Все кончилось. Лопнуло, как склянка с неправильно приготовленным зельем.
Они так и стоят, смотря друг другу в глаза долгие мгновения, пока Юэн продолжает речь и отрешенно отвечает на вопросы министра.
Бетельгейзе не хочет верить в услышанное. Не хочет понимать и не хочет принимать такую правду. Она так много «прощала» Юэну — его кровь, отношение к маглам, зависимость от зелья.
А это… Это другое. То, что владеет ее разумом на каком-то ином уровне, близком к животному. Страх, доведенный до автоматизма. Ненависть — бегущая по венам.
Отвращение.
К нему, к себе. К тому, что было.
Но Бетельгейзе ведь и так
знала. Не сначала, но намного раньше того, как ее самый сокровенный страх озвучил Кровавый барон. Просто игнорировала, не слушала. Намеренно так и не посмотрела лунный календарь, хотя прекрасно помнила числа, когда с травологом что-то было «не так».
Например, той ночью, когда с лестницы упал Розье. А упал ли он с лестницы на самом деле, или?..
По залу проходит волна ропота и удивления, когда хогвартский профессор признается в своей болезни. Некоторые до сих пор перешептываются, а спокойствие сохраняют только Дамблдор и министр магии.
Разумеется, оба в курсе.
По-видимому, именно от этого Дамблдор и предостерегал. Какое чудовищное… лицемерие. Разве они имеют право скрывать такое? Омерзительно.
— Расскажите, при каких обстоятельствах это произошло.
В тоне министра слышно напряжение и плохо скрываемое негодование. Вероятно, она тоже прекрасно знает подробности случившегося, но судебное разбирательство обязывает продолжать допрос.
— Вместе с Ричардом Уильямсоном я был в доме лиц, находящихся под протекторатом Отдела магического правопорядка министерства магии. Мы отразили нападение Пожирателей смерти и схватили Сивого, но с восходом луны он обратился.
Бетельгейзе даже про Сивого почти забывает, целиком и полностью сосредоточившись на
другом оборотне.
То, что он рассказывает, едва откладывается в памяти, потому что все подробности меркнут и не имеют смысла.
Он — оборотень. Остальное — ненужные детали.
Признание разбило ее, сломало — попробуй теперь собери. Любое развитие событий было бы лучше, чем такая правда. Пусть бы просто оставил без объяснений, игнорировал, уехал, исчез… Все, что угодно.
Хочется кожу с себя самой снять.
От нетрезвости не остается ни следа. Юэн видит, как девичье лицо искажают злость и праведный гнев. Обида. И тогда он улыбается сам себе. Потому что лучше, если Бетельгейзе сейчас будет ненавидеть его, чем поддастся своему страху перед Фенриром.
Как по-мазохистски.
И легко.
Миллисента еще перед началом суда взяла с каждого участника соглашение о неразглашении, что лишало поступок Юэна половины смысла, но все-таки… Теперь ей будет сложнее заставить его торчать в школе, ведь кто-то из коллегии может быть очень против того, чтобы оборотень обучал детей. Даже учитывая регулярный прием аконитового зелья. Во время войны оборотни совершали много нападений, мракоборцы оказывались под ударом едва ли не чаще всех остальных, поэтому министерство пока что пытается защищать своих людей. Разумеется, Юэн далеко не один такой попавший под раздачу.
Однако нетерпимость к больным ликантропией в волшебном мире от этого меньше не стала и только набирает обороты с каждым годом.
Юэну почти плевать. Он вполне смирился с тем, что вернется в мир маглов, как того всегда хотел отец.
Там ему и место.
Когда Бетельгейзе проходит рядом, сменяя его на свидетельском месте, на автомате хочется протянуть руку. Поддержать — качающуюся, маленькую, сжимающую ладони в белые от напряжения кулаки. Но она отшатывается и хватается за трибуну, ища в деревянной стойке опору.
А чего ты ждал?
Юэн не вздыхает. Просто спокойно возвращается на скамью, пересекаясь взглядами с директором. Ясные голубые глаза смотрят испытующе, будто спрашивают: и что, не жалеете?
Приходится буквально заставить себя не_жалеть.
— Мисс Бёрк, расскажите, что произошло тринадцатого октября восемьдесят первого года.
Миссис Багнолд обращается к Бетельгейзе мягко, терпеливо ждет, когда та перестанет суетиться за кафедрой: убирать волосы с лица, заламывать пальцы и поправлять папку с бумагами перед собой.
— На нас с братом напала группа оборотней… Среди них я узнала Сивого.
— Каким образом?
Вопросы — сплошная условность, но в этом суде все условность.
— Ранее я видела, как он… обращался. Мне хорошо знакома его
другая форма.
Бетельгейзе запинается и избегает смотреть на «подсудимого». Речь звучит механически, слишком безэмоционально, приглушенно. Все внимание обращено исключительно к судье. Приходится цепляться за добродушное женское лицо с сочувствующим взглядом, чтобы отвлечь мозги от всего остального. А к горлу опять подкатывает тошнота.
