***
Когда поля начали сереть, дожди стали накрывать всё чаще, прибивая полуденную пыль и невысокую траву, а небо всё сильнее приобретало стальной оттенок, и температура опускалась ночью так, что день за днём густым одеялом от горизонта до горизонта висел белёсый туман перед рассветом, Снайпер не сразу понял, что уже заканчивался февраль. Лето уходило, и вместе с ним проклятая жара. Всё будто успокаивалось, засыпало, тускнело. Для Снайпера было знакомо это состояние… стазиса, как говорил он себе. Подцепил это слово из очередной книги. Всё мутнело вокруг него, бурело, пальцы путались в шерстяной пряже. Он чуть не выронил спицу. Всё расплылось, помрачнело, а потом всё стало почти чёрным. Он часто спал. Стал спать ещё чаще, когда один человек стал жить с ним, принеся с собой чувство безопасности и защищённости, и когда этот человек всё-таки заставил его продолжить приём лекарств. Лекарства действовали как успокоительное и снотворное одновременно. И плюс, и минус. Мужчина вздрогнул, дёрнувшись во сне, когда ему привиделся образ ярко-голубой воды, поверхности которой коснулась молодая ветка с набухшими почками, и круги пошли по воде, смешиваясь с солнечным светом, отчего вода стала отливать лазурным и кобальтовым. Он проснулся, когда из его рук осторожно вынимали пряжу, а синий и голубой моток шерсти убрали с дивана (и сложили обратно в корзинку). На него накинули плед, стараясь лишний раз не тревожить, а цепкие тёплые руки с мозолями на подушечках скользнули под шею, ища более удобное положение, чтобы ему не защемило. Снайпер пришёл в себя, украдкой взглянув наверх, и встретил серьёзный взгляд родных ясно-голубых глаз. — Прости, старик, не хотел будить, — с искренним сожалением пробормотал Скаут, заметив, что мужчина проснулся. — Ты спал с открытыми глазами, — он продолжал его кутать, устраивая. — Да? — охрип Снайпер, громко вдыхая через нос, потирая себе лицо, внезапно осознав, что давно не брился. — Я напугал тебя? — Нет, просто, — Скаут всплеснул рукой, хлопая себя по бедру, садясь напротив Снайпера на столик около дивана, — глаза сохнут. Нельзя ведь. Мужчина приподнялся, устраиваясь удобнее, запахиваясь в плед, и улёгся. Он посмотрел на парня — тот был немного растерян. Да, он напугал его, подумал Снайпер. Он представил, как он выглядел — сидит, не двигаясь, безвольно откинувший голову на спинку, рот приоткрыт, глаза открыты, взгляд в одну точку, не моргает. Он усмехнулся в мыслях, подумав, а что делать парню, когда он двинет кони, кому говорить и куда бежать. В этой глухомани. Снайпер уловил звук сбившегося дыхания Скаута. Он потянулся и накрыл его руку своей — кисти парня подрагивали. — Прости, малыш, — зашептал мужчина, искренне, смотря в эти самые голубые глаза, — я не хотел тебя пугать. Он мягко ему улыбнулся, продолжая потирать ему руки, надеясь, что это успокоит. — Да ладно тебе, не напугал ты, — фыркнул Скаут в ответ, дрогнув уголком рта в улыбке, немного резко и дёргано. Он уронил голову, усмехаясь и покачивая ей, и взял кисть мужчины в обе ладони, сжимая. — У тебя и раньше бывало такое. — Да? — Снайпер в таком детском изумлении посмотрел на Скаута, что тот даже усмехнулся во второй раз, умилённый такой реакции. — Да, — передразнил парнишка, клонясь к нему. — Я-то знаю. И Док знает. Поэтому он тебе и прописал те капли. Не первые, а те, которые вторые, щипали ещё. Мужчина сжал челюсти, едва заметно закатывая глаза. — Э, э. Я щас это видел. — Ты подписал меня на эту пытку, да? — Да, я, — твёрдо подтвердил Скаут. — А что мне оставалось делать? Я в тебя эти таблетки насильно пихаю. А капли? Это был кошмар какой-то. — Значит, вы мне набрехали про поражение сетчатки, что это мне поможет, что это регенерирует? — Ну, не. Это поможет. Просто… ну, Док говорил, что это не так прям всё серьёзно, это просто, ну… чтобы глаза не засыхали. Не трам… трамлировались… да чёрт бы тебя! — трав-ми-ро-ва-лись. Вот, — он натянул довольную лыбу, удовлетворённый тем, что сумел это выговорить. — Паршивец, — гортанно прорычал Снайпер, хотя на дне его голоса разливалась теплота, бьющая через край. Скаут ехидно загыгыкал. Снайпер не сдержал улыбки, щуря серые глаза, шумно выдыхая, и потянулся к парню, растирая ему плечо сквозь ткань толстовки джерси. Ярко-красная, как огонёк, как что-то горящее за грудиной, как… как цвет команды. — А что будет? — Скаут указал взглядом куда-то вниз, внимательным, ясным, светло-голубым. — Хм-м? — Что свяжешь? — продолжал он. — Синее… ты нечасто синее вяжешь. Любишь зелёное или розовое… вот, у тебя где-то было, — он потянулся к корзинке, доставая худой моток розовых ниток — будто как доказательство — и показал ему. — Во. Классный шарфик, кстати, мне нравится, жаль, с ним выйти никуда нельзя. Его непринуждённый лёгкий тон заставил мужчину сощуриться в удовольствии. — Но красивый же, — низко и уверенно буркнул Снайпер. — А кто спорит? Я буду носить. Если дашь. Дашь? — Дам, — Снайпер всё сильнее расплывался в счастливой улыбке. — А синее… тоже шарфик будет? — мягко улыбнулся Скаут, хотя доля жеманства не покидала его худые черты. — Если хочешь, — мужчина лениво вскинул брови, прикрывая глаза. — А если свитер захочу? — Будет свитер. — Сине-голубо-фиолетовый в крапинку? — Сделаем. — На день рожденья? — у Скаута заискрились глаза. Снайпер замер, вглядываясь ему прямо в зрачки. Нет, он не забыл про день рождения парня, просто… просто он не знал, какой подарок он хотел, а спросить напрямую было неловко и всё как-то не получалось. — Если ты захочешь, — мягко и тихо отозвался мужчина, подкладывая плед по щёку. — Хочешь только свитер? Парнишка кивнул, сияющий, довольный. Как мало надо для счастья. — Хорошо. Свитер, — прошептал Снайпер так, будто это был святой обет. Скаут заулыбался, обнажая крупные передние зубы, щурясь, отчего около глаз у него появились морщинки-лучики. Он склонился вперёд, тряхнув руку Снайперу в заверяющем жесте. Снайпер замолк, а потом еле слышно произнёс: — А море? Скаут вздрогнул, поражённый, широко распахнул глаза. Он чуть выпрямился, глянув в окно, где серый дождь поливал такие же серые степи. Он цокнул, выдыхая. — Чёрт, море… Мужчина не сводил с него внимательного взгляда. Цвет его глаз менялся с потухше-серого на привычно серо-синий, глубокий, живой. Несмотря на хмурую погоду, таблетки и бормотание телика, он понемногу просыпался. Как не проснуться, когда рядом с тобой такой пышущий жаром яркий огонёк. Он шутливо нахмурился, прослеживая черты паренька, и потянулся к нему, привлекая внимание. Скаут вынырнул из потока мыслей, возвращаясь к Снайперу. — Да не, — отмахнулся он, — сейчас холодать будет. И… и я не знаю дороги, — усмехнулся он, — до Багам-то. И тебя тормошить не хочу, — мягче продолжал он, — тебе надо отдыхать, понял? Набираться сил. Ты не до конца выздоровел. Снайпер нахмурился, вспыхивая где-то в глубине души. — Это ты меня сейчас со счетов сбрасываешь? — Ничего я не сбрасываю! — ощетинился Скаут. — Просто… тебе надо ещё немного времени, да? Ты сам говорил, что всё успокоится, и нужно немного времени, нам обоим. Было такое? — Я—я не совсем про это… — И про это тоже, — пресёк его возражения парень, вглядываясь пронзительно и внимательно. Снайпер выдохнул, смиряясь, прикрывая глаза. — Мы можем… мы можем податься к побережью, — неуверенно начал он. — На юго-восток. Там сейчас хорошо. Леса и окрестности вылиты будто из чёртовой меди, там… там прохладнее, реки, дожди, и море доброе и тёплое. — Снайпс, но это же далеко. Снайпер фыркнул. — Что такое «далеко»… — Ты быстро устаёшь и часто спишь, а я не знаю дороги, я, может, нас чёрту на кулички завезу. А если случится что? А если я не смогу помочь? — Я дам карту. И нарисую маркером. Красным. Уверен, ты поймёшь, после стольких лет беготни по коридорам и канализациям в поисках чемоданчика. — Чёрт, Снайпс, нет. Я понимаю, что ты практикуешься в остроумии, но нет. — Сделаем петлю до Соу-энд-Пиглетс*. Никогда там не был. — Снайпс. — Чёрт, Джерри, это моя мечта увидеть море или твоя?! — вспылил Снайпер, приподнимаясь, повышая голос так, что тот дал петуха. — Видел я море, и не раз! И увижу ещё! — взмахнул Скаут руками, также возмущённо повышая голос. — Ты — да, а я может и…! — Снайпер вскинулся, ощетиниваясь, а потом осёкся, понимая, что взболтнул. Между ними повисло молчание — тягучее и внезапно тяжёлое. Телик бормотал. Часы тикали на кухне. Дождь бился в стёкла вкупе с восточным ветром. Светло-серый свет упал на правую часть лица Снайпера, подсвечивая отросшую щетину, выделяя длинные (и усталые) волевые черты, играя с посиневшей радужкой и едва заметной пеленой, застилавшей правый зрачок. Он сел на диване, отчего плед сполз с его плеч. Снайпер вздохнул, потирая лицо, почёсывая щетину. — Да, ты прав, кенгурёнок, — глухо произнёс он, смотря куда-то вбок, понимая, что всё стало ещё серее. Дождь усиливался. Молчание. — Нет. Не, не-не-не, Снайпс, взгляни на меня. Тощие цепкие руки скользнули ему на плечи, крепко беря, сминая коричневую рубашку в жёстких пальцах с покрасневшими суставами. Снайпер взглянул на Скаута — открыто и доверчиво. — Мы поедем. Хорошо? И до Пиглетов твоих тоже. И обратно, — он заглядывал ему в глаза, сев перед ним на корточки, улыбаясь тепло и лучисто. — Куда хочешь, — парень качнул его в подтверждении. — К морю… на день рождения. Да? — осторожно и тихо и медленно спросил Снайпер, словно боялся говорить. — Да, старик. Посмотрим и на деревья, и на море. Я тоже хочу на море, правда. Но ещё больше я хочу, чтоб ты был живой, — шёпотом окончил он, приникая к нему. Губы Снайпера дрожали в улыбке и от чего-то ещё. Мужчина опустил взгляд, кивая, сглатывая. — Обещаю—обещаю быть живым, — с глухим смешком ответил Снайпер, всё ещё не поднимая взгляда на Скаута, — клянусь Её Величеством. Парень беззвучно рассмеялся, щурясь, тепло, сияя — будто грел мужчину. — Обещаешь таблетки пить? — Обещаю. — А завтракать? Снайпер помялся. — Справедливости ради, ты тоже иногда пропускаешь завтрак. — Я просыпаю, и это только твоя вина, — серьёзно ответил Скаут, слишком серьёзно, будто не смеялся секунду назад. — Моя? — А кто водит в холодрыгу звёзды смотреть? — А кто соглашается? — А у кого подзорная труба завалялась, оказывается? — Хотел бы спать — не ходил бы, даже с трубой! — Как я тебя отпущу одного?! Одному неинтересно! — А вместе интересно, а? Интересно?! — и Снайпер, смеясь, стиснул его в неловких объятиях и повалил на себя, пытаясь щекотать. Скаут истерически захохотал, отпихиваясь, выворачивая ему руки, натягивая одеяло на голову. Сквозь возню и гогот послышался довольный рявк Скаута: «Я победил!». Мужчина замер, скидывая одеяло, отпихивая парня, и оценивающе посмотрел на него, раскрасневшегося и счастливого: — Победил, да? Победил? — Ага, — довольно ухмыльнулся он. — Ах ты… щегол, хулиганьё, — игриво зарычал Снайпер, и сильные пальцы скользнули Скауту под толстовку, тиская выступающие рёбра и худую грудную клетку. Парень, как и подобает мужчине в подобных ситуациях, завизжал, отбрыкиваясь и подскакивая, как молодой конь. Руки Снайпера крепко держали его, так что деться от этой пытки ему было некуда. — Победил он, — ворчал Снайпер, мучая и тиская Скаута, слушая его истерический смех, уворачиваясь от его рук. — Отстань, отстань, всё, — захлёбывался в смехе парень, отпихиваясь, пытаясь отползти. — Да? Попроси, — низко рыкнул мужчина, прищуриваясь, — кенгурёнок. — Не буду, — рыкнул в ответ парень, пытаясь также низко, но не получилось, и он сорвался на визгливый хрип. Хрюкнул сам с себя. Снайпер не переставал мучить его. — Полагаю, у нас ещё много времени, прежде чем ты… — начал он было своим