***
После обеда от Моргана прилетела сова с письмом. Юэн и Бетельгейзе как раз сидели в комнате, когда птица постучалась в окно. — Что там? — Бетельгейзе спрашивает с легким интересом, потому что еще не видела, чтобы ему приходила личная почта. И это в общем-то первый раз за день, когда она сама что-то спрашивает. Большую часть дня Бетельгейзе молчала. Они и так-то разговаривали обычно не слишком много, но сегодня молчание было тяжелым и неприятным. Она даже попугая заперла в слизеринском общежитии, чтобы не слушать его веселый щебет и попытки распевать британский гимн. Радио тоже не работало. Юэн разворачивает записку, написанную быстрым убористым почерком. «Успокой ребенка. Я все уладил». Юэн удивленно перечитывает два корявых предложения в центре листа. Он не особо верил, что Морган сможет на что-то повлиять, просто рассчитывал что Бетельгейзе хотя бы не придется самой готовить яд, если тот вмешается. Но Юэн не знал миссис Бёрк так, как ее знал Морган. — Ребенок, мне сказали тебя успокоить, — он слегка улыбается, все еще смотря на записку и боясь, что текст сам по себе изменится или окажется, что он что-то неправильно понял. — То есть?.. — Думаю, Морган всерьез взялся за твою мать. Непонимающее лицо Бетельгейзе в этот момент прекрасно. Она недоверчиво косится на бумажку, а потом выхватывает ее из рук Юэна, чтобы прочесть все самой. — Он, что, вернулся в больницу? — Ага. Бетельгейзе не понимает, почему, и ей по-прежнему неспокойно. Правда ли мистер Морган заставил мать передумать, или это просто… иллюзия? Его заблуждение. А даже если она и передумала, правильно ли это? Болезнь прогрессирует с каждым месяцем, они только продлевают мучение. — Не знаю, поможет ли ей это на самом деле, — опускает руки с запиской и точно так же, как и Юэн, боится поверить. — Может быть ей и правда лучше… Произнести не получается. За эти два дня Бетельгейзе много успела обдумать. Она практически убедила себя «помочь» матери. Это был ее долг, наказание и ее же собственная вина. Ощущение близости собственной смерти многое меняет. — Пусть они сами разберутся. — Это из-за моей статьи, — почти и не слышит его слова. Голос сипит, а пальцы комкают плотную бумагу. — Последние годы мама жила ради мести, я понимала это, поэтому решила отвечать вместо нее в суде. Хотела, чтобы ей стало легче. А после интервью она почему-то… отпустила это. — Это же хорошо? — Если не считать, что у нее пропала причина жить — да, это хорошо. Бетельгейзе чувствует себя настолько опустошенной, что, хмыкнув, иронизирует даже о таком. Но она выгорела — будто зажженный прутик — и теперь не знает, как все это переварить. Юэн беззвучно вздыхает: только грудь поднимается. Бетельгейзе забирается к нему на колени, чтобы спрятаться от сочувственных серых глаз. Юэн зачем-то укрывает ее плечи лежащим рядом пледом. Ему близко ее чувство вины и близко слишком сильно. Он ненавидел себя много лет за то, что, когда была возможность, не уговорил отца принять помощь. Профессор Стебль, узнав о болезни, сразу же предложила нужные зелья — волшебники легко справлялись с раком на ранних стадиях. Но найти общий язык с отцом не выходило — он был крайне негативно настроен в отношении магии, — а смерть казалась такой далекой и невозможной, что Юэн не особо пытался. Верил, что все само как-то образуется, пройдет, вылечится магловскими врачами. И в один момент просто стало поздно. Он уже не мог спасти его. А время, которое они могли провести вместе, оба потратили на постоянные склоки. — Ты попросил мистера Моргана поехать к ней? — тихонько спрашивает Бетельгейзе. Юэн обнимает ее крепче. Нет, она ни в чем не виновата. Как и он. — Не совсем, я просто… рассказал. Извини. Он сам решил ехать. Бетельгейзе не знает, о чем он размышляет, она думает совсем о другом. Странно все это. Морган, конечно, мог привязаться к их семье за столько лет, но… Вспоминается, как он