***
Наутро Юэн просыпается с трещащей от боли головой, но чувствует себя уже не так хреново. Он сонно осматривается, вспоминая приятную галлюцинацию. Somnium tenebris постоянно подкидывает ему разные видения: иногда приятные, но иногда и жуткие. Главное — настолько реалистичные, что это постепенно начинает мешать работе. Похоже, вчера повезло. В последнее время они все связаны именно с ней. Юэну хватает — он постоянно твердит себе это. Все началось с того самого вечера, когда гандон-Розье зажимал Бёрк у шкафа. Сучий обмудок. Юэн бесконечное количество раз выпускал его кишки в самых черных видениях. Его ярости был нужен выход — Розье оказался отличным выбором. Тупой кусок белобрысого дерьма. Качает головой, пытаясь стряхнуть накатывающую злость. Нужно сохранять контроль над собой. Зелье отлично помогало справляться — поначалу. Но чем дальше, тем становится хуже. Юэн старается не обращать внимания, потому что другого выхода не находит (или не хочет искать). Когда она лизнула палец, он пропал. Это мимолетное мгновение настолько въелось в мозг, что все прокручивается там, прокручивается до сих пор, как старая пластинка. Бёрк, наверное, просто пыталась убрать остатки ваты. Губы в крови — Юэну стоило всего его самообладания отвести ее в деканскую спальню и… ничего не сделать. Просто помочь. Стереть яркую красную кровь. А потом смотреть, как она снимает пальцем что-то с языка. Так невинно и бездумно. Когда Бёрк чуть не задушила антенница, Юэн долго пытался понять — было ли это очередным видением или все-таки правдой. Только блеклые следы на ее шее свидетельствовали о реальности случившегося. Юэну так сильно хотелось коснуться их. И он касался — в видениях, подаренных зельем. Шеи, губ, тела. Такой альтернативы ему достаточно. Пусть все остается как есть. Юэн Форни за последние пару лет привык жить наполовину во сне. И тут рука натыкается на что-то горячее, обжигающее. Он медленно оборачивается в страхе, чтобы посмотреть. На диване рядом лежит термос. Это был не сон. В ужасе Юэн хватается за голову, испуганно вскакивая с места. Черт. Черт. Черт. Он нервно ходит по комнате, в которой к счастью не видно следов борьбы или чего-то подобного. Доставая из чемодана одежду (прошел уже почти год работы в Хогвартсе, а все вещи так и продолжают храниться чемоданах да коробках), Юэн пытается вспомнить хоть что-нибудь после того абсолютно нереального воспоминания, когда поддался желанию поцеловать ее запястья. Может, эта часть все-таки была галлюцинацией? Торопливо залезая в брюки, Юэн решительно собирается на работу, несмотря на ломоту во всем теле. По средам как раз занятия у пятикурсников-слизеринцев, так что нужно успеть предупредить мадам Стебль, что он проведет урок сам. Мерлин, когда она ушла? Что он сделал? Юэн практически погибает от чувства изнурительного ожидания необходимого урока. Термос стоит на рабочем столе, все еще горячий. Что Бёрк с ним сделала? Термосы ведь так не нагреваются. Он улыбается этим глупым мыслям, вспоминая смущенное девичье лицо. Она такая… милая. Хорошая девочка, которой не повезло родиться не в то время и не в той семье. Отчаянно нуждавшаяся в защите и надежном друге. Теперь у нее есть Лесли, и Юэн не сомневается, что их приятельские отношения постепенно перерастут в крепкую дружбу. Лесли, пожалуй, идеальная кандидатура на роль подруги Бёрк. Храбрая и справедливая, с патологическим желанием защищать слабых. Ответственная и сильная. Но, что самое главное, у этой гриффиндорки нет закадычных подружек. Большую часть времени она проводит либо с кузеном, либо со своей командой, которая в основном состоит из парней. Все в порядке. Колдует себе кружку, выливая туда половину содержимого термоса. Звезда бадьяна падает на дно. Терпкий аромат гвоздики, других пряностей и вина расплывается по теплице. Каким образом алкоголь не выпарился после столь продолжительного поддержания высокой температуры — непонятно. Магические ошибки порой дают совершенно неожиданные результаты. Глинтвейн настоялся до убойного состояния, аж глаза щиплет. Но Юэн все равно пьет. Она ведь старалась, а он завалился спать, вместо того, чтобы попробовать. Что же, остатки ломоты и тремора после такого «лечения» снимает как рукой. Все еще хмельной от гвоздики и вина, Юэн решает изменить тему сегодняшнего урока для пятикурсников: он забрасывает весь стол остатками омелы, которую Лесли и Бёрк еще предстоит завтра превратить в удобные для