Зелень

Тем временем Юэн уже очень хотел отвязаться от Бёрка, но Бёрк не отвязывался. Они столкнулись в одном из многочисленных коридоров, где Юэн умудрился заблудиться, и Бёрк почти сразу принялся атаковать. — Думаете, я не заметил, как вы за ней увиваетесь? — Бёрк успевает запыхаться, так что едва поспевает за идущим широкими тяжелыми шагами Юэном. Проблема в том, что выхода он так и не может найти, а Бёрка, кажется, совсем не заботит возвращение в зал. — Мне как-то без разницы, что вы думаете. «Так, я обещал Бетельгейзе не бить его. Надеюсь, если делать вид, что я его не вижу, он отстанет», — размышляя, Юэн шагает вперед. Где. Гребаный. Вестибюль. Создается впечатление, что это все какая-то малфоевская магия, намеренно задерживающая подальше от Бетельгейзе. Черт. В порядке ли она там? — Поганой грязнокровке здесь нет места! И тем более рядом с ней. — Получше ничего не придумали? Мне казалось, у аристократов словарный запас должен быть больше. Юэн понимает, что надо молчать, игнорировать, искать гребаный выход в этом сраном лабиринте и ни в коем разе не поддаваться на провокации. Но поддается. Это, наверное, что-то генетическое, вшитое в кожу, вкипевшее в кровь. Бёрка, очевидно, его ответ тоже задевает. — Я все о вас знаю, — он разъяренно потрясает кулаком. — Таким отбросам место только среди маглов. Если вы посмеете приблизиться к моей племяннице, клянусь, доступ к магическому миру будет для вас закрыт навсегда! «Что же ты до меня так докопался?» — думает Юэн, а сам тормозит. — Полагаю, мистер Бёрк, если мы выйдем сейчас на улицу, вы не решитесь повторить мне все это в лицо, — оборачивается он резко. Для пущего эффекта. И, учитывая разницу в росте, Бёрку приходится отпрянуть, потому что Юэн нависает над ним очень угрожающе. — Да что вы можете, — гадкий аристократишка фыркает, — насколько мне известно, подобные вам и палочкой с трудом умеют пользоваться. — Мне не понадобится палочка, чтобы сломать вам челюсть. Делает еще один шаг навстречу. — Впрочем, мне и на улицу выходить не понадобится. — Вы не посмеете! — Бёрк испуганно пытается нашарить волшебную палочку, пока Юэн без лишних слов хватает его за воротник. С оборочкой такой, по-бабски напыщенный. А потом они слышат протяжный женский крик и сразу забывают о своей перепалке. Коридоры путают, петляют, замыкаются Уроборосом в кольцо. Ни конца им, ни края. Проклятье! Поворот. Еще поворот. Он знает, где она, но почему-то каждый раз сворачивает не туда. Юэн в ужасе мечется, и это походит на оживший кошмар. Потому что Бетельгейзе снова кричит, и… Он слишком хорошо знает этот голос, но впервые слышит его таким. Разрывающим его на куски, врезающимся в мозг, чтобы оставить там огромную дыру. Полным боли, мольбы и ужаса. Когда люди так кричат, Юэн тоже знает слишком хорошо. — Сверните налево, чертов идиот! — Из-за поворота появляется еще сильнее запыхавшийся Бёрк. И Юэн поворачивает, наконец оказываясь в вестибюле. Там уже полно народа, взбудораженного криками. Малфой показывается из другого коридора, мягко приобнимая Бетельгейзе за плечи. Она дрожит, оглушенно озирается по сторонам и спотыкается на каждом шагу. — Не нужно беспокоиться, возвращайтесь все в зал, мисс Бёрк просто испугалась Каппы в нашем подвале. Да, дорогая? Она бездумно кивает. Секунда. Две. Три. Юэн направляет волшебную палочку в холеное малфоевское лицо. И ему глубоко насрать на изумленные восклицания и отходящих на безопасное расстояние аристократичных ублюдков. Если он не впечатает эту тварь в кирпичную кладку прямо сейчас, завтра точно выпадет снег. — Придержите своего пса, юная леди, — Малфой отпускает Бетельгейзе, чуть подталкивая в спину. — Тише-тише, все хорошо, я в порядке, — и ей буквально приходится повиснуть на руке Юэна. Зрачки — огромные, черные — пульсируют. Его маленький зверек, переживший смертельный ужас. Снова. — Что он сделал тебе? — цедит зло, хоть и знает, что она ни за что не признается. Не при всех. Потому что это страх, гребаная гордость и еще какое-то дерьмо, которое есть у всех них в голове. С рождения, наверное. — Н-ничего. Как и ожидалось, до смешного. Бетельгейзе машет головой, но слишком долго и часто, а все тело — привычно жмущееся к нему, виснущее на нем, — прошибает мелкой дрожью. Маленькое хрупкое тело, которое постоянно попадает в неприятности. — Что здесь происходит?! — Бёрк, наконец, тоже выходит из-за угла, переводя растерянный взгляд с Бетельгейзе на Малфоя. Видимо, стоял поодаль, дыхание успокаивал, чтобы не показываться в непотребном виде. Еще одна лицемерная мразь. — Кое-кто просто не может держать себя в руках, — фыркает Малфой. — Пойдем, поехали в школу, прошу, — Бетельгейзе опять молит. Не плачет, но в голосе — Юэн-то все слышит. И на щеках — красными пятнами — видит. Невербальное разоруживающее заклинание выбивает у Малфоя палочку из опущенной руки. Что, расслабился, уверенный в благополучном для себя исходе? Хрен там. — Вы? Угрожаете — мне? В моем собственном доме? — Малфой ядовито смеется, и его смех подхватывается гостями как на дешевых юмористических шоу маглов. — Кажется, вы забыли свое место, мистер Форни. Я снисходительно позволил вам сидеть — с нами — за одним столом… Бетельгейзе, если честно, безумно хочется, чтобы Юэн продолжил. Она прекрасно знает, на что он способен, видела своими глазами, и каким бы сильным магом ни был Люциус, Юэн вряд ли ему уступит. В конце концов, это не просто отставной мракоборец, а бывший охранник самого министра магии. Она знает, что ей достаточно