Главное правило корпорации "Гусу".

Вокруг Гуанъяо сгущаются тучи. И он это чувствует, интуиция не раз спасала его жизнь. К тому же, Су Шэ приносит ему неутешительные новости. Грядет громкая статья. С газетчиками не договориться и не откупиться, похоже, кто-то запугал их сильнее, чем он сам. «Ланьлин» хотят утопить и начнут с него, с Гуанъяо. А может, всё проще, и утопить хотят как раз его. Он загнан в угол, испуган и от того ещё более эгоистичен. Он знает, что за ним придут, стоит только всей этой грязи всплыть. Он не отмоется. И Гуанъяо боится. Боится потерять всё. Власть. Деньги. «Ланьлин». Сичэня. Себя. Жизнь. В ночь перед громким скандалом он пишет Сичэню. «Прошу об одной встрече. Больше я не побеспокою тебя.» Лань Сичэню не нравится такая постановка вопроса. Он с головой погрузился в медитации, но они не помогают прийти к какому-то чёткому решению. И он отвечает: «Когда и где?» «В аэропорту. Я прилечу завтра в три часа ночи.» Сичэнь никогда не встречал его. Аэропорт, как и вокзал, был для них запретной территорией. Слишком много глаз, слишком много ушей, слишком много ненужной суеты. «Хорошо. Я буду там.» Ночью в аэропорту лишь чуть-чуть менее многолюдно. Но Гуанъяо можно и вовсе не заметить, пройдя мимо, ведь сейчас он без привычной охраны. В плаще и темных очках, в кепке и высоких ботинках. Волосы спрятаны под воротником. В общем, его ни за что не отличишь от среднестатистического жителя Китая. Он хватает Сичэня за локоть и ведёт за собой. Но Сичэнь не пугается, потому что быстро узнает его. Сложно не узнать человека, с которым спишь столько лет подряд, просто по запаху и по движениям. Они идут сперва сквозь залы ожидания, потом длинными коридорами и наконец Гуанъяо заводит Сичэня в кабинку служебного туалета, где пахнет чистящими средствами и точно нет камер. Там он снимает кепку и очки, поднимает лицо. Но не сразу решается сказать: — Я улетаю. — Куда? — спрашивает Сичэнь, не оглядываясь на обстановку и ситуацию. — Надолго? — Возможно, что навсегда… — Яо тянет его за руку ближе к себе с неожиданной силой. — Я должен быть уже в пути. Но я не мог не сказать тебе об этом лично… Возможно… Ты поедешь со мной? Он спрашивает и тут же осекается, мотнув головой. Как он мог такое предложить? Конечно, Сичэнь не поедет. По спине Сичэня пробегает ощутимая дрожь. — Да. Гуаньяо смотрит на него. Цвет возвращается к его лицу и глазам, а пальцы, которые запястье Сичэня почти сломали, как вцепились, расслабляются. — Боже мой, Лань Хуань… Он обнимает его, прячет лицо на груди, но не плачет, ведь на это нет времени, хватает только на быстрый поцелуй. — Нам нужно купить билет, да? — Сичэнь достает из кармана свой паспорт. Гуаньяо тихо смеётся. От облегчения. Ему хочется расцеловать Сичэня всего с ног до головы, но это потом. — Ты такой предусмотрительный, господин Лань. Но это частный самолет, в билете нет нужды. Однако паспортный контроль они проходят, а потом садятся в ждущее авто и проходят совсем немного до трапа небольшого частного самолета, ожидающего пассажиров. Там Гуанъяо оборачивается, замечает, что держит Сичэня за руку, переплетя их пальцы, словно боится, что тот передумает и сбежит. — Скажи, ты не пожалеешь? — Никогда, — уверенно отвечает тот. Гуанъяо тянется к нему с явным намерением поцеловать, когда слышится хлопок. После которого глава «Ланьлин» валится Сичэню в руки молчаливой куклой. Он даже понять ничего не успел. Вокруг самолета появляются люди в чёрном. Словно какой-то спецназ — работают слаженно, лиц не видно за масками. Может, Сичэнь умеет драться, как и все в семье Лань, но с таким отрядом ему не справиться, особенно, когда Гуанъяо лежит в его руках недвижимый. Что с ним — не ясно, крови не видно. А скоро его отбирают из рук Сичэня и грузят в подъехавшее авто, прямо в багажник. Это, наверное, лучше всего остального говорит о том, что забрали Гуанъяо не правительственные структуры. Лань Сичэнь был готов ко всему, но точно не к этому. Такого он не мог предугадать и это его шокирует, заставляет тормозить и терять возможность вмешаться, он так и стоит после того, как всё случилось, словно статуя имени себя и сжимает рукой лишь воздух. Наутро совершенно в другой части Гонконга в канаве находят обезображенный труп. У него длинные волосы, дорогой костюм и именной золотой «Ролекс» на запястье. Главу «Ланьлин» объявляют погибшим в тот же день, а на А-Лина сваливается вся ответственность за огромную корпорацию и весь ужас ситуации. Потому что со слов полиции Цзинь Гуанъяо пытали до смерти, и родственникам лучше на тело не смотреть. Опознать его получилось лишь по ДНК. Лань Сичэнь, однако, добивается того, чтобы его увидеть. Он заходит в морг без охраны и без свидетелей. Его лицо застыло, словно маска на одном выражении, и даже сейчас рядом с маленьким трупом, в котором не сразу вообще узнается человек, оно не меняется. Труп накрыт простыней, уже проведено вскрытие. У него узкие ступни, тонкие щиколотки, выступающие ключицы и