низким, хриплым, тёплым, властным голосом, каким любил говорить на полигонах со своими жертвами сквозь линзу прицела, как его прервало: — Ладно, ладно, пожалуйста! — завопил Скаут, когда щекотка стала невыносимой, и он обессиленно рухнул на Снайпера, дыша, словно пробежал марафон. Может даже два. Мука прекратилась. Руки мужчины скользнули ему на узкую спину, растирая и успокаивая. Парень всё ещё измученно посмеивался, рвано выдыхая, мученически постанывая. Мужчина мягко посмеивался, довольный и расслабленный. — Ух, твою мать, — тихо выругался парнишка. — В следующий раз такое с тобой сделаю. Посмотрим, сколько продержишься. Он поднялся, чтобы Снайперу не было тяжело. — Недолго, — тихо отозвался мужчина с улыбкой в голосе. — Староват становлюсь для игр. Скаут фыркнул, закатывая глаза, садясь рядом на диване. — Ну и я тоже, чё? Мне же… — он приостановился; моргнул. — Чёрт, мне же тридцать четыре будет. Снайпер дёрнул бровью. — На тридцать четыре ты не выглядишь, малыш. — Блин, — парень провёл себе кистью сквозь волосы, взлохмачивая их. — Ну, внешность обманчива. — Для меня ты всегда будешь девятнадцатилетним пиздюком, если тебя это волнует, — тихо и ласково засмеялся мужчина, щурясь в улыбке. Он потянулся и погладил Скаута по плечу. — Да, но, но, — он обернулся к Снайперу, вглядываясь в его черты, — я ж теперь… чёрт, я ж старый теперь, — пространно закончил он, смотря вперёд себя, в никуда. — А я тогда что? — буркнул мужчина с весельем в голосе. — Пыль и песок, только веником помести? — Не, ну, ты норм, — серьёзно ответил Скаут, что вызвало тёплый смех у Снайпера. — Я уже говорил. Ты норм. Снайпер замолк. Скаут потормошил его напоследок, щурясь, на что ему ответили недовольным ворчанием, и парень поднялся, собираясь оставить мужчину отдыхать. Его остановили жёсткие сильные пальцы на запястье, касавшиеся едва-едва. Не хватка, а просто прикосновение. Парень обернулся, вперяя в мужчину взгляд мерцающих ясно-голубых глаз. Снайпер хотел что-то сказать, даже губы дрогнули и заглянул в глаза, но моментом позже он закаменел, опустил взгляд, отпустил Скаута, закрыл рот, закрылся от него. Опять. — Мне остаться здесь, да? — осторожно спросил парень, предполагая его просьбу. Снайпер едва заметно улыбнулся. И кивнул. Он откинул плед, и Скаут юркнул к нему, устраиваясь под боком, чувствуя, как сзади мужчина обхватывает его, кутая и согревая. Парень повозился, устраиваясь, что-то ворча, и улёгся, смотря передачу про жирафов, которая шла уже битый час. За окном темнело — то ли вечер приходил, то ли очередной фронт. Минут через двадцать сзади Скаута слышалось тихое похрапывание, и дыхание и сердцебиение Снайпера успокаивали парня. Его тоже начало кренить в сон. Телик освещал крохотную комнатушку тёплым оранжевым светом документалки о саваннах. Скауту уже что-то мерещилось, что жирафы становились фиолетовыми, а львы рядом с ними начинали танцевать, (видимо, радовались, что те стали фиолетовыми — так подумал Скаут), как тёплая жилистая рука, поглаживающая его по голове, заставила очнуться от лёгкой дрёмы. Скаут дёрнулся, еле оборачиваясь к Снайперу, безмолвно спрашивая, всё ли хорошо. Ответом ему послужило тихое, низкое и искреннее: — Спасибо, Джерри.***
Утренний свет заливал крохотную ванную комнату, ослепляя и золотя всё вокруг. Лучи играли на остром лезвии старой опаски, бросая солнечные зайчики на бледно-жёлтый кафель и замызганное зеркало. Снайпер, спустя неделю, решил побриться. Пытался, во всяком случае. Лезвие едва касалось намыленной щеки, потом тут же отскакивало, потом снова прикасалось — но теперь мелкой дрожью. Мужчине слегка потряхивало руки с самого утра. Может, небольшое нервное перевозбуждение так сказалось — свитер он довязал, и шарф, и маршрут они с парнем проложили, перепортив несколько карт Австралии, и фургон подготовили, и сами подготовились. Скаут гарцевал, довольный, счастливый, полный какого-то внутреннего света и нескончаемой энергии. Мотался туда-сюда, из дому в город и обратно; перетрепался со всеми, несколько раз оповестив Фиону и мистера Клири о том, что они с дядей скоро отправятся попутешествовать, и что с дядей всё будет хорошо, и они вернутся. На что он получал ласковый смех и простое: «Манди береги, и сам не надорвись, малой». Всё это было хорошо, хорошо, но Снайпера всё равно потряхивало. Он злился сам на себя, даже не зная, отчего он опять ссал. Снайпер запутался в мыслях, запутался в пальцах; несколько неловких движений — и мужчина выронил лезвие, громко и раздражённо зашипев. Опаска отскочила, звеня о кафель. — Снайпс? — окликнул его парень из комнаты, чуть растревоженный. Они привыкли мыться с открытой дверью в ванную комнату, оба. Мало ли что. — Снайпс, у тебя там всё нормально? — Да, да, нормально, — громко отозвался Снайпер, пытаясь подобрать изгвазданную в мыле бритву, продолжая бормотать себе под нос: — Чёртова штука… Скаут появился в дверном проёме, а потом подался к стрелку, помогая ему подняться. — Не поранился? — Нет, я, нет… — мужчина устало вздохнул, опуская плечи, выпрямляясь, узнавая тон парня. — Джерри, я не настолько беспомощен. — Я ничего и не говорю, — огрызнулся парень, вытаскивая бритву из-под раковины. — Я бреюсь тридцать пять лет, не надо со мной нянькаться. — Не наньк… нянькаюсь я! — ощетинился Скаут, вперяя в него пылающий голубой взгляд. — Достать нельзя? — Мог бы сам. — Ты—ты упрямый ребёнок, Снайпс. — И всё могу сделать. Мне лучше, ты же сам знаешь. — Да знаю я! — вспылил Скаут, вздувая ноздри, сжимая челюсти, отчего на узких скулах заходили желваки. Он посмотрел в сторону, на ровную поверхность воды в раковине, будто светящейся из-за солнечного света. Они замолчали, глубоко и часто дыша от сдерживаемых эмоций. За окном прощебетала одинокая птица. Медленная капель из крана ритмично прерывала разлившуюся тишину. Солнце заливало крохотное пространство и двух людей в нём. Снайпер смотрел на россыпь веснушек на впалых и худых щеках Скаута, на его узкие черты, на мерцающие светло-голубые глаза, на вздёрнутый узкий нос. Скаут хмурился, сопя, и Снайпер взглянул на шрам над его русой левой бровью, на шелушащуюся кожу скулы, на едва заметные морщинки около больших глаз. Серо-синий взгляд упал на сжатые иссохшие тонкие губы и широкий рот. Взгляд опустился ниже, на неширокие угловатые плечи под тканью растянутой старой тёмно-синей футболки. На некрупные, но сильные руки и суставы. Он смотрел сверху вниз на парня, понимая, что доверял ему. Этим глазам, этим рукам. Окончательно и бесповоротно. Он смотрел в родные черты, осознавая, что это и есть… — Помочь? — прервал его поток сознания парень, устало и уже более спокойно. Мужчина дрогнул, выныривая из мыслей, и, встретив его ясный взгляд, будто смирился и принял всё так, как есть. Он опустил голову, кивнув несколько раз, и забормотал: — Да, да. Снайпер облизнул пересохшие губы, чувствуя соль мыла. Скаут взял в руки бритву, удобнее перехватывая её. — Можешь… можешь сесть? Сюда, — он указал на край ванны, говоря будто бы раздражённо, но мужчина знал, что парень не держал зла. Но он всё равно подчинился, садясь на бортик чугунной ванны, выпрямляя спину. Скаут склонился к нему, и глаза у него поблёскивали. Он коснулся его щетинистых щёк, взбивая мыльную пену, приятно шурша ей. Снайпер украдкой взглянул на него ожившим синим взглядом, потом снова отвёл глаза, моргая. — Я не сержусь, — серьёзно отозвался Скаут, заметив его взгляд и подумав, что громкостью и жёсткостью своего тона напугал его. Снайпер не сдержался и дрогнул в улыбке. — Я знаю, малыш. Парень недовольно фыркнул, усмехаясь, и, ополоснув бритву в раковине, (на удачу), приблизился к мужчине. — Ладно, крепыш. Так, расслабься. Давай. Снайпер заставил себя успокоиться, расслабляя мышцы лица, выдыхая. — Баки только оставь, — буркнул он, косясь на парня, чувствуя прикосновение лезвия к скуле. — Я помню про баки, — также деловито буркнул Скаут в ответ, смотря внимательно и сосредоточенно, даже не моргая, и начал. Лезвие с характерным скрежетом заскользило по коже, оставляя её чистой и гладкой. Скаут старался, очищая одно и то же место несколько раз, двигаясь осторожно, переходя от правой скулы вниз, к щеке, потом к подбородку. — Подними немного… — забормотал парень, но мужчина уже приподнял подбородок, вытягивая шею. — Да, вот так. Он ополаскивал бритву в тёплой воде, обстукивая её об край, (хоть Снайпер и шикнул, чтобы он не бил сильно, а то отобьёт раковину), и продолжал. Скаут действовал аккуратно и сосредоточенно, так, что Снайпер испытал искрящийся прилив нежности. С ним так не обращались. Ему так никто никогда не делал. Он смотрел в ясные глаза парня, на дне которых танцевали искорки, и незаметно от себя он заулыбался, мягко и тепло. — Так, не улыбайся, ну? — заворчал парень, приостанавливаясь, тоже начиная улыбаться. — Я тебя могу порезать. — Хорошо, малыш, — позволил себе широко улыбнуться Снайпер, прикрывая глаза, щурясь, двигая кадыком. — И не разговаривай, Снайпс, чёрт, — засмеялся в ответ Скаут, тихо и глухо, будто кто-то мог их слышать, будто он нарушал наступивший покой и тишину. — Хорошо, малыш, — снова зашептал Снайпер, чтобы немного побесить мальчишку, и успокоил себя. Он чувствовал мягкий хват на правом плече и тепло, которое парень излучал. Его грело не только солнце. Скаут закончил с его левой стороной, и теперь двинулся ниже, к горлу. — Так, старик, теперь правда не двигайся. Снайпер понимал. И замер. Лезвие осторожно коснулось кожи, прямо над ярёмной веной, сбривая уже начинавшую расти бороду, оставляя после себя только чистое и гладкое, и оно двинулось к центру, кадыку. Снайпер старался не двигать челюстями. Бритва обогнула кадык, счищая. Еле слышимый скрежет раздавался в тишине маленькой ванной комнаты. Солнечный свет ласкал длинные и жёсткие черты Снайпера, заставляя каштановые с проседью волосы вспыхивать золотом, выделяя скулы и сильную линию челюсти, а глаза гореть ярко-синим. Удивительно, как борода старила его. Скаут не спускал с него взгляда, и Снайпер заметил. — Нравлюсь? — глубоко и гортанно произнёс Снайпер, внезапно, хрипло, с ноткой иронии и ноткой того, что Скаут часто слышал, когда Снайпер был среди чужих людей. Осторожности. Боязни. Страха. Скаут остановился, вглядываясь ему в глаза. Снайпер судорожно сглотнул, стискивая челюсти, хотя пытался показаться уверенным, твёрдым. И парень прыснул, роняя голову, беззвучно смеясь. Мужчина вздрогнул, скользя по нему беспокойным взглядом, не зная, что думать, но он внезапно замер, когда паренёк снова поднял на него взгляд, подаваясь к нему, и на скулах у него расцвёл алеющий румянец. Живые голубые глаза ярко блестели, словно танцевали. Скаут облизнул губы, и, прикрывая глаза, потирая себе лицо, закивал, пытаясь не улыбаться слишком широко, стесняясь. Снайпер мягко засмеялся, щурясь в улыбке, жмурясь в удовольствии. Огонёк смущения тоже лизнул ему лицо, но он старался не поддаваться эмоциям так глубоко. Может, это просто от бритья — просто кожа была раздражена. Тёплое влажное полотенце накрыло ему щёки и горло — Скаут вытирал его, счищая пену до конца. Потом смазал лосьоном (и Снайпер фыркнул от ударивших в нос паров), выливая больше, чем нужно. Он мягко потянул его за плечи, неясно указывая в сторону зеркала, чтобы он посмотрел на себя. Мужчина поднялся (внезапно понимая, как болезненно врезался край ванны ему в задницу всё это время), разгибаясь, возвышаясь над пареньком, не переставая улыбаться ему, и приблизился к зеркалу. Он взглянул на себя и остановился. На него смотрел он. Словно молодой он. Да, морщин прибавилось, и черты стали ещё острее, но он выглядел как никогда живым. Свежим. Чистым, во всех смыслах. Глаза синели, как апрельское небо. Чтобы не выдавать своё изумление, он взял бритву с края раковины и стал подравнивать себе баки, словно было что-то не так, словно ему приходилось доделывать незаконченное дело. За ним недовольно фыркнули. Снайпер улыбнулся, опустив горящий взгляд на взлохмаченную светлую макушку и таращившиеся огромные ясно-голубые глаза из-за его плеча. И он обернулся к Скауту, улыбаясь тепло, лишь губами, с толикой приятной уверенности. Мальчишка заулыбался в ответ, хоть и пытался сдерживаться, расслабляя мышцы лица, пытаясь сделать серьёзный вид, насупливаясь, но не получалось, и он был очарователен. У Снайпера разлилось что-то горячее и приятное за грудиной, когда он понял, что ему удалось смутить малыша Скаута. Ему нечасто это удавалось.***
