Зелень

После уроков, по обыкновению перебирая свои вещи, Бетельгейзе понимает, что кое-что пропало. Сердце сразу падает куда-то — будто камешком с обрыва. Она позаботилась об энциклопедии, отдав ее Снейпу, но ничего не сделала с другой не менее дорогой вещью. Пропал свитер. Тот самый, с нелепым единорогом, который она стеснялась носить, но который бережно хранила в чемодане на самом дне, кутая в сменные мантии. Перебирает все трижды, разбросав мятую одежду по кровати. Свитера нет. Использует «Акцио», но ничего не происходит. Либо он где-то заперт, либо уже уничтожен. Ни чемоданы, ни тумбочки других слизеринок в спальне не реагируют на действие манящих чар, но и отправляться на поиски опасно. Там ведь где-то может ждать притаившийся Том — о нем, Бетельгейзе, конечно, не забывает. И все-таки она идет. Понимая, что вряд ли вылазка увенчается успехом, все равно вооружается волшебной палочкой и отправляется искать. Бетельгейзе обходит кабинеты, какие попадаются по пути, заглядывает в каморки для швабр, проверяет ванные комнаты и туалеты. Свитера нигде нет, сколько бы «акцио» она ни использовала. Нельзя поддаваться эмоциям, но найти в себе силы держаться тоже не получается. Мама так улыбалась, когда Глостерия протягивала Бетельгейзе сверток. С нетерпением, азартом и радостью. От всего сердца. Бетельгейзе крайне редко видела мать в настолько хорошем расположении духа. Можно сказать, практически никогда. Такая милая… Счастливая улыбка матери стоит перед глазами, и хочется исчезнуть от стыда и боли. Уже физической — стискивающей грудь и давящей на горло. Она не смогла сберечь подарок матери. Книгу сберегла, но ценнее ли та на самом деле? Сколько бы денег она ни стоила, какой бы редкой ни была — это всего лишь книга. А в свитере хоть какая-то частичка матери. Ее желания, тепло, любовь, мысли. Мама больше не могла вязать сама, но пыталась что-то придумать, сделать, единственным способом, какой остался в ее распоряжении — умом. И эти дряни все испортили. Бетельгейзе в глубине души очень надеется, что свитер где-нибудь вывесили на всеобщее обозрение — посмеяться, — потому что плевать, пусть хоть сдохнут от смеха, лишь бы он был цел и вернулся к ней. Но повсюду только глумливые улыбки. Желание стереть их становится просто невыносимым. Ненависть кипит в груди раскаленной лавой и сворачивает все внутренности. Горло саднит от сдерживаемых слез. Мерзкие твари. Они однозначно должны ответить за сделанное. Как было бы славно, если бы они сдохли. Позднее к поискам присоединяется Гвинет, которая как раз возвращается с тренировки и замечает Бетельгейзе, слоняющуюся по первому этажу. К тому моменту ярость уже сменяется полным отчаянием. — Давай спросим у Плаксы Миртл. — Кто это? — Бетельгейзе спрашивает тихо и подавленно. Она плохо знает школьных привидений, полтергейстов и персонажей картин. — Призрак девочки, живущей в заброшенном туалете. Она вредная и нудная, но как никто знает, что такое травля, — Гвинет тоже выглядит расстроенной, хотя Бетельгейзе толком не стала ничего объяснять: просто коротко сказала, что украли подарок матери. Гвинет не шутит и не ерничает, лишь сосредоточенно исследует темные закоулки. Долго, тщательно и кропотливо. За несколько месяцев Бетельгейзе едва успела освоиться в школе, перестала плутать в многочисленных коридорах и тайных ходах, но, проходя сейчас по замку с Гвинет, открывает для себя все новые и новые пути. Разговаривать не хочется, поэтому они в основном молчат. — Вряд ли мы что-то найдем, Хогвартс слишком большой, — Бетельгейзе совсем теряет надежду, когда они проверяют очередной кабинет по пути к женскому туалету на втором этаже. — Миртл поможет, — Гвинет говорит уверенно, но Бетельгейзе проще мысленно готовить себя к худшему, чем на что-то надеяться. Наконец они добираются до нужного помещения. На двери висит табличка «Туалет не работает», но пройти внутрь не составляет труда. — Эм… Миртл? Девушки заходят в темный заброшенный туалет, прислушиваясь к капающей воде из старого сломанного крана. Гвинет поджигает магией свечи на стенах, а Бетельгейзе на всякий случай использует манящие чары — снова безуспешно. Вдруг в одной из кабинок раздается плеск. — И зачем вы пришли? — из-под дверцы выплывает пухленькое привидение девочки, мрачно и настороженно взирающее на учениц из-за стекол своих призрачных очков. — Привет, это