Иронично. Бетельгейзе, наверное, могла бы ревновать к этой женщине. Если бы было кого.
Стискивает зубы до боли и скрипа, постоянно сглатывает слюну.
— Что было дальше?
— Сивый… — дыхание перехватывает, сказать те три простых слова, крутящихся в уме, невероятно сложно, — убил моего брата.
— О, он был такой
вкусный. Добавь, что я здорово им полакомился.
Голос хриплый, а слова — раскаленный прут, воткнутый куда-то в подреберье. Лающий смех. Министр отдает приказ дементорам, но тварь от этого только громче гогочет.
— Жду не дождусь, когда
получше распробую и тебя.
Внутренности сводит, в глазах зеленеет, а уши закладывает напрочь. Бетельгейзе затыкает рот ладонью каким-то последним усилием воли, чтобы позорно не облеваться прямо на трибуне. Аристократическая гордость и выучка приходят на помощь. Хоть какая-то польза от отцовского воспитания.
Кто-то осторожно тянет ее за руку, заботливо обнимает за плечи, ведет прочь из зала суда. Бетельгейзе сначала неловко сопротивляется, но потом женский голос успокаивающе говорит:
— Мисс Бёрк, я отведу вас в уборную.
Это какая-то административная служащая. Возможно, секретарь или просто клерк, наблюдающий за проведением заседания. Бетельгейзе расслабляется, только когда понимает, что это женщина — сухонькая и юркая дама неопределенного возраста с русым искусственным шиньоном.
Та действительно проводит Бетельгейзе в дамскую комнату, а потом терпеливо ждет двадцать минут, пока свидетельница приведет себя в надлежащее состояние.
— Вы в порядке? Готовы вернуться в зал?
Бетельгейзе коротко кивает. Бледная как фаянсовая раковина, оставшаяся за спиной. Во рту горько-кисло, горло саднит. Работающие в министерстве женщины как на зло раз десять посещали соседние кабинки, но чувство стыда в какой-то момент притупилось. На самом деле она совершенно не готова и нуждается в покое и теплой постели, а не в даче показаний.
Она, в общем-то, изначально не была готова к этому слушанию, хотя пыталась морально подготовиться несколько месяцев.
Не вышло. Все без толку.
Голова пустая, анализировать и размышлять не выходит. Бетельгейзе часто так игнорирует неугодные ей события: закрывается от них, не позволяет себе все обдумать. Вот и теперь — голова упорно молчит, пока она, все еще держась за чужого человека, идет к залу.
По ощущениям: на эшафот.
Уже на подходе они слышат раздающийся по всем этажам громкий магический голос.
— Несанкционированное проникновение в Министерство Магии. Всем сохранять спокойствие. Проследуйте к атриуму. Несанкционированное проникновение в Министерство Магии. Всем сохранять спокойствие. Проследуйте к атриуму…
Речь все повторяется и повторяется, когда закопченная дверь десятого зала, наконец, открывается, выпуская судейскую коллегию по одному человеку.
— Что происходит? — Бетельгейзе испуганно обращается к своей невольной сопровождающей, которая лишь пожимает плечами и с тревогой качает головой.
— Не знаю. Но, по-видимому, заседание перенесли.
Очень кстати. Камень с плеч валится. Мерлин, спасибо тому, кто это подстроил. Бетельгейзе в длинном ряду людей замечает директора и
его. Живот снова скручивает, она пристраивается рядом с судьями и в живом потоке отправляется на лестницу. В конце концов, дойти до атриума вместе со всеми она ведь сможет самостоятельно?
Лифт не работает, повсюду толкучка, волшебники постепенно присоединяются к течению со всех минуемых уровней, рассредоточиваясь по лестницам, и движение замедляется до такой степени, что создается впечатление, будто все просто стоят на месте.
Долго.
Долго.
Невыносимо долго!
Мысли норовят затопить, накрыть с головой и окончательно растоптать, поэтому Бетельгейзе считает: двести тридцать один, двести тридцать два, двести тридцать три…
Только бы не думать.
Женщина, которая ее вела, куда-то пропала, поэтому Бетельгейзе остается одна. Паника становится все сильнее, особенно, если представить, что Сивый сейчас под шумок тоже может сбежать.
А что если все это — как раз для его побега?
По телу проходит очередная волна дрожи, а каждый волосок, как шерсть у кошки, поднимается от ужаса.
Один шаг, два, три. Ноги подкашиваются.
Интересно, когда уже этот день прекратит разрушать то, что осталось от ее психики?
Из-за сильного перенапряжения на Бетельгейзе резко накатывает ужасная апатия, она едва заставляет себя шевелиться, но хотя бы не плачет, уже плюс. Добравшись до четвертого уровня — отдела регулирования магических популяций и контроля над ними, — она безуспешно пытается найти Дамблдора, но того нигде не видно. Видимо, слишком отстал: все-таки почтенный старец. Ничего не остается, кроме как следовать со всеми к атриуму.
