***
Пробуждение оказывается тяжелым. Чешет затылок, затем подбородок — пробивается свежая щетина. Юэну хочется опустошить все свои запасы алкогольных настоек, потому что мир перевернулся и все пошло по одному месту. Снова. «Мерлин, пожалуйста, пусть это окажется просто сном». Ее разгоряченное юное тело и тихие тяжелые вздохи. Скованные движения и красные щеки. Стон. Впрочем, судя по тому, что он у себя в комнате — наверное, да, это просто сон. Но Юэн ничего не помнит: ни как добрался до своей комнаты, ни как выпил зелье на ночь, ни чем вообще закончился вчерашний вечер. Ох-ре-неть. Берет совершенно пустой флакон в руку: все-таки выпил. Вчера зелья оставалось еще порядочно — похоже, сгоряча превысил дозу, поэтому в голове теперь такая каша. Осознание позволяет немного успокоиться и вселяет подобие уверенности. За все время преподавания с ним не происходило ничего подобного. Несмотря на молодой возраст, Юэн оставался достаточно сдержанным с ученицами, и придерживался исключительно педагогических отношений. Хотя ладно, бывали моменты, когда те или иные старшекурсницы возбуждали у него совсем не преподавательский интерес, но только в виде минутных фантазий. Какие небесные светила сложились так, чтобы замкнутая мрачная девочка стала самым настоящим наваждением? Юэн знает как минимум одно. Откидывается обратно на диван, пялясь в потолок и растирая виски. Голова раскалывается, будто бы реально пил всю ночь. Придется выпрашивать у Снейпа новую порцию Somnium tenebris и чем скорее, тем лучше. В принципе, он мог бы сварить это клятое зелье и сам, но отсутствие особенных ингредиентов в разы усложняет задачу. К примеру, дорогущую драконью кровь Снейп держит только в запертом магией тайном хранилище своего кабинета. Может просто начать готовить опиум из собственноручно выращенных маков? Как варить черняшку, он знает благодаря друзьям-маглам. О том, что делать с Бетельгейзе, и подумать страшно. Прошлый раз, когда она пришла к нему вечером — нетрезвому и больному, — теперь кажется цветочками. А вдруг все-таки… Жмурится, мотая головой. Господи, его точно выкинут из Хогвартса. Директор сто процентов все узнает и уж это точно не станет терпеть. Мерлин, что говорить о Дамблдоре, если наверняка даже Снейп сожрет с потрохами. А впрочем… Неожиданно накатывает странная апатия. В конце концов, не этого ли Юэн и хотел? Его — желающего зарыться в какой-нибудь норе и не выходить на свет божий — запихнули в школу к детям, мол, на, учи, работай. Ты выжил, благодари Святого Мунго и его целителей, а теперь живи дальше. Спасибо, что-то не хочется. Теплицы возвращали в душу мнимое умиротворение, но действовали временно. Ученики и работа хоть и отвлекали, всегда находились на втором плане. Юэн не мог справиться со своими проблемами и медленно шел по пути саморазрушения. Пока не появилась одна девочка с кошачьими повадками. Нет, то есть по пути саморазрушения с того момента он уже не шел, а прямо-таки бежал, но ситуация определенно изменилась. Все неправильно. Ни с педагогической точки зрения, ни с какой-либо еще. Но угрызения совести все тише, потому что есть ее губы, которые быстро краснеют от поцелуев и ломают все моральные установки. Становятся алыми, будто восточный мак, яркими. От одних воспоминаний уже тяжелеет дыхание. «У тебя едет крыша, Юэн, сходи сними на вечер девочку в Хогсмиде». Но Юэну не хочется никаких других девочек. Ему нравится эта. Профессор тянется к бутылке и замирает, так ничего и не взяв из буфета. Не, к черту. Пора встречаться с проблемами на трезвую голову. Лучше пойти душ принять. Холодная вода приводит в чувства и возвращает трезвость. Соблазнов так много, но, окончательно придя в себя, Юэн снова придерживается мысли, что не имеет права на продолжение. Слишком много «но» в этих отношениях. Начиная с наркотической зависимости от зелья и заканчивая тем, что намного хуже.***