я, — Гвинет поднимает ладонь в приветственном жесте, и Бетельгейзе решает тоже поздороваться с призраком. Выглядит Миртл неказисто. На прозрачном лице виднеются прыщи, волосы навечно собраны в два неопрятных хвоста. О травле знает она, похоже, не понаслышке. — Опять у кого-то что-то украли? — Миртл прислоняется плечом к воображаемой стене, скрещивая руки на груди и морща лицо. Ее водянисто-серые глаза принимаются изучать Бетельгейзе. — У меня украли свитер. Может быть… ты видела его где-нибудь? — Может и видела, какого цвета-то хоть? — Зеленый, с… единорогом. — У такой большой девочки? Глаза Миртл весело поблескивают, но она все же удерживается от продолжения ехидных расспросов и, вздохнув с театральным «что бы вы без меня делали», вновь ныряет в унитаз. — Миртл вредная, но ты не злись на нее, — Гвинет заговаривает, только когда привидение исчезает. — Главное, будь вежлива. Она не терпит неуважения. А, и еще… Гвинет наклоняется, чтобы тихо шепнуть: — Не зови ее «Плаксой», она страшно это не любит. Проходит пять минут, десять, затем пятнадцать. Девушки прислоняются поясницами к раковинам в ожидании. Бетельгейзе кажется, что привидение ничего не найдет или просто не вернется, но Гвинет просит подождать еще. — Ей, конечно, проще, чем нам, но представь, облететь всю школу — для этого нужно время. — Она тебе так что-то уже находила? — Бетельгейзе спрашивает, чтобы отвлечься. — Ну, мне — нет. Но я помогала искать другим ребятам. Изгои, пожалуй, единственные, кому Миртл сочувствует и может помочь. Остальных она… недолюбливает. Изгои. Бетельгейзе хмыкает, равнодушно рассматривая свои башмаки и мокрый пол под ними. Блики от свечей отражаются в воде. Осознавать это унизительно, но как ее еще назвать? Все правильно. А Гвинет помогает очередному изгою — слабому и обиженному окружающими. Бетельгейзе наблюдает за ней краем глаза, размышляя. Гвинет хорошо к ней относится, и… Бетельгейзе считает ее своей подругой, а также очень хочет, чтобы это было взаимно, но чувствует себя уязвленной. Ей не нужна жалость. Не от друзей. Жалость — это лишь способ манипулирования. В голову невольно лезут слова старосты. И особенно собственные — о Гвинет. — Эй, — теплая рука ободряюще сжимает плечо. Бетельгейзе поднимает вопросительный взгляд, силясь понять что-то в голубых глазах. Гвинет продолжает: — Эти стервы получат по тыквам от меня лично, если узнаем, кто конкретно стянул твой свитер. — Спасибо. Бетельгейзе прекрасно знает «кто», но куда важнее, что об этом говорит Гвинет. Ей и самой хочется отомстить. Не просто «настучать по тыквам», а совсем иначе. По-настоящему. Так, чтобы больше никто не осмелился трогать ее вещи. Так, как учил брат. Причинить боль, растоптать, уничтожить. Собственные мысли пугают, и Гвинет будто бы тоже видит их — в отражении зрачков, — потому что хмурится и разворачивает Бетельгейзе лицом к себе. — Послушай, я знаю, что тебе больно. Но это, в конце концов, не последняя память о твоей матери, верно? Она жива, и это главное. Свитер — это просто свитер. Слова ее вытаскивают что-то болезненно-острое на поверхность — не высказанное горе, общее для них обеих. Бетельгейзе кивает, опуская взгляд. Наверное, для Гвинет она выглядит как готовящаяся опять разреветься, потому что та тянет к себе с ворчливым «ну иди сюда, блин, ты же любишь обниматься, да?». Бетельгейзе правда любит. Еще через несколько минут Плакса Миртл выныривает из своего унитаза. — Вы все еще тут? — Да! — Ну тогда идите на пятый этаж в мужской туалет, я видела нечто похожее на зеленую половую тряпку под раковинами. Но выглядит оно не очень, его постоянно пинают и отбрасывают от двери назад… Идти в мужской туалет двум девушкам в разгар вечера не очень прилично, но что Бетельгейзе, что Гвинет совершенно плевать на приличие, смешки проходящих мимо парней и едкие комментарии, когда они вваливаются внутрь. Свитер несильно пострадал, хоть и полностью вымок. Первым делом они принимаются его сушить, чтобы можно было нести по школе, не рискуя залить весь коридор водой. — Ну ничего, домовики его так отстирают, как новенький будет. Главное, что не порвали, — Гвинет говорит оптимистично, пытаясь подбодрить Бетельгейзе. Она всегда такая — плюет на серьезные проблемы и ищет во всем светлые стороны. Говорит: могло быть хуже. И превращает то, что кажется огромным и страшным — в пустяк. Наверное, она и в самой