читал матери книгу на днях. — Если человек твердо решил умереть, его не остановят ничьи уговоры — Юэн тихонько треплет ее волосы. — Но иногда из-за отчаяния лишь кажется, что другого выбора нет. Тогда нужен кто-то, — спускается к пальцам, чтобы взять их в ладонь, подносит к губам, — кто докажет, что это не так. Когда он целует шрамы на ее запястье, Бетельгейзе чувствует, что говорит Юэн отнюдь не только о ее матери. Вечером она призывает Глостерию, чтобы убедиться, что мама правда передумала. Свыкнуться с этой мыслью сложно: чувство, что вот-вот придет дурное известие, преследует весь день. Так и мерещится новая сова за окном. Но вместо нее на столе с едва слышным хлопком появляется домовиха. — Юной госпоже нужна помощь Глостерии? — Что ты скажешь об этом? — Бетельгейзе протягивает изрядно помятую записку от Моргана в цепкие узловатые пальцы. Удобно, когда твой домовик умеет читать. — О-о-о, господин Морган прибыл в больницу утром. Он очень ругался, — Глостерия кивает, возбужденно сверкая своим глазом. — Госпожа расплакалась, и он забрал ее к себе домой. Это в смысле… как? Забрал к себе домой. По-прежнему не укладывается в голове, к чему вся эта жалость. Ее мать — прóклятая калека при смерти. Она не сможет ничего ему дать взамен. Она и сказать-то ничего не может. В чем подвох? Бетельгейзе привыкла ждать подвоха во всем. — Господин Морган так добр. Госпоже очень не хватало его, — Глостерия говорит с редкой для ее скрипучего голоса теплотой и радостью. Умиротворенно улыбается и прикрывает глаз. То, что маме его не хватало, и так было понятно. Но странно понимать, что Моргану тоже могло не хватать ее. Неужели поэтому он и вызвался тогда сопровождать Бетельгейзе в больницу? — Передай мистеру Моргану, что больше всего мама любит камелии.***
Никаких плохих вестей от матери или Моргана не было. Зато в пятницу за завтраком Бетельгейзе пришло ожидаемое письмо с приглашением на пасхальный ужин — от дяди Исидора. Оно было написано еще холоднее и официальнее, чем все предыдущие письма вместе взятые. Дядя требовал «быть его спутницей» на ужине. Бетельгейзе только фыркнула и скомкала хрустящий лист, положив рядом со своей тарелкой. Там лежала ненавистная глазунья. Домовики, кажется, слишком заняты подготовкой к пасхальному ужину (или наоборот — слишком расслабились?), поэтому сегодняшний выбор блюд на завтрак невелик. Юэн очень выразительно смотрит на то, что минуту назад было письмом. — Дядя приглашает меня на пасхальный ужин, который состоится у Малфоев, — она отвечает на его немой вопрос свободно. Все же во время каникул студенты довольно близко общаются с преподавателями за столом и ничего зазорного в этом никто не видит. К примеру, та пуффендуйка, которая утром после полнолуния ошивалась возле теплиц, частенько подключается к разговорам с профессором Трелони. — И что вы? — Разумеется, я откажусь, — Бетельгейзе с легким смешком отталкивает от себя бумажный комок указательным пальцем. А потом вяло колупает яичный желток в тарелке. Тот растекается, проколотый вилкой, и вид блюда от этого становится еще менее аппетитным. Неприятное зрелище. — Ненавижу яичницу… — И я… — с такой же страдальческой миной машинально отвечает Юэн. Вздыхают они в один голос. Снейп, опять сидящий по соседству, закрывает лицо ладонью. Эти двое даже вилки держат одинаково. Дамблдор восхищенно обсуждает схемы для вязания с Макгонагалл, поэтому вроде не замечает. Так и не справившись с отвращением, Бетельгейзе поднимается со своего места, тоскливо смотря на тарелки. Скоро, наверное, появится десерт, но аппетита у нее все равно нет. — Уже уходите? — Юэн зевает и подпирает щеку ладонью. Его тарелка тут же исчезает. — Да, я хотела проектом пораньше заняться. — Сегодня на десерт булочки с маком. Мерлин, он так мило улыбается. — … Ладно. Бетельгейзе садится обратно, не зная, что на ее собственных щеках появляется румянец. Снейп