Высокие надежды

15 декабря 1978 года. Прошло десять месяцев с тех пор, как Снайпер связался с компанией во второй раз, ввязываясь в войну за гравий. Два с половиной месяца, как его ранили. Последний день перед завершением контракта. Окончание войны. Прохладный ветер, словно мимолётное касание любящей руки, перебирал отросшие каштановые волосы, в которых и там и тут виднелись серебристые нити. Чуть приподнимал полу мягкой и широкой фетровой шляпы. Касался бак, оглаживал щетинистое длинное лицо. Двинулся чуть ниже, трепля ворот коричневой потёртой кожанки, рукав, и, в конце, будто обнял крупную жилистую кисть в стрелковой перчатке. Холод не был причиной дрожащих рук Снайпера. Он держал лук крепко, выпрямив руку, закрепив её в лучезапястном, локтевом и плечевом суставе. Ноги по ширине плеч, открытая изготовка, дыхание ровное. Тетива касалась кончика носа и середины подбородка, челюсти сжаты. Ведущий глаз левый, но это не помеха. Вдох, выдох. Дыхание замедлилось. Оба глаза, скрытые жёлтыми линзами авиаторов, были широко раскрыты, меж густых бровей легли морщины, черты сделались будто стальными. Древко легло на лук, издавая глухой стукающий звук дерева о дерево. Стрела подрагивала, и стрелок на это раздражённо оскалился, шикнув через зубы. Расслабил тетиву, помялся, снова стал в позицию, снова вложил стрелу в тетиву и натянул. Ничего нет, лишь стрела и её цель, вспомнил Снайпер. Нет ни утренних сумерек, в которых еле виднелась тряпка (которая поразительно напоминала рубаху цвета команды), растянутая на бетонной стене форта; ни холода, от которого стыли коленные суставы и начинал течь нос; ни боли за правым глазом, от которой мужчина испытывал тахикардию и тошноту; ни страхов, ни опасений, ни надежд. Просто нажать на спуск. Снайпер перестал дышать. И отпустил тетиву. Стрела с высоким гулом прорезала серый туманный воздух и хлипко ударилась металлическим наконечником в стену (чуть выше тряпки), падая на обледенелый снег, выбивая каменные крупицы. Снайпер опустил лук, чуть выпрямившись, подслеповато вглядываясь на двадцать метров вперёд себя — и тяжело цокнул. — А по мне неплохо, — раздался звонкий знакомый голос откуда-то из-за угла. Мужчина встрепенулся, поднимая взгляд от колчана, прислоненного к зданию базы. — Я вообще из этой штуки стрелять не умею. Во всяком случае, стреляешь ты гораздо лучше меня. Скаут вышел к нему, не скрывая хромоты на правую ногу и широченно и лучисто улыбаясь. На нём болтался растянутый кирпичный свитер, жетоны сияли, издавая мягкий перезвон, а левый сапог был зашнурован не до конца. Снайпер развернулся к нему корпусом, разжимая челюсти, а потом сдавленно усмехнулся, снова опуская взгляд и неодобрительно качнув головой. — Я серьёзно! — весело продолжил парнишка, подходя к мужчине. — Сколько ты раз пытался меня учить? Три? Четыре? — Снайпер засмеялся, рассеянно перебирая оперения стрел в колчане. — И каждый раз я где-нибудь прокалываюсь. — Ничего, — мужчина вынул очередную, всё ещё осматривая её древко. — Главное практика. Редко, когда что-то удаётся с самого начала. Уходят месяцы, годы. Сначала думаешь, что я теперь всё понимаю, всего достигну, а потом раз — и неудача, и боишься, что теперь никогда ничего не получится, перестаёшь пытаться, — он замер, смотря куда-то в сторону. — Я так часто делал, — он снова посмотрел на Скаута и встретил в его глазах свет, — переставал пытаться. Сбегал, когда что-то пугало. Конечно, возвращался к этому позже и продолжал делать; но тот момент, когда проводилась черта, которая отделяла мирное от немирного — она заставляла меня бежать. Глядя на прошлое, могу сказать, что я боялся самого страха, а не чего-то плохого. Скаут внимательно на него посмотрел. — Мы сейчас точно о луках и стрелах говорим? Снайпер рассмеялся — хрипло и тепло. Он потёр себе щетину, а потом