Они собрались ещё засветло, сложив свои пожитки в фургончик, несколько раз перепроверив документы — взяли ли они настоящие или нужные. Над степью стояла предрассветная тишина, небо поблёскивало Крестом, занимаясь бледно-сиреневым на востоке. Дыхание курилось лёгким паром. Скаут уже заканчивал укладывать чемоданы под кроватью в фургоне, когда Снайпер вышел из дома, запирая дверь за собой. Ему потребовалось больше времени — прятал винтовку и два своих дробовика в оружейный шкаф на чердаке, будто прощался, отправляя на покой. Это ж не навсегда, Снайпс, сказал тогда Скаут. И охоту-то ты не оставишь. И Снайпер тогда ответил, что мальчишка так и не оставил свои жетоны, и Скаут согласился. Это уже часть нас, знаешь? Знаю, ответил Снайпер. Но Снайпер всё равно прощался, метафорически, конечно. Он чувствовал, будто в жизни что-то поменялось, что он переворачивал страницу, и он думал, чувствовал ли Скаут то же. Ему казалось, что парень был… счастлив. В этих пустошах, где почти никого на километры вокруг, со старым мужиком, в обветшалом доме, и он был счастлив, носился, смеялся, радовался, как ребёнок. Он не понимал. Он решительно не понимал природу его эмоций. — Снайпс, всё нормально? — окликнул его знакомый голос, немного глухой от сонливости. Снайпер обернулся и встретил взгляд Скаута, добрый, искрящийся, светло-голубой. Мужчина стиснул челюсти, опуская взгляд на землю, пряча глаза за полами старой шляпы, и снова посмотрел на парня. И кивнул. Он потирал подушечки пальцев правой руки. Скаут заметил. — Малыш, я хотел сказать, — начал было Снайпер, и осёкся, и его дыхание сбилось. Он рвано выдохнул через нос, деревенея, шаркая сапогом по сухой пыльной земле. Парень подошёл ближе, вглядываясь в его черты, и едва заметно ему улыбнулся. — Я знаю, — мягко ответил он, щурясь в улыбке, дёрнув уголком рта. Он кивнул, и мужчина закивал ему в ответ, снова опуская голову. Скаут взял его за плечо в заверяющем жесте, сжимая в пальцах старую потрёпанную кожанку, и еле качнул его. Снайпер дёргано усмехнулся, немного напряжённо, и ответил на жест, сжимая ему плечо широкой жилистой ладонью, растирая сквозь ткань тёмно-синей ветровки, чуть потряхивая. Скаут заулыбался шире, приникая, заглядывая ему в глаза, так, будто на нём и не было авиаторов. — О, кстати, — сбивчиво забормотал мужчина, вспомнив о чём-то. Парнишка удивлённо посмотрел, с интересом последовав за ним к фургону. Снайпер скрылся в своём домике на колёсах, и послышалась возня. Кажется, что-то разбилось или упало, и Скаут зажмурился, вздрагивая и сжимаясь, а потом тихонько рассмеялся. Снайпер снова вышел на улицу, захлопывая за собой дверь, пряча что-то за спиной. Скаут хрюкнул, усмехаясь. — Чё там? — Э, ну, — помялся мужчина. — Не уверен, что тебе понравится, и если не захочешь, я пойму, всё равно, ты же не очень такие любишь, может, не подойдёт, или цвет… — Снайпс, — пресёк его оправдания парнишка, недовольно, складывая руки на груди, — хоть покажи, чё это. Снайпер выдохнул, облизывая губы, и вынул что-то из-за спины. У Скаута расширились глаза. Это была новёхонькая, из чистого фетра, с широкими полями, с примятой тульёй, рейнджерская, чёрная… — Шляпа?! — пискнул паренёк в чистом восторге, даже раскрывая рот. Мужчина старался сдержать смех, пряча мерцающий взгляд за линзами очков. — Нравится? — забормотал он, неуверенный, но всё равно чувствуя при этом какой-то глупый прилив счастья. — Ты шутишь! — воскликнул Скаут, поражённый, и выхватил её у Снайпера. — Твою мать, это ж… — он нахлобучил её себе на голову, выравнивая. — Ух, ёб… как я выгляжу? Так, не, не говори. Он подскочил к зеркалу заднего вида, крутя шляпу, пытаясь подогнуть полы, чтобы, чтобы у как Снайпера. Мужчина мягко посмеивался, с теплотой смотря на паренька, подходя ближе. — Да красивый, красивый, — подтрунил Снайпер, наблюдая, как Скаут крутится перед зеркалом, вертя шляпу то так, то эдак, словно модница. Но тут Скаут внезапно замер, оборачиваясь к нему, закрыв лицо тёмными полами. Он касался их лишь кончиками пальцев, а потом драматично приподнял их, являя Снайперу свои потемневшие сияющие голубые глаза и щегольскую улыбку. — Что нового, киска?¹ — произнёс он, как считал, соблазняюще, поигрывая бровями, до одури слащаво, пытаясь понизить голос, пытаясь имитировать австралийский акцент, и это было так вычурно и по-идиотски, что Снайпер засипел, трясясь в плечах, надувая щёки. — У меня много времени и—и мно-ого цветов, — парень запинался, пытаясь не расхохотаться. — Чт—чтобы провести его с тобой, — и он прыснул, сгибаясь пополам. Мужчина фыркнул, нахлобучивая ему шляпу на лицо. — Замолчи ты, — тихо смеялся он, щурясь, — выпендрёжник. — Поэтому беги быстрее пудрить свои прелестные…! — всхлипнул от хохота Скаут, но закончил он невнятным бубнежом, потому что Снайпер повалил его на себя, утыкая моськой себе в плечо. Парень ухватился за него, смеясь и тиская. Мужчина хрипло захихикал, обхватывая его в ответ и ласково трепля по спине. С первым лучом рассвета они отправились в дорогу, оставляя за собой медленно оседающие столбы пыли, шурша колёсами по иссохшей почве. Они ехали в солнце. На восток. Несколько поворотов, и они очутились на Мид-Вестерн Хайвее, серой истрескавшейся ленте, ведущей куда-то за горизонт. За окном потянулись бесконечные золотистые степи и редкие прозрачные леса, мелкие городишки и посёлки. Снайпер вёл, касаясь баранки лишь пальцами, лениво покуривая, выдыхая дым в приоткрытое окно. Скаут внимательно изучал карту, где жирным красным маркером был нарисован их маршрут, а крестами были помечены места остановок. Взгляд двинулся вправо, к самому краю, где голубела полоса с вертикальным названием на ней «Тасманово море». — Сидней? — изумился парень, поднимая взгляд на мужчину. — Серьёзно? Ты хочешь? — Да, — тихо ответил мужчина, щурясь от солнца, пряча улыбку в повороте головы. — Блин, это ж классно. Я ж его… я ж его только на открытках видел! — Скаут был искренне счастлив. — Я тоже, — также тихо отозвался стрелок, кивая. — Нет, я бывал в тех краях, — продолжил Снайпер, понимая, что прозвучало глупо, жуя губами фильтр, — но только в диких местах. Ближе к югу. Скаут слушал, смотрел, не отрываясь. Снайпер потянулся к радио, включая, настраивая. Нет, в его фургоне оно было немного глухим и скрипучим, по сравнению с Фордом, оставшимся в США. — Пожелания есть? — Кто водит — тот и музыку заказывает, — ухмыльнулся Скаут, откидываясь на спинку и закидывая ноги на приборную панель. — Так, эй, — нахмурился мужчина, спихивая его кеды, — имей совесть. Мальчишка цокнул, возясь в кресле. — Зануда. — Балаболка, — парировал в ответ стрелок, всё равно улыбаясь. Снайпер насилу нашёл станцию, посматривая на пустую дорогу, и позволил песне литься, которую изредка прерывала статика. Солнце заливало их обоих, и Скаут пожалел, что у него не было очков, как у Снайпера. Но ему было тепло, хорошо и спокойно. Как никогда. Искал я любовь тем июльским утром, С силой нового дня и прекрасного солнца.² И Скаут заметил, как Снайпер опять подпевал песне лишь губами, прикрывая глаза иногда, когда чувства подхватывали его слишком сильно. С пением первой утренней птицы Я уезжал домой. — Старик, спой, — забормотал парень, не надеясь, что мужчина услышит его сквозь шум езды, ветра, мотора, боясь вспугнуть его вдохновение, но мужчина, неожиданно для него, закивал, и раздался его низкий, мелодичный и тёплый голос. Оставляя позади ночь и грозы, Выбирая свой собственный путь. — Когда настал день, я понял, что буду искать только тебя, — покосился на него Снайпер, заулыбавшись, обнажая клык, уверенный, счастливый, с синеющим горящим взглядом, и Скаут загорелся в ответ, смеясь и сияя. Они менялись каждые три часа, давая Снайперу отдыхать. Скаут вёл аккуратно, хоть и нервно, постоянно сверяясь с картой, хотя, в общем-то, сверяться было незачем — дорога вела и вела в голубую даль. Стрелок первое время поддразнивал паренька, а потом смирился, успокоился, доверился — и в каждую «смену» Скаута спал, привалившись к двери, подняв вороты кожанки. Чем дальше на восток — тем зеленее становился ландшафт, леса становились гуще, темнее, некоторые деревья уже начинали одеваться в багрянец; города — больше, поля — плодороднее, облака на тёмно-синих небесах — выше. — Уже чувствую вкус моря, — под вечер сказал Скаут, высовываясь из окна, ловя встречные потоки ветра. Снайпер покосился на него, и, хмыкнув, дёрнул уголком рта, возвращаясь к дороге, видя вокруг себя лишь бескрайние равнины и леса. Вечером второго дня они остановились в крохотном мотеле далеко от дороги — они оба устали от шума и пыли — здание было, фактически, посреди глухого леса, несмотря на то, что они находились всего-то за чертой города. Фойе было тесное, освещаемое крохотными кручёными люстрами, испускавшими приятный оранжевый свет. Никого не было — и ребята вошли, стараясь вести себя тихо, только лакированный (и уже довольно исцарапанный) дощатый пол скрипнул под их ногами. Когда администратор — вымотанный пожилой мужчина в растянутой застиранной рубашке, с белой окладистой бородой и такими же белыми (и растрёпанными) волнистыми волосами, хоть и пытающийся выглядеть опрятно после долгого дня — взглянул на их документы, он выдал сакраментальное, рассеянно нахмурившись: — Сын, что ли? — Дядя, — серьёзно ответил Скаут, так, будто это было само собой разумеющееся. Мужчина поджал губы, размышляя, и закивал сам себе, поправляя съехавшие с носа очки, и вписал ребят. Скаут больше не уточнял. Снайпер, стоявший около, лениво облокотившийся на стойку, лукаво покосился на него и фыркнул.***
