***
Добравшись до своей комнаты, Юэн уже может нормально говорить. Бетельгейзе упрямо отказывается уходить, да ему и самому спокойнее видеть ее перед собой. — Ты в порядке? Она кивает. Взгляд опять пустой. Юэн натирает шею бадьяном, надеясь, что это хоть немного снимет боль: увы, ушибы и раны, полученные оборотнем, волшебным образом не исчезают после обратного превращения, как обещают мифы. А еще у него до сих пор кружится башка бонусом к обычному отходняку. Вздыхает, садясь рядом с Бетельгейзе на диван. — Давай я помажу синяки. — Что? — Она не понимает, о чем он, переводя растерянный взгляд. — Синяки. — Я же говорила, я хочу, чтобы они остались, — отмахивается и снова теряется в своих мыслях. Юэну не нравится, когда она впадает в это состояние. Он все еще помнит, как Бетельгейзе скребла свою грудь ногтями — с тем же потерянным взглядом. Ему хочется… удержать ее. В этом мире, рядом с собой. Будто если ничего не сделать, она просто в один момент исчезнет. — А я не хочу, — он говорит твердо, продолжая наблюдать. В ее лице появляется смесь раздражения и обиды. Хорошо, уже что-то. Юэн понятия не имеет, какими мыслями Бетельгейзе изъедала себя вчера, но он попадает по больному и мгновенно вызывает реакцию. Она злится и молчит. — Тебе нравится? Я не против. Но синяки сведу все. Пока я жив, ты в таком виде ходить не будешь. — Но… — Не-а. Никаких компромиссов. — По-моему, тебе просто нужен повод меня раздеть, — Бетельгейзе ехидничает, однако рубашку все-таки расстегивает. — Не буду отрицать. Он улыбается, а у Бетельгейзе в голове по-прежнему стучит это дурацкое «пока я жив». Это просто фигура речи, но насколько от нее больно и страшно, жутко, хочется спрятаться, и, конечно, она согласна, пожалуйста, пусть делает с ней что угодно, лишь бы оставался жив. Горячие пальцы начинают с самой большой гематомы — исцарапанной и почти черной, — втирая целебный настой в кожу. Юэн старается сильно не давить, чтобы не причинять боль лишний раз. Но это ведь о нем сейчас надо заботиться, а не наоборот. — Ты правда не против? — Бетельгейзе, как обычно, спрашивает, просто чтобы что-то спросить. Сейчас это меньшее, что ее заботит. Но Юэн останавливается, замирая подушечками пальцев на ее ключице и задумчиво смотрит в глаза, силясь что-то понять. — Да. В таких вопросах он всегда немногословен. — Со мной что-то не так? Но Бетельгейзе все-таки задает еще один, понимая, что пусть она и поставит тем самым Юэна в тупик, раз уж они об этом заговорили сейчас, лучше обсудить и закрыть тему насовсем. — Да с нами обоими что-то не так, — отвечает он на удивление сразу, без заминки, принимаясь дальше смазывать ее синяки бадьяном. Пальцы спускаются на живот, невесомо проходятся по пунцовым пятнам засосов. Эти Бетельгейзе нравятся больше всего, да и сам Юэн, подумав, решает оставить несколько. — Кстати, мне понравилось и то, что было ночью. Во время полнолуния, — Бетельгейзе все-таки решается немного отомстить: беззлобно, но рассчитывая как минимум вызвать смущение. — Ах тебе понравилось? Но Юэн, широко улыбнувшись, резко тянет ее за бедра к себе, заставляя упасть на диван и не слушая возмущенный писк. Вместо пальцев живота снова касаются губы. Она хотела смутить его, а в итоге смутила себя. Вскоре их всех созвал директор. Юэн, приведя себя в маломальский порядок, успел перед этим только бегло осмотреть слизеринскую гостиную. Несмотря на желание весь день проваляться в постели вместе с Бетельгейзе, пришлось идти к Дамблдору. Она сидит на лавочке у камина, он стоит рядом, скрестив руки на груди. Иногда поглядывает на ее коленки — Бетельгейзе в любой ситуации складывает ноги колено к колену и чуть в сторону, когда сидит. Манеры не спрячешь. Мракоборцы стоят чуть поодаль, Морган ходит взад-вперед, остальные опасливо поглядывают в сторону размышляющего Дамблдора. Они только закончили с отчетом о прошедшей ночи: все четверо долго и упорно гоняли то одного оборотня, то другого, пока те не сбежали, а потом для верности еще несколько часов патрулировали окрестности. Снейп тем временем делает вид, что готовит директору какое-то лекарство. — Мистер Форни, — наконец директор нарушает тишину, — вы нашли что-нибудь в гостиной? — Да. Шерсть. И кости. — Кости? — Куриные. Объедки, спрятанные под диван, испортились от