смотрит на двух слишком очевидно влюбленных идиотов, и нервничает, потому что все шишки, когда они окончательно проколются перед директором, полетят на него. И тут под потолком появляется еще одна сова. Большой рыжий филин описывает несколько кругов, прежде чем приземлиться на стол рядом с бледной рукой, которую Бетельгейзе спешно одергивает, точно обжегшись. Она хорошо знает, чья это птица. Письмо от Малфоя она открывает с тревогой, чуть не порезав палец ножом. Диана предупреждала, что они собираются пригласить всех чистокровных лично, так что… это просто рядовое приглашение. Одно из трех десятков одинаковых безликих писем. Ничего страшного. Но страх почему-то все равно кладет свои костлявые пальцы на плечи. «Надеюсь, моя любимая крестница не откажет мне во встрече? Уверен, ты прекрасно понимаешь всю важность семейных уз». В отличие от нарочито официального письма дяди, Люциус пишет с притворной, чуть ли не отеческой, лаской, от которой становится тошно. Обещаешь ли ты, Бетельгейзе Бёрк, явиться по первому зову и исполнить приказ, который тебе дадут? Тот ли это самый «первый зов», о котором он говорил? Ты поймешь, когда будет нужно, не сомневайся. Но она не понимает. С другой стороны, если это и есть часть ее обета, а она не явится, то… — Господин Малфой тоже приглашает вас на ужин? — тихо спрашивает профессор Дамблдор. До этого он, казалось, совсем не слушал их разговоры. — Да, — голос ее становится совершенно бесцветным. — Это приглашение я не могу проигнорировать. — Но почему? — Юэну казалось, что вопрос решен, поэтому он не понимает, с чего она вдруг передумала. Этот урод ее шантажирует? Угрожает? Требует исполнения обета? Сука, надо было сломать ему что-нибудь в прошлый раз. — Потому что господин Малфой слишком много сделал для меня, — ответ звучит холодно и заставляет растеряться еще сильнее. Чушь. Ладно, она, видимо, не может сказать за столом. Хорошо. Он все понимает. — Вам нельзя покидать школу сейчас. И тем более отправляться к Малфоям, — говорит Юэн осторожно. Это вроде и так очевидно, но хочется уточнить, они ведь неплохо умеют общаться намеками. — Сопроводите меня, если так переживаете, — а Бетельгейзе ни с того ни с сего огрызается. Что за нахрен?! Опять эти выходки. Они, блин, сидят за столом рядом с десятком преподавателей и тремя мракоборцами, а она снова это делает! — Извините, вынужден отказаться, — Юэн парирует не раздумывая. — У меня много работы в теплицах. — Хорошо, тогда я поеду одна, — но Бетельгейзе продолжает упрямиться. Бесит. Им бы, по-хорошему, просто спокойно поговорить наедине, но она будто нарочно хочет поругаться. — Мисс Бёрк, покидать школу без сопровождения вам точно нельзя, — в разговор, наконец, вновь включается Дамблдор. — Мистер Морган уехал. Может, тогда профессор Снейп? — Что, «профессор Снейп»? — Снейп напрягается. — Будете спутником мисс Бёрк? Насколько я помню, Люциус ваш хороший друг. Снейп сначала очень недовольно смотрит на Дамблдора. Потом на Юэна — взглядом «я подвергну тебя всем пыткам и страданиям этого мира». — Давайте обсудим этот вопрос за ужином, быть может, мисс Бёрк еще передумает. «Или профессор, мать его, Форни», — написано у Снейпа на лице. Бетельгейзе уходит, больше ничего не говоря, только вежливо кивает директору. Юэн и хочет отнестись к ней с пониманием, и не может не испытывать при этом легкое раздражение. В подземелья он идет вместе со Снейпом, который, кажется, всерьез решает заняться его уговорами и принимается увещевать, что «твоя девушка, тебе и разбираться с ней». — Северус, отстань. Это все просто слишком… опасно. — Но почему? Это практически ее семья, — Снейп выглядит слегка удивленным. Кажется, он в Люциусе Малфое никакой угрозы не видит. — Потому что она дала непреложный обет Малфою. А теперь подумай, с чем он может быть связан. — И с чем же? У меня нет идей. Идут — шаг в шаг — по холодному коридору. — Она