сказать несколько слов — и он, не колеблясь, сделает с Малфоем то же самое, что тот только что делал с ней. Вспоминает брата, выкручивающего волшебную палочку над корчащимся от боли и удушья Сивым. Но тогда Юэн покинет поместье Малфоев в оковах и отправится прямиком в Азкабан. Малфой ни за что просто так это не оставит. У них, конечно, в любом случае будут проблемы, однако сейчас главная задача избежать фатальных. А повсюду смех, смех, смех. Бетельгейзе уже чуть лучше соображает. Она пересекается взглядами с вышедшими из зала однокурсницами: даже Кэрроу выглядит удивленной. Черт, вся школа теперь будет знать. — Пожалуйста, — тянет Юэна за локоть и стоит на ногах уже тверже. — Это того не стоит. Говорит достаточно громко и задирает подбородок, надменно смотря на Малфоя. Во всем теле — в каждой чертовой клеточке — все еще звенит боль не_переломанных костей и не_разорванных мышц. Но Бетельгейзе распрямляется через эту боль. Юэн медленно опускает руку. Как ни странно, на выходе их ждет прежняя карета: без извозчика, зато с крылатой лошадью. Та ударяет мощным копытом о землю и храпит, золотые крылья хлопают парусиной за спиной. Отсюда Юэн мог бы без проблем трансгрессировать в Хогсмид. — Мне нужна хотя бы какая-то компенсация, — но Бетельгейзе с кривой усмешкой распахивает дверь в карету и пробирается в небольшой кузов. Выглядит она как побитая кошка — шатается, неловко хватаясь за поручень, — которая, тем не менее, пытается распушить хвост и создать видимость, что с ней все в порядке. Юэн знает, что она не в порядке, и его собственное тело по-прежнему потряхивает от ярости, не нашедшей выхода. — Что он сделал? — спрашивает снова, когда карета трогается. Просто потому что ему иррационально нужно это признание. — Ничего такого, к чему бы я не была привыкшей, — Бетельгейзе нервно отворачивается к окну, стараясь сосредоточиться на темном пейзаже, но почти ничего не может разобрать. Слишком темно и в глазах плывет от головокружения. — Скажи мне. — Просто круциатус. — Просто?.. — Да — просто. И не в полную силу. Отец нечасто использовал это заклинание, ему больше нравилось, когда на жертве оставались следы и проливалась кровь. Но иногда, если они находились не дома и оставлять синяки было нельзя, он так же отводил ее куда-нибудь в подвал — чтобы не были слышны крики. — Почему тебя нельзя оставить одну даже на несколько минут?! — Юэн от злости ударяет кулаком в стенку рядом с собой — вощеное дерево хрустит, но выдерживает. Конечно, он злится и злится справедливо; Бетельгейзе не вздрагивает. Она думает только о том, не больно ли его руке. — Мне нужно было поговорить с ним. Наедине. — И как? Поговорила? — Он пытается успокоиться, раздраженно убирает от ее внимательного взгляда кисть, закрывается весь. Сознание немного спутанное, но Бетельгейзе старается концентрироваться на своих ощущениях. Смотрит на скрещенные на груди руки. Поднимает взгляд к стиснутым челюстям, тонким — от гнева — губам. — Прости, — и ей так стыдно, Господи. Все вышло еще хуже, чем только можно было представить. Из-за ее слабости и несамостоятельности ему пришлось волноваться, выслушивать все эти насмешки, выходить из себя. Бетельгейзе окончательно принимает тот факт, что придется что-то предпринять, чтобы Юэну не приходилось отдуваться за все ее ошибки. И какое-то совершенно дикое чувство сталкивает ее. Со скамейки — вниз. Как хотелось этого еще днем. К его ногам.

***

По возвращении в школу их сразу вызвал Дамблдор, который, конечно, уже был в курсе случившегося. Малфой стер небольшой кусок воспоминаний с ужина, поэтому у Бетельгейзе кружилась голова и было немного… неадекватное состояние. Облизнув нижнюю губу, она нетрезво посмотрела на директора. Отдать приказ Малфой, разумеется, не успел — кто-то из любопытных гостей, находившийся поблизости от зала трофеев, прервал их «общение». — Северус, вы сможете что-нибудь найти? — Дамблдор спросил, но вопрос прозвучал больше как требование. Его лицо выглядело на редкость потемневшим. — Возможно, — профессор Снейп, как и Юэн, стоял рядом с Бетельгейзе. — Это не терпит отлагательств, — неожиданно сказал Дамблдор. Да что ж там могло быть такого важного? Бетельгейзе его нетерпения не разделяла. Что бы она там ни услышала, это были малфоевские дела, которые ее совершенно не касались. — Но… профессор, — Юэн решил осторожно возразить, — мисс Бёрк нужно отдохнуть. — Профессор Форни прав, — на удивление Снейп сразу его поддержал, — вряд ли мое вмешательство сейчас будет полезным. Оно даже может навредить. Дамблдор нахмурился еще сильнее, но потом согласно кивнул. — Проводите мисс Бёрк в общежитие. Но займитесь поисками как можно скорее. Поэтому на следующий день профессор Снейп берется за работу. Бетельгейзе сидит в том самом обезоруживающе мягком черном кресле, пока Снейп морально готовится — пьет чай, ровно дышит и пытается игнорировать ходящего туда-сюда Юэна. — А это точно неопасно? — Юэн спрашивает в третий раз. — Если ты не успокоишься и не сядешь, это будет опасно. Для тебя. — Снейп громко ставит чашку на стол. Честно говоря, уже даже у Бетельгейзе болит голова от его мельтешения. Но Юэн нервничает и небеспочвенно. А еще он, несмотря на то, что она устроила в карете, до сих пор сердится. — Ладно, — Юэн встает за креслом Снейпа, а потом наклоняется к нему. — Но если ты сделаешь что-то не так, я же тебя покалечу. — Если ты не перестанешь на меня давить, я действительно могу сделать что-то не так! — Да ты… — Уйди. — Не уйду. — Уйди, ты