Зелень

— Прийти на ужин к Малфою… черт, тебя по работе-то сюда не затащить было, — усмехается Миллисента. Бетельгейзе застывает, растерявшись. Так вот почему Малфой так быстро сдался! Наверное, он заметил ее приближение и решил не рисковать. — Ах, здра-а-а-авствуйте, мисс Бёрк, — госпожа министр расплывается в такой широкой хмельной улыбке, что Бетельгейзе теряется еще сильнее. Она же вроде не в курсе их с Юэном отношений?.. «Мне конец», — тем временем думает Юэн. — Здравствуйте, госпожа министр, — голос у Бетельгейзе звучит вполне уверенно, но внутри она испытывает просто ужасную неловкость. — Здравствуй, — мрачно добавляет Юэн. — Ровену мне в матушки, как тебя впихнули в парадную мантию? — Министр продолжает потешаться, и Бетельгейзе с каждым мгновением все острее чувствует себя третьей лишней. — Мисс Бёрк, если бы у меня была шляпа, я бы ее сняла перед вами. — Это было… несложно. Стоило только сказать в примерочной «я хочу тебя прямо здесь». Бетельгейзе улыбается своим мыслям. — Ну, если вы использовали Империус, я еще могу поверить. — Еще слово и я припомню тебе тот ужин у Гампов, — наконец, встревает Юэн. — Какой ты гадкий. Немного подумав, министр добавляет:  — Но сегодня хотя бы не пьяный в стельку. — А у тебя хотя бы мантия целая, — Юэн чуть наклоняется к Бетельгейзе, чтобы пояснить. — У нее как-то брюки на приеме лопнули. Вот до сих пор. И указывает себе ребром ладони на пояс. — Форни, блин! — Не говори, что я тебя не предупреждал. Бетельгейзе не понимает и половины того, о чем они говорят, поэтому вежливо улыбается и помалкивает наблюдая. Юэн забавно отвечает на подколы министра — с вызовом и мальчишеской задиристостью. Бетельгейзе нравится видеть его с такой стороны. Одновременно становится тоскливо (все же ей никогда не стать ему настолько близким другом — оставшегося времени попросту не хватит) и как-то… тепло, что ли. Приятно знать, что у Юэна есть настоящие друзья. Хотя бы один точно. Может, они когда-нибудь снова будут вместе, если Юэн примет себя? В конце концов, у них даже ребенок общий есть. Наверное, если бы Юэн захотел, госпожа министр вполне могла бы уйти к нему от мужа. Бетельгейзе неожиданно осознает, что больше не испытывает ревности. А сосущее чувство пустоты внутри принимает с готовностью и смирением. — Так что ты тут делаешь? Ты же терпеть не можешь Малфоя. — Кто бы говорил. Но вообще я уже ухожу, просто привела маму. Уверена, ты чертовски этому рад, — улыбка министра становится совсем уж натянутой. — Сейчас умру от счастья, — Юэн аж глаза закатывает от недовольства. Бетельгейзе вспоминает миссис Аббот и с трудом удерживается от того, чтобы тоже не скривить лицо. Впрочем, кажется, министр и сама не в восторге от общения с матерью. Взгляд ищет высокую и прямую — как швабра, — мадам, но той нигде не видно. Зато пересекается со взглядом Кэрроу. Та смотрит долго и пристально, а потом неожиданно подает головой знак, прося подойти. — Я вас оставлю, — Бетельгейзе решает, что правильнее будет отойти к Кэрроу, дав Юэну время свободно пообщаться с госпожой министром. — Далеко не уходи, — Юэн сразу же отвлекается на нее, посерьезнев. — Да-да, я просто поговорю с Доротеей, она меня зовет. Бетельгейзе отмахивается, а Юэн хмурит брови, наблюдая, как она отдаляется. Всего какие-то пять ярдов, но сразу становится неспокойно. За ней нужен глаз да глаз, особенно здесь, особенно сегодня. — У вас все серьезно? — Миллисента уже не дурачится, как в присутствии Бетельгейзе. — Я не… Не знаю? Разве? — Да. Я люблю ее. — Она хоть знает об этом? — Сделав глоток шампанского, Миллисента вздыхает. — Конечно. Вроде как это очевидно. Он отводит взгляд, возвращаясь к наблюдению за Бетельгейзе. Та о чем-то вежливо беседует с Кэрроу. Она по-прежнему сохраняет странное спокойствие, от которого у Юэна на протяжении