***
Когда дело касалось врагов и Пожирателей смерти голос морали у Юэна явно становился тише. Бетельгейзе сидит на завтраке в Большом зале, смотря на голову повернутого к ней спиной Тома. Вторгнуться в чужой разум, вот так, без разрешения… Бетельгейзе нервничает, но Юэн прав — это, пожалуй, единственный способ все узнать. Самое главное — увидеть, каким он был в последнее полнолуние. Быстро схватиться за ниточку нужного воспоминания, взглянуть и сбежать. Итак… — Легилименс. «Луна за окном опять слишком большая, заливает своим светом маленькую комнату, мешая спать. Гвинет лежит совсем рядом. Рыжие кудри разметались по подушке, которую они делят — одну на двоих. Она спит — посапывая и дергая кончиками пальцев. Те лежат у него на запястье. Сжимают иногда. Дрожат. Том вспоминает их собаку — она во сне так же перебирала лапками, будто бежала куда-то. Такая маленькая кучерявая собачонка, которая умела только тявкать, но непременно бежала защищать хозяев, даже если угроза была в тысячу раз больше ее самой. Голая нога лежит на нем сверху — чуть выше коленей. Гвинет любит закидывать на него ноги, когда они вместе спят. Том чаще всего просто убирает ее с себя и поворачивается на другой бок. Но сейчас смуглая ладонь гладит нежную розовую кожу. Гвинет морщит нос во сне и дергает коленом — чтобы не трогал и дал поспать. Том не знает, почему, но улыбку он сдержать не может». Разум Тома открыт, и он даже не понимает, что там кто-то есть. Растерянно озирается по сторонам от нахлынувших воспоминаний, морщится, почесывая висок. Бетельгейзе выбирается оттуда и смущенно утыкается взглядом в тарелку. Ну… это самое… что ж… Том точно не оборотень! Бетельгейзе ужасно стыдно и неловко, будто она тут подсматривала за ними. Господи, это же такое личное. А если бы ее кто-то увидел так? И ведь, походу, видел. Бетельгейзе опять ищет глазами Розье. Ладно, раз Том не оборотень, почему бы теперь не попробовать проверить и этого урода? Розье сидит не так далеко, как Том, поэтому есть риск, что он что-нибудь заметит. Но была не была! Бетельгейзе аккуратно делает движение волшебной палочкой, и… Резкая боль в голове моментально сбивает дыхание, и больших трудов стоит не дрогнуть, виду не показать. Розье принимается напряженно рассматривать одноклассников и задерживается взглядом на ней. Бетельгейзе чувствует этот взгляд, но со всем безразличием мажет тост джемом. Боль она действительно хорошо умеет терпеть — даже ту, от которой хочется кричать. И задерживать дыхание довольно надолго. Волшебная палочка лежит рядом с тарелкой. Выходит, Розье отлично владеет окклюменцией. Хотя это нормально: Пожиратели смерти всегда заботились о безопасности своих наследников. А он к тому же теперь глава дома Розье. Алькора тоже этому обучали. Но все же… Розье мгновенно почувствовал ее присутствие. Моментально. Будто ждал, что кто-то захочет пробраться в его голову. Почему? Не потому ли, что ему есть, что скрывать? Позднее Бетельгейзе рассказывает обо всем Юэну. Они играют в шахматы вечером, но игра идет вяло — оба так и не могут сосредоточиться. — Хорошо, что проверила и Розье, — на сей раз он даже не возмущается, когда она робко заводит разговор о своем недруге. — Это действительно подозрительно. — Думаешь, он все-таки может быть оборотнем? — Не знаю, — Юэн пожимает плечами, — но что-то он точно скрывает. — Ну и черт с ним, — Бетельгейзе обычно так не выражается при Юэне, но сейчас ей хочется поскорее перевести тему. Розье не имеет значения. Что