развешивания кустики. Ты дурак, Юэн? Ой, это же просто для рождественского настроения. Пусть расслабятся, к тому же девушки любят омелу. Да, Юэн, ты дурак. Когда ученики вялым потоком вваливаются в теплицу и недоуменно останавливаются у омелы, Юэн уже не считает свою идею хорошей. Он почти полностью протрезвел к окончанию перерыва, но отступать поздно. Бетельгейзе останавливается с противоположной стороны стола. Непонимающе поднимает бровь, рассматривая зеленые клубки, словно думает: мы что, разве забыли в понедельник все убрать? Ее эмоции так легко прочесть. Юэну хочется запомнить каждую. — Профессор?.. — кто-то из учениц после затянувшейся паузы все-таки решается привлечь к себе внимание преподавателя. Юэн все еще рассматривает Бетельгейзе — Бёрк то есть, — пытаясь понять, все ли с ней в порядке. Она избегает смотреть на него, и это нервирует. — Сегодня у вас будет свободный урок. Скоро Рождество, так что я прочту краткую лекцию о растениях, прочно ассоциирующихся с его празднованием, и всех отпущу. По аудитории проходится волна восторженного шепота. Все чертовски рады такому рождественскому подарку. Бетельгейзе наконец поднимает на него свои зеленые глаза, будто спрашивает: что вы задумали, профессор? А он ничего не задумал. Он просто… Просто. Читает лекцию, рассказывая об омеле, и по-прежнему возвращается к ней цепким взглядом. Не уходите. — Ягоды омелы используются во многих зельях. Их чудодейственное свойство известно еще со времен древних волшебников. Наверное, поэтому они были такими долгожителями, — нужно отвлечься и просто сделать свою работу. Окинуть взглядом всех учащихся, ответить на вопросы, если появятся. Рассказать так, чтобы они хоть не уснули стоя. — До наших дней, увы, те рецепты не дошли, но омела по-прежнему популярный ингредиент лекарственных защитных эликсиров наравне с листьями падуба. Юэн держит на лице безразличную улыбку и продолжает рассказывать, присаживаясь на собственный рабочий стол, стоящий позади. — Так, кто-нибудь знает, как зародилась традиция целовать любимого человека под омелой? Девочек хлебом не корми, дай поговорить о поцелуях — поднимается аж четыре руки. А Бетельгейзе опять краснеет. Почему-то Юэн чувствует от этого странное удовлетворение. — По преданию, могущественная колдунья, вернув к жизни своего сына, погибшего от яда омелы, от радости целовала каждого, кто проходил под омеловыми ветвями! — А я слышала, что эта традиция пошла с древнего фестиваля урожая — Сатурналия. Студентки начинают открытый спор и вскоре теплицы наполняются всеобщим гомоном. Из-за того, что профессор никак не вмешивается, пятикурсники понимают, что свободная часть урока уже началась, и продолжают болтать. — На вашем лице выражение глубокой фрустрации, — профессор Форни тихо подходит к Бетельгейзе, которая жмется поближе к столу, избегая разговоров и столпотворения. Ей не нравится, когда в теплицах так громко и находится так много народа. Она не вздрагивает, потому что видела краем глаза, как он подходит. Смотрела на темно-серые брюки, затем на мужские туфли, когда те приблизились. — Что такое «фрус-тра-ция»? Юэн вздыхает. — Это магловское слово. Неважно. Бетельгейзе надеется, что правильно повторила. Они смотрят друг на друга: ей неловко, ему… Холодно, пожалуй. Бетельгейзе закусывает губу, от чего его взгляд становится еще более пристальным и внимательным. Вокруг слишком много людей, чтобы вот так открыто обсуждать вчерашнее. — Все можете быть свободны. Только прошу — не попадитесь на глаза профессору Макгонагалл! Поэтому Юэн отправляет остальных учеников прочь из теплиц. Это, не считая пропущенных, был его самый короткий урок — прошло от силы полчаса. — Останьтесь. Голос тихий, вкрадчивый. Короткое слово кажется громче возгласов и разговоров безликих слизеринцев. Бетельгейзе остается. Разумеется, она остается. Они стоят относительно поодаль друг от друга, чтобы со стороны это не бросалось в глаза. — Мисс Бёрк, я хотел поговорить с вами о вчерашнем вечере, — он начинает спокойно, но Бетельгейзе чувствует легкий надлом. Профессор Форни заговаривает, только когда все выходят. — Да? — Я… плохо себя чувствовал и мог не осознавать, что делаю. Скажите, я ведь не сделал ничего… неправильного? — Нет, профессор. Все в порядке. — Когда вы ушли? — Примерно через час, сэр. Я хотела есть, поэтому ушла на ужин. — Вот как… Ну, одной проблемой меньше. Прям от сердца отлегло. — Хорошо. Спасибо за