последней недели часто проходит мороз по коже. Что-то с ней не так все это время. Неправильно. Неестественно. — В смысле ты ей хоть сказал? Или все продолжаешь объясняться цветами? — В отличие от тебя, она меня понимает. На Миллисенту Юэн почти и не смотрит, лишь урывками, чтобы ответить. Из вежливости. — Ну, понятно. Надеюсь, ты скажешь ей раньше, чем она состарится, — возмущается она. — Иди ты. Бетельгейзе действительно хорошо его понимает. Им не нужно говорить о чувствах, зачем? Поступки говорят куда больше, чем слова. Да и, Мерлин, она видела его мысли — кто как не Бетельгейзе лучше всех знает, что и к кому он чувствует? — Впрочем, о чем это я? Мне ты нормально даже цветами не признался. А тут уже есть определенный прогресс, — Миллисента не успокаивается, сердито размахивая рукой с бокалом, шампанское из которого плещет во все стороны. — Ты, кажется, домой собиралась, — Юэн ненадолго переводит на нее снисходительный взгляд. Миллисента редко напивалась до такого состояния, она вообще почти не пьянела, так что это уже начинает беспокоить. — Сердца у тебя нет, сволочь. Мы видимся раз в полгода, а то и меньше, и что? Ты гонишь меня! — Где ты успела столько выпить? Ужин еще даже не начался. Нет, серьезно, где и, главное, зачем? — Я пила дома, — она опять утомленно вздыхает и вливает в себя все содержимое бокала. Из-за матери, может? Юэн прекрасно знает, что у Миллисенты отвратительные отношения с матерью, но он не думал, что они за эти годы стали еще хуже. Даже у Министра магии есть мать, которая и в двадцать пять, и в сорок будет говорить, как себя вести и что надеть, считая, что ей видней. Работая в министерстве, Юэн часто наблюдал за матерями Миллисенты и Фрэнка — строгими, требовательными и склонными к ежедневным нравоучениям. Иногда немного завидовал. Совсем чуть-чуть. — А где Реджинальд? — Дома, — Миллисента отвечает коротко и с неохотой, после чего хватает с пролетающего мимо подноса еще один бокал шампанского, пытается поставить туда пустой и тем самым переворачивает несколько полных. — Черт. Вот поэтому я не играла в квиддич. — Дай-ка лучше это мне, — Юэн отбирает у нее шампанское, потому что опьянение от него, конечно, быстро проходит, но ударяет в голову тоже быстро, а Миллисента и так превысила допустимую норму. Дома она явно пила что-то покрепче. Снова ищет глазами Бетельгейзе — слишком надолго отвлекся — и успокаивается только убедившись, что она до сих пор беседует с Кэрроу. — Я просто не понимаю… Миллисента задумчиво качает головой и говорит как будто бы невпопад. — Милс? — неужели сейчас придется еще и ей помогать? Блин. Хотя это была бы неплохая возможность сбежать, прихватив Бетельгейзе… — Что она дала тебе, чего не могла я? — Миллисента пьяно щурит глаза и выпячивает нижнюю губу. — Дело же не в том, что она молоденькая? Эм?.. — Нет. Конечно, нет, — Юэну и самому уже хочется выпить, поэтому он косится на бокал в своих руках. Они никогда не разговаривали ни о чем подобном. Свести Юэна с кем-нибудь Миллисента, конечно, пыталась регулярно, даже до ликантропии, но о своих собственных чувствах — пусть и так шутливо — преимущественно молчала, как и он. — Это радует. И все-таки — что? — Она продолжает допытываться. — Просто у нас с тобой всегда были слишком разные пути. Взгляды. Судьбы. Семьи, — Юэн отвечает чуть погодя, пусть и не совсем о том, о чем спрашивает Миллисента. Дело ведь тут совсем не в Бетельгейзе. — Она вообще из семьи пожирателей смерти, не говори, что это из-за семьи, черт подери. Нет. У Бетельгейзе нет семьи — вот в чем и суть. Когда они встретились, у нее не было никого, как и у него. Просто два одиноких и побитых жизнью человека в один момент нашли друг друга. И как-то незаметно ее семьей стал он сам. Но Миллисента этого не поймет. — Ты меня хотя бы любил? Она смотрит