близости с камином и стали издавать дурной запах, так что на самом деле нашла их Бетельгейзе. — Это тот же волк, которого вы видели в марте? — Да, сэр. Она поднимает на Юэна неверящий взгляд. Ему немножко хочется провалиться сквозь землю, но приходится смотреть на директора и игнорировать пышущие негодованием зеленые глаза. Потом с этим разберется. — Это может быть кто-то из учеников? — внезапно спрашивает сама Бетельгейзе. Дамблдор обращает вопросительный взор к Юэну, ожидая ответа. Мракоборцы тоже смотрят на него, да что там мракоборцы: сам Снейп оборачивается. Юэну такое повышенное внимание со всех сторон вообще не нравится. — Я… не знаю. Наверное. — Вы говорили, что он примерно ваш ровесник, — уточняет Дамблдор. — Ну, возможно, младше. «Что вы от меня все ждете? Я же вам не ищейка», — раздраженно думает Юэн. — Думаю, это кто-то из Слизерина, — Бетельгейзе подает голос. Она единственная, кто не смотрит на Юэна, а демонстративно обращается только к директору, вздернув подбородок. Бесится, что не сказал ей про оборотня. — Почему вы так решили? — Он провел в нашем общежитии два дня, сэр. Если бы это был ученик другого факультета, наверное, ему проще и безопаснее было скрываться у себя, а ко мне прийти только вечером. У него было достаточно времени узнать пароль. Два дня?.. Что значит два дня? Они же там… Ля-я-я. — В школе, кроме меня, осталось всего четыре человека. Два пуффендуйца и по одному ученику на других факультетах. Он мог выбрать любое удобное для себя общежитие, которое хорошо знает. — Мисс Бёрк, мне кажется, вы что-то недоговариваете, — Дамблдор вздыхает. Ага, недоговаривает. Еще как недоговаривает. Юэну хочется сигануть в окно, но он сохраняет невозмутимый вид, хотя и чувствует, как на висках появляется испарина. Хорошо, что в дни перед полнолунием и после он всегда выглядит болезненно. — Первый раз я видела действие дезиллюминационных чар в субботу днем. Потом ночью, — спокойно выдает Бетельгейзе. — Профессор Дамблдор, позвольте внести ясность, — неожиданно к разговору подключается Снейп, — мисс Бёрк тогда еще не знала, что видела, и приняла все странности за, как она выразилась, «магию Хогвартса». — Вот как. Но кое-что мне все еще остается неясным, — директор скрещивает пальцы, чуть подаваясь вперед со своего места. — Где вы были ночью, прежде чем вернуться в свое общежитие? Все, конечно, сложилось предельно удачно, но, мисс Бёрк, покидать свою спальню во время полнолуния вам… — Я была с профессором Форни. ЧТО?! ТЫ ЭТО СЕРЬЕЗНО?! Вот так, значит, да? Это конец. Нет, точно. Сто процентов. Юэн задерживает дыхание. Бетельгейзе обрывает Дамблдора с убийственным спокойствием, не поведя и бровью. Она определенно издевается. Не над директором, разумеется. Дамблдор удивленно молчит, ожидая дальнейших объяснений. Юэну кажется, что если бы Снейп умел смеяться, он бы сейчас захохотал прямо в голос. — Мне было страшно одной. Профессор Форни любезно согласился составить мне компанию. Охренеть аргумент. Вот прям железный. Это ж так логично пойти к оборотню на ночь, боясь оборотней. У Юэна пот бежит уже по спине, когда голубые глаза Дамблдора переводят выжидающий взгляд на него. — Он ведь живет совсем рядом, да и… — она продолжает говорить сама и явно намекает на его болезнь, но не говорит вслух. — Я сидела читала. Потом из леса донесся вой. Профессор Форни выбежал на улицу, а я побежала к профессору Снейпу, перепугавшись. Бетельгейзе предельно честна и не врет ни одним словом, лишь умалчивает некоторые… детали. Очень такие серьезные детали. — Когда оборотень сбежал, профессор Снейп предложил мне остаться у него на ночь, но я пошла к себе. Рассказ звучит — без преувеличения — идеально. Сама невинность. Юэн не уверен, что сможет так же, поэтому помалкивает, выдав только многозначительный кивок. И надеется, что тот вышел достаточно равнодушным. — Так или иначе, здесь его больше нет. Под дезиллюминационными чарами в школу проникнуть невозможно, а привилегия входа есть только у учеников и тех, кто сейчас находится по тем или иным причинам в Хогвартсе, — подытоживает Дамблдор. — Необходимо проверить учащихся. Мисс Бёрк, мне кажется, у вас есть какие-то подозрения? — …Нет, сэр, — она отвечает после небольшой паузы и, в общем-то, очевидно, что подозрения у нее есть, но