Бетельгейзе, в отличие от горе-профессора, опять не спала всю ночь. Раза три заваривала чай — сначала с ромашкой, потом с мятой — но успокоиться не получалось. Ладно, в глубине души она еще с Рождества рассчитывала на что-то такое. Несмотря на все сказанное профессором Форни в теплицах, Бетельгейзе хотела продолжения, и после их прогулки по Лондону поверила, что оно не заставит себя ждать. Пока гребаное привидение не рассказало чудесную сказочку об оборотнях. Теперь же Бетельгейзе вернулась в состояние «влюбленной девочки», чья голова напрочь забита исключительно чувствами и обострившимся желанием ласки. Ей нравилось обнимать Юэна и чувствовать прикосновение его ладоней к щекам и шее. Нравились его шершавые огрубевшие от работы пальцы и квадратные ногти. Еще с момента нападения жгучей антенницы она невыносимо сильно хотела ощутить их вновь. С поцелуями все оказалось сложнее. Бетельгейзе сначала слишком нервничала и совсем не понимала, как отвечать, больше всего боясь оказаться для него сплошным разочарованием. А Юэн в один момент тихонько засмеялся от ее скованности и дрожащих рук. Это взбесило, но заставило попробовать самой. Податься навстречу. Пошевелить ртом в ответ, чувствуя, как пересыхает в горле. И снова сдаться, млея, когда его рот втянул ее нижнюю губу. Время куда-то исчезло. Хотелось повторять то, что он делал — инстинктивно, бездумно, наитием. И она повторяла: совсем несмело, не позволяя себе расслабиться. Профессор не углублял поцелуй, хотя Бетельгейзе чувствовала — хотел, — и не сделал ничего, что заставило бы испугаться и попросить остановиться. Только гладил лицо, шею и плечи. Когда через час после отбоя Юэн ушел, она вообще забыла, что так постыдно расплакалась. Утром, маясь из-за волнительных размышлений, Бетельгейзе решает попробовать поговорить с деканом. Наладить контакты, так сказать, и отвлечься. На самом деле — набраться уверенности перед предстоящей встречей с профессором Форни. За последние недели триместра она старалась проявлять себя на уроках зелий как можно лучше, и успела заметить легкое потепление в отношении зельевара к себе. Лед тронулся, когда она стала использовать его практические советы, данные в прошлом Алькору. Сразу напроситься учиться легилименции, конечно, нельзя, поэтому Бетельгейзе собирается просто зайти и спросить что-нибудь отвлеченное. И, как назло, выйдя из общежития, слышит скрип открывшейся двери на лестнице. Спрятавшись за колонной, Бетельгейзе долго прислушивается к легким шагам Юэна. Тот тоже походу наведаться к профессору Снейпу решил. Приходится вернуться к себе, но минут через пятнадцать любопытство берет верх. Бетельгейзе никогда не чуралась подслушивания — это был один из важных элементов «выживания» в доме Бёрков. Чем больше ты знаешь, тем больше шансов избежать гнева отца. Поэтому она без зазрения совести прикладывает ухо к двери. Мужчины разговаривают. В не терпящем возражений тоне мастера зелий слышится раздражение и строгость. — Я приготовил это в последний раз. — Северус, ты же знаешь, оно мне необходимо. Глухо звякает стекло от стука об деревянную поверхность. — Это запрещенное зелье, темная магия. Ты не понимаешь, что уже зависим? Я не хочу, чтобы на моей совести была твоя смерть. — Одной больше, одной меньше. Воцаряется мрачное молчание. — Извини. — Последний раз. Больше не проси. Если так не терпится расстаться с жизнью, в Лютном переулке этой дряни достаточно. Бетельгейзе спешит сбежать прежде, чем Юэн выйдет из кабинета зельевара. Она стремительно поднимается по лестнице, решая отправиться в библиотеку. Услышанное вызывает тревогу, но в то же время приносит странное облегчение. Бетельгейзе опять вспоминает пустую склянку из-под зелья, которую нашла, когда увидела свой первый портрет в блокноте. Еще бы название помнить — в библиотеке можно поискать, что это такое. Да, поведение профессора в прошлый вторник было чертовски странным и долго не давало покоя. Бетельгейзе пыталась оправдать это простудной лихорадкой, но ожидаемо засомневалась из-за своих неконтролируемых страхов. Однако… если дело в каком-то запрещенном зелье, тогда все