***
Снайпер не засыпал. Не мог. Приезд Скаута сильно растревожил его и так воспалённые нервы, оставив его буквально горящим и дрожащим от бьющего в мозг адреналина. Отправив изнурённого мальчишку спать наверх, в родительскую спальню, сам он остался внизу, так и не присев больше, чем на полчаса, неистово наводить в доме порядок. Он старался не шуметь, действуя и шагая тихо, не включал свет надолго, чтобы не разбудить парня. Подмёл пол на первом этаже, вытряхнул половики, протёр кухонный стол и столешницы, тумбу в комнате, телевизор. Мужчина задержался только около фотографии родителей на полированной поверхности тумбы, бережно взяв в мозолистые пальцы металлическую рамку, и поднёс к глазам. Через стекло на него смотрели высокий, худой и мрачный мужчина в шляпе с винтовкой в руках и кругленькая пухлая женщина в ситцевом платье, она улыбалась и махала рукой. Позади них только-только расцветал материн сад (с единственной пальмой), в котором прятался их дом — только построенный, с чистой верандой, только выкрашенный. Серо-синий взгляд заскользил по чуть стёршейся чёрно-белой фотографии, заключённой в стекло и металл. Снайпер скучал по родителям, очень. Иногда ему казалось, что они до сих пор были здесь — будто сейчас он мог выглянуть в окно и увидеть мать на веранде, поливающую её любимую герань, или иногда поскрипывали половицы, будто от отцовских сапог. Будь он проклят, если бы он не хотел к ним. Было время, когда он изводил себя тем, что это он виновен в их смерти — кому-то он перешёл дорогу своим родом деятельности, кому дорогу переходить было нельзя, и ему решили отомстить. Он так и не узнал, кто и зачем, но, чтобы перестать метаться, он принял только одно: он виноват. И всё бы отдал, чтобы они были живы. Но, в глубине души, он был рад, что им не довелось увидеть того, чем он стал, и к чему это привело. Он оглянулся на комнату, пряча взгляд, будто его кто-то мог видеть, и, словно немного оробев, украдкой коснулся сухими губами металлической резной рамки. Задержавшись, он осторожно поставил фотографию родителей обратно, чуть поворачивая их к золотисто-оранжевому свету лампы, протёр стекло и, чуть запнувшись о собственные ноги, вышел в крохотный коридор. Собрал бутылки, вынес мусор. Протёр письменный стол ещё раз. Когда начало только-только светать, часа в три утра, он пошёл мыться. Когда он снял с себя пропотелое бельё, он взглянул в собственное отражение в тусклой ванной. Из мутного зеркала, внутреннее отражающее покрытие которого начало трескаться по углам внутри стекла, на него смотрел откровенно хреново выглядящий человек. Ты выглядишь так же, как я себя чувствую, пошутил бы Скаут. Снайпер подался к собственному отражению, вглядываясь в себя. Он провёл жилистой рукой по серо-бледной (несмотря на обилие солнца) морщинистой коже, растягивая её; провёл по густой спутавшейся каштановой бороде, которая пестрила проседью; долго вглядывался в собственные длинные черты, заострившиеся от постоянной усталости (и отсутствия хоть каких-либо позитивных эмоций, плохого питания и немного алкоголизма); смотрел на глубокие шрамы и морщины на изнеможённом лице, на растрёпанные и сальные сильно отросшие волосы. Глаза смотрели на него словно из двух провалов, потухшие, серые. Под ними — вечные мешки. Взгляд остановился на том глазу, что был подёрнут словно туманом. Внутренний голос бесился и измывался над ним. И это выбрал Джерри. Вкупе со всем остальным. Горячие струи обожгли его, унося с собой его сырые холодные мысли. Он побрился старой отцовской опаской как мог, порезавшись несколько раз, всё равно выбрив не всё, потому что он никак не мог унять дрожи в указательном и среднем пальце из-за непокоя, почистил зубы, переоделся в чистое. Теперь хоть на человека похож, прозвучал у него в мозгу смеющийся голос отца. Он думал подремать какое-то время на диване в комнате под бормотание телика, но, посидев минут двадцать, ушёл на кухню. Он несколько раз тянулся к карману за упаковкой сигарет, но, едва нащупывая гладкую глянцевую поверхность, убирал руку. Не хотел, чтобы от него пахло. Несмотря на то, что солнце начинало подниматься над чёрным горизонтом, на кухне оставался уютный полумрак. Блёклый золотистый свет отражался от равнин, окрашивая полумрак в доме в тёплые тона. Снайпер сидел в полной тишине, слушая только собственное дыхание и тиканье настенных часов. Ну и лай соседской собаки. Расправил ворот коричневой рубахи, потёр лицо. Постукивал пальцами по поверхности стола. Он не знал, зачем сидел и зачем ждал. И на что он надеялся вообще? Вся идея показалась ему бессмысленной. Но он всё равно ждал. Светало, в доме начинало теплеть. Всё-таки, Снайпер немного задремал на стуле, и, очнувшись, решил сделать себе чаю. Горячие полосы солнечного света падали из окон, прорезая стылый воздух дома. Мужчина поднялся, и на его лицо упали лучи. Он поморщился, ослепший на какое-то мгновение, (чему он был не рад — зрячий глаз у него один, всё-таки), и поставил себе чайник, всё ещё видя танцующие лилово-зелёные пятна. Но он был рад теплу. Он озяб за ночь. Он выглянул из окна — люди изредка проходили по дороге; проехал грузовик, подняв тучу пыли. Поля играли и волновались от лёгких облаков и лёгкого восточного ветра. Линия электропередач уходила в кобальтовый горизонт. Снайпер чуть не ошпарился, подпрыгнув на месте, наливая себе кипяток в кружку, когда услышал сзади глухое и почти робкое: — Эй. Он обернулся, почти дёрнувшись. Скаут стоял перед ним в дверном проёме, сонный и растрёпанный, с заспанными глазами, в старой Снайперовой растянутой тёмно-синей футболке, (которая была так ему велика, что он тонул в ней), и еле державшихся на нём шортах, кончающихся где-то у икр. Он был помятый. Но просветлевший, отдохнувший. — Скаут, — булькнул Снайпер, полностью разворачиваясь к нему корпусом, забывая про свой чай и застывая в каком-то трепете. Скаут лучисто и искренне ему улыбнулся, растирая лицо и зевая. Между ними разлилось молчание и сияние солнечного света. — Старик, ты, — парень заговорил осторожно, но тепло, подбирая слова, всё ещё потирая глаза, в неясном жесте указав на мужчину рукой, — ты нормально? В смысле, ты… спал? Как ты? И выдохнул, опуская руки, покачиваясь с пятки на носок. — Я, — Снайпер прочистил горло, посмотрев куда-то в сторону, — немного поспал. Всё в порядке, приятель. — Тяжело