делиться ими Бетельгейзе пока не намерена. — А каким образом осуществляется предоставление доступа для посещения школы? Иногда она так заумно и официально говорит… — Мы осуществляем, — отзывается Морган. — Есть такая, в общем, куча охранных заклинаний, которые мы поддерживаем круглыми сутками. Ни один нежеланный гость не пролезет. — Это точно, только башка от них трещит, — сетует Лиам, другой мракоборец. Юэн уже слышал об этом. Мракоборцы, присланные из министерства, делали намного больше, чем казалось на первый взгляд. Охранные чары школы действительно были усилены с начала года — доступ был чуть ли не поименный. Бетельгейзе хмурится, о чем-то размышляя. Все потихоньку расходятся, и они вместе идут в подземелья, но из-за того, что Снейп шагает следом, поговорить не получается. Только когда тот скрывается за дверью в свой кабинет, Юэн задает первый волнующий его вопрос: — Почему ты сказала Дамблдору правду? — Полагаю, профессор Дамблдор умеет распознавать ложь ничуть не хуже, чем Темный лорд, так что если хочешь ему солгать, говори правду, — Бетельгейзе отвечает прохладно. А потом ее все-таки прорывает. — Мне интереснее, почему ты мне ничего не сказал про оборотня? От возмущения и злости, кажется, сейчас дым из носа пойдет. Ну вот, началось. — Потому что после всех тех статей, ты и так была не слишком-то… — Не слишком-то что? — Не в себе. Ты была не в себе. Останавливаются посреди коридора, так и не дойдя до ее общежития. Пострадавшая от магии дверь пока что не может скрываться в стене и вообще выглядит еле держащейся на старинных петлях. Там внутри, наверное, предстоит навести порядок, но, Бетельгейзе справится и сама, да? Позовет эльфов, или уже позвала. Черт. Юэн ужасно не любит все эти склоки. И уверен — если опустить взгляд, можно увидеть оскорбленное лицо. Но Бетельгейзе говорит тихо и скорее безысходно, чем зло: — Как я могу тебе верить? Чего, блин?! Прекрасные претензии пошли, нечего сказать. Неужели то, что он не рассказал это ради ее же спокойствия, ставит под сомнение все остальное?! — Легко. Берешь и веришь. Она не отвечает, и эта тишина начинает выводить. — Послушай, я впустил тебя в свою голову. Вроде бы это можно расценивать как жест безграничного доверия, да? И Бетельгейзе прекрасно понимает все. Видит разумность решения молчать про второго оборотня, и… Конечно она была не в себе. Она и сейчас не то чтобы в себе. — Прости, — поэтому извиняется, виновато отводя взгляд. Проблема в другом: из-за нее Юэн и так слишком много подставляется. Выходит, он сталкивался с оборотнем еще месяц назад, а то, что было ночью, вообще могло стоить ему жизни. Он точно так же скроет потом что-то еще более важное, желая защитить ее. Кракен из картины тянет свои щупальца к девичьему плечу. — Я тут подумала… это может быть Розье. — В смысле? — Юэн удивленно поднимает брови. Бетельгейзе размышляла про это все утро, и чем больше вспоминала деталей, тем больше уверялась в своем предположении. — Смотри: он вернулся в школу за несколько дней до каникул, пропустив половину тестов. Зачем? — Он вернулся ради предметов, с которыми у него проблемы. Включая травологию. Я грозился не допустить его к экзаменам. — А ты, выходит, тоже можешь быть предвзятым? — Это другое, — Юэн старательно избегает прямого взгляда, хмуря брови. — У него правда отвратительные результаты. И чешет затылок. — А как тебе это, — Бетельгейзе усмехается, но решает не развивать тему и возвращается к своим аргументам, — у Розье, как я заметила, были плохие отношения с матерью. И вот на нее нападает оборотень. — Но разве на нее напали не из-за статьи? — Из-за статьи, но это же Розье попросил ее обратиться к Скитер. Он должен был понимать, что статья разозлит Сивого. И еще… я вспомнила, Диана в февральское полнолуние говорила, что Розье тоже вернулся в общежитие только под утро. Чуть раньше, чем я. — Ты же не думаешь, что я его укусил… тогда? Бетельгейзе удивленно хлопает ресницами в ответ на полный сомнений и подозрения взгляд. Он что, решил, что она его обвиняет? И в мыслях не было. Она просто подумала, что Розье мог столкнуться с оборотнем, пока был дома. Мало ли что могло произойти? С января Розье принялся очень активно третировать ее, доходя просто до абсурда. Вдруг его специально укусил кто-то из стаи Сивого? — Нет, конечно, нет. Но его же не было в школе больше месяца. Юэн явно не разделяет ее уверенности. Прислоняется спиной к стене, обдумывая все сказанное, ищет несоответствия или объяснения. Не верит. — В прошлом месяце Розье покинул Хогвартс сразу после полнолуния, надо узнать, где он был, когда ему сообщили про случившееся с матерью, — сдаваться Бетельгейзе не собирается. — А январь? — Ну… я ничего такого больше не помню. Но я ведь стараюсь избегать его. — А поведение? Ты прекрасно знаешь, как меняется поведение оборотня перед полнолунием. У Юэна выражение лица а-ля «у тебя есть живой пример». То есть очень скептическое. — Ну… — неуверенно тянет Бетельгейзе, — Розье всегда злой. Но вот перед этим полнолунием он задирал меня активнее. И в январе… Да, точно! У него незадолго перед полнолунием был такой болезненно-усталый вид, и он еще опять приставал ко мне. Вспоминать о том, как Розье нашел ее, едва задремавшую на диване, по-прежнему неприятно. Но все же сходится. Она не следила, так что узнать, где он был в январское полнолуние, не может. Однако может разузнать про март, и если и там было что-то подозрительное, то второй оборотень наверняка Розье. — Я понимаю, что он очень тебя обижает, — Юэн наконец кладет руку ей на плечо, — но это не повод считать его оборотнем. Розье не выглядит как человек, недавно заболевший ликантропией. — Не тебе обвинять меня в предвзятости. — Еще раз скажешь это, и я сниму с тебя баллы, чтобы быть действительно предвзятым. Юэн выглядит слегка уязвленным. Бетельгейзе нравится иногда поддевать его, выводить из себя. Самую малость. Не всерьез. — Может быть, снимешь с меня что-то другое? Дверь в слизеринское общежитие открывается теперь без пароля.***
Под веселый девичий смех Юэн клянется, что ноги его в слизеринской спальне больше не будет. Тогда Бетельгейзе предлагает диван в гостиной, который недавно купила сама взамен разнесенного в щепки. То ли случайно, то ли так и было задумано хитрой предусмотрительной слизеринкой, а диван оказывается раскладным и нравится Юэну намного больше. Его еще не отпускают мысли о том, что позавчера совсем рядом мог быть кто-то еще. Забавно, если подозрения Бетельгейзе окажутся верными, и это действительно Розье. Нет, нихрена не забавно. Жесть какая. Бр-р-р. Но это по определению не может быть Розье. Первые месяцы после обращения Юэна знакомые-то не узнавали, а Розье… Да, он охренеть какой мудак, конечно, но адекватности и выдержки ему хватает. И во внешности никаких изменений нет. Юэн вот, к примеру, в дни полнолуния может посоперничать в бледности с Бетельгейзе, и в целом походит на несчастного туберкулезника. Каникулы продолжаются. Бетельгейзе выглядит веселой, шутит, заигрывает, и это кажется Юэну странным. Для человека, совсем недавно столкнувшегося с оборотнем, она слишком спокойна. Для человека, чьего брата оборотень в прошлом сожрал, это и вовсе неправдоподобно. Юэн не понимает, как к этому относиться, но на всякий случай внимательно наблюдает. А Бетельгейзе просто не хочет думать о плохом. Ей нужно отвлечься, стереть из памяти весь тот ужас, с которым справиться удалось только благодаря снейпову зелью, просто радоваться жизни и тому, что Юэн с ней. Остался всего месяц. Хочется провести его как можно лучше. На следующий день она с Морганом с утра отправляется в больницу Святого Мунго. Юэн пообещал, что заберет ее оттуда через пару часов. Разговор с Морганом не клеится, так что почти весь короткий путь (они без труда трансгрессировали, выйдя из Министерства, сразу ко входу в больницу) проходит в молчании. Недалеко от заброшенного универмага стоит женщина. Она сразу привлекает внимание Бетельгейзе редкими обращениями к мимо проходящим людям: — Не хотите ли букет из веточек вербы, мистер? Мисс, подождите! Смотрите, какая верба! В руках женщина держит охапку свежих ивовых ветвей. Впервые Бетельгейзе увидела цветущую вербу в лесу, когда пришла туда за Юэном, но полюбоваться толком не вышло. Морган уже собирается пройти сквозь витрину, но она хватает его за рукав, останавливая. — Мистер Морган, я бы хотела взять маме, — она кивает в сторону одиноко стоящей торговки, которая безуспешно пытается продать свою поклажу хоть кому-нибудь. — Но у вас же нет магловских денег, — Морган выглядит растерянным. — А