Людей ужасно много, все возмущенно галдят, кто-то поддается панике, кто-то ругается на то, что пришлось бросить документы и теперь придется «начинать все сначала». Такие скопления людей еще с Хогвартса действовали на Бетельгейзе очень плохо, а сейчас она и вовсе с трудом заставляет себя идти, вместо того, чтобы привалиться к стене, свернуться калачиком и разреветься, дожидаясь, пока ее найдут.
Нет, она все-таки круглая дура.
Дамблдор — единственный человек, который может защитить и помочь. И вообще, он ведь ответственен за нее сегодня. Мерлин, ни в коем случае нельзя было терять директора из виду из-за своих… проблем.
Неожиданно снова появляется та самая служащая, выхватывая Бетельгейзе из общего потока.
— Ох, мисс Бёрк, я поговорила с профессором Дамблдором, он ждет вас. Идемте!
Слава Салазару. Бетельгейзе испытывает облегчение, увидев уже относительно знакомое лицо, и с готовностью следует за женщиной. Так сильно хочется домой…
Только вот дома нет.
Они идут против потока, Бетельгейзе в данный момент совсем неинтересно рассматривать министерство, поэтому она не особо обращает внимание на двери, причудливые помещения и развешанные повсюду плакаты о представителях разных магических популяций.
А потом подскакивает на месте, отпрянув от стены, когда краем глаза замечает огромную раскрытую волчью пасть. Плакат гласит: «человек хуже зверя, когда он зверь».
Как двусмысленно.
Становится неловко, но сопровождающая никак толком не реагирует на ее испуг, лишь подгоняет. Бетельгейзе с каждым шагом тревожнее. Теперь она внимательнее смотрит по сторонам, чтобы не быть застигнутой врасплох еще каким-нибудь изображением оборотня. Где-то видит противоречивые лозунги, где-то изображения ярко-фиолетовых цветов аконита с подписью: оборотни тоже люди.
Они сворачивают за угол, оказываясь в пустом коридоре.
Что-то не так.
Бетельгейзе уже не может объективно посмотреть на ситуацию, поэтому волнение кажется безосновательным, но она все-таки тормозит, пока министерская работница по инерции проходит несколько шагов вперед. Впереди нет никаких намеков на лестницу, только запертые кабинеты и тупик.
— Все хорошо? Нужно поспешить. Профессор Дамблдор…
— Зачем ему ждать меня здесь?
Доброжелательная женщина совсем недоброжелательно закатывает глаза, вынимая волшебную палочку и направляя на Бетельгейзе.
— Коридор тоже подойдет. Эверте Статум!
Бетельгейзе истерично хохочет прежде, чем ее переворачивает и подкидывает в воздух сильным атакующим заклинанием.
Ну, потому что это уже смешно.
Мерлин, какой идиотизм. Может так будет лучше — если ее просто убьют сейчас в этом одиноком пустом коридоре?
И все-таки рука непокорно пытается нащупать волшебную палочку в кармане мантии.
— Инкарц…
— Импедимента!
Его голос — сталь.
Бетельгейзе отползает к стене, тянет ногу — та отзывается острой болью. Видимо, во время головокружительного кульбита пострадала лодыжка. Вмешиваться нет никакого желания, пусть хоть поубивают друг друга. Но волшебная палочка все-таки в руке.
Направляет на широкую мужскую спину.
А он ведь опять спасает ее. Как обычно. Будто ничего и не изменилось.
— Конфринго! — Женщина, умудрившаяся избежать чар помех, ловко вызывает фиолетовую вспышку и почему-то целится не в своего противника, а в девочку. Это слегка сбивает с толку. Сначала ведь собиралась связать ее, а теперь готова убить?
— Протего.
Юэну ничего не стоит отразить заклинание и вдогонку послать новое. Движение резкое и хлесткое, волшебная палочка режет вибрирующий воздух перед собой. Экспульсо разносит кусок стены с оглушающим грохотом. Из-за того, что коридор маленький, куски камней летят в разные стороны, едва не сбивая колдунью с ног.
Перед собой и Бетельгейзе Юэн раскрывает новый щит.
Выпады ловкие и точные, ничего лишнего, ни одной ошибки. Бетельгейзе не понимает, почему, но не может отвести взгляда,
любуясь так же, как в день, когда он рубил осину.
Неотрывно следит за лопатками, натягивающими ткань короткого магловского пиджака при каждом взмахе руки, за движением ног и особенной стойкой.
И почти ненавидит себя за эти чувства, но не может противиться ни им, ни жадному желанию наблюдать.
Абсолютно недопустимое восхищение.
Рассматривать — возможно, в последний раз. Замирать в благоговейном страхе, видя бесстрастное выражение лица. Непростительно.
Застигнутая врасплох волшебница отступает к разрушенной двери, прижимая ладонь к раненному осколками плечу, пока враг надвигается медленно и уверенно. Он невероятно спокоен, можно позавидовать. И Бетельгейзе правда завидует, потому что в ней самой спокойствия — ноль.
— Экспеллиармус, — легко, жутко, обезоруживающе.