никогда ничего не говорит о нападении на ее мать. Ни кто это сделал, ни как это произошло. Тебе не кажется это странным? — Мне — нет. В отличие от тебя, меня с ней связывают исключительно преподавательские отношения. Но Люциус в любом случае не мог этого сделать. — Почему? — Юэн останавливается, вопросительно смотря на Снейпа, который говорит слишком уверенно. — Во-первых, он никогда не поступил бы так с чистокровной волшебницей, — Снейп загибает палец, будто объясняет простейшие вещи неразумному ребенку. — Не представляю, что она могла бы сделать, чтобы получить от него такое наказание. Во-вторых, они, считай, родственники. Амелия — двоюродная сестра его жены. Оу. Ну хоть не самого Люциуса. Последние слова Снейпа производят ожидаемый эффект: Юэн, который хоть и совершенно не разбирается в родственных связях чистокровных, с трудом сдерживается, чтобы не присвистнуть. — И они, как я помню, были очень близки. Люциус даже стал крестным Бёрк. Это же какой, выходит, надо быть мразью, чтобы сделать такое по сути с членом семьи. Юэн заглядывает к себе в комнату, Снейп заглядывает ему через плечо зорким прищуром, но там никого. Даже попугая опять забрала. Попугая-то за что?! — Черт. — Как у тебя тут… нарядненько стало, — ехидно замечает Снейп, смотря на заставленный цветами подоконник. — Отвянь. — Чувствуется женская рука. — Я травник, у меня должны быть растения в комнате. — Сам-то себе веришь? Гребаный Снейп! — Ты долго еще будешь меня выводить? Снейп вздыхает. — Всегда. Юэн идет прямиком к слизеринскому общежитию, а Снейп, недовольный перспективой играть в сопровождающего, на автомате по-прежнему следом — только на полпути осекается и разворачивается, чтобы вернуться к себе. Юэн буравит взглядом голую стену вместо входа. Чары восстановились, поэтому проход снова показывается только «избранным». — Какой у вас тут пароль сейчас? — он успевает окликнуть Снейпа, прежде чем тот скрывается в кабинете. — Важнее всего две вещи: семья и чистота крови. — Вы можете придумать хоть что-то не связанное с этой своей чистотой крови?! Юэну кажется, что Снейп напоследок показывает ему средний палец. Впрочем, зная сдержанного и подчеркнуто культурного Снейпа, скорее всего именно кажется. Неожиданно стена начинает хрустеть, показывая темную дубовую дверь, которая отворяется спустя пару мгновений. — Ну и что это опять за выходки? — Юэн говорит уже спокойнее, чем собирался, потому что Бетельгейзе смотрит очень виновато и с жалобным вздохом впускает внутрь. — Прости, я перенервничала. Я не хотела. Он недоверчиво поднимает бровь и проходит в гостиную. У Бетельгейзе сегодня артистизм зашкаливает. Или это действительно нервное перевозбуждение? — Где письмо? — Там, — она кивает в сторону дивана, где валяется малфоевское приглашение, плед и пустая тарелка с маковыми крошками. Булочку Бетельгейзе все-таки умыкнула. Когда Юэн читает приглашение, он не очень понимает, что там не так. Никакие слова не вызывают особых подозрений. Ни тебе угроз, ни приказов… Он явно чего-то не видит, но, зная Малфоя, никто кроме адресата увидеть бы и не смог. Юэн даже проверяет письмо на свет — ничего. — И? Ты можешь мне объяснить, в чем дело? — садится и еще раз пробегается взглядом по строчкам. Раз эдак в пятый. Или шестой. Ну вообще ничего же. — Не могу, но я должна туда явиться. Бетельгейзе нервно расхаживает по комнате, нарезая круги, от которых помаленьку кружится голова. — Я не вижу в этом письме ничего… — Я должна явиться! — Она аж повышает голос. — Это связано с твоим Непреложным обетом? Не отвечает. Что ж, молчание тоже своего рода ответ. — Ясно. Она чуть не садится прямо на тарелку, которую Юэн успевает предусмотрительно убрать на небольшой кофейный столик. Напуганная, растерянная и такая невозможно любимая. Как бы порой Бетельгейзе ни бесила, он уже и представить не может свое существование без нее. И все эти девчачьи выходки сразу кажутся чертовски милыми. И запах — совершенно особенный, шьющий по легким его изящными стежками узоры и слова, — доводит до умопомрачения за считанные мгновения. — Ты так вкусно пахнешь, — шепнув, он наклоняется, не в силах противостоять этому влечению. Поводку, затянутому у него на шее петлей. Бетельгейзе почему-то хмурит брови и резко отстраняется, вспыхнув, будто чем-то обиженная. — Что такое? Что ж, по крайней мере это хоть немного сбивает наваждение. — Ничего! — Что я опять не так сказал?! Все-таки порой ее сложно понять. Бетельгейзе сердито кусает губы, не объясняя, но через несколько минут напряженного молчания все же сменяет гнев на милость. — Ты поедешь со мной? Просит робко, смотрит своими зелеными глазищами, выпрашивает. И что ей — зябко жмущейся к его плечу и боку — сказать на это? Юэн не представляет, какой аншлаг начнется, если он заявится в огромное малфоевское поместье, полное чистокровных снобов. Наглость же высшего уровня. Его и выгнать могут. Это просто худшая из всех возможных идей, но в то же время… конечно, поедет. Свихнется ведь, если она будет в этом гадюшнике без него. Со Снейпом ли или кем-то еще — не имеет значения. Юэн понимает, что на сей раз не сможет отсидеться в Хогвартсе. — Я могу там с кем-нибудь… подраться, понимаешь? Но нужно обозначить хоть какие-то важные моменты. Потому что — да, «подраться» там с кем-нибудь риск очень велик. Бетельгейзе должна быть готова. — Неужели ты заставишь меня краснеть за свое поведение? — Она улыбается одними уголками, очевидно приняв его слова за шутку. — Ничего не могу обещать, — но он-то не шутит, а говорит вполне серьезно. — У меня не очень хорошие отношения с этими людьми. Бетельгейзе вздыхает. Ну наконец-то, поняла. Да-да, аристократы и грязнокровки — это вечная взаимная неприязнь из серии «как кошка с собакой». И конфликты прошлого еще слишком свежи, чтобы хотя бы одна из сторон могла вести себя терпимо. Юэн свободно общается с учениками-аристократами, потому что это «дети», а дети не виноваты в ошибках родителей и неправильном воспитании. По крайней мере, таких как он, они не убивают. Да и о происхождении своего траволога не знают, поэтому относятся непредвзято. А вот с аристократией в целом Юэн очень сильно не в ладах. Пусть в лицо его помнят немногие — достаточно и одного Малфоя. — Я бы… если бы я только могла, я бы ни за что туда не сунулась, — Бетельгейзе говорит совсем уж плаксиво, наконец в полной мере осознав на что его толкает, и в ужасе потирает ладонью горло. В какое же дерьмо за свою короткую жизнь ты успела так вляпаться, милая? Приходится обнять ее покрепче.***
К всеобщему изумлению в воскресенье за час до назначенного Малфои присылают за Бетельгейзе… карету. С огромной абраксанской лошадью — золотистые крылья так и блестят перламутровыми переливами. — Ох… — напрашивается совсем некультурное продолжение слова, поэтому Юэн поспешно закрывает рот. Под ногами золотистые — в цвет крыльям — цветы мать-и-мачехи. Маленькие, но невероятно стойкие — пробиваются даже меж камней в щелях брусчатки. Совсем как Бетельгейзе. Она восторженно лезет к крылатой кобыле — без страха гладит ее изящную морду и мощную шею. Сказать, что Юэна чуть не хватил инфаркт, ничего не сказать, потому что такая зверюга способна запросто откусить сразу всю голову, не то что руку. А Бетельгейзе с Хагридом могли бы поладить, ага. — Ты поосторожнее… — Она такая красивая! Хоть какая-то радость. Несмотря на то, что им предстоит провести парочку «чудесных» часов в обществе ее нелюбимых родственников, Бетельгейзе искренне рада — она с детства мечтала увидеть вживую крылатую лошадь, но не видела даже знаменитых в Британии этонских гнедых. А тут такое чудо. У Малфоев всегда была склонность к широким жестам и помпезности. Полет на карете оказывается на удивление плавным и куда более удобным, чем в привычных Хогвартских