Зелень

На губах все еще держится фантомное ощущение прикосновений. Зубами Бетельгейзе снимает прилипшую к коже ниточку ваты, скатывая во рту. Подцепляет пальцем с кончика языка, чтобы убрать. Она не думает о том, как это смотрится со стороны, делает машинально. Цепкий взгляд профессора ловит каждое движение. В кабинет тихим шелестящим шагом входит его хозяин, недоуменно взирая на стоящих у шкафа с зельями. Зельевар недовольно покашливает, привлекая к себе внимание. Бетельгейзе вздрагивает, округляя глаза, и хочет слиться с окружающей обстановкой, как хамелеон. Профессор Форни, наконец, отводит от нее взгляд, обращаясь к Снейпу. — Северус. Собираешься спать? Мы уже уходим. Я позаимствую, ладно? Снейп вопросительно поднимает бровь, а его рот превращается в тонкую узкую полоску. Держит руки за спиной, сцепленные замком, и ждет объяснений. Профессор Форни болтает перед крючковатым носом флаконом с бадьяном и пожимает плечами. — Твои студенты совсем от рук отбились. — Что на этот раз? — Снейп все-таки подает голос. Даже его уже успела вымотать ситуация с враждой между факультетами и внутри них. — Я видел, как кто-то снял баллы, но не думал, что это будешь ты. — Я тоже учитель, в конце концов. И не могу оставаться в стороне. Снейп беззвучно вздыхает, хмурясь. При всей лояльности к родному Слизерину… Происходящее за последние месяцы достало всех. Теперь еще эта новенькая, как бельмо на глазу. Пушечное мясо, на которое с охотой набрасываются как чужие, так и свои. Преподаватели неоднократно обсуждали сложившуюся ситуацию, но что тут сделаешь? Остается только ждать, пока шумиха уляжется. Лишь бы ученики глупостей не натворили. — Кто? — мрачно и требовательно. Он же имеет право знать зачинщика новых беспорядков? С наибольшей вероятностью опять Розье или Кэрроу — эта парочка оказывалась вовлеченной в большинство конфликтов и стычек. Снейп уважает Эмиля за силу и способность держать врагов в страхе, по возможности прикрывает его, помогая избежать наказаний, но у всего есть своя граница, которую нельзя пересекать. — Уже неважно. Спокойной ночи, Северус. Юэн решает сбежать и уводит Бёрк за собой. Не хватало еще, чтобы слизеринский декан добавил ей какое-нибудь наказание. Он неплохо знает Снейпа с его предвзятым отношением, и не удивился бы, обвини тот Бёрк вместо Розье. — Спасибо. — М-м? — За то, что не рассказали ничего профессору Снейпу. И за… помощь. Бетельгейзе упирает взгляд в пол, снова кутаясь в шарф. Нужно потом не забыть почистить его от крови. — Я не знаю, возможно, было бы лучше, если бы ваш декан знал хотя бы про Розье? — Нет-нет, думаю, Розье достаточно того, что об этом знаете вы. Это спорная ситуация. Со стороны учителя Юэн обязан доложить обо всем руководству. Но со стороны простого человека он все еще прекрасно помнит, каково это — быть студентом. И какие проблемы могут быть, если слишком часто жаловаться преподавателям на однокурсников. — Почему вы пошли за мной? — А, точно. Вы забыли это, — профессор вытаскивает из кармана закупоренную чернильницу, протягивая владелице на раскрытой ладони. Бетельгейзе с удивлением принимает забытую вещь, недоумевая, когда могла вытащить ее из сумки. Прекрасно помнит ведь, как сложила все писчие принадлежности и проверила рабочее место. — …Спасибо. Юэн просто выманил склянку с помощью «Акцио», чтобы найти предлог пойти за ней. Перед тем как разойтись спать, они договорились, что завтра Бетельгейзе поможет пересадить зубастую герань — эта работа была слишком травматичной, чтобы оставлять ее на общие уроки. Главным образом для самих цветов, ведь многие невнимательные студенты, получив