Они поели и помылись, (Снайпер даже отмок в ванной), и легли спать, и Снайпер уже как два часа спал. Скаут заснуть не мог. Несмотря на две кровати в комнате, он лёг спать со Снайпером — бессонница мучила его долгие годы на базе, когда он спал один в своей комнатушке, ночами напролёт слушая завывания ветра, какие-то металлические стуки, грохот сапог Медика или Солдата, внезапные сирены, поднимавшие на ночные миссии (и поднимавшие его кровяное давление и мучая и так беспокойное сердце). Но когда он был рядом со Снайпером, что-то менялось. Он успокаивался. Он чувствовал себя защищённым. Будто кошмары войны — это где-то там, за горизонтом, здесь — только это тепло, этот человек, этот голос, хрипло рассказывающий в который раз историю о водяном буйволе. И даже нельзя было сказать, что она была интересной, но Скаут всё равно слушал, внимал, засыпал. Дело было даже не в близости. Не в физической, мысленно уточнил Скаут, кривясь. Парень смотрел в расслабленные и усталые черты мужчины, даже измождённые после двух долгих дней, и понимал, что эта часть их жизни могла никогда и не вернуться. Она пришла и ушла, также спонтанно. И это было неважно для Джереми, на самом деле. Он знал, через что прошёл Мик, да и сам Джереми уже не тот, что прежде, со смехом он процитировал у себя голос Снайпера в голове, и где-то в глубине души он хотел, чтобы Мик знал, что всё в порядке. Но это беспокоило Мика, Джереми знал; видел, как тот мялся, как пытался сблизиться с ним, заботясь только о парне, но не о себе, и Джереми не знал, как ему об этом сказать. Что того, что у них есть — достаточно. Сон не шёл. Скаут решил прогуляться, освежить голову. Он стал осторожно выпутываться из рук Снайпера, кутая его в одеяло с безвкусным цветочным рисунком, как его остановил судорожный и слабый хват тёплой мозолистой руки и распахнутые мутные глаза: — Джерри, что такое? — сипло забормотал Снайпер, неясно касаясь лица парня, оглаживая его, а потом потянулся к его левому бедру, путаясь спросонья. Он стал гладить и растирать ему ногу. — Сейчас пройдёт, кенгурёнок, не скачи. — Мик, всё в порядке, правда, — ласково отозвался парнишка, искренне тронутый его заботой, робко отвечая на его жест, гладя по голове. Взгляд Снайпера стал более сфокусированным. Он всегда реагировал на своё имя. Он чуть приподнялся. — Не бойся, я просто прогуляюсь около прудика. — Всё хорошо? — тихо и осторожно спросил мужчина, просыпаясь. — Да, да, старик, всё хорошо, — мягко заверил его Скаут, кивая, дрогнув в улыбке. Глаза у него поблёскивали. — Там… холодно сейчас. Не ходи, — Снайпер сухо сглотнул, дёргая кадыком. Плечи у него одеревенели. — Сам знаешь. — Нет, всё нормально, я просто выйти хочу, понимаешь? — мужчина услышал нехорошие ноты в голосе парня. Парень его умолял. — Просто подышать. Можно? Повисла тишина. Снайпер сел на кровати. — Я пойду с тобой, малыш, ладно? Скаут, к удивлению Снайпера, закивал, сияющий, счастливый, глаза у него заискрились. Снайпер, не зная, как понимать его чувства, просто потянулся к нему, накрывая широкой мозолистой ладонью впалую щёку, и парень приник к ней, не переставая улыбаться, закрывая влажные глаза, словно благодарил. — Всё хорошо? — снова спросил мужчина, теперь шёпотом, приближаясь к нему, заглядывая в еле видневшиеся в темноте узкие светлые черты. — Всё хорошо, правда, — сорвавшимся шёпотом ответил мальчишка, приникая к нему, утыкаясь носом ему в колючую щёку, чувствуя исходящее от него обжигающее тепло. — Тогда почему ревёшь, хм-м? — глухо спросил Снайпер, дыша часто и поверхностно, понимая, что боль запульсировала за правым глазом, отливая красным. Он потирал Скауту узкую спину сквозь ткань растянутой футболки, пытаясь успокоить и успокоиться. — Мы попадём к морю, правда? — Да, попадём, малыш, обещаю. Мы уже здесь, завтра отправимся к нему, с самого утра, обещаю, обещаю, кенгурёнок, — он сгрёб пацана в охапку, гладя его по шее, качая его. Он дрожал и горел у него под руками. — А можем сейчас? — Сейчас? — Да. Снайпер отстранил Скаута, мягко и горько вглядываясь в его лицо — и, хоть его черты потемнели от тихой тревоги, он сомкнул челюсти — и кивнул. С тихим шуршанием колёс по асфальту они выехали со стоянки мотеля. Оранжевый свет уличных фонарей заскользил по салону, проникая сквозь пыльные стёкла. Снайпер повернул на восток, к сияющему ночному городу — они будто проваливались в него. — Нет, можешь не туда? Можешь… можешь, где потише? И меньше света. До хрена света. Будто белый день, — сбивчиво говорил Скаут, вглядываясь вниз, в горизонт, где бесконечное число корабликов стояло у пристаней, проливая свет на спокойную чёрную воду. — И до хрена людей, — задумчиво пробормотал Снайпер, сворачивая на юго-восток. Скаут взглянул на него, и Снайпер ответил на его взгляд, уверенно ухмыляясь и подмигивая. Через час медленной петляющей езды по тёмным грунтовым улицам, они снова выехали за черту города, но теперь к побережью, туда, где было тихо и темно. — Найдёшь дорогу? Нормально? — Нормально, — довольно тянул Снайпер, окончательно проснувшийся; его даже захватил азарт. Они остановились в рощице около берега. Снайпер вырубил мотор, потушил свет в салоне, и уже хотел было благословить Скаута на путь пешочком — как мальчишка уже выскочил, хлопнув дверью, пробираясь сквозь мокрые заросли, утопая кедами в мягком белом песке, спотыкаясь. Он шёл и шёл. Мужчина вышел следом, закрывая дверь, пряча руки в карманы куртки, чувствуя, как его пробирает холод. Мальчишка шёл, не останавливаясь, будто не верил, вдыхая вкус соли, влаги, моря — во всей его непоколебимости и необъятности. И он остановился только тогда, когда подошвы достали до кромки воды. Он рвано дышал, вздрагивая, сжимая и разжимая пальцы, вглядываясь в тёмный горизонт. Снайпер медленно шёл за ним, еле различая тощую фигурку Скаута в темноте (это было ещё проблематичнее из-за того, что на нём была тёмно-синяя куртка), замечая его растрёпанную светлую макушку. Море было спокойным, впервые. И над ним, от горизонта от горизонта, висел густой, как пуховое одеяло, туман, и ничто не могло его развеять. Мелкие волны набегали на берег, не порождая практически никаких звуков. Мужчина медленно шёл к нему. К парню, к морю. Скаут сел на корточки, сжимаясь в комок, обхватывая себе колени, не переставая вглядываться в чёрную водную гладь. Лёгкий ветер трепал их куртки, совсем, едва-едва. Было тихо. Слишком тихо. Рассвет даже ещё не начинал заниматься. Снайпер остановился рядом, тихо шурша сапогами по мягкому белому песку. Скаут повернул голову, замечая его длинные ноги. — В детстве, — тихо и глухо и нерешительно заговорил мальчик, немного хрипло и устало, — в Бостоне, — уточнил он, — когда дома становилось плохо, я убегал. Бегал по улицам, по паркам. Это всегда меня бодрило. Мужчина молчал, не прерывая его. — Но иногда становилось совсем плохо, — он шмыгнул, растерев себе лицо, — я бежал на пристань, прятался там и часами смотрел на корабли. Как они входят и выходят, уходят в море, исчезают. Я думал, что они уходят навсегда, и я хотел также. И ещё, мне казалось, что как бы плохо ни было, есть я, нет меня, корабли всегда будут ходить, по воде, и вода тоже будет всегда. Что что-то будет постоянно, неизменчиво, понимаешь? И это, — он охрип, усмехаясь, — всегда успокаивало. У Снайпера слова застряли в глотке. Он знал, что должен был что-то сказать, но не знал, что именно. Он смотрел в туманную даль, не зная, что его ждёт. Но он пересилил себя и опустился к Скауту, тихо садясь рядом, подгибая ногу под себя. Снайпер всё ещё перебирал слова, думая, что ответить, как успокоить парня, потому что знал, что тот нуждался в этом, как вдруг Скаут заметался, беспокойный, вперяя в него ошалелый взгляд мокрых глаз, и, схватив его за ворот кожанки, прижался к нему, обвивая шею и плечи, чуть ли не душа. Снайпер ответил, не колеблясь, обнимая и взваливая на себя, словно старался защитить, сминая в руках тонкую жёсткую ткань ветровки, гладя парня по голове, целуя его, качая. — Спасибо, — почувствовал он дрожащий горячий шёпот у себя на шее, и его окатила волна чего-то обжигающего и болезненного. — Всё, всё, малыш, — забормотал Снайпер в ответ, бесконечно гладя его по плечам, по шее, по лицу, — тише, не надо. Всё закончилось. Всё. Скаут льнул к его большим жилистым рукам, обнимая их в ответ, чувствуя, как они согревают его и утишают, и ему сделалось больно от того, как Снайпер относился к нему. Он захлёбывался в его доброте. И он не знал, чем её заслужил. Они сидели вдвоём, сокрытые туманом, тишиной и собственной близостью, такой, какая у них была. — Пойдём, хм-м? — через некоторое время послышался сверху мягкий голос Снайпера, и Скаут ощутил вибрацию в его горле. — А то всё себе отморозим. Скаут замер, а потом тихонько рассмеялся ему в плечо, приникая ближе, выдыхая, расслабляя усталое тело. Снайпер еле слышно засмеялся в ответ, ласково трепля его по голове, взъерошивая ёжик светлых коротких волос. Они помогли друг другу подняться. Фургон обнял их обоих теплом и уютным полумраком. Снайпер закрыл за ними дверь, бросая взгляд на Скаута, остановившегося по центру крохотного дома. Парень потоптался на половичке, не оборачиваясь. — Не замёрз? — глухо спросил мужчина, растирая руки, согреваясь, унимая дрожь. — У нас ещё есть время поспать, пока темно. Скаут обернулся к нему, поворачивая голову через плечо, нервно потирая подушечки пальцев, подрагивая на пятках. Снайпер заметил, останавливаясь. Парень отрывисто выдохнул, расправляя плечи, и сделал шаг к нему, неуверенно, ещё, ещё, потянулся к нему. Когда он оказался в нескольких десятках сантиметров от него, мужчина заметил, как тот трясся, как осенний лист. Глаза лихорадочно блестели. Он что-то искал в лице Снайпера. Боялся. И надеялся. — Малыш, что ты… Скаут приник к нему, зарываясь носом в лацканы кожанки, цепляясь за него, вдыхая его запах, его тепло. Снайпер качнулся — от тяжести и чувств — и обхватил его в ответ, утыкаясь лбом ему в шею, до боли стискивая ему рёбра, дыша. Они стояли вместе, сокрытые мраком, чувствуя друг друга, в полной тишине, прерываемой лишь их учащённым дыханием и еле слышимым поскрипыванием кожанки. Снайпер накрыл его затылок широкой ладонью, поглаживая по коротким светлым волосам, и, прижавшись, мягко поцеловал в щёку. Успокаивал. Скаут дрожал и горел у него под руками. Парень ответил на жест, растирая ему шею, пальцами касаясь чуть завивающихся концов жёстких каштановых волос. Они отстранились, смотря друг другу в глаза, но глаза Снайпера были скрыты авиаторами. Скаут качнул головой, чуть хмурясь, сглатывая, и потянулся — сперва неуверенно, но потом обрёл смелость, и коснулся дужек. Последняя защита Снайпера. Мужчина замер, вглядываясь в лицо парня, а потом, опустив взгляд, (что был скрыт за жёлтыми линзами), кивнул, склоняя голову. Лёгкая трель металлических дужек, складываемых на стекло линз — и мужчина оказался открыт перед ним. Парень быстро сложил очки на столик около окна, а потом вернулся к мужчине, снова беря его за плечи, но несильно. Снайпер качнулся под его хватом, и Скаут не мог понять выражения на его лице. Уголки его губ были чуть приподняты, но в глазах было что-то тяжёлое, печальное. Черты были словно стальные, мышцы напряжены. У парня что-то дёрнуло за грудиной, когда он, наконец, действительно взглянул на него. — Снайпс, — вдохнул он и осёкся, шепча, заглядывая ему в глаза, кладя ладонь ему на щетинистую щёку. — Снайпс, послушай… И затих, беспокойно скользя влажным взглядом по его чертам. Снайпер ждал; у него заныло сердце. Он сглотнул, прикрывая глаза, стараясь успокоиться. В пальцы пришла знакомая дрожь. Скаут путался в мыслях, не зная, с чего начать, что говорить, не зная, нужно ли вообще говорить. Он видел, что пугал Снайпера. И от этого пугался сам. — Всё хорошо, — он растёр ему плечи в успокаивающем жесте, чувствуя, как гулко колотится в висках сердце, — всё хорошо, — заверил он с трепещущим сердцем, а в блестящих глазах царило почти отчаяние. — Просто, я хочу сказать, что мы здесь, и… я так благодарен, — у него задрожал голос, — и я тебя… и мы теперь… У Снайпера крутило желудок; он сомкнул челюсти, отчаянно вглядываясь в лицо Скаута. — …вместе, Снайпс, да? — глухо прошелестел парень, надеясь, что мужчина поймёт. Мужчина дрогнул в плечах. И кивнул. И ещё, ещё, опуская взгляд, роняя голову, расслабляя окаменевшие мышцы. Скаут подался к нему, осторожно снимая с него шляпу — полы которой закрыли его глаза — и Снайпер выдохнул, успокаиваясь, когда Скаут уткнулся своим лбом в его, поглаживая его по плечам. Шляпа покоилась на столе вместе с очками. — Да, кенгурёнок, — низко пробормотал мужчина, потирая ему узкие плечи, сминая в пальцах ткань куртки. А потом что-то тёплое разлилось у него за грудиной, согревая остывшие руки, и он