без сирены, да? — усмехнулся Скаут, снова потерев себе лицо. Мужчина поднял на него серо-синий взгляд. — Хм-м? Улыбка парня испарилась в то же мгновение; нервозность в нём выдавало лёгкое подпрыгивание на ногах. Он как никогда боялся сказать что-то не то. — Ну… сирена. На базе, — сглотнул он. — Она как будильник была, который и не выключишь, да? Свой-то завести можно, и отключить, и об стенку шваркнуть, — нервно усмехнулся он, жестом показывая, как бы он кинул будильник в кухонную стену, — когда совсем надоест, а там нет, и ещё леди в динамике, она… жизни не давала… да? Он тараторил. Он всегда начинал тараторить, когда он психовал. — А, — многозначительно буркнул Снайпер, кивая, — нет, я… привык без сирены. Точнее, я её помню, но я стараюсь не вспоминать её. — А я не могу отвыкнуть, — с внезапной серьёзностью ответил Скаут, глядя себе куда-то в ноги, — сейчас встал, смотрю — светло, и никого не слышно, и сирены нет, и побежал. Только потом понял, что... — и осёкся, потирая тощие грубые руки, лишённые его привычных бинтов. Они замолчали. Никто не знал, что нужно говорить. Снайперу выкручивало нутро, он знал, что должен был что-то сказать, начать разговор, и не знал, как. Его взгляд заметался, будто мужчина искал ответы в кухонной утвари, отражавшей лучи, а потом его глаза остановились на чайнике. — Малыш, хочешь… — Снайпс, я хотел спросить… Они замолкли, не желая перебивать друг друга, замирая, уставившись в каком-то страхе. — Снайпс, г—говори. — Что ты хотел спросить, малыш? — мягко настоял Снайпер. — Нет, давай ты сначала, — Скаут растёр себе нос, потупив взгляд. Мужчина сделал глубокий вдох, расправил плечи. — Хочешь, чаю налью? Некрепкий, как всегда. Парень закивал, дёргано улыбнувшись, подходя чуть ближе, наблюдая, как ему заваривают чай. Покой и размеренность в действиях Снайпера всегда успокаивали Скаута. Даже сейчас, хоть и немного. — Ну, что ты хотел спросить? — осторожно напомнил ему мужчина, старательно убирая слабые ноты из голоса, звуча тепло и почти уверенно, и подал ему кружку. На короткое мгновение их пальцы соприкоснулись. У парня были ледяные руки. — Э, ну, — сбился Скаут, внимательно разглядывая тёмно-янтарную жидкость, — я хотел узнать… хотел спросить по поводу… Снайпер не снимал с него немигающего взгляда. — На сколько мне можно остаться? — поднял он взгляд, искренний, просящий, блестящий, голубой. У мужчины дрогнули губы; он моргнул; слова застряли в глотке. — Я не хотел тебя беспокоить просто так. Я знаю, что ты любишь, когда ты один, и я вижу, что у тебя всё в порядке, и я не хочу, чтобы тебе было… плохо из-за меня, — он шмыгнул, усмехнувшись, глянув куда-то вбок. У Снайпера всё затряслось. Он не сдержал себя; лицо окаменело, горло напряглось. Он видел, что пугал Скаута. И пугался сам. Боже, боже, боже. — Ты не беспокоишь меня, малыш, нет, — не своим голосом произнёс мужчина, вымучивая из себя улыбку. Всё в нём тянулось к мальчишке, но он не имел права привязывать его к себе, просить что-то. Останься со мной. Это глухомань, он привык жить в большом городе, в окружении людей. Здесь. Здесь он затоскует. Навсегда. Он совсем молод, зачем ему отживший своё больной старый мужик. Скаут ждал, и в его взгляде с каждой секундой росла паника. Снайпер слышал, как у него сбилось дыхание. У него самого сбилось дыхание. Снайпер не умел красиво говорить, но он хотел сказать, чтобы снять эту ношу со Скаута, выйдя из положения чисто и быстро, избавив их обоих от смятения и горечи, поэтому просто буркнул: — Ты можешь. Парень моргнул несколько раз; глаза у него расширились, забегали по лицу мужчины. Руки, державшие кружку, подрагивали. — Я хотел сказать, что, — Снайпер закостенел, смотря ему прямо в глаза, — ты можешь остаться на сколько захочешь, малыш. Останься здесь, со мной, навсегда. Он хотел сказать, и он боялся сказать. Скаут вздрогнул в плечах, расслабляясь, выдыхая, (понимая, что задержал дыхание), а потом закивал, дёргано улыбаясь. Он уронил голову, а потом еле слышно засмеялся, потирая глаза. — Хорошо, — тихо посмеивался парень, даже больше, чем нужно, не поднимая на него взгляда, — хорошо. Снайпер смотрел на него, не снимая с него перепуганных глаз, не зная, чего ожидать, как трактовать его реакцию. — Ты… — хрипло начал мужчина, прочищая горло. — Останешься? Парень остервенело закивал, прикрывая глаза, подаваясь вперёд и бодаясь лбом ему в грудь, отчего мужчина качнулся, деревенея. — Да, да, да, — приглушённо забормотал Скаут ему в рубашку, цепляясь ему за рукав, отставляя кружку на столешницу, — если можно. Если можно, да. Снайпер поднял руки и несмело, боязливо, совсем осторожно обнял Скаута в ответ, будто он был сделан из тонкого хрусталя, будто он мог причинить боль ему прикосновением. Он накрыл его руками, будто защищал. Скаут вжался и вцепился в него до побеления суставов, сминая ему рубашку, будто хотел раствориться в нём. Он шумно дышал, прижимаясь щекой к его плечу. Стал едва покачивать их обоих. Снайпер гладил его по голове, успокаивая. И себя заодно. Они стояли вдвоём, окутанные спокойной тишиной и солнечным светом.***
— А они неплохие. — Хм-м? — Жители городка, — лучисто улыбнулся Скаут, посмеиваясь. — Я ожидал тут разруху, мускулистых мужиков в трениках, драки в барах, где принимает участие кенгуру, а тут нет — цивилизация! Снайпер спрятал улыбку в повороте головы. Солнце играло у него на авиаторах. Скаут не сводил с него глаз, всё также улыбаясь; ему приятно было видеть его прежним. Так засмотрелся, что чуть не оступился, запнувшись о камень, и, когда Снайпер снова обернулся к нему, чтобы посмотреть, то Скаут изобразил, что у него внезапно испачкались джинсы и его красная футболка (он решил оставить чистое дома), и стал резко их отряхивать, выбивая пыль. — Тот мужик с конём вообще нормальный, — махнул он в сторону, где приблизительно находился дом Снайпера — он говорил о его соседе. — Э… который… Клири? Макс? — Он самый, — хмыкнул Скаут. — И дочка у него тоже такая, — он выставил руки перед грудной клеткой, показывая что-то шарообразное и объёмное, — нормальная. Снайпер остро посмотрел на него, резко оборачиваясь. — Чего? — буркнул парень, совершенно натурально изображая удивление. — Я говорю правду и только правду, Снайпс! — Щегол, — прошипел мужчина, снова отворачиваясь, и в его голосе послышалась улыбка. Они шли по сельской