парочку укусов, мстительно ломали тонкие стебли, отрывали разноцветные головки и выдирали маленькие клыкастые пасти. Бетельгейзе нравятся цветы. Особенно способные причинять боль. Горшков очень много, так что разобраться с ними предстоит в течение недели. Сложность состоит еще в том, что зубастая герань растет вместе с обычной пеларгонией, под которую хищные цветки успешно мимикрируют, поэтому профессор Форни принял решение, что их пора рассадить. Оставшись наедине с другими слизеринцами, Бетельгейзе снова чувствует накатывающее волнение. Забавно, как же легко ей удается отвлечься рядом с профессором Форни. Он обладает удивительной способностью создавать ауру умиротворения вокруг себя. В гостиной, к счастью, уже никого не было, поэтому Бетельгейзе удалось быстренько прошмыгнуть в женскую спальню. Многие девушки еще не спали, но предпочли проигнорировать ее появление. Эх, как было бы здорово учиться в Когтевране. Там все спальни в маленьких многоэтажных башенках. Когтевран ценит личное пространство своих подопечных, поэтому уединиться гораздо легче. А Слизерин… Ну, спасибо за плотный полог для каждой кровати. Можно хотя бы спрятаться за шторой, а если уметь колдовать выше среднего, то и шум лишний получится убрать. Принять бы душ, но уже слишком поздно, чтобы свободно ходить по школе, поэтому приходится использовать кое-какие очищающие заклинания, прежде чем переодеться в спальную сорочку. Если бы была возможность, Бетельгейзе встала бы под кипяток — такое сильное желание стереть с тела ощущение мерзких прикосновений Розье. И не только Розье. Пытается не_вспоминать, но навязчивые мысли то и дело преследуют. Ворочается в постели, крутится с бока на бок, кутается в одеяло. И находит спасение в мыслях о преподавателе травологии, сосредотачиваясь на странных, но все-таки приятных воспоминаниях тепла и заботы в кабинете декана. Это, наверное, неправильно. Разве имеет она право представить… продолжение? Конечно, нет. И все же Бетельгейзе представляет. Ничего такого — просто раз за разом воскрешает в уме сцену, как профессор ухаживает за ее окровавленными губами. Размазывает кровь в безуспешных попытках стереть. Гладит по подбородку, наблюдая, как язык облизывает рану. Она никогда ни с кем не целовалась, если не считать легких детских поцелуев в щеку. Каково это было бы? Вряд ли профессор Форни думал о чем-то похожем. Бетельгейзе удобнее устраивается на подушке, задумчиво трогая нижнюю губу подушечкой указательного пальца, чтобы вернуть выветривающееся из памяти ощущение. К сожалению, сон, который снится после этого, совсем не такой приятный, как мысли перед ним. Ночью она просыпается с колотящимся во рту сердцем и мокрыми от слез глазами. Нет-нет-нет. Нельзя… Не думай об этом. Не вспоминай. Не надо… «Острые когти оставляют на бледных запястьях следы, которые никогда не заживут. Девочка вскрикивает, пытаясь вырваться, цепляется за диван и слышит смех за спиной. Твой дом — твоя крепость? Как бы не так. Лапы лезут под подол платья, задирая его, чтобы обнажить голые ляжки. Горячая и влажная грудь прижимается к лопаткам. Гнилостное дыхание заставляет задохнуться — из пасти несет хуже, чем у дворовых собак. — Круцио. Этот прекрасный бархатный голос умел произносить самые страшные и запретные слова. Бетельгейзе хватается за спинку дивана, чтобы сохранить равновесие, оказавшись на свободе. Существо за ее спиной падает на пол, извиваясь в агонии. Звенит бьющийся фарфор — чашечки летят с журнального столика, задетые тяжеленной тушей. Оно хрипит, пытается разодрать когтями собственное горло и жутко смеется, издавая булькающие звуки. — Круцио! — Алькор