В бою Юэн совсем другой. Ему все равно, кто — женщина или мужчина, — если это враг. Он использует особые комбинации заклинаний так быстро, четко и уверено, будто полжизни провел в дуэлях. Одно заклинание буквально продолжает другое. По-прежнему завораживает. Хладнокровный, с выверенными движениями и идеальной выправкой.
Безразличный.
Ей бы тоже хотелось стать безразличной. Ничего не чувствовать, смотря на этого не_человека. Ни ненависти, ни… Ничего.
— Вам придется ответить на ряд вопросов.
— Не придетс-с-ся.
Шипит, исходит кровавая пена изо рта. Колдунья падает на колени перед Юэном, пока тот безучастно наблюдает приближение чужой смерти. Ему не впервой видеть действие такой магии, и прекрасно известно, что ни замедлить ее, ни остановить — невозможно.
Пытаться выяснить что-то тоже бессмысленно.
Обычная пешка, не справившаяся со своей задачей и отправленная под размен. Юэн еще несколько мгновений смотрит на улегшееся возле ног теперь уже бездыханное тело и поворачивается к Бетельгейзе.
Она пытается встать, не сводя с него острого взгляда, стряхивает с себя накатившее наваждение. Опирается о стену, с трудом наступая на ногу. На труп обоим плевать.
— Ты ранена.
— Не подходите.
Юэн успевает сделать всего шаг навстречу, прежде чем заметить волшебную палочку, направленную в его сторону. Интересно, как долго она ее так держала, пока он не видел?
Молчат.
В коридоре тихо, голоса не доносятся до сюда. Этаж успел освободиться раньше, чем началась схватка. Колдунья хорошо подсчитала время, чтобы напасть, когда этого никто не сможет заметить. Дамблдор, наверное, уже ждет на верхнем уровне.
Ничего, подождет еще.
— Прости.
Нужно было сказать это. Одно короткое слово ничего не изменит и не исправит, но Юэн испытывает практически физическую потребность в том, чтобы извиниться.
Тысячу раз извиниться. Молить о прощении за то, что никак нельзя отменить.
Бетельгейзе закусывает губу и отворачивается: ее лицо снова искажает болезненная гримаса. Вот-вот взахлеб расплачется.
— Как вы посмели?! — Тем не менее, Бетельгейзе находит в себе силы и переключается на чувство злости. — Вы подвергали меня опасности. Вы лгали мне, вы просто ужасны. Вы…
Ее слова — острые осколки камней. Бьют, оставляя следы. Хуже, чем взрыв, вызванный Экспульсо — от того хотя бы можно поставить щит. А здесь Юэн не может сделать ничего, только слушать, испытывая что-то донельзя горькое.
Пожалуй,
разочарование.
Только такой идиот, как он, мог поверить, что если Бетельгейзе — чистокровная волшебница из семьи Пожирателей смерти — способна принять статус его крови, простить его зависимость, то сможет принять и это.
Теперь в зеленых глазах только неприкрытое отвращение и… что это? Ненависть?
Почему-то выдержать ее взгляд оказалось намного тяжелее, чем он думал.
— Вы просто не можете оставаться в Хогвартсе, это недопустимо, вы лжец и вы опасны! Вы — чудовище! Вы мне омерзительны.
— О, а ты истинная дочь своего отца.
Ее слова задевают так сильно, что Юэн не удерживается от короткой язвительной реплики.
— Ошибаетесь. Мой отец обожал этих…
тварей, — говорит, а сама будто ядом плюется.
— Большая редкость для таких, как вы. Что ж, поспешу исправиться — просто истинная аристократка.
Он сам виноват и полностью осознает свою вину, но все равно злится, потому что слушать то, что говорит этот рот — невыносимо.
Ему так сильно нравятся ее губы, что хочется завыть от чувства бесконечной безысходности и отчаяния.
А ведь, выходит, утром была последняя возможность поцеловать ее. Хотел же: пьяно и прямо в директорском кабинете, стоило Дамблдору исчезнуть в зеленом пламени своего камина. Бетельгейзе тогда принялась бы взволнованно рассматривать спящие портреты, тихо ругая его за «беспечное поведение»…
Как жаль, что передумал.
— Думаешь, если ты спал с министром магии, тебе все дозволено?!
— Хватит!
И оба срываются на крик. Бетельгейзе попадает по еще одной неприятной теме. Настолько неприятной, что иногда создается впечатление: бытие оборотнем и то приносит меньше унижения, чем происходящее между ним и Миллисентой.
Дышат тяжело, стискивают зубы и смотрят, не отрываясь, друг другу в глаза.
— Необходимо вернуться к профессору Дамблдору.
Юэн берет себя в руки намного раньше, чем Бетельгейзе. Решительно подходит, пока она вжимается в стену и по-кошачьи что-то шипит. Опускается рядом на корточки, осматривая щиколотки.
И просто без лишних слов, без прикосновений — только древком к пунцовой горячей коже — колдует, чтобы снять боль и наплывающую отечность с правой ноги.
Бетельгейзе не сопротивляется, стоит, наклонившись, роняет крупные слезы на каштановую макушку и где-то про себя надеется, что ему это неприятно. Они остынут там, в корнях волос, будет мокро, холодно и противно.