Бетельгейзе ищет эту самую светлую сторону. Бетельгейзе смотрит на гриффиндорку, высунувшую кончик языка от напряжения, и испытывает к ней чувство безграничной благодарности. Потому что без нее бы сейчас рыдала, забившись в угол, а потом наделала бы сгоряча каких-нибудь непоправимых глупостей. Гвинет не может дать то, что давал Юэн, но тоже делает очень много. Ночью Бетельгейзе лежит в кровати, думая, как и где лучше спрятать свои вещи. Она чувствует себя выжатой как лимон и снова переключается в воспоминаниях то на Юэна, то на брата. Гвинет права, свитер это просто вещь. Убивать или тяжело калечить за нее — неправильно. Но что вообще правильно? Алькор убил многих людей. Не то чтобы это приносило ему удовольствие, однако иногда он действительно входил в раж, и тогда Бетельгейзе становилось страшно. Но она прощала. А теперь сама думала о страшных вещах, которые хотелось сделать с обидчиками. И это пугало еще больше.

***

В воскресенье Бетельгейзе нервно ждет времени, когда сможет поговорить с Дамблдором. Опасно выходить из спальни по ряду причин, но она и так ела последний раз в субботу утром, поэтому приходится отправиться в Большой зал на обед. Домовики вернули ей подарок матери после чистки (он и правда выглядел как новенький и приятно пах лавандой), все потихоньку возвращалось в привычное русло. Но напряженная атмосфера никуда не делась и буквально преследовала. С Розье пересекаться себе дороже, Кэрроу в женской спальне постоянно отпускает колкости, а в один момент вообще залила ее кровать тыквенным соком (Бетельгейзе стерпела с трудом, повторяя про себя как мантру: не стоит опускаться до ответа). И угроза от Тома по-прежнему актуальна. А еще иногда хочется выцарапать кому-нибудь глаза. Она какое-то время не входит внутрь, надеясь поймать Гвинет — с выхода хорошо виден гриффиндорский стол, и ее там нет. Когда же Гвинет спускается по лестнице, она, первой заметив Бетельгейзе, приветственно окликает: — Эй, привет! Я уже думала, ты решила себя голодом заморить. — Привет, — Бетельгейзе улыбается и испытывает неподдельное счастье от возмущенного, но при этом заботливого комментария. — Мне не хотелось есть. Они отходят к стене, чтобы не стоять на входе. Гвинет совсем не против поболтать, и у Бетельгейзе теплеет на сердце от ее веселого веснушчатого лица. Подсушив свитер, она отправилась сразу к школьным домовым эльфам, пока Гвинет пошла на ужин, так что толком они тогда не поговорили. А ведь было о чем. — В пятницу я сильно устала после травологии, так что было не до обеда, а потом, — она опять отводит взгляд в сторону, не желая разговаривать о событиях пятничного вечера, — сама понимаешь. — О, и до вас дошло. И как тебе травология? Скажи же ужас, — Гвинет все понимает и переключается на разговор про уроки. — Да. Надеюсь, что профессор Стебль все-таки привыкнет и справится. Или что найдут… другого траволога. Что ни говори, а при всей симпатии к травнице, Бетельгейзе понимает — такими темпами они реально могут завалить СОВ. Все же это не История магии, для сдачи которой нужна только теория. Не похоже, что профессор Стебль сможет чему-то научить в таком состоянии: она слишком рассеянная и на ходу забывает о том, что ведет урок. — Кстати, мне тут на днях староста кое-что рассказала, — Бетельгейзе немного смущается, но ей любопытно услышать версию случившегося от самой Гвинет. Да и поговорить хочется о чем-то более позитивном. — Правда, что ты в прошлом году заколдовала Розье, из-за чего у него исчез… член? — Хе. Было дело, — Гвинет самодовольно ухмыляется и слегка вздергивает подбородок. Видно, что гордится своим поступком. — Меня правда чуть не исключили потом, но это того стоило. — Неудивительно, это же темные искусства. У Бетельгейзе до сих пор в голове не укладывается, как Гвинет могла пойти на такое. Ритуал ни разу не безобидный и сейчас считается запрещенным видом магии, поскольку позволяет управлять человеком похлеще Империуса. Когда-то именно такие шалости волшебников спровоцировали ужесточение охоты на ведьм. — Ну, да… Но я же этого не знала. Просто наткнулась на забавный обряд, а обещанный результат мне показался достаточно… поучительным для Эмиля. В этом вся Гвинет. Девушки смеются, и Бетельгейзе со злорадством думает о том, как, наверное, потом Розье было сложно избавиться от позора. Они еще немного болтают о прошедших днях, пока