выкручивает волшебную палочку, держа свободную ладонь на сгибе локтя направляющей оружие руки. Лицо брата искажается гневом и садистским удовольствием. Он двигается изящно и красиво, подходя к твари, которая корчится от боли. Тварь выгибается в позвоночнике до щелчка и хруста. Раздается вой — нечеловеческий, пронизывающий до самых костей. Звериный. Фенрир Сивый был хорошим «приятелем» Бёрка-старшего, поэтому часто приходил к ним в гости. Отец считал очень действенными пытки, в которых участвовал оборотень, так что они нередко работали в паре. Сегодня гость, выйдя из пыточной, потребовал чай, который даже не собирался пить. Просто решил поиграть. Ему нравилось унижать и заставлять жертву испытывать страх. Когда Сивый теряет сознание, Алькор бросается к стоящей возле дивана сестре, осматривая. Ее бьет мелкой дрожью. Чтобы сохранить вертикальное положение, девочка все еще держится за бархатную обивку. Пальцы неестественно белые, а по запястьям из отметин-полулун ползут кровавые дорожки. — Все будет хорошо, Бетти, скоро все кончится. Обещаю. — Брат опускается перед ней на колени, смотря снизу вверх. Ноги трясутся, что не может от него укрыться. — Ох, Бетти. Сколько сожалений и чувства вины. Брат утыкается лбом в ее колени: он выглядит потерянным и опустошенным. Раскаивающимся. Его маленькая дева Мария стоит рядом, готовая отпустить любые грехи. — Потерпи еще немного. Скоро я заберу вас с мамой, и мы уедем из этой чертовой страны. Только потерпи…» Бетельгейзе содрогается от слез, затыкая рот подушкой. Зубы сжимаются на ткани, набитой перьями, чтобы заглушить накатывающие рыдания. Ее милый хороший брат. Такой добрый, такой ласковый… С ней. Алькор был способен на ужасные вещи. Она нередко видела, как он выходил из пыточной по локоть в крови или в испачканном кровавой рвотой фартуке. Круциатус одно из самых эффективных и чистых проклятий для пыток, но у брата на самом деле редко хватало нужных эмоций для его использования, поэтому все чаще он работал руками или тяжелыми ядами. «— А ты, я вижу, преуспел. Но Фенрир не потерпит подобного отношения. Позднее отец сидит на том самом диване, закинув ногу на ногу. Его манера речи всегда надменно-издевательская. Бетельгейзе прячется за дверью, наблюдая в щель за разговором. — Если эта мразь снова подойдет к Бетельгейзе, я использую что-то намного худшее. Я долго терпел, отец, но не надо вмешивать ее во всю эту грязь. Ей всего четырнадцать! — Это не твое дело. Выполняй приказы, — отец небрежно машет рукой, как бы говоря, что вопрос исчерпан. Бетельгейзе не видит лица брата, но знает наверняка, что тот взбешен, хоть и вынужден промолчать. Ей достаточно закрыть глаза, чтобы представить, как Алькор кривит губы от злости, как ходят его желваки и стискиваются челюсти. Даже в гневе он остается самым красивым мужчиной на свете для младшей Бёрк». Нужно взять себя в руки, усмирить непрошеные слезы. Нельзя плакать. Она обещала быть сильной. У тебя ничего не вышло, брат. Единственное, что смог сделать Алькор, так это избавить родных от тирании отца. Но какой в этом всем смысл, если мать стала калекой, и обе по-прежнему живут в страхе друг за друга? А сам брат… Что сделано, то сделано. Бетельгейзе судорожно вздыхает, садясь в кровати. Закрывает глаза, заставляя себя успокоиться, восстанавливает дыхание. Тихо шепчет «агуаменти», набирая воды в наспех наколдованный стакан, чтобы промочить горло. Поднимает голову, смотря на темно-зеленую ткань полога, прячущую ее от соседок. Мать часто растворяла в воде сахар и поила плачущую дочь, когда та не могла успокоиться. Теперь Бетельгейзе успокаивает