потянулся к парню, беря его за плечо, отчего тот качнулся. — Просто нужна практика, вот и всё, — он склонился к нему, заглядывая в озорные глаза. — Только это скучно, — он жеманно изогнул бровь, не отрывая от него пытливого взгляда, — а ты скучать не любишь. — Ага, — Скаут пожал плечами. — И сидеть в базе с восемью пьющими мужиками, и на сторожевом посту всю ночь без возможности поссать, и с одним чуваком в темноте в поле стоять, потому что этот чувак захотел на геяды* посмотреть, мол, «смотри, Джерри, Альдебаран, самая яркая оранжевая точка… как не видишь? Видно же, ты только взгляни!». Снайпер испытывал смешанные чувства из возмущения и веселья. — Всё это вообще ничего общего не имеет с нормальной жизнью, скучно и вообще сосёт жопу, но знаешь, — Скаут страдальчески вздохнул, уперев руки в бока и шмыгнув носом. — Я ведь теперь тоже такой. Вы меня… вы мне мозги поплавили, — он хмуро кивнул своим словам. — Я теперь тоже не могу просто так выскочить где-нибудь помотаться; надо ведь принять таблетки, — он начал сосредоточенно загибать пальцы, — подождать, пока подействует, найти одежду — по погоде! — парень возмущённо поднял указательный палец, — посмотреть, нет ли дождя, выйти, а куда выйти? Здесь ни хуя нет, значит надо ехать — а зачем мне туда ехать, кино посмотреть? Я и тут могу у телика. Даже если и уеду, мне нужно с кем-то говорить, а докапываться до людей по дороге — гиблое дело, значит надо тащить Каску или тебя. Если Каска поедет, то он возьмёт Зажигалку, а с ней поедет и Солли, потому что он считает, что Пиро девчонка, и он в лепёшку расшибётся, но сломает кому-нибудь челюсть, кто не так посмотрит на Пиро. Если Солли, то Демо будет с ним, а Демо позовёт Дока, а Док обязательно, обязательно потащит здоровяка. Спай любит быть в курсе всего, поэтому тоже увяжется. А ты? А ты откажешься! — он возмущённо всплеснул руками. — И будешь сидеть грустить на базе, страдать, что у тебя нет того, с кем поговорить, какая рыба у тебя поймалась четыре недели назад, и как тебе напомнило, что вы когда-то с отцом сидели удили рыбу, и отец учил тебя всякой… отцовской хрени. Снайпер смеялся и качал головой. — А как я тебя брошу, зная, что ты сидишь и грустишь? Не брошу! — и он, ломая образ, счастливо рассмеялся. Мужчина фыркнул, глянув себе на сапоги, а потом, вздохнув, снова поднял на парня взгляд, полный искрящейся нежности. — Значит… — он перенёс вес с одной ноги на другую, шаркнув сапогом, — я скучный. — Ну да, — дёрнул плечом Скаут, изгибая бровь и кивая, — вы все скучные. Но мне нравятся скучные штуки с тобой. И я тоже становлюсь скучным, — он снова кивнул со всей серьёзностью, забавно нахмурившись, — пото—потому что мне это нравится. Снайпер искоса смерил его взглядом. — Балаболка ты, Джерри, — резюмировал он, тепло, низко и едва слышимо. Скаут легко засмеялся, подрагивая от собственного смеха, и от этого звука в Снайпере тоже что-то дрогнуло. Он качнул головой, дёрнув уголком губ, и тотчас тощие цепкие руки скользнули ему на лацканы, потом на ворот, потом на шею. Парень обнял его крепко, обвивая плечи, широко и немного неуклюже покачивая. Мужчина склонился к нему, сгребая в широкие жилистые кисти растянутый свитер, утыкаясь парню в шею, и мостик очков больно ткнул ему в нос. Лук остался где-то у стены. Снайпер чувствовал, как Скаут гладил его по волосам. Разлилась стылая тишина, прерываемая их дыханием и сердцебиением. — Всё хорошо, — неожиданно тихо и мягко сказал парень, — просто последний день, вот и всё. Все дни были… как один; иногда не понимаешь, сегодня ты живешь или уже завтра наступило, знаешь? Всё одно и то же… но такого больше не будет. Обещаю, — твёрдо заверил он, крепче сжав плечи мужчины. — Сначала будет плохо, сны… но потом проходит. Не переживай. — М-хм, — кивнул мужчина, чуть напрягаясь в плечах. Парень