глинтвейн, — добродушно улыбается. — Что вы сделали с термосом? Он до сих пор горячий, даже пустой. — Ой… я не очень хорошо лажу с такими вещами, — Бёрк выглядит сконфуженной и явно чувствует себя виноватой. — Я по привычке наложила на него заклинание подогрева, которое использую для обычных кружек, но, кажется, на термосах оно работает иначе. Разумеется. У нее наверняка дома масса антикварных чайных сервизов, сплошной дорогущий фарфор и произведения искусства. Какие там термосы? Термосы скорее магловская вещь, которую маги переняли себе, но упорно отказываются в этом признаваться. Аристократы ненавидят все магловское. Это неприятно колет. — Не переживайте, я просто поинтересовался. Зато глинтвейн до утра оставался горячим. — Вы что, выпили его сегодня? Гвоздика может быть опасна после такого… — Вы видели мой буфет? — А, ну да. Действительно. Простите. Она наконец улыбается, даже слегка посмеивается. На столе между ними целый ворох омеловых пучков — бери и целуй. Мерлин, почему в его жизни все настолько… не так? Хотя бы руку протянуть к ней. Коснуться. Снова. Пальцы помнят каждое прикосновение к бледной коже. И случайное, и неслучайное. И реальное, и то, которого никогда не было. И не должно быть. — Вам уже лучше? Юэн кивает — недостаточно искренне. По сравнению со вчера, ему лучше, но в целом… Хорошо, что скоро каникулы, ему определенно требуется отдых. — У вас очень слабое здоровье. Почему вы так часто болеете? Вопрос осторожный, но заставляющий напрячься. Они смотрят друг другу в глаза долго, сохраняя тишину. — Полагаю, как вы и говорили, мне стоит сменить жилье. Она верит — легко и без сопротивления, словно ждала любого, даже неубедительного объяснения. Бетельгейзе недовольно морщится, смотря в сторону и насупив брови. — Это точно. Или хотя бы навести в нем порядок. Так просто и прямо говорить учителю о том, что ему нужно навести порядок в своем жилище? Юэн улыбается, забавляясь. Ему нравится, что Бетельгейзе позволяет себе неформальное общение, но он еще не представляет, чем эта нарастающая смелость обернется позднее. — И вообще, этим ведь занимаются домовые эльфы, вам не надо ничего самому делать. Почему вы живете в таком запустении? Юэн не знает, что ответить. Сказать, что ему все равно? Что эта неказистая обстановка прекрасно отражает его нынешнее отношение к жизни? Или что на обшарпанных стенах видно меньше следов, остающихся после буйства? — Я большую часть времени все равно провожу в теплицах. Что до домовиков — не люблю, когда кто-то трогает личные вещи. Профессор оправдывается. Перед своей возмущенной ученицей. Странные ощущения. Она открывает рот и закрывает его, будто хотела что-то сказать и передумала. Между ними чувствуется какая-то неловкость, и Юэн плохо понимает, в чем дело. Да, он вчера немного… перегнул палку, но не до такой же степени. Или до такой? — Вы придете сегодня после уроков? — Конечно, — Бетельгейзе нежно улыбается и обещает прийти. Но не приходит. Если это не издевательство, то что тогда? Юэн снова чувствует себя обманутым и весь вечер рисует в блокноте. В конце концов, она не обязана приходить.***
Но что Бетельгейзе могла поделать, если Гвинет выцепила ее еще в Большом зале во время обеда, упросив пойти в библиотеку? К тому же именно сегодня Бетельгейзе совершенно не хотелось в теплицы, так что предложение гриффиндорки она приняла с облегчением и готовностью. Бетельгейзе сидит в библиотеке, только закончив объяснять Гвинет особенности Уидосороса (забавно, но от нее тоже есть польза, когда дело доходит до ядов, а Тома рядом нет) и смотрит на свой пергамент с вопросами для контрольного тестирования. Завтра предстоит тест по заклинаниям — последняя проверочная работа в триместре. А мысли вообще не о заклинаниях. Лицо опять краснеет. Закусывает губу и бездумно пялится в пустоту. Перед глазами появляется назойливо машущая ладонь. Том приходит позаниматься вместе с сестрой, и они, пока Бетельгейзе пребывает в прострации, успевают перекинуться парой фраз в стиле: «и давно она так сидит?», «минут десять». Бетельгейзе равнодушно здоровается и подпирает щеку кулаком, возвращаясь к прерванным размышлениям. Юэн уснул достаточно крепко и не проснулся, даже когда она аккуратно сменила свои колени на подушку, чтобы встать. Еще какое-то время Бетельгейзе стояла рядом, колеблясь. Какое у него красивое и простое имя… Чем дальше все заходило, тем сильнее профессор отстранялся. Что будет наутро, когда