дороге в сторону условного центра, минуя мелкие домишки и деревянные постройки, шаркая подошвами по песчаной почве, поднимая пыль, жарясь под летним южным солнцем. Лучи играли в линии электропередач, отбрасывая тени. Купить пожрать же чё-то надо, как подметил Скаут ранее. Чем ты питался вообще? Ответом ему послужило молчание Снайпера. Они ввалились в крохотный магазинчик, из марева в благословенный холод, звеня дверным колокольчиком, возясь и хихикая меж собой, будто дети. Снайпер предостерёг, чтобы они вели себя потише, так как сразу привлекли внимание посетителей. Скаут серьёзно кивнул, хмурясь. Они посмотрели друг на друга и разразились истеричным хохотом. — Бошку напекло, — пожаловался парень, отдышавшись. — Найдём тебе шляпу, малыш, — озабоченно отозвался мужчина, беря корзину. — И отойди из-под кондиционера, ты простынешь. Скаут хмыкнул. — Ладно, ма. Набрав самого необходимого, они двинулись к кассе. Скаут задержался у стеллажа со средствами гигиены — кремы для рук, для лица, для загара, затесавшаяся пена для бритья, бальзамы, и… — Смотри, вазик, — многозначительно буркнул он, устремив на тюбик серьёзный взгляд ясно-голубых глаз. — Хм-м? — Снайпер возвысился над ним, вглядываясь в предмет его интереса. — Вазик, — веселее повторил Скаут, кинув взгляд на мужчину, потом обратно. — У нас же… у нас есть, нет? Может, возьмём? Мало ли. — Скаут, — понизил голос Снайпер, украдкой глядя на женщину, стоявшей около полки с туалетной бумагой. — Чего? — парень облизнул губы, вскинув взгляд наверх, улыбаясь ещё лучистее и ещё нахальнее. Он упивался его смущением. — У тебя же сильно сохнут руки. С такой работой руки надо беречь! — воскликнул он с театральной выразительностью. — Мне важны твои руки, всем важны! — Боже, Скаут, перестань, — забормотал мужчина, отворачиваясь, проверяя, смотрят ли на них. — Подумай о руках, Снайпс, с твоим родом деятельности это очень важно, это может привести к травме. — Будем считать эту травму профессиональной. — Не переходи грань светского разговора.* — Так, Питер О’Тул, либо топай на кассу, либо на улицу, ждать я не намерен. — Снайпс. — Мы не будем играть в эту игру. — Снайпс. — Смотри, живой! — какой-то мужчина зычно воскликнул у кассы — крепкий, рослый, морщинистый, загорелый и сухой, (в потёртой куртке, несмотря на убийственную жару), с пшеничными волосами, в помятой шляпе. — Эй, малой! Живой оказался, а? — он обратился, по всей видимости, к Скауту. Скаут и Снайпер замерли, обернувшись к нему. Снайпер тихо сматерился, засовывая руки в карманы, отворачиваясь, за что получил тычок локтем. — О, здорова! Да, живой, — весело отозвался парень, смеясь, проходя вперёд, за спиной дёргая стрелка за рукав. — Я, когда тебе вчера дорогу показывал, думал, зря, наверное, Манди днём с огнём не сыщешь. Пропадает на чёрт знает сколько. Ты где был-то, дружище, а? — мужчина потянулся к Снайперу, на что тот подал руку в ответ, и его сжали в крепком рукопожатии. Снайпер вымученно улыбнулся, тряхнув рукой. Клири. — Я, э… по работе, — пробормотал Снайпер, потоптавшись, глубоко вдыхая. — А, — Клири не снимал с него оценивающего глубоко-синего взгляда, а потом кивнул, принимая к сведению, — но теперь-то останешься? Уж все боялись, что ты помер. Снайпер помялся, взглядом ища что-то, косясь в сторону дрожащего от интереса Скаута, как встрял ещё один голос, женский: — Сын, что ли? — голос глухой и равнодушный. Скаут дёрнулся, посмотрев на кассиршу — пышную женщину со скучающим лицом, алой помадой, кокетливой родинкой над губой и декольте во всю… — Дядя, — резво отозвался парнишка, всё также глупо лыбясь. У леди вытянулось лицо. Снайпер замер, бросая молчаливый взгляд на них обоих, не выражавший ничего, кроме чистой паники. — Дядя? — Я, э… он мой дядя, — быстро исправился Скаут, неуклюже ставя локти на стойку, — по материнской линии, — деловито подметил он, — родственников отца у меня нет, как и отца, — скривился он, — а вот дядя всегда был рядом, — обернулся он к Снайперу, многозначительно вглядываясь в его каменное лицо, улыбаясь тепло и ласково, — вот и приехал навестить… дядюшку. А то как так — семья одна, а все разбросаны по свету? Нет, так не пойдёт. Все должны держаться друг друга. А, дядя? — покосился он на стрелка, ехидно гыгыкая, видя, как тот мысленно цедил крепкие ругательства и грязную матерщину. Леди смотрела на него ничего не выражавшим лицом, подбоченившись. — Вон оно как, — усмехнулся Клири, хлопнув Снайпера по плечу. — Платить будете? — процедила продавщица. Снайпер нервно завозился, хлопая себя по карманам, ища кошелёк. — Манди! — окликнул их приятный женский голос, полный удивления и радости. Все втроём повернулись на источник звука. Клири коснулся полы шляпы в приветственном жесте. Скаут смотрел в удивлении. Снайпер просто смотрел. К ним приблизилась женщина — миловидная, белокурая, кругленькая; возраст в ней выдавали морщины около губ и меж бровей; фартук, повязанный поверх клетчатого ситцевого платья, говорил о том, что она была официанткой. Скаут смотрел на неё — её усталые серые глаза горели; когда она смотрела на стрелка, то выражение на её аккуратном лице было ничем иным, как искренней радостью. Скаут удивился. И принюхался — от неё вкусно пахло выпечкой. — Привет, Фи, — пробормотал Снайпер, смотря сверху вниз, едва заметно улыбнувшись. — Сколько лет мы тебя… нутром чувствовала, что нужно зайти на перерыве, и зашла — и вот он, ты! — засмеялась она, поблёскивая глазами. Снайпер чуть опустил голову, скрывая взгляд за полами шляпы. Особенно правую часть лица. — Это… — неясно он указал в сторону Скаута, махнув рукой. — Мой сын. Э, племянник. — Дядя, — процедил Скаут, смотря то на Фи, то на Снайпера. — Да, — буркнул Снайпер, выдыхая, расправляя плечи, хлопая себя по бёдрам, — Джерри. Джереми. — Приятно познакомиться, Джереми, — игриво промурлыкала она, но без зла, обращаясь к парню. Скаут не выдержал и улыбнулся. Что-то было в ней искренне доброе. — Надеюсь, всё хорошо? Мы тут всем городом переживали, — добродушно засмеялась она, а потом она снова обратилась к Снайперу: — Не волнуйся, я не буду спрашивать, где ты был, всё равно никогда не ответишь, — посмотрела она в сторону Клири, и тот кивнул, засмеявшись в ответ. Скаут моргнул, почувствовав, что наблюдает что-то очень личное, ту сторону Снайпера, которую тот практически никогда не