I'd Love To Change The World

[Transviolet — This Is the Feeling]       — Рей.       Этот момент был свеж в его памяти настолько, будто бы это произошло вчера. Один из самых странных моментов его бессилия. Одна из самых мерзких и неприятных ситуаций в его жизни. Просто потому что ещё вчера всё было хорошо. Ещё вчера он засыпал, крепко прижимая хрупкое тело своей драгоценной девушки, за которую был готов порвать всё и вся. Ещё вчера он даже представить себе не мог, что весь его мир сожмут до размеров мяча и разорвут на мелкие кусочки. А сейчас стоял, молчаливо наблюдая за очередной слезой, неспешно скатывающейся по щеке, пока в некогда прекрасных турмалинах горела дикая и необузданная ненависть.       — Почему? Почему ты мне ничего не сказал? Кто у тебя ещё есть кроме этой суки Маэды.       — Да что за хрень ты несешь? У меня кроме тебя никого нет. Совсем сдурела что ли?       Он искренне не понимал, что в тот момент происходило. Наверно, будь он чуть более осторожен, подбери правильные слова, всё обернулось совершенно иначе, но юношеская неопытность ударила поддатых в самый неожиданный момент.       — Тогда что эта записка делала у тебя в кармане?       Он помнил то напряжение в груди, когда её рука всучила ему странный лист бумаги, который он видел впервые, но от которого внутренности начинали пытаться выбраться наружу, истошно продолжая стонать, пока взгляд алых глаз, наконец, не прочёл начерканный на огрызке текст. Он помнил пристальный взгляд, сканером изучающую каждую его эмоцию. И помнил отвратительное ощущение от мурашек, табуном лошадей пробежавшихся по спине, когда пазл сложился в полноценную картину.       Расслабился? Возможно, с одной стороны. Но тут ответ лежал совсем на поверхности: он попросту привык к их наладившемуся образу жизни за прошедшие три месяцы, где самым неожиданным были ночные перемещения Мирей после очередного кошмара. Но даже к ним Кацуки более-менее был готов. Пусть приходилось жертвовать сном и терпеть давящую на глаза усталость на следующий день, но он всегда был готов резко подскочить, чтобы успокоить её.       Настолько привык, что даже и мысли не допускал, что кто-то решит разрушить эту идиллию через Мирей.       — Что это?..       Сейчас же он чувствовал, будто оказался у обрыва, лишенный хоть какой-то возможности отступить, дабы избежать участи. Он. Бакуго Кацуки. Оказался загнанный в тупик собственной девушкой.       И от этого становилось так странно. Пусто. Смешно. Безэмоционально. Одновременно и по-отдельности эти чувства проникали под кожу, вынуждая чувствовать то, что не хотелось ощущать до последнего. Ощущать, как нечто важное ускользало из его рук, пока он бездействовал, хаотично пытаясь понять, как поступить в ситуации, к которой он не был готов.       — Что? Не строй из себя идиота! Не надо тут этого дерьма! Я больше не хочу тебя видеть! Никогда.       На секунду всё оборвалось, а когда он пришёл в себя, её уже не было. Лишь несчастный огрызок бумаги оставался немым свидетелем состоявшегося разговора, итог которого уже невозможно было изменить.       И он помнил, как ощутил звук треснувшего стекла, словно где-то внутри оборвалось нечто важное. Впрочем, тогда он ещё не понимал, чем являлось то чувство.

***

[Paul Bartolome — Heaven (feat. Jonny Craig)]       Просторная гостиная привычно давила своей темнотой. Плотные шторы едва ли пропускали через себя даже крупицу солнечного света днём, что уж говорить о сумерках. Впрочем, это почему-то совершенно не напрягало. Казалось, это пространство олицетворяло внутреннюю тьму самой хозяйки апартаментов, отчего ему становилось проще дышать. Не потому, что душа Мирей погрязла в хаосе, а из-за исключительной легкости, с которой можно было понять состояние девушки.       Огромное пространство с небольшим количеством дорогой мебели. И один единственный цветок — голубая орхидея, стоящая на кухонном столе. Всё это не говорило ему совершенно ничего, но сухой холод, кромешная темнота и загробная тишина показывали куда больше.       Кацуки перестал ощущать холодные пальцы, что сжимали его руку сразу же, как они переместились. Он не начинал говорить. Молчал. Прекрасно понимая, что, если Мирей решила сменить обстановку на более приватную, то их диалог коснётся тем, которые явно не были предназначены для посторонних ушей по типу отдела безопасности. По крайней мере, он хотел в это верить, потому что мысль умереть по прихоти брата-идиота и собственного эгоизма не радовала так сильно, как, наверное, должна была. Пусть Бакуго откуда-то и знал, что Мирей вряд ли причинит ему вред, но не предположить иной исход он не мог.       — Дай мне минут десять. Я слишком зла для продолжения этого диалога.              