меня нервируешь! Они так забавно переругиваются, что Бетельгейзе не удерживается от смешка. Юэн отвлекается от Снейпа, чтобы смерить ее недовольным взглядом, прежде чем покинуть кабинет. Наделала тут дел, понимаете ли, а теперь смеется. Тогда в карете Бетельгейзе впервые за все время, что он ее знает, мельком что-то сама сказала о своем прошлом с отцом. Это «ничего такого, к чему бы я не была привыкшей» до сих пор прочно сидит у него в голове. Саркастичное, злое, надменное. Бетельгейзе всегда очень аккуратно обходит эти темы, понять Юэн что-то смог только по ее интервью. И вроде бы, ну, какая разница? Прошлое в прошлом. Но он почему-то все равно хочет узнать больше. Будто это способно как-то помочь. Изменить что-то, как она изменила — в нем. Снова думает про свой плен. Если Снейп может восстановить какие-то из утраченных воспоминаний… Юэн уже уверен почти наверняка, что был у Бёрков. Через полчаса Снейп открывает дверь и обнаруживает его по-прежнему стоящим у стены. — Входи. — Как все… — Он смотрит на Бетельгейзе: та спит в кресле, свернувшись клубком точно кошка. — Нормально. Пусть поспит. Спит она очень крепко, потому что на довольно громкий голос Снейпа совершенно не реагирует. Зачастую хватает неосторожно шевельнуться, чтобы Бетельгейзе проснулась. — Нашел что-нибудь? — Да. Дамблдор будет в восторге. Северус бегло рассказывает о том, что Малфой где-то успел себе стащить не абы что, а диадему Кандиды Когтевран. — Я уже отправил Дамблдору сообщение. Знать об этом, конечно, кроме нас никто не должен. Само собой. Юэн и представить не может, что вообще делать с этой информацией и, кажется, лучше бы не знал вовсе. — Северус… — Да? Ладно, плевать на диадему, сейчас интереснее другое. Юэн садится на свою табуретку рядом со столом. Ну, на самом деле это, конечно, не его табуретка, но он всегда сидит на ней, когда приходит в гости. — А ты со стертыми воспоминаниями любой… давности можешь такое сделать? — Разумеется. Давность не имеет значения. Ты хотя бы с принципом действия Омута памяти знаком? Снейп принимается убирать со стола флаконы настоев и зелий. Юэн пропускает его насмешку мимо ушей. — Думаю, я бы хотел попробовать. У меня же стерли воспоминания про плен, — не уточняет про какой и когда, Снейп и так в курсе. — Колдомедики пытались что-нибудь восстановить, но я почти ничего не вспомнил. — Ну конечно, ведь среди них не было меня, — Снейп самодовольно фыркает: после работы с Бетельгейзе он вообще находится в явно приподнятом настроении, поэтому благосклонно продолжает, — пересядь сюда. И показывает на свое кресло. — Что, прям сейчас? — А смысл ждать? У меня как раз есть пара свободных часов, пока Дамблдор не вернулся в школу. — Не… давай в другой раз, я пока не готов, — Юэн аж одергивается назад. Не-не-не! Он вообще просто уточнить хотел! Поинтересоваться. Для такого сначала надо подготовиться, а не действовать спонтанно. Вопрос серьезный, воспоминания не из приятных. Да и безграничного доверия к Снейпу у него нет. — Чего ты боишься? Пыток? — Снейп, наконец, сам садится на свое место. — И вообще: зачем тебе это вспоминать? — Мне кажется, я встречал Бетельгейзе раньше, — Юэн вздыхает, впервые озвучивая это, и косится в ее сторону. Бетельгейзе по-прежнему спит. — Думаю, я был в плену у Бёрков. — Вот как, — Снейп как-то странно молчит, смотря будто сквозь и задумчиво постукивая пальцами по столешнице. — Почему не спросить у нее? — продолжает он только после длительной паузы, тоже переводя взгляд на Бетельгейзе. — Не знаю. Хочу сам вспомнить. Молчат. Юэн прислушивается и почти не слышит ее тихого глубокого дыхания. — Давай я просто посмотрю, будет понятно, можно ли что-то восстановить. К тому же если память тебе стер младший Бёрк, это легко проверить. В конце концов, я был его наставником, — предлагает Снейп. Выглядит он как-то странно. — А вот старший точно не стал бы заморачиваться со стиранием памяти. Ну, пожалуй, это вполне безобидная идея. — Хорошо. — Сосредоточься на том, что помнишь. Снейп, в отличие от Бетельгейзе, копается в его памяти безжалостно и очень быстро, у Юэна чувство, будто вот-вот искры из глаз посыплются. Под веками мелькает несколько вспышек и белизна первого ноябрьского снега. Человек, стоящий у кромки леса, смотрит на падающие с неба белые хлопья. Он совсем еще юн, но в черных глазах клубится тьма и несвойственная возрасту усталость. — Да, это… он. В комнате воцаряется тишина. Не то чтобы для Юэна это новость, но на душе почему-то становится очень тоскливо. — Более того: твои воспоминания вообще не стерты. Он просто спрятал их очень-очень глубоко. Как я учил, — лицо Снейпа не выражает никаких эмоций, но, наверное, ему следует гордиться своим учеником. — Если ты решишься вернуть их, то вспомнишь все. Абсолютно. Даже то, что не хотел бы никогда вспоминать. Юэн чувствует себя еще более растерянным. Так ли ему нужны эти воспоминания? Может лучше и правда просто расспросить Бетельгейзе? — Каким он был? Его никогда особо не интересовало, каким был Алькор, он ревновал Бетельгейзе и бесился с ее идеализирования брата. Но сейчас — на какое-то короткое мгновение — это становится важным. Снейп, подумав, коротко отвечает: — Одиноким. Какого-то такого ответа, наверное, и стоило ожидать. Юэн суетливо поднимается с места, подходя к Бетельгейзе: ему хочется поскорее сбежать от Снейпа с его пронзительными черными глазами. И от мыслей. — Могу я ее забрать? — Должен. Даже когда он бережно берет ее на руки, Бетельгейзе не просыпается.