себя сама. В субботу она, осмелев, приходит в теплицы с самого утра, едва успев позавтракать. Юэн удачно изображает удивление, хотя сам поспешил туда почти сразу после пробуждения. Честно говоря, он предпочел бы сейчас спать, закутавшись в одеялко, но нельзя же оставить бедную девушку без приюта. Особенно после вчерашнего. Хочешь не хочешь, а совесть штука кусачая. Бетельгейзе сразу замечает, что что-то не так. Профессор Форни выглядит совершенно не выспавшимся и каким-то болезным. Он кутается в шерстяную мантию и иногда кашляет в кулак, сидя на лавке возле стеклянной стены. — Профессор? Вы заболели? — после пробежки по морозу у нее и самой с утра начался насморк. Бетельгейзе периодически шмыгает носом, но в остальном чувствует себя относительно сносно. — Вероятно. Вчера вечером резко похолодало, а в моей комнате с отоплением дела обстоят скверно, — профессор отвечает сварливо и с усмешкой. — Понимаю. Я и сама боюсь заболеть. А где находится ваша комната? — Я живу практически в подземельях, недалеко от кабинета профессора Снейпа. Да, в подземельях всегда холодно. Студенческие общежития отапливаются еще более или менее нормально, плюс чары сохранения тепла спасают, но если вспомнить кабинет декана, то там действительно стоит тот еще собачий холод. Бетельгейзе пытается припомнить, где могут быть комнаты недалеко от подземелий, и вспоминает одну дверь — прямо на лестничном пролете. Выходит, профессор Форни живет практически… на лестнице? — Кабинет профессора травологии по-прежнему принадлежит профессору Стебль. Поэтому я поселился как можно ближе к первому этажу. — А почему она перестала преподавать? Бетельгейзе давно интересовал этот вопрос. От матери она слышала, что травологию всегда вела Помона Стебль, поэтому, приехав в Хогвартс, была немало удивлена, увидев вместо мягкой добродушной тетеньки молодого мужчину. — Во время войны мадам Стебль тяжело… пострадала. Придется восстанавливаться еще не один год, поэтому она пока выполняет только обязанности декана. — Странно, она выглядит относительно здоровой. — Не все шрамы видны невооруженным глазом. Профессор Форни меланхолично улыбается, вздыхая. Бетельгейзе подавленно замолкает, отводя взгляд — понимает, что сморозила нечто очень глупое. Вот уж действительно. Было довольно странно с ее стороны не понять все сразу самой. А Юэн тем временем думает о видимом прогрессе — Бёрк стала все чаще говорить с ним: задает какие-то вопросы, не стесняясь, легко отвечает. Она все еще предпочитает слушать, но уже гораздо свободнее поддерживает разговор или заводит его самостоятельно. Хороший результат. — Подождите, получается, профессор Стебль сейчас… здесь? — Не переживайте, она нас не слышит. Ее кабинет в противоположном конце теплиц. Успокоившись, Бёрк приступает к работе. Собирает косу петлей, перетягивая бархатной лентой, закатывает повыше рукава и надевает фартук. Юэн пишет заметку в блокноте, все еще сидя на своем месте и лишь изредка поглядывая на ученицу. Он сразу отмечает про себя, что Бёрк не стала надевать защитные перчатки, но ничего не говорит об этом. Светлые руки свободны от лишней ткани, она будто бы даже задерживает дыхание, начиная с первого горшка. Тем не менее Бёрк точно определяет, где зубастая герань, а где обычная, ловко хватая вредные цветы за алые головки. Юэн некоторое время напряженно наблюдает, но она не оставляет цветам ни шанса укусить себя. Обычно приходится заматываться в слои ткани и овчины, чтобы хоть как-то совладать с геранью, потому что плотоядные засранцы нещадно кусаются и жалят, желая отведать человечины, а тут прям редкостное мастерство. Может, дело