у вас? У Моргана деньги, очевидно, есть. Он хмурится и спустя пару секунд размышлений решает подойти к женщине сам. — Думаете, это хороший подарок? — А? — Бетельгейзе отвлекается от восхищенного рассматривания мохнатых цветов. — Ну, это же просто ветки. — По-моему, очень красиво. Мама любит всякие цветы. Лишь бы не розы. Бетельгейзе пожимает плечами, придирчиво оглядывая букет — ну, правда красиво ведь. Ничего этот Морган не понимает. — Почему не розы? — он спрашивает с удивлением, когда они уже стоят у стойки регистрации. — У нас в саду растет много кустов. Иногда отец требовал у меня или мамы нарвать ему букет, чтобы поставить в гостиной. Она не продолжает и косится на свою раскрытую свободную ладонь. По коротко брошенному «нарвать» без уточнений понятно, что рвать их приходилось в прямом смысле, голыми руками. — Мама говорит, что ей они всегда напоминают куски мяса. Бетельгейзе и сама не любит розы — они будят слишком много неприятных воспоминаний. Но, наверное, не стоило рассказывать об этом. Морган снова погружается в молчание и ведет ее на пятый этаж. Мама выглядит намного хуже, чем на Рождество. Когда они входят, она просыпается от дверного скрипа и садится только при помощи Глостерии. Но на изнеможённом лице радостью загораются зеленые глаза и появляется слабая улыбка. — Доброе утро, я вот, привел твое чадо, — Морган здоровается и поспешно ретируется за дверь, позволяя матери побыть наедине с дочерью. Бетельгейзе замечает, что мама провожает его робким взглядом. Наверное, ей здесь одной очень тоскливо и грустно. Когда Моргана отправили в Хогвартс, мама осталась совсем одна. Бетельгейзе садится рядом, обнимая ее и прижимаясь щекой к холодной коже. Букет длинных ветвей вербы ложится на колени. Мама всегда холодная, как и она сама. Только руки… они были теплыми, когда гладили по голове, спине или лицу. Бетельгейзе иногда думает, что отдала бы все, лишь бы мама снова могла обнять ее в ответ. Обрубки за несколько месяцев стали еще короче: уже доходят до ключичной кости. Дальше будет только хуже. Неужели проклятие никак нельзя снять? Или хотя бы остановить. Малфой ведь всегда был добр к ним — даже согласился стать ее крестным. Почему же он так поступил? Мерлин, что бы мама ни сделала, это слишком бесчеловечно. Волна ненависти поднимается и разбивается будто о риф, так и не успев накрыть с головой — потому что щека матери нежно прижимается к ее щеке. И все. Боль становится тише. В конце концов, им обеим мало осталось. Какой смысл тратить последние встречи на ненависть и отчаяние? — Помнишь, я писала про уроки легилименции? Мама кивает и чуть смущенно отводит взгляд. — Госпожа сегодня неважно чувствует себя, ей будет тяжело, — отвечает Глостерия вместо нее. — Ох, ничего-ничего. Я собираюсь остаться в Лондоне на пару дней, так что приду еще. Мы же сможем… в другой раз? — Это замечательно, госпожа как раз подготовится. Она интересуется, не опасно ли молодой госпоже покидать Хогвартс так надолго? Ну, «интересуется» это немного не то слово: Амелия смотрит на дочь с тревогой и строгостью, чуть склонив голову, будто хочет отчитать. — Нет, все в порядке. Я буду не одна, — спешит заверить ее Бетельгейзе. Наверное, мама тоже читала те статьи. Бетельгейзе хоть и предупреждала в письмах, что собирается дать интервью, все равно мучилась угрызениями совести. Все-таки рассказать пришлось слишком много того, что лишний раз могло ранить маму и разбудить болезненные воспоминания. Та беззвучно вздыхает и снова кивает. Диапазон возможностей выражения эмоций у нее не слишком велик. — Я вообще подумываю бросить школу и уехать из Лондона. Может быть, попутешествовать? «Если, конечно, выживу», — думает Бетельгейзе, но вслух продолжает говорить вещи куда более оптимистичные. — Я так мало видела в жизни. Мои друзья недавно ездили во Францию, а я в Лондоне-то гуляла всего раз. Они сидят рядышком, прижимаясь друг к другу. Мама заметно оживляется, подняв брови, на лице появляется озорная улыбка. Обычно в таком настроении она всегда мило шевелила пальчиками или складывала ладошки. Когда те у нее были. — Госпожа спрашивает: с тем молоденьким профессором? — Мама! — Бетельгейзе смущенно восклицает. А потом замолкает, думая об этом. — Это было бы здорово, но не знаю, захочет ли