он вспомнит, что позволил себе? Бетельгейзе так сильно захотелось его поцеловать, что она даже наклонилась, почти поддавшись наваждению. Но в итоге лишь робко коснулась щеки подушечкой пальца. Провела по скуле к уголку губ. И испуганная своими желаниями сбежала. — Я идиотка, — Бетельгейзе тихо стонет и прячет лицо в руках, укладываясь головой на стол. Гвинет и Том синхронно косятся, но сохраняют молчание. Надо на что-то отвлечься. Подготовка к тесту оказывается сейчас слишком сложным занятием для рассеянной головы, поэтому Бетельгейзе смотрит на Гвинет, вспоминая, что собиралась поговорить с Кровавым бароном. В общем-то, пару раз она уже пыталась. Высокомерное слизеринское привидение было совсем несговорчивым, так еще и имело склонность завывать похлеще Серой Дамы. — Том, — переходя на шепот, чтобы не огрести от мадам Пинс за шум, Бетельгейзе решает порасспрашивать Тома. — А? — А ты знаешь, как задобрить Кровавого барона? Ну, чтобы он не улетал от тебя со страшным «уууууууууу», а согласился… на то, о чем ты говорил тогда. — Опять ты про это? — Гвинет шипит. — Давайте лучше продолжим заниматься. — Ну вообще, я слышал, что он очень трепетно относится к свиданиям с Серой Дамой. А так не знаю, у вас на факультете наверняка есть какие-то свои тонкости. — Боюсь, мне будет проще уговорить Серую Даму на свидание с бароном, чем узнать что-то от других слизеринцев. И здесь тупик. Ладно, за время каникул, когда все разъедутся и в школе станет тихо и скучно, найдется достаточно времени что-то придумать. Может, и Кровавый барон заскучает. — А мы, кстати, с Саймоном узнали, где в Запретном лесу растут дьявольские силки. — Вы что, собираетесь в Запретный лес? Это же запрещено. — Дайте мне в тишине доделать этот чертов доклад по ядам, иначе я выкину вас из библиотеки обоих.***
К четвергу Бетельгейзе уже становится легче. Первое смущение проходит, а ночь размышлений и убеждения себя, что все естественно и правильно, приносит успокоение. Ей интересно, как профессор отреагировал на нарушенное обещание, но Бетельгейзе приходит даже позже, чем Гвинет — чтобы заставить нервничать сильнее. Профессор Форни прекрасно держит «ничего-не-случилось» лицо и уходит в другую теплицу, оставляя девушек наедине друг с другом и горой омелы. Бетельгейзе быстро учится и подстраивается. Если она сама изнывает от этого игнорирования и думает о недоступном профессоре еще больше, чем когда он постоянно находится рядом, то почему это не должно сработать в обратную сторону? Вполне себе работает. Бетельгейзе вяжет пучки салатовых ветвей и с довольной улыбкой смотрит на собственные запястья, вспоминая те поцелуи. Может она толком и не знает ничего о реальных отношениях с людьми, но вряд ли человек, не имеющий никакого интереса, будет целовать твои руки так. Бетельгейзе снова чувствует себя той маленькой принцессой, которую старший брат боготворил и носил на руках. — Ты правда собираешься выступить в суде? — вопрос выводит из приятных размышлений, возвращая к реальности. И, надо сказать, какой-то слишком уж жестокой реальности. Сначала кажется, что ослышалась, но Гвинет смотрит без привычной веселости и беззаботности: серьезно и выжидательно. Бетельгейзе всеми силами старалась не думать о предстоящем заседании в Визенгамоте, и вполне успешно — голова напрочь забита преподавателем травологии и школьной повседневностью. Но наступает момент, когда страх снова накатывает волной. От одного упоминания все внутренности сводит в тугой узел. Нетнетнет. Не думай. — Да. Мне хоть и страшно, но я должна это сделать. — Почему? Мерлин, зачем Гвинет решила завести этот разговор именно сейчас? К сожалению, гриффиндорка выглядит решительно, и Бетельгейзе кажется, что от сказанного будут зависеть их дальнейшие отношения. — Потому что… — Она отводит взгляд, лицо болезненно искажается, однако Гвинет не поддается жалости. Она обычно достаточно тактична, но у них уже не выдастся другой возможности поговорить об этом до суда. А потом станет поздно. Гвинет терпеливо ждет ответа. Бетельгейзе не остается ничего, кроме как продолжить. — Я хочу, чтобы эти люди поскорее были заключены в Азкабан. Гвинет молчит. Подумав, Бетельгейзе осторожно решает рассказать больше. Важную деталь, которая одновременно пугает, доводя до исступления, и вызывает жуткое удовлетворение: — Там будут судить тварь, убившую моего брата, — говорит приглушенно и холодно. Проклевывающаяся злость похожа на