это почувствовал. — Всё равно держись поближе к Инжу, наплюй на Администраторшу. Она уже ничего нам не сделает, уже всё сделала. Снайпер кивнул ещё раз. — И не геройствуй, — Скаут отстранился, не снимая с него рук, смотря ему в глаза совершенно серьёзно. — Если видишь, что дело труба, бросай всё и беги. И за мной не ходи больше, — отрезал он. — Тебя мог достать кто угодно, а я бы всё равно вернулся, так или иначе. Снайпер хотел что-то сказать, даже приоткрыл губы и издал невнятный хрип, но замолк. Кровавая точка солнца начала прорезать дымно-стальное небо, оставляя алые потёки на облачном полотне. Несмотря на такую картину, свет забрезжил нежный, чистый, розовый, оттеняя снег тёмно-голубым. Снайпер сомкнул челюсти, кивнув, и желваки заходили у него на скулах. Он потянулся и накрыл впалую и сухую щёку Скаута, в любящем жесте поглаживая большим пальцем ему бровь. Парень подался к ладони, опуская взгляд, накрывая его руку в стрелковой перчатке своей собственной, холодной и голой. Свет играл на ярко-голубой радужке, выделяя тонкие черты и еле видневшуюся пробивающуюся светлую щетину, которая поблёскивала, как молодые снежинки на насте. Жилистые пальцы предательски подрагивали, мышцы запястья то напрягались, то расслаблялись, а саму руку чуть потряхивало. Парень чуть крепче сжал мужчине пальцы. — От холода, да? — грустно улыбнулся он, и в его глазах было понимание. Мужчина сдавленно усмехнулся, кивнув и опуская взгляд, не осознавая, что отстранил ладонь от лица мальчишки. — От холода, — хрипло ответил он. И несколько раз дёрнулся от деланного скрежещущего смеха. Он снова вернулся к луку, крепко беря его в левую руку, потом потянулся за стрелой. Он сомкнул древко лишь пальцами, легко и непринуждённо, чтобы не выдать дрожь во всей кисти. — Готов ещё попрактиковаться? — Снайпер скосился на него, стараясь выглядеть почти игриво и заговорщически. — Да, чёрт возьми! — весело выпалил Скаут, не раздумывая ни секунду, уже в знакомом движении направляясь к нему и вставая рядом, почти вплотную. — Три пальца на тетиву… вот так, да, — направлял стрелок, поправляя положение рук бегуна. — Левую руку распрями… чуть повыше. — На девяносто градусов от… от… ну, от меня, короче, я понял, я знаю, — шикнул Скаут. — Чуть наклони верхнее плечо, — Снайпер обхватил его сзади, почти неощутимо положив поверх его рук свои, стабилизируя положение. Как только его пальцы нашли пальцы парнишки, дрожь чуть поутихла. Или ему показалось. Парень продолжал искать изготовку, топчась на месте, елозя правой ногой. — Обопрись на меня, — просто сказал мужчина, пресекая поток возможных оправданий. Мальчишка больше не скрывал хромоту в его присутствии, это было хорошо, а тренировка… да чёрт с ней. Скаут не стал отнекиваться, поэтому в ту же секунду Снайпер ощутил часть его веса на себе, и не смог сдержать улыбки. — Ты классный матрасик, — увлечённо пробубнил парень, ища цель. — Нахалюга, — мужчина на миг взглянул на него сверху вниз, ловя поток тепла и запах дешёвого мыла, идущего от него. — Теперь… — теперь они были оба погружены в действо, бок о бок стоя перед целью. Спина к груди, точнее. Будучи обхваченным, Скаут невольно почувствовал себя маленьким, но ощущения уязвимости не наступало. Он как никогда был в безопасности. — Натяжение. Скаут повиновался. — Молодец, — Снайпер перешёл на шёпот, — теперь скажи, что ты должен видеть? — Только цель, — даже слишком серьёзно ответил Скаут, полностью увлечённый. — Молодец, — мужчина мягко засмеялся, умилённый такой отдачей, — тетиву до лица. Скаут повиновался снова. — Тш-ш. Держи голову ровно, — парень сглотнул, хмурясь. — Вот и всё. Когда будешь готов, сомкни зубы и задержи дыхание. — И можно будет выстрелить? — Да. Парень сжал челюсти, моргнул. Раньше ему всегда было страшновато спускать стрелу, не хотел видеть неