Знакомое ощущение металла под кончиками загрубевших пальцев и запах пороха. Тяжесть в руках, отдача в плечо. Перекрестье прицела на цели. Спокойно лежащий палец на спусковом крючке.
Напряжение. Выстрел.
Пуля прошла насквозь голову вражеского Подрывника, и он упал, умирая почти мгновенно. Передёргивание затвора. Вторая пуля поймала Солли, находившегося в воздухе, и он, потеряв баланс, рухнул камнем на какие-то ящики и бочки, находившееся в узком переулке у мелких хозяйственных построек.
Металлический скрежет, передёргивание затвора.
В перекрестье прицела попал Скаут Синих. Он привычно петлял, силясь уйти с мушки, но стрелку это не было помехой — он инстинктивно знал, куда именно парень сделает следующий шаг.
Чувства? Снайпер, сомкнув челюсти, нажал на спуск. И промазал.
Разведчик, улучив момент, дёрнул на юг, в слепую зону, за его гнездо. К четвёртой точке.
Снайпер зашипел и тихо сматерился.
— Инж, к тебе Скаут идёт, — он потянулся к кнопке микрофона.
Где-то далеко внизу эхом отразился сигнал активации турелей, отдаваясь от домов, а потом свист пуска ракет и глухой взрыв.
— Я вижу, он уже… — треск рации, весёлый смех с хрипотцой. —
Пришёл.
Стрелок выдавил из себя смешок — чисто механически, дёрнув уголком сжатых губ, а потом снова вернулся к работе.
Зима в
этой части мира началась рано, хотя ещё была календарная осень. С сизо-стального неба падал мелкий снег, оседая тонким рваным одеялом на балках и полусгнивших досках, укрывая раскисшую землю, а потом тая в ней. Попадал сквозь проломанную крышу вместе с сырым западным ветром, забиваясь в углы, падая на ящики. Блестящие колкие снежинки приземлялись на полы фетровой шляпы, на ткань чёрно-красной куртки, касались кожаных перчаток — и сразу таяли, оставляя влажноватые следы. Не таяли лишь те, что оседали на стволе старой снайперской винтовки.
В его вышке было тускло, промозгло, вход заставлен ящиками — для надёжности, хотя мужчина знал, что это его не спасёт ни на йоту — но всё же. И потом, это было не
его желание. И сам он был окружён ящиками, сидел, как в цитадели, привалившись правым боком к стене. Рядом с ним лежал его нож, дробовик и револьвер — за его безопасность пёкся далеко
не один человек, и даже не два.
В прицеле никого не было, и мужчина позволил себе чуть распрямиться, расслабляя напряжённые плечи, выдыхая и вытягивая ноги. Он сложил винтовку, хотя из рук не выпускал, и посмотрел куда-то поверх полигона. Туман и непогода скрывали дальние леса и каскад старых гор на горизонте. Мутным серо-голубым зданием маячила где-то на дальнем конце полигона временная база BLU, их Респаун. Снайпер не мог разглядеть, что происходило внизу, только глухие очереди и крики говорили о том, что бой всё-таки был. Эфир молчал.
Снайпер подслеповато сощурился, вглядываясь сквозь щели досок на заколоченном окне, и попытался прочитать название подразделения, против которого они воевали. До конца не смог, скорее, просто по памяти.
“Builders League United”.
Он глубоко вздохнул, и его дыхание курилось густым паром. Тусклые полосы света падали на его усталое щетинистое лицо. Где-то на краю сознания он подметил, что начал засыпать — нужно было кофе, но он не хотел. За три дня прекращения огня он привык много спать, тогда, когда заблагорассудится — мог бы и сейчас, на хер компанию, на хер старую суку — но это пошло бы наперекор его принципам, спать на работе… непрофессионально.
Но он был накачан транквилизатором и обезболивающим, если бы мог — устроил бы себе передоз, только так притуплялась боль, только так пропадала трясучка в руках. Из-за неподвижного состояния он стыл, холод забирался под зимнюю куртку, но он не дрожал, просто засыпал. Лёгкая добыча для Шпиона, лёгкая добыча для вражеского Снайпера, если тот решит позабавиться. Красные боялись, что Респаун на их базе опять не сработает (хоть Инженер и кодировал его заново), но бог не делает вещи дважды, но он и никогда не доделывает их до конца.
А стрелок думал — пускай. Он разваливался — от болезни, от работы, от социализации. И знал, что иногда скотину проще застрелить, чем выхаживать её, зная, что будет мучиться всю жизнь. А самому… духу не хватало.
Ссыкло.
Глухой рокот взрывов и пулемётных очередей его убаюкивал, снег усиливался, небо темнело. Где-то за правым глазом призрачно пульсировала боль. В его снах боль всегда имела красный оттенок, уродовала мысли, пачкала воспоминания. Красная, как кровь, как цвет команды, как… как что-то, что теплилось за грудиной, всё ещё живое.
Он прислонился к дощатой стене, как к родной — и стал задрёмывать. Мир мутнел и темнел, пока не стал совсем чёрным.
На хер принципы.
—
Мистер Манди.
Сквозь дрёму он дёрнулся на этот мелодичный женский голос, но не проснулся. Это было не сном, но воспоминанием, слишком чётким и слишком ярким, несмотря на успокоительные.
—
Мэм, — касание полы мокрой шляпы в приветственном жесте. Голос ровный, тихий, низкий — а внутри всё подёрнулось сталью. За окном — ливень и поздний вечер. Мужчине было холодно, но он не дрожал, потому что ещё не остыло там, где его касался мальчишка, обнимая.
Господи, мальчишка.
Он не рассказал.
Молодая женщина перед ним в фиолетовой блузке и неизменной юбке-карандаш, в руках — папки, на столе перед ней — множество бумаг, позади неё — два вооружённых человека в масках.
Полинг что-то говорила. О его ранении, о решении компании, об указании администрации. Немного сбивчиво, прерываясь на то, что ей жаль, один раз справилась о его самочувствии. Снайпер смотрел на неё. Из-за тусклого освещения её черты размывались, но он отметил, что она хорошо выглядела, несмотря на работу, и не постарела ни на день.
Комната совсем маленькая, слишком много людей, казалось, будто от самого света веяло духотой.
—
Твой контракт истекает через два месяца, — она двинула к нему бумаги. —
Ты можешь рассчитывать на компенсацию и поддержку компании, но это всё, — Полинг развела руками, но говорила она совсем нежно и почти понимающе. —
Мне очень жаль, Манди. Правда. Распишись здесь и здесь, копию тебе, оригинал — компании. Крестик сойдёт.
Стрелок, держа ручку в подрагивающих пальцах, поднял на неё ничего не выражающий взгляд единственного зрячего глаза. Потом опустил, и, сжав челюсти, расписался полным именем.
Она забрала документы, оставив ему листок. Проходя мимо, Полинг коснулась его плеча — почти невесомо, смотря поверх очков в его лицо. Было бы лучше, если бы всё это было напускное, но стрелок понял, что она испытывала к нему худшее из чувств — жалость. И от этого на его длинном худом лице легли тени, а где-то за солнечным сплетением забилось глухое бешенство.