качнул парня, наконец, улыбаясь с долей облегчения, и он просто ткнулся лицом ему в скулу, колючей щетиной о сухую кожу, и ласково и тихо засмеялся, качая их обоих. Парень улыбнулся в ответ, обнажая свои крупные зубы, щурясь, беззвучно смеясь, смаргивая влагу с глаз, не переставая сводить с него взгляда, полного обожания. Снайпер смотрел в ответ, без страха, со светом и теплотой, не прерывая зрительного контакта, и Скауту тоже стало тепло. Облегчение ворвалось в него с толикой уверенности, снося всё на пути вместе с притоком адреналина. Зрачки расширились. Сердце забилось. В груди поднялась искрящаяся волна. Скаут загорелся. И Снайпер вместе с ним. Что-то живое колыхнулось в нём, дрожащее, горячее. Он встряхнул мальчишку, щурясь в улыбке, обнажая клык, растирая ему плечи, а потом защекотал. Скаут задохнулся, ёжась, хихикая, взбрыкивая и отскакивая от длинных сильных пальцев, мучивших его рёбра. Они схватили друг друга, обхватывая, то ли борясь, то ли обнимаясь, и повалились на пол с глухим смехом. Они возились, пихались, играя; Скаут — хохотал, повизгивая, Снайпер — довольно рычал, посмеиваясь. И парень вспыхнул, когда услышал низкое, отдававшееся вибрацией в горле и грудной клетке: — Негодник. Он ощутил тёплую волну, приятную волну; он чувствовал её раньше. Вместе с мужчиной. Снайпер нависал над ним, грея его и обдавая своим запахом. Он вдруг склонился и потёрся о его грудь лицом, чувствуя щетинистой кожей ткань ветровки и футболки. Он слышал, как быстро бьётся сердце Скаута. Едва он приподнялся, как его притянули обратно к себе, кладя на себя, сжимая, зарываясь тощими пальцами с крупными суставами в жёсткие волосы. Скаут скользнул ему под куртку, но теперь не щекоча, (хоть Снайпер и приготовился), а осторожно касаясь его, оглаживая бока, растирая поясницу. Он приподнял бёдра, обвивая его ногами. Парень вжался в него, вцепившись ему в кожанку, уткнувшись в сгиб плеча и шеи. Тяжело дышал, разгорячённый. — Джерри, — мягко позвал Снайпер, чуть отстраняясь, заглядывая в его потемневшие голубые глаза, — пойдём наверх, малыш. У Скаута сбилось дыхание. Он смотрел, заворожённый, ошеломлённый, неловкий. Снайпер мягко улыбнулся, усмехаясь, и крупный кадык заходил у него под кожей. Мужчина поднялся, и парень подскочил за ним следом, цепляясь за него, стаскивая с него старую потёртую кожанку, на что услышал глубокий гортанный смех. Большие руки обняли его, купая в ласке, а потом сняли ветровку и с него. Скаут завозился, стягивая кеды, а потом чуть ли не сдёрнул сапоги со Снайпера. Мужчина указал взглядом на кровать под потолком, кивая, и парень рьяно вцепился в лестницу, чуть ли не взлетая по ней, (но ойкнув посередине, когда его игриво шлёпнули). Скаут умилительно смеялся, зардевшись, резко отсаживаясь к стене, хлопая по месту рядом с собой на матраце — глаза у него горели. Он ждал, чуть ли не трясущийся от радости. Снайпер поднялся следом, и Скаут сразу сдавил его в объятиях, валя на себя. Они смеялись, задыхаясь, продолжая играть, щекотать и тискать друг друга. Скаут подскочил, беспокойный, и мазнул губами по челюсти Снайпера. Мужчина даже среагировать не успел, как цепкие пальцы потянулись к его пряжке, расстёгивая ремень. Он хмыкнул в улыбке, шутливо щурясь: — Чертёнок. Парень лениво засмеялся от удовольствия, не сводя с него лихорадочного взгляда, и, едва он не успел расстегнуть ему джинсы, как его внезапно подняли с кровати с довольным рокотом: — Моя очередь. И Снайпер лёг, сажая Скаута себе на бёдра. Он не сдержался и провёл горячей жилистой ладонью по сухому мускулистому бедру парня, правому бедру, растирая и поглаживая. Парнишка коротко выдохнул, опуская голову. Таял. И начал плавиться, когда длинные сильные пальцы потянулись к его пряжке, расстёгивая, ослабляя ремень, раскрывая ширинку. Пальцы оттянули мягкую ткань белья и проникли внутрь, легко и осторожно касаясь нежной тонкой кожи. Скаут задрожал, сутулясь. Прикосновение горячих мозолистых подушечек к чувствительному возбуждённому органу рождало дикий контраст, но прикосновение было, скорее, успокаивающим, заверяющим. Что мужчина был рядом. Что он принимал его. Пальцы двинулись ниже, поглаживая согнутыми в суставах фалангами, вверх-вниз. Снайпер смотрел на вспыхивающего мальчишку, кренящегося вбок, кусающего себе губы, дрожащего, открытого и уязвимого, изнывающего. Где-то в глубине души он хотел, чтобы этот образ навсегда остался у него в памяти. Он был прекрасен. Он не мечтал увидеть его таким. — Хорошо, — всхлипнул Скаут, честно, не поднимая на него глаза. Снайпер мягко усмехнулся, качнув головой, отчего его волосы на подушке растрепались. Он напряг мускулы, подаваясь к нему, качнув их обоих. У парня тряслись руки. От возбуждения, от страха, от их положения. Мужчина потянулся к нему, накрывая ладонью ему скулу, поглаживая бровь, успокаивая, что-то бормоча. Скаут коротко вдохнул — и опустился к нему, накрывая его сухие горячие губы своими. Не прерывая поцелуя, оглаживая его, он снова потянулся к его джинсам, окончательно расстёгивая, приспуская их, обнажая чуть загорелую грубую кожу и тазовые кости. Снайпер приподнялся, глядя на действо с каким-то беспокойством, но Скаут снова поцеловал его — в веки, на сей раз, будто отвлекал. Тонкие пальцы путались с пуговицами на рубахе, но, когда, наконец, он раскрыл его, он припал губами к обнажённому шраму мужчины. Снайпер тяжело сглотнул, чувствуя, как тяжелеют ноги, а голова начинает кружиться. Скаут был таким горячим, что, казалось, вот-вот, и он сгорит с ним. — Снайпс, — сбивчиво зашептал парень, задыхаясь, ловя его руки, целуя их с обожанием и трепетом, — Снайпс, хочешь? Мужчина приоткрыл глаза, и его встретил беспокойный взгляд, полный внутреннего огня. Снайпер замер в смятении, вглядываясь ему в лицо. Парень нервно потянулся к полке над постелью, откуда выудил уже худой металлический тюбик вазелина. — Снайпс, ты… хочешь? — трясущимися руками он протянул ему мазь, не зная, как сказать нормально, и он дрожал, и его голос дрожал, будто готов был заплакать. Мужчина приподнялся на локте, не сводя с него взгляда. — Ты, — многозначительно сказал он, будто приносил клятву. — Я—я выдержу, — затараторил он, скручивая крышку, стаскивая с себя штаны, и Снайпер поднялся к нему, всё ещё не веря в происходящее. — Тихо, — он взял его за плечи, останавливая его беспокойные движения, и Скаут повиновался, всё ещё подрагивая от нервов. Он шмыгнул, сглатывая, опуская мокрые глаза. Снайпер гладил его, успокаивая, покачивая. Он вдохнул — они вместе вдохнули — и выдохнули. Мужчина скользил взглядом по его длинным ресницам. — Ты знаешь, как это происходит? — осторожно спросил он, подбирая слова. Скаут закивал. — Не совсем так, как у нас, — мягко уточнил Снайпер, оглаживая ему бровь. Скаут снова кивнул, теперь решительнее, устремляя на него серьёзный пронзительный взгляд. — Откуда? — искренне растерялся мужчина, но тяжести в его голосе не было. — Ты же говорил, что… Скаут качнул головой, дёрнув краем рта, сжав челюсти, напрягая мышцы в горле. Снайпер замер, не сводя с него взгляда. — Парни на базе? — глухо произнёс он. Парень приостановился, проваливаясь в мысли, а потом усмехнулся почти ласково, прикрыв глаза, покачав головой в отрицательном ответе. Мужчина ждал, не снимая рук с его плеч. — Дома, — просто сказал Скаут, снова поднимая на него взгляд, и теперь в нём плескалась почти лёгкость, но и печаль, когда он говорил, — то есть… когда ещё жил дома. В родном городе. Снайпер молчал. — Так что я знаю, и я выдержу, — попытался сострить парень, кренясь к нему, лучисто улыбаясь с уверенностью и лёгким жеманством. Его бравада. — Нет, — отрезал мужчина, отстраняя его, сажая себе на колени, смотря ему прямо в глаза. Парень оробел и будто захотел сжаться в комочек. — В том, что между нами, нет ничего плохого. Это — не плохо, — говорил он, пытаясь придать голосу твёрдости, хотя то и дело срывался на сип. — Я хочу, чтобы ты поверил, Джерри. Чтобы ты сам убедился, малыш, — и он взял в руки пресловутый тюбик, — поэтому… — и многозначительно протянул его парню, качнув головой и ласково улыбнувшись. Скаут оторопел. — Нет, нет, нет, я не сделаю тебе больно, — забормотал он, отстраняя его руки. — Это не больно, — зашептал мужчина в ответ, снова гладя его по лицу, вкладывая в жест львиную долю нежности и сострадания, — когда двое вместе, и всё по согласию, то всё хорошо. Поверь мне. Снайпер боялся сам. Он никогда бы об этом не сказал Скауту, потому что сам никогда так и не избавился от этого страха, но он хотел избавить парня. Скаут моргнул, принимая мазь. — Так что, — тон мужчины заискрился теплотой, — иди сюда. Парень всё ещё сидел, тронутый. Большие жилистые руки накрыли его, омывая теплотой, и помогли снять футболку, потирая плоскую неширокую грудь, разогревая. Они вдвоём до конца раздели Снайпера. И легли — обнажённые и открытые друг перед другом. В фургоне начинало сереть, и первый тусклый рассеянный свет упал на них, играя на жетонах парня. Туман над морем будто светился изнутри едва различимым розовым. Снайпер обнял Скаута, полностью прижимая к себе, давая почувствовать друг друга, растирая ему спину, растирая бёдра и ягодицы. Парень прижимал его горячую ладонь к лицу, украдкой посасывая пальцы, потираясь о него. — Тебе не холодно? — пробормотал мальчишка, отпуская его влажные пальцы. Мужчина мягко усмехнулся, качая головой. Парень приподнялся и вперил в него глубокий взгляд ясно-голубых глаз. — Тогда почему дрожишь? Снайпер замер, и улыбка растаяла на его тонких сухих губах. Первый свет нового дня заскользил по его лицу, выделяя длинные черты, высокие скулы, морщины около глаз и рта, густые брови, отросшую щетину, посеребрённую под губами, и шрамы. Самый длинный, на его щеке, идущий от носа до виска. И множество мелких. На горле, над бровью, около ключиц. Свет играл с его чуть отросшими каштановыми с проседью волосами, заставляя их поблёскивать. И играл с глазами. Скаут смотрел, смотрел в его глаза, посиневшие, как океанская волна, отливавшие в лучах. Зрачки чуть ли не заполняли всю радужку. — Я—я всё сделаю, — пообещал парень, шепча, клонясь к нему, обнимая, — только ты должен мне помочь с этим. Он поднялся, напоследок погладив его по голове, и осторожно приподнял ему бёдра, сгибая в коленях, и устроился подле него. У Снайпера пересохла глотка, а сердце забилось так, что жила на горле резко запульсировала. Он не знал, от чего его лихорадило больше — от возбуждения или страха. — Тише, тише, тише, — Скаут заметил его дрожь в кистях, поэтому снова опустился к нему, но теперь ниже, поглаживая мягкий живот, бугристый шрам на нём, задевая грудную клетку, потом бёдра, потом внутреннюю сторону бёдер. Он прижался к нему губами, всё ещё ощущая лёгких запах мыла и его мускусный пряный запах. Снайпер гладил его по голове, взлохмачивая светлые мягкие волосы, изнывая от горячего и мокрого чувства, когда Скаут целовал, лизал, сосал его. Вид напряжённого органа мужчины горячил парня, поэтому, побыв ещё немного с ним, он отстранился, садясь, снова беря тюбик. — Говори со мной, ладно? — зашептал он, выдавливая на пальцы мазь. — Если больно. И если не больно. И если не хочешь. Всё говори. Снайпер кивнул. Он был тронут. Скаут, тем временем, замешкался, и, до конца не зная, смазал сначала себя. Мужчина приподнялся. — И меня тоже, — мягко подсказал он, сглатывая. — Да, да, я сейчас… — парень сбился, снова нервничая, снова выдавливая, больше, чем нужно. Так было даже лучше. Он решил перестраховаться. И оказался рядом с ним. Он нахмурился, тоже сглатывая, заставляя некрупный кадык скакать, сначала посмотрев в лицо