он. Бетельгейзе теперь запрещает себе даже мечтать. Она второй день думает, как сделать так, чтобы к середине мая Юэн больше не захотел ее видеть. Потому что ей кажется, что это единственный способ сохранить ему жизнь. Быть может, будет лучше, если он и правда присоединится к стае?.. Она не знает. Она хочет просто еще немножко побыть счастливой. — Он, кстати, маглорожденный, — говорит и чувствует, как сердцебиение учащается. Бетельгейзе боится, что мама разозлится и будет против, но смысл это скрывать, если она и так уже все поняла. И вообще интересно, как она поняла? Неужели после той короткой встречи? Или Глостерия, трансгрессировавшая к ним в теплицы с книгами, заподозрила что-то? Мама не злится. Она только понимающе кивает и целует ее в висок. Наверное, после жизни с сумасшедшим мужем-садистом перестаешь беспокоиться о чьем-то статусе крови. Они дальше сидят, Бетельгейзе понемногу рассказывает про школу — об усложнившихся уроках трансфигурации, о своем проекте по зельям, о нескончаемой домашке по астрологии, — пока в палату после стука не заходят мужчины. — Здравствуйте, — Юэн коротко приветствует миссис Бёрк, которая глядит на него как-то подозрительно. С любезной улыбкой и хитрым прищуром. «Почему она на меня так смотрит?» — говорит его напряженный взгляд, обращенный к Бетельгейзе. «Понятия не имею, о чем ты», — отвечает та беззаботным поднятием плеч. Морган откуда-то притащил вазу (или наколдовал?), так что не долго думая принимается помогать миссис Бёрк с вербой. Та наблюдает, как он осторожно снимает букет вербовых ветвей с ее колен, чтобы поставить в высокий сосуд. После этого Бетельгейзе целует мать на прощание, обещая прийти еще. Когда они выходят из палаты, оставляя миссис Бёрк на попечение мракоборца, Бетельгейзе тихим шепотом спрашивает: — И что, вот так просто? — Ну, я сказал Моргану, что мне нужна твоя помощь. Ситуация получается забавная. Морган не хочет, чтобы Бетельгейзе знала о его чувствах к ее матери, а Бетельгейзе боится, что Морган узнает о них с Юэном. При этом Морган уже знает, а Юэну надо провести обоих. Как там говорила Бетельгейзе? Чтобы обмануть, нужно говорить правду? — Мне действительно нужна помощь: нам надо закупить семян в Косом переулке. Как и ожидалось, личико ее расцветает. Легкий румянец трогает бледные щеки, а улыбка становится совершенно счастливой. Бетельгейзе искренне любит растения, ничуть не меньше, чем сам Юэн, и он за это любит ее еще больше. У Юэна никогда не было человека, который бы разделял его интересы с таким жаром. — И горшочки? — Она аж складывает ладошки от радости. Боже, как можно быть такой милой? — И горшочки. Похоже, у азалии скоро появится компания. В Косом переулке Бетельгейзе опять превращается в любопытного ребенка, бегающего от лавки к лавке и бесцеремонно заглядывающего в витрины. Блестящие черные волосы так и взлетают от каждого энергичного движения. Юэн почему-то чувствует себя счастливым, когда счастлива она. Он и не знал, что так бывает: что можно просто радоваться, видя чью-то улыбку и сияющие глаза; что жизнь — с безумием в каждое полнолуние — может быть не так уж и плоха; что боль, которую не унять, станет тише. Просто потому что есть та, кто обращает боль — в сладость, а безумие — в жар. — Бетельгейзе, — окликает ее, прильнувшую к витрине с кошками-матаготами. — Да? — Она отлепляется от стекла, ища Юэна глазами. — Не убегай так, — он улыбается и подходит к ней из-за плеча. Она, наверное, очень любит кошек. Юэн вспоминает, как Бетельгейзе плакала, желая спасти миссис Норрис. Мало кто стал бы оплакивать ненавистную и до ужаса вредную кошку завхоза. Взгляд неоновых глаз из-за витрины, кажется, достигает самых костей. Жуткие создания, но Юэн не собирается торопить Бетельгейзе — пусть смотрит, сколько хочет. — А мы зайдем во Флориш и Блоттс? Потом, на обратной дороге. — Как хочешь, — Юэн пожимает плечами. Без разницы, куда заходить: в общем-то, он готов смириться и даже посидеть у какой-нибудь мадам Малкин (или где там одеваются аристократы), если Бетельгейзе решит обновить гардероб. — Хочу, — она решительно сжимает руку в кулачок. Флориш и Блоттс действительно замечательный книжный магазин, в котором всякий раз хочется остаться подольше. Юэн хоть не особый любитель чтения, но в детстве и его