повозках, запряженных фестралами. Ничего не качает, не трясет — на кузов не иначе как наложены какие-то мудреные заклинания. Бетельгейзе все еще в приподнятом расположении духа постоянно выглядывает в окошко: любуется шотландскими горами и равнинами, многочисленными реками, краешком моря. — Ух ты! Море! Море Юэну тоже нравится. В отличие от высоты. А еще он чувствует себя чертовски некомфортно в парадной мантии — в субботу после приглашения Бетельгейзе настояла на посещении Хогсмида и здешнего магазина одежды. Юэн в гробу видел все эти вычурные шмотки, поэтому сейчас сидит насупленный и крайне недовольный. На службе он всегда ходил в серой мантии мракоборца, так что званые вечера, в которых участвовала Миллисента, Юэн посещал без вот этих вот штук. У него и одежды-то такой никогда не было — он предпочитал близкий к магловскому стиль. Зато Бетельгейзе довольна его видом чуть больше, чем полностью. Юэн, в общем-то, в любой одежде смотрится мужественно и хорошо, как бы ни пытался прятаться за своими мягкими вязанными джемперами и жилетками, но в строгой черной мантии вызывает в ней разом уйму желаний. Которые не оставляют никакого места страху. Недовольное лицо и скрещенные на груди руки. Черный твидовый костюм, идеально сидящий на спортивной фигуре, длинная мантия прямого кроя — это все прекрасно подчеркивает его истинную натуру, которую Юэн до сих пор боится. Бетельгейзе не боится. Бетельгейзе хочет. Впервые она увидела его таким в Министерстве магии. Хладнокровного, сильного, жесткого. Перед ним хотелось опуститься на пол, чтобы, как и тогда, смотреть снизу вверх, желать и преклоняться. Облизывает пересохшие от волнения губы. К счастью, в этот раз Юэн не замечает пристального взгляда. Бетельгейзе вообще со злорадством предвкушает реакцию крестного, уж Малфой-то точно знает о происхождении Юэна. Как бы с одной стороны она, конечно, искренне беспокоится за самого Юэна, для которого все это наверняка безумно неприятно, и переживает, что ситуация выйдет из-под контроля, но маленькая ложечка меда в чаше дегтя все же есть. Это как радоваться потерям противника, когда сам проигрываешь с треском. Малфою нужно ее присутствие? Ну, что ж, у нее тоже есть условия, с которыми придется считаться. В поместье к их приезду уже шумно и много людей. Несколько мужчин стоят неподалеку от дома — курят сигары и общаются о своих делах. Кто-то прогуливается по роскошному саду. Особенно странно видеть среди вычурных каменных изваяний и фонтана бегущие тут и там по траве цветы — все та же мать-и-мачеха, даже здесь, в холеном малфоевском саду, за которым тщательно следят. Черта с два от нее так просто избавишься, мать-и-мачеха очень живуча. Для кого-то она лекарство, для кого-то — всего лишь сорняк. Юэн, хмыкнув, бросает взгляд на живую изгородь (из его «любимых» тисов, конечно), прежде чем пройти внутрь. Роскошный вестибюль встречает светом свечей и магических огней, на толстом ковре под ногами не остается следов от обуви, а прислуга в лице домовых эльфов снует туда-сюда, ухаживая за гостями. Бетельгейзе вцепляется в локоть Юэна мертвой хваткой. Они оба сохраняют бесстрастный вид, и оба предпочли бы оказаться как можно дальше отсюда. Глава дома встречает гостей на входе в зал: тяжелая дверь отворена, а в зале гомон стоит еще сильнее, чем в вестибюле. Приглушенные звуки ненавязчивой музыки тонут в общем гвалте. Малфой выглядит еще более нездоровым, чем во время матча Слизерин-Когтевран — несмотря на безупречную одежду и опрятность, его лицо кажется изрядно осунувшимся, а в глазах горит лихорадочный огонек. Тетя Нарцисса стоит рядом с супругом и любезничает с каждым приглашенным — как бы пытаясь отвлечь всех на себя. Она случайно ловит взгляд Бетельгейзе и сразу сконфуженно отводит свой. Они впервые увиделись после нападения, но теперь-то понятно, кто на самом деле выдал тайну. Может быть, Нарцисса сделала это