Бетельгейзе не замечает Тома. Тот проходит в Большой зал, поприветствовав обеих, и Бетельгейзе понимает, что его лицо изрядно осунулось. Тревога болезненно стягивает нутро. Господи, когда уже все это кончится? — Кстати, ты говорила, твой дядя работал с Юэном. Бетельгейзе совершенно не собиралась об этом спрашивать. Тем более сейчас. И вообще — никогда в жизни. Зачем? Но ей было так тоскливо и тяжело все эти дни, что думать о Юэне, прокручивать в голове воспоминания того, что было и чего не было, стало единственным спасением. Особенно, когда становилось страшно. Вспоминать его руки, голос, тепло. Слова. — Ага. Дяди, оба. Недолго правда. Его быстро захапала к себе в охрану новая министр магии. Потом они тоже к ней в охрану пошли и еще поработали вместе. Черт. Так он еще и в охране у нее был. Видимо, Юэн с министром довольно много времени провели вместе. Бетельгейзе испытывает укол чего-то, что испытывать вообще не должна. — А не знаешь, они еще общаются? — в голову приходит дурацкая идея. Может, если дяди Гвинет знают Юэна, то можно будет как-то через них с ним связаться? Хотя бы просто написать пару слов извинений. Просто спросить: как он? Все ли с ним в порядке? Здоров ли он? Цел ли? Не злоупотребляет ли зельями и алкоголем… Мерлин, как будто бы она имеет право о таком спрашивать. За своими глупыми размышлениями Бетельгейзе не замечает, как Гвинет меняется в лице. — Не-а. Мои дяди погибли. Оба. И все опять куда-то падает. — Прости. Каждый раз, когда Бетельгейзе узнает о тех, кого потеряла Гвинет, ей становится страшно: а что если к этому как-то причастна ее семья? Уничтожающие мысли о брате и том, что тот делал, преследуют с пятницы круглосуточно. Потому что она и сама по-прежнему на взводе. Мимо проплывают однокурсницы, Кэрроу насмешливо подмигивает — явно готовит новую гадость. Они с утра долго шушукались в углу спальни. Скоро что-то начнется, и вряд ли это ограничится воровством вещей. Что-то куда более… неприятное. — Да ничего, к тому же, я их не очень хорошо знала, — Гвинет пожимает плечами и улыбается. — Ладно, пошли есть, а то все самое вкусное сожрут без нас. — Подожди. Я хотела кое-что еще спросить. — А? — Как бы ты отнеслась, если бы человек… — Бетельгейзе запинается, пытаясь правильно сформулировать мысль, — который тебе дорог, убил кого-то? Они стоят друг против друга, и Гвинет, конечно, не поймет, почему она это спрашивает. Скорее подумает про Юэна или про что угодно еще… Бетельгейзе с прошлой ночи сильно волнует это. Не то чтобы она собирается кого-то убить, — конечно, нет, — но, кажется, она так скоро сорвется. — Странный вопрос. Во время войны многие из дорогих мне людей кого-то да убили. Даже Том, — Гвинет смотрит сочувственно и отвечает чуть погодя. — Том?.. — Да. Случайно, конечно. Пожиратели напали на нас дома на Рождество. Если бы Том не сделал этого, я бы здесь сейчас не стояла. Так что не вижу ничего… «предосудительного», если убийство было, чтобы защититься. Ну, это же война. Что?.. Так значит Том уже убивал. Вот тут становится не на шутку жутко. Бетельгейзе ждала какого угодно ответа, но только не этого. — Спасибо. — Ты меня что-то пугаешь. Что за вопросы? Бетельгейзе качает головой, не желая объяснять, и направляется в зал: — Пойдем, я умираю, как хочу есть. Они расходятся в разные стороны, отправляясь каждая к своему столу. Хмурясь, Бетельгейзе откладывает себе внушительный кусок пирога с ветчиной и курицей и старается не обращать внимания на громкие звуки, издаваемые желудком. — У тебя там мандрагора утонула что ли? — отпускает безобидную шуточку кто-то из сидящих рядом слизеринцев. Бетельгейзе молча принимается за пирог, и ей кажется, что это лучшее, что она ела в последнее время. Невозможно прятаться вечно, пора бы расставить все точки над i и избавиться хотя бы от одной проблемы. Бетельгейзе настроена решительно. Если Том примется следить за ней сегодня после обеда, она сама нападет. И не позволит сократить дистанцию, как это было с Розье. К черту, пора прекращать быть такой трусливой неумехой. Стычки со слизеринцами скоро станут еще серьезнее, так что без боевой магии обойтись все равно не выйдет. С начала триместра несколько ее однокурсников, участвовавших в дуэлях, уже оказались на больничных койках. Вопрос времени, когда это коснется и самой Бетельгейзе. Наливает себе чая с шалфеем из небольшого чайничка