в так называемой «женской руке»? Наконец, расслабившись и вооружившись карандашом, он снова принимается чирикать в своем блокноте. Но уже не заметку. Когда Бетельгейзе, прерываясь для передышки, замечает это, ей кажется, что профессор… рисует. Любопытно. Однако чего-то удивительного в этом нет: травники часто зарисовывают различные растения, чтобы отметить отличительные особенности, форму, да и просто вид. Она мельком смотрит на шрамы-полумесяцы, но откидывает от себя неприятные мысли. — Эти цветы так спокойны в ваших руках. Как вы это делаете? — неожиданно спрашивает он с искренним любопытством. — Просто… приходится по-особенному держать их. Этот вид ведь очень чувствителен к прикосновениям. Они как змеи — кусаются, чувствуя опасность. Поэтому держать их тоже нужно как змей. — От похвалы Бетельгейзе лепечет сбивчиво и сильно смущается, поэтому поспешно добавляет: — Меня брат научил. — Ваш брат, видимо, прекрасно разбирается в травологии. — Разбирался. Она закусывает губу. Почему-то хочется хотя бы немного поговорить об Алькоре. Сегодняшняя ночь никак не выходит из головы, будто Бетельгейзе так полностью и не проснулась, продолжая вариться в мыслях. Несколько лет она носила в себе крест этих воспоминаний и сожалений. Брат не заслужил такого конца. Никто не заслужил. — Что с ним произошло? Интуитивно чувствуя, что собеседница нуждается в продолжении, Юэн спрашивает. В общем-то, пусть про брата Бёрк в газетах ничего не писали (или он просто не помнил), очевидно, тот погиб на войне, как и многие. — Его убили. Брат подставил нашего отца, чтобы того поймали мракоборцы. Отец погиб во время сражения, а брату за предательство отомстили позже. Бетельгейзе не вдается в подробности, считая их неуместными, но уже от такой малости чувствует себя легче. Мерлин, она еще ни с кем никогда не говорила об этом, даже с матерью. Смотрит в сводчатый стеклянный потолок, замечая белые хлопья, падающие с неба. — После этого мама решила выдать как можно больше Пожирателей смерти, которых знала. — Я сожалею. — Это война. Все мы кого-то потеряли. Мама хотя бы осталась жива. Хотя вряд ли такую «жизнь» можно считать жизнью в полной мере. — А кого потеряли вы? — она спрашивает, беря себя в руки. Может быть, ему тоже станет легче, если выскажется? Профессор Форни явно не из тех, кто часто делится переживаниями. И тут Бетельгейзе что-то замечает в его лице: маска дает трещину. Выражение будто и не изменилось, но взгляд серых глаз такой пустой и потерянный, что приходится пожалеть о своем вопросе. — …Себя. Бетельгейзе не решается спросить, что это значит. — Смотрите, снег пошел, — профессор мгновенно возвращает самообладание, с интересом и оживленностью смотря за стекло. Бетельгейзе замирает с горшком в руках, наблюдая за падающим снегом. Она понимает, что лучше перевести тему, и несколько минут назад сама была радостно взволнована назревающим снегопадом. Но сейчас ей совсем не радостно. Все-таки меньше знаешь, крепче спишь. Потом она еще долго будет ломать голову над его странным ответом. Что с ним произошло, чтобы так говорить? Может, профессор Форни сделал что-то, о чем жалеет и в чем себя винит? Не смог кого-то спасти или защитить? Алькор тоже неоднократно говорил, что «теряет себя». Сама того не замечая, Бетельгейзе проводит все больше и больше параллелей между профессором Форни и братом. Разноцветная герань успешно сортируется. Придерживаясь собственной прихоти, Бетельгейзе рассаживает цветы не только по видам, но и по оттенкам. Море красных пеларгоний плавно перетекает в пурпурную волну, доходя до самых насыщенных и темных тонов. Один сорт кажется