Так же противно, как ей от себя.
Руки снимают туфлю, собираясь вправить вывих. Юэн неплохо умеет оказывать первую помощь, используя свои магловские навыки вкупе с заклинаниями. Снятое магией воспаление позволяет сделать все быстро и без лишней боли.
Ей и так сегодня было слишком больно.
***
Когда они втроем наконец-таки смогли выбраться из министерства, пройдя кучу процедур проверки, Дамблдор — уже в своем кабинете — сказал Бетельгейзе задержаться. Он наколдовал стул с высокой спинкой и подлокотниками напротив рабочего стола, чтобы ей не пришлось сидеть на скамье.
Нога еще немного ноет, а сама Бетельгейзе чувствует себя совершенно опустошенной и потерянной. Нежное фантомное прикосновение к лодыжке вызывает слишком противоречивые чувства. Она бы и рада возненавидеть, но.
Ради Салазара, пусть он просто исчезнет.
— У вас сегодня был очень непростой день, — директор начинает спокойно, когда траволог уходит, а они оба садятся. Феникс приветственно щелкает клювом рядом с хозяином.
— Не то слово, — у Бетельгейзе даже получается что-то саркастично выдать в ответ. Меньше всего сейчас волнует, кому и где.
— Полагаю, вам есть, что сказать?
Бетельгейзе тупо смаргивает, не понимая, к чему клонит профессор Дамблдор. Но ей действительно есть что сказать.
— Да. Например: какого черта в школе живет
оборотень?
— Мне казалось, вы с профессором Форни неплохо поладили.
— Поладили? — Бетельгейзе нервно смеется, и чем дольше звучит ее смех, тем больше он смахивает на истерику.
Поладили, ага.
Вы бы посмотрели, как мы в теплицах
ладили.
Или в слизеринской гостиной на диване.
По-ла-ди-ли.
Чудесное слово.
Директор поднимается из рабочего кресла, чтобы отойти за чем-то к одному из многочисленных шкафов. Бетельгейзе захлебывается смехом, перемежающимся с всхлипываниями.
Сморщенная старческая рука протягивает кубок, на дне плещется оранжевая жидкость.
Выпивает залпом. Жар проходится по всему нутру теплым комом. Она сперва решила, что Дамблдор дает какое-то успокоительное зелье, а это оказалось просто огневиски.
Плакать от спиртного хочется еще больше, но слабость сильнее. Расслабляет оно действительно круто — аж ног не чувствуется. Бетельгейзе откидывается на спинку и обмякает.
— Глоток старого доброго огненного виски Огдена действует не хуже зелья из ипопаточника.
— Я требую, чтобы его уволили.
Директор удивленно поднимает свои кустистые седые брови и поправляет очки-половинки на носу. Речь идет, разумеется, не о виски.
— Это противоречит нормам безопасности школы. Оборотень не может…
— Мисс Бёрк. Профессор Форни преподает уже год без нареканий.
— Разве? А как же происшествие с Розье? Вы ведь прикрываете его, но я знаю наверняка, что на Эмиля напала не Гвинет Лесли. Двадцатое ноября… давайте поспорим, что это было полнолуние?
То ли спиртное, то ли сильное перераздражение играет злую шутку, но Бетельгейзе начинает вести себя надменно, грубо и насмешливо. Сейчас она как никогда ранее похожа на своего отца.
— Вы не задумывались, что профессор Форни — такая же жертва, как и ваш брат? Просто ему повезло немного больше.
— Мне должно стать от этого легче?
— Сейчас — нет, но, возможно, вам станет от этого легче
потом.
— По мне лучше умереть, чем жить с этим.
Пытается встать, но ноги плохо слушаются, а директорская рука слегка сжимает плечо, заставляя остаться на стуле.
— То есть, если бы у вашего брата была возможность выжить, вы бы предпочли его смерть такой участи? И потерпите, скоро придет профессор Снейп, он отведет вас в подземелья.
Риторический вопрос, от которого грудь стискивает тупой болью слева.
— Нет… — тихо-тихо, вмиг потеряв всю спесь.
Слова директора прозвучали жестоко, но возымели необходимый эффект. Бетельгейзе, стушевавшись, возвращается в состояние маленькой потерянной девочки, которая очень устала и заблудилась в своих чувствах.
— Мистер Форни месяц находился на грани смерти. Как и ваш брат, он тоже защищал другого человека.
Она помнит глубокие страшные шрамы на мужском теле. Ему Сивый, вероятно, тоже хотел выпустить кишки.
Раздается скрежет лестницы, возвещая о приходе декана.
— Северус, — директор приветствует Снейпа, которому ранее успел отправить послание с просьбой прийти.
— Профессор Дамблдор. Я похож на сиделку? — Снейп с тонной скепсиса смотрит на сжавшуюся на стуле Бетельгейзе.
— Это безотлагательно. Мы же не будем отвлекать мадам Помфри, чтобы сопроводить вашу ученицу, тем более, если вам по пути?