будет, то будет, все равно скоро все кончится. — Я вот зачет по защите от темных искусств не сдала. Юэн смотрит на нее долго, задумчиво, будто все понял. — Мы же полночи готовились, — и, наконец, тяжело вздыхает. — Профессор Снейп слишком строг ко мне! Он прицепился даже к тому, как я кладу указательный палец на волшебную палочку во время пасса. Представляешь? Не понимаю, чего он на меня так взъелся. Больше они не разговаривают об оборотнях, хотя Юэн по-прежнему выглядит встревоженным и рассеянным. Он все думает о чем-то, и Бетельгейзе хочется хоть на минуточку взглянуть на эти мысли — вырисовавшие глубокую морщину меж бровей. Вряд ли он размышляет об их шахматной партии. Ему совсем не нужно так беспокоиться о ней. Хоть и — Бетельгейзе, конечно, понимает, — иначе он не может. Остается еще одна острая тема, которую Юэн никогда не позволяет поднимать, и у Бетельгейзе долгое время не хватало духу. Но… Даже несмотря на то, что Дамблдор позволил им уехать на время полнолуния, тревога не отпускает и ее. Лучше пусть он беспокоится о том, что действительно важно. — Ты скучаешь по Айлин? — спрашивает осторожно. Водит подушечкой пальца по голове малахитового коня. Взгляд у Юэна становится настороженным — так смотрит волк, услышав охотника где-то в лесу. — Почему ты спрашиваешь? — Потому что учебный год кончается. У тебя скоро отпуск. Потому что хочу, чтобы ты жил ради нее. Бетельгейзе отводит взгляд. Она же прекрасно знает, что с Юэном будет очень непросто. Что черта с два он останется в стороне, когда Сивый нападет. Но у него есть причины жить дальше, не рисковать собой, не жертвовать. У Юэна есть кое-кто более важный, чем она. Бетельгейзе продумывает тактику наперед и делает ход конем. — Конечно, скучаю, — отвечает Юэн тихо и после очень долгой паузы. Тяжелые размышления об оборотнях и Бетельгейзе сменяются не менее тяжелыми — об Айлин. Он не может словами объяснить, насколько сильно скучает. Он не может объяснить это даже в мыслях, потому что с усилием регулярно гонет их прочь от себя. Юэн хорошо помнит грязную исцарапанную дверь барака, к которой прислонялся в полумраке, и детский лепет, доносившийся с обратной стороны. В тот день Миллисента взяла Айлин с собой, чтобы уговорить его… Жить? Наверное. А он сидел в грязи, соплях и рвоте, прятал опухшее с перепоя лицо в ладонях да трясся, слушая, как она зовет его. Слово «Юэн» у Айлин почему-то было первым. После смерти Роя и долгого плена через некоторое время сорвавшегося Юэна банально «списали», отстранив от всех боевых действий. Любопытная глазастая малявка страдала от недостатка родительского внимания, а потому Юэн сидел с ней и повсюду таскал с собой — даже в мракоборческий центр. Иногда Юэн возмущался Миллисенте: — Мне уже начинает казаться, что это я ее мать, а не ты! — Я — Министр Магии, — непреклонно отвечала Миллисента. — Мне некогда. Из-за Айлин он чуть не умер. Из-за Айлин он, в общем-то, решил типа жить дальше, хоть на жизнь это до недавнего времени было похоже мало. Но Айлин далеко, и он никогда — никогда — не сможет снова быть с ней. Смотреть как она растет. Помогать. Сказки ей на ходу придумывать или переиначивать магловские. Даже обнять просто — не больше раза в год. — Ты не думал о том, чтобы видеться с Айлин… чаще? — а Бетельгейзе спрашивает, будто снова читает мысли. Может, и правда читает? Юэн слишком расстроен, чтобы понять. — Я уже говорил, мне нельзя. Это ради нее же. И… — закусывает щеку со внутренней стороны, до боли