—
Поправляйся, Манди.
Снайпер сжал зубы. И тогда, в её кабинете, и сейчас, в дрёме. Тем вечером он не придумал ничего лучше, как утопить горечь в дешёвой алкашке, но горечь пересилила, и его расквасило, и он развалился прямо перед мальчишкой, но мальчишка его собрал.
Господи, мальчишка.
Как он скажет.
Он знал, что когда-нибудь настанет день, когда его карьера закончится, знал, что его самого поймает пуля, но не знал, что с ним будет кто-то ещё, кто будет переживать это рядом, и не знал, как сказать.
Что будет разлука.
Что дальше будет только хуже.
Что у мальчишки должно быть будущее.
Лучше бы его застрелили.
Осторожное прикосновение к марлевой повязке — но не несмелое. Мужчина вздрогнул в дрёме, понимая, что внезапно ему стало легче дышать. Духота кабинета отступила, на смену пришёл свет утра и покачивание занавесок от прохладного ветра. Он был в своей комнате на базе, напротив него — Скаут; они оба сидели на его постели, скрестив ноги.
Парень аккуратно его разбинтовывал. Мужчина, не отрываясь, наблюдал за ним, не замечая, что сам улыбался. На худом лице, покрытым едва заметными веснушками, легли морщины серьёзности, он был нахмурен и сосредоточен, губы сжаты в линию. На радужке ярко-голубых глаз играл неяркий утренний свет. Парнишка был разлохмаченный, в пижаме, чуть сонный — но старался изо всех сил, и мужчина был благодарен.
—
Нихрена тебя Док упаковал, — пробормотал он, —
у тебя там мозг не заболел? Наклонись чуть-чуть.
Снайпер, еле слышно усмехнувшись, повиновался, точнее, не стал сопротивляться худым и цепким рукам, которые тянули его голову вперёд. Тонкие пальцы зарылись ему в жёсткие каштановые волосы, развязывая узел на затылке. Было так тепло, так спокойно. Он доверил жизнь этим рукам, и он не жалел. Ни о чём.
Но потом натяжение ушло, и он понял, что последняя преграда снята. Он доверял, он
доверял, но где-то внутри ещё боялся, поэтому прикрыл глаза, тот, что теперь был беззащитен перед миром.
—
Всё хорошо? — ещё тише пробормотал Скаут. Он уловил в его голосе нотки нерешительности.
Снайпер также нерешительно кивнул, чуть хмурясь.
—
Не бойся, открой. Тут же мазь… сам знаешь. Надо открыть.
Мужчина знал, но мешкал, собирая осколки воли в кулак.
Соберись, соберись. Почувствовал ладони парня у себя на щеках. И раскрыл глаза.
Он видел, как на лице парнишки перелилась целая гамма эмоций. Удивление, неверие, лёгкая тревожность, смятение, а потом едва заметная печаль. Он нахмурился, чуть кивнув, не переставая оглаживать большими пальцами щетину стрелка.
—
Что, так страшно? — без усмешки пошутил Снайпер.
—
Ваще нет, — Скаут дёрнул плечами, чуть отстраняясь, натягивая свою полуухмылку. —
Я думал тут, типа, мясо будет, а тут просто… — он снова прильнул к нему, глядя в глаза, и на дне его зрачков покоилась серьёзность. —
Синячок.
Стрелок смерил его недоверчивым взглядом, дёрнув уголком рта, а потом кивнул.
—
Понятно.
Он собирался уже вставать с постели, как снова ощутил прикосновение к правой стороне лица. Перевёл взгляд. Скаут, словно заново изучая его черты, нежно касался его брови, его скулы, прослеживая подушечкой пальца границу щетины. Его ухмылка исчезла, в голубых глазах — абсолютное внимание.
Они давно потеряли ту грань, за которую нельзя переступать, потому что не видели и не знали, где она находится, и делали те вещи, которые обычно было не принято делать. Часто касались друг друга, часто обнимали, особенно после ранения. И испытывали не совсем то, что обычно испытывают пары (а, может, и то, ни один из них не знал, что
именно должны испытывать пары), это было просто выражением привязанности. Знаком того, что всё в порядке.
В последний день Скаут весь день просидел у койки Снайпера, носил ему еду, болтал обо всём, когда стрелок спал — дремал на нём. А в ночь перед началом боёв мужчина пустил его к себе, и парень остался, и спать в одной постели оказалось естественным, таким же, как посиделки у костра в компании друг друга. Но теперь огонь словно был в них, искрящий и оранжевый, отгоняющий сырую синеву мятежности, и им было тепло, мирно и спокойно; слыша, как мужчина отходит ко сну, парень начал задрёмывать сам, убаюканный звуком его дыхания и ровным биением сердца. Скаут никогда бы не признался, что это была единственная ночь, когда ему не снились кошмары.
Именно поэтому они сидели на постели стрелка в пижамах.
—
Что такое, кенгурёнок? — полушёпот, полубормотание.
—
А ты… ты не против? — парнишка сам перешёл на шёпот, будто кто-то мог их слышать. Взгляд его был как никогда мягок, а прикосновения — бережны.
—
Нет, — Снайпер улыбнулся, искренне и тепло.
Скаут кивнул и продолжил. Он даже кончик языка высунул от сосредоточенности. Стрелок дрогнул в улыбке. И тогда, и сейчас, во сне.
Он ощущал у лица тепло его ладоней. Бледный утренний свет падал на них обоих, словно проникал в солнечное сплетение, вот-вот, и сами засветятся. У парня заходилось сердце. Он не привык прикасаться к мужчине — прикасаться так свободно — но вот они вместе, и мужчина обнажил свои самые незащищённые места, позволяя к ним притрагиваться.
Ладонь Снайпера потянулась к Скауту, как внезапно тот задал вопрос:
—
Ты им совсем не видишь, да?
В груди стрелка дёрнулось что-то печальное, но не тяжёлое. На его удивление, сказать об этом было несложно.
—
Нет. Ни очертаний, ни света. Просто… — он зажмурил левый глаз, оборачиваясь к окну, чтобы увидеть только темноту. —
Темнота.
Руки парня снова нашли его лицо, он повернулся к нему, раскрывая глаза. И, встретив его взгляд, полный по-детски безутешной печали, взял его за плечи, встряхивая.
—
Ничего, — заверил Снайпер, отвечая на безмолвный вопрос в глазах Скаута. И, не найдясь, что сказать что-либо воодушевляющее, просто повторил, но теперь чуть медленнее и успокаивающе: —
Ничего.
—
Ничего, — как эхо повторил Скаут.
Стрелок улыбнулся, кивая и, напоследок огладив парня по щеке, поднялся с кровати, шумно вдыхая.
—
Ты куда? — несмотря на момент, вопрос прозвучал вразрез с настроем.
—
Посмотреть, — мужчина усмехнулся, направляясь к раковине в углу, точнее, к зеркалу над ней. —
Ты же рассказывать не хочешь.