рядом и с удовольствием вдыхает приятный аромат одной из любимых трав: приносящий обманчивое умиротворение, дающий время на передышку. Сходить потом, что ли, в теплицы и опять помочь профессору Стебль с рассадой? На уроке они разобрали только треть. Декан Пуффендуя вызывает у Бетельгейзе особые теплые чувства. Она переводит взгляд на женщину, сидящую за учительским столом, и улыбается, не думая, что та ее заметит. Есть в профессоре Стебль что-то такое… Роднящее с Юэном, из-за чего хочется ей помочь. Поддержать. Бетельгейзе отчаянно тянет к добрым бескорыстным людям, но она пока что не понимает этого. На сытый желудок и тревога становится меньше. Закончив обедать, Бетельгейзе всерьез решает отправиться в теплицы, но краем глаза выхватывает кудрявую черную макушку Тома. Как и ожидалось, стоит ей подойти к выходу, он тоже поднимается со скамьи — Бетельгейзе предусмотрительно не оборачивается и наблюдает только в отражении стекла, украшающего огромные двустворчатые двери. Они, пожалуй, оба ждали этих выходных. На улице сегодня холодно и слякотно — мокрый снег с дождем лупит с самого утра, поэтому учащиеся разбредаются преимущественно по теплым факультетским гостиным. Самое идеальное время для нападения. Бетельгейзе намеренно идет мало используемым коридором, который узнала от Гвинет. С противоположной стороны длинной аркады открывается спрятанный внутренний дворик. Когда вокруг никого не остается, она вся обращается вслух, сжимая волшебную палочку в кармане. Нужно подпустить чуть ближе, вряд ли Том ждет, что его жертва среагирует. Если и сегодня облажается, то так тому и быть, сама виновата. Шаг в шаг, стук в стук. Она должна успеть раньше. — Об… — Остолбеней! — Бетельгейзе выкрикивает громко в резком развороте, и ударяет заклинанием на поражение. Том, не успев спрятаться за колонну, отлетает назад, падая навзничь. А это, определенно, приятно. Бетельгейзе дышит тяжело, подходит чуть ближе, но сохраняет безопасное расстояние, держа волшебную палочку нацеленной на Тома. Тот пытается встать и сплевывает на пол кровь. — Ого. Могла бы выбрать что полегче. Мы ведь друзья, — он широко улыбается той своей лучистой дружелюбной улыбкой, которую дарит всем окружающим, но из-за измазанных красным губ улыбка выглядит максимально фальшивой. — Друзья не пытаются стереть друг другу память. Он утирает лицо ладонью и тянется за выпавшей во время падения палочкой, но красная вспышка, пролетевшая над головой, заставляет замереть. — Пожалуйста, Том, не двигайся. Я немного на взводе последнюю неделю. — Критические дни? Гвинет тоже становится невыносимой, когда у нее это приходит. Не переживай, я все понимаю, — Том подшучивает, сохраняя видимость приятельского будничного общения. Вот только ничего ни приятельского, ни будничного между ними сейчас нет. — Почему ты использовал заклинание вербально? — Бетельгейзе не до шуток, поэтому она решает проигнорировать подкол. — Пожалел твои мозги, — он тоже становится серьезнее. — Лучше бы Гвинет пожалел. И вот после этих слов лицо Тома преображается окончательно. С него спадают все маски, оставляя холодный гнев. — Это все из-за тебя, — Том угрожающе выпрямляется и даже без палочки выглядит опасным. Он снова чем-то неуловимо напоминает Бетельгейзе отца, вынуждая неосознанно попятиться. — Из-за меня? Извини, но, кажется, проблема не во мне, а в исчезновении Саймона. — Ты ничего не знаешь. Но Гвинет пострадала из-за того, что это ты суешь свой нос туда, куда не надо. Не начни ты ее расспрашивать, она бы ничего не поняла! Звучит как абсурд какой-то, но с каждой минутой Бетельгейзе убеждается, что у этого человека нет ни малейших угрызений совести. Более того, он свято уверен в чужой вине. — А что тогда насчет Саймона? Кто виноват в том, что он пропал? — Он сам. Саймона задушили дьявольские силки, — просто отвечает Том. Смазливое лицо когтевранского красавчика выглядит сейчас особенно безразличным и бесстрастным, и что-то подсказывает, что именно такой он на самом деле и есть. — Почему ты никому не сказал? Его ведь ищут, и это… выходит, просто несчастный случай. — Бетельгейзе слегка дергает плечом, но палочку не отводит. Она не ждала услышать правду, но не чувствует себя очень уж удивленной. Если бы Саймон был жив, уже бы объявился, а то, что в его гибели как-то замешан Том, и так очевидно. — Я не хочу, чтобы мой факультет пострадал