***

Вторая неделя каникул проходила… спокойнее. Они прекрасно понимали, что с новым триместром проблем станет еще больше, потому что Малфой не будет Малфоем, если не подложит никакой свиньи. Что ж, один плюс во всей этой поездке несомненно был: Бетельгейзе, получается, исполнила половину своего обета. Оставалось успешно избегать прямого приказа. А пока — гулять по безлюдным хогвартским окрестностям. Весна в самом разгаре: деревья обзавелись листвой, все цветет и чертовски приятно пахнет. Юэн и Бетельгейзе по ходу прогулки собирают для Снейпа кое-какие целебные и ядовитые травы, иногда из леса выходит Хагрид, чтобы помахать им своей огромной ручищей (Бетельгейзе лесничего побаивается, хоть и давно знает от Юэна, что это добрейшей души человек). — Я бы хотела посадить возле дома вишню, — однажды говорит Бетельгейзе, когда они проходят мимо цветущих вишневых деревьев. У нее, в общем-то, нет дома, и она даже не думает, где бы он мог быть, — но точно не в поместье Бёрков, — говорит просто от восхищения. Юэну ее идея нравится. — Кстати, Яксли сказал, что продает ставку пыточной бригады. — Какую ставку?.. Слова сбивают с толку и выводят из вялых приятных размышлений. О чем речь он совсем не понимает. — А. Я же тебе не говорила. Бетельгейзе поспешно посвящает его в курс дела и напряженно наблюдает за тем, как брови Юэна поднимаются все выше и выше. Мерлин, в ее детстве было хоть что-то нормальное? — В общем, он сказал, что дядя скоро получит все наследство Бёрков. — Думаешь, твой дядя в этом всем замешан? — Я… не знаю, — она мнется, отводя взгляд. — Не понимаю, какие у него могут быть причины купить это место. И каким образом это поможет ему получить все наследство. — Ну, с наследством все просто. Яксли хотел убить тебя еще в Министерстве во время слушания. Убить тебя и в интересах того, кто получит это место. А Бёрк тогда мог бы получить твою долю наследства. Говорить об этом очень неприятно: до холодка, бегущего между лопаток, и щемящего чувства в центре груди. — И правда. Я не подумала. Тогда дядя может даже ни о чем и не знать. — Возможно. Юэн опять вспоминает про тот случай, когда кто-то рассказал матери Сэлмона о том, что Бетельгейзе в Хогсмиде. Теоретически, очень даже в интересах Бёрка оказать на нее психологическое давление. Но с другой стороны этот слюнтяй не походит на человека, способного довести кого-то до самоубийства ради получения наследства. Уж скорее он мечтает на ней жениться. Черт, мозги кипят. — Гребаные аристократы! Вырывается это невольно. — Ты сейчас меня оскорбить хотел? — Бетельгейзе поджимает губы. Она не обижается, только делает вид. — Нет. Я просто не понимаю: все эти их интриги и что они там себе навертели. А потом, смотря на его сконфуженное лицо, беззаботно смеется, будто они говорят о чем-то совсем далеком, не касающемся их. И ее это действительно не касается. Бетельгейзе воображаемой метелкой выметает из головы все мысли о Малфое и аристократических интригах, чтобы остаток каникул прожить в свое удовольствие. Вскоре совсем недалеко от школы зацветает волчеягодник боровой. Кусты, покрытые розовыми цветами, влекут к себе мягким ароматом ванили. Каждый раз во время прогулки Бетельгейзе с нетерпением ждет, когда они с Юэном будут проходить мимо. Благоухание распространяется ярдов на десять вокруг. И снова за прекрасным внешним видом и аппетитным запахом скрывается смертельный яд. Бетельгейзе думает использовать волчье лыко в своем проекте по зельям. Собственно, оставшуюся часть каникул она посвящает именно учебе: готовится к СОВ, к которым не хотела готовиться, доделывает тонну домашки, которую оставила на последний момент. Она так и не может решить, что делать дальше, но… вдруг Сивый не придет в мае? Отложит нападение, скажем, на июнь. А она тут к экзаменам не готовится. Плохо сдать СОВ — это будет ужасный удар по ее достоинству. Да и Юэн начинает беспокоиться и все чаще напоминать ей об учебе. Он не знает, о чем ее долгие вечерние размышления. И, как ни странно, по-прежнему остается учителем. — Ты что, так и не написала мне доклад? Смотри, у тебя всего четыре дня осталось. Почему-то в отношении нее у него нет никакой, блин, предвзятости. — Да пишу я, пишу, — Бетельгейзе ворчит, решая схитрить и скопировать теоретическую часть текста о волчеягодниковых из своего проекта. Слава Салазару, Юэн задавал написать доклад на свободную тему. Она — на свою голову — сама вызвалась, и теперь делать нечего, надо как-то подготовиться. В последних числах апреля в школу возвращаются ученики, а вот директор по-прежнему отсутствует. Залы и гостиные опять полнятся звонкими голосами, столы в Большом зале ломятся от еды, преподаватели начинают нервничать. Том совсем не отходит от Гвинет, и выглядят они оба странно. Гвинет — утомленно, Том — перевозбужденно и самую малость безумно. И Бетельгейзе хотела бы поговорить с ними, но сперва приходится разбираться с собственным факультетом. Розье с самого приезда смотрит на нее с ехидными ухмылочками. Бетельгейзе решает играть на опережение и отпускает колкость первой: — Какая сенсация, так ты помолвлен с… Дианой? — Зато не с тобой, — вальяжно отвечает он. — Хоть в чем-то у нас мнение совпадает. — Интересное вы, кстати, представление устроили с нашим травником. Ну, она ждала этих слов. Розье наверняка так и подмывало поскорее начать издевки и сплетни. — У профессора Форни обостренное чувство справедливости, так что от моего вида после общения с крестным он немного вышел из себя, — Бетельгейзе зло сжимает сумку в руке и натянуто улыбается. — А когда ты лезла к нему за столом, у него в штанах тоже обостренное чувство справедливости было? — Розье устраивается поудобнее на диване, и она не к месту вспоминает, сколько раз они с Юэном на этом самом диване… И еще на кровати самого Розье. Черт-черт-черт! Так, если он был тогда в общежитии, он мог это видеть! Мерлин… И почему она раньше не подумала? Розье, не дождавшись ответа, продолжает: — Что же будет, если Дамблдор узнает? — Если Дамблдор узнает, что я лезу к профессору Форни? Ничего, — Бетельгейзе хочется рычать от злости, но Розье ведь все равно нечем будет это доказать. Про увиденное в спальне он не скажет, чтобы не выдать себя, а на ужине ничего такого не было. — Скажи еще, что сам профессор тебе никуда не лезет. Так, успокоиться. Взять себя — и ситуацию — в свои руки. Под свой контроль. Она сможет. — А мне вот интересно, что будет, если Дамблдор узнает, что ты куда-то отлучаешься… по полнолуниям? Теперь очередь Бетельгейзе самодовольно ухмыляться, пока