Снайперу, а потом на него. И коснулся. Снайпер рвано выдохнул от облегчения, будто уже всё закончилось, и уронил голову на подушку. Скаут стал выводить осторожные круги на нежной коже, бережно и робко. — Как ты? Снайпер хмыкнул в положительном ответе. Скаут продолжал, снова и снова, боясь что-либо ещё сделать. — Можешь… можешь попробовать пальцем, — глухо отозвался мужчина. Парень сжал челюсти, и, несмотря на страх и неверие в происходящее, разливавшиеся у него в животе, подчинился. Он аккуратно скользнул внутрь и замер. Снайпер был невероятно горячий и слишком сжатый внутри. Скаут не мог представить, как они это сделают. Палец двигался с трудом. Если он начнёт, то он сделает ему больно, хуже, он травмирует его. Он не хотел. У мужчины было слишком много шрамов. Он не хотел оставлять ещё один. — Ну же… ну, — вдруг позвал его Снайпер, чуть двинув бёдрами, — всё в порядке. Продолжай. Скаут продолжил, пытаясь выводить что-то вроде кругов внутри. Бережные движения заставили мышцы сократиться, а потом, к чистому удивлению Скаута, давление уменьшилось. Снайпер расслаблялся. — Ты молодец, — произнёс парень почти одними губами, неуверенный, нужна ли мужчине такая похвала. Мужчина отозвался сдавленным смехом. — Можешь ещё. — Ещё? — искренне обомлел Скаут. — А ты как думал? — отозвался Снайпер, уже явно более уверенный, приподнимаясь, и на его скулах расцветал румянец, а губ касалась искренняя улыбка. — У тебя вон твой гораздо больше пальца… И беззвучно засмеялся на собственную шутку, трясясь, даже слишком — его отпускало. Скаут забавно нахмурился, насупившись, хоть и уголок губы дрогнул в улыбке. — Так, твою мать, хватит ржать, тут момент серьёзный, все труды насмарку, ты опять весь… Мужчина глубоко выдохнул — и расслабил себя. Парень не переставал удивляться. Он чуть углубился, массируя и выводя круги внутри, добавляя второй палец. Снайпер не шевельнулся. Он успокоился. Ещё шире развёл бёдра в сторону. Разрозовелся. Он задышал ровнее и глубже; грудная клетка равномерно поднималась и опускалась, поднималась и опускалась. Скаут начинал успокаиваться сам. Он не знал, можно ли было добавлять третий палец, и нужно ли, и, может, Снайперу до сих пор неприятно, и… Когда парень углубился до второй фаланги, мужчина дрогнул в бёдрах, откидывая голову и еле слышно втягивая сквозь зубы воздух. Скаут напугался. — Тебе точно не больно? — он навис над ним, останавливаясь, тревожно вглядываясь в его расслабленное лицо. — Нет, нет, кроха, — сорвавшимся шёпотом ответил Снайпер, сглатывая, — всё хорошо. Всё правильно. — Тебе хорошо? — в голосе Скаута было чистое замешательство, и недоумение, и испуг. Он не понимал. Он абсолютно не понимал, почему Снайперу было хорошо, как это работало, почему он позволял это делать с собой. Мужчина ласково засмеялся — гортанно, глубоко и открыто. Он потянулся и растёр парню шею. — Да, хорошо, — ответил он, всё ещё продолжая посмеиваться, тронутый смущением мальчишки. — Давай, малыш… — зашептал он, подаваясь к нему бёдрами, ожидая чего-то. И Скаут добавил третий палец, всё-таки немного труся. Орган Снайпера снова напрягся и едва заметно стал пульсировать. Снайперу правда было хорошо. Немыслимо. — Малыш… — тихо зарычал мужчина, уже мучаясь, когда парень стал ласкать его — внутри пальцами и снаружи губами. — Тебе нужно разрешение Папы римского? — глухо ворчал он в нетерпении. — Снайпс, ты ещё не… — Скаут, — рыкнул он и замер, выдыхая, сглатывая. И замолчал, не желая говорить лишнего. Он не мог описать себе, как сильно сейчас он любил парня. Его бережность. Нежность. В бёдрах, в паху, в тазу будто текла расплавленная медь, наполняя и горяча его, заставляя ритм его сердца сбиваться. Скаут всё сделал правильно, даже больше. Но сейчас ему хотелось самого Скаута. И Скаут понял. Когда Снайпер ощутил прикосновение его органа, он захрипел. Скаут был напряжён, очень, до боли. Держался, как мог. Он хотел, как лучше. — Ладно, крепыш, только говори мне всё, — зашептал Скаут, вкладывая в слова и действия последние крупицы спокойствия и уверенности, что у него были, приподнимая ему бёдра, вглядываясь ему в тёмные глаза. — И я совсем потихоньку, хорошо? Снайпер обнял его, чуть ли не взваливая на себя, гладя по лицу, в любящем жесте оглаживая бровь большим пальцем, взъерошил волосы. У него даже заболело сердце, так сильно он испытывал чувства к парню. И он закивал, сжимая челюсти и прикрывая глаза. Скаут качнулся к нему, давая привыкнуть ему (и себе), и, прикоснувшись кожа к коже, совсем медленно, даже слишком, вошёл. Тяжело не было, только очень тепло, много и словно правильно. Для них обоих. Снайпер лежал спокойный, откинувшийся на подушку, расслабленный, глубоко дышащий. — Я останусь пока так, да? — мужчина услышал дрожащий шёпот сверху и раскрыл чёрные глаза, окаймлённые тонкой полосой серой синевы. Парень склонялся над ним, трясущийся, нервно вглядывающийся ему в лицо; он с огромной нежностью гладил его по лицу, скребя по щетине, будто мог поранить этим жестом. — Так хорошо? Ты—ты… тебе не больно? На дне его охрипшего голоса плескалась почти паника. Его по-детски явный страх сделать что-то не то и эта искренняя забота тронула Снайпера до глубины души. Он не выдержал и мягко улыбнулся, шумно выдохнув в улыбке, щурясь, накрывая скулу Скаута собственной ладонью, широкой и шершавой. — Не больно, — он покачал головой, не переставая улыбаться, — побудь так. Парень закивал, выдыхая, и прижался к его руке, целуя, а потом опустился к нему, просто обнимая, стараясь не двигать бёдрами. В паху и тазу мужчине было горячо и хорошо. Мужчина обнимал его в ответ, отвечая на ласку, нюхал его, ловя еле различимые ноты кедрового одеколона и его мускуса. Но запах был иным, чем его, он больше напоминал запах воздуха после грозы, только сильнее, чище, острее. И совсем немного пота. Скаут сходил с ума от накатывающих горячих волн, отдающих в живот, пах и мозг электрическими импульсами. Он боялся, что сделает что-то не так. Он боялся, что закончит рано. Он боялся, что поранит Снайпера. Он боялся, и ему хотелось. — Начинай понемногу, — мягко забормотал мужчина, растирая ему спину, — только не гони, маленький кенгуру. — Не буду, — зашелестел парень в ответ, прижимаясь лбом к его ключице, целуя край шрама аутопсии, так, будто приносил клятву. Он приподнялся над ним, растирая ему грудь, словно отвлекая, и мягко толкнулся. Они качнулись оба. Они двигались вдвоём, покачиваясь, еле-еле, осторожно, купаясь в нежности и теплоте. Скаута начало потихоньку отпускать, он погрузился в ощущения, в жар, и стал чуть увереннее, подаваясь бёдрами чуть размашистее, но он ловил каждое изменение на длинном лице Снайпера, поэтому замедлялся, стараясь сделать всё, чтобы Снайперу было хорошо. И Снайперу было хорошо. Он распалялся. И Скаут не оставил его надолго. Он потянулся к его перевозбуждённому разгорячённому органу, огладив несколько раз, но Снайпер дёрнулся, хрипя и выгибаясь, и Скаут перестал. — Что, что такое? — залепетал Скаут, напуганный. — Плохо? — Нет, малыш, — сбивчиво зашептал он в ответ, тяжело дыша, вытирая пот с век, — много. Много. Тяжело. Скаут не понимал. Он склонился ниже, тревожно вглядываясь ему в лицо, гладя его по голове, по скуле, по щеке. Снайпер говорил так слабо и так обессиленно, словно умирал. — Тяжело? Больно? Перестать? — продолжал сбивчиво бормотать парень, растирая ему шею и плечи в безмолвной просьбе о прощении. — Нет, — Снайпер повторил его жест, глубоко выдыхая через нос, приводя себя в чувства, растирая ему узкие плечи в ответ и беря в свою руку его, более мелкую, — сейчас только так… остальное потом. Мне много, мне много… Снайперу было много. Ласки, заботы, трогательной робости и бережности прикосновений. С ним так не обращались. Ему никогда не было так горячо, везде, от всего, так хорошо, так хорошо — что-то светлое и болезненное распирало его грудную клетку, грозясь проломить рёбра, вылиться слезами наружу. Ему вдруг показалось, что всё плохое позади. Сейчас — только светлое, золотистое, будущее. И этот парень. Солнца луч. Он так и не сказал, что спас его. И что он благодарен. За всё. На серо-синих глазах заблестели слёзы, и мужчина тихо всхлипнул. — Снайпс, всё хорошо, — Скаут по-простому обнял его, утыкаясь ему лбом в ключицы, продолжая растирать плечи. — Ты молодец, да? — он поднял на него свои ясные добрые глаза, на дне которых танцевали голубые огоньки. — Для первого раза мы вообще чемпионы, — попытался пошутить он, скривившись от собственной шутки, — продолжим, как раньше, давай? Чтобы не больно… Парнишка гладил его, вытирая ему щетинистые щёки, целовал в переносицу, в брови, в веки, отвлекая во время того, как осторожно выходил из него. — Нет, нет, — остановил его мужчина, задохнувшись, кладя ему горячую жилистую ладонь на щёку, — мне не больно, просто… Просто сердце у него колотилось в горле, грозясь задушить, перед глазами танцевали искорки в сером полумраке, а от жара в паху и бёдрах по венам разливалась расплавленная медь, и он лежал, омываемый любовью, и ему хотелось орать, потому что он не мог всё сдержать в себе. Поэтому ему было много. — Мне не больно, — повторил он твёрже, сглатывая, пространно проводя длинным мозолистым пальцем по горлу мальчишки, вверх-вниз, — и сейчас продолжай, — Скаут не сводил с него внимательных голубых глаз, — только пока, — и Снайпер очень старался подобрать более нейтральное слово, не сводя к пошлости, — пока не трогай меня. Снайпер говорил тихо, низко и немного сипло. Скаут сник, ещё больше замешкавшись. — Я—я не буду, — согласился он, утвердительно кивая, нависая над ним, гладя по мягкому животу, задевая долгий бугристый шрам. — Вообще? — Нет, нет, вообще можно, только сейчас, давай… — и он чуть подался к нему бёдрами в знаке согласия, ища контакта. — Давай продолжим пока так, малыш, хорошо? И он улыбнулся ему — мягко, тепло, искренне. И прикрыл глаза, откинувшись на подушку, снова чувствуя знакомое напряжение внизу, когда парень осторожно, осторожно вошёл вновь, наполняя его изнутри. Скаут рвано выдохнул, когда снова ощутил сжимающий его жар. Со Снайпером было хорошо. В Снайпере было хорошо. Они качнулись оба, прижимаясь, ища чуть более удобное положение — парень устраивал ноги мужчины, сгибая в коленях, растирая ему внешние стороны бёдер. Снайпер последовал за его прикосновениями, подтягиваясь ближе, подставляясь, кренясь на правый бок — чтобы разгрузить больную ногу Скаута. Парень это понял, и, лучисто и широко улыбнувшись, обнажив свои крупные передние зубы, склонился к нему, звонко поцеловав в щёку, горячо забормотал: — Я сделаю хорошо, Мик, сделаю, обещаю. Тело мужчины отозвалось резким подрагиванием и пульсацией меж сухих мускулистых бёдер — он верил ему, всецело и бесповоротно. И где-то в глубине души молил, чтобы он позвал его снова, потому что цены тому звуку не было — его имя на губах родного человека. Скаут, наконец, продолжил. Он двигался небыстро и несильно, покачивая их обоих, испытывая накатывающие волны тепла и всеобъемлющей привязанности к человеку, что был рядом с ним. Ему было жарко, очень жарко — капли текли с шеи, груди, поблёскивая в приглушённом розоватом свете восхода; влага блестела даже на качающихся жетонах, отзывающихся лёгким перезвоном. Он потянулся к Снайперу, растирая ему плечи, грудь, касаясь шрама — в такт покачиваниям. Снайпер ответил. Сдержанно, несмело — обнял его за плечи, потирая спину, клоня к себе. Но он молчал. Парень видел, как тот сцеплял зубы, как напрягал горло, чтобы не произносить ни звука. Как рвано выдыхал, пытаясь словно успокоить себя. Как закрывал глаза, едва мальчишка оказывался