раскрывал. — Платить будете? — опять загундосила продавщица. Снайпер дёрнулся, смотря в её сторону. — Да, сейчас… Можешь подождать на улице, я сейчас, — обратился он к Скауту, а потом вынул кошелёк, отворачиваясь от всех. Скаут не двинулся с места, внимательно наблюдая. — Иди, Джереми, — процедил Снайпер, не поднимая на него взгляда. Скаут вздрогнул, будто его ударили. И, поймав сочувственный (хоть и с долей замешательства) взгляд Клири, вышел. Сквозь мутное стекло он наблюдал, как расплачивался Снайпер, как попрощался с ними Клири, как Фи что-то сказала Снайперу, и он обернулся к ней, посмотрел на неё. Снайпер стоял к Скауту спиной, но тот видел, как тот что-то говорил Фи. Та тепло улыбнулась и, потянувшись, мягко взяла его за плечо. Снайпер никому не позволял касаться его. Скаут знал. И смотрел. Несмотря на то, что стоял он в тени, жара, исходящая от раскалённого асфальта, заставляла его мозги кипеть. Клири прошёл мимо, звякнув дверным колокольчиком, что-то сказал на прощание. Что-то поднялось в груди Скаута — и горечь, и лёгкая досада, и замешательство, и едва видневшиеся искорки злобы. А потом на него резко накатила грусть. Плечи у него сникли. Солнце жарило вовсю, иссушивая воздух. Через некоторое время Снайпер вышел, держа в руках бумажный пакет. Взгляд парня забегал по его фигуре, будто что-то искал, и мужчина заметил. Его взгляд замер на нём, а потом Снайпер фыркнул, опуская голову, усмехаясь. Скаут насупился. Снайпер вынул из кармана что-то — и кинул Скауту. Предмет описал дугу в воздухе, и парень ловко его поймал, не прикладывая особых усилий. Посмотрел — вишневая жвачка. И поднял прищуренные глаза на мужчину. — Не дуйся, кенгурёнок, — пожурил он, а потом потянулся своей большой горячей рукой и взлохматил ему волосы. Скаут не мог долго злиться на него, поэтому весело рассмеялся, отпихиваясь. Снайпер почувствовал, как горела голова у Скаута, и, побоявшись, что ему напечёт ещё сильнее, стянул собственную шляпу и нахлобучил ему на голову. Парень фыркнул, брякнув в недоумении, а потом стянул её с глаз, чтобы посмотреть на мужчину, только для того, чтобы увидеть его тёплый ласковый взгляд, позолоченный линзами авиаторов. — Бушрейнджер, — довольно заурчал Снайпер. Скаут усмехнулся, скрещивая руки на груди. — Фи, значит? Фи — это… — Фиона. — Ага, да. Фиона. Снайпер растёр подушечки пальцев, облизнув губы. А потом покосился на него, приподнимая бровь. — Дядя? Скаут фыркнул. — А твои какие предложения? Так что дядя. Снайпер покачал головой. — Сказал бы «дед» для правдоподобности. Староват для дяди. — Ты не старый! — сердечно-возмущённо воскликнул парень, вперяя в него взгляд горящих глаз. — Ладно, ладно, — приглушённо засмеялся мужчина, снова нахлобучивая шляпу ему на глаза, — пойдём, а то зажаримся. Ответом ему послужил фыркающий смех.***
Вдоволь погуляв, осмотрев окрестности, пройдясь по пыльным широким улицам, по полю, завернув к реке — они вернулись домой — отмываться от пыли и готовить еду. Скаут был очень голоден. Когда они закончили и сели за стол, Скаут набросился на макароны с мясом и подливкой как голодная собака, бросающаяся на кости. Он глотал, почти не жуя, постанывая от удовольствия, измазываясь в подливке. Он собрал её с тарелки куском хлеба, заел, потом взял с блюдца помидор и надкусил, как яблоко. Сок потёк по подбородку. Парень остервенело вытирался, но есть не переставал, наворачивая ещё и ещё. — Малыш, осторожней, ужин никуда не сбежит, — осторожно сказал Снайпер, отрываясь от своей тарелки, — не торопись. — Я внаю, мувык, я внаю, фвото, — он с трудом проглотил, — ты так вкусно готовишь, обожаю тебя, то есть, твою стряпню обожаю, и тебя обожаю, я просто ел в последний раз в самолёте, и живот крутило, а тут ты сделал, и я так жрать хочу… — В самолёте? — эхом переспросил мужчина, отставляя кружку с чаем. — Ты не ел два дня? Парень нахмурился, отмахнувшись. Золотистый свет кухонной лампы лился на них. За окном догорал лиловый вечер. — Не бери в голову. Так вкусно, Снайпс. Снайпер поёрзал на стуле, вперяя взгляд в стол. — Почему ты не сказал? — пробормотал он. — Мы бы поели в городе ещё с утра. — Да перестань, старик! — фыркнул Скаут. — Ты мне места показывал, с людьми знакомил, блин, я думал, тут пустыня, а тут трава, поля, фермы, река вон там! — указал он куда-то рукой за Снайпера. — И городок классный. Здесь так здорово. И ты тут… с тобой… здорово, в общем, — потупил он взгляд, осекаясь. Снайпер откинулся на стуле, выдыхая, и свет упал на его длинные просветлевшие черты. Он о чём-то подумал. — Ещё хочешь? — Блин, да. В смысле, пожалуйста. Если можно. Вот. Он проследил взглядом поднимающегося из-за стола мужчину немного смущённо, пряча лицо за рукой, будто потирал себе висок костяшками. — Мне даже как-то неловко, старик, — робко начал Скаут, наблюдая, как Снайпер берёт кастрюлю, — ты правда со мной возишься, как мамка. Снайпер хмыкнул в улыбке, качая головой, не оборачиваясь. — Ты—ты мне говори, что не так, ладно? Не хочу… не хочу, чтобы тебе было плохо из-за меня. Или неловко. Всё говори. Если я что-то делаю не так. — Хорошо, — тихо отозвался Снайпер, всё ещё мягко посмеиваясь. — Тогда и ты говори, да? Так будет честно. — Да, да, — закивал Скаут. — Так честно. Снайпер отдал ему всю кастрюлю, забирая у него пустую тарелку. У Скаута расширились глаза. — А ты… не хочешь? Мужчина мягко улыбнулся, смотря сверху вниз в его светлое лицо с худыми узкими чертами и искрящимися голубыми глазами. — Мне пока своего хватит, — усмехнулся он в ответ и снова сел за стол. — Мамка, друг с работы, дядя… чёрт, кем я только не был, — беззлобно подтрунил Снайпер. — Осталось ещё жену приплести. — Ты моя жена? — в замешательстве спросил парень, отрываясь от трапезы, хмурясь. Мужчина бы взъярился на сказанное, но мальчишка сказал это так невинно, что он замер, обдумывая, а потом не выдержал и дрогнул в улыбке. Он ответил ему молчанием. Когда совсем стемнело, и они доели, Скаута потянуло в сон. Он несколько раз спросил, где Снайпер хочет спать, и, не получив вразумительного ответа, остался на первом этаже. Он добродушно обнял Снайпера, пожелав спокойной ночи, и устроился в комнате на диване. Снайпер не возражал, оставшись на кухне, где закурил. В доме снова разлилась тишина и мрак. Снайпер вдыхал сигаретный дым, думал. Вроде, всё хорошо. Но он до сих пор боялся сделать что-то