прямо и не собирается уходить без ответа. Они все эти годы были в подвешенном состоянии: ни один, ни другой так и не находили в себе сил объясниться. Только сейчас Юэн понимает, что готов. Наверное, потому что наконец понял, что такое эта «любовь». — Ты мне нравилась. Но я не хотел ответственности. — А теперь хочешь? Юэн, вздохнув, улыбается вместо ответа. Миллисента кивает, поняв, что он имел в виду. — В любом случае, я рада за тебя, — она тоже улыбается, — хотя моя женская гордость немного уязвлена. Но это здорово, что ты наконец нашел… своего человека. Ее последние слова звучат тихо и ласково. — У тебя все в порядке? Юэну от них становится не по себе. — О, конечно. У меня всегда все в порядке, — Миллисента, встрепенувшись, кривляется и жестикулирует. — Не разгроми тут все, потом не расплатишься: у Малфоев плитка на полу дороже моего дома. — Передай Айлин привет от меня. Миллисента кивает, все еще улыбаясь, и уходит. Она уже не выглядит расстроенной, и вряд ли это притворство. В конце концов, их дружба всегда была превыше всего. Юэн и сам ощущает странную легкость после их разговора: будто то неразрешенное и постыдное, что было между ними, наконец разрешилось. Буквально через несколько мгновений на локте оказываются пальцы в тонкой ажурной перчатке. Бетельгейзе хитро смотрит снизу вверх, и Юэн — даже в окружении аристократических рож — понимает, что находится на своем месте. Бетельгейзе действительно «его человек». Постепенно гости в полном составе перебираются в зал. На длинном столе с помощью магии домовиков появляются блюда. Треска с молодым картофелем, весенний салат, фрикадельки в медово-чесночном соусе, а в самом центре стола — целиком запеченный ягненок, украшенный веточками базилика. Неподалеку еще стоит какая-то птица, и, если верить доносящимся с того конца стола разговорам, это… павлин. По правую руку от Бетельгейзе уже сидит ее любвеобильный дядя, который принимается обмениваться с ней приветственными поцелуями. Фух, дыши ровно. Все нормально. Да, он бесит, но это просто приветствие. Мерлин, спасибо, что до полнолуния еще три недели. Юэн, чтобы отвлечься, напряженно смотрит на четыре ножа, три из которых почти ничем не отличаются. Смотрит на вилки — их тоже четыре. Мерлинова борода! Для него всегда существовала одна вилка, один нож, одна ложка. В крайнем случае еще ложка для десерта. Все! Хогвартские традиции, несмотря на обилие изысканных блюд, не требовали ни от учеников, ни от преподавателей углубленных знаний этикета. — Убей меня, — шепчет расстроенно. — Все не так плохо. Бетельгейзе не выглядит напряженной, она нежно улыбается и кладет салфетку ему на колени. От невесомого прикосновения мысли о том, как правильно пользоваться столовыми приборами, становятся тише. Она больше не обращает внимания на дядю, полуобернувшись влево. — Почему ты меня не предупредила? — Ты бы не согласился, — она виновато закусывает губу. Ну да, конечно, он бы не согласился. Юэн предпочел бы тусоваться с прислугой, чем вот это вот. — А я не согласна весь вечер… — Бетельгейзе, дорогая, передай мне, пожалуйста, соль. — Сейчас, дядя. Бетельгейзе воздевает раздраженный взор к потолку, прежде чем обернуться к дяде и передать ему все необходимое. Малфой тем временем приподнимается, чтобы сказать небольшую приветственную речь, до которой им нет никакого дела. — Просто используй те же приборы, что и я. От многообразия ложечек вообще разбегаются глаза и начинается паника. Все держат вилку в левой руке, не выпуская ножа из правой, а ему есть исключительно левой рукой непривычно и неудобно. Юэн обычно сперва использовал нож, а потом спокойно брал вилку в правую руку. Но тут… — Что-то у меня нет аппетита. Бетельгейзе вздыхает. За столом сидит по меньшей мере человек пятьдесят. К счастью или нет, но учеников среди них