у его лица, пытаясь поймать его взгляд. — Мик, — отрывисто прошептал Скаут, беря его руку в свою, поднося к лицу. Снайпер раскрыл глаза, и парня встретила разливавшаяся глубокая синева, — Мик, ты со мной. Ты со мной, всё хорошо, — он не переставал гладить его, ласкать, успокаивать, и мужчина заметался, не выдерживая такой заботы; его будто сносила волна, и из последних сил хватался за коряги, пытаясь сохранить самоконтроль. Джереми поцеловал его мозолистую руку, вкладывая в жест всю привязанность. — О, малыш, — болезненно и хрипло выдавил Мик, щурясь, гладя ему бровь. — Никто не услышит, — ещё тише зашептал парень, утыкаясь лицом ему в скулу, словно боялся, что их кто-то всё-таки услышит, — ты со мной. И он накрыл губами его крупный кадык, и Снайпер не сдержал тихого, хриплого и гортанного полустона. Он снова сдерживал себя, Скаут чувствовал это по движениям его мышц. Скаут крепче поцеловал его, и, чуть углубляя движения, вызывая дрожь в бёдрах мужчины, стал посасывать ему горло. — Боже, — услышал парень отрывистый всхлип мужчины. Они двигались вместе, покачиваясь. Волна прошла по телу Снайпера, отзываясь пульсацией в ступнях, в паху, и, чёрт, в голове, что вызвало знакомую боль за правым глазом. Снайпер откинулся на подушку, скалясь. — Джерри, — сорвавшимся голосом позвал он, и Скаут приподнялся, вперяя в него горящие глаза, на дне которых танцевали голубые огни, — тише… сейчас. Голова. Из его глотки будто высосали весь воздух, он не мог нормально говорить. Мальчишка остановился, осторожно касаясь его правой части лица, гладя по голове, вглядываясь. — Отдохнём немного, да? Снайпер кивнул, сухо сглатывая. Руки Скаута оказались на нём, оглаживая и растирая, играя с чуть поседевшими волосами на груди. Снайпер потянулся в ответ, кладя руки на эти угловатые плечи, массируя их, нежно проводя пальцами по горлу парня, по небольшому кадыку, по сухожилиям. Снова потянулся наверх, накрывая широкой горячей ладонью ему впалую щёку, чувствуя сухую шелушащуюся кожу. Большой палец опустился ниже, легко, словно прикосновение пера, касаясь крыла вздёрнутого носа парнишки, касаясь губ, в безмолвной просьбе приоткрыть рот. Скаут улыбнулся, целуя подушечку пальца, а потом лизнул, а потом осторожно обхватил губами. Он обнял запястье Снайпера, массируя выдававшиеся фиолетово-синие вены, посасывая, скользя языком по гладкой жёсткой поверхности ногтя. Мужчина смотрел, заворожённый. Розоватый свет играл на его коже, выделяя его узкие черты, подсвечивая русые брови, растрёпанные светлые волосы и едва видневшуюся щетину, которая заблестела, как первые снежинки. Выделял вздымавшуюся грудную клетку, тонкие мускулы, раскрасневшиеся соски, еле видневшийся шрам на боку, и, боже, ноги. Мускулы ходили и сокращались под бледной кожей, и мужчина коротко выдохнул. — Какой ты красавец, — сказал он как на духу, низко, хрипло. Скаут зарделся, вспыхнув, сбился. Перестал, но руку не отпустил, по-простому ткнувшись в неё. Снайпер мягко засмеялся. — И ты, — глухо буркнул парень ему в ладонь, горячо дыша, — и ты, — повторил он, кренясь к нему, снова касаясь его широких плеч, шрамов, будто в подтверждении. — Очень. Парень вздрогнул, повозившись, немного отстраняясь, и мужчина забеспокоился. — Мик, мы можем по-другому? — сбивчиво заговорил он. — Ты—ты можешь… мы можем лечь по-другому? Нога. Снайпер повиновался, опуская ноги, поворачиваясь на левый бок, к краю матраца. — Как мне сделать, малыш? — зашептал он. — Вот так? — Да, да, так хорошо, — выдохнул парень в облегчении, когда нагрузка на правую ногу прекратилась. Мужчина почувствовал мягкий хват на сухих бёдрах. — Можешь немного… да, вот так, — довольно дохнул парень сзади, укладываясь рядом, пристраиваясь, всё также осторожничая. — Всё нормально? — Да, малыш, да, — сбивчиво забормотал Снайпер, снова накаляясь, испытывая напряжение, без стыда выгибаясь в пояснице. Скаут прижался к нему сзади, мокро целуя в спину, и, мягко растирая ему бока, толкнулся. На этот раз было чуть иначе. Не плохо, не больно, нет — но ярче, томительнее. Мужчина подчинялся, следуя за каждым движением парня, и, когда он услышал глухое высокое порыкивание сзади, он почувствовал, что его брали. Скаут взял поводья в свои руки на этот раз. Он чуть приподнял его, раздвигая ему бёдра, кладя практически на живот, и продолжал. Резче, напористее. Где-то на задворках сознания у Снайпера проскользнула мысль, что Скауту сорвёт тормоза, но этого не происходило, он был всё также… бережен. Эта мысль не давала покоя мужчине, он не мог к ней привыкнуть. Что с ним будут бережны. Во всём. Скаут чувствовал до сих пор, как зажат был Снайпер. Как стискивал подушку до побеления суставов, пытаясь молчать. Он так старался, изливая всего себя, ему, делая, что в его силах, чтобы ему было хорошо, чтобы им было хорошо, и Снайпер молчал. Он резко прекратил движение, (вызвав громкий вдох у мужчины, ибо тот желал продолжения, его тело желало), и, прижавшись к его мокрой горячей спине, обнимая, стискивая ему грудную клетку, зарычал: — Не молчи, Мик. Орган Снайпера отозвался резкой пульсацией, изнывая без прикосновения. Мужчина, задохнувшись, потянулся к мальчишке, обхватывая крупной жилистой кистью его бедро. — Ты со мной, ты со мной, не молчи, всё хорошо, — парень почти умолял, растирая ему широкие плечи, целуя лопатки, — ну же, Снайпс… — тощая рука скользнула ему под живот, и Снайпер ощутил осторожный хват, и кровь прилила к паху с удвоенной силой, отчего у него всё почти заболело. — Джерри, я не выдержу, я не смогу, — надрывно захрипел мужчина, скручивая пальцы ног, пытаясь отвлечь себя от болезненно-тянущего чувства в теле. — И не надо, Снайпс, я же тоже… я же тоже не выдерживаю, — у него сорвался голос. Снайпер обернулся к нему, чтобы посмотреть, и увидел выхваченные розовым солнечным светом тонкие полосы ярко-голубой радужки. Скаут поцеловал его. Мокро, рьяно, и толкнулся. Ещё, ещё, и рука задвигалась в такт, оглаживая и сжимая, и мужчину охватило словно огнём. Он сорвался. Всего было так много, что он не выдержал и заскулил в губы парня. Они разомкнули поцелуй, и Скаут осторожно положил его обратно, возвышаясь над ним, чувствуя прилив уверенности, и удовлетворения, и блаженства. Он слышал голос Снайпера. Его низкий хриплый голос. Срывающийся. С ним. Из-за него. И не из-за боли, нет. Никогда не из-за боли. Скаут словно купался в жаре. Он уже чувствовал, что скоро, но он хотел довести Снайпера до конца, поэтому гасил в себе это, как мог. Но этот человек, эти звуки, его пряный запах — он еле держался. Ему ни с кем не было так хорошо. Так тепло. Так безопасно. — Пап, я совсем, я сейчас… — сбивчиво зашептал Скаут, осторожно поворачивая Снайпера обратно, поддерживая ему голову, выходя из него, напряжённый, разгорячённый. Снайпер тяжело дышал, мокрый, на скулах — румянец. Он был на грани. Глаза были закрыты, губы приоткрыты. Высокую скулу, покрытую шрамом, очерчивал мягкий свет, а каштановые волосы вспыхивали золотом. Снайпер был красив. И от этой мысли Скаут закончил. Когда горячая волна схлынула, и он еле раскрыл глаза, он понял, что лежал в его объятиях. Парень поднялся на дрожащих руках, всё ещё чувствуя, что мужчина твёрд, и, не говоря ни слова, опустился к нему, (но тёплые большие руки не отпускали его), и обхватил его губами. Снайпер вздрогнул, захрипев, гладя Скаута по голове, взъерошивая мокрые волосы, а потом резко дёрнулся, задрожав, и позвал его: — Малыш, малыш… И привлёк к себе. Моментом позже Скаут ощутил горячее под животом. Снайпер рычал и задыхался. Они лежали в объятиях друг друга, омываемые золотисто-розовым светом восходящего солнца, тяжело дыша, обессиленно дрожа. Мужчина растирал спину парню. Парень растирал плечо мужчине, задевая шрамы. — Всё хорошо? — сорвавшимся шёпотом спросил Джереми, не в силах подняться. — Всё хорошо, — таким же шёпотом ответил Мик, сглатывая и выдыхая. Предрассветный туман над морем, наконец, начинал рассеиваться.***
Восемь месяцев спустя. — Уверен, что это то место? — глухо произнёс откуда-то сзади Снайпер, захлопывая дверцу Форда шестьдесят четвёртого года цвета корицы. Он потоптался, расправляя складки на полах его старого бурого плаща-пыльника. В этой части мира зима наступала вместе с календарной, поэтому становилось прохладнее. Первый мокрый снег касался грунта. Сизые старые горы виднелись на горизонте. — Да, вроде, то, — задумчиво отозвался Скаут, вертя бумажку в тощих руках, запахиваясь в новёхонькую кожанку, которая была ему немного велика, отчего он казался в ней ещё мельче. Парнишка шмыгнул раскрасневшимся носом, поправляя повязанный вокруг шеи сине-голубой шарф. Он обернулся к мужчине, хмурясь. — Точно хочешь? — Точно, — еле слышно пробормотал в ответ Снайпер, направляясь к обшарпанной двери бара, мягко касаясь плеча Скаута, привлекая его за собой. Ярко-голубая вывеска, изредка мерцающая из-за перебоев питания, гласила: «Бар у Джимми». Люди вошли в прокуренное и душное помещение, освещаемое тусклыми жёлтыми лампами. Окна были затемнены, отчего казалось, что на улице уже опускались сумерки. Снайпер замер, оглядывая место: один человек у барной стойки, другой за столом — лежал на столе, любовно приобняв бутылку бурбона, бильярд пустовал. В самом углу за крайним столиком сидел мужчина. Пил, курил, читал газету. Снайпер не знал, кто из них нужный человек. — Пойдём? — буркнул из-за спины Скаут, косясь то на Снайпера, то на мужчину, то на бармена. Он тоже осматривал место на предмет засады. — Можем уйти, пока не… — Тш-ш, — пресёк его Снайпер, смотря только вперёд, и Скаут тут же замолк, не сводя с него огромных глаз. Они прошли дальше, вглубь, минуя мелкие столы и стулья, и стрелок, незаметно сам для себя, не позволял мальчишке выйти вперёд, заслоняя собой. По какому-то безмолвному согласию они двинулись к человеку в углу. Он сидел, лениво покуривая сигарету с вишневым фильтром, припадая губами к тумблеру, и короткие полы чёрной федоры закрывали его лицо. Скаут и Снайпер встали перед ним, останавливаясь, плечом к плечу. Скаут неосознанно сжал руку в кулак, не сводя с человека в длинном кобальтовом плаще настороженного взгляда. Снайпер был невозмутим, стоял прямо, ровно, недвижимо; взгляд, сокрытый за авиаторами, не выражал ничего. Конечно, это была его защитная реакция. Конечно, Скаут знал, что Снайпер был перепуган не меньше него. Неожиданно для них человек вынул золотые карманные часы, и, раскрыв их с лёгким щелчком, взглянул на циферблат и цокнул, а потом издал измотанный и раздражённый вздох, неподобающий джентльмену, за которого он себя выдавал. — Если бы я не знал, с кем имею дело, я был бы удивлён, — устало произнёс Шпион своим неизменным бархатным и низким голосом, отдающим тёплой сипотцой. Скаут дёрнулся. Снайпер застыл. — Что вы на меня уставились как два барана, ей-богу, — Шпион снял шляпу, оглаживая примятые чёрно-серебристые волосы. — Спай?.. — Спук. — Пикабу, — фыркнул он, не сдерживая улыбки на точёном бледном лице, туша сигарету. — Садитесь, — драматично вскинул он бровями, понижая голос. Они оба послушно сели, только Скаут перед этим подтянул к ним ещё один стул, сильно заскрежетав ножками по бетонному полу. Снайпер сидел недвижим, уставившись на человека, которого поклялся больше никогда не встречать. Скаут был искренне удивлён и даже… рад? — Спай, откуда ты… — парнишка поставил локти на стол, хмурясь в недоумении, кренясь к мужчине, вглядываясь в его знакомо ясно-голубые глаза. — Как ты вообще… Зачем? — Ох, petit, если бы мне не нужно было объяснять, я бы не сидел в этом помойном месте. — Спук, — рыкнул Снайпер, сжимая челюсти, ощетиниваясь, чуть