из-за одного жопорукого идиота. Ни раскаяния, ни сочувствия, ни сожаления. — Том, ты что-нибудь чувствуешь? — Что? — Даже не так… ты хоть что-нибудь чувствуешь? Молчание. — Как ты поняла? Том даже не моргает, впервые стоя перед кем-то без игры и притворства. Бетельгейзе опять нервно дергает плечами. — Понаблюдала. В твоем поведении достаточно несоответствий. Или скорее соответствий — человеку, хладнокровно делавшему такие вещи, от которых у любого волосы зашевелились бы на затылке. Одного такого человека она знала слишком хорошо. — Надеюсь, это просто ты слишком наблюдательная, — Том снова улыбается своей ненастоящей улыбкой. — А теперь я хочу тебя кое о чем попросить. Позволь мне забрать эти воспоминания. Обещаю, я сделаю все предельно аккуратно и сотру только то, что касается нашей с Саймоном вылазки в запретный лес. Ты забудешь те два незначительных разговора между нами, несколько разговоров с Гвинет… Я не возьму ничего лишнего. — Нет. — Ты понимаешь, что подвергаешь Гвинет опасности? Если она что-то заподозрит из-за тебя, мне снова придется стереть ее воспоминания, и я не уверен, что при такой частоте использования Обливиэйт с ее мозгами все будет в норме! — Ты этого не сделаешь, Том. Ты ведь не такой, — Бетельгейзе больно слушать это, но она отрицательно качает головой, продолжая держать его под прицелом. — С чего ты взяла, что знаешь, какой я? — Гвинет никогда бы не смогла любить такого человека, каким ты хочешь казаться… — Наоборот. Гвинет нравится только тот, кем я хочу казаться. Горечь в его голосе почему-то кажется настоящей. — Если кто-то узнает, что случилось с Саймоном, Гвинет тоже пострадает. Она обманула министерских следователей, сказав, что мы ехали все вместе в одном купе. Безопаснее избавиться от этих воспоминаний. Всем нам. Я ведь по-хорошему прошу. Я знаю, что ты сегодня пойдешь к Дамблдору на встречу, и если… — Дамблдор уже опрашивал меня, я ведь говорила. Том стискивает зубы, а его расширенные зрачки смотрят зло и почти не бликуют. — Я правда ничего не сказала. И не собираюсь, — Бетельгейзе упрямо не хочет соглашаться на предложение Тома. После всего узнанного доверия к нему еще меньше: вмешательство в чужую память чревато серьезными последствиями. Достаточно вспомнить профессора Стебль, которая в прошлом явно подверглась нападению такого рода. А Гвинет? У нее была ужасная дезориентация. Если Том даже родную сестру не пожалел, что говорить о Бетельгейзе? Мерлин, почему стоило Юэну покинуть школу, как находиться в Хогвартсе стало настолько отвратительно и ужасно? — Откуда мне знать, что ты не лжешь? — Ниоткуда. Но это ведь очень одиноко — жить так. Разве тебе не стало легче от того, что кто-то теперь знает твою тайну? Пытается отыскать хотя бы какие-то чувства, слабое место, задеть за живое. Должно же у него быть хоть что-то. — Слушай, ты сама только что сказала, что я ничего не чувствую. Почему мне должно стать легче? — Ты выглядишь очень уставшим и напряженным, — торопливо находит кажущиеся подходящими слова. — Даже если у тебя нет ни стыда, ни совести, ты все-таки не камень. Ты хороший парень. И льстит. Такие люди ведь любят лесть. Ее отец любил. Том усмехается, пряча ладони в карманы брюк. Бетельгейзе настораживает это движение. Они долго смотрят друг другу в глаза, и кажется, что если не сказать сейчас чего-то значимого, что сможет переубедить его, ей конец. — У меня есть ответное предложение. — Какое же? — его правая рука замирает в кармане. — Я принесу Непреложный обет. Решение приходит само собой, простое и эффективное. К тому же Бетельгейзе прекрасно помнит, как это делается. Стоящий напротив Том хмурит брови и медленно вынимает пустые ладони из карманов. — Зачем тебе это делать? — Я не хочу, чтобы кто-то вмешивался в мою память. Каждое из воспоминаний дорого мне, будь то разговоры с Гвинет или с тобой. — Поэтому ты готова рисковать жизнью ради сохранения этих ничтожных воспоминаний? — Я ничем не рискую, потому что уверена, что смогу сохранить каждую из твоих… «тайн». — Для Непреложного обета необходимо участие трех человек, где ты возьмешь третьего? — Гвинет справится. Клятву можно сформулировать так, чтобы она ничего не поняла. Видно, что Том колеблется, он смотрит в пол, прикидывая, насколько такое решение будет выгодно и удобно. Для Бетельгейзе — на все сто. Она чувствует, что непреложный обет — единственный