Снейп всем своим видом как бы говорит: — «А, то есть меня отвлекать можно?». Тем не менее, ему приходится согласно кивнуть и приняться за осмотр. Бёрк выглядит сегодня особенно жалко, и, ей-богу, Снейп не знает, почему ее не мог отвести в подземелья Форни. Им же, в конце концов, тоже «по пути».
Когда они идут — вернее, он идет, а она плетется, — по коридорам, Бетельгейзе тихонько спрашивает: — Профессор Снейп, а вы знали, что профессор Форни…
— Молчите, — Снейп обрывает резко и строго, дернув за руку. — Вы что, не в курсе принципа действия магических контрактов? Как я слышал, сегодня с каждого участника суда взяли особое соглашение о неразглашении всего, что там будет.
— Нет, не в курсе. Со мной что-то случится, если я расскажу?
— А как вы думаете? Это, конечно, не Непреложный обет, но, уверяю, последствия тоже не из приятных.
— Так вы…
знали?
Снейп красноречиво молчит, давая понять, что не хочет поднимать тему. И вообще не хочет разговаривать. Мол, достаточно, и так разъяснил то, что, как обычно, забыли разъяснить ответственные лица.
— Прекрасно, — но Бетельгейзе и без утвердительного ответа понимает, что Снейп тоже в курсе.
«Интересно, картины его не видели, или тоже все знают, просто скрывают?»
В какой-то момент начинает казаться, что весь Хогвартс все это время знал о том, что Юэн — оборотень. Кроме нее.
— Сэр, я все хотела поговорить с вами.
Снейп опять не отвечает, но, по крайней мере, смотрит на свою ученицу черными внимательными глазами.
— Как можно обучиться легилименции?
— Зачем вам это?
— Вы, наверное, знаете, что произошло с моей матерью.
Декан слегка кивает и продолжает играть в молчанку. Долго. Они уже спускаются по лестнице к подземелью, Бетельгейзе спотыкается — прямо возле проклятой двери. Снейп наблюдает, как она пытается сохранить равновесие, но даже не пробует помочь.
— Для обучения легилименции вам потребуются книги из запретной секции. К сожалению, разрешения вам
никто не даст.
— Почему?
— Как вы себе представляете мой запрос к директору? Прошу допустить мисс Бёрк в запретную секцию для изучения одной из запрещенных практик?
Насмехается ведь. Бетельгейзе смотрит на носатого мастера зелий, расстроенно поджимая губы. Ладно, сегодня не ее день, не стоило и пытаться. Сейчас лучше всего прийти в спальню и рухнуть на кровать, спрятавшись под балдахином. Если, конечно, тот не обрушится и не прибьет ее в довершение всех злоключений. Бетельгейзе уже готова буквально ко всему.
К счастью, балдахин не падает, землетрясения не происходит, и даже подземное озеро не затапливает нижние этажи замка.
А может и не к счастью.
***
Наверное, профессор Дамблдор все-таки добавил что-то в огневиски, потому что на следующий день наступает странное облегчение. Все воскресенье Бетельгейзе проводит в слизеринской гостиной, не собираясь выходить оттуда. Это последний выходной до приезда других учащихся, так что она решает провести его наедине с собой, отдохнуть, поспать… В основном — поспать. На большее сил не хватает, и иным образом от мыслей и реальности не укрыться.
Часть дня Бетельгейзе спит у себя в кровати, еще часть — на диване, пригревшись возле камина.
Юэн долгое время зачем-то сидит у стены снаружи, словно ждет, когда Бетельгейзе все-таки покажется. У него ее книга, у нее его блокнот, и это вроде хороший повод поговорить в последний раз. Бетельгейзе не появляется.
Несмотря на то, что Дамблдор все равно не собирался увольнять его, Юэн своего решения не изменил. Теперь оставаться в Хогвартсе и вовсе невыносимо.
На ночь добил зелье Снейпа и сильно пожалел об этом. Утром принялся заливать в себя спиртное, но легче от этого тоже не стало.
Юэн и не догадывался, что она за столь короткий срок так сильно стала нужна ему.
Хотя стоило, конечно, начать что-то подозревать, когда
волчье подчинило, принудило выйти ночью, почувствовав запах Розье. Хотел ли Юэн сделать что-то с белобрысым слизеринским недоноском? Да. Собирался ли? Никогда.
Все вышло само по себе.
Дверь скрипнула, волк тихо выбрался на лестничную площадку, а Розье долгие пару минут стоял к зверю спиной, словно понял, что из холодной темной комнаты вышел никакой не профессор. Наверное, насторожило шумное нечеловеческое дыхание и тихий царапающий камень звук от когтей на лапах.
Сожалел ли Юэн? Ни одной секунды.
Вскрик, грохот, стоны. Восхитительный аромат крови так сильно дурманил голову, что даже аконитовое зелье не могло обеспечить сохранность здравого рассудка.
Чудом удалось не поддаться соблазну.
В общем-то, Юэн мог вылететь из школы еще тогда, если бы Розье пришел в себя и что-то сказал раньше, чем он смог до него добраться на рассвете.