знаменитый книжный очень манил. Однако прежде они направляются в магазин трав и волшебных растений. — Слушай, — Бетельгейзе с интересом осматривается, держа его под руку — чтобы не потеряться. — М-м? — У меня ведь очень длинное имя, так что если хочешь… Брат, например, звал меня Бетти. А Гвинет зовет Гейз, — она говорит неуверенно и почему-то виновато, будто ее имя — что-то плохое, за что должно быть стыдно. — Мне нравится твое имя. Да, оно длинное и по-слизерински вычурное, но Юэн не представляет, как можно звать ее иначе. Бетельгейзе — четыре музыкальных слога. И, Боже, это имя — лучшая музыка для него. Она чуть улыбается и открывает дверь в магазин. Тихо звенит колькольчик. Внутри влажность такая, что дышать тяжело. И запахи, множество запахов: чернозем, прелые листья мяты, тимьяна и — почему-то — табачной лилии. Половина магазина затенена и отделена длинной перегородкой. — Это что, дьявольские силки? — шепчет Бетельгейзе и восхищенно наблюдает за извивающимися длинными ветвями. — Я их вживую ни разу не видела. — У нас новое поступление дьявольских силков! — Торговка показывается из-за прилавка, сплошь заставленного всевозможными растениями в горшках. Вряд ли она расслышала, что сказала Бетельгейзе, но явно заметила ее интерес. — Если хочешь, могу сводить в восьмую теплицу. Там их хватает. — Конечно, хочу! Юэн опасливо обходит кровожадные заросли, пока Бетельгейзе пребывает в полнейшем восторге. В восьмой теплице находятся все самые опасные растения, какие есть в Хогвартсе, так что пускают туда травологи только во время дополнительных занятий и только выпускников. Но, наверное, ничего страшного не случится, если — разумеется, под его контролем — Бетельгейзе там немного осмотрится. У нее определенно есть симпатия к ядовитым и опасным растениям: стоит уже, склонившись, щебечет над крохотным кустиком жгучей антенницы. Щупальца раздраженно пытаются ухватить за пальцы — похоже, примерно как-то так Бетельгейзе в прошлый раз и попала в плен хищных кустов. — Мне нужны семена паффопода. Дюжины три. — Сейчас-сейчас. Что-то еще? — Заунывники и дремоносное дерево. И… — он оглядывается на Бетельгейзе, не знающую к какому растению бежать первым делом, — …остальное потом. Многих растений нет в тех теплицах, куда он разрешает ей ходить, так что сейчас Бетельгейзе вдоволь может насмотреться на плотоядную монстеру или редкий разумный каладиум, чьи говорящие цветки шепчутся между собой. Крохотные белые головки с жуткими кукольными лицами введут в транс кого угодно и заставят сделать все что угодно. Юэн заинтересованно подходит. Красные листья, похожие на сердца, на ощупь горячие и пульсируют — будто внутри под тонкой кожицей проходят тонкие ниточки вен и артерий. — Съешь меня, — вкрадчиво говорит один цветок. — Нет, меня, — перебивает его второй. — Почему они просят их съесть? — Бетельгейзе спрашивает, понизив голос, и переводит на Юэна недоумевающий взгляд. — Размножаются так. Семена, попадая в тело, — он убирает руку от теплых листьев, — прорастают. Цветочки разочарованно вздыхают: понимают, что с этими людьми у них ничего не выйдет. — О… Так это и есть Каладиум Разумный? Юэн кивает. Бетельгейзе знает много растений, но только из учебников и энциклопедий, поэтому на глаз быстро определить не может. — Не знала, что он такой красивый. — Его в основном используют в темных искусствах и некоторых противоядиях. — В противоядиях? Но с какой целью? — Она распрямляется. — Есть яды, которые требуют жертвы. Вот каладиум, будучи живым и разумным, и выполняет ее роль. — Но какой в этом смысл? Разве животные ингредиенты не будут такой же жертвой? Они же тоже могут быть живыми. — Живые — не значит «разумные». Потом они принимаются ходить по магазину-оранжерее, оказавшейся внутри намного больше, чем снаружи. Растений так много, что разбегаются глаза даже у искушенного Юэна. Какие-то из них вызывают искреннюю детскую радость. Они вдвоем с умилением зависают над ящиками с мандрагорами на добрые полчаса — молоденькие корни собираются в группки, танцуют и болтают на своем мандрагорском под непонятно откуда звучащую задорную музыку. По дощатым стенкам мелькают волшебные разноцветные огоньки. Юэн решает, что Хогвартсу ну просто необходима партия юной мандрагоры (свою школа недавно продала в больницу