чтобы, — я просто боюсь, что если буду часто мелькать на глазах у Реджинальда, он все поймет. Ты же… видела ее. — Так он не знает? — Нет, — Юэн говорит и не чувствует уверенности в сказанном. — Возможно, догадывается. Он вспоминает последний разговор с Милс на ужине у Малфоев. Она была на редкость пьяной, растерянной и явно не хотела говорить о чем-то, что ее тревожило. И еще это короткое уклончивое «дома», когда Юэн спросил, где Реджинальд. Обычно на всех приемах они были вместе. Черт. Это последнее, о чем он хочет сейчас думать. — У нее есть отец, я не хочу это разрушать. Все равно я ничего не смогу ей дать, — Юэн, наконец, отвечает твердо. — Я — оборотень. Но Бетельгейзе и не думает сдаваться. — Оборотень или нет… Что бы ни было, ее отец — ты, и этого не изменить, — смотрит этими своими зелеными глазищами в самое сердце, выискивает там каждую рану и трещину. — Ваше сходство действительно становится слишком… очевидным. Даже если мистер Багнолд останется, он уже не сможет относиться к ней как раньше. Айлин для него всегда будет напоминанием предательства. Слова вкрадчивые и жестокие, дергают нужные ниточки, манипулируют. И Юэн видит это, знает, зачем ей это. Как будто не об этом всем он размышлял минут пятнадцать назад — что она непременно будет отказываться принять любую его помощь, что скорее отстранится, чем позволит ему быть с ней до конца. Что будет искать ему поводы отвлечься. Как угодно. Юэн слишком хорошо знает Бетельгейзе. Но то, что она говорит, — правда, на которую он старательно годами закрывает глаза. Сможет ли Реджинальд смириться или вообще уйдет из семьи? И что тогда? Каково будет Айлин, не понимающей, почему отец не хочет больше ее видеть? — Юэн, время идет. Потом ты будешь жалеть, что не был с ней рядом, когда она была маленькой. Бетельгейзе добавляет, чтобы надавить на самое больное. Понимает, что эта мысль засядет у него в голове точно крохотное зернышко, и будет разрастаться сорняком — ни выкорчевать, ни исстребить. — Ты нужен ей. Нужен. Но тебе я нужен больше. — Не хочу я сейчас про это думать. И так проблем хватает, — он смотрит на доску, когда она делает новый ход. — Я не хочу быть твоей проблемой, — а Бетельгейзе в свою очередь смотрит на него — прямо и открыто. — Слушай, я не это имел в виду, — ну вот, опять. Юэн говорит с заметным раздражением. — Я знаю. Я говорю просто. Как факт. От тона ее — прохладно-решительного — дрожью пробивает на какую-то долю секунды. Но Юэн так же твердо встречает ее взгляд и приказывает пешке передвинуться на клетку «B2». — Тебе мат. — Ну вот, — Бетельгейзе как ни в чем не бывало поджимает губы, дуясь. — Мог бы и поддаться из вежливости. Улыбка у Юэна получается горькой.***
После скандала Гвинет и Том мирятся довольно быстро. Буквально спустя день. Это чертовски неправильно, но что тут еще сделать Бетельгейзе? Она и так сделала все, что могла. Бетельгейзе считает, что им нужно как минимум «отдохнуть» друг от друга. Какое-то время не общаться. Не видеться даже. Гвинет считает абсолютно иначе. — Ну. У меня нервишки сдали просто, — она пожимает плечами и выглядит бодро и свежо. — А сейчас все просто супер. И вот как на это реагировать? — Зато Том извинился, — Гвинет довольна как слон. — Ты представляешь? Том! ИЗ-ВИ-НИЛ-СЯ. — Это, конечно, хорошо, но… — Все нормально. Мы поговорили, даже об этом, — она показывает на шею, — он пообещал, что больше так не будет. И я подумала, когда остыла, ты ведь права — Том сделал для меня гораздо больше