почти черным — как засохшая старая кровь. Клыкастые головки остаются без желанного лакомства, а на тонких руках не появляется ни одной царапины. Вечером, когда с половиной горшков покончено, Бетельгейзе сидит на лавке, с удовлетворением смотря на цветы. Она очень старалась, выкладывалась на все сто, желая показать свои умения. Профессор Форни сидит рядом, складывая немногочисленные вещи в кожаное портмоне. И да, похоже он действительно впечатлен. — Вы прекрасно поработали сегодня, спасибо за помощь. Я думал, это займет намного больше времени. — Ну, сегодня ведь выходной, — Бетельгейзе застенчиво улыбается. Ей становится очень хорошо всякий раз от его похвалы. — Держите, — профессор протягивает ключи, продолжая, — завтра я не смогу прийти. Чувствую, что все-таки заболеваю. Но вы можете находиться тут сколько угодно, займитесь домашней работой или почитайте. Считайте это наградой за проделанную работу. — О, спасибо… А если профессор Стебль меня увидит? — Не увидит, она завтра весь день проведет в Хогсмиде. К тому же я предупредил ее относительно вас. Бетельгейзе чувствует, как ее переполняет признательность к профессору Форни. Они начинают собираться, чтобы покинуть теплицы и отправиться в замок. — Вы что, по-прежнему ходите в летней мантии? Юэн обращает внимание, что Бёрк снова надевает тонкую мантию вместо зимней. Вчера он ничего не сказал, все-таки мороз застал врасплох их обоих, но погода не улучшилась, поэтому было странно, что она снова так легко одета. Бёрк вместо ответа смущенно отводит взгляд, пытаясь застегнуться, но пуговицы никак не попадают в петли. — Если вы сейчас пойдете в школу так, то точно заболеете. Возьмите. Приходится пойти на жертву. Юэн со вздохом отдает свою теплую зимнюю мантию. — Да тут пробежаться немного… К тому же вы сами болеете! — Я не позволю вам идти так. А у меня здесь есть запасная рабочая. — Так давайте лучше я ее надену… — Она грязная и пахнет драконьим навозом. — …Спасибо за мантию. Он беззаботно смеется над реакцией Бёрк, пока та, дуя щеки, надевает его мантию поверх своей. Бетельгейзе не знает, нормально это или нет, но ей определенно нравится. Это так здорово — кутаться в его одежду. Даже как-то интимно, что ли. А завтра она сможет практически весь день провести в тишине и покое, так еще и в таком замечательном месте. Лучше не придумаешь. Весь вечер перед сном Бетельгейзе предвкушает предстоящий отдых, занимаясь починкой своей зимней одежды. Профессорская мантия лежит сложенная на чемодане возле кровати. Однако, к своему удивлению, в воскресенье Бетельгейзе понимает, что без профессора Форни ей… скучно. Она обычно старалась делать домашнее задание сразу, поэтому на выходные вышло не так много работы — к середине дня уже свобода. Трогать растения без разрешения не стоит, все-таки профессор ясно дал понять, чтобы Бетельгейзе занималась своими делами, а не цветами. На ужине в голову приходит совершенно дерзкая идея. Он ведь там болеет… А она теперь знает, где он живет. Можно приготовить глинтвейн — основные необходимые приправы есть, а недостающие компоненты — вроде свежего лимона и апельсина — легко добыть на кухне. Заодно занесет мантию. Смотрит на салат, взволнованно ковыряясь вилкой в мясе и чечевице. В Большом зале шумно, все вокруг что-то обсуждают, смеются и делятся впечатлениями о подходящих к концу выходных, пока Бетельгейзе поглощена собственными думами. Плохая идея. Все же она еще недостаточно обнаглела, чтобы делать что-то такое. Да и это в любом случае просто странно! Хмуро запихивая в рот салат, Бетельгейзе решает взять яблоко из вазы. Конечно, она берет его себе. Разумеется, съест