встает на свои места. Остается выяснить, в каком. Она не знает, что тем временем сам профессор, получив желаемое от Снейпа, останавливается возле тупика подземного коридора. Уже в библиотеке, пропахшей пылью, плесенью и огромным множеством разнообразных книжных фолиантов, Бетельгейзе начинает напрягать память, пытаясь припомнить название. Что-то на латыни: про тени и сон. Но сколько бы книг она ни перебирала, нигде не находится ни одного упоминания хоть чего-то похожего. Остается только запретная секция, но туда так просто не пробраться. Может, найдется что-то в домашней библиотеке? Но не навещать же отчий дом ради этого? Бетельгейзе стучит пальцем по подбородку. На ум приходит простое, но эффективное решение. — Глостерия. Она твердым голосом призывает домашнего эльфа, который через пару мгновений с хлопком возникает в воздухе. — Молодая госпожа, — сгорбленная домовиха кланяется, удивленно смотря на хозяйку. Бетельгейзе ни разу с момента приезда в Хогвартс не пользовалась услугами Глостерии, которая постоянно находилась при матери. Она даже не была уверена, что призыв в школе сработает, но, по-видимому, магия эльфов не видела в расстоянии и магической защите школы никаких преград. — Мама в порядке? Сможешь кое-что сделать для меня? — Да, госпожа. Госпожа Амелия просила передать пожелание доброго утра. Глостерия к вашим услугам. — Передай ей тоже. И поищи дома какие-нибудь книги о темных зельях. Снотворных. Хм-м… И вызывающих зависимость. Если ничего не найдешь, просто возвращайся к матери, не задерживайся. — Хорошо, госпожа. Но разве это не темная магия? Юной леди не пристало увлекаться такими вещами… — Просто сделай то, что я говорю. С новым хлопком одноглазая домовиха исчезает так же быстро, как появилась. На Глостерии отпечаталось влияние матери. Конечно, мама бы не одобрила, если бы Бетельгейзе занялась изучением темных искусств. Все эти жуткие фолианты, которые наполняли бесконечные полки их библиотеки, она бы давным-давно выкинула, но… Алькор любил коллекционировать разные книги. В том числе и учебники с практическими пособиями по черной магии. В библиотеке делать больше нечего. Мадам Пинс с недовольным видом выплывает из-за стеллажей, чтобы смерить слизеринку, нарушившую тишину, своим фирменным суровым взглядом. Какая отталкивающая женщина. — Прошу прощения, — Бетельгейзе вежливо извиняется, минуя библиотекаря, пока та не начала ругаться. Она спешит в подземелья, коря себя за то, что не вызвала домовиху прямо туда, и на цыпочках проходит мимо двери на лестнице. Мерлин, хоть бы он не услышал, как в прошлый раз. Лицо краснеет от одних только мыслей о том, что пришлось бы с ним сейчас разговаривать. У Бетельгейзе странно работает голова. Ей легче принять, что любимый профессор пьет какие-то смертельно опасные зелья, чем то, что он может оказаться оборотнем. Юэн тем временем хмурится и пинает стену ногой. Он не заметил, как прошел целый час (или больше?). Заколдованный вход в слизеринское общежитие холодно игнорирует его и не поддается ни на уговоры, ни на постукивания. Возможно, звукоизоляция в гостиной Слизерина намного лучше, чем в его комнате за обычной дверью? Или Бетельгейзе просто решила прогуляться. Оказывается, что все-таки второе. У Бетельгейзе смешно вытягивается лицо, когда она видит Юэна, по-мальчишески пинающего стену носком ботинка. Пресвятой Мерлин, хорошо, что она не в свитере с единорогом. — А. Доброе утро. Он так свободно умеет натягивать маску беззаботности и «ничоващенебыло», что Бетельгейзе даже завидует. Как будто это не от его обуви остались следы на оливковой, совсем недавно отштукатуренной поверхности. Хочется поздороваться в ответ, но вместо этого получается сиплое «драсте». Приходится прокашляться и сделать глубокий вдох: быстро принимать невозмутимый вид Бетельгейзе тоже умеет. Но глупая улыбка настойчиво лезет на лицо. — Вы забыли пароль? Я же вчера при вас его называла. Хорошо смеется тот, на кого наложили Риктусемпру. — Я ждал приглашения. Бетельгейзе