у Розье желваки играют на скулах. — Умница, Бёрк. Хорошо. Как насчет того, чтобы Дамблдор ни о чем не узнал? Ни о твоем профессоре, ни о моих ночных прогулках. — C тобой становится приятнее иметь дело. Они расходятся на удивление мирно, и это подозрительно… Будто Розье опять знает что-то, чего не знает она, или же она просто не видит чего-то лежащего на поверхности. Разве он не должен был как обычно рассвирепеть? Показать свою натуру. Что-то не сходится. Впервые за несколько недель Бетельгейзе и сама начинает сомневаться. Надо бы поговорить с Юэном, но… На постели в спальне все еще лежит стопка учебников и пергаментов, поэтому весь вечер уходит на доделывание домашней работы. Поговорить не получается даже с Дианой, которая отдыхает неподалеку и о чем-то тихо болтает с подружками. Юэн же последний день каникул решает провести самым бесполезным образом: он приглашает к себе Снейпа. Завтра предстоит очень тяжелый день, так что судьба просто благоволит снять напряжение старым добрым проверенным способом. Алкоголем, то есть. — Может, на сей раз чай? — Чай?.. — растерянно переспрашивает Снейп. — Чай, — повторяет Юэн и широко улыбается. — Ну, чай так чай. — Вот с этим, — из-под стола появляется бутылочка прекрасного старого коньяка. — В сочетании с чаем выносит лучше, чем без всего. — А я уже было понадеялся, что мы будем пить чай как нормальные люди, — Снейп усмехается и садится за стол. — Нет, ты, конечно, можешь и просто чай пить… Зельевар притягивает пузатенькую бутылку коньяка к себе, откупоривает и морщится от запаха. — Ну и запах… Это настаивалось на клопах? Кстати, слышал, Люциус в ярости после Пасхи. Мне уже письмо от Селвинов пришло, что его драгоценное чадо обучает… — он не договаривает, только многозначительно салютует бутылкой и ставит ее на стол. — Странно, что он не сделал этого раньше, — параллельно Юэн заваривает чай. Новость его ни разу не удивляет, а шпильку про клопов приходится проигнорировать. — Ну, ты же не привлекал к себе столько внимания. И действительно. Все время, что Юэн работал в Хогвартсе, он старался как можно меньше привлекать чужое внимание, так что даже если чьи-то родители, поднапрягшись, могли вспомнить, кто он, поводов вспоминать не было. С Малфоем же его связывало много неприятных моментов. Тот метил на место министра магии и в годы войны неоднократно подстраивал покушения на Миллисенту. После одного из таких Юэн и оказался на больничной койке. Впоследствии Малфой легко откупился от коллегии старейшин и вышел сухим из воды, потому что всегда предпочитал действовать чужими руками, как и многие его приятели — вроде того же Яксли, Розье или Эйвери. Но Юэн неплохо успел потрепать ему нервы и наставить палок в колеса, так что антипатия была взаимная, и единственная причина, по которой Малфой не мстил до сих пор — нежелание вновь обострять отношения с Миллисентой. Все-таки он после войны строил из себя человека исключительной честности и примерного семьянина, оправдывая все прежние злодеяния действием Империуса. — Будет бойкот, да? — подумав, спрашивает Юэн. — Обязательно, — Снейп настороженно смотрит на свою чашку с ядреной смесью и явно сомневается: пить или не пить. Ему последствий отравления джином в прошлый раз хватило надолго. — И что мне с ними делать? — Тебя Дамблдор официально на должность профессора травологии так и не поставил? — Ну, нет, но… — Юэн разбавляет свой чай коньяком или, скорее, коньяк чаем. — Так пусть Стебль разбирается. — Твои мудаки, — сердитый взгляд Снейпа заставляет поспешно исправиться, — прости, ученики, третируют ее только так. — Ну и что? — То! Они тогда точно нихрена не сдадут. И Дамблдор устроит нам всем вивисекцию. — Виви… что? — Снейп морщится. То ли от «чая», то ли от магловского выражения. — Твои магловские корни не так сильны, как я думал. — Ладно, с учениками завтра решим, есть у меня одна мысль. А сейчас напомни, как ты вообще узнал про мои магловские корни? Юэну, если честно, всегда казалось, что Снейп хоть в некоторой мере понимает его именно из-за своей семьи. Ворчливый зельевар точно не был грязнокровкой, но жил среди маглов и так же скрывал свое происхождение. — Ну, знаешь, не каждый волшебник будет обсуждать разницу гликозидов и алкалоидов, — Юэн предается старым школьным воспоминаниям, не замечая посуровевшего взгляда. — Ты с таким увлечением объяснял это Эванс, никогда не забуду. А потом все-таки замечает. — Все-все, я заткнулся. Они решают какое-то время посвятить молчаливому распитию горячительного напитка. Юэну хочется спать и совсем нет дела до того, что ждет завтра. Про их недавний разговор со Снейпом об утраченных воспоминаниях он тоже старается не думать, а Снейп и не напоминает. Коричнево-красная теплая жидкость плещется на дне, сладко-пряный запах дерева и ореха перебивает чайный. И как можно говорить о каких-то там клопах? Но на удивление, коньяк идет не так хорошо, как раньше. Чем больше Юэн пьет, тем больше понимает, что не хочет. — И что, где твоя «дама сердца»? — голос Снейпа выражает сплошной сарказм и скепсис. С начала каникул Юэн практически круглые сутки проводил с Бетельгейзе, так что ее отсутствие уже ощущалось… непривычно. Даже для Снейпа, который их по раздельности теперь почти и не видел. — Корпеет над свитками с докладами. Вздох. Она, наверное, будет переживать из-за этого дерьма с Малфоем побольше, чем он. — Тебе не кажется, что все это — перебор? О вас скоро пойдут слухи. — Нет, не кажется. Я знаю, что это перебор. Становится по-пьяному грустно. Юэн решительно отодвигает от себя кружку. — Значит, отступать ты не собираешься? — Конечно. Кивает и сам не знает откуда взялось столько уверенности. Он просто перестал беспокоиться о том, о чем беспокоился всю жизнь. О чужом мнении. И последний разговор с Миллисентой только укрепил эту уверенность. — Если что, уволюсь и поселюсь в Хогсмиде. Огласке этот случай все равно не предадут — кому надо портить репутацию школы и директора? Как ты и сказал, официально я не преподаватель даже. На самом деле он давно принял это решение. Просто проснулся в Дырявом котле рядом с мятой подушкой и скомканным одеялом, пропахшими ромашкой и шалфеем, и внезапно осознал, что иначе уже… не хочет. Что ему нормально жить так. С Бетельгейзе. Комфортно. Привычно. Спокойно. — Ты стал какой-то слишком наглый, — Снейп усмехается. — О, у меня хороший учитель. Невольно Бетельгейзе тоже учит его многому. Изящная жестяная коробка с нарисованной веткой волчеягодника стоит рядом на столе. Юэн улыбается. — Может, и правда просто чай попьем?