Две цепкие руки крепко взяли его за плечи, будто держали. Несмотря на деланную весёлость, в стрелке что-то противилось тому, чтобы взглянуть на себя самого, и он был благодарен за поддержку. Скаут его держал в который раз.
—
Ладно, — недовольно фыркнул парень, будто искренне возмущался, хотя хватка на плечах мужчины говорила об обратном.
Снайпер еле слышно выдохнул и поднял взгляд. И замер.
Сначала он не решился смотреть на ранение, а, стараясь избегать отражения собственных глаз, просто оглядел сам себя. Он… он осунулся. Постарел, стал бледнее. Плотно зарос щетиной. Подался к мутноватому зеркалу, опираясь на раковину, а потом коснулся щетины жилистыми пальцами, проводя по ней с характерным скрежетом.
Хватка тощих рук не покидала широкие плечи.
—
Я же говорил, побриться тебе надо, — пробубнил сзади Скаут, тараща из-за руки мужчины большие голубые глаза. Снайпер чуть опустил взгляд, встречая в отражении рядом с собой русую взлохмаченную макушку и полное искреннего любопытства и страха худое светлое лицо. И, дёрнув уголком губ, взглянул на себя полностью.
На белке полопались сосуды, он был весь красным. Зрачок немного расфокусирован и подёрнут словно туманом. Веки были… травмированы. Кожа зажила, но гематома до сих пор оставалась — где-то посинела, где-то до сих пор проступали характерные красные точки. Но глубокий сине-серый взгляд не изменился. Даже на больном глазу.
Мужчина сухо сглотнул.
—
Да, как ты и говорил, — с лёгким смешком он обернулся к парню, склоняясь, —
синячок.
—
Вот, а ты не верил, — с напускным самодовольством отозвался Скаут, ухмыляясь. Снайпер, не отрывая от него взгляда, потянулся и накрыл горячей крупной ладонью ему щёку. Парень послушно в неё уткнулся, прикрывая глаза, охватывая её собственной рукой.
Мужчина, не скрывая, дрогнул в нежной улыбке.
—
Балаболка ты, Джерри.
Он улыбался во сне, ощущая невыносимый благодатный жар за грудиной, несмотря на холод, на сырость, на снег.
Большим пальцем он коснулся его брови, в знакомом жесте поглаживая, а потом обхватывая обеими ладонями его лицо. Скаут, стыдливо морщась и усмехаясь, таял, и Снайпер вместе с ним. Он широко улыбался, обнажая клыки, склоняясь к парнишке, вглядываясь в родные черты и сияющие голубые глаза. Где-то внутри голос твердил «не надо, не надо», но мужчина всё равно делал, потому что… он не знал, зачем он делал.
Парень вцепился в него, как в последний раз, а потом, выпутавшись из его рук, раскрасневшийся и смеющийся, боднул его в плечо, зарываясь носом в мягкий ворот пижамной рубахи. Мужчина гортанно и ласково засмеялся, чуть подаваясь назад, обнимая его в ответ без колебаний, взлохмачивая ему светлые и короткие волосы на затылке.
—
Глупость какая-то, — ворчал Скаут, бубня ему в плечо, удобнее устраиваясь и прижимаясь к нему щекой. —
Нам дела делать надо. А мы тут стоим…
Снайпер фыркнул на эту деловитость. Он чувствовал, как парень обхватывал ему спину, сжимая в пальцах ткань. Где-то в душе Скаут понимал, что может пересчитать рёбра мужчины по пальцам, но он никогда бы об этом не сказал. Снайпер был рядом — живой, дышащий, невыносимо горячий. А раны… заживут.
Стрелок поймал себя на том, что начал укачивать их обоих. Он растирал спину парня, уткнувшись носом ему в макушку. Чувствовал под ладонями его тепло, его тощее жилистое тело. Вторая ладонь всё ещё покоилась на щеке Скаута, ласково оглаживая по сухой коже и светлой, едва пробивающейся щетине.
—
Приятель, — по-доброму улыбнулся Снайпер, не отстраняясь, —
тебе побриться надо.
Скаут фыркнул, смеясь, закатывая глаза — но стрелок этого не видел.
—
Пошёл ты.
Мужчина не знал, что испытывал мальчишка в тот момент. И смущение, и возмущение, и что-то ещё, чему он не мог дать название, что рвалось наружу. Но более всего, наверное, первый раз в жизни, купающийся в тепле и мире, он испытывал истинное счастье. Почти такое же, когда увиделся с матерью впервые за четыре года, только знал, что его не оттолкнут и ему не придётся уйти. И его не поставят перед фактом, что брата, которого он любил более всех, больше нет. И не надеялся, что на его письмо, отосланное в пустоту, ответят, но ответили, поэтому… может… может на этот раз всё будет хорошо.
От такой надежды он ощутил в груди чувственный порыв, и, отстранившись, заглянул в серо-синие глаза Снайпера. Взгляд встретил его — неизменно мягкий и со светом на дне. Мужчина внимательно смотрел на него — где-то на краю сознания он хотел запомнить каждую черту, каждое выражение. Видимо, кто-то сверху решил над ним поиздеваться, сведя его с мальчишкой, зная, что для такого человека как он, с такой профессией — ничем хорошим это не может кончиться. Пуля в глаз — не самое плохое, что с ним случалось, а то, что просадило ему солнечное сплетение, хороня глубоко внутри чаяния и надежды, от которых было так светло и так тяжело — самое худшее.
—
Снайпс? — голос у Скаута стал совсем тихий, взгляд ярко-голубых глаз скользил по лицу мужчины почти потерянно. Снайпер знал этот тон.
—
Что такое? — отозвался мужчина неслышно, одними губами.
Парень мешкал, его хватка на плечах стрелка деревенела. Мужчина склонялся к нему, не сводя с него глаз, практически чувствуя на коже его прерывистое тёплое дыхание.
—
Снайпс, я хочу сказать, — начал Скаут и осёкся, давясь на собственных словах, опуская бегающий взгляд. Снайпер потянулся и снова положил жилистую ладонь ему на щёку, едва ощутимо поглаживая большим пальцем. —
Я хочу сказать, что… ты—ты должен знать, что…
И затих, нервно облизнув потрескавшиеся губы. Мужчина не останавливался. Он продолжал гладить его, взъерошивая мягкие волосы, проводя по брови, скользя по шее, расправляя ворот его пижамной футболки, вытаскивая наружу цепочку со сбившимися жетонами. Подушечка большого пальца остановилась на выбитом в металле имени. Жетоны сияли в его руке.
—
Ну? — пробормотал Снайпер в ответ и ласково усмехнулся, где-то догадываясь об ответе. —
Что я должен знать?
Парнишка ещё больше смутился, отводя взгляд куда-то в сторону, хмурясь, и, незаметно для себя, сутулясь.
—
Джерри.
Стрелок шептал имя во сне, ощущая тепло парня около груди, несмотря на то, что лежал на мокром дощатом полу. Он был счастлив, несмотря на все мысли и опасения, что почувствовал, как влага обжигает ему больные глаза.