шипение змеи. Черная беспросветная ненависть. — Кто он? — Фенрир Сивый. Он был не один — эти безмозглые животные напали на нас группой. Но я узнала только Сивого. Два других волка присоединились к трапезе лишь после вожака. Бетельгейзе хорошо помнит их окровавленные морды, увиденные позднее. — Разве ты единственная свидетельница преступлений Сивого? Наверняка его осудят и без тебя. Тебе необязательно отвечать в суде. Гвинет говорит по-прежнему серьезно, но Бетельгейзе совсем не понимает, к чему она ведет. — Слухи о тебе только успели утихнуть. В январе Розье вернется к учебе. Разве ты не боишься оставаться среди слизеринцев после слушания? Честно говоря, куда больше Бетельгейзе боится самого слушания. Ей страшно оказаться среди присяжных, министра и всех этих бюрократов. И еще страшнее снова увидеть лицо убийцы самого дорогого для нее человека. Но в словах Гвинет есть истина, о которой Бетельгейзе и сама неоднократно задумывалась. Если бы Розье не оказался на больничной койке из-за чудесной случайности, декабрь превратился бы в ад. Что же он со своей свитой устроит, когда она посодействует пожизненному заключению его деда? — Боюсь и понимаю, что рискую. Но помимо мести мне действительно хочется… справедливости. Если мое слово сможет что-то изменить, то я скажу его. Так же, как это сделала ее мать. Избавившись от угнетения супруга-тирана и потеряв сына, она, наконец, позволила себе поступить по совести, не заботясь о страшных последствиях, которые ее ждали. Бетельгейзе думает об ублюдках вроде Макнейра, свидетельство против которых не возымело эффекта. Слишком много убийц осталось не просто на свободе, но при власти. Безнаказанные, они по-прежнему будут убивать и использовать других в своих целях, а потом найдут нового «предводителя», о котором скажут, что действовали под заклинанием Империус. Тёмный лорд всего лишь развязал им руки и вложил в них оружие. Это прогнившее общество лживых и лицемерных фанатиков, которые жаждут крови, власти и денег, встало бы на сторону любого волшебника, сулящего им процветание и личную выгоду. Они готовы на все, без преувеличения. Вместе они хуже и страшнее любого самого ужасного мага. — Ладно. Гвинет не говорит никаких громких слов наподобие «я буду на твоей стороне» или «ты можешь на меня положиться», но Бетельгейзе чувствует, что она действительно поддержит ее. Наверное, Гвинет искренне беспокоится или просто не понимает, какая выгода от этого суда может быть при таких рисках. Какое-то время девушки молчат, разбирая омелу и уверенно работая секаторами. Напряжение спадает, Бетельгейзе снова избегает мыслей о Сивом и понемногу успокаивается. Сегодня последняя отработка Гвинет до каникул, но Бетельгейзе никак не может придумать, о чем поговорить. Поэтому вечно-болтающая-Гвинет придумывает сама. — Слушай, у тебя такое длинное имя. Можно я буду звать тебя Гейз? Ты как раз вся такая легкая и незаметная. Как газ. — И могу привести к удушью? — Очень по-слизерински. — Ладно, хотя бы не «зелень». Они смеются. С недавних пор Бетельгейзе стала позволять себе отпускать в компании Гвинет мелкие черные шутки. Образ слабой и беззащитной девушки с ними не очень вязался, но оттого получалось еще комичнее. — Кстати об именах. Гвинет — это от «Гвиневра»? — Да-да. Какая-то странная британская традиция: называть рыжих девушек в честь королевы Гвиневры. Мою двоюродную племянницу эта участь тоже не миновала. — По-моему красиво. — Сказала девушка, которую назвали в честь огро-о-омной звезды. — Ну… вот это уже традиция Блэков. Моя бабушка — Блэк. — Какое удивительное совпадение, моя — тоже. Вот они — множественные родственные связи между волшебниками во всей красе. Многие семьи, особенно чистокровные, так или иначе состоят в родстве друг с другом. Аристократы заставляют преемников заучивать генеалогическое дерево не только своей семьи, но и самых близкородственных — отец нередко порол Бетельгейзе розгами, если она ошибалась или не могла ответить. Что же, теперь нет необходимости заучивать всю эту чушь. Бетельгейзе совершенно беззаботно смеется с Гвинет над Блэками и их дурацкими заскоками. — Фух, сегодня уже двадцать второе число, а мы только заканчиваем эти пучки. Кому под ними целоваться, если послезавтра почти все студенты уезжают домой на каникулы? Дамблдору с Макгонагалл? — Или Филчу с миссис Норрис. — Зачем я это представила? Под очередным клубком омелы, Бетельгейзе неожиданно находит