***

В понедельник Бетельгейзе вместо завтрака дописывает доклад по травологии, который, конечно, все-таки забыла. Вряд ли Юэн стал бы всерьез снимать с нее баллы за отсутствие домашки, но расстраивать его не хотелось. Тем более, что поводов для расстройства у него сегодня и так хватит. Еще по пути к теплицам Бетельгейзе услышала насмешливые пересуды о том, что «траволог-то наш — грязнокровка». Это была целиком и полностью ее вина. Если бы она не потащила его на этот чертов ужин, Юэн бы не сцепился с Малфоем и никто бы ни о чем так и не узнал. Впервые за весь учебный год Бетельгейзе с таким ужасом и нежеланием входит в теплицы. Все демонстративно игнорируют Юэна. Это слизеринцы умеют делать лучше всего. Они не слушают напутствия перед уроком, не обращают внимания на лежащие на столах ветви удового дерева, из которых нужно выделить масло, просто болтают друг с другом, рассаживаясь на свободных лавках. Юэн хмурится. Бетельгейзе безумно хочется подойти, поговорить с ним, увести отсюда, но это сделает только хуже. Переглядываются. Она виновато опускает взгляд, он понимающе кивает. — Вот, значит, как? Замечательно. Минус восемьдесят очков Слизерину, — Юэн говорит спокойно, не повышает голоса, скрещивает руки на груди. Слизеринцы, наконец, замолкают: некоторые оборачиваются к профессору, смотря исподлобья. — Грязнокровка снимает с нас баллы, ну надо же, — презрительно бросает староста мальчиков — Руперт Селвин. Бетельгейзе думает о том, что стоит раздобыть у Снейпа мороженых волчьих ягод. Штучки три-четыре как раз хватит. — Мы подождем нормального профессора. Юэн пару мгновений наблюдает за вновь принявшимися за разговоры студентами и выходит из теплицы. Бетельгейзе тянет пойти за ним, она даже делает несколько шагов, но чья-то рука останавливает. — Дай ему перебеситься. И не привлекай к себе лишнее внимание, — цыкает на нее Диана. — Ты только все усугубишь. Через полчаса Юэн возвращается в компании профессора… Макгонагалл. Большая часть группы ждала появления Снейпа, который должен был превратить наказание в поощрение, поэтому появление гриффиндорского декана встречает гробовым молчанием. Макгонагалл боятся все, без исключения. Тем более в отсутствие Дамблдора именно она выполняет функции директора. — Собирайтесь, живо. — Куда? — спрашивает Руперт. — В школу. Дальнейшее занятие будет удобнее провести в обычном классе. Слизеринцы настороженно переглядываются между собой, лицо Юэна не выражает никаких эмоций, но Бетельгейзе все равно внимательно рассматривает его, ища хоть какие-то признаки огорчения или обиды. Уроки травологии всегда проводятся только в теплицах, даже в те дни, когда изучается и конспектируется теория. Единственное исключение — СОВ. Бетельгейзе не понимает, что задумал Юэн. Тот стоит рядом с Макгонагалл, дожидаясь, пока все соберутся. Он всегда был слишком добрым для суровых наказаний и часто щадил не готовых к занятиям, но устроенный бойкот довел бы кого угодно. Да и как ему после такого учить их? Может лучше позволить профессору Стебль вновь проводить уроки? Как-то же в январе они учились… Горький вздох сдержать не получается. В школе Макгонагалл с Юэном заводят слизеринских пятикурсников в свободный класс. Когда все рассаживаются и принимаются вынимать из сумок писчие принадлежности, Макгонагалл объявляет: — Следующего урока — трансфигурации — у вас сегодня не будет. Профессор Форни проведет масштабное тестирование, в целях проверки вашей подготовки к СОВ, к которым, надеюсь, вы все успешно готовились на пасхальных каникулах. — Благодарю, профессор Макгонагалл. — Это противоречит школьным правилам, мы будем жаловаться! — Жалобы не помогут, мистер Селвин. Преподаватель имеет право проводить тестирование на любом уроке. На первом после каникул, в том числе. И я вам это докажу в следующий раз, — Макгонагалл припечатывает угрозой провести такое же тестирование, только уже по трансфигурации. Ученики поочередно раскрывают и закрывают рты, как рыбки выброшенные на берег. Это настолько жестокое наказание, насколько вообще возможно. Кто-то на задних рядах возмущается: «сбегал, пожаловался старухе, урод», «жалкое подобие преподавателя», «сам ничего не может». Юэн хоть и слышит, расстроенным в отличие от Бетельгейзе не выглядит. И вообще с улыбкой потирает руки. — Ах да, чуть не забыла, — Макгонагалл останавливается уже на выходе, — при недостаточном количестве баллов есть риск остаться на второй год, поскольку профессор Форни вправе не допустить таких учеников к экзамену СОВ по травологии. Недостаточное количество баллов? Бетельгейзе, увидев проявившиеся на пергаменте вопросы, сама-то не уверена, что наберет это «достаточное количество». При том, что она буквально живет травологией последние полгода. Она неуверенно смотрит на Юэна, который довольно садится за учительский стол, пока слизеринцы в ступоре перечитывают вопросы. Ненавидеть его после такого точно будут все ее однокурсники. Диана, севшая за парту рядом с Бетельгейзе, зарывается пальцами в свои золотистые волосы, в ужасе смотря на пергамент. — Чем он думал? Я, конечно, все понимаю, но это слишком, — она шепчет Бетельгейзе на ухо, будто ждет, что та как-то сможет повлиять на ситуацию. — По-моему, справедливо, — Бетельгейзе пожимает плечами. Она