не то. Сказать что-то не так. Иной раз боялся дотрагиваться до Скаута. И его бесило собственное непонимание и трусость. Он сидел, замерев, смотря в одну точку, до тех пор, пока сигарета полностью не истлела у него в пальцах, и его не обожгло. Он потушил окурок в пепельнице, растерев сухие мозолистые пальцы. Снял очки, потёр лицо. Шляпу в доме он почти не носил. Для него всё было слишком за такой короткий промежуток времени. Всего много. Вдруг он почувствовал, что ему стало душно, и он встал из-за стола, собираясь прогуляться, как его остановила едва слышимая возня в комнате. Он осторожно прошёл по коридору, стараясь не скрипеть досками, не стучать каблуками сапог, и остановился у двери. Скаут возился на диване. Падающий ночной свет очерчивал его силуэт под пледом. Снайпер решил оставить его одного, предоставляя его своему времяпрепровождению, как вдруг услышал тихий всхлип. У Снайпера всё похолодело внутри, и он вернулся к двери. Приоткрыл её. И стал. Паренёк беспокойно ворочался, громко сопя, судя по звуку, что-то растирая. Мужчина подошёл ближе, но, опомнившись, чтобы не напугать, еле слышно позвал: — Малыш. Скаут дёрнулся, высовывая голову из-под пледа, тараща на него огромные блестящие глаза. Снайпер оказался совсем рядом и увидел, что тот был весь мокрый и его лихорадило. Он резко опустился рядом с ним, касаясь его правой ноги. Она была вся словно каменная. — Пап, всё в порядке, я просто… — сорвавшимся голосом начал Скаут, но Снайпер также резко поднялся и исчез за дверью. Он вернулся почти сразу — с одноразовым шприцем, ампулой дротаверина и пузырьком спирта. Ваты не было. Как только он включил свет, у парня расширились раскрасневшиеся глаза. — Нет, не-не-не, пожалуйста, пожалуйста, она пройдёт, сейчас пройдёт, она всегда проходит, не трогай!… — сбивчиво шипел Скаут, отчаянно и остервенело, умоляя, а Снайпер, тем временем, лопнул ампулу и пытался вытянуть лекарство в полость шприца, молясь, чтобы у него не затряслись руки. — Открой спирт. Давай, открывай, ну! — рыкнул мужчина, вперяя потемневший сине-серый взгляд в испуганные глаза мальчишки, заставляя его прекратить возню. Скаут подчинился, останавливая беспокойные движения, выползая из-под пледа, спуская штаны, трясущимися руками просто выливая себе на верхнюю часть бедра полпузырька спирта. Размазал. Лёг и затих, тараща глаза на руки Снайпера. Снайпер сел к нему на диван, загораживая своим корпусом так, чтобы Скаут ничего не увидел. Мускулы ходили под кожей, будто завязываясь в узел, подрагивали. Как струны, готовые лопнуть от натяжения. Мальчишка молчал, только шумно дыша, но мужчина знал, каково ему. Скаут не среагировал на укол, хотя Снайпер отвлекал его успокаивающей ерундой, что-то бормоча; то, что он молодец, что всё скоро пройдёт, что он ни в чём не виноват. Он вводил ему лекарство очень медленно; он не хотел сделать ему ещё больнее. Мужчина отстранился, помогая ему одеться, натягивая на него одеяло. Отложил пустую ампулу и использованный шприц на столик, а сам остался около мальчишки. Он растирал и гладил его, успокаивая, и старался успокоить себя. Его трясло не меньше. Спазмы стихали. Не сразу, Скауту всё ещё сводило ногу, но уже не так сильно. Парень лежал на диване весь вымотанный, тяжело дышал, украдкой цепляясь за рукав тёмно-коричневой рубахи Снайпера. Вся усталость, весь страх, всё напряжение покидали Скаута нервными вдохами и всхлипами, которые он пытался сдержать, но не мог. Он ненавидел проявления собственной уязвимости. Но ему было очень тяжело. И страшно. Он боялся проявить слабину сейчас, когда уже лежал, но жилистые тёплые руки принимали его и защищали. Он посмотрел в глаза Снайпера, сокрытые авиаторами, и встретил в них понимание. — Ты устал, вот и всё, — зашептал мужчина, подаваясь к нему, вытирая мокрые дорожки с его лица. — Я тоже. Мы оба. Нужно время. Всё успокоится, кенгурёнок, обещаю. Снайпер не сводил с него глубокого сине-серого взгляда, на дне которого плескался свет. — Ты… я не надоел тебе? — слабо спросил парень, надеясь, что он его поймёт. — Не хочу… чтобы ты молчал. Ты молчишь. Я боюсь… что надоел. Что ты больше не… И осёкся, тяжело сглатывая, и его лицо исказило горе. — Нет, нет, малыш, нет, — отозвался Снайпер, заверяя, успокаивая, кладя сухую мозолистую кисть ему на лицо, оглаживая бровь в любящем жесте, и Скаут ткнулся ему в ладонь, чувствуя её жар, прикосновение, объятие. Он скучал по этому жесту, по его рукам, по нему. Мужчина скользнул ему за ворот футболки, вытаскивая цепочку с жетонами, которые мальчишка доселе прятал. — Для меня слишком много… всего. То, что произошло за последние два дня. И я прожил с тобой больше, чем за последний десяток лет, тогда, когда ты свалился мне на голову с этим чёртовым письмом, — тепло пожурил он, и Скаут дёргано рассмеялся, устраиваясь на боку. — И сейчас… мне много. Я пытаюсь… но мне нужно время, малыш, — Скаут не сводил с него взгляда, полного беззаветной преданности, — дай мне время. Всё наладится, — окончил он почти беззвучным шёпотом, боясь, что дрожь в голосе выдаст его. Скаут накрыл его руку своей, поглаживая большим пальцем по выступающим венам. — И мне, — тихо прошелестел он, прикрывая сонные глаза. — Мне тоже нужно. Он вздохнул рвано и глубоко, успокаиваясь, расслабляя тощее скрюченное тело. Снайпер склонился и поцеловал его в лоб, сгребая в объятиях. Скаут улыбнулся, тихо хмыкнув, отвечая. — А откуда у тебя это всё? — Хм-м? — Лекарства. — Док мне их тоже выписал, — тихо пробормотал мужчина, поглаживая парня по голове, перебирая меж длинных жилистых пальцев русые пряди, — но я не стал. — Почему? Молчание. — Снайпс? — Хм-м? — Ты поспишь со мной? Снова молчание. — Поспи сегодня наверху, как вчера. Ноге нужно отдохнуть. Там мягче, просторнее, — Скаут недовольно застонал, — а здесь совсем неудобно. — Но ты придёшь? Молчание. — Снайпс, а где ты спишь? Ты спал наверху раньше? — Я… — и Снайпер затих, продолжая гладить Скаута по голове. — Ступай, я попозже к тебе приду. Скаут просиял, вскакивая, хоть и поморщился от ноющего чувства в ноге. — Тише ты, маленький кенгуру… — заворчал мужчина, успокаивая, мягко беря его за плечи. Паренёк усмехнулся — даже с долей жеманства, будто и не происходило ничего ранее — и, игриво вывернувшись из его хвата, спустился с дивана, (и мужчина помог ему подняться), и вышел. Тихие шаги по деревянном полу стихали, а потом послышался скрип на лестнице, потом звук шагов на втором этаже. Снайпер сел на диван и выдохнул, пряча голову в руках. Ещё один барьер, который нужно преодолеть. Он переоделся в пижаму, потушил свет, и, постояв в коридоре, ушёл на кухню. Он помялся, раздумывая, а потом натянул сапоги на голые ноги, набросил на плечи кожанку, взял с собой стул и вышел во мрак сухой ночи — сидеть на веранде. Курево с собой не взял. Только поджёг керосинку своей металлической зажигалкой. И поставил на бортик. Тёплый оранжевый свет упал на правую сторону его щетинистого лица, мерцая на стёклах авиаторов.…