хочется пошутить про вампиров, которые не могут войти, пока их не пригласят, но она только фыркает, жестом предлагая профессору переступить порог появившегося по волшебству дверного проема. — Нет-нет, мы можем поговорить и тут. Я собирался в теплицы. Просто хотел предложить вам составить мне компанию. — О, конечно. Только мантию надену, подождите! Бетельгейзе соглашается с готовностью и неподдельной радостью. Самой ей было неловко напрашиваться, но раз профессор приглашает, шанс упускать нельзя. О том, что вскоре может появиться Глостерия, Бетельгейзе благополучно забывает. Когда она, наспех переодевшись и переобувшись, выходит к Юэну, он не удерживается от вопроса: — Как это у слизеринского общежития пароль не связан с чистотой крови? Просто чтобы что-то сказать по пути на улицу. — Пароли надо менять. Невозможно каждую неделю выдавать код, связанный с этим, — Бетельгейзе бурчит ответ так тихо и почти обиженно, что Юэн едва может что-то разобрать. — Мне кажется, ваши однокурсники с вами поспорили бы. «Интересно, это он так справляется с неловкостью или просто издевается?» — Пароли придумывает профессор Снейп, а не мои однокурсники. — Шутить про Риктусемпру? Совсем на него не похоже. — Может, у него было хорошее настроение после ваших настоек? — Ну, может. Юэн ведет себя нарочито буднично. Он присматривается к Бетельгейзе и внимательно наблюдает за ней, но держится отстраненно. Юэн все еще сомневается относительно того, что из запомненного было сном, а что реальностью. В теплицах понять будет проще. Оставаться с ней наедине в слизеринском общежитии точно не стоит. Приглушенный зеленоватый свет, потрескивающий камин и обилие горизонтальных поверхностей явно не способствуют сохранению здравого ума. В теплицах они почти не разговаривают, Бетельгейзе клюет носом, брызгает водой на растения из опрыскивателя. Юэн спать хочет всегда, поэтому видимых изменений в нем нет. Зато на душе определенно становится спокойнее. По крайней мере, поведение Бетельгейзе позволяет убедиться, что большая часть ночных воспоминаний — ложная. Ну, она ведь явно вела бы себя не так, если бы они… Он зевает и застывает с открытым в зевке ртом, когда рядом раздается громкий хлопок. — Госпожа. Глостерия принесла книги, — одноглазая домовиха почтительно кланяется, держа на ладошке древние (и не очень) фолианты. Высокая стопка выглядит больше, чем сама домовиха, поэтому Юэн в очередной раз удивляется, как у таких маленьких существ получается носить огромные и тяжелые вещи. Не давая растерявшейся хозяйке опомниться, Глостерия начинает перечислять принесенные трактаты: — «Тайные записи о темных зельях» Виндиктуса Виридиана, ограниченное издание, «Отрави своего врага» Зигмунда Баджа… — Хватит-хватит, необязательно перечислять, спасибо. — «Темнейшие лунные зелья» Гесперии Старки… — Спасибо! Просто положи их на пол и отправляйся к матери! С каждым произнесенным названием у Бетельгейзе волосы поднимаются на голове и по всему телу, но Глостерия не унимается. — «Манипулирование сознанием» Григория Льстивого… — добавляет та будто на автомате и делает ситуацию еще хуже. — Хорошо, юная госпожа. Но ведь такие ценные книги нельзя класть на пол. — Тогда положи их на стол. Домовиха выполняет поручение и, попрощавшись, исчезает. В теплице наступает максимально неловкая тишина. Юэн смотрит на книги по темным искусствам с опаской и слишком высоко поднимает правую бровь. Это могло быть смешно, если бы Бетельгейзе было до смеха. — Профессор, это не то, о чем вы могли подумать… — Не уверен, что готов узнать правду. — Но, сэр, это правда не то, чем кажется! — Я просто сделаю вид, что ничего не видел и не слышал, — Юэн примирительно поднимает ладони и поспешно ретируется к противоположному концу теплицы. — Сэр! Отчаянно хочется оправдаться. Ох уж эта Глостерия: не так, так эдак решила препятствовать «дурному увлечению» хозяйской дочки. Она тоже неправильно все поняла, но пойди докажи теперь. — Сэр, подождите! — Бетельгейзе торопливо следует