пять-шесть, не больше. Аманда и Кэрроу находятся на той же стороне, что и Бетельгейзе с Юэном, а вот Розье и Диана с противоположной. Оу. Бедная Диана. Да, Диана сидит плечом к плечу с самим Розье. В этот момент они о чем-то говорят, и Бетельгейзе читает по ее губам только: чтоб. ты. сдох. Кажется, Розье отвечает «отсоси». Не повезло, так не повезло. Продолжая осматривать гостей, Бетельгейзе замечает и родителей Дианы, которые находятся на достаточном удалении от дочери. Погодите-ка… Почему тогда ее не посадили с ними?.. Салазаровы портки, они что, помолвлены? Обычно на званых вечерах хозяева уделяют особое внимание посадке гостей, это не может быть просто случайностью и должно иметь смысл. Насколько Бетельгейзе помнит генеалогические деревья основных чистокровных семей, они не приходятся друг другу ни кузенами, ни еще какими-либо близкими родственниками, поэтому оправдать такую посадку родством никак нельзя. Диана ловит взгляд Бетельгейзе прямо в момент осознания и кривится, преисполненная отвращением, будто перед ней на стол поставили не иначе как тухлятину. Блин, а по ним и не догадаешься. Особенно помня, как Диана регулярно подшучивает над Эмилем. — Смотри — Розье, — Бетельгейзе кивком указывает на него, слегка коснувшись Юэна коленом. — Я говорила с Дианой, кстати. — Когда ты успела? Ты же была только с Кэрроу, — Юэн отпивает немного вина вместе со всеми, и, кажется, это единственное, чем он планирует наполнять желудок. — Ну не сегодня, конечно. Тогда, в кафе. Она сказала, что Розье не было в общежитии, когда напали на его мать. — Что? — удивленно переспрашивает Исидор с другой стороны ее плеча. «Неужели я так громко говорю?» — в ужасе думает Бетельгейзе. — Ничего, дядя. Это просто разговор о школе. Юэн смотрит на Розье и не верит. Ну не может он быть недавно обращенным оборотнем. Юэну потребовалось больше полугода и тонна somnium tenebris, чтобы окружающие перед полнолунием перестали видеть в нем агрессивного хмыря, готового кинуться в драку за любую мелочь. Розье же выглядит как холеный идеальный мальчик. Золотистые кудри, надменный взгляд, здоровый цвет кожи — злой ангел с открытки да и только. У аристократов, конечно, возможностей больше… Может это действие какого-то зелья красоты или более сильной версии волчьего противоядия, о которой Юэн не знает? Да нет, бред какой-то. — Послушай, даже Малфой сейчас больше похож на оборотня. — Да мало ли как он может маскироваться? Абсолютно все указывает, что тот оборотень — Розье, — Бетельгейзе уже начинает выводить его неверие, поэтому она шепчет зло и торопливо. — Какие у тебя еще есть причины считать, что это не он? И действительно, какие? То, что перечислила Бетельгейзе еще в прошлый раз, звучало правдоподобно, а теперь и подавно, и если предположить, что Розье действительно как-то маскируется… Но нет, Юэн снова смотрит на Розье и все равно не видит в нем оборотня. Никак. — Я… я чувствую. — Нельзя просто чувствовать! — Ее шепот становится совсем громким. — Есть факты, логика и доводы. Доказательства, Юэн! Что значит «чувствую»?! — Я не могу это объяснить, но я просто знаю, что это не Розье. И все. — Ты… — из маленького аккуратного рта вырывается короткий звук, похожий на рычание. Бетельгейзе насупленно отворачивается. Надоело. Какие еще подтверждения ему нужны? Она возвращается к рассматриванию гостей — на противоположной стороне замечает Яксли, — и, в частности, самого Малфоя с его семьей. Выглядит крестный действительно очень… подозрительно. Зато вот его трехлетний сын буквально излучает сияние, сидя на высоком стуле рядом с матерью. Такой маленький, а на зализанных назад светлых волосах уже фунт геля. Нарцисса умильно воркует над ним, пока малыш Драко, преисполненный собственного детского достоинства, улыбается, прикрыв глаза. Родители явно сильно