— Снайпс? — позвал его тихий голос откуда-то сзади. Оклик вырвал его из беспокойного потока мыслей, но не напугал. Голос у парня был немного глухой, но мягкий. Снайпер обернулся через плечо, и стул под ним скрипнул. Тихо стрекотали цикады. — Хм-м? — посмотрел он наверх, чуть замешкавшись, поправляя очки. Скаут стоял чуть поодаль, будто боялся подойти, не желая своим присутствием вспугнуть Снайпера. Стоял — отковыривал мозоль на внутренней стороне ладони, угловатый и чуть неловкий, переминающийся с ноги на ногу. Старая футболка Снайпера свисала с его плеч, оканчиваясь где-то у бёдер, словно балахон, скрывая его худосочную фигуру. — Ты здесь уже часа два торчишь, — осторожно продолжил парень, нерешительно подходя ближе, и, подойдя, сел у его ног, — не спится? Скаут накрыл ладонями руки Снайпера, зарываясь тощими пальцами в рукава пижамы. Мужчина взглядом проследил жест парня, и ответил, ласково растерев ему плечо. Скаут заулыбался, прикрывая глаза. — Я так… гуляю, — и хмыкнул в усмешке, — сбил себе режим к чёртовой матери. Не помню, когда в последний раз ложился вовремя, — он устремил взгляд на мальчишку, кривясь в улыбке, а потом снова спрятал глаза. — Всё не то. Всегда как-то… не так. Мужчина замолк, а потом тихо спросил, сглатывая: — Как лапа? Парень кивнул, не снимая с него рук: — Всё путём. А ты? Расскажешь мне? Про своё, — и подсел ближе. Скаут не сводил с него внимательных глаз. Ждал, когда Снайпер скажет. Снайпер знал, что должен был сказать, но не знал, как начать, и с чего, и… и зачем слушать парню его нытьё. — Всё нормально? — подался к нему парнишка, заглядывая в глаза, прося не прерывать контакта. Он вскинул брови, уверенно улыбнувшись и кивнув. Он не прекращал осторожно водить подушечкой большого пальца по выступающей крупной вене на кисти стрелка. Снайпер замолк, смотря ему в глаза. Он еле слышно отрывисто вдохнул, попытавшись что-то сказать, но затих. Скаут чуть качнулся к нему, в заверяющем жесте сжав ему руки, и с теплом спросил: — Расскажешь о них? — указал он глазами на звёзды. Мужчина посмотрел следом, видя только еле-еле сияющие расплывающиеся пятна на зияющем чернотой небосводе. — Здесь другие, да? Скаут мимолётно поднялся, шмыгнув в дом, и Снайпер глазом моргнуть не успел, как тот вернулся со стулом с кухни. — Расскажешь, а? — шутливо подначивал парень, усаживаясь рядом, садясь к нему вполоборота, с левой стороны. — Мне интересно просто, — пожал он плечами, подмигивая, упираясь локтями в колени. Он немного подёргивал ногой. Парень не сводил с него горящего выжидающего взгляда, и мужчина сдался, ёрзая на стуле, прочищая горло, садясь удобнее. — Я много… просто… у меня… — Снайпер сбился, закашлявшись. Он говорил глухо, еле слышно, и он сам не заметил, как у него начал подрагивать указательный палец правой руки. — Я много о чём думаю, — начал он, и рассказывал он это своим сцепленным в замок рукам, — много мыслей. Как теперь, что, когда… что делать… — А что делать? — мягко спросил Скаут ещё тише, чтобы сравняться с громкостью его тона. Снайпер взглянул на него, чуть сутулясь. — Не знаю, с чего начать. — Так с начала и начни, — усмехнулся парень, и на искорки веселья в его голосе мужчина улыбнулся сам. — Скажи. Вот сейчас. Конкретно. Что тебя беспокоит? Снайпер тяжело вздохнул, выпрямляясь в стуле, откидываясь на спинку. — Ну, например, — заговорил он с лёгким смущением, потому что у него поползла ухмылка, — как мы будем спать. Скаут вскинул бровь, и уголок его губы дёрнулся в ухмылке ещё похабнее. — О, детка, — потянул парень блаженно, щурясь, откидываясь на спинку, набирая полную грудь воздуха, — со мной ты ещё долго не уснёшь. Снайпер хрюкнул. В какое болото он бы себя не вгонял, Скаут умел его вытягивать. Веселил его. Он всегда умел веселить. — Нет, я серьёзно, — ниже буркнул мужчина, стараясь сдержать смех. — Так и я серьёзно! — уверенно воскликнул парень, вскидывая вверх руку, подмечая. — А после, держу пари, ты будешь так классно спать, как никогда не спал! Снайпер трясся в беззвучном смехе. — Скаут. — Я — грёбаная секс-машина, Снайпс. — Скаут. — Чего? — и паренёк прыснул, засмеявшись — тепло, скоро и заливисто. Снайпер качнул головой, смеряя его пытливым взглядом. Скаут чуть дрогнул, поникнув в плечах, но улыбка не пропадала с его широкого рта. — Я буду спать внизу, — в его голосе что-то потухло, но не потеряло теплоты, — а ты вернёшься наверх, да? Ты этого хочешь? Он словно боялся его обидеть. И словно… боялся его. Снайперу нехорошо свело желудок от этой мысли, он знал, каково это, и не хотел, чтобы Скаут испытывал это. Снайпер и сам боялся вообще всего. Они оба боялись. Сделать что-то не так. — Нет, нет, — подскочил мужчина, сбившись, буркнув громче, чем хотелось, — спи наверху. Спальня твоя, — он прочистил горло и кивнул. — А как же ты? Ты же там спал, нет? Снайпер помялся. — Нет… нет, не совсем. Я почти не захожу в родительскую комнату. — Родительскую? — Да, это… была комната моих родителей, — начал он, неуверенно, глухо, будто не хотел говорить, — была и моя. Теперь там чулан. После моего отъезда там сделали чулан, чтобы… чтобы… Он бездумно потирал подушечки пальцев друг о друга, так и не сумев закончить. — А где ты хочешь спать? Этот вопрос стал настолько неожиданным для Снайпера, что привычный гул его мыслей сник, и он посмотрел на Скаута, на его веснушки, которые были видны в свете керосинки. — Я… — он пожал плечами, буркнув. — Не знаю. Если ты наверху, значит, я внизу. — А ты… — Скаут пожевал губу, скользя взглядом по выщербленным доскам. — Не хочешь со мной? Как—как на базе, помнишь? Снайпер прикрыл глаза. — Ты не устал от меня тогда? — Конечно, нет, старик, о чём ты, — улыбнулся парень, явно удивлённый, и он