за профессором, не замечая, когда они оба переходят на бег. — Да остановитесь же вы! Юэн оказывается на улице, собираясь перейти в другую оранжерею — проверить подвявший любисток, и смеется, потому что раскрасневшаяся от стыда слизеринка бежит за ним. — Только давайте без «манипулирования сознанием». — Это книга о зельях! — Собираетесь наладить отношения с другими слизеринцами? Эксцентричный способ. Конечно, он просто подшучивает над ней. Конечно, не допускает ни одной мысли о том, что Бетельгейзе всерьез интересуется темными искусствами. Конечно. — Все совсем не так! Я просто хотела найти информацию об одном зелье. — О каком же? Интуиция подсказывает, что не время говорить правду. Судя по веселому выражению лица Юэна, он верит ей и, вероятно, был бы не против помочь. Бывший мракоборец обязан знать кучу зелий. Но, Мерлин, нельзя же сказать ему, что она ищет информацию о зелье, которое принимает он сам? — Я не могу сказать. Простите… — Все в порядке, вы не обязаны это делать. Крепкая ладонь ложится ей на плечо, а понимающая улыбка, как обычно, говорит куда больше, чем слова. Возможно, где-то в глубине души его так же точит червячок сомнения, как и ее. Но профессор доверяет. Бетельгейзе доверяет тоже. Почему-то с этого дня Юэн опять держится на расстоянии. Неужели из-за чертовых книжек? Или снова преподавательская совесть замучила? Бетельгейзе ломает голову, но, по крайней мере, он позволяет ей приходить ухаживать за растениями. Они много разговаривают на разные темы — исключительно по-дружески, а сам профессор то и дело куда-то уходит из теплиц, оставляя ее одну. Она уже вообще ничего не понимает. Иногда Бетельгейзе подолгу смотрит на Юэна, закусив губу и нахмурившись. Иногда Юэн подолгу смотрит на Бетельгейзе — с абсолютно непроницаемым выражением лица. И оба прекрасно понимают, о чем это повисшее в воздухе молчание. Он упрямо сохраняет дистанцию и не допускает никаких фривольных разговоров. Когда Бетельгейзе пытается заговорить непосредственно об их отношениях, Юэн, будто предчувствуя это, уходит от разговора (зачастую в другую теплицу) и не позволяет себе приближаться ближе, чем на метр. Зато приближается она. С каждым часом ненавязчиво оказывается все ближе и ближе. Смотрит снизу вверх и… ничего не делает. Словно ждет, пока он все-таки сдастся первым. Юэн не сдается и ищет еще хоть какие-то аргументы, которые не дадут ему наделать глупостей, но все, абсолютно все кричит в пользу того, чтобы просто перестать сопротивляться и получить желаемое. Кроме совести. Он кое-что решил для себя, и если поддастся теперь этим накатывающим иррациональным чувствам, все станет еще сложнее и хуже. От каникул остается какой-то жалкий огрызок времени, поэтому проводить его в постоянном напряжении и подвешенном состоянии Бетельгейзе отказывается. Скоро суд, она одинокими ночами и так постоянно скатывается в липкий страх и ужас от мыслей о том, с чем совсем скоро придется столкнуться лицом к лицу. Юэн замечает, что Бетельгейзе вновь меняется. Не так сильно, как после Рождества, но достаточно, чтобы опять начать тревожиться. Дожили, он уже так привычно о ней тревожится. Не как учитель, который заботится обо всех своих учениках, не как участливый человек, а как… Хрен знает, кто. Им обоим недостаточно просто болтать и совместно работать. Бетельгейзе знает, что сможет по-настоящему отвлечься только на Юэна. — Профессор Форни. Звук его имени сопровождается резким щелчком секатора: Бетельгейзе обрезает сухие коробочки семян с кустов тепличных маков, как он учил. Когда она начинает разговор так, Юэн уже заранее знает, что все пойдет вообще не по плану и надо бы бежать. Они ведь это проходили. Пусть сейчас омеловых венков в теплицах не наблюдается, риск оказаться в западне крайне велик. Впрочем, такая западня лучше всех, что были в его жизни за последние годы. — Да?.. — Вы ничего не хотите… Она вроде бы несколько часов придумывала крутую речь, но вмиг забыла нить рассуждений со всеми логическими доводами и