Он знал. И боялся. И надеялся. Ему было светло и невыносимо горестно.
—
Хочу сказать, что… — нашёлся Скаут, неровно выдыхая через нос, не замечая, как опускаются у него плечи. —
Несправедливо, — тихо усмехнулся он, поднимая светлый тёплый взгляд на покрытое шрамами и тенями усталости лицо стрелка, —
ты можешь звать меня по имени, а мне тебя нельзя.
Снайпер смотрел в его ясные голубые глаза, чуть потухшие. Это не то, что хотел сказать парень, и они оба это знали. Мужчина кивнул и слабо улыбнулся.
—
Можешь звать меня по имени, если хочешь, — тихо ответил он.
—
Ладно, — нотка лукавства в его по-прежнему звонком юношеском голосе, на губах — полуухмылка, обнажавшая заячьи зубы, —
Мик.
Мужчина не выдержал и тихо рассмеялся, вздрагивая в плечах, качая головой.
Так его имя ещё никто не произносил. Парнишка сиял самодовольством, по-своему изгибая бровь.
—
Мик, — снова повторил Скаут, посмеиваясь, кренясь к нему, заглядывая в серо-синие глаза. —
Так звать?
—
Да, так, — Снайпер искренне радовался, испытывая прилив блаженства, что его просто позвали по имени.
—
А, может быть, Майкл? Или Майки? — с губ парня не пропадала плутовская улыбка. —
Или Микки?
Мужчина засипел, обеими руками взлохмачивая ему волосы, на что парнишка заворчал, отпихиваясь.
—
Нахалюга. Ты нахалюга, — Снайпер смеялся, клонясь к нему совсем близко, щурясь. —
Тебе палец, а ты всю руку. Щегол. Сокровище ты моё выпендрёжное*. Ху-ли-ган, — он ласково и совсем несильно оттаскал его за ухо на каждом слоге.
Скаут фыркнул, кивая, подначивая:
—
Да вообще, бля, горе в семье, паршивая овца, скажи, Микки? Поколение растёт — пропащее! Вот в наше время…
Мужчина прижал его к себе, моськой в плечо, превращая его тараторенье в приглушённый бубнёж.
—
Всё, всё, — Снайпер всё ещё подрагивал от смеха. И добавил чуть тише: —
Но не называй меня при всех, ты знаешь правила.
Судя по ощущениям, паренёк кивнул и остановил галдёж, прижатый, а потом что-то серьёзно выдал, но стрелок не понял сначала.
—
Хм-м?
Скаут вынул нос из его ворота, и, раздражённо выдохнув, повторил:
—
Говорю, тебе глаз перевязать надо.
Что-то внутри отдалось холодом, разливаясь в груди, спуская прямо на дощатый пол. Чувство безопасности покинуло мужчину, сырость возвращалась. Воздух колыхнулся, и в лучах утреннего солнца в
их комнате сверкнули падающие снежинки.
Скаут отстранился и, с ровной голубой прохладой посмотрев в глаза Снайпера, известил с мертвенным спокойствием:
— Пора.
Стрелок вздрогнул, просыпаясь. Мир возвращался к нему в размытых блёклых красках, обволакивая мокрым снегом. Мужчина лежал на досках ниц, прислонившись больной стороной к полу. Конечностей он не чувствовал.
— Пора, — известил тот же голос, — самое время проснуться.
Снайпер застонал, просовывая руку под себя, пытаясь подняться. Колени плохо сгибались, ноги не слушались. Он с трудом встал, опираясь на стену, скалясь и жмурясь.
— За
это тебе платят? — голос Скаута был чуть ниже, чем обычно, и говорил он медленнее, с деланной хрипотцой. — Чтобы ты спал на рабочем месте?
Стрелок выдохнул, раскрывая единственный зрячий глаз. От сероватого света, проникавшего сквозь заколоченного окно, шли радужные круги, от этого остальное помещение казалось почти мрачно-чёрным. Мужчина посмотрел перед собой — и обнаружил паренька, скрестившего руки на груди, привалившегося к отсыревшей деревянной стене, как огонёк сияющего в своей красной толстовке с капюшоном, шарфом. На груди характерное поблёскивание — жетоны.
Снайпер замер, вглядываясь. И, сглотнув, сжал челюсти.
Блядь.
— Блядь, — мужчина сипло повторил свои мысли, щурясь. Язык его не слушался. У парня слегка вытянулось лицо. — Зачем его облик?
— Хотел посмотреть на реакцию, — голос с юного и звонкого стремительно менялся на низкий, бархатный, прохладный, появился характерный акцент. Шпион Синих предстал перед ним, окутанный сизым, будто сигаретным, дымом — точёный, элегантный, в длинном тёмно-синем плаще. Он всё также стоял, скрестив руки, облачённые в тонкие кожаные перчатки. — И на
тебя, — мужчина изогнул бровь, склоняя голову, и его губы расплылись в чуть игривой улыбке. — Право, даже залюбовался.
Снайпер сжал и разжал правую руку, переминаясь на месте, разгоняя кровь. Он до сих пор практически ничего не чувствовал.
— Лоуренс не гордится тем, что заставил тебя мучиться второй раз, — Шпион пожал плечами, деланно натягивая страдальческое выражение лица, — но, по мне, он прекрасно справился со своей работой. Шрамы тебя украшают.
Стрелок сжал челюсти до скрипа зубов, желваки заходили на скулах.
— Но знаешь, что красит тебя больше всего? — лазутчик разомкнул руки, расстёгивая сандаловые пуговицы. — Твоя помощь команде, — в последнюю фразу было вложено столько приторного яда, что Снайпера передёрнуло, а за солнечным сплетением полыхнула тлеющая ярость.
— Ты убивать меня собираешься? — устало рыкнул стрелок. — Или хочешь замучить монологами?
— Я убью тебя, не беспокойся об этом, — проворковал Шпион. — Думаешь, я только что пришёл? Я был здесь… — он деловито глянул на часы, хмурясь. — Тридцать две минуты. Тридцать три, если быть точным, — он снова посмотрел на распалявшегося в холодном гневе Снайпера, и лёгкая лукавая ухмылка не пропадала с его тонких губ.
Стрелок, несмотря на сложившуюся ситуацию, замер и нахмурился.
— Ты ждал тридцать две минуты, пока я не проснусь? — в его голосе было искреннее недоумение.
Ты идиот? — Ты идиот?
— Полагаю, ты должен знать, что убивать спящего безоружного человека низко, — отрезал лазутчик глухо и остро. А потом, снова расплывшись в игривой улыбке, добавил: — И просто.
Снайпер, коротко выдохнув, дёрнулся к винтовке — по крайней мере, туда, где он её оставил — и не обнаружил ничего. Дробовика с револьвером тоже не было. Его нож… кукри лежал у дальней стены. Три шага, может, четыре. Ничтожное расстояние, если подгадать — можно успеть, Снайпер был сильнее, можно отбиться, но Шпион был гораздо быстрее и изворотливее. И у Шпиона был его револьвер.
Проследив его взгляд, лазутчик ответил на немой вопрос.