придвинулся ближе к мужчине, заглядывая ему в лицо, — ты же как грелка, только в тебя ничего наливать не надо. Стрелок фыркнул на эту ремарку. — Значит… вместе, да? — скорее себе кивнул мужчина, вглядываясь в уходящую в горизонт просёлочную дорогу, освещаемую оранжевыми лампами. — Ага, — усмехнулся парень в ответ, просиявший. Они оба посмотрели вдаль; между ними повисло нетяжёлое молчание. Скаут потёр чуть озябшие руки, перебирая мысли. — А что ещё? — Хм-м? — Что ещё ты хотел сказать? — Снайпер полностью обратил на него внимание, услышав посерьёзневший тон мальчишки. Дрогнул в плечах, сглотнув. Скаут оставил свою жизнь ради Снайпера, приехав к нему, в эту глухомань. Не то, что бы у него была насыщенная и славная жизнь, но всё же, жизнь. Было бы жестоко закрываться от него сейчас. — Как мы будем дальше жить, — просто сказал мужчина, глухо и рвано. Он словно искал ответа в больших ясно-голубых глазах, не зная, как говорить и как поступать. Он словно шёл по гнилому мосту над неспокойными водами. Мгновение — и упадёт, хватаясь за коряги, раня себе руки, обжигаясь о ледяную воду. Парень моргнул, тронутый, ошеломлённый. — Вместе? — неуверенно пролепетал он, боясь, что говорит что-то не то. У Снайпера что-то дёрнуло за грудиной. — Как… что мы будем делать, — попытался уточнить он, снова ёрзая, понимая, что ещё больше путает парня, — мы с тобой. Где будем работать, как… как появимся среди людей, что говорить им, о прошлом, и что… что скажем твоей семье, твоей матери? Скаут сидел, замерший. — Зачем? — прошелестел он в ответ в полном оцепенении. Мужчина вздрогнул. — Нет, я… я найду работу, Снайпс, не переживай, — успокаивающе начал он, — на почте, наверное. Всегда хотел разносить письма, с детства мечтал, — и усмехнулся. — Работа мечты. Снайпер сжал челюсти, и желваки заходили у него на скулах. — И денег хватит примерно на год, может, больше, — продолжал Скаут, — но я всё равно буду подрабатывать. Скаут надеялся, что говорил то, что хотел услышать Снайпер. Снайпер не знал, что он хотел услышать. Наверное, это. Но не так. Но не винил парня, нет, он был благодарен за его доброту. — А я… я буду наниматься, — отозвался мужчина, охрипнув, — отстреливать диких собак. Стеречь овец. Стричь. Я знаю, у меня, всё-таки, родители были фермерами. — Ты не похож на фермера, — мягко подметил Скаут. — А ты — на почтальона, — беззлобно парировал Снайпер. Их взгляды сомкнулись, и люди заулыбались друг другу. Парень выпустил тихий смешок, роняя голову, а мужчина улыбнулся ещё шире, прослеживая его движения. — Так и живём, — фыркнул Скаут с досадой. — Два сапога пара, — подтрунил Снайпер, качая головой, а потом вздрогнул в плечах в беззвучном смехе. — Что до ма — она думает, что я до сих пор повязан с работой, — пространно продолжил парнишка, потирая озябшие руки, — пускай так и думает. У них своя жизнь… а у нас своя. Да? Снайпер не снимал с него тяжёлого взгляда со светом на дне. — А люди… да чёрт с ними, Снайпс, какая им разница? — обратился он к мужчине, и в его глазах горела надежда. Мужчина моргнул несколько раз, шмыгнув, и рвано выдохнул, будто с него сняли что-то тяжёлое. Он кивнул своим мыслям, и, вдохнув, поднялся со стула, возвысившись над мальчишкой. — Завтра расскажу о звёздах, — взгляд парня пытливо заметался по его долговязой фигуре, останавливаясь на раскрытой широкой жилистой ладони, чуть тянущейся к нему. — Сейчас совсем поздно. Идём, а то всё себе отморозим. И Снайпер тепло улыбнулся, когда Скаут крепко взял его за руку, и Снайпер помог ему подняться. В дом они вошли в уютном и спокойном молчании. Они прошли, не включая свет, лишь изредка попадая под мягкий оранжевый свет уличных ламп, бьющий в окна. Скрип на лестнице. Коридор второго этажа, мягкий половик. Скаут отворил перед ним дверь, словно приглашал, но Снайпер замялся, и Скаут вошёл первым. В комнате было теплее, чем в остальном доме, несмотря на то, что было приоткрыто окно, и занавеска легонько покачивалась. Кровать уже была расстелена — парень ведь, перед тем, как прийти к нему, уже спал. Снайпер не знал, что он испытывал. Это была комната родителей. Место, куда ему особо нельзя было приходить в детстве, отчего оно казалось ещё загадочнее, светлее и волшебнее. Сейчас мужчина смотрел — и понимал, что комната, в общем-то, не отличалась от остальных в доме, может, была больше его прошлой. Но это ощущение собственной незначимости; будто ему нельзя здесь было находиться. Будто ему здесь никто не был рад. На мальчишку это не распространялось. — Ты идёшь, Снайпс? — тихо позвал его сидящий на краю постели Скаут. Мужчина прикрыл за собой дверь, проходя внутрь, скользя расплывающимся в темноте взглядом по очертаниям предметов — тумбе, прикроватному столику, маленькому книжному шкафу. — Странно быть здесь, — честно признался Снайпер, выдавив из себя нервный смешок. — Отцу бы не понравилось. Сказал бы: «У тебя своя комната, спиногрыз, вот в неё и дуй». — У меня не было своей комнаты, — отозвался Скаут. — До последних лет я ночевал с Джоуи и Коби, а потом, когда Джим женился, я стал жить с Джеком, — в его голосе слышалась неприкрытая теплота. Он замолк. И добавил глуше: — А потом Джека не стало, и я больше не мог жить дома. Снайпер испытал смешанные чувства, не зная, что сказать. — И ты… тебе нравится здесь? Со мной, — он прочистил горло. — Просторно? — Чёрт, чувак, ты шутишь! Тут целые хоромы! — мягко и открыто засмеялся парень. — Целый дворец, ё-моё. Ну, чёрт, ты понял, — отмахнулся он, фыркая. — И мебели до хрена. Вон какой шкаф стоит. Давай, иди сюда. Стрелок фыркнул на эту дерзость, ему стало гораздо теплее, а в груди расцвело приятно тянущее чувство. Парень, обрадовавшийся, сбросил тапки и резво забрался на постель, отодвигаясь на другой край, давая просторное место для действий мужчине. Снайпер сел, глубоко выдохнув, чеша себе щетинистую щёку с характерным скрежетом. — Снайпс, — робко прошептал Скаут сзади, обняв его, потёршись моськой о его плечо. Мужчина чувствовал, как тощие цепкие руки стискивают ему рёбра, и его с головой накрыл покой. — Я так соскучился. Скаут сминал в пальцах мягкую ткань его пижамы, чувствуя под руками его тепло, вдыхая его пряный запах, прижимаясь к жёсткой спине. Среди пустошей, в чужой стране он вдруг почувствовал себя дома. Что он не один. И он в безопасности, наконец. Всё плохое и страшное и