профессорский блокнот. Тот самый, где был ее портрет с геранью. Пока Гвинет продолжает увлеченно разглагольствовать на тему непростых отношений Филча и его кошки, Бетельгейзе аккуратно приоткрывает книжку, с недоумением листая страницы. Что он здесь делает? Профессор забыл его тут вчера, когда завалил все омелой перед уроком? На светло-желтых листах появилось несколько новых зарисовок растений. Бетельгейзе увлеченно смотрит дальше, пока не находит небольшой рисунок — снова себя, на сей раз за конспектом. Щеки покрываются румянцем, Бетельгейзе не замечает заинтересованного взгляда Гвинет. Пальцами чувствует, что на следующей странице есть что-то еще. И, вспыхнув, захлопывает блокнот, когда веснушчатое лицо оказывается слишком близко. — Покажи, ну покажи же! Что там? — Нет! Бетельгейзе тяжело дышит, прижимая блокнот к груди и смотря широко распахнутыми глазами на Гвинет. — Подожди, неужели это… — Молчи! — Ой вей… Гвинет присвистывает, косясь в сторону стеклянной стены. Примерно туда, где в соседней теплице должен работать профессор Форни. — Никому не говори, пожалуйста, — молящим шепотом, чтобы он ничего не услышал. — Скажи хоть, от кого это? Интересно же! «Похоже, она не поняла». — Не скажу. Бетельгейзе закусывает губу, колеблясь. Юэн нарисовал ее в постоянно расцветающем венке. Смущенную и улыбающуюся. Какую-то совершенно… влюбленную. Лепестки разворачиваются и сворачиваются среди омеловых листьев. Завораживает. Цветов много, они больше похожи на османтус, чем на омелу. В этот раз он рисовал чисто по памяти, желая запечатлеть оставшийся в голове образ, поэтому в новом портрете еще больше личного, чем во всех остальных. Выглядит как признание. Хочется поговорить с Гвинет, рассказать все, возможно, получить какой-то совет или хотя бы просто разобраться в том, что происходит. То профессор демонстративно сидит в другой теплице, то оставляет ей свои совершенно не-просто-учительские рисунки. Если еще прошлый раз можно принять за случайность, то этот — точно нет. И ведь Гвинет могла заметить блокнот раньше нее! Мерлин, у него что — раздвоение личности?! Черт подери. Бетельгейзе думает, что делать с блокнотом. Оставить на столе или, может, нагло забрать себе? В конце концов, положив его в сумку, она думает, заговорит ли вечером профессор об этом сам, когда они останутся наедине, или опять предпочтет сделать вид, что ничего нет? … Не заговаривает. У Бетельгейзе внутри — ураган и смерч. Поведение профессора Форни кажется ей просто ребячеством. В пятницу он весь вечер проводит со студентами, поэтому Бетельгейзе уходит очень рано, предпочтя тихим теплицам не менее тихую из-за предстоящих каникул спальню. Слизеринцы устроили себе предпраздничный вечер в общей гостиной, при всем желании хоть как-то социализироваться, Бетельгейзе смогла просидеть с ними только полчаса. Кто-то из слизеринок даже угостил ее огневиски, но Бетельгейзе переживала, что когда градус в компании станет повыше, Кэрроу не преминет случаем потешиться над ней, сделав объектом насмешек. Да и спать от спиртного и усталости хотелось сильно. Неделя выдалась тяжелой, полной переживаний: из-за контрольных, из-за профессора Форни, из-за приближающегося суда. Ворочаясь в постели, Бетельгейзе думает о словах Гвинет. После каникул ситуация изменится и определенно в худшую сторону. Возможно, есть какой-то способ перевестись на другой факультет? На Рождество Дамблдор обещал дать возможность воспользоваться директорским камином, чтобы навестить маму, заодно, можно попробовать поговорить с ним и о переводе. Бетельгейзе мало верит в то, что затея будет иметь успех, но попытка не пытка. Все-таки директор обещал защитить их. Если не смог защитить Амелию, то пусть хотя бы защитит ее дочь. Но это ведь был твой выбор. Ага, первый серьезный самостоятельный выбор за всю жизнь. Бетельгейзе всегда делала то, чего от нее ждали или требовали другие, и никогда не делала того, чего хотела сама. Только подчинялась. Поэтому, оказавшись перед лицом смертельной опасности, не смогла ничего сделать, кроме как попытаться убежать. Она бежала по лесу так долго, как только могла, пока трое волков не нагнали еще одну добычу. Они все были в его крови. Заклинания оказались бесполезными, потому что руки слишком сильно тряслись, держать палочку сломанными пальцами не получалось, а от страха и ужаса — ни сосредоточиться, ни говорить, не заикаясь. Бетельгейзе никогда не делала, не выбирала, не решала ничего сама. Она практически не умела сопротивляться. Амелия Бёрк могла лишиться в тот день обоих детей, но сумела спасти хотя бы младшую дочь. Бетельгейзе впервые не плачет, когда думает об этом.***