Пришлось поспешить сразу после обратного превращения. Первым делом стоило узнать все у портретов: заметил ли кто-то оборотня? Девочка с цветами сказала, что видели только пару человек: Лесли и Грэм. Идея в голову пришла дикая, но…
Почему-то тогда Юэну нестерпимо хотелось остаться в школе. Впервые за все месяцы работы.
Так сильно, что потом он ругался в директорском кабинете с самим профессором Дамблдором.
Директора невозможно было провести, хотя Юэн немного гордился тем, насколько удачно у него получилось все обтяпать. В школьные годы он никогда не отличался особой изворотливостью, а тут то ли повезло слишком…
То ли азарт странный напал.
«— Ментальные заклинания всегда были вашим слабым местом, мистер Форни. Грубая работа.
— О чем это вы?
— О произошедшем с несчастным слизеринцем.
— Я не понимаю.
Мужчины смотрят друг на друга. Юэн упрямо изображает неведение и, в общем-то, получается у него сносно, но Дамблдор уже поговорил с портретами. Вой в полнолуние, из-за которого разбился мальчик на лестнице рядом с комнатой, где живет оборотень — таких совпадений не бывает.
Директор испытывает разочарование: ему всегда казалось, что юноша, стоящий перед ним, не способен на такую неотесанную ложь.
— Я знаю, что вы переживаете не самые легкие времена, но не могу допустить, чтобы пострадали мои ученики.
— То есть когда один из них пытается изнасиловать девочку — это, по-вашему, допустимо?
Тем не менее, под осуждающим взглядом мистер Форни сдается и непрямо высказывает причину своего импульсивного поступка. В юности Дамблдор и сам гонял таких забияк, как Розье. Хогвартский глава вздыхает, устало прикрывает глаза. Ночь выдалась неспокойная. Студенты очень часто падают с лестниц, но крайне редко ими оказываются дети именитых семей вроде Розье, Малфоев или Блэков. Ничего особо страшного не случилось, но примчавшаяся в третьем часу миссис Розье устроила разнос каждому преподавателю, до которого могла дотянуться.
Узнай она правду, покой в Хогвартсе оказался бы под угрозой на много месяцев вперед.
А уж какими слухами от этого наполнилась школа… Один другого лучше.
Дамблдору опять пришлось разбираться со всем самому.
— Нет, но для преподавателей есть определенные правила, которые необходимо соблюдать. Вы давно не студент. И, боюсь, слишком серьезно отнеслись к моей просьбе.
— Так или иначе, это сделал не я. В полнолуние я принимаю сонное зелье, поэтому не выходил из комнаты.
— Вам повезло, что мистер Розье очнулся только утром. Очень удобно, если учесть, что именно вы на рассвете принесли мадам Помфри травы для целебных зелий.
Если все еще можно использовать Приори Инкантатем, значит, вся твоя легенда трещит по швам.
— Я готов дать вам еще один шанс, мистер Форни. Надеюсь, вы понимаете».
— И долго ты тут будешь сидеть?
Голос раздается рядом внезапно, заставляя Юэна, погруженного в мысли, поднять расфокусированный взгляд.
— Северус?
— Нет, Кровавый барон.
— Что ты здесь делаешь?
— С наслаждением наблюдаю за твоими страданиями. Может быть, хочешь заняться чем-то более полезным, чем сидеть у голой стены?
— Это не просто стена, а вход…
Юэн выглядит растерянным и то ли сонным, то ли пьяным.
— Да что ты? Правда? Не знал.
— Не издевайся.
— Идем, страдать будешь после того, как поможешь перенести ящики с борцом. Взамен я составлю тебе компанию вечером. Хотя, вижу, ты и без компании продолжаешь злоупотреблять алкоголем.
Что же, справедливо. Юэн согласно кивает и отправляется на помощь. В голову навязчиво лезет вопрос: Снейпу реально понадобился аконит или это тонкая насмешка?
— Слышал, Яксли выкрутился. На какое число перенесли суд? — Снейп спрашивает как бы между прочим.
— Пока неизвестно. Теперь будут дополнительно расследовать нападение на Бёрк. Походу судебный процесс растянется до лета.
— Думаешь, это с ним связано?
— Вероятно. Или с Эйвери-старшим. Что один, что другой — те еще скользкие гандоны.
Юэн пожимает плечами, не обращая внимания, как Снейп морщится, а сам снова вспоминает то, что произошло вчера после суда. В общем-то, он «ставил» на Яксли. То, что этот человек — последняя мразь, знали все, но никто не мог доказать его вину. То улики исчезали, то свидетели. Судя по попытке той колдуньи использовать связывающее заклинание, Бетельгейзе в идеале должна была тоже «исчезнуть».
Это был первый раз, когда Юэн подумал, что в ликантропии есть свои плюсы. В отличие от литературных магловских оборотней, он, конечно, не имел никаких существенных преимуществ перед другими людьми, но отсутствие обычных простудных заболеваний, довольно обостренное обоняние и какое-то странное иррациональное
чутье присутствовали.