не знает, что Юэн подумывал сделать что-то такое еще в марте, когда эти зазнавшиеся злобные говнюки яро издевались и над профессором Стебль, и над ней. Тем более многие вроде Розье позволяли себе нещадно прогуливать уроки. Травология — это же так просто, бесполезный урок, не стоящий внимания. Их давно следовало проучить, но портить относительно неплохие отношения было бы неразумным. А тут и Снейп сам предложил их протестировать. Так что Юэна абсолютно ничего не сдерживает: можно немного побыть «злым преподом». Вопросы только на первый взгляд кажутся сложными, потому что в них много ненавистной студентами латыни и терминов, которыми никто на уроках никогда не пользуется, но чем больше Бетельгейзе читает, тем больше понимает и вспоминает. Тест действительно рассчитан на банальное чтение учебников и дополнительной литературы во время каникул, чем почти все ученики пренебрегают, предпочитая отдавать больше времени другим дисциплинам. Диана рядышком нервно стучит ноготками по парте. Через пару минут перья начинают скрипеть по пергаментам. У кого-то неуверенно и с большими паузами, кто-то строчит отсебятину, кто-то, кто получше разбирается, последовательно отвечает на вопросы. Диана злится все меньше: похоже, у нее тоже стало получаться. Бетельгейзе, в общем-то, не против дать ей списать, если что, но старосте гордость не позволяет попросить. Она только изредка кидает быстрые взгляды в чужой пергамент — скорее проверяя себя, чем подглядывая. В конце концов, когда фактически живешь с травологом, в знании травологии имеешь определенные преимущества. Бетельгейзе, наверное, ни одного предмета не знает лучше. Даже зелья, которым ее целенаправленно обучали с тех лет, когда Бетельгейзе еще и читать-то не умела. Поднимает взгляд. Юэн скучающе сидит за столом, подперев подбородок рукой. Его будто и не трогают все эти оскорбления. Так странно… Может, это все просто напускное? Она не понимает. Но очень хочет понять. Бетельгейзе старается как можно быстрее разобраться с основными вопросами тестирования. А потом, пока все увлеченно пишут дальше, аккуратно вынимает волшебную палочку из кармана. Юэн замечает выглядывающее из-под парты дубовое древко. Ловит ее взгляд, спрашивающий разрешения. Дурочка, неужели нельзя подождать окончания теста? Улыбается. Ладно. И наблюдает, как кончик ее языка дважды касается верхнего ряда зубов. Легилименс. Бетельгейзе нежно касается его сознания, будто обнимает. Ищет — хоть что-то. Но, Мерлин, он столько пережил из-за своего происхождения… Будто бы неуважение зазнавшихся аристократичных детишек способно после этого задеть. Или петушиные нападки ее дяди. Чудо, что Малфой не растрепал ничего про ликантропию, вот это была бы реальная проблема. А тут… Такая мелочь. Все в порядке. Юэн расслабленно откидывается на спинку крепко сбитого высокого стула, для галочки окидывая взглядом аудиторию. Бетельгейзе не нужно из-за них переживать. Хочется ее успокоить. И не чувствовать стучащего в голове жалобного «прости». И не… …лять! Юэн чуть не шарахается от своего стола, скрипнув ножками стула, потому что у него явно галлюцинации. Вроде и somnium tenebris давно не пьет, но почему тогда… Бетельгейзе беззвучно смеется у него под столом. Хрен знает, что это за магия, но она здесь! У него под столом! Мерцает, периодически исчезая, но все же. Ухмыляющаяся и… Боже. Больших трудов стоит сидеть тихо и молча. Юэн жмурится и слегка мотает головой, пытаясь избавиться от наваждения. Но делает это слабо, без особого желания сопротивляться. Переводит взгляд на нее — хитрая коварная ведьма — сидит себе за партой с пергаментом в руках. И под его столом. Охренеть. Он, конечно, знал, что легилименция способна вызывать визуальные образы, вкладывать в память и ум ложные воспоминания — проработанные и четкие. Воскрешать те, которые давно забыты. Изменять их. Дублировать. Но, мягко говоря, совсем не ждал. Особенно в аудитории, наполненной разъяренными слизеринцами. А Бетельгейзе ждала или, вернее, давно хотела попробовать. Еще после посещения больницы она задумывалась, что если уж ослабленная и истощенная проклятием мама смогла подарить ей те прикосновения, поговорить с ней, то Бетельгейзе тем более сможет. Но, в отличие от матери, ограничиваться объятиями она не планирует. Идея у Бетельгейзе ужасно непристойная. Удерживать концентрацию внимания — все эти детали и ощущения — сложно, но память услужливо подкидывает воспоминания о поездке в карете. В мельчайших подробностях. Будет не сложно — она слишком хорошо помнит все, что делала. Как. Помнит собственные ощущения и знает, что сможет вытянуть и из его памяти нужные воспоминания. Хотя бы тактильные. Юэн тогда в карете сначала ругался и требовал ее встать с колен. Наверное, и сейчас бы ругался — Бетельгейзе чувствует возмущение и негодование, но другие чувства гораздо сильнее. Он всегда быстро возбуждается. Интересно, мальчики все так? Достаточно рукой провести. Просто по брюкам. Прильнуть. Потом расстегнуть ширинку. Юэн нервно накрывает лицо ладонью. Все еще видит — это хитрое лицо, язык, игриво касающийся зубов, — и еще больше чувствует. Нет, эта совершенно невозможная девушка его точно когда-нибудь сведет: либо с ума, либо в могилу. Тотальное фиаско. Стояк на гребаном