— О, не беспокойся об этом, — он потянулся к поясу и из-за тёмно-синих складок тускло блеснул кунай. Мужчина удобнее перехватил рукоять. — Уладим это, как джентльмены.
Снайпер рвано выдохнул. Тепло возвращалось, с ним — боль за правым глазом. Рука начинала подрагивать.
Почему ты просто не отправил меня на Респаун.
Он цокнул и прикрыл зрячий глаз, качнув головой.
Твою мать.
Стрелок кинулся к ножу, хватая за рукоять, и, не успев развернуться, уже увидел летящего на него Шпиона. Он делал выпад, занося конец под как можно более острым углом, но Снайпер успел вывернуться, со всего маха ударяя ножом по кинжалу. Лезвия столкнулись со звонким скрежетом, лазутчик отпрянул, заходя с правой стороны — со слепой стороны — и занёс руку ещё раз.
Начался их лихой танец.
Снайпер отбивался остервенело, неловко, но яростно, пытаясь хотя бы
порезать Шпиона. Тот выворачивался из жилистых рук, уходил от ударов, извивался — как змей, как лис, как
хорёк — и снова шёл в наступление. Они кружили по всей вышке, пока стрелок не получил удар под дых — и, пошатнувшись, ударился об окно, роняя кукри, проламывая доски. Он сполз вниз, пытаясь ухватиться за раму, чувствуя подступающую тошноту, но, уловив колебание воздуха, вцепился в запястье лазутчика — прямо у своей шеи. Рука в кожаной перчатке подрагивала в нескольких сантиметрах от ярёмной вены стрелка с занесённым для последнего удара кунаем. Снайпер, скалясь, цеплялся за Шпиона, пытаясь свалить — и на короткое мгновение взглянул в его лицо. Оно было бледным, напряжённым, глаза голубые и ледяные — но ни намёка на ярость. Может, он скрывал. А может, правда. А может, хуй с ним.
Стрелок вложил
все силы, чтобы спихнуть с себя лазутчика, и, покатившись, рьяно потянулся за ножом — но этого момента хватило. Едва рукоять коснулась его ладони, он почувствовал разливающуюся обжигающую боль, тянувшуюся от правого плеча до поясницы. Снайпер задохнулся и, дёрнувшись, заорал. Шпион его резал и резал. Стрелок, перекатившись ещё раз, подскочил, хромая, хватаясь за бок, и, зарычав, кинулся вперёд с ножом.
Лезвие едва коснулось кожи, оставляя аккуратный порез на скуле.
Шпион вздрогнул, отпрянув, останавливая схватку. Он склонился, прижимая ладонь в перчатке к больной щеке. Отстранил руку, взглянул на неё. И поднял глаза на Снайпера.
Тот стоял, сжимая бок, сжимая кукри, его потряхивало от боли, от ярости, он шумно дышал сквозь сжатые зубы. На лице лазутчика мелькнула тень негодования, возмущения, а потом в голубых глазах сверкнул ледяной гнев. И, выдохнув струю пара, резко сделал шаг вперёд и со всей силы влепил стрелку пощёчину. Прямо по больной стороне. Тот пошатнулся, охнув, роняя нож во второй раз, и упал с грохотом, проламывая ближайшие ящики. Боль сияла алым в мозгу, в ушах оглушительно звенело, мир затухал, потом снова распалялся, а к горлу подкатывала жёлчь. Он не мог нормально продохнуть.
А потом его обожгло во второй раз — теперь по груди, снова с правой стороны — и Снайпер захлебнулся криком.
И почувствовал, как его придавили к полу всем весом. Что-то тёмное мелькнуло в воздухе — и он остановил кинжал у горла во второй раз, хотя запястье Шпиона выскальзывало из окровавленных рук. Они замерли, подрагивая и рыча; стрелок скалился и поскуливал, вкладывая последние силы.
Лазутчик навис над ним — гневный, бледный, острый, как это лезвие.
— Пора, — низко прохрипел он, неожиданно спокойно, — возвращайся домой.
В Снайпере заклокотала истинная паника, и он, отцепившись правой рукой, остервенело стал шарить по груди Шпиона, путаясь в лацканах, а потом жилистые пальцы скользнули за полы, к поясу, назад. И нашли кобуру. Лазутчик дёрнулся, с удивлением глядя вниз, но было уже поздно.
Его Амбассадор лёг в руку стрелка так, будто он предназначался именно ему, и Снайпер приставил дуло массивного серебристого револьвера к челюсти Шпиона, взводя курок.
Их взгляды встретились — гневный, не верящий, голубой; и сине-серый, полный отчаяния и остервенения.
И Снайпер нажал на спуск. От выстрела у него заложило в ушах, единственный глаз залило кровью, а чужое тело безвольно обмякло на нём, не давая дышать. Он шумно вдохнул, кашляя и моргая, и спихнул тело Шпиона с себя. Поднялся на четвереньки, не выпуская из блестящих скользких рук револьвер с лазурной рукояткой, которая сейчас была перемазана кровью, что делало её почти чёрной. Вдохнул ещё раз с сипом и, когда снова поднялся на дрожащие ноги, опираясь на стену, содрогнулся от спазмов и сблевал.
Он обернулся на своё гнездо — всё было сломано, везде валялись доски и щепки, и всё было в крови. Снег падал на тёмно-синий плащ, практически теперь не тая. Снайпер дрогнул и глянул себе на грудь — по куртке, по рубашке, по майке, по джинсам — расползались характерные следы. Он потянулся к рации — не работала.
Взял с пола запачканную шляпу, цепляя, сжал в руке револьвер — и сделал шаг.
Он не знал, сколько они дрались, и где были остальные, но звуков боя он отчётливо не слышал. Он брёл с вышки, опираясь на дощатые стены, и за ним вилась кровавая дорожка. Вышел на улицу, и белый снег принял в себя алые капли.
Снайпер шатался, он дрожал, ему было холодно. Ветер добирался до израненного тела сквозь порезанную ткань. Раны неглубокие, но они… их… их много. И было больно. Мужчина вышел в переулок, ступив сапогом в раскисшую грязь, надеясь, что брёл в сторону
своего Респауна. Никого не было слышно. Даже турелей, даже ракет. Только звон в ушах, только своё собственное сбившееся дыхание, курившееся густым паром.
Шаг, ещё шаг. Он привалился к бетонной стене, переводя дух, сразу же оставляя тёмные кровавые следы.
Выстрел.
Пуля взорвала бетон в нескольких сантиметрах от его лица, осыпая осколками. Снайпер дёрнулся, теряя равновесие, падая на размокший снег.
Снайпер Синих. Стоял около своей вышки, на земле, вокруг него — кровь на снегу, позади него — огромное серо-голубое здание с эмблемой “Builders League United”. Ветер колыхал полы его расстёгнутого дастера, заляпанного и порванного в нескольких местах. Он опустил винтовку, вглядываясь в картину перед ним.
А, ссанина.
