Случайные сказки

　　Он замер у входа. Это было ожидаемо. 　　 — Давай же, ну, — прошептала Мария, и голова его дёрнулась вверх и посмотрела прямо в камеру. 　　Мария не отпрянула. 　　А вот сидевший рядом с ней Бэзил судорожно втянул носом воздух. 　　— Ты что, не выключила свет? 　　Мария покачала головой. 　　— Тогда микрофон? 　　Мария кивнула в сторону выключенной лампочки — если б микрофон был включён, она бы горела красным. 　　— Тогда какого… 　　— Лавинье, сядь уже и следи за показаниями, — прошипела Мария, и Бэзил послушался и сел. 　　Комната по ту сторону камеры была красно-чёрной, и силуэт подопытного в ней казался манекеном. Ещё одной старинной диковинкой, запертой за ненадобностью на ключ. 　　Марии понадобилось несколько секунд, чтобы понять: шёпот, который она вдруг услышала, шёл не из комнаты, а от Бэзила. Он молился — кажется, Святой Смерти. Мария ничего не имела ни против этого цветастого культа, ни против религии вообще. По крайней мере, против её разумного, не фанатичного обличья. Если человеку помогает вера, то неважно, кто слушает его молитвы — главное, что он делает со своей жизнью. Мария была бы то ещё двуличной стервой, если бы попросила Лавинье заткнуться: все те несколько лет, что вели её к этой комнате, она тоже продержалась на вере в невидимых друзей. Вот только теперь эти друзья готовы были выйти на свет. 　　Прошло десять минут. Он не сдвинулся с места: только сполз на пол, обхватил руками колени и опустил взгляд. Может, ему было всё равно, кто там, по ту сторону камеры. И правильно, подумала Мария. Главное — то, что вокруг него. 　　Бронзовые канделябры, помнящие руки десятков владельцев, рамы, из которых выдрали давно умершие образы, астролябии, которые больше ничего не могли рассказать о движении светил, книги без начала, конца и цели, клетки без птиц, шторы, за которыми не прятался солнечный свет… Где-то среди всего этого была единственно важная вещь. То, о чём Мария расскажет сначала научному сообществу, потом — всему миру, а когда-нибудь — своим внукам. Вернее, внучатым племянникам: сестра Марии, Анита, воспитывала двух дочерей, и одна из них недавно женилась. Внуки, говорила Анита, не за горами: сложно сказать, кто из невест чаще об этом твердил. Мария поставила бы на ту, вторую, чью фамилию она постоянно забывала, потому что она ассоциировалась у неё с тем пересыхающим озером в Африке — слишком легко спутать и кого-нибудь оскорбить. 　　Не то всхлип, не то вскрик Бэзила не застал её врасплох: она и сама уже заметила, что объект, наконец, пришёл в движение. 　　— Давай же… — шептала Мария, держа палец у кнопок с сиренами, потайными зеркалами и шторами. 　　Мальчишка подошёл к канделябру. Чихнул — на экране на мгновение блеснули его клыки. Мимо астролябии… Мимо ряда книг… А жаль, Мария думала, что это всё-таки будет именно книга. Мимо тяжёлой позолоченной рамы… 　　У клетки, в которой когда-то держали на потеху господам канареек, он остановился. И снова посмотрел прямо в камеру. 　　«Хватит дразниться», — рявкнула про себя Мария. — «Покажи уже, где твоя мамочка…» 　　Кое-кто говорил, что вампиров не существует. Что всё это — байки на почве генетических отклонений. Ещё одна история для рассказа в темноте. Когда Мария нашла Хорхе — вечного десятилетку — ей оставалось только подождать несколько лет и предоставить доказательства: мальчишка не старел. Да и не жил толком. 　　Но по всем показателям выходило, что Хорхе — самый обычный десятилетний мальчишка. Да, с чуть более острыми зубами, чем того требовала природа, но она же в ответе и не за такие выкрутасы. Никто не позволил бы ей держать его у себя в подвале во имя науки… ведь так? 　　— Ты ведь понимаешь, что даже если… Смерть Пресвятая, поверить не могу, что говорю это, — Бэзил перешёл на испанский. — В одном из этих предметов заточена вампирша постарше, то она может быть такой же, как и он? 　　Бэзил Лавинье был одним из тех учёных, что позволял себе слишком много суеверий там, где им не было места. Мария понимала его: она и сама была когда-то такой же. А потом выросла. Не имеет значения, что будет потом. Пока есть хотя бы малейшая вероятность… И пока спонсоры не очухались и не перекрыли все денежные каналы после той скандальной статьи про детскую эксплуатацию в университетских лабораториях… 　　Мария не ответила ему. Она не сводила взгляда с монитора, на котором мальчишка прижался лбом к прутьям огромной птичьей клетки и протянул: 　　— Я голооодный… Можно я уже отсюда выйду? 　　Он снова смотрел в камеру, и Мария поёжилась от его недовольно взгляда, хотя из-за темноты на месте его глаз было лишь два светящихся белых пятна. 　　— Секунду, милый, — раздалось за её плечом. — Давай всё-таки проверим остальные вещички в этой проклятой комнате. Нам ведь не нужны за ужином лишние рты. Или проблемы в будущем. и Мария представила, как поворачивается и глядит в искажённое лицо Бэзила Лавинье. Может, если не делать резких движений… Если не оборачиваться… Если попросить прощения… 　　— Если тебя это успокоит, — заметил Бэзил. — Я действительно провёл какое-то время в книге. В одной из тех, на столе… И спасибо, что такую прекрасную коллекцию наших возможных врагов! Поистине потрясающее достижение.. Жаль, все они давно уже забыли, как снова обрести человеческий облик. Ха... Лавинье улыбнулся. Марии не нужно было оборачиваться, чтобы это понять. 　　— "Человеческий"! Ну ты поняла... Не стоило тебе так зацикливаться на мамочке. У ребёнка всё-таки два родителя. 　　Мария сглотнула. 　　Похоже, она превратится в историю, которую никогда не расскажут её внучатым племянникам.