балуют его: Драко растет ребенком, убежденным в том, что он — лучший. И постоянно ждущим похвалы. Он одним взглядом ловко разламывает шоколадное яйцо на две идеально ровные половинки и сразу смотрит на родителей, ожидая восторженной реакции, которая следует незамедлительно. Когда восхищение выражают и сидящие рядом гости, Драко слегка краснеет, но улыбается еще довольнее. — Вы только посмотрите на этого будущего великого волшебника. В Дурмстранге ему уже приготовлено место, — говорит мужчина, сидящий в самом начале стола — рядом с Малфоями. В его курчавых черных волосах виднеется седина, а в льстивом голосе слышен легкий акцент. — Спасибо, Игорь. Уверен, твоя школа поможет ему в полной мере раскрыть свои способности, — Малфой отвечает с самодовольством. — Но, дорогой, Драко будет учиться в Хогвартсе, — твердо, хоть и с вежливой улыбкой, в разговор включается Нарцисса. — Но, дорогая, в Дурмстранге школьная программа намного лучше. К тому же Игорь наш близкий друг, и директор он — прекрасный. — Зато Хогвартс намного ближе к дому. Я не выдержу, если наш сын будет так далеко. — Нарцисса наблюдает, как ее блюдо наполняется салатом, сохраняя идеальную улыбку на лице. — Да и в Хогвартсе прекрасная защита, это, безусловно, самое безопасное место в Британии. — Не такой уж Хогвартс и безопасный… — Малфой говорит тихо и как-то зловеще. — И это очень легко доказать. Бетельгейзе сглатывает нервный ком и переглядывается с Юэном. В голову им явно приходит одна и та же мысль: Малфой прекрасно знает, о чем говорит. Но почему он говорит об этом при всех? Как-то все очень странно. Лицо Нарциссы каменеет — при всей выдержке ей не удается сохранить иллюзию спокойствия. Ладно, черт с ним с Малфоем, черт с ним с Розье. Бетельгейзе принимается за салат по примеру своей двоюродной тетки, пока Юэн печально смотрит на тарелку. Несмотря на вино, кубок с которым наполняется магическим образом, не успевая полностью опустеть, он все еще заметно напряжен. Женщина, сидящая с другого бока, периодически отпускает в его адрес недоумевающе-настороженные взгляды. К счастью, Юэна никто не узнает. Бетельгейзе спускает левую руку, чтобы ненавязчиво положить ладонь на его колено. Он замирает с (ох, которым по счету?) кубком, бросая вопросительный взгляд. А она улыбается, проведя пальцами выше — по бедру. Подается чуть ближе. Неосознанно, не понимая, что еще пять дюймов и расстояние между ними выйдет за грань приличного. В серых глазах отражается красное и от того они кажутся на редкость темными. Господи. Они же в самом настоящем змеином клубке. Вокруг сотня глаз, и это грозит серьезными проблемами. Бетельгейзе вовремя останавливает себя и слышит его потяжелевшее дыхание. Чувствует, почти на уровне неуловимых вибраций. И сама дышит так же. Она, блин, так сильно возбуждена. То ли из-за чувства страха, то ли из-за этой чертовой мантии, то ли из-за… Ох, да, это тоже может быть. Неловко ерзает на своем месте, убрав руку. Юэн молча отпивает еще вина. После закусок разговоры за столом становятся громче, к Бетельгейзе постоянно пристает с расспросами о школе и предстоящих экзаменах ее дядя. Строит из себя любящего опекуна, кретин. Юэна это бесит даже больше, чем то, что они сидят в зале, полном людей, которые ненавидят сам факт существования таких, как он. К чужой ненависти Юэн давно привык. Смотреть, как один напыщенный индюк легко и непринужденно трогает Бетельгейзе то за плечо, то за щеку, то за волосы — вот это нифиговое испытание. Когда он еще и лезет лобызаться, Юэн — случайно, наверное — роняет стакан с водой и наслаждается звуком бьющегося стекла. Стакан почти сразу восстанавливается, как неваляшка, а мокрое пятно на скатерти исчезает. — Прошу прощения, я отойду на минутку, — Бёрк поднимается со своего места. Юэн недобро следит за ним и получает