ли не скалясь, как зверь. — О, слышу нашего прежнего Бушмана, — игриво подметил Шпион, вскидывая бровь, доливая себе из бутылки, — я искренне счастлив, что тебе стало лучше, мой друг. И я рад, что мальчику всё-таки удалось найти тебя. Учитывая все сложившиеся на тот момент обстоятельства… — Какие обстоятельства? — зашипел стрелок, и парень приник. — Роспуск команды, — многозначительно и серьёзно ответил лазутчик, сверкая холодным голубым взглядом. Снайпер ровно дышал, не снимая с него взгляда. — Джентльмены, я здесь не для того, чтобы разделять с вами радость встречи, — устало начал Шпион, прикрывая глаза, — просто есть незаконченное дело, которое компания хотела бы завершить. — Компания? — с презрением бросил Снайпер, кривя ртом. — Ещё один контракт? — озадачился Скаут. — Так мы же… мы ж не работаем больше. У них новая команда. Зачем им мы? — В этом и дело, — также серьёзно продолжил Шпион, упирая взгляд куда-то в стол. — Это касается старой команды. — Нас? — удивился Скаут, и они со Снайпером переглянулись. — Не совсем. У компании технически было две команды с одним и тем же составом. Он поднял на них обоих многозначительный взгляд. — Синие? — глухо отозвался Снайпер. — Их всех перестреляли, как собак, — небрежно буркнул он, ведя плечом, качнув головой. — Один из них так говорил. Скаут внимательно посмотрел на него, сводя брови к переносице, напрягаясь, сглатывая. Снайпер не рассказывал об этом. — Тем не менее, — задумчиво произнёс Шпион, протягивая руку в тонкой перчатке к внутреннему карману плаща, — существует это. Он вынул несколько фотокарточек и разложил перед ними — далеко друг от друга, словно карты, чтобы лучше рассмотреть. Кадры с камер наблюдения. Что-то вроде перекрёстка, уличный белый свет падает на мокрый асфальт. На первой карточке — чёрная расплывчатая долговязая фигура мужчины, на второй — фигура уже около тротуара, на третьей — рядом с фигурой вторая, словно бежит или тащит первую, оттягивая от края дороги, и вторая фигура более тощая и мелкая. Верхнюю часть туловища плохо видно — смазана из-за движения. — Ну и? — буркнул Снайпер, поднимая взгляд на Шпиона. — Я должен поверить, что это кто-то из Синих, а не простые люди? Тут… приятель, тут всё чёрно-серое, зернистое, я должен поверить в эту байду? — ощетинился он, обнажая хищный раздражённый оскал. — Мы должны рисковать шкурой ради этой… ради этого… — Я тоже так думал, пока мисс Полинг не сообщила мне, что при эксгумации были обнаружены совершенно другие люди, а не… не Синие, — поправился он, — и что, получается, команда в полном составе бежала с территории в неизвестном направлении. — Чего? — Скаут ошалел. Снайпер молчал. — В полном составе? — Именно. — Я застрелил Снайпера Синих, — резко и твёрдо вставил Снайпер. — Собственными руками, и видел я это собственными глазами. — Мы тоже так думали, и это было официальной версией, до тех пор, как… — он снова потянулся ко внутреннему карману и в следующий миг вынул измятый потемневший клочок бумаги, разворачивая его. На неровной поверхности было выведено корявым почерком: «Л. Манди». — Охренеть, — Скаут потёр губы. Снайпер замолчал. — Однофамилец? — сипло выдал он, предполагая, хотя уже не был уверен. Ни в чём. — Сотрудники компании забрали записку из отделения полиции в городе, где они останавливались, — продолжал Шпион, запахивая полы плаща. — При нём была эта записка. Инспектор сообщил, что человек был чисто и просто одет, был физически здоров, но он не помнил ни своего имени, ни где он живёт, ни его работу, он знал только одно — фамилию с записки, а ещё инспектор сказал, что его забрал молодой человек, представившийся его сыном, — многозначительно вскинул он бровь, откидываясь на обшарпанную спинку стула. — И никто не знает, куда они отправились дальше. Повисло тяжёлое молчание. Первые капли ноябрьского дождя застучали в мутное стекло окон бара. — Так значит… — многозначительно потянул Скаут, недоумённо уставившись перед собой. — Синие живы, — тихо закончил за него Снайпер, ошеломлённый до глубины души. А потом он обратился к Шпиону с долей неверия: — А своего ты убил, Спук? — Мой клон ловко уходит от преследования, — отчеканил он в ответ, напрягаясь в плечах, — тяжело поймать; он меняет тысячу лиц. — Тяжело, значит? — фыркнул в смехе Скаут. — Ну или не пытался, — пробормотал ему Снайпер, пихнув его в локоть. Шпион вскинулся, сверкая глазами, как его пресёк стрелок: — А остальные? Они ловят своих? — Компания вышла на меня, а я вышел на вас, — ответил он со вздохом, вынимая портсигар, щёлкая металлической зажигалкой, поджигая сигарету. — Признаюсь, джентльмены, я был поражён. Уходите от преследования также, как и ваши двойники. Но, право, мне понравилось на Багамах. — Ты шпионил за нами, Шпион?! — взъярился парень, зашипев. — Не намеренно, — низко потянул мужчина, склоняя голову вбок. — Значит, остальные не знают? — со смешком пробормотал Снайпер, дёргая краем рта в улыбке. — Только Михаил и Людвиг. Теперь вы. И я. Остальные… Снайпер хмыкнул в смехе. — Так что, убрать их? Работа снайпера? — мужчина сцепил пальцы в замок, полностью разворачиваясь корпусом к собеседнику. — Я не нужен, что ли? — обиженно болтнул разведчик, глядя то на одного, то на второго. Снайпер мягко усмехнулся, обернувшись к нему, и, взяв его за колено, ласково покачал его. — Нужен, малыш, не выдумывай. — В самом деле, Скаут, — усмехнулся Шпион, пряча улыбку в затяжке, распаляя огонёк сигареты, — теперь вы с Бушманом не разлей вода, — и сказал он это с неприкрытой иронией. — Спай, твою мать. — Не лезь не в своё дело, Спук. — Будешь на подхвате, мой маленький друг, — заулыбался Шпион, не скрывая веселья. Снайпер устало вздохнул, забирая фотографию и записку. — Что о них ещё известно? В каком направлении отправились? Опасны ли они? — Известно лишь то, что они отправились в северо-западном направлении. Больше ничего. Ни убийств, ни краж. Залегли на дно. — А почему мы? — встрял Скаут. — Почему это не поручить головорезам компании или, не знаю, тебе, например? Нас же ты нашёл. Шпион помялся, перебирая в пальцах дымящуюся сигарету. — Потому что я знал, с чего начинать. Здесь я не знаю. Есть вещи, которые делят только двое, черты характера, повадки, наклонности, — поразмыслил он, скользя прозрачным взглядом по мутным окнам, — это может помочь делу. И они ваши копии. Что бы сделали вы на их месте. Как поступили. Этим хочет воспользоваться компания. Он говорил это искренне, даже слишком, даже можно было предположить, что он жалел о том, что говорил. Скаут сделал вдох, чтобы произнести что-то ещё, но Шпион продолжал. — Компания хочет избавиться от клонов, иначе при их обнаружении правительство обратит внимание, — мужчина затянулся, а потом выдохнул в сторону струю сизого дыма, — и тогда не будет покоя никому. Нам, в первую очередь. Разлилось молчание. Дым висел серым туманом, застилая жёлтый свет ламп. Глухо звучала музыка из динамиков. Человек, лежавший на столе, храпел. — Хорошо, — прочистил горло Снайпер, нарушая тишину, поправляя шляпу, поднимаясь со стула. — Мы попытаемся. — Я надеюсь на это, джентльмены, — торжественно отозвался Шпион, поднимая светлые глаза на них обоих. — Вы же профессионалы своего дела. Каждое слово было пропитано шутливой иронией, и Снайпер не выдержал и вздрогнул в усмешке. — Спук, — он вперил в него взгляд пронзительных синих глаз, и Шпион взглянул ему в глаза, не моргая. — Не пропадай, Рене, — мягче добавил Снайпер, и, дёрнув уголком губ в улыбке, развернулся, развевая полами пыльника, и отправился к выходу. Скаут моргнул Шпиону, и, отсалютовав двумя пальцами, последовал за Снайпером. — Джереми, — тише окликнул его Шпион, и Скаут молниеносно обернулся к нему, — позвони матери. Скаут замер, стиснул челюсти, моргнул ещё раз — и закивал. Он выскочил за стрелком — ноябрьская погода встретила его сыростью, холодом и свежим воздухом. Парнишка выдохнул, чувствуя, как его пробирает холодок, поэтому теплее закутался в куртку. Снайпер стоял у машины к нему спиной, вытаскивая из пачки сигарету, суя её в губы, но не закуривая. О чём-то думал. — Снайпс? — Скаут очутился рядом. — Чего думаешь? Он засунул руки в карманы, сжался, нос у него раскраснелся. Замерзал. Снайпер взглянул на Скаута, а потом, пожевав губами фильтр, кивнул на машину. — Пошли сядем. В салоне было чуть теплее. Окна тут же начали потеть. Скаут потянулся к ручке, даже слишком рьяно, отматывая стекло. Он не любил, когда было душно. — Не нравится мне это всё, — пространно пробормотал Снайпер, убирая сигарету обратно в пачку, а пачку — в карман. — Ходят и ходят, нам что? Кашу заварили, а нам расхлёбывай. Скаут слушал. — И что, что живые? — продолжал бормотать он. — Мы тоже живые. И не заплатят ни хрена, как в прошлый раз. Чёртовы ублюдки. Скаут коротко вдохнул и спросил: — Убьём их? Мужчина кинул многозначительный взгляд на парня, а потом закатил глаза, откидывая голову, кладя руки на баранку. И тяжело выдохнул. Ворот бурого пыльника опустился в такт движению его грудной клетки. — Я жрать хочу, — глухо оповестил его Снайпер, вставляя ключ и заводя мотор. — Поехали куда-нибудь. Скаут приподнял брови, всматриваясь в унылый ландшафт, лежавший за ветровым стеклом, размышляя над предложением, и кивнул. А потом он вскинулся, задохнувшись: — Снайпс, слушай… — Хм-м? Скаут потрогал изнутри щёку языком, размышляя, а потом выдал, твёрдо и решительно, поворачиваясь к мужчине: — А поехали куда-нибудь насовсем. Снайпер обернулся к нему, и, задержав на нём немигающий взгляд, задрожал в плечах, беззвучно засмеявшись, улыбаясь лукаво и тепло, качая головой. Он пожевал губы, облизнул их, и, прикрыв глаза, кивнул. Он не смотрел на парня, но знал, что тот сощурился в улыбке, лучистой и большой, а потом завозился, удобнее устраиваясь в пассажирском сиденье. Он снял машину с ручного тормоза, и они тронулись, выезжая на мокрую дорогу, расплёскивая редкие мелкие лужи, поверхность которых рябила от осенней мороси. Дождь закончится, думал Мик, изредка кидая взгляд на дремлющего рядом с собой Джерри. И что-то ему подсказывало, что дождь смоет всю грязь и мерзость, что оставалась на них от прошлого. Совсем скоро. Потому что розовые лучи, прорезавшие себе путь сквозь низкие тяжёлые облака, уже скользили над западным горизонтом, отгоняя сырое и серое, оставляя только светлое и чистое. Как будущее._______________________________________________
Снайпер и Скаут Красных, в конце концов, выйдут на след Снайпера и Скаута Синих, но, по неизвестным компании причинам, Снайпер Красных не выполнит свой контракт. Шпион, Медик и Пулемётчик Красных также не справятся с поставленной задачей; двое последних через несколько лет затеряются навсегда. Шпион Красных, в конечном счёте, разорвёт контракт с компанией, также уйдя из её поля зрения навсегда. Пиро, Инженер, Подрывник и Солдат Красных так и не выйдут на связь, из-за чего они не узнают о текущих делах компании. Команда Синих затеряется среди людей, ведя обычную человеческую жизнь под своими даденными им именами. Снайпер Синих не умер, но стал жертвой ошибки системы Респауна, из-за чего он вернулся к жизни позже остальных; побочным эффектом стала краткосрочная потеря памяти, которая вернулась не без посторонней помощи. Скаут Синих, мучимый поддельными воспоминаниями другого себя, тоскуя по матери, остался со Снайпером Синих, найдя в нём друга и семью. Снайпер и Скаут Красных будут путешествовать, открывая новые горизонты, до конца жизни Скаута, который скончается 4 декабря 1987 года. Снайпер переживёт его всего на два года, и уйдёт 15 ноября 1989. Снайпер и Скаут останутся вместе навсегда.