совершенно обезображенное… всё. Пальцы на одной руке отрезаны, на второй разбиты в месиво, так что не узнать, запястья неестественно вывернуты, грудная клетка проломлена. — Его уронили с большой высоты после наступления смерти, — говорит патологоанатом из-за плеча Сичэня. — Красивый был… Это звучит издевкой, потому что у трупа почти нет лица, словно он упал с высоты прямо головой вниз. Но на мониторе отображается воссозданный по костной структуре портрет и это точно Гуанъяо, вылитый. Разве только на щеках нет ямочек. Но куда компьютеру до таких тонкостей. Лань Сичэнь кивает, словно онемел от горя. Смотрит на труп, долго смотрит, а потом так же молча покидает помещение, не трогает даже простынь, зачем ему трогать мёртвое тело, если в нем уже нет души. Похороны организуются быстро. Там собрались все мало-мальски значимые люди, сотрудники корпорации, родственники, а о журналистах говорить не приходится — их больше, чем тех, кто скорбит. Во главе процессии стоит А-Лин. Он бледен и одет во всё чёрное с ног до головы, непривычно официально. За его спиной дядя — Цзян Чэн. Его лицо, как обычно суровое, но о племяннике он заботится, это видно всем и по тому, как он поддерживает Цзян Лина под локоть, и как зыркает на всех журналистов, кто смеет подойти ближе приличного. Охранников тоже предостаточно. Гроб на этой церемонии закрыт, оно и понятно. Вокруг всё утопает в белых цветах, розах, пионах, лилиях, их запах тяжелый, от него голова кружится у всех, кто подходит к гробу для последнего прощания. А спустя долгие часы гроб отправляют в специальную печь, в которой через несколько минут всё обращается в пепел — и дорогое дерево, и труп. Лань Сичэнь в те минуты всё так же молчалив и неподвижен. Кажется, кто-то даже плачет. Кто-то охает. Кто-то шепчется. Но не он. Он держит руки за спиной, крепко сцепив пальцы, как будто одна рука его, а другая — Яо, смотрит на пламя и никак не выражает свою скорбь. Только лишь когда закрывает глаза, не в силах больше смотреть, его плечи пару раз вздрагивают. Сычжуй держится неподалёку от А-лина и постоянно посматривает на него, а когда всё заканчивается, подходит к нему, кланяется, а потом говорит: — Мне очень жаль… Цзинь Лин обнимает друга за шею, плача так тихо и сдержанно, что сразу и не поймёшь. Вэй Ин и Лань Ванцзи тоже присутствуют на похоронах, из вежливости. — Брат, — Ванцзи кладёт ладонь на его плечо. Несмотря на скорбный момент, от самого Ванцзи буквально исходят лучи спокойного, умиротворенного счастья. На шее Вэй Ина туго завязан чёрный атласный платок, кажется, заговоренный на то, чтобы человек под ним помалкивал и тем более, не улыбался. Статьи о «двойной жизни господина Цзинь» взрывают газетные прилавки, интернет сайты и выпуски новостей по телевизору. Они затрагивают даже самые далекие от богатых корпораций слои населения, потому что те работают на них, на заводах, почти даром. Все несчастные случаи, например, взрыв на заводе Вэнь, автомобильная авария с участием нескольких автобусов с рабочими корпорации «Ланьлин» (еще в те времена, когда Гуанъяо помогал господину Не строить отель на Хайнане), покушение на главу «Гусу» (до того, как он сблизился с Сичэнем), сумасшествие господина Не (доказательств этого почему-то больше всего ), убийство господина Вэнь Жоханя (хотя все долго думали на Усяня, но он никогда не был причастен к этому), всё это и даже больше изложено в новостях, а также список, очень приличный список любовников Гуанъяо, которые все, как один, тоже мертвы. Это невероятный позор и клеймо на всей корпорации «Ланьлин», и чтобы поднять её на ноги, А-лину придётся очень постараться. Лань Сичэнь просто невероятен. Он держится. Правда об их отношениях тоже всплывает, но уже чуть позже, кому-то всё мало, и в сеть попадают даже фото с их последней встречи в аэропорту. Сичэнь выходит к журналистам, которые толпами ошиваются рядом с их небоскрёбом и говорит о том, что следует закрыть эту тему, проявить уважение к погибшему господину Цзинь и оставить все его грехи Богу. Это всё, что он говорит, потом делает знак охране, и они закрывают его собой, помогая протиснуться сквозь толпу. А однажды ночью, когда основная буря затихает, Лань Сичэнь играет полной луне тихую мелодию на флейте. Ванцзи тоже достается. Рикошетом. Он ведь брат того самого господина Лань, который оказался уличен в связи с мужчиной, да ещё с преступником. Вэй Ин рассказывает ему о Сун Лане, но Ванцзи его не осуждает ни за статьи, ни за всплывшую правду. Он даже думает, сотвори кто-то с Вэй Ином хоть отдаленно что-то похожее на то, что случилось с доктором Сяо, чёрт знает, что бы он сам тогда сотворил. Единственное, что беспокоит в этой ситуации — это его семья. И Вэй Ин, который теперь её часть. Время сглаживает острые углы, притупляет боль и хоронит обсуждения. Забастовки постепенно сходят на нет. Цзян Чэн помогает А-Лину с «Ланьлин», жизнь идёт дальше. Даже корпорация «Цинхэ» начинает восстанавливаться после возвращения Не Хуайсана.