Снится каждую ночь. День за днем вызывает все больше желания. Такая недоступная, недостижимая, не_его. Проклятая девчонка не покидает головы ни на секунду, вне зависимости от того, как близко полнолуние. Маленькая вкусная одержимость. Наваждение. Нельзянельзянельзя. Каково будет взять ее за волосы? Каким станет голос? Волк ждет. В субботу студенты потихоньку собираются домой. Повсюду стоят чемоданы, а молодые люди складывают личные вещи и прощаются с друзьями до следующего триместра. Им еще предстоит ехать всем вместе на рождественском рейсе Хогвартс-экспресс, но кто-то особо впечатлительный даже пускает слезы. Например, одна юная барышня, вешающаяся на шею своему бойфренду. Бетельгейзе не хочет наблюдать весь этот фарс, поэтому уходит в теплицы, морально готовясь к серьезному разговору с профессором Форни. Сегодня он от нее точно не отвертится. А если не придет в теплицы — она придет к нему в комнату. Потому что все это уже просто достало. Сонно морщится, поправляя гирлянду из остролистовых ветвей, украшенных красными ягодами и золотыми бусами, на торце одной из теплиц. Не успев проверить, на месте ли профессор, слышит веселый голос. — Гейз! — к ней подлетает Гвинет. — Хорошо, что ты тут. Она решила зайти попрощаться. Бетельгейзе улыбается. Новое обращение совсем непривычно, но все же нравится. — Все уже уходят. Ты останешься в школе, да? — Да. Здесь безопаснее, да и мне не хочется отмечать Рождество с дядей. — Ну, тогда счастливого Рождества, — Гвинет хитро подмигивает, — я оставила тебе сюрприз в этой теплице. Надеюсь, он тебя порадует. — Но я ничего не подготовила… — Ничего страшного. — Счастливого Рождества, — Бетельгейзе неловко желает хорошего праздника и думает о том, что было бы здорово ее обнять. — Передавай и Тому. — Да… Конечно, передам. Когда увижу, — лицо Гвинет мрачнеет. — Что-то случилось? — Эти идиоты собираются сегодня в Запретный лес за дьявольскими силками вместо поездки. Типа, все учителя и Хагрид будут заняты, поэтому под шумок можно слинять в лес без риска потерять баллы факультета. А я должна прикрыть их задницы и сказать, что мы ехали в одном купе. — Но как же он тогда попадет домой? — Они с Саймоном уже умеют трансгрессировать. Собираются потом пройти по окраине леса до Хогсмида, а оттуда — по домам. — Вот именно поэтому мужчины живут меньше женщин. — Действительно. Ладно, — Гвинет вздыхает, — надеюсь с ним все будет в порядке. Том из разных передряг выбирался и меня спасал. О, профессор Форни идет. Бетельгейзе смотрит туда, куда кивком указывает Гвинет. К ним и правда направляется профессор. Он идет со стороны леса, где находится хижина Хагрида с грядками, покрытыми брезентом. Выглядит покрасневшим от мороза, так что, видимо, долго находился на улице. Профессор Форни приветствует девушек как обычно, но задерживается взглядом на разом насупившейся Бетельгейзе. — Мисс Бёрк? Вы не едете домой? — Нет, не еду! — получается слишком резко и громко. Профессор удивленно поднимает брови, растерянно смотря на Гвинет, словно та может знать причину такого раздражения. Гвинет только пожимает плечами и решает ретироваться. — Ладно, я побежала, удачно отдохнуть, — она машет на прощание рукой и непонятно толком к кому обращается. — Я что-то не так сказал? — Юэн интересуется, когда они с Бетельгейзе вместе проходят в теплицу. «Он еще спрашивает!» Ее буквально распирает от раздражения и решимости расставить все точки над i. Однако Юэн тоже собирается сегодня серьезно поговорить. И исход, которого он ждет от этого разговора, прямо противоположен ожиданиям Бетельгейзе. Юэн слишком много думал в последние дни. Он вообще по жизни постоянно находился в каких-нибудь размышлениях, но иногда мыслей становилось так много, что мозг продолжал думать даже во сне. Это выматывало. Отстраняться не помогало. Они все равно часто виделись, а когда Бетельгейзе не приходила, Юэн и правда думал о ней еще больше. Почему-то так было тяжелее, чем когда он уходил сам. Поэтому Юэн решил, что пора заканчивать эти походы в теплицы, иначе за каникулы он точно поедет крышей. Но в то же время Юэн так сильно боялся обидеть ее, что с трудом придумал, как подвести разговор. Вешает мантию в шкафчик, едва стряхнув снег. А она любуется