зыбкое осталось где-то там, сейчас — только это тепло, эта доброта, этот человек. Он осторожно привлёк его к себе в безмолвной просьбе забраться на постель, не размыкая объятий, сминая ему плечи. Снайпер ответил, последовав за ним, и обернулся к нему, вперив в него взгляд потухших серо-синих глаз. Парень взглянул на него, посмотрел, прослеживая его длинные усталые черты, высокие скулы, щетину, шрамы. Он потянулся и накрыл ладонью его щёку, и мужчина качнулся к нему, прижимаясь к его руке, прикрывая глаза. И Скаут дрогнул, и его длинные пушистые ресницы затрепетали, когда он услышал гортанное: — Джерри. Он не знал, было ли это сказано в желании или в печали, потому что в голосе Снайпера всегда лежали глубокие эмоции, и он иногда не мог распознать, какие. Он коснулся его второй рукой, беря в обе ладони его лицо, поднимая его к себе. Взглянул на тонкую полосу сухих губ. — А почему отцу бы не понравилось? Потому что ты здесь? Или ты здесь с чуваком? Снайпер раскрыл глаза, и Скаут заметил в темноте, как зрачки заполонили ему всю радужку, даже на том глазу, который был подёрнут пеленой. — Не знаю, — честно ответил мужчина, вглядываясь в лицо парня с еле видневшимися во мраке веснушками, — не знаю. Парень вздрогнул от где-то лежащего на глубине отчаяния в его низком, тёплом, хриплом голосе. Он моргнул. — Хорошо, что они не видят меня таким, — Снайпер не знал, зачем он говорил, это было не кстати, не к месту, но это было правдой. — Каким? — устало спросил Скаут. — Таким, каким ты меня видишь. Мужчина тяжело сглотнул, моргая, смыкая челюсти, опуская взгляд. Мальчишка не снимал с него рук, и он чувствовал, каким горячим он был. — Снайпс, ты хороший человек, — после долгого молчания зашептал Скаут, твёрдо и решительно, и Снайпер закачал головой, пряча глаза. Он был благодарен, что было темно. Так он не чувствовал себя слишком уязвимым. — Снайпс, посмотри на меня. Но он всё равно посмотрел на парня, в его поблёскивающие чистые глаза. И в нём что-то надломилось. — Смотри и слушай, — мягко заговорил Скаут, чуть громче, и его голос едва слышимо дрожал, — ты — не плохой, понимаешь? Да, ты делал плохие вещи, но, но, мы все их делали, потому что… потому что иначе нельзя. У нас у всех семьи… кто-то не говорил об этом, но это было, и нужно было о них заботиться. И ты делал это ради семьи, чтобы они жили… Он терялся, голос у него хрипел, и сам не заметил, как сильно начало болеть горло, а глаза — гореть. И в груди что-то разлилось, когда мужчина мягко накрыл ладонью его скулу, в родном жесте поглаживая большим пальцем бровь. Он приник к этой ладони. Теплой и большой. Он любил эти руки. Любил этого человека. Но он боялся говорить. — Но мы это делали ещё и ради друзей, знаешь? — Скаут снова обратился к нему совсем тихо, ища понимание в глазах Снайпера. — Когда робот Грея меня порезал, и, чёрт, когда я ещё ловил галюны, типа, ко мне отец пришёл, — Снайпер сомкнул челюсти, — мне было… нестрашно. Потому что я сделал это ради друзей. Защитил нас, понимаешь? И мы все были в безопасности. Мне было спокойно, потому что знал, что всё будет хорошо. Снайпер молчал, боясь нарушить момент. — И ты тоже, — поднял на него сияющий взгляд парень, полный решимости, качнув мужчину за плечи, — ты хоть и говоришь, что ты не часть команды, что ты одиночка, что ты профессионал, работаешь один, что ты снайпер, — он облизнул пересохшие губы. — Ты тоже делал всё ради команды. Ради друзей. Ради… Снайпер хотел услышать последнее, последнее, что не сорвалось с губ Скаута, потому что у него кишка была тонка сказать такое самому. Парень замолк, роняя голову, потирая ему плечи большими пальцами в успокоении. — Я понял, малыш, я… понимаю, — тихо заговорил мужчина, боясь нарушить молчание, продолжая гладить его лицо, чувствуя, как напряжены у парня мышцы. Скаут льнул к его руке, чувствуя её горячее объятие. Снайпер успокаивал его колотящееся сердце. Он всегда его успокаивал. — Я буду рядом, здесь. Не надо так. Не надо так, кенгурёнок. Скаут обхватил его большую жилистую руку своей, более мелкой, сжимая. Снайпер качнул головой, вглядываясь в его худые черты, и ласково цокнул. — Откуда ты такой у меня, — в его голосе слышалась и забота, и нежность, и эта накрывающая с головой теплота, и он бережно коснулся суставами скулы мальчишки, прося поднять на него глаза. Он погладил его по голове, взлохмачивая светлые мягкие волосы. — Да оттуда, где и всегда, — ответил Скаут с весельем в голосе, а на дне голубых глаз затанцевали искорки. — Второй этаж, жилое крыло, первая комната справа. Не перепутай. Снайпер улыбнулся, выдыхая, чувствуя, как на щеке стало мокро. Он взял лицо парня в обе ладони, притянул к себе, и, обжигая дыханием ему веки, прижался губами ко лбу. Скаут, не мешкая не секунды, обнял его, сжимая в пальцах мягкую пижаму, вжимаясь в него, чувствуя, как его жар кутает его, а руки защищают. Снайпер растирал его узкую спину сквозь ткань растянутой футболки. И стал легонько покачивать, слушая его хлюпающее сопение. Они сидели так долго, успокаивая и грея друг друга, и никто из них не знал, сколько времени прошло. Скаут, очнувшись от лёгкой дрёмы, зевнул, по-хозяйски устраиваясь у Снайпера на плече, а потом ощутил, как слабеют руки мужчины, а сам он начинает крениться в сторону. Он осторожно взял его за плечи, возвращая в сознание. — Эй, эй, — мягко позвал его парень, вглядываясь в сонные серые глаза, — давай спать, а? Давай ляжем. Снайпер замер, осмысливая его предложение, а потом шумно выдохнул, усмехаясь, склонился к нему и по-простому ткнулся ему в лоб. Они оба качнулись, прикрывая глаза. — Хорошо. Они легли рядом, поверх одеяла, Снайпер — сзади, обхватывая Скаута, словно защищая. Они сплели ноги; Скаут вжался в него, беря его руку в свою, а потом глубоко и удовлетворённо вздохнул. — Всё равно завтра расскажи про эти чёртовы точки, понял? — сонно заворчал парень с долей шутливости. — А то я тебя знаю. Ласковый и низкий смех. — Хорошо. Конечности Скаута наливались свинцом, а сам он проваливался в небытие. Вдруг он загорелся, широко распахивая глаза, забыв сказать что-то очень важное, и хрипло выдал: — Спокойной ночи, Мик. Ответом ему послужило тихое похрапывание и медленное гулкое сердцебиение, которое его убаюкивало. Момент. Ещё один. И рука на его животе обхватила его крепче, чуть покачивая. — Спокойной ночи, Джерри.