хорошего, чем плохого. Просто меня иногда накрывает, сама понимаешь. Гвинет разводит руками и снова ведет себя как Обычная Гвинет. Дурачится, хохочет, жестикулирует. Она снова спрятала всю свою боль как можно глубже. И снова верит Тому. — А то, что он стирает тебе память — об этом вы тоже поговорили? Гвинет, это опасно. Гвинет отмахивается. — Сейчас у нас с Томом никаких секретов не осталось друг от друга. Не будет он мне больше память стирать. Все путем. Надолго ли? — Во-о-от, а еще он пообещал больше не лезть в мои дела с командой. Так что я могу спокойно играть дальше, мы с ним окончательно закрыли эту тему! Бетельгейзе ничего не остается, как смириться и порадоваться за подругу. В конце концов, Гвинет снова светится, а Том улыбается искренне — пусть и только ей. Они мило держатся за руки, сидят вместе за столом, гуляют. Хочется верить, что Том выдержит. Что он реально что-то понял. Пожалуй, Гвинет действительно единственная, ради кого он может изменить даже самого себя. Бетельгейзе поливает цветы на окне. Хризантема в горшке распустилась с утра — четыре белоснежных цветка. Этот цветок становится любимым среди всех, которые они с Юэном купили: когда-то Алькор, долго не появлявшийся дома из-за какого-то тайного поручения Темного лорда, также принес ей белую хризантему в горшке. Бетельгейзе с нежностью касается листьев — кончиками пальцев, — и улыбается. — Надеюсь, они не завянут за эти дни. — Ты так и не решила, куда хочешь поехать? — М-м… Мне особо некуда. Домой нельзя, в Дырявый котел тоже. — Бетельгейзе оборачивается, прислоняясь спиной к подоконнику. — Хочу увидеть море. На мгновение ей хочется, чтобы Юэн вспомнил. — Море? — но он лишь удивленно улыбается. Впрочем, она ведь и сама почти ничего не помнит о тех днях. — Можно остановиться в какой-нибудь магловской гостинице в Дурнессе. Такая мысль Бетельгейзе даже в голову не приходила. С другой стороны, там никто и не будет их искать, так что это прекрасный вариант… Но представить себе жизнь среди маглов, пусть в течение всего нескольких дней, сложно. Бетельгейзе их и не видела толком, кроме того раза, когда они гуляли с Юэном по Лондону на Рождество. Вспоминается недавний разговор с Дианой. Она пристала к Бетельгейзе вечером в Большом зале вскоре после возвращения в школу. — Не могу поверить, что ты спишь с нашим травологом, — разумеется, Диана все поняла еще в кафе. Когда она увидела их на ужине у Малфоев, то перестала сомневаться вовсе. — Он, конечно, симпатичный, высокий такой, и эти щечки… Но, черт возьми. Почему он? Бетельгейзе почему-то задело, когда она заговорила про его внешность. Не то чтобы был повод ревновать, но ее определенно коробило, когда кто-то обращал внимание на Юэна… так. — Может быть потому что он первый, кто отнесся ко мне в этой чертовой школе по-человечески? — Хм. Может. Что ж, спасибо, что не со Снейпом. Тогда бы я точно шагнула из окна астрономической башни. — Со Снейпом? — Бетельгейзе аж передернуло. Снейп как раз стоял неподалеку. — Да я бы тогда и сама шагнула из окна. Они посмеялись, а потом Диана осеклась, будто вспомнив что-то. — И все-таки он ведь гр… — Еще слово и я сделаю с твоим лицом то же, что и с лицом Кэрроу. — Аргумент, — Диана натянуто улыбнулась. — Впрочем… я могу тебя понять. Ты наверное хотела таким образом отомстить отцу, да? Бетельгейзе никогда не задумывалась об этом в таком ключе. Ее просто не волновало, что родители Юэна — маглы. Но в предположении Дианы действительно был корень