теперь заново пытается подобрать нужные слова. Опять. — … мне сказать? — Что вы имеете в виду? Она смотрит на него «вы прекрасно знаете, что»-взглядом, держа в руках садовые ножницы. И да, он прекрасно знает, но очень хочет не знать. — Мисс Бёрк, я не тот человек, который вам нужен. Давно нужно было это сказать, чтобы избавиться от недосказанности. Трусливый идиот. Она ведь столько ждала, что они обсудят хотя бы тот странный вечер. Только сил объясниться никак не находилось. — И вообще из тех, кого ваши родственники зовут грязнокровками. Слова вырываются сами собой. В шутку, с язвительной самоиронией, ему не присущей. Юэн упорно твердит себе, что это его не задевает. Бетельгейзе долго молчит, а ее взгляд становится задумчивым. — Мои родственники убивали людей, живьем снимали с них кожу, травили и засовывали под ногти шипы. Не думаете, что их мнение давно потеряло для меня авторитет? — Вы так спокойно говорите об этом, — Юэна всегда слегка передергивает, когда она упоминает о пытках и смертях своим жутким будничным тоном. — Ну, все-таки они мои родственники. — Резонно. — Я кстати разузнала о том зелье. — О, поздравляю. Уже отправили книги обратно в отчий дом? — Разумеется. Кроме нужной. Somnium tenebris оказался ничем иным, как зельем, вызывающим галлюцинации, эйфорию и «сны наяву». Почему-то Бетельгейзе, разобравшись в сути этого опасного снадобья, не испытывает ни смятения, ни отвращения. Только уверенность и облегчение, что это не что-то худшее. Многие волшебники пытаются забываться от пережитых ужасов с помощью подобных эликсиров. Те хорошо помогают бороться с повышенной агрессией, темными мыслями и тоской. Из серьезных минусов: сильное привыкание и еще более сильная дереализация. Но самое худшее — часто подобные увлечения кончаются тем, что люди просто погружаются в сон, от которого не хотят просыпаться. Увы, иногда ей и самой хочется попробовать что-то такое, чтобы снова увидеть брата. — Теперь вы можете рассказать о нем? — знал бы Юэн, о чем спрашивает, готовый схватиться за любую тему, которая помогла бы увести их от разговора о непростых взаимоотношениях… Не спрашивал бы. — Да. Думаю, да. Это довольно опасное зелье, вызывающее зависимость. Юэн еще не осознает подвоха, но уже его чувствует. — И видения. Один дорогой мне человек принимает его. Челюсти рефлекторно схлопываются, а зубы стукаются друг о друга, прокусывая кончик языка до крови. Вздрагивает от резкой боли и чертыхается. — В чем дело, профессор? — Язык прикусил. — Дайте посмотреть. Почему-то ее светлые пальчики уже гладят его по щеке, а зеленые глаза смотрят со свойственным только Бетельгейзе пониманием. Хозяйский пес подставляется под нежное прикосновение. Она не возмущается, не злится, не собирается читать нотации. Юэн вспоминает, что опрометчиво оставил пустой флакон из-под зелья возле блокнота с рисунком. Наверное, в глубине души хотел, чтобы она узнала и об этом. Интересно, его кровь хотя бы не заразная? Грязная-грязная-грязная кровь. Которую чистокровная волшебница из древней магической семьи робко пробует на вкус. Это даже нельзя толком назвать поцелуем, но ему нравится. Кончик ее языка касается кровоточащей раны и почти сразу скрывается обратно в аккуратном девичьем рту. Мерлин, ни одно видение не может сравниться с тем, какая Бетельгейзе на самом деле. Настоящая, живая. И не нужен никакой дурман, кроме нее самой. Ей так удивительно идет красный цвет — Юэн понял это, еще когда увидел Бетельгейзе в окружении моря красной герани. Маленькая Белоснежка стоит рядом, сильно закусывая нижнюю губу, которая от этого постепенно становится пунцовой. Юэн все-таки сдается, зная, что у них остается всего несколько дней до конца.***
