместиться. — Знаю, но всё же… Никогда бы не подумала, что по своей воле вернусь в место, с которым у меня связано слишком много детских травм. — Ты ведь помнишь, что я буду там с тобой. Мирей опустила голову, сжав губы в тонкую полоску и едва отыскав в себе силы, чтобы утвердительно кивнуть. Она уже не могла ответить то самое заветное «да», поскольку слишком сильно сомневалась, что их принятое тат-а-тет решение было действительно верным. — Но ты не сможешь обнять меня или хотя бы взять за руку, как делаешь обычно… — Я что-нибудь придумаю. Девушка моментально покрыла свои губы ироничной улыбкой, так и не сумев найти в себе силы поднять голову. — Кацу, ты сделал меня слабой, — её улыбка продолжала пылать на губах, пока он только и мог, что в немом молчании ощущать собственной кожей горечь её эмоций. — Прежняя я никогда бы даже не задумалась о том, чтобы вернуться в то место, а нынешняя непрестанно сомневается, стоит ли вообще игра свеч. — Настоящей, — юноша осторожно приподнял подбородок девушки двумя пальцами, с лёгкой осторожностью вынудив её посмотреть в глаза. — Не слабой, Мирей, а настоящей. Такой, какой ты всегда была. — Сомневаешься. Я никогда не была такой жалкой. Даже когда ещё пешком под стол ходила. Я была сильной и способной выстоять небольшие трудности, заключающиеся в возвращении в чёртово место, с которым у меня связана только боль. — Знаю. Нет. Он не знал. Никак не мог знать её эмоций. Тех, которые она держала под плотным неприкасаемым замком. Но даже так какой-то осадок тлел где-то на дне её души. Пусть она знала, что то была глупая иллюзия происходящего. Но почему-то никак не могла отпустить не отвеченное признание своих чувств к этому человеку. — Не знаешь. Её слова прозвучали слишком смело для той, кто едва ли не дрожал от окружающего холода в попытках согреться, но с прежней стойкостью, которая всегда была присуща её голосу в критический момент. Словно неосознанно пробудило вечно-голодное существо, которое теперь пожирало все эмоции, с давних пор являющихся её единственным топливом к жизни. — Ты даже не представляешь, что я сейчас чувствую, когда в своём нынешнем состоянии, готовая в любой момент сорваться к тебе, чтобы обнять и успокоить свои бушующие чувства, вынуждена ехать туда, где хранятся мои самые болезненные воспоминания. Это даже не равносильно фразе «мне больно». Это ничему не равносильно, Кацу! Его взгляд не изменился. — Мы не можем повернуть назад, Рей. Не сейчас, когда осталось пять дней. И ты нужна там. Ты нужна мне. Всегда. Просто, пожалуйста, заставь себя. Пересиль. В последний раз. Если мы со всем разберемся и предотвратим твоё похищение, всё наверняка станет как раньше. Она ощутила странную боль от единственной фразы. «Как раньше». Два слова, которые теперь почему казались такими странными и несуществующими в этом мире. Их мире. Том самом, который своими жадными ладонями смерти продолжал сжимать их глотки, уповая своими заложниками. — Ты не можешь обещать этого. — Но могу сделать всё, чтобы сдержать своё слово. Мирей резко прижалась к Кацуки, прикрыв глаза. Ей действительно хотелось верить в это. Ей правда хотелось думать, что всё будет так, как он говорил. Но нигде. Просто-напросто нигде не было той чёртовой заветной гарантии, что попытка похищения не повториться снова. После того, как они сумеют предотвратить этот инцидент. Никто и никогда не говорил им, что заветная тишина снова окутает их жизни, позволяя насаждаться заветной молодостью, которой они лишились. Даже, если ей и хотелось верить в это. — Всё будет в порядке. Он не станет на тебя давить в такой ситуации. Его последние слова и её короткий кивок, погрузивший комнату в безмолвное молчание. Кацуки подбородком её макушки, устало прикрыв глаза. Если бы только её молчание длилось вечно. — Мне страшно, Кацу… Крепкие объятия окутали девушку, не ощущая прежнего едва восприимчивого сопротивления. Мирей полностью расслабилась, зарывшись носом в небольшой промежуток между его шеей и подушкой. — Знаю. Бакуго устало прикрыл глаза, наслаждаясь тем мгновением, когда губы Мирей касались кожи в области шеи. Как всегда. Невинно и без какого-либо намёка на продолжение. Ровно так, как могла делать только эта девушка, когда не задумывалась над возможным истинным посылом. — Горо ведь… — Он не тронет тебя. — Но… Мягкий поцелуй в макушку оказался более затяжным обычных нежных прикосновений, и он ощутил ответно вздрогнувшее тело. — Я не собираюсь повторять. Слегка отстранившись, юноша бережно убрал упавшую на лицо прядь светло-русых волос за ухо и осторожно провел пальцами по её горячим щекам. Так же, как и всегда. Её голубые глаза, даже под давлением окутавшего их мрака продолжали сиять турмалиновой голубизной, источая во взгляде те самые эмоции, которое невозможно было подделать. Эмоции её настоящей. Той самой девушки, которую он просто любил. — Ты в безопасности, Рей. В одночасье её губы чуть приподнялись в лёгкой нежной улыбке, уничтожая каждую частичку темноты, которая пыталась пробиться сквозь её искренние эмоции Он не мог потерять её. Никак и ни при каких обстоятельствах. Просто не мог позволить себе допустить хотя бы один ничтожный шанс, что она навсегда исчезнет из его жизни и раствориться среди десятка других имён пропавших девушек. Никак не мог допустить. — И я сделаю всё, чтобы защитить тебя. Юноша крепко прижал девушку к себе, жадно вдыхая тот сладкий запах роз, который могла источать только она одна и никто более. Пока сама Мирей лишь молчаливо кивнула, сильнее прижимаясь к единственному человеку, который действительно понимал её. И ей было всё равно на то, что может произойти с ней на следующий день. Потому что сейчас она хотела только одного: чувствовать то, что каждый раз ощущала рядом с этим человеком. Каждый раз. Ровно то, что делал только Кацуки и никто иной. Когда он нагло проникал пальцами под ночную рубашку. Касался тёплой матовой кожи, словно знал каждую её слабость, чтобы она не сбежала от него. Бесцеремонно прижимал к стене, пусть она непрестанно и считала это элементарной попыткой сократить и так узкое пространство полуторно спальной кровати. И грел своим тёплом, которое, усиливающееся мягким одеялом, резонировало с прохладой комнаты. Ровно то, что она так сильно любила. — Знаю…