истины, если так посудить. Иногда Бетельгейзе приносило своеобразное удовольствие осознавать, что она любит грязнокровку. Думать, что отец, если и может откуда-то наблюдать за ней, кусает локти от бессилия и ненависти. Это даже как-то… возбуждало? Хотя осознавать, что он оборотень, каждый раз, когда она оказывалась под ним, возбуждало еще больше. Мерлин, и как она до такого докатилась? Теперь же Бетельгейзе и вовсе всерьез собирается пожить несколько дней с маглами. С самыми настоящими маглами. Как интересно жизнь порой поворачивается. — Там есть местный пляж. А еще неподалеку очень красивый залив Балнакейл, — Юэн добавляет, потому что она молчит слишком долго. Он, наверное, был там в детстве. Или уже взрослым. «— Господин мракоборец, а вы когда-нибудь видели море? Девочка подметает коридор в подземелье. Света мало, грязи много, здесь, если честно, и убираться-то смысла нет и никто не просит, но она все равно приходит почти каждый день. — Море? Да, конечно. Человек в соседней камере отвечает хрипло и изнеможденно. Их разделяет тяжелая дверь. Скоро и он умрет. Как все остальные. — Какое оно? Пленники отца редко разговаривают с ней, — чаще всего зовут отребьем, проклинают, — но Бетельгейзе все равно не сдается. Иногда ей хочется поговорить с кем-нибудь кроме мамы и брата, узнать что-то новое. Особенно про море и пиратов — книжки о последних надежно спрятаны в тайнике под кроватью. — Эм. Красивое. И шумное. Но… в хорошем смысле. Этот пленник не проклинает». Бетельгейзе широко улыбается. — Да, я согласна. Маглы, оборотни, да хоть инферналы… Она приходит к неожиданному выводу, что могла бы всю жизнь провести с маглами, отказаться от магии вовсе, если бы при этом Юэн был с ней. Но вслух, конечно, ничего не говорит. Юэн улыбается в ответ и вздыхает. Он выглядит уставшим. Приближающееся полнолуние всегда изматывает его, а нынешнее и вовсе держит в постоянном напряжении. Бетельгейзе подходит ближе, чтобы просто обнять. Ей приятно, когда Юэн утыкается лбом или щекой ей в грудь и сидит так, прикрывая глаза. Приятно давать ему отдых, целовать в макушку. Знать, что он прислушивается. Что ему нравится тихий звук биения ее сердца. — Мерлин, ну почему полнолуние всегда приходит так быстро? — Юэн сетует, обнимая ее за талию. — А мне нравится, как ты меняешься перед полнолунием. — Тебе нравится, когда я неуравновешенный и хочу калечить людей? — Да, — Бетельгейзе отвечает с нотками восторга, который забыла спрятать. — Должен ли я обидеться, что ты предпочитаешь мне — оборотня? — Он поднимает голову, смеряя ее недовольным взглядом. — Нет! — она взволнованно восклицает и теряется. А потом смущенно продолжает: — Я… я люблю тебя любого. Просто в этой твоей стороне тоже есть свои плюсы. Бетельгейзе, в общем-то, впервые прямо говорит, что любит его. Ей не нравится, как звучат такие признания, но упомянуть вскользь — это вполне естественно. Вот только почему сердце начинает так тарабанить? — Например? Юэн будто и не замечает, что она сказала, недоуменно изогнув одну бровь. Для него это действительно звучит совершенно естественно. Ах так. Ну, получай. — Например, мне нравится, как ты стонешь. Он сперва хочет что-то ответить, приоткрыв рот на короткое мгновение, но в итоге только шумно выдыхает носом и недовольно хмурится. Это чистейшая правда, которую в иной момент Бетельгейзе, конечно, сказать бы не решилась. Обычно Юэн сдерживается, но она все еще прекрасно помнит тот восхитительный вечер перед полнолунием в