Её голос был до ледяных осколков спокойным, сдержанным, вопреки отчётливо прозвучавшим словам, будто бы она обдумывала их с того момента, как ещё на кухне направилась в его сторону.       В ответ Кацуки лишь молчаливо кивнул, наблюдая за тем, как Мирей направилась к дивану, попутно прихватил с кофейного столика наушника. Отчасти это было даже немного удивительно: то, с каким равнодушием она надела наушники, упала на диван, включила музыку и прикрыла глаза, накрыв лицо руками. Слово его и вовсе здесь не было.       Но это едва сейчас было важно.       Он не слышал музыки, которую слушала Мирей, но знакомый бит сделал всё за него. В конце концов, даже несмотря на то, что сам Бакуго в последнее время мало погружался в изучение новых веяний музыкальных деятелей, эту песню он узнал. Слишком знакомый ритм ударных в припеве, чтобы не понять, какую именно песню она слушала.       — Знаешь, если бы ты играл на каком-то другом инструменте, это было бы даже романтично.       — Ага, а если бы ты умела петь, а не завывать, то мы бы сыграли сцену из дешёвой мелодрамы, а потом бы пялились друг на друга под аккомпанемент оркестра за кадром.       — Эй, вообще-то это был очень милый момент!       — Настолько милый, что я чуть не блеванул.       У них ведь всегда было такие отношения. Лёгкие. Не переполненные романтикой. Приятные. Спокойные. Идеальные.       Когда Мирей нужны были знаки внимания, она всегда сама приходила за ними сама, и получала сполна. Она никогда не говорила ни слова о его занятости. Не упрекала. Ей всегда хватало элементарного сообщения, что он на стажировке или тренировки, что сам напишет, как освободится.       В отличие от всего, что он успел перепробовать после.       Ты мне совершенно не удивляешь внимание.       А цветы? У нас же сегодня годовщина. Думала, ты помнишь.       Я думала, ты заберешь меня сегодня с работы.       От этого становилось тошно.       От Мирей хотелось жить.       Пока остальные вызывали в нем полный спектр отвращения с желанием более никогда не вступать в отношения, Мирей всегда заставляла о себе думать. Переживать. Хотеть увидеть. Пусть тогда он искренне ненавидел эти чувства, сейчас Кацуки прекрасно понимал, насколько же дорожил теми моментами. Так же, как он понимал, насколько же сильно облажался, когда собственными руками загубил то, что имел.       «Просто блять скажи ей это всё. Она имеет права знать, даже, если не хочет слышать и сочтет за оправдание»       Его сознание разрывалось на атомы только от одной этой мысли, словно некая невидимая сила проникала под корку мозга и уничтожала разум изнутри. Хотелось блять просто закричать, но не от того, что разум стискивался от мысли о признании вины. Нет. Тут всё было прозаично просто. Настолько прозаично, что хотелось самолично вырвать себе сердце и выкинуть его где-нибудь на свалке. Даже без помощи Рейши Мирей, которая за прошедшие годы научилась это делать с хирургической точностью. Нет. Без неё.       Она была рождена, чтобы приносить мир, а не смерть.       Бакуго резко тряхнул головой, выбираясь из пучины своих размышлений.       Сейчас это было последнее, о чём ему следовало думать. Как бы сильно сознание не пыталось вернуться к столь приятным размышлениям, он запретил. Лишь молча развернулся и быстрым шагом двинулся к барному столику, на котором стояло несколько бутылок.       Обширность выбора дорогого алкоголя отчасти даже могла поразить. Но не его. Алые глаза лишь молчаливо изучали коллекцию, каждый раз невольно опуская взгляд на холодильник под столиком, где собрался довольно приличный набор вин. Конечно, он бы предпочёл нечто не настолько крепкое, больше склоняясь к красному сухому, но стоило только сознанию невольно вспомнить недавнюю сцену и то, что прежде пила Мирей, как выбор был сделан сам собой.       Взгляд лишь уставился на второй бокал, пока мысли поражались тому, насколько же сильно эта девушка влияла на него, что он решил выпить вместе с ней посреди недели. Впрочем, сейчас это едва ли имело значение.       В принципе, сейчас уже ничего не имело значения.       У него была лишь одна попытка. Не было способа преждевременно сохраниться. И она дала ему огромные возможности. Не воспользоваться ими смело приравнивалось к наихудшей концовке, о которой в этот момент Кацуки даже думать не смел.       В голове было и так слишком много мыслей, чтобы даже пытаться предположить возможные варианты своей смерти.       И именно с этими рассуждениями мужчина взял оба бокала, направившись обратно в сторону дивана, где сидела Мирей. Отведённое время неумолимо подходило к концу, а это, в свою очередь, означало лишь одно.       Пришло время действовать.       И у него не было была всего лишь одна попытка. [PVRIS — Are You Ten Years Ago]       — Так вот.       