порцию такого же недоброго презрительного взгляда. Ему вообще тоже «отойти бы на минутку» после такого количества выпитого. — Манеры, мистер Форни, не забывайте про манеры, — быстро тараторит Бетельгейзе. — Манеры-манеры, если он еще раз полезет тебя целовать, я сломаю ему челюсть. Юэну, наверное, не стоило пить спиртное вообще. Он и так-то был не очень уравновешенный. — У нас будут проблемы, — беззаботно смеется Бетельгейзе. — Я скажу, что углядел в этом нечто… опасное. Она снова смеется, и это вызывает легкую ответную улыбку. Юэну не хочется, чтобы Бетельгейзе было стыдно из-за него, но ему в первую очередь стыдно самому. За себя, за свое присутствие здесь. — И вообще, разве ты не боишься, что они… поймут про нас? — он спрашивает еле-слышно и дальше буравит взглядом недавно опрокинутый стакан. Кусок ягненка в тарелке так и остается нетронутым. Бетельгейзе тонко чувствует, как меняется его настроение: с раздражения на меланхолию. Все-таки, наверное, стоило поехать с профессором Снейпом. Юэн не заслуживает всех этих мыслей и чужих косых взглядов. Из-за нее. В общем-то, ей тоже стыдно — за собственную слабость. Без Юэна было бы слишком страшно. Настолько, что вряд ли бы она все-таки решилась приехать. А тогда… кто знает, что было бы тогда. — М-м. Нет. Не боюсь. Это было бы не так и плохо. Ну, поймут, ну, доложит кто-то Дамблдору или в министерство. Юэна уволят, и тогда он не сможет вмешаться, когда придет Сивый. Если, конечно, не придет тоже через лес. Сплошная головная боль. Бетельгейзе никак не может придумать, как увести Юэна подальше от Хогвартса в следующее полнолуние. Подальше от нее. Но нет, она не будет думать об этом сейчас. И так забот хватает. Бетельгейзе решает воспользоваться случаем и тоже выпить немного вина. Юэн же ее слова понимает иначе и невольно улыбается. — Пожалуй, мне тоже нужно отлучиться на пару минут, — он поднимается. — Ты же не… — Бетельгейзе настороженно хмурит брови. Боится за дядюшку, очевидно. — Нет, конечно. Ну, может, только чуть-чуть. Если Бёрк сам к нему прицепится. А в том, что он прицепится, Юэн почему-то не сомневается. — Только, пожалуйста, не уходи никуда, — он хмурится и потрясает указательным пальцем, — если я приду, а тебя здесь не будет… Бетельгейзе, скосив глаза, смотрит на его палец. — Да ничего не случится. Если что, буду держаться Малфоев, уж они-то мне точно ничего не сделают. — Ты уверена? Юэн вот — не очень. Хотя он все еще периодически размышляет над словами Снейпа: вдруг он действительно просто что-то неправильно понял? Все же Бетельгейзе ничего не может рассказать, и Юэну остается только догадываться. Но, так или иначе, Малфой что-то сделал ей в прошлом и этот факт неизменен. — Конечно. Ладно. В конце концов, чертов напыщенный павлин действительно не станет рисковать своей репутацией, — если с Бетельгейзе что-то случится, его ждет большой скандал, — так что, пожалуй, вполне в малфоевских интересах обеспечить ей безопасность. Когда он уходит, Бетельгейзе принимается колупать мясо. Она терпеть не может базилик: и запах его и вкус почему-то вызывают отвращение. На столе же этой поганой пряности до чертовой матери — чуть ли не в каждом блюде. Гости понемногу выбираются из-за стола на время перерыва, кто-то очевидно (по голосам, доносящимся из открытых окон) переходит во внутренний двор. А кто-то — подходит к ней. Бетельгейзе вздрагивает, краем глаза замечая вычурную темно-бордовую мантию. Как огромное пятно пролитой крови. Яксли. — Ну здравствуй, славная девочка. Бетельгейзе ничего не остается, кроме как поднять голову, чтобы встретиться с мертвецки светлыми глазами. Зрачки крохотные, зияют ровно по центру радужки: Яксли славится удавьим взглядом, от которого жертвы чувствуют себя парализованными раньше, чем их поразит проклятье. — Здравствуйте, — Бетельгейзе