слизеринском общежитии. — Ты сейчас получишь, — предупреждает он. Бетельгейзе самодовольно ухмыляется и добавляет тоном победителя: — Из нас двоих отпускать фривольные комплименты дано только мне. Вот этим она добивает Юэна окончательно. И зарабатывает себе четыре свежих засоса. В среду Бетельгейзе снова смотрит на календарь. Она, в принципе, смотрит на него каждый день, около четырех раз, будто ждет, что что-то изменится. Хочется, чтобы эта неделя магическим образом закончилась и они с Юэном поскорее оказались в далеком шотландском городке у берега моря. Особенно она боится и избегает Розье — других подозреваемых не осталось. Если Розье оборотень, а Сивый работает на Малфоя, Розье вполне может передать его приказ. — Эй, Бёрк. Сделай милость, поголодай пару деньков перед полнолунием, — тот отпускает едкую колкость, видя ее в Большом зале. — Не порти бедным оборотням аппетит своим дерьмом. Бетельгейзе закатывает глаза и не отвечает. Вот и еще кое-что подозрительное — не так много людей догадывается, что в полнолуние ее может ждать встреча с Сивым. И тут она чувствует на себе пристальный взгляд, после чего замечает Жозефину. Черт! Она же совсем забыла о ней. — Розье, ты сам кому хочешь аппетит своим дерьмом испортишь. Мы же на обеде, — Кэрроу неожиданно отвечает вместо Бетельгейзе. Отношения между этими двумя совсем испортились. Как и ожидалось, Розье продолжает огрызаться. Бетельгейзе, не желая это слушать, выискивает взглядом Тома. Что ж, раз уж он решил стать хорошим парнем… «Посмотрим, готов ли ты к изменениям», — мрачно думает Бетельгейзе и идет к нему — прямо за когтевранский стол. Настало время высказаться. Тем более ее до сих пор очень беспокоит ситуация с Гвинет. Том встречает недоуменным взглядом, но подвигается. Гвинет рядом нет — видимо, задерживается после уроков. В последнее время они и в Большом зале сидят вместе: либо за его столом, либо за ее. Похоже, Том и правда решил дать ей немного свободы. — Я недавно говорила с Жозефиной. — Да? И что? — Том разводит руками, кусая куриную ножку. — Она сказала, что ты ее игнорируешь. — Ну блин, разумеется. У нас только все наладилось с Гвинет. Если я не буду игнорировать Жози, кто-то кому-то выцарапает глаза. — Она говорит, что ты собирался съездить с ней во Францию! — Ого, она все еще помнит про это? — Том кладет недоеденную ножку обратно в тарелку и деловито протирает пальцы салфеткой, стреляя взглядом в тот конец стола, где с краю ютится Жозефина. — Хм, во Францию было бы здорово… Как думаешь, она согласится, если я скажу, что возьму с собой Гвинет? — Как ты можешь так?! — У Бетельгейзе от возмущения перехватывает дыхание. — Бессердечная скотина! — Ну все-все. Просто у Франции очень сильная сборная по квиддичу, если бы я там засветился… — Том, черт бы тебя побрал, — Бетельгейзе зло втыкает вилку в его ножку, к которой Том было тянется снова. — Тебе напомнить, что у людей есть чувства? И они не любят, когда с ними играют. — Но я не могу иначе, остался финальный матч Когтеврана, ты представляешь, что она про меня напишет?! — А ты представляешь, что почувствует Гвинет, если я ей расскажу, что Жозефина до сих пор думает, будто вы встречаетесь? Лицо у Тома, как и ожидалось, каменеет. — Ты не можешь… — Могу, — Бетельгейзе пожимает плечами. — Это не твоя тайна. Мне рассказала это Жозефина. Ты должен отвечать за свои поступки, если хочешь быть хорошим человеком. Припомнив ему, она скрещивает руки на груди. — Да у нас даже секса нормального не