тестировании гребаных слизеринцев. Если за такое не сажают, то ему очень повезет, потому что подобные вещи прямо на уроке — это уже сверх… Сверх всего. Точка. Мерлин, хорошо, что все заняты тестом. Как бы Юэн ни умел сдерживать и скрывать эмоции, кто-то все равно может заметить что-нибудь странное в его поведении. Напряженность там. Опущенную в руки голову. Надо как-то прекратить, собраться с мыслями. Он же мужик, в конце концов. У него есть воля. Воля, блин! Но ощущения такие реальные… И — остановись. И — не останавливайся. Бетельгейзе выбирает второе. Ей и самой волнительно, что сидящая рядом Диана заметит что-то. Страшно невольно повторить вживую что-то из движений, что так четко всплывают в памяти. Касается губами — только в уме. Совсем так же, как в карете. Осторожно и медленно. Проводит языком. Почти не дышит. А Юэн помнит ее лицо в этот момент. Настороженный внимательный взгляд, красные обхватывающие губы. Каждое поступательное движение головы. Так ярко и явственно, что хочется руку опустить, чтобы убрать мешающие ей волосы за спину. Или запутаться в них пальцами, собирая в мягкий пучок. Во рту сохнет. Господи, это просто пытка какая-то. Все не по-настоящему, не здесь. Только в его голове. У него ведь уже бывали приходы в школе из-за зелья. Практически то же самое. Но дыхание все равно предательски выдает своей тяжестью и прерывистостью. Кажется, даже звуки эти слышит — совершенно неприличные. У Бетельгейзе остро болит лоб, но она не останавливается. Только изредка помутневшим взглядом смотрит в сторону Юэна, который тихо сидит, спрятавшись за руками. Будто устал и решил вздремнуть. Знал бы кто, что происходит за этими руками на самом деле. Скользит языком, снова вбирает в рот — полностью не получается. Помогает рукой, сводя пальцы кольцом. Аккуратно. Думает о том, как его пальцы трепали волосы. Честно говоря, она хотела этого тогда весь чертов вечер в малфоевском поместье. Невзирая на страх, невзирая на все, что случилось. Не только потому что пыталась извиниться и… угодить. Но просто. И сейчас — тоже хотела. Хотя в этот раз желание извиниться все же сильнее. Нос становится влажным от крови. Кажется, она немного перестаралась. Приподнимает пергамент, пряча за ним лицо и все еще держит в уме нужный образ. Ощущение. То самое, когда головка проходит по ряду зубов, упираясь в щеку. Когда страшно случайно сделать больно. Даже в воображении. Нужно прекратить это. Юэн останавливается взглядом совсем осоловевшим на поднятом пергаменте с тестом и пытается просто не кончить, нахрен. Потому что, ну, это совсем уже будет… А она, как назло, вытаскивает из его памяти те ощущения и движения, которые ему больше всего нравятся. Милая маленькая… ведьма. Ох. Трет центром ладошки сверху — по кругу. Юэну остается только закусить губу и помолиться, чтобы все сейчас были максимально увлечены тестом. Потому что тело буквально прошивает по позвоночнику и приходится закусить костяшки пальцев. Господи… Когда посреди урока кончил в брюки — это проблема. Особенно если ты на этом уроке — учитель. Что ж, хорошо, что хотя бы не магл. Бетельгейзе тем временем вытирает рукавом мантии нос от крови, игнорируя подозрительно косящуюся на нее Диану. — Ты в порядке? — староста тихо шепчет, продолжая при этом выводить пером ответы. И как только умудряется одновременно говорить и писать? — Да. Это ничего. А Бетельгейзе наконец решается выглянуть из-за своего пергамента. У Юэна лицо до смешного обиженно-сердитое. Она прекрасно знает, что ему понравилось — ей тоже — но он все равно сердится, потому что тест же! Людное место! И… Об одной детали она как-то не подумала. Юэн смотрит суровым взглядом: «я тебя трахну прямо на этом столе после урока». Бетельгейзе ни о чем не жалеет, поэтому улыбается. В оставшиеся полчаса она дописывает то, что не успела дописать. Заканчивает практически вместе с основной массой учащихся — минут за пять до конца. Когда время выходит, Юэн взмахом волшебной палочки собирает все пергаменты к себе, не обращая внимания на чьи-то усердные попытки дописать последние слова прямо на лету. Бетельгейзе готова повторить свою шалость сколько угодно раз, несмотря на головную боль и желание как можно скорее сбежать. Главным образом, чтобы быть остановленной. — Мисс Бёрк, — и Юэн действительно останавливает ее, тихонько направляющуюся следом за старостой к двери. Флинт тоже оборачивается. Ученики, выходя, не говорят ему ни слова, но Юэну сейчас и вовсе не до этого. — Да, профессор? — неуверенно спрашивает Бетельгейзе, а улыбка у нее получается немного нервной. Сбежать хочешь? Вот уж нет. Если бы Юэн мог, он бы усмехнулся. — Вы доклад не сдали. — Ой. А она и правда не сдала. Бетельгейзе поспешно возвращается, ставит сумку на учительский стол и принимается копаться внутри, пока последние ученики выходят. Только Флинт играет с Юэном в гляделки: надменные такие гляделки, полные подозрения и взаимного неодобрения. — Тебя подождать? — А потом и вовсе с неожиданной благосклонностью обращается к Бетельгейзе. — Нет-нет. — Ну, нет так нет, — Флинт уходит последней, но даже тогда Бетельгейзе продолжает копаться в сумке, уже по-настоящему пытаясь найти никак не попадающийся под руку доклад. Когда они остаются одни, Юэн опять сажает ее на стол.