и не со зла, может быть, даже не знала, что собирается устроить ее муж вместе с еще тремя ублюдками. А может быть — согласилась с необходимостью казнить собственную двоюродную сестру. В любом случае тетя Нарцисса знает, поэтому так избегает прямого взгляда. У Бетельгейзе не остается к ней ни капли родственных чувств. — Мы все еще можем сбежать, — Юэн наклоняется, чтобы тихо шепнуть, — ты ведь явилась. Ну да, условие она, пожалуй, выполнила. Наверное, можно схитрить, но… Многие их уже увидели: мистер Селвин только что коротко поприветствовал своим надменным кивком, а Булстроуды стояли в углу вестибюля, о чем-то споря с непонятливыми домовиками — Аманда сразу льстиво улыбнулась, увидев однокурсницу и школьного учителя. Пока Бетельгейзе колеблется, их замечает сам Малфой. Лицо у него прямо-таки каменеет, поэтому вкупе с учтивой улыбкой выглядит как гипсовая маска. Бетельгейзе, медленно приближаясь, переглядывается с Юэном, который, конечно, тоже замечает реакцию Малфоя. — Ладно, это того стоило, — Юэн тихо фыркает. — Определенно. — Бетельгейзе улыбается, и, пресвятой Салазар, это ее самая честная, совершенно нескрываемая насмешка. Хоть чем-то она насолила Малфою. — Моя дорогая крестница, — он говорит это, когда они подходят совсем близко, — а ты умеешь… произвести впечатление. — Добрый вечер, мистер Малфой. Это мой спутник — мистер Форни. Впрочем, насколько я знаю, вы прекрасно знакомы. Чтобы подлить масла в огонь, она представляет Юэна как своего спутника, и тому резко хочется сбежать. Он рассчитывал постоять в сторонке, понаблюдать, а спутник, это ж… эээ… Что ему надо делать? Они так не договаривались… Мало того, что она упаковала его в парадную мантию, теперь еще и это — да упаси Господи! — Я думал, вы будете с Исидором, — Малфой демонстративно игнорирует Юэна. Ну и прекрасно, потому что пересчитать его ровные белоснежные зубы хочется кулаком, а не взглядом. — Ваши места за столом расположены рядом. — Я буду либо с мистером Форни, либо уеду сейчас же. Мне сегодня немного нездоровится, так что… — Живот у нее действительно болит, так что это вовсе не ложь. Бетельгейзе красноречиво наклоняет голову в сторону выхода. И елейно так улыбается. Юэн смотрит на нее сверху вниз, незаметно вздыхая: из всех женщин он влюбился в коварную чистокровную волшебницу, постоянно испытывающую чужое терпение и лезущую на рожон. Чистокровную, Господи. Его тут точно сожрут сегодня со всеми потрохами. Волк чувствует себя овцой. — Уверен, мы найдем место рядом с вами и для мистера Форни, — отвечает Малфой, настороженно смотря куда-то им за спины. Он уже взял себя в руки, хотя Юэн тоже не может не обратить внимания на болезный внешний вид. Позднее он также замечает, что хромота Малфоя стала еще выраженнее. Тот — согбенный будто от боли — шагает, опираясь на фамильную трость. Бетельгейзе тихо спрашивает: — Ты заметил?.. Ей не нужно высказывать мысль целиком. Юэн утвердительно кивает. Но пока что его куда больше волнует другое. — И как мне надо себя вести? — М-м-м, — Бетельгейзе в притворной задумчивости прикладывает указательный пальчик к подбородку. — Примерно так, как ты вел себя со мной почти весь декабрь. Юэн непонимающе поднимает брови. — То есть максимально холодно, безразлично и подчеркнуто вежливо, — а она скептично поджимает губы. Надо же, до сих пор обижается. — Нашла, что вспомнить. Будто бы он — учитель, оборотень, наркоман и, конечно, грязнокровка — мог вести себя иначе с несовершеннолетней ученицей, которую мысленно трахал каждый вечер. Ага. Ладно, надо как-то это все перетерпеть и по возможности сразу сбежать. Он справится, да, само собой. Справится же? Вокруг по меньшей мере полсотни чистокровных волшебников. — Господи, Форни, ты совсем рехнулся? — весело раздается у них за спинами. Юэн и Бетельгейзе одновременно оборачиваются. А там с бокалом в руках стоит Миллисента Багнолд. Министр Магии.