отвечает холодно и сдержанно, а потом медленно — будто боясь, что любое неверное движение спровоцирует бросок, — укладывает приборы. Нужно сидеть и ждать Юэна, но… — Как мамочка? — с притворной лаской спрашивает Яксли. — Я знаю, что ты знаешь. Последние слова он произносит одними губами, и Бетельгейзе хочется сразу вцепиться когтями ему в лицо. Вместо этого она лишь скалится, не сумев сохранить невозмутимый вид. Яксли это забавляет. Он бесцеремонно проводит пальцем от ее шеи к подбородку, зная, что Бетельгейзе ничегошеньки не сможет сделать. — Хочешь секрет? — а затем наклоняется, чтобы тихо шепнуть, — я согласился продать кое-кому тот очаровательный домик. Волна отвращения и омерзения прошибает все ее естество. Бетельгейзе не совсем понимает, к чему он ей это рассказывает, потому что липкое противное прикосновение до сих пор чувствуется кожей. Наверное, это что-то важное, какой-то намек, но ненависть слепит ее, лишая возможности трезво мыслить. Подскакивает со своего места, лихорадочно ища взглядом хоть кого-нибудь, кто мог бы прийти на помощь. Однокурсников поблизости нет, Юэн еще не вернулся. Нужно держаться Малфоев… Лишь бы оказаться поскорее подальше от этого ублюдка! Но Яксли сразу хватает за плечо, не давая и шагу ступить. — Куда это ты? Разве так поддерживают разговор? — Пустите! — Бетельгейзе повышает голос, из-за чего на них оборачивается несколько голов стоящих неподалеку аристократов. — Вот Исидору везет, — он фыркает, продолжая тихо и размеренно, — никчемный бастард скоро получит все наследство Бёрков. А потом открыто хохочет над ней и отпускает. Бетельгейзе уходит так быстро, как только может, борясь с желанием заткнуть уши, чтобы не слышать этот смех. И остервенело трет шею ладонью. Страх и ненависть. Ужас и злость. Озлобленный зверек убегает, вырвавшись из хищных лап, чтобы попасться в лапы еще более опасного хищника. Нужно успокоиться, отвлечься, выкинуть все это из головы. Но, выходит, Яксли больше не нужно бояться суда, раз ему удалось избавиться от убежища. Еще эти слова про дядю Исидора… Бетельгейзе абсолютно не понимает, что происходит, остается только надеяться, что Малфой снова проявит к ней милосердие. В конце концов, несмотря на все, что крестный сделал, ей он спас жизнь тем Непреложным обетом. И лучше бы поскорее разобраться с ее обязательствами. Да, точно. Нужно просто поговорить, выполнить какое-нибудь поручение и все. Может быть, Малфой проявит снисхождение и к маме?.. Бетельгейзе напугана и ей хочется довериться хотя бы кому-то. Малфои, пообещав гостям «вкуснейший фруктовый Симнел» после перерыва, тоже выходят, на ходу о чем-то тихо споря. Бетельгейзе не доходит до них десяти ярдов и успевает уловить только «лучше бы Амелия отдала это Дамблдору!». В груди екает. Она точно не ошиблась. Она слишком хорошо знает, как выглядит это имя движением губ. Здравый смысл говорит окликнуть, но Бетельгейзе тихо идет за ними в надежде разобрать что-то еще. Хотя бы пару слов… они ведь точно говорят о ее матери. И, наверное, как раз о том, из-за чего она была проклята. Осторожно преследует, наблюдает, выходит в коридор. Вокруг много людей, так что подозрений Бетельгейзе не вызывает. Мерлин, она непременно вляпается сейчас в неприятности. Но Бетельгейзе хочет верить, что проклятие все еще можно снять. Тогда бы мама смогла жить дальше и все было бы хорошо, у нее ведь теперь есть Морган. Ладно. Ничего страшного не произойдет, она сейчас позовет их, поговорит с Малфоем. А потом сразу домо… В Хогвартс. Да, отличный план. Беззвучно приближается к комнате, в которую, хлопнув дверью, только что вошли Малфои. От отдачи остается небольшая щель, куда Бетельгейзе, не преминув случаем, сразу решает заглянуть. Это оказывается еще один зал — небольшой, но с множеством витрин и таящимися за стеклами