его широкой спиной. — Я рад, что вы нашли друзей. Бетельгейзе замирает. Что-то чувствует, понимает, что сейчас все пойдет совсем не так, как ей нужно. — Благодаря вам, профессор. И не представляет, насколько попала «в яблочко». — Я тут вовсе ни при чем. Вы точно собираетесь остаться в Хогвартсе на каникулы? — А вы хотите меня прогнать? Из теплиц. Спрашивает прямо, не позволяя и дальше ходить вокруг да около. Юэн незаметно вздыхает и оборачивается. — Нет. Вы по-прежнему можете проводить здесь столько времени, сколько посчитаете нужным. «Что ты несешь, Юэн?» Собирался ведь сказать совершенно другое. Поэтому решает исправиться и продолжает: — Раньше это было необходимостью, но нужно ли вам это теперь? — Профессор. — Да? — Вы дурак. Это он и так знает, в общем-то. Молчат. Она не верит, что сказала это вслух. Он не понимает, как реагировать. — Отштрафовать вас, что ли? Ласково улыбается, пригрозив совсем не всерьез. Ладно. Сказала «а», говори и «б». Бетельгейзе делает глубокий вдох, чтобы обрушить на него свою самую долгую и возмущенную речь: — Штрафуйте, наказывайте, как хотите, но профессор, ваше поведение просто возмутительно! И не надо делать это ничего не понимающее выражение лица. Все вы прекрасно понимаете. Все эти ваши рисунки, ваш взгляд, ваши… С каждым словом он зачем-то подходит все ближе и ближе. Заставляет пятиться, пока ее поясница не упирается в край высокого рабочего стола. — Ваши… — сглатывает. — Я забыла, что хотела сказать. Это все ненастоящее. Юэн смотрит на Бетельгейзе сверху вниз и испытывает сильные угрызения совести. Конечно, он ей нужен. Конечно, он ей нравится. Но нужна ли ему самому такая ответственность? Он ведь даже не любит ее. Просто… хочет. И все это наваждение не более чем следствие постоянных галлюцинаций, вызванных зельем. Иллюзия. Слишком подло. — Вернёте мне мой блокнот? — Нет, оставлю себе как доказательство и буду вас шантажировать. Смотрит исподлобья, обиженная и запутавшаяся. Юэну стыдно и хочется уволиться. — Хорошо. Бетельгейзе раздраженно закатывает глаза и замечает то, чего никак не должно было здесь находиться. «Гвинет, черт бы тебя побрал!» Так вот о каком сюрпризе она говорила. С потолка прямо над ними свисает один из тех злополучных пучков, связанный либо ею, либо Гвинет. То ли гриффиндорка все поняла, то ли просто решила, что таинственный автор рисунков придет именно сюда. Это смущает, но… Бетельгейзе смаргивает, вспоминая вечер вторника в профессорской комнате. Она ведь тогда хотела его поцеловать — желание никуда не делось. Неужели хотя бы раз она не может решить и сделать то, чего просто хочет сама? Не думая ни о последствиях, ни о правильности, ни о выгоде. Не думая о том, чего бы от нее хотели другие. Профессор, к примеру, точно хочет, чтобы она ушла. — Вы стоите под омелой, — говорит спокойно и не узнает собственного твердого голоса, который звучит будто со стороны.Нет, это вы стоите под омелой.
— Да? — Да. — Интересно, как она здесь оказалась? Наверное, теперь подумает, что она сама туда повесила этот чертов куст. Ну и плевать. Пусть думает. Так даже лучше. Бетельгейзе хмурится, поднимает руки, опуская их чуть выше его локтей. Цепляется ногтями за теплый вязаный свитер, тянет на себя. — Что вы делаете? Юэн прекрасно понимает, что она делает, но не поддается и взглядом буквально просит — остановитесь. — Будьте джентльменом и наклонитесь. Я не дотягиваюсь. — Ох, Мерлин. Безнадежно. Она сама потянулась, чтобы поцеловать. Смотря при этом в глаза так недоверчиво-настороженно, словно Юэн мог исчезнуть, если позволить себе зажмуриться. Более странных поцелуев в его жизни еще не было. И, наверное, особенных. Это совершенно не похоже на те видения — примитивные и простые. Легкое и короткое прикосновение — как предупреждение, угроза или вызов. Или все вместе разом. — Сколько вы за это снимете с меня, — выгибает бровь, — баллов? Ее светлые пальцы все еще яркий контраст на темном свитере. Юэн молчит, потому что не может усвоить окончание фразы. Его всегда восхищала эта слизеринская черта — играть словами, доводя оппонента до нужной кондиции. Нарочно или случайно — он не знает. Бетельгейзе все еще неправильно близко, медленно дышит и ждет ответа (хотя бы какого-нибудь). Держится крепко, не позволяя уйти. Походу, Юэн «перевыполнил» план директора. Он должен был помочь ей влиться в школьную жизнь, адаптироваться, найти друзей, а в итоге… В итоге еще раз целует — сам.