Бетельгейзе практически перестала думать о суде и Визенгамоте. Игнорировать мысли о Сивом и других чертовски легко, когда Юэн рядом. В отношениях на первый взгляд толком ничего не поменялось, кроме того, что теперь он гораздо реже оставлял ее в теплицах одну, а общение стало более неформальным. Она все еще стесняется, поэтому большую часть времени они просто говорят или молча работают. Иногда он свистит свои любимые мелодии, и Бетельгейзе пытается вспомнить слова: ах, мой милый Августин. Все идет невинно и просто, совсем не страшно. Сугубо в рамках приличия. Бетельгейзе боится таких слов, как «счастье», но сейчас чувствует себя абсолютно счастливой, даже не представляя о том, что ждет в конце недели. Юэну же, в отличие от нее, еще как страшно, но сожалеть не получается при всем желании. Потому что с этой девочкой попросту… комфортно. Разговаривать о заунывниках, бубонтюберах и привезенной недавно в школу мимбулус мимблетонии, которую они вместе подвесили под куполом пятой теплицы. Обсуждать шахматные стратегии и с энтузиазмом рассказывать ей о своих настойках. Слушать про ее книжки — с довольно захватывающими сюжетами, надо сказать. Смотреть на нее: такую всю утонченную и аристократичную. Даже в нелепом свитере с единорогом Бетельгейзе выглядела по-особенному изящно. Желать коснуться — до чертиков сильно. И касаться ведь — очень осторожно, дозированно, позволяя привыкнуть. Изредка целовать, параноидально опасаясь появления профессора Стебль в теплицах (которая, к слову, ни разу за все месяцы не заходила, пока они работали там) — каждый раз все дольше. Но, главным образом, опасаясь самого себя. И сидеть за одним столом в узком кругу преподавателей да редких оставшихся на каникулы в школе учеников. Иногда Юэн рассматривает ее практически в открытую. Иногда Бетельгейзе это замечает, тогда ее аккуратная головка вопросительно склоняется набок. Юэн молится, чтобы профессор Дамблдор ничего не заметил. А потом пытается завести беседу с кем-нибудь из учителей, лишь бы найти чьи-то еще глаза, за которые получится зацепиться взглядом.***
Бетельгейзе каждый раз чувствует себя неловко, находясь в Большом зале. Тут и до каникул было тяжело, но теперь в десять раз тяжелее. А еще бесит наблюдать, как Юэн беззаботно болтает с библиотекарем, подперев щеку одной рукой. Мадам Пинс выглядит молодо, но чутье подсказывает, что это не более чем действие зелья красоты. Она похожа на кровожадную черную катарту и куда лучше смотрелась бы рядом с профессором Снейпом. Расстроенно Бетельгейзе глядит на тарелку с маковыми булочками. Та находится слишком далеко, чтобы получилось дотянуться самой, а просить подать у кого-нибудь из сидящих рядом — слишком смутительно. Криво морщащаяся гриффиндорка с левой стороны скорее наденет Бетельгейзе на голову супницу, чем что-то подаст. А молчаливая пуффендуйская выпускница с правой игнорирует ее существование и находится еще дальше от блюда, чем сама Бетельгейзе. Использовать же магию за столом не позволяет воспитание. У Бёрков считалось ужасно некультурным пользоваться волшебной палочкой во время принятия пищи. Тем не менее, одна из булочек поднимается в воздух. Бетельгейзе удивленно хлопает ресницами, не веря своим глазам, потому что булочка летит по направлению к ней и аккуратно ложится на чистое блюдо. Что же это такое? Неконтролируемые всплески магии прекратились еще в тринадцать. Опять какая-то хогвартская магия? Бегло Бетельгейзе оглядывает сидящих за столом: профессора общаются между собой, Юэн по-прежнему болтает с мадам Пинс, студенты рядом заняты едой. А потом она все-таки замечает одну волшебную палочку на столе — прямо под его рукой. Юэн отводит взгляд от библиотекаря, чтобы улыбнуться ей. Бетельгейзе не знает, как пристально на самом деле он наблюдает за ней, пока делает вид, что нет. Но теперь хотя бы может догадываться. Она любит булочки с маком, а он заметил это еще в больничном буфете и почему-то помнит до сих пор. Бетельгейзе смущенно улыбается в ответ и отводит взгляд. Несмотря на то, что другие студенты обзывают ее «зеленью», у Юэна Бетельгейзе ассоциируется исключительно с оттенками красного. И маки тут вписываются как нельзя кстати. Следующим утром вместо теплиц он ведет ее в сторону Запретного леса, куда-то за хижину Хагрида. Ноги утопают в