Мирей удивлённо уставилась на появившийся перед её лицом бокал с янтарной жидкостью, пока медленно стягивала наушника, лишь спустя несколько секунд подняв взор голубых глаз на самого мужчины. Он видел, как она думала. Как сомневалась. Но по итогу лишь пожала плечами и попросту приняла стакан, удобнее устроившись на диване, скинув обувь и скрестив ноги на мягких подушках.       Кацуки же опустился напротив, задумчиво покручивая второй бокал, так и не понимая, хотелось ли ему сейчас реально выпить.       — Ты ведь знаешь, что то, чего ты хочешь, нет?       Но Мирей не собиралась давать ему возможность думать о чём-то другом.       — Да. — его ответ не заставил себя ждать.       — И что между нами всё было кончено ещё пять лет назад?       — Да.       — Тогда зачем ты хочешь поговорить?       Зачем? Этот вопрос звучал больше с издёвкой, нежели как логичная прелюдия к началу их диалога, но он принял это, заранее зная ответ.       — Хотел понять, почему ты стала такой.       — Зачееееем? — Мирей обречённо выдохнула, откинув голову назад.       — Для этого нужна причина?       Ему всегда было интересно, что в тот или иной момент крутилось в голове Рейши. Он с легкостью мог читать эмоции, описание которых едва ли не бегущей строкой проецировались в турмалиновых глазах. Но мысли Мирей всегда тщательно скрывала. Осторожно укрывала вуалью своих эмоций, каждый раз отвлекая внимание. Отчего напряжение где-то в груди возрастало до небывалых размеров.       — Да! — её восклицание выдернуло его из размышлений. — Я перестала быть для тебя кем-то пять лет назад! Пять!       — Не перестала бы… Я просто пытался жить дальше.       Всё же глоток терпкого напитка со слабым яблочным послевкусием приятно обжог горло.       Отчасти это было даже очаровательно: то, с какой лёгкой наивностью, она судила об их отношениях.       — И как, успешно?       — Херня.       Она скептически взглянула на него, принимая этот ответ, как вполне ожидаемый.       — А мне казалось, совершенно наоборот.       Она всегда была упертой, похлеще любого барана. Всегда делала так, как считала правильным даже, если то несло с собой огромное количество негативных последствий. Но она хотя бы пыталась. И ему это всегда нравилось в ней даже, если в столь хаотичном поведении заключалась главная проблема всех последствий: её упёртость затрагивала даже выводы, которые она делала по итогу той или иной ситуации. Периодически Кацуки удавалось переубедить «барашка», но иногда… он даже вспоминать не хотел те многочисленные моменты, когда они оба оказывались на грани, готовые перегрызть друг другу глотки.       Сейчас же ситуация была одновременно и похожа и диаметрально противоположна тем событиям.       — Я много думал о том, что произошло, но так и не смог понять одну вещь.       Пусть он был уверен, что такой её сделали окружающие обстоятельства, но вина в неправильных умозаключениях тоже присутствовала. И недооценивать этот столь простой факт, было чревато.       — Рей… Мирей, почему ты не сказала пять лет назад обо всём?       Она задумалась, осторожно наклонив голову на бок. Просто спокойно смотрела на него несколько секунд, внимательно изучая весь спектр возможных эмоций, которые только могли появиться на его лице. Но в ответ ничего. И он знал это, потому что не собирался давать ни единой возможности выиграть.       — По десятибалльной шкале, насколько ты сейчас зол?       Кацуки настороженно откинулся на спинку дивана, надеясь, что своими словами она не пыталась перевести тему. Но при этом же ощутил странный укол ностальгии.       — Семь.       Она невинно пожала плечами, отпив глоток из бокала.       — Ха, и до сих пор не послал меня? Удивительно.       Семь это не так уж и критично, чтобы не рассказать, но достаточно для того, чтобы быть осторожнее. По крайне мере, это была та градация, которую в своё время составила сама Мирей, чтобы лишний раз не попадать под горячую руку.       — С какого момента мне начать?       Её вопрос в очередной раз выудил Кацуки из размышлений, от которых ему искренне захотелось ударить самого себя. Впрочем, долго думать не пришлось. Их мир начал рушится раньше, но был финальный момент, который гордо поставил крест на могиле их спокойствия. Который и начал долгую историю этих пяти лет.       — С соревнований. После того, как ты и… кхм, переместила себя и Камэ.       Полуматовые от стёршейся помады губы на секунду сжались в тонкую полоску, пока язык смачивал обсохшую кожу. Скрытно. Задумчиво. Тихо. Этому приёму она научилась ещё где-то в апреле, чтобы лишний раз не провоцировать, но, по всей видимости, это вошло в привычку. Незаметно, но не для него.       — Начнём с того, что изначально я собиралась просто вышвырнуть Маэду с ринга перемещением и закончить на этом, но кое-кто подстроил всё так, что по итогу мы попали в ловушку, — Мирей закурила, переместив пепельницу ближе к себе. — Я долго пыталась понять, как именно это случилось, пока до меня не дошло, что затронуты были не мои способности, а мой разум, который в секунду перемещения исказился. Проще говоря, в тот момент, когда я должна была переместиться, в мою голову запихнули картинку с другой локацией, где мы и оказались. Сейчас, конечно, они уже это не провернут, но тогда я просто потеряла сознание от сильной физической нагрузки.       На секунду она замолчала, делая новую затяжку, и словно давая возможность Кацуки что-то сказать, но он так и не произнёс ни слова. Лишь молча кивнул в знак того, что слушает.       — Когда я пришла в себя, Маэда уже была мертва. Как позже выяснилось, её убили из-за того, что она их попросту заебала своими капризами, истериками, вопросами, просьбами. Короче, Маэда поступила как типичная Маэда, за что и поплатилась. Труп им был ни к чему, так что они его попросту выкинули, а уже правительство повесило это убийство на меня, поскольку очередного скандала с участием ученика Юэй и Лиги Злодеев никто не хотел, — очередная затяжка и глоток бурбона создали ещё небольшое пространство тишины между ними.       — А ты?       — А что я? Меня оставили, я-то им и нужна была. Вообще кто-то там из них придумал гениальную идею похитить у меня способность к перемещению и отдать её Бланш Моро. Не знаю, кому конкретно это пришло в голову — никогда не задавалась вопросом — но вышло крайне иронично. Они планировали одну смерть, они её и получили.       — Ты убила Бланш Моро.       — Бинго.       Постепенно в его голове начала собираться картина, пока Рейши мазком за мазком продолжала наносить штрихи для завершения картины её жизни. Пусть в этот момент он видел лишь чёрный и кроваво-красные цвета, перекрывающие мягкие и светлые оттенки, которые присутствовали прежде.       — Они не доверяли ей до конца, потому устроили проверку, оставив меня один на один с ней, чтобы посмотреть, как она поступит, а когда вернулись, Бланш уже была мертва. Не знаю, кто вообще додумался дать ей ключ от наручников, но не воспользоваться им я не могла. Какое-то время мне даже казалось, что они знали, что всё выйдет именно так и нарочно подстроили этот инцидент, но нет. Они просто тупанули.       — Значит, ты всё-таки сбежала от них.       Тонкая линия улыбки молниеносно появилась на губах Мирей, когда глаза сверкнули, словно сигнал, что она коснулась самой интересной части. Той, о которой Кацуки совершенно не знал.       — Да, спустя месяц. Удивительно, но мои экстренные перемещения работают крайне просто: я перемещаюсь к тому, с кем мне будет безопаснее всего, и, как видишь, им оказался не ты, а…       — Тадэо.       Бакуго не был этому удивлён. Отчасти он даже не почувствовал укола ревности или злости, которые Мирей так яростно пыталась вызвать своими словами. Просто потому что всё было очевидно: с Кацуки она всегда ощущала себя в полной безопасности, но в тот момент единственный, кто мог защитить испуганного после месяца заключения ребёнка, который только что впервые убил человека, был именно Тадэо.       — Когда я очнулась, сбежав от Лиги, оказалась в частной клинике, где было всего несколько врачей и сам брат. Таааам я и узнала о произошедшем. Ну и в оооообщем, если быть совсем краткой, то мне сказали, что всем похуй на меня, потому что уже как месяц была преступницей. На меня благополучно повесили убийства той суки, и всем было проще меня забыть, нежели пытаться доказать обратное. Особенно тебе, Кацу. Хотя, даже Тадэо ничего не мог сделать с этим, — внезапно Мирей засмеялась, словно вся эта ситуация была комедией, а не драматической постановкой с ней в главной роли. — Вы все благополучно отпустили мое существование. Это так мило с вашей стороны.       Бакуго молча продолжал слушать, всё пытаясь понять, почему от неё это история звучала, как какой-то лёгкий рассказ перед сном. Почему она говорила так, будто это совершенно не имело значение? Он не знал. Яро отказывался признавать тот факт, что Мирей попросту приняла всё произошедшее, как само собой разумеющееся и продолжила жить. Но он был уверен, что в середине этой истории было сразу несколько нервных срывов, которые и породили то, чем она стала.       — Выбор у меня был небольшой, а попадать в тюрьму особо не хотелось, так что, когда я более-менее оправилась, я вернулась к Лиге. Им по-прежнему были нужны мои способности, но подпорченная репутация сыграла мне на руку. Конечно, им было бы проще убить меня, но я предложила им гениальную идею, которая могла бы поднять и их авторитет, и сохранить мне жизнь.       — Так ты стала Бланш Моро.       — Ага. Труп Бланш изменили на мой, а я залегла на дно на один год, чтобы некоторые изменения не сильно были заметны и легко скрывались париками и косметикой. Вот и всё, дальше ты и сам знаешь продолжение истории. Обо мне благополучно забыли, а я стала двойным агентом, когда вернулась к Тадэо с приличным набором информации.       Почему-то эта ехидная печальная улыбка на матовых губах вызывала странные ощущения.       — Никто тебя не забывал.       — Правда? А как же моя драгоценная лучшая подруга? Или, быть может, бывшие одноклассники? Ладно-то ты. С тобой всё уже выяснили — Тадэо поступил как конченное говно, но что касательно остальных? С Аикой он бы вряд ли поступил также. В конце концов, мы с ней на тот момент дружили лет, эдак, уже восемь, если не больше.       Кацуки резко поднялся со своего места, направившись к окну. Ему совершенно не нравилось это. Не нравилось то, что улыбка Мирей вызывала злость. Не нравилось, что её ледяной взгляд, порождал ярость.       Ему не нравилось это ощущение опустошенности, которое возникало в груди после услышанного.       — Твоя подруга тоже не забывала о тебе. Не я один терроризировал твоего брата. Она даже думала поставить тебе вторую могилу, чтобы было место, куда мы могли бы приходить.       — О да, и где же она?       Холодный бокал обжигал пальцы, вынуждая каждый раз менять руку, отчего раздражение снежным комом накатывалось в разы быстрее, чем должно было. Особенно, когда с её губ срывались настолько ядовитые слова. Мозгом Кацуки прекрасно понимал, что они несли в себе столь простые предложения, но от нескончаемых уколов по своему самолюбию хотелось взреветь.       — Я запретил. Это было неправильно, что ли. Сука… сама подумай, две могилы: одна для семьи, вторая для друзей?       Он услышал смешок. Тихий. Едва уловимый. Но не ядовитый.       — Это было бы забавно.       — Это было бы херово, а не забавно.       Желание ослабить истошно стонущие от натяжения цепи было настолько велико, что самоконтроль давно сдал позиции, отдав бразды правления в руки самого мужчины. Впрочем, лучше от этого не становилось.       — Прости. [PVRIS — Walk Alone]       Только сейчас со столь очевидным нежеланием он повернулся. Алые глаза впились в холод голубого океана, невольно создавая иллюзию сверкающих турмалинов. Ровно то, что он так хотел увидеть, но каждый раз обманывался собственными фантазиями. Желание, которое граничило с безумием, если бы это был кто-то другой, но Бакуго лишь стойко принимал удары собственного сердца. Только потому, что считал это своим наказанием. За бессилие. За то, что отпустил. Причин было множество, но боль одна.       — Теперь ты хотя бы похож сам на себя. Вечно чем-то недовольный. Напряжённый. Мирей слегка наклонила голову на бок. Только по одному её взгляду можно было понять, что она намеревалась вывести его окончательно. Добиться значения десяти по шкале злости и заставить сорваться.       — Тебе самому не противно сидеть здесь? Ты так ненавидел Бланш Моро, так хотел поймать её, а по итогу выяснил, что она — это твоя псевдо-мёртвая бывшая девушка. Он нахмурился, убрав свободную руку в карман и сжав телефон.       Бывшая.       Только это слово вызвало странный отклик.       — Нет. Я понимал, на что шёл.       Было крайне тяжело смириться с этой мыслью, но он всё же смог. Сложнее было закрепить в своём сознании мысль, что именное Мирей была причастна ко всем убийствам и именно она использовала силу, которая должна была помогать, чтобы лишать людей жизни самым отвратительным способом. Но касательно самой Бланш Моро, было ещё кое-что, что долгое время не давало покоя.       — Кстати да, сердца и другие внутренние органы, которых ты лишала каждую свою жертву. Где они?       — Тебе честно или соврать?       Он даже отвечать не стал на этот вопрос, но видел, как она недолго обдумывала, стоило ли говорить.       — У меня есть фонд, который помогает детям, которым нужны новые органы. Создала его четыре с половиной года назад. Есть человек, который может сделать так, что сердце взрослого человека станет крайне удобно для ребенка. Есть команда врачей и больница. В общем, я перемещаю сердце в определенное место, где после изменения оно будет пригодно для трансплантации.       — Это ведь…       — Невозможно? — Мирей демонстративно усмехнулась, слегка поддавшись вперёд, чтобы положить подбородок на ладонь. — Поначалу я тоже так думала, но, как видишь, это работает. Немного углубленного изучения, люди с нужными способностями и вуаля, чудо. Благо, что меня окружает куча мудаков, заслуживающая смерти, а детишки слишком невинны, чтобы умирать.       — Я всегда считал, что Бланш попросту выкидывает их где-то или коллекционирует, но ты…       Совсем не изменилась.       