сама. Просто… потом. Но решая вернуться в теплицы, все равно машинально поворачивает к лестнице, ведущей в подземелья, и останавливается только на лестничном пролете. — Мерлин, что я здесь делаю? — стоит в нерешительности напротив двери, сглотнув нервный ком. Постучаться или нет? Раз все равно пришла, можно и навестить… Костяшки пальцев в последний момент замирают над деревянной поверхностью, и лишь едва касаются ее, проводя по полотну вниз. Бетельгейзе уходит обратно в теплицы, на ходу кусая красное яблоко. На следующий день происходит то, чего никак нельзя было ожидать. Общежитие гудит с раннего утра, девушки своим гомоном будят ее на час раньше обычного. На улице еще совсем темно, Бетельгейзе высовывается из-под полога, сонно прислушиваясь к оживленному разговору. — Говорят, он проведет в лазарете не меньше месяца. — Боже, это все просто ужасно. — Я слышала, на него опять напала эта дура-Лесли. — Ничего себе напала! Его колдомедики по косточкам всю ночь собирали. Мадам Помфри пришлось вызвать целителей из больницы святого Мунго. Ничего непонятно, но звучит тревожно. — Что произошло? Бетельгейзе, наверное, едва ли не впервые подает голос среди однокурсниц. Несколько девушек удивленно оборачиваются, кто-то даже выдает: «так ты, оказывается, не немая?». — А мы думали, тебе тоже язык вырезали, — фыркая, добавляет Кэрроу. Бетельгейзе смотрит на Доротею исподлобья, но не отвечает на колкость. — На Эмиля Розье ночью напали. Он упал с лестницы и разбился. Чудо, что остался жив. Одна из слизеринок (кажется, Аманда Булстроуд), покровительственно решает посвятить новенькую в подробности случившегося. Бетельгейзе мельком смотрит на Кэрроу и всем своим видом как бы говорит: «надеюсь, ты тоже скоро упадешь с лестницы». К обсуждению сразу подключаются и другие студентки. — Да, говорят, его позвоночник сломан в шести местах. Плюс несколько открытых переломов… Вся лестница была в крови. — Даже магия не может быстро справиться с такими повреждениями. Ого, какой прекрасный поворот. Бетельгейзе не испытывает ни грамма сочувствия к Розье, скорее наоборот — в груди рождается мрачное удовлетворение. Совпало действительно удачно, ведь теперь этот подонок не сможет третировать ее весь месяц до суда. Так ему и надо. Конечно, она не показывает виду, что довольна случившимся. По-прежнему спокойно слушает, изредка изображает удивление. Все складывается очень хорошо. Розье вне игры, удалось немного пообщаться с другими сокурсницами, а вечером снова работа с профессором Форни. В приподнятом расположении духа Бетельгейзе отправляется на уроки, предвкушая вечерний уход за цветами в теплице. Тем не менее, вечер преподносит куда менее приятный сюрприз. Бетельгейзе проходит в теплицы сразу после уроков, наличие ключа позволяет не выжидать лишнее время. Садится первым делом за домашнюю работу, пока профессор Форни еще не пришел. Судя по положению вещей в третьей теплице, уроков здесь сегодня не было. Мантия висит на стуле, так и не взятая хозяином. Наверное, стоило набраться духу и отнести ее вчера, когда порывалась. Вдруг у него нет другой, кроме рабочей? Мучаясь угрызениями совести, подходит к горшкам с уже рассаженной зубастой геранью. Но что толку корить себя теперь? Ласково дотрагивается до лепестков, потревоженные головки приходят в движение. Боль пронзает резко, заставляя вздрогнуть. Маленькая клыкастая пасть впивается в указательный палец сбоку. Вот черт. Осторожно нажимает пальцами свободной руки на крохотные челюсти, заставляя их разжаться. Брат часто показывал, как сцеживать яд у гадюк и кобр, захват тут такой же. Отодрав от себя чужие