мягком снегу. Чем дальше они идут, тем мягче становится снег, а слой его — тоньше и тоньше, пока не появляются проталины. — Здесь тепло, — удивленно замечает Бетельгейзе. Юэн ничего толком не объяснил, просто после завтрака ни с того ни с сего сказал, что хочет кое-что показать. Она с интересом и любопытством как обычно согласилась. — И не только тепло. Мы с Хагридом много работали над этим местом последние пару недель. Туманные слова немного настораживают, но через несколько мгновений, выйдя на маленькую поляну, залитую солнечным светом, Бетельгейзе понимает, что он имел в виду. В окружении вековых деревьев прячется кусочек лета. Она изумленно останавливается, пытаясь привыкнуть к яркому, совсем не зимнему свету. То, что Бетельгейзе приняла за солнце, оказывается шаром магического света, висящим в воздухе над полностью алой от маков землей. — Мы хотели подготовить здесь почву, чтобы была возможность выращивать что-то зимой не только в теплицах. Цветы чувствуют себя хорошо, так что на следующий год попробуем что-нибудь более серьезное. Красные маки раскачиваются от легкого ветерка. Воздух теплый, хочется снять верхнюю одежду, потому что становится жарко. Бетельгейзе разматывает шарф и несмело подходит чуть ближе к цветам. — Они очень красивые, — тихо, практически шепотом. Ей всегда нравились простые цветы, но в домашних теплицах выращивались только необходимые для зелий — в основном ядов — редкие растения. Исключение составляли богатые кусты роз, украшавшие сад. Маков в таком количестве Бетельгейзе не видела ни разу. Вспоминается сочельник — теперь понятно, чем профессор Форни занимался тогда, прежде, чем прийти в теплицы. И где пропадал на каникулах. Бетельгейзе оборачивается, восхищенно улыбаясь. Сияет от восторга, освещаемая магическим светом. Алые рефлексы ложатся бликами на черную мантию и такие же черные волосы. Даже в зеленой радужке отражаются красные всполохи. Юэн неожиданно понимает, что за мгновение этой чистой и совершенно искренней радости на ее лице готов платить любую цену. И в то же время практически сходит с ума, видя ее в море красного. Это так долго росло в нем — игнорируемое и отвергаемое. Подавляемое. — Можно? — Конечно. Наблюдает за тем, как девичьи ноги избавляются от обуви, чтобы аккуратно пройтись в промежутках между рассаженными маками. У Бетельгейзе невозможно узкие щиколотки — такие тонкие и хрупкие, что, кажется, могут сломаться от любого неосторожного движения. Рассматривает ее беззастенчиво. Совершенно открыто. Светлая кожа отражает алый цвет: Бетельгейзе снимает теплую длинную мантию, и тогда Юэн любуется ее открытыми голенями. Медленно идет по земле, осторожно ступает, чтобы не задеть голыми ногами тонкие и колючие стебли, прижимает к себе мантию и подол. Волк, притаившись, следит за ни о чем не подозревающей жертвой. Она прогуливается по полянке, восхищенная обилием чудесных цветов, а Юэн стоит поодаль, и, несмотря на летнюю температуру, его знобит. Уложить бы на карминовое покрывало цветов, да нельзя. Ему страшно от чужих темных желаний, стучащих в висках. Поднимает взгляд на светящийся шар, смотрит долго, не позволяя себе сомкнуть веки, будто хочет выжечь гребаную сетчатку, оставить огромный послеобраз, лишающий зрения. А там почему-то только она. Бетельгейзе машет рукой, зайдя вглубь полянки, будто бы зовет пойти за ней следом. Если бы она была фейри, то явно из тех, которые уводят уставших путников глубже в лес, забирая себе без остатка. Он мог посадить здесь совершенно любые цветы для их с Хагридом эксперимента, а выбрал символ сна и смерти. Тысячи лет маки воспевались разными цивилизациями и народами, но основной смысл всегда был один. Гипнос дарит безутешной Деметре целое поле маков, чтобы та, наконец, могла отдохнуть. Утопающая в цветах девушка кажется плодом воображения, чьей-то художественной фантазией. Наверное, поэтому Юэну так нравится ее рисовать. Он думает о более современном значении мака на языке цветов и улыбается Бетельгейзе в ответ.