способ добиться настоящего расположения Тома, а такой человек в союзниках ей явно пригодится. — По рукам, — он снова сплевывает кровавую слюну. На сей раз на землю, высунув голову через арочный проем. — По рукам будет, когда начнем исполнять ритуал. Может… присядем? — Ей не особенно совестно, но ударился Том, судя по количеству крови, сильно. Возможно, зуб сломал или еще чего. Они садятся на парапет, лицом ко двору, после того как он все-таки поднимает с пола волшебную палочку. Бетельгейзе в знак доверия убирает свою за пояс. Что-то подсказывает, что рассудительность и способность к убеждению сейчас единственное, что может ее спасти. Никакая иная магия не в силах повлиять на Тома. Неожиданно он вытаскивает из кармана сумки сушеные листья каких-то трав, отрывает кусок пергамента и сооружает самокрутку. На конце волшебной палочки все еще горит огонек, когда Бетельгейзе недоуменно спрашивает: — Ты куришь? — Теперь — да. Стащил в теплицах. Профессор Стебль не очень-то хорошо за ними следит. — Это же шалфей предсказателей? Особенный эфирный запах этого сорта шалфея с трудом, но все-таки позволяет отличить его от обычного лекарственного. — Ага. Будешь? — Нет, спасибо. Слышала, кентавры жгут его во время предсказаний, но не знала, что его можно курить. — Так делают маглы. Похоже, ее сплошь и рядом окружают волшебники, зависимые от «вызывающих видения веществ». Ветер треплет полы мантии, но Бетельгейзе не чувствует холода. Она понимает, что Том просто очень устал. Наверное, ему и правда тяжело жить так, во лжи, постоянно притворяясь и держа все в себе. — Саймона нужно похоронить. — Я сжег его в тот же день, — Том говорит это совершенно спокойно, без запинки, потому что Бетельгейзе и так уже слишком много знает. — Зачем? — Не мог же я оставить его в Запретном лесу. Поисковые заклинания привели бы ищеек к пещере. А там найти мои следы нетрудно. Жуткая логика. Бетельгейзе понимает, что чем больше она узнает сейчас, тем опаснее для нее становится Том. Если с Непреложным обетом не выйдет, как она выкрутится? — Спасибо тебе, Том. — За что? Поэтому на всякий случай решает еще немного польстить ему. — Ну… ты помогаешь мне отвлечься. — Если ты считаешь хорошим способом отвлечься — убегать от того, кто хочет стереть тебе память, — он поправляет ставший красным от крови пергамент, — то я даже боюсь спрашивать, от каких проблем ты отвлекаешься. Да уж, не в бровь, а в глаз. Одна проблема лучше другой. Бетельгейзе издает ироничный смешок. — Несколько дней назад я хотела стереть некоторые воспоминания, — она думает про свои недавние сомнения. — Но больше не хочу. — О, если что, я всегда к твоим услугам, — с подчеркнутой готовностью отвечает Том. — Я скорее обращусь к профессору Снейпу. Не хочется получить яичницу вместо мозгов. — Эй, попрошу, я очень хорошо владею Обливиэйтом. — Я заметила, — она хмыкает, заставляя Тома скорчить недовольную мину. Несколько минут они сидят в тишине — только тихий шелест дождевых капель и долгие выдохи. Том самозабвенно затягивается и совсем не похоже, что он курит в первый раз. Очередная ложь, наверное. Бетельгейзе невольно вдыхает запах курений, отрешенно всматриваясь в завитки белесого дыма. Там ей мерещатся волки — бегущие по лесу хищники, которые вот-вот настигнут добычу. — У тебя неплохая реакция, — Том замечает как-то растерянно. — Совсем нет, — Бетельгейзе не сразу понимает о чем он, отрываясь от созерцания дыма. — Просто в глубине души ты не хотел этого делать. — Прекрати уже. На стороне Бетельгейзе, конечно, было преимущество в виде эффекта неожиданности из-за самоуверенности Тома, но если бы он сам по какой-то причине не сомневался, вряд ли бы у нее что-то вышло. Наверное, он и правда нуждается в возможности побыть с кем-то откровенным. Они продолжают сидеть плечо к плечу, сохраняя молчание. Бетельгейзе чувствует странное расслабление по всему телу, видимо, от облегчения, что хотя бы одна проблема решена. Вытягивает ноги немного вперед, упираясь обеими руками в холодный и мокрый от дождя камень. Запах шалфея оказывает прекрасное умиротворяющее действие. И они бы сидели так еще дольше, не обращая внимания на редких одиноких учеников, если бы на конце второго косяка до них не добралась рассерженная Гвинет. — Я вас по всей школе ищу! — Она восклицает, решительно подходя ближе и возмущенно всплеснув руками от открывшейся