Снайпер Красных замешкался, ползя назад. Но когда Синий снова поднял оружие, смотря в прицел, в стрелке что-то полоснуло изнутри. Всё внезапно стало чётко и ясно. Он поднял Амбассадор и выстрелил четыре раза подряд в голову, не надеясь, что попадёт.
Но он попал.
Снайпер Синих упал замертво, роняя винтовку из рук. Стрелок выдохнул, опуская револьвер, и откинулся на стену, прикрывая глаз. Он стремительно терял силы. Где-то на краю сознания маячила мысль, что он должен забрать оружие у Синего, но он не доползёт.
Из-за угла показалась худосочная фигура в синей куртке. Бриджи, гетры, берцы, перебинтованные руки, в них — обрез. У Снайпера дёрнуло сердце — это был
почти его мальчишка. И он был готов к дуплету в его сторону, но Скаут, не обращая внимание на врага, кинулся к
своему Снайперу, падая рядом с ним на колени, тряся за плечо. Может, он что-то кричал. Снайпер Красных не слышал. Мир мутнел, только вражеский Скаут сиял голубым огоньком среди сереющей местности.
Парень обернулся к Красному, и, скалясь и раздувая ноздри, перехватил обрез, бросаясь на стрелка, готовый нажать на спуск.
В барабане Амбассадора оставалась последняя пуля, но рука Снайпера даже не напряглась. Он выдохнул и закрыл глаза.
Выстрел.
Мужчина дёрнулся, раскрывая здоровый глаз, и задохнулся.
Подле него лежал мальчишка с неестественно вывернутой рукой и остекленевшим голубым взглядом, смотрящим в никуда. Рядом с ним — его обрез. Висок был прострелен.
— Далеко же ты от гнезда, дятел, — прозвучал прямо над ухом знакомый прохладный голос с хрипотцой и французским акцентом, и пара сильных рук вздёрнула стрелка. Шпион Красных перекинул его руку через плечо и, практически волоча на себе, повёл к Респауну, зовя в микрофон Медика.
Окровавленный Амбассадор с последней пулей остался в снегу.
В комнату Респауна они практически ввалились. Шпион был растрёпанный, выдохшийся, пальто цвета бургундского вина нараспашку; Снайпер был бледен как простыня и уже практически не шагал, безвольно повиснув на мужчине.
Лазутчик аккуратно посадил его на скамью, надеясь, что чудо-машина зарегистрирует ранения и начнёт лечение без Медика. Он сел перед ним на корточки, вглядываясь в потемневший и ошалелый взгляд стрелка. На белом кафельном полу чётко рисовались тёмно-красные капли, срывавшиеся с кончиков его пальцев.
— Посмотри на меня,
cher, — мягко, но повелительно заговорил Шпион. Голос был бархатный. — Смотри на меня, не закрывай глаза, — он поправил ему ворот куртки, будто она не была располосована, — доктор скоро придёт.
Снайпер тяжело выдохнул и зашёлся в сиплом кашле. Шпион снял с него шляпу, вынул платок, стал вытирать пот и кровь с лица.
— Смотри на меня, дыши, не закрывай глаза, — бормотал он, успокаивая его (и немного себя).
Машина заработала. Стрелку обожгло раны словно калёным железом, и он дёрнулся, шипя и скалясь.
— Господи
боже!…
— Не разговаривай, — пресёк его Шпион, не останавливая движения. — Она тебя вылечит, но у тебя сильная кровопотеря. Ты останешься здесь до конца матча.
— Да? — вымученно хохотнул Снайпер. — Кто сказал?
— Я, — серьёзно ответил Шпион, чуть изгибая бровь.
Жжение и боль отступали, стрелок глубоко и облегчённо задышал, ворот куртки и рубахи заходил от движения груди. Становилось легче, но теперь приходила сонливость и мертвенная усталость. Мужчина перевёл взгляд на заклятого друга, и взгляд был тяжёлым и печальным.
— Рене, — голос был совсем глухой.
Шпион не отрывал от него глаз, ловя каждое выражение и слово. Ждал продолжения его мысли.
— Меня уберут отсюда через два месяца, — это сорвалось совсем случайно, немного сбивчиво и запутанно, но это прозвучало на деле легче, чем звучало в его мозгах. — Приказ сверху, — и он в неясном выражении глянул на потолок, потом обратно на лазутчика.
Шпион ничего не ответил. Сжал челюсти, свёл брови к переносице. И кивнул.
***
— Я же сказал тебе сидеть с Инжом! — охрипший голос Скаута отдался эхом в коридорах базы. Снайпер шёл впереди, серо смотря в никуда, бледный и вымотанный. Поправил ремень съезжавшей с плеча винтовки. Одежда на нём была целой — Медиган правил не только плоть.
Они были на своей базе, в горах, был поздний вечер — они вернулись с поражением. Здание всё выстыло, даже в коридорах дыхание курилось паром, а от белого света ртутных ламп казалось ещё холоднее.
Шпион собирал всех в общей комнате — Снайпер не был уверен до конца зачем, сейчас он хотел просто добрести до комнаты и свалиться на койку, не раздеваясь, можно даже с винтовкой, и заснуть медикаментозным сном. Парень шёл за ним, взбешённый, ругающийся, матерящийся, но мужчина особо не обращал внимания.
— Или позвал бы меня! Или Дока! — продолжал он, размахивая руками, пытаясь привлечь внимание. — На хер ты на вышку полез?!
— Это моя работа, Скаут, — пробормотал Снайпер, не оборачиваясь, — мне за неё платят.
— Твоя
работа… Спай сказал, тебя в мясо изрезали! — он задохнулся от гнева, сощурившись. А потом, шагнув, схватил мужчину за рукав, разворачивая к себе. — Посмотри на меня!
Мужчина обернулся к нему, не изменяясь в лице, смотря куда-то в каменный пол.
— Да что с тобой! — парень вглядывался ему в посеревшее ровное лицо, и раздражение в нём стало медленно мешаться с тревогой. — Я знаю, тебе наплевать на свою жизнь, наплевать на то, что я говорю, но, пожалуйста,
пожалуйста, — он понизил голос, не отрывая от него темнеющего взгляда, жёстко жестикулируя, — хватит.
В последнее слово он вложил столько многозначительности, сколько смог. Мужчина поднял на него тусклый взгляд.
Скаут хотел сказать много. И терялся. Он взял Снайпера за плечи, оглаживая большими пальцами ворот его куртки в успокаивающем жесте. Мужчина от его хватки чуть качнулся.
— Ты не хочешь говорить, ладно, пройдённый этап, — его голос становился глуше, — но если тебе наплевать, не значит, что и мне тоже, и если я прошу поберечь себя хоть раз, то, блядь, значит, побереги себя!
Синим огоньком в белой пустоши вспомнился стрелку Скаут Синих, стоявший на коленях в снегу и крови, трясущий и зовущий своего мёртвого Снайпера.
Снайпер, чуть нахмурившись, пространно произнёс:
— А что ещё Спук сказал?
Скаут от такой перемены поперхнулся на словах, хмурясь.
— Чего?
— Ты сказал, что Шпион тебе рассказал, что… — он не закончил фразу, кивая мыслям, смотря куда-то в сторону. — Что ещё он сказал?