Печальная усмешка на её губах едва ли не кричала, что она всё поняла и без этих слов. Впрочем, она не собиралась лишний раз подтверждать, что осталась той же шестнадцатилетней Мирей, которой являлась. И Кацуки прекрасно это знал.       — Теперь, когда ты знаешь слишком много, мне придется тебя убить.       На удивление он чувствовал себя крайне спокойно, находясь на вражеской территории, даже, когда она напрямую угрожала ему.       — Ты не можешь меня убить, иначе сделала бы это давно. Пыталась ведь уже.       Она замолчала, отпив ещё немного бурбона, задумчиво продолжая смотреть на Кацуки. А ведь он по-прежнему умудрялся оставаться спокойным, даже если в некоторых местах с трудом умудрялся сдерживаться себя. Он. Бакуго Кацуки попросту был спокоен и невозмутим, будто бы это было его стандартное амплуа.       — Почему ты так легко забыл меня?       Но всё было совершенно не так. Просто-напросто потому что сейчас, в этот самый чёртов момент он был максимально сконцентрирован на происходящем.       — Легко?       Он достал из кармана телефон и, вернувшись обратно к дивану, протянул его девушке.       — Разблокируй.       Удивление в её глазах невозможно было скрыть, но более яркой эмоцией всё же являлось недоверие. Пусть Мирей и приняла телефон, первые несколько секунд она лишь молчаливо смотрела в чёрный экран, не решаясь даже пытаться разблокировать. Тем более, когда у неё было не так много попыток.       Он знал, что она не сразу примется разгадывать столь поверхностную загадку, но точно был уверен, что Рейши справится. Она ведь всегда со всем справлялась. Когда он был рядом. Когда его не было. Она всегда находила решение. И этот небольшой ребус не был исключением.       1805       Ей потребовалось две попытки, чтобы телефон разблокировался. Всего лишь. Две. Чёртовы. Попытки.       — Для всех эти цифры ничего не значили, но для меня они…       — Ты мог поменять его недавно.       Поменять день и месяц её рождения на что-то менее значимое?       Кацуки забрал телефон, убрав его в карман, и спиной облокотился о кресло по правую сторону от дивана.       — Пин-код от всех карт тоже? Код входа в дом тоже? Думаешь, я настолько мудак, что сделал это, когда узнал, что ты жива, чисто чтобы подкатить к тебе? Серьёзно?       — Тогда почему ты продолжил жить, будто меня никогда не существовало? Почему заводил отношения, раз ты помнил про меня и даже не менял свой ебучий пароль? Почему оставил попытки добиться местоположение хотя бы могилы? Я прекрасно знаю, что вы с Тадэо года три не общались.       Он прекрасно видел, как она начинала злиться, отказываясь принимать правдивые факты, что водопадом продолжали выливаться на неё. Злиться на него за то, что так спокойно отвечал, даже не ведая, насколько тяжело это давалось. Злиться на саму себя, потому что вообще согласилась на этот разговор. Злиться на жизнь, которая так сильно исказила правду.       Бакуго понимал, что она могла сорваться в любую секунду, как неисправно работающая бомба. Но, несмотря на всё это в его голове оставался всего лишь одно утверждение, которое каждый раз успокаивало и побуждало продолжить диалог: она говорила с ним, даже вопреки собственной ненависти. И он был обязан воспользоваться этим.       — Потому что все вокруг твердили, что я должен продолжать жить дальше. Думаешь, я хотел этого? Послушай, Рей, я скажу всего лишь раз и больше повторять это дерьмо не буду. Не проси. Но, скажи мне, как долго длились все эти мои псевдо-отношения и какой у них был перерыв?       — Без понятия. Я за тобой не следила.       Но в курсе того, что у меня были другие женщины.       Он усмехнулся своим же мыслям, но на деле лишь в диком недовольстве стиснул зубы: Мирей начинала противоречить сама себе, когда начала путаться в том, что правда, а что ложь, которую она сама придумала и в которую сама поверила.       — Пара недель. Три недели — рекорд. Без отношений — больше полугода. А причины угадаешь?       — Я?       — Умница. Ты — та сама я причина, почему мы расходились.       Мирей резко откинулась на спинку дивана и залпом выпила больше половины бокала, но даже не поморщилась. Лишь прикрыла на несколько секунд глаза, а когда открыла, во взгляде голубых глаз снова виднелось полное безразличие.       В самоконтроле он ей определенно уступал, но только до того момента, пока у неё под рукой был алкоголь. И это была та самая фора, которую Кацуки ей дал, чтобы дотянуть этот разговор до необходимой ему кульминации.       — И что ты ждешь? Что я растаю, расплачусь и резко стану той прежней собой?       Да.       Он хотел, чтобы это было так просто. Где-то в глубине души он даже надеялся, что так и выйдет, но также прекрасно понимал, что упёртость Мирей в скопе с её гордостью никогда не позволят этому случиться.       — Нет. Но я полагаю, что мы можем попробовать начать с чистого листа. Просто ответь сама себе на вопрос: если бы я знал…       — Ты бы посылал каждую девушку, которая к тебе клеилась.       Губы растянулись в одобрительной улыбке. И дело было даже не в недовольном тоне, с которым Мирей произнесла эти слова, а в скорости ответа. Слишком быстро.       — Пойми, я бы никогда не оставил тебя, если бы ты не исчезла.       Эти слова дались ему с трудом. Но не из-за содержания. Нет. Оно было тривиально простым. Сейчас же вся сложность заключалась в интонации. Мягко. Плавно. Осторожно. Словно поместить успокаивающее объятие в буквы и преобразовать их, чтобы они точно достигли цели. И у него получилось это. Потому что всего лишь на секунду, но её зрачки расширились, губы плотно сомкнулись, а лицо исказилось настолько знакомой эмоцией, которую он уже и не надеялся увидеть. Но увидел.       Она не верила. Отказывалась принимать это за правду. Запрещала себе даже задумываться о том, чтобы поддаться. Ведь в таком случае все эти пять лет были потрачены впустую. Именно это ему и нужно было: заставить её усомниться в собственной ненависти к нему. Заставить понять, что изначально всё можно было бы сделать совершенно по-другому. Заставить стену хоть немного треснуть.       И это произошло. На секунду, но это было достаточно. Достаточно, чтобы, наконец, подтвердить ту единственную теорию, которая так долго не давала ему покоя.       Даже когда выражение её лица вновь стало безразличным, стоило только голове резко наклониться на бок.       — Или ты мог молча наблюдать за ситуацией и позволять всяким шлюхам по типу Маэды вилять хвостом вокруг себя.       — Между нами никогда ничего не было.       — Правда?       Кацуки нахмурился, переместив бокал в другую руку, предварительно сделав небольшой глоток.       Самая искусная ложь это та, в которую ты веришь. Чем больше проходит времени, тем сложнее отыскать правду. Границы между иллюзией и реальностью стираются, объединяясь в единый невообразимого размера ком, который невозможно распутать без посторонней помощи. Ведь ложь выглядит всегда красивее правды.       И Мирей верила. Верила в это настолько, что едва ли уже могла принять в правду. Но должна была.       — Успокоилась?       — Что ты?.. это моя комната — проваливай.       — Когда ты приходишь ко мне, я тебя не выгоняю.       — Между нами всё кончено. Я не буду частью твоей гаремной коллекции.       — Сукаааа… Какой ещё блять коллекции? Это блондинистая дура просто подложила гребаный огрызок мне в карман, когда я на тренировке был.       — И ты ждешь, что я поверю?       — Я блять жду уже больше полугода, когда ты, наконец, придешь в себя! Так что да, дорогая, я жду, что ты поверишь в этот ебейший бред и сумеешь сложить два и два. У меня даже мысли в голове не возникало изменять тебе. Потому что я тебя выбрал и до конца буду нести ответственность за этот выбор.       — Правда. Или тебе в край память отшибло? Может, ты ещё чего-то не помнишь?       Но расползающаяся улыбка на её губах кричала лишь об обратном. Она помнила, но не то, что должна была помнить. Она убила все тёплые воспоминания, оставив вокруг себя лишь те, которые причиняли больше боли, чтобы ненавидеть. Даже если они выглядели несуразно глупыми и совершенно нелогичными, ложь искажала даже самые несопоставимые друг с другом факты.       — Помню, что ты на могилу Маэды ходишь каждый год. С матерью её.       — Потому что там я ментально прощался с тобой.       Она засмеялась.       — То есть, ставить вторую могилу это мерзко, а так поступать — это в порядке вещей? Кацу, ты превзошёл все мои ожидания.       Будь они всё теми же подростками, наверняка бы уже орали друг на друга, из последних сил пытаясь перекричать собеседника. Но они были уже далеко не детьми. Они уже не имели права так поступать.       — По крайней мере, я нашёл в себе силы жить дальше.       Пусть это и было крайне тяжело. Даже когда сорваться было проще, чем пытаться вести спокойный разговор.       — Что?       — Что слышала. В отличие от некоторых я не строю из себя конечную стерву, чтобы скрыть своё отчаяние, не подпускать никого близко и не привязаться.       Всё, что он мог сделать, так это молча наблюдать, как она делает первый шаг. В его сторону. К нему.       — Ну да, ты просто ведёшь себя как отбитое говно.       — И тебе это нравилось, особенно когда это «говно» спасало тебя. Каждый раз, Рей. Каждый.       — В том то и дело, что нравилось. [The Rigs — The Calling]       Он знал об этом слишком хорошо. Слишком рано понял и слишком рано принял тот единственный факт, что чем больше они привязывались друг к другу, тем сильнее делали друг другу больно. Тихо. Неосознанно. Каждый раз с новой силой и с ещё большими последствиями для каждого. Он знал, что они оба пытались с этим бороться. Бороться с тараканами в своих головах. Бороться с окружающей действительностью. Бороться со злодеями. Говорить. В конце концов, всё всегда заканчивалось тихими разговорами в его комнате и сексом в качестве эпилога. Всегда одно и то же. А потом всё возвращалось на круги своя. Спокойствие. Тишина. Мир. Покой.       — Уверена?       Ровно то, к чему стремились они оба, но так и не могли достигнуть желаемого, каждый раз упираясь в преграду перед собой.       — Уверена.       Они смело могли существовать друг без друга до той поры, пока не встретились, потому что после это было сравнимо с зависимостью. Нет. С со зависимостью, как бы тошно им обоим от этого не было.       Разорвать эту связь было невозможно. Они пытались. Она пыталась. И какой же был итог этого?       Их связь была настолько глубока, что её разрыв привёл к необратимым последствиям. Безумным. Тяжёлым. Невосполнимый. Граничащим с полным хаосом.       — Помнишь, что я однажды тебе сказал, «я тебя выбрал, и до конца буду нести ответственность за свой выбор». Так что, просто скажи мне, Рей…       Кацуки усмехнулся кончиком рта, нагло сократив расстояние до опасного. В нос ударил сладкий запах роз, приятно сочетающийся с бурбоном, а губы обожгло тёплое равномерное дыхание. Будь он ещё тем несносным юнцом, принял бы подобное поведение за безразличие и незаинтересованность, но сейчас, внимание было обращено не на маску, а на то, что было скрыто за ней.       — Я ведь тебе всё ещё нравлюсь.       Он знал, на что следовало давить, чтобы вызвать ту или иную эмоцию. Знал, как лучше всего это нужно было сделать. Ждал, пока подвернётся наилучшая возможность и получил то, что хотел.       Расширенные зрачки слегка подрагивали от желание, как можно скорее отвести взгляд, но её гордость не позволяла этого. Лоб слабо подрагивать, в попытках нахмуриться, но тщетно. Губы приоткрылись в лёгком удивлении, пока мысли хаотично пыталась проанализировать происходящее. Но ни ненависти, ни злобы в её глазах не было — лишь нескрываемое удивление от вопроса, который Мирей ожидала услышать в последнюю очередь.       — Только в твоих мечтах.       Даже её ответ уже не звучал настолько убедительно, как должен был. Отстранённо. Тихо. Неуверенно.       — Врёшь.       Потому что ты совершенно не изменилась.       И это было последнее, что промелькнуло в его сознании прежде, чем руки самостоятельно ослабили цепи самоконтроля, когда их губы соприкоснулись.       Страстно, влажно и слишком быстро, чтобы мозг успел подать сигнал тревоги.       Всё и ничто.       Одновременно и поддельности.       Только она. И плевать ему уже хотелось на весь этот грёбанный мир. Потому что пошёл он просто на хер, когда так яростно пытался отобрать у него то единственное, что ему было так дорого. Срать он хотел на все предрассудки и правила.       В этот момент он даже попросту был готов подорвать любого, кто вмешался бы в этот столь сладкий процесс.       Потому что её губы были всё такими же мягкими. По-прежнему податливыми и сладкими. Настолько, насколько это вообще могло быть.       Потому что впервые за пять лет он ощутил, как мир переворачивается. Как внутри, словно чёрная дыра уничтожает вселенную за вселенной, в нём не оставалось ни толики злости. Потому что он прошёл все девять кругов ада, но выжил. Выбрался. Сумел спустя столько времени вновь увидеть солнце. Сумел впервые за пять лет он вздохнул.       Да. Именно так. Подобно младенцу, делающему первый вздох, Кацуки ощутил прежде неведомые эмоции, которые только пытался распробовать также сильно, как целовал Мирей. Как жадно проникал языком. Как по старой привычке прикусывал её слегка пухлую нижнюю губу. Как попросту тонул в тех ощущениях, которые в мгновение окружили его.       Именно то, что нужно было, чтобы, наконец, вспомнить, что такое жизнь.       И даже в тот момент, когда Мирей резко отстранилась, оттолкнув его. Даже когда гостиную оглушил громкий удар. Даже когда по щеке прошёлся импульс горящей боли, Кацуки не пожалел о том, что сделал.       — Ты…       Он молча наблюдал за дрожащим взглядом турмалиновых глаз, в которых мелькало слишком много мыслей одновременно. Она не знала, что делать. Не знала, как себя вести. Не понимала, в какой момент всё свернуло к этому. Пыталась понять, но не могла.       Секунда.       Две.       Три.       Это длилось, казалось бы, вечность, пока, прикусив нижнюю губу, она резко не исчезла.       А он так и продолжил молча стоять, вглядываясь в темноту, где ещё недавно стояла Мирей. И даже жгучая боль не затрагивала сознание так сильно, как мысль, что ему всё-таки удалось разбить эту ледяную стену.       И только от одной этой мысли на губах появилась усмешка.