картины. — Вы тут что, курите?! Совсем рехнулись? Мне, конечно, безразличны очки ваших факультетов… — Я не курю, — сонно замечает Бетельгейзе. — И мы тоже тебя искали. — Ага, сидели в моем направлении? — Мы размышляли, где ты можешь быть, — включается Том, заставляя косяк исчезнуть. Затем он колдует, чтобы заволокший пространство дым поспешно втянулся в волшебную палочку. — Наркоманы обдолбанные. — Что это значит? — Бетельгейзе непонимающе смотрит на Гвинет, протерев глаза. Ни одно из слов не кажется ей знакомым. — Значит, что я от тебя такого не ожидала. Нам нужно поговорить. Бетельгейзе поднимается, потягиваясь, и пытается продышаться свежим воздухом. Шалфей, кажется, пропитал легкие насквозь, несмотря на холодный ветер с улицы, но она довольно быстро приходит в себя. На одном уроке профессор Трелони тоже жгла шалфей предсказателей, рассказывая о магии кентавров, и хоть студенты сидели поодаль, нынешнее ощущение уже было знакомым. — Нам с тобой тоже, — Бетельгейзе серьезно смотрит на Гвинет, не давая ей продолжить, потому что все остальное может подождать. — Ты должна помочь нам провести Непреложный обет. — Вам что, по десять лет, что ли? Совсем тут укурились? — Гвинет криво улыбается, недоверчиво изгибая правую бровь. — Нет, это важно. Том тоже поднимается, равняясь с кузиной. — Давайте прямо здесь. — Не, я вас серьезно не понимаю. Что происходит вообще? Вы прикалываетесь? — Просто сделаем это, — Бетельгейзе со знанием дела берет за руку Тома, который с любопытством наблюдает за ее действиями. — Гвинет, приложи волшебную палочку к нашим рукам. — Не собираюсь я ничего такого делать, пока вы мне все не объясните! — Гвен, я потом тебе все сам объясню. Почему-то слова Тома действуют на Гвинет безотказно. Она нехотя вооружается волшебной палочкой. — Так? — Да. Том, повторяй за мной. «Обещаешь ли ты, Бетельгейзе Бёрк, сохранить все мои тайны — которые знаешь сейчас или узнаешь позднее». — Даже так? — Том усмехается от формулировки, но затем произносит слова обязательств в точности, как их придумала сама Бетельгейзе. — Обещаю. Из волшебной палочки Гвинет вырывается красная лента магического контракта. — А ты сама взамен ничего не хочешь? Допустим, чтобы я тоже хранил твои секретики. — Мне хватит твоего дружеского обещания. Бетельгейзе хитро улыбается, все еще сжимая руку Тома. Завоевать его дружбу наверняка будет невероятно сложно, но как минимум некоторого доверия она уже добилась, пусть и столь неординарным способом. Они запечатывают контракт, завершая ритуал. Гвинет переводит взгляд с одного на другую, насупив брови. — Неужели это было так необходимо? — в ее тоне звучит укоризна. — Ну, она ведь много времени проводит с нами, так что да, — отвечает Том. — Тараканы в твоей голове никогда не перестанут меня удивлять, — видно, что Гвинет хочет сказать что-то еще, но лишь сужает взгляд. — Ладно. Если вы закончили, мне надо поговорить с Бетельгейзе. Наедине. Она показывает Тому язык, как бы говоря «у меня с ней тоже могут быть свои тайны». А потом хватает Бетельгейзе за локоть и стремительно ведет по коридору вперед, оставляя возмущенного Тома позади. Раньше Гвинет никогда не звала ее полным именем. Чуть отступившая тревога возвращается на свое законное место, как правитель на временно пустеющий трон. Медленной важной поступью. — В чем дело? — Снейп просил поговорить с тобой. — Что?.. — сердце ухает куда-то вниз, в подошву ног, выстукивая ритм под каждым резко ставшим ватным шагом. Тревога опускает холодные руки на шею. Душит. С чего бы Снейпу просить Гвинет поговорить с Бетельгейзе? Она вообще сомневалась, что декан способен у кого-то что-то просить, но, судя по мрачному лицу гриффиндорки, случилось что-то действительно серьезное. Или даже ужасное. Мерлин, неужели что-то с Юэном? Вполне может быть. Они ведь со Снейпом недавно говорили о ее желании написать ему письмо, быть может… Боже. Гвинет не отвечает, избегает взгляда — будто боится сказать правду, — и продолжает вести ее куда-то, а Бетельгейзе кажется, что еще минута и она просто сойдет с ума. Повредится рассудком. Взаправду. Если бы дело было в вечерней встрече с Дамблдором, Гвинет бы наверняка сказала все сразу, да и при чем тут Снейп? — Что случилось?! — не выдерживает, повышает голос. — Тише. Боюсь, тебе это очень не понравится. Бетельгейзе запоздало замечает, что они подошли к лазарету.