— Что… что тебя порезал Синий Спай? — неуверенно прохрипел парень, сбитый с толку. — Что ты пошёл к чужому Ресу, истекая, и тебя чуть не застрелил Снайпер?
Мужчина не отрывал от него подёрнутого сталью взгляда.
— Господи, Снайпс, — парнишка осёкся, потирая усталое лицо, растягивая себе кожу.
— Со мной бы ничего не сталось, — низко и ровно пробормотал в ответ стрелок, смотря сквозь него. — Респаун теперь работает.
— Да чёрта с два! — парень вспылил, сорвавшись на возмущённый крик, но его пресекла крупная жилистая рука на плече.
— Скаут. Наорёшь на меня завтра с утра, — Снайпер выдавил из себя рассеянную полуулыбку. — Сейчас идём.
Парень хотел сказать что-то ещё, но горячая ладонь уже соскользнула с худого плеча. Мужчина развернулся и снова направился вперёд, оставляя мальчишку одного. Тот было потянулся за ним, совсем потерянно, но осёкся на словах, лишь коротко вдохнув.
Жетоны тихо зазвенели, вливаясь в равномерное гудение ламп. Снайпер остановился, не оборачиваясь, снова поправляя винтовку. Ждал. Ответа не последовало.
Не надо.
Но он всё равно обернулся.
Скаут стоял понурый, глядя куда-то в пол, потирающий себе шею. Белый свет резко очерчивал тонкие черты его лица, выделяя тени усталости. Свет не падал на лицо Снайпера — закрывали полы шляпы. Мужчина приблизился, и каблуки сапог эхом отразились о стены коридоров.
Парень прерывисто выдохнул, выпуская пар. Подрагивал. Ему было холодно.
— Со мной всё хорошо, — заверил Снайпер, и теперь его голос был легче и в нём почти звучала улыбка. Крупная жилистая ладонь снова нашла худое плечо. — Мы все умираем. Это часть работы.
Скаут молчал.
— Пойдём, ну же, — ещё тише продолжил мужчина, привлекая его к себе, — мы здесь себе всё отморозим.
— …почему ты ты такой, — из парня вырвалось рвано, сыро, неожиданно низко. Он потянулся и мёртвой хваткой вцепился стрелку в ворот куртки. И поднял на него взгляд — ошалелый, отчаянный, блестящий от влаги. У Снайпера сбилось дыхание — он давно не видел таких его глаз. Замер. — Тебе совсем наплевать, на всё?
Мужчина смотрел на него не моргая.
— Тебе важна только работа? — он хрипел. — Тебе главное — миссию выполнить? Галочку поставить? Это твои стандарты? Дело чести?
Парня трясло в его руках, голубые глаза сверкали, он скалился и щурился, пытаясь придать голосу жёсткости.
— Тебе плевать, что будет после, что будет с теми, кто,
кто…
Он, охрипнув, осёкся. Сухо сглотнул.
Что-то тяжёлое разливалось за грудиной стрелка, то, что покоилось в нём много лет, и теперь оно снова колыхнулось, рвясь наружу. Он не снимал рук с плеч Скаута.
— Нет, — мягко ответил Снайпер, качая головой, огладив парню щёку, чувствуя, как у того напряжены лицевые мышцы. — Нет.
—
Нет, но, тем не менее, ты уже умер один раз, сучара! — зарычал парень, крепче хватаясь ему за куртку, встряхивая.
Он коротко всхлипнул и, скалясь, рванул мужчину на себя — тот едва ли сопротивлялся — и прижался к его губам.
Момент. Ещё один. Они стояли неподвижно, вцепившись друг в друга, Снайпер — неестественно сгорбленный, Скаут — дрожащий, вытянутый, как струна; их обоих заливал белый свет.
Мужчина не отвечал. Но не отталкивал. Гул мыслей пропал, наступила лишь тишина и тёплое чувство обветренных губ. Парень жался к нему всем естеством, цепляясь так отчаянно, будто срывался в пропасть.
Оцепенение отпускало Снайпера, теперь в грудь приходило щемящее чувство чего-то дрожащего, уязвимого, но такого живого, и он, став чуть увереннее, склонился, скользнув грубой мозолистой ладонью по сухой коже Скаута, легко касаясь его шеи, линии челюсти, щеки, украдкой прикасаясь к его брови большим пальцем. Но внезапно всё кончилось. Тепло, благодатно обжёгшее ему солнечное сплетение, отступило. Парень отпрянул, выныривая из-под полов шляпы, всё ещё цепляясь за старшего человека, и в его ясно-голубых глазах, скрытых пеленой крупных непролившихся слёз, сиял истинный ужас. Его трясло, а руки, покоящиеся подле шеи мужчины, стремительно леденели.
Нет. Нет. Нет.
Он боялся. Жеста, слова, удара. Он готов был сбежать в любой момент, несмотря на то, что от холода у него начало привычно дёргать бедро.
Но рука Снайпера привычно (и снова) потянулась к его щеке, и она привычно была горячей и сухой. Большим пальцем он смелее огладил ему бровь, а потом, чуть двинувшись ниже, вытер мокрую дорожку у переносицы. Мужчина сжал челюсти, на его скулах заходили желваки. Его взгляд был знакомо горьким и знакомо ласковым, со светом на дне.
У Скаута тряслась челюсть. Взгляд бегал по бледному лицу мужчины, стараясь уловить хоть толику гнева, презрения, отвращения — и не увидел ничего. Подушечка большого пальца стрелка скользнула по впалой щеке вниз и украдкой коснулась тонких обветренных губ, останавливая дрожь.
Снайпер чуть улыбнулся и чуть кивнул, надеясь, чтобы Скаут понял, что тот был в безопасности. И он понял. Хватка худых и цепких рук ослабевала, и парень дрогнул, расслабляя напряжённое тощее тело.
Мужчина подался к нему, накрывая тенью, словно защищая, склонился, осторожно, несмело, словно боялся напугать, и мягко накрыл его губы своими. Они замерли вместе, боясь что-либо сделать, но парень вздрогнул, возвращаясь к чувствам, и, наконец, ответил, соглашаясь и позволяя. Всё вдруг стало правильно. И ясно. И словно так было всегда. Они были вместе, сокрытые пеленой собственной близости, и делали это вместе — медленно, нежно, печально.
Они не знали, сколько так стояли, но через некоторое время отстранились. Мужчина посмотрел в его просветлевшее лицо, и, мягко улыбнувшись, снова привлёк парня к себе, обхватывая, растирая спину, кладя подбородок на макушку. Парнишка уткнулся носом ему куда-то в горло, рвано и облегчённо выдыхая, обнимая в ответ, скользя руками под куртку.
Винтовка начала съезжать с плеча Снайпера, но он даже не пошевелился. Он гладил Скаута по голове, успокаивая, взъерошивая русые, короткие и мягкие волосы. И, глубоко выдохнув, испытывая горечь, облегчение и всепоглощающий болезненный прилив нежности, он нахмурился, прикрывая единственный зрячий глаз, и крепче прижал мальчишку к себе, согревая и защищая. И смиряясь.