таинственными артефактами. И… с трофеями. Блестит золотой фамильный хлыст Бёрков. Малфои стоят возле центрального шкафа, разговаривая на повышенных — главным образом из-за разъяренной Нарциссы — тонах. — Люциус, ради Салазара… Нам в доме хватает той мерзости, что ты держишь в подвале. Избавься хотя бы от этой. Верни ее на место! Она сводит тебя с ума. Ты бы видел себя со стороны! То, что ты сегодня сказал при всех — это уже просто немыслимо! А когда Тёмный лорд восстанет и не найдет ее там, поверь… Бетельгейзе пытается разглядеть вещи, которые находятся в том шкафу, но он далековато от входа, так что видно все лишь в общих чертах. Какие-то шкатулки, кубки, тиара, кости… — Тише. Ты хоть знаешь, что это? — шикает на Нарциссу Малфой. — Знаю. Но мне не нужны все знания мира, мне нужен только мой здоровый муж и сын. — Но я не могу, как ты не понимаешь, Дамблдор меня даже к воротам не подпустит. — Так поэтому я и прошу, давай передадим ее сейчас кому-нибудь, кто учится в школе! Я прекрасно помню, что… — Ты рехнулась?! Никто в своем уме не отдаст диадему Кандиды Когтевран! — Это уже не она! Избавься от нее, или, клянусь, это сделаю я. И отдам ее прямо в руки Дамблдору. Диадема Кандиды Когтевран?! Ничего себе! Откуда у Малфоя… такое. Он, конечно, заядлый коллекционер, но утраченная много веков назад диадема — миф! Этого просто быть не может. Бетельгейзе силится рассмотреть тиару получше, но Малфой, активно жестикулируя, то и дело заслоняет ее собой. А потом останавливается и резко поворачивает голову в сторону двери. Смотрит — прямо на Бетельгейзе. Гнев в его лице настолько силен, что даже кривая ухмылка выглядит яростным оскалом. Малфой стремительно подходит к двери, а Бетельгейзе успевает только отпрянуть, когда ее хватают за руку, втягивая в трофейный зал. — Такая же любопытная, как и ее мать. — Мистер Малфой… вы ведь сами пригласили меня… — она пытается сохранить самообладание. Ну, да, подслушивала, но это не так уж страшно. Обливиэйт легко решит вопрос. При всей нетерпимости к этому заклинанию, сейчас Бетельгейзе совсем не против, лишь бы только с ней не сделали ничего похуже. — Но я же не приглашал вас следить за мной? — Малфой нездорово смеется, пока побледневшая Нарцисса переводит взгляд с мужа на племянницу. — Я просто поняла, что вы говорите про мою мать, — голос Бетельгейзе звучит жестче. Страху нет места, пусть лучше будет гнев. Она не покажет, что боится. — То, что вы сделали с ней… — Кажется, я уже говорил, что ваша мать виновата сама. — Что бы она ни сделала, — Бетельгейзе вырывает руку из крепкой хватки, делая шаг назад, и бросает настороженный взгляд на диадему. Теперь ту удается легко рассмотреть. Если это и подделка, то очень хорошая — соответствует изображению на картинах просто идеально. — Она не заслужила такого проклятья. Выхватывает волшебную палочку из-за пояса своей мантии. Для защиты, конечно, хотя пытаться защититься от Малфоя… бессмысленно. Она же такая неумеха. Но память услужливо подбрасывает движение для Протего, которому учил Юэн. На всякий случай. Может, хотя бы время потянуть удастся, а потом договориться. Ему надо «вернуть» диадему в школу? Да легко! Это бы как раз позволило исполнить Обет. Тетя Нарцисса, видимо, думала о том же, когда вела его сюда. — Мне больше всего интересно: как вы раскрыли мистера Розье? Ах, — Малфой видит мелькнувшую растерянность в ее глазах, — это просто совпадение, да? Хочу вас обрадовать, вы уже сполна отомстили за свою мать. Обряд такого уровня… Даже мне не под силу было бы провести его — слишком старая и темная магия. — Люциус… — Нарцисса пытается вмешаться, когда Малфой выдергивает волшебную палочку из своей трости. Кажется, договориться не получится. — Не нужно… — Ну что ты, дорогая. Воспитание нужно всегда. Хлесткий свист разрезает воздух.