зубы, Бетельгейзе отходит, зажимая рану ладонью. Как назло, прямо в этот момент приходит профессор Форни. Бетельгейзе прячет руку за спину, лихорадочно соображая, чем остановить кровь так, чтобы он ничего не заметил. И в то же время подсознательно хочет, чтобы заметил. — Профессор Форни, здравствуйте, — натянуто улыбается, чувствуя, как щиплет в носу. — Здравствуйте, мисс Бёрк, — сегодня он выглядит не намного лучше, чем в субботу, но хотя бы не хуже. Повесив пальто в шкафчик, профессор добродушно улыбается в ответ, но сразу замечает, что что-то не так. — Все в порядке? Как вы тут без меня? — Все хорошо, а вы как себя чувствуете? Радует, что у него все-таки есть другая теплая верхняя одежда. Бетельгейзе старается незаметно перемещаться правее — в сторону выхода из теплицы, где стоит коробка с ветошью и прочий инвентарь, не поворачиваясь к профессору спиной. Выглядит это забавно, но вызывает еще больше вопросов. — Уже лучше. Так, показывайте руки. — У меня за спиной зеркало, что ли? — парирует хмуро и медлит. — Нет, у вас в глазах — слезы. Сдавшись, Бетельгейзе показывает укус — кровь идет обильно, клыки попали в какой-то крупный сосуд, поэтому вся ладонь покрыта красным. — Чертовы кровопийцы. Похоже, не зря я взял у профессора Снейпа настойку бадьяна. Идите сюда. — Да ладно, это мелочь. Чего не сказать о Розье, — невольно Бетельгейзе решает поговорить о случившемся. Получается воодушевленно. Профессору Форни можно показать хотя бы часть искренних чувств относительно переломов Розье, не боясь осуждения. — Слышал, он сильно пострадал. — Да, множественные переломы… Приближаясь с каждым шагом, Бетельгейзе забывает, что хотела сказать. — … открытые раны… Профессор Форни опирается о стол и вооружается вытащенным из портфеля флаконом с бадьяном. Бетельгейзе могла бы сказать «я могу сама», но… Она с предвкушением протягивает укушенную руку. Профессор задумчиво смотрит на ее пальцы и проходится взглядом по ране. Медленно. Холодная ладонь соприкасается с теплой. У Бетельгейзе такие маленькие кисти на фоне его рук. Настойка тонкой струйкой льется прямо в место укуса, смывая собой и кровь, и будто бы саму рану. Ткани заживают быстро, но процесс всегда сопровождает жгучая боль. На миг создается впечатление, что он сейчас поцелует тыльную сторону ее кисти. Бетельгейзе сглатывает, стараясь прислушаться к чужому дыханию, и ничего не слышит. А сама, как ей кажется, дышит слишком громко. — Спасибо, — она не хочет убирать ладонь, чужая кожа приятно холодит, но пауза затягивается. Ждать дальше нечего. — Не за что. Кстати, о Розье. К нам сейчас придет новый член кружка «безвозмездных помощников траволога». — Что? — Девушку, которая на него напала, наказали. По решению профессора Макгонагалл, она будет отрабатывать наказание в теплицах. — Вот как… — Бетельгейзе чувствует себя разочарованной. Меньше всего хотелось, чтобы кто-то вклинивался в эти спокойные вечера. К тому же, вероятно, нарушительница — гриффиндорка, раз наказание назначала профессор Макгонагалл. А гриффиндорцы не любят Бетельгейзе еще больше, чем «родной Слизерин». Юэн старается делать вид, что все нормально. На самом деле, это было его предложение — отправить Лесли помогать в теплицах. Во-первых, гриффиндорка любит травологию, а во-вторых, она — главная противница Розье в школе. Их вражда длится чуть ли не с первого курса и набирает все новые и новые обороты. Юэну кажется, что девушки могут поладить, благодаря «общим интересам». Впрочем, пока что оставлять их наедине он не собирается. Юэн ободряюще улыбается взволнованной Бёрк. И все еще чувствует тепло чужой ладони в своей руке.