Голос внутри требовал остановиться, но мужчина больше не мог. И где-то на краю сознания он молился, что Делл и на
этой базе отключил камеры.
***
Снайпер брёл как во сне. Скаут был рядом, держал за плечо, но не говорил. Мужчина не отрывал от него затуманенного серо-синего взгляда, будто боялся, что мальчишка мог пропасть или исчезнуть. Запомнить каждую черту, каждое движение. Бога не было, но он благодарил небеса за то, что с ним это произошло. Вообще за всё.
— Пришли, — глухо отозвался Скаут, останавливаясь перед дверью на кухню, откуда уже были слышны оживлённые голоса. — Я вперёд, да?
Он обернулся, и его глаза блеснули во мраке.
Мужчина неуверенно кивнул, смотря на него. Он потянулся и взял его за плечо, сжав и качнув. Парень ответил его знакомой ухмылкой, обнажавшей милые заячьи зубы, и, подмигнув, вернулся к двери.
На них обоих заструились лучи жёлтого света. Кухня была прокурена, дым пеленой витал под лампой, а вокруг стола толпились наёмники — все семь. Разговоры прекратились, раскатилось невыносимо давящее молчание, и всё внимание было приковано только к ним двоим. Все были до сих пор в форме, уставшие, некоторые пьяные, злые.
— Ну, чё, намиловались, голубки? — раздражённо бросил Демо слева, махнув полупустой бутылкой. — Мы тут битый час ждём!
Скаут скользнул внутрь, натянуто усмехнувшись, пожав плечами, и Снайпер только сейчас понял, что не отпустил плечо паренька.
Делл приветственно кивнул им, когда те подошли к столу.
— Итак, все в сборе, — устало начал Шпион, вздыхая, поглядывая на часы. — Хотел, было, произнести пламенную речь, но, по некоторым причинам, раньше начнём — раньше закончим.
Солли рыкнул, скрещивая руки на груди, гневливо сверля немигающим взглядом лазутчика.
— Джентльмены, — Шпион, расстёгивая пиджак, продолжил, — существует новость, о которой я узнал совсем недавно, и о которой должны знать все, — он опёрся на стол, оглядывая присутствующих, — но о ней поведаю вам не я.
По столу пронёсся ропот. Пиро что-то загундосил.
— Снайпер, — через весь стол Шпион обратился к стоящему позади всех Снайперу, указывая на него рукой, — скажи то, что сказал мне.
Стрелка передёрнуло. Внутри всё задеревенело. Указательный палец правой руки дрогнул. К нему все обернулись. Он не смотрел на Скаута, но знал, что тот тоже не отрывал от него взгляда, полного любопытства и тревоги.
Не так. Не здесь. Не перед всеми.
Сволочь.
Он открыл рот, силясь что-то сказать, потом закрыл. Будто снова ударили под дых. Слова путались и не шли.
Все смотрели на него.
Шпион раздражённо выдохнул, закатывая глаза, и снова обратился ко всем.
— Наш друг покинет нас через два месяца по истечению контракта, — бросил он. — На смену ему придёт другой снайпер, — он понизил тон, вперяя взгляд холодно-голубых глаз в стрелка. — Распоряжение компании.
Наступило молчание, теперь глухое. Все переглядывались, то и дело смотря на Снайпера. Мужчина стоял недвижимый, смотря перед собой, не в силах взглянуть на Скаута. Парнишка, несмотря на всеобщее присутствие, подался к нему, заглядывая в лицо — и стрелок посмотрел на него. На его лице читалось искреннее удивление, неверие, и что-то ещё, что-то вроде «
это ты мне не сказал?».
И заметил, как лучик чистого счастья скользнул по его худому лицу, глаза блеснули, а уголок губ дрогнул в улыбке. У мужчины всё обмерло внутри, не зная, как это понимать.
— А знаете, — вдруг Скаут обратился к компании, звонко и весело. Все посмотрели на него. — Мой контракт кончится — и я со Снайпсом уйду. Какая разница? Мы с ним два инвалида — я на ноги, он на глаза. Кому нужен хромой разведчик и слепой снайпер, правильно? — он усмехнулся, снова смотря на стрелка, и, потянувшись, невидимо ото всех взял его за руку, проводя по выступающим венам большим пальцем. Снайпер не ответил, но не отстранился.
По столу ещё раз прокатился ропот, хмыканье. Шпион оценивающе смотрел на них обоих, потом взглянул на команду. Ждал.
— Да, — со всей серьёзностью вставил Демо, с грохотом ставя теперь пустую бутылку на стол. — Пацанёнок прав. Я не буду воевать без нашего снайпера.
— Я согласен, — подхватил Инженер, кивая. Пиро, вторя ему, тоже закивал и что-то утвердительно забубнил.
— Самоволка… — многозначительно прорычал Солдат, неодобрительно качая головой. — Чёрт.
— Джейн.
— Чёрт, конечно, я с вами, дамочки, — он хмыкнул, веселея, косясь на Подрывника.
— Пожалуй, откажусь работать с другой командой, — легко и невзначай бросил Медик. — Видите ли, в моей жизни был немного
печальный опыт. Полагаю, вы знаете…
— О, мы знаем, герр Доктор, — засмеялся Шпион, опуская взгляд и прикуривая сигарету.
— Куда Доктор — туда и я, — мрачно и тихо пробасил Хеви. А потом добавил на русском: —
Хватит с нас войны.
Наступила тишина, и теперь всё внимание было приковано к Спаю. Тот затянулся, распаляя огонёк, а потом выдохнул густую струю дыма к потолку. И лукаво улыбнулся, ведя бровью.
— Полагаю, вы ждёте от меня ответа? — он звучал почти игриво, и смотрел он исключительно на Снайпера со Скаутом. — Вы его прекрасно знаете, — и он деловито расчертил дымящей сигаретой в воздухе, указывая на них, — ибо я всегда был на вашей стороне.
Мгновение тишины. А потом взрыв гогота и радостных воплей. Все начали собираться вместе, смеясь и обнимаясь, окружая Снайпера и Скаута, хлопая их по плечам. Среди обнимающейся куча малы Демо деловито и громко вставил:
— Так, ну за это надо выпить!
— Сэм, пошли за пивом, — Инженер, усмехаясь, увлёк за собой Пиро, юркнув за дверь.
Снайпер посмотрел на Шпиона, который всё ещё стоял поодаль, и, задержав взгляд, кивнул, на что лазутчик ласково и по лисьи сощурился.
Где-то в душе он был ему благодарен.
А потом он обратил взгляд на мальчишку, стоящего рядом с ним, улыбающегося, сияющего и счастливого. И сжал его руку в ответ, чуть её потряхивая, улыбаясь ему совсем ласково, пускай и нерешительно в присутствии остальных.
Пульсирующая боль за правым глазом отступала, а на смену ей приходило что-то, от чего сердце мужчины невыносимо горело и почти рвалось.
В ту ночь Снайперу кошмары больше не снились.