было! С чего она вообще взяла, что мы встречаемся?! — возмущенно восклицает Том. — Это было просто… Хотя сосет она прекрасно. — Избавь меня от подробностей, — Бетельгейзе закатывает глаза. Ей хватает уже того случайно увиденного в воспоминаниях. — Я повторю в последний раз — с этим пора покончить. — Ой, ну хватит тебе, мама Чоли. Ладно! — Том заметно злится, но сейчас он совсем не страшный. Это вполне обычная юношеская злость, без «я удавлю тебя ночью твоими же волосами». — Если хочешь, поговори с ней сама. Не знаю. Как-нибудь помягче. Скажи, что я не люблю ее, и что я… изменял ей. И изменяю. И что ей не надо тратить время на такого как я. Я не знаю, черт возьми! Я никогда этого не делал. Брови Бетельгейзе удивленно ползут наверх. Мерлин, он что, ни разу не… по-нормальному не расставался с девушкой? Или он имеет в виду, что никогда не извинялся? То-то Гвинет была так счастлива. — Но если она напишет про меня что-то плохое, виновата будешь ты, — заканчивает Том и выдергивает вилку из своего куска мяса. Вот свинья. Свалил на нее все заботы и доволен. И что еще за мама Чоли? У Бетельгейзе слишком много совести, чтобы оставить все как есть, она по-прежнему чувствует себя в долгу перед Жозефиной. Та уходит из-за стола, будто услышала или поняла что-то из их разговора. Она бросает на Тома такой жалобный взгляд, что Бетельгейзе сразу поднимается со скамьи, чтобы пойти за ней. — Подождите! — кричит ей в коридоре. Пока Бетельгейзе пробирается через ряды наплывающих в Большой зал учеников, Жозефина успевает уйти достаточно далеко по бесконечно длинному вестибюлю. Журналистка оборачивается только когда Бетельгейзе зовет ее по имени. Она недоуменно останавливается и терпеливо ждет. Единственное, что Бетельгейзе по-прежнему не нравится в Жозефине, так это ее парфюм. Смолянисто-терпкий запах, безумно сладкий и тяжелый как металлическая наковальня. Что-то подобное использовала и госпожа министр, но те духи кажутся теперь не такими уж и убийственными. Мерлин, неужели все красивые женщины такое любят? А мужчины… неужели им тоже нравятся такие запахи? Слава Богу, Юэн не из их числа. Но если Гвинет начнет ради Тома душиться так же, точно придется наложить на себя руки. — Простите… я хотела… поговорить… — Бетельгейзе пытается перевести дыхание (из-за удушающего аромата сделать это сложно) и чувствует себя неловко. Какая же она медленная и… физически слабая. Интересно, у нее на метле хоть в воздух подняться получилось бы? Черт знает. Посещать курсы полетов не предлагалось. Возраст не тот. — Да? Я слушаю, — Жозефина вежливо улыбается, но сегодня она выглядит заметно расстроенной и не особо пытается это скрывать. Парочка учеников проходят мимо них, чтобы выйти на улицу. Вестибюль окончательно пустеет. — Я… хотела поговорить о Томе. Вы не расстраивайтесь из-за него, он, — Бетельгейзе замирает. Что-то в журналистке меняется — глаза стекленеют, подернутые белесой поволокой, а вся она становится совершенно безжизненной. — Жозефина?.. — Слушай же. Вечером пятнадцатого мая этого года с помощью Таксум сомниферум ты отравишь Альбуса Дамблдора и каждого мракоборца в школе, снимешь защитные чары с Хогвартса, а затем придешь в Запретный лес, откуда тебя сопроводят. Бетельгейзе отшатывается. Жозефина улыбается на манер Малфоя, гладит ее по щеке. А затем падает, складывается в ногах безвольной куклой, трясется и исходит на пену изо рта. Все неожиданно рухнуло — вместе с потерявшей сознание журналисткой. Какая же она дура.