Святого Мунго), так что заказывает у продавщицы весь ящик. Это определенно будет весело. Они гуляют по магазину час или два. В итоге Бетельгейзе вцепляется в горшок с пушистой хризантемой, усеянной пока что совсем зелеными бутонами. И еще в небольшой фикус. Если бы у нее было три руки, она бы, наверное, взяла и горшок с разросшимся, но явно страдающим в условиях магазина адениумом — красивым толстопузым деревцем, усеянным розовыми цветами. Это были обычные немагические растения, но оттого, наверное, менее знакомые Бетельгейзе, чем многие волшебные. — А давай… — уже идя к прилавку, она опять останавливается возле каладиума. — Мне тебя хватает, — Юэн, который адениум все-таки прихватил, смотрит на нее с нескрываемым скепсисом. — Не выдержу, если кто-то еще будет просить его съесть. Бетельгейзе поджимает губы и дует щеки, глядит исподлобья. Из-за растений ее почти не видно. — К тому же попугай может случайно склевать цветок, — он говорит примирительно, а сам едва сдерживает смех. — Ла-а-адно, — тянет Бетельгейзе недовольно и немного разочарованно, но попугая ей действительно жалко. Он там, бедный, и так один остался. Они, конечно, насыпали ему достаточно корма, но Бетельгейзе все равно немного переживает. Уже у прилавка она замечает маленький лиловый цветок. — А это что? — Кипрей. — А что он делает? — Это один из ее излюбленных вопросов. Бетельгейзе всегда желает знать не только названия, но и все основные свойства. — Его можно есть, — улыбается Юэн, — или заваривать как чай. Молодые корни и цветы можно перемалывать в муку и делать из нее лепешки или блины. Продавщица удивленно слушает и невольно включается в разговор: — Сколько лет работаю травником, но впервые слышу о таком. Я знала только, что его изредка используют в целительстве. — А, ну это тоже. Кипрей еще добавляют, к примеру, в зелье красоты. — Может… — Бетельгейзе выразительно смотрит сначала на цветок, а потом на Юэна. — Да его вокруг школы полно, просто пока не цветет. Бетельгейзе вздыхает подчеркнуто печально. В общем, выходят они из магазина потратив внушительную сумму как выделенных школьных денег, так и собственных. Во Флориш и Блоттс, очевидно, сходить получится только в следующий раз. Маленький горшочек с кипреем Юэн пристроил на свободном месте горшка адениума. — Это растение ведь растет у маглов, да? — Бетельгейзе идет веселым пружинистым шагом. Школьные теплицы она уже обошла вдоль и поперек, кроме запретных, так что поход в магазин произвел на нее сильное впечатление. Головки хризантемы источают легкий едва слышный аромат, а толстые темно-зеленые листья фикуса успешно помогают прятать глаза от лучей яркого солнца. — Ты про кипрей? Да. В детстве отец много мне о нем рассказывал. Юэн почти никогда не говорит о своем отце, поэтому Бетельгейзе молчит, затаив дыхание. Очень хочется расспросить, но в то же время немного страшно. — Вы его ели? — Мерлин, хоть бы этот вопрос не прозвучал слишком бестактно. — Ну, я — нет, — Юэн хмыкает. — Но в начале Второй мировой отец с моей бабушкой какое-то время жили очень плохо, — он пожимает плечами всякий раз, когда хочет, чтобы его слова звучали равнодушно, — они потеряли дом и все документы, поэтому первое время не могли получить карточки. Так что разбираться в съедобных растениях и полезных травах стало необходимостью. Бетельгейзе не понимает и половины из сказанного, но тактично решает промолчать. Про тяготы Второй мировой войны она почти не знает — волшебникам хватает и своих войн. Зато становится ясно другое: отец наверняка внес немалый вклад в увлечение Юэна травологией. Может быть, именно война породила желание его отца мастерить гробы? Это все очень грустно. И, наверное, сейчас самое время спросить кое о чем. — Помнишь, я говорила, что хочу погулять немного? — Ага. — Есть одно место, — сглатывает нервный ком, — но я не знаю, согласишься ли ты. — Да без проблем, — Юэн все еще готов сводить ее куда угодно, даже если это будет выматывающе, скучно или долго. Может же он дать ей хотя бы такую малость? — Я схожу с тобой, куда захочешь. — Обещаешь? Юэн уже чувствует подвох и нервничает, но отказываться от своих слов не собирается, поэтому отвечает осторожным кивком. И сверлит Бетельгейзе подозрительным взглядом. — Я хочу побывать в мастерской твоего отца.