Иначе как объяснить то, что он буквально знал, где Бетельгейзе?
Будто по следу шел.
И снова, как тогда — в шестой теплице, — успел.
Быть с ней — такая нервотрепка. Юэну хотелось послать «Экспульсо» в голову тому, кто пытался забрать
его девочку. Возможно, будь сейчас не середина цикла, а время близкое к полнолунию — послал бы.
Перед полнолунием всегда становилось невыносимо сложно сдерживать свои животные порывы. Если бы не Somnium tenebris, пришлось бы пропускать гораздо больше дней в месяце, потому что агрессия и ненависть закипали, лишая воли.
Аконитовое зелье помогало сохранить человеческий рассудок, но Юэн еще не успел привыкнуть к такой жизни, поэтому его по-прежнему часто переклинивало.
— Ты знаешь, что ты алкоголик?
Ага, а еще наркоман, грязнокровка и оборотень. Знаю.
Юэн вздыхает и снова согласно кивает. Мозги он еще не пропил, чтобы дойти до стадии упорного отрицания и отсутствия самокритики.
— Если хочешь, можешь рассказать.
Всегда бесила эта снейповская презрительная снисходительность в тоне. Они не так уж много знали друг о друге, но, когда вместе «злоупотребляли», порой что-то личное в пьяных рассказах все-таки проскальзывало.
— Еще чего. Я все еще помню, как хорошо ты используешь Круциатус.
— Все настолько плохо, что если я узнаю, то снова подвергну тебя пыткам?
Мерлин, как они дожили до того, что начали шутить о собственных военных стычках в таком ключе?
— Мы еще слишком трезвые для таких разговоров.
— Кстати, Дамблдор не очень-то рад твоему увольнению. Профессор Стебль вряд ли справится сейчас с должностью траволога, но о других ты, как обычно, не подумал. А еще Дамблдор говорит, что мисс Бёрк, по-видимому, знает что-то, чего не знают другие.
— Да?
Юэну сейчас безразличны и директор, и даже профессор Стебль, потому что он наконец понимает, к чему Снейп завел весь разговор. Удивление сменяется напряжением, отражаясь на лице. Поднимает несколько сколоченных из досок ящиков, составленных друг на друга: внутри во всем цвету фиолетовые стебли борца.
Если так подумать, Бетельгейзе никогда не рассказывала ни о ком, против кого собиралась свидетельствовать, кроме Сивого и Розье-старшего. Юэн даже не подозревал, что она могла знать что-то действительно опасное. Если это так, то на нападении в Министерстве ничего не закончится.
— Он собирался поговорить с ней об этом после суда.
— И зачем ты мне это говоришь?
— Мне подумалось, что ты по этой же причине отсиживал сегодня пятую точку в подземелье. Нет?
— А… ну да…
Меньше всего Юэну хочется обсуждать, зачем он сидел возле слизеринского общежития, поэтому уж лучше солгать, чем пытаться объяснить. Тем не менее, Снейп так резко тормозит, что Юэн чуть не впечатывается в него. Ящики угрожающе косятся, собираясь свалиться, поэтому приходится проявить чудеса ловкости и сохранения равновесия.
— Несколькими минутами ранее ты выглядел очень удивленным тем, что она что-то знает, а теперь, выходит, пришел, чтобы поговорить с ней об этом?
Юэн хмурит брови. Такие логические пассажи даются ему не очень легко.
— Я просто неправильно тебя понял, — наконец, пораскинув мозгами, пробует выкрутиться. — Я хотел поговорить с ней о том, что произошло в министерстве.
— Ты же выдал при всех, что был укушен Фенриром? Не отвечай. Острых ощущений в жизни стало мало?
— Устал от Хогвартса. Решил, что так будет проще уволиться.
— Бедная девочка. Два месяца думать, что нашла убежище, и при этом находиться в нем с чудовищем.
Снейп привычно язвителен и ехиден, но Юэн не злится. Сарказм его справедлив, да и вообще… Снейп прав.
Чего стоит тот вечер перед полнолунием, когда Бетельгейзе пришла, а он… просто не смог прогнать. Да, она права, он подверг ее вполне реальной опасности. Маленькая, нужная,
вкусная. Если бы не успела уйти вовремя, что было бы тогда? У Юэна бывали
разные видения, он мог и не понять, что перед ним действительно Бетельгейзе.
Иногда Юэн видел то, что пугало по-настоящему сильно.
И больше не мог это выносить.
Если останется здесь, в январское полнолуние просто сойдет с ума.
В Хогвартсе безопасно, Дамблдор обеспечит Бетельгейзе защиту хоть от Яксли, хоть от самого Волан-де-Морта. А вот от него самого — не факт.
Юэн расставляет коробки с цветами в кабинете зельевара. Ядовитый аконит единственное «лекарство», благодаря которому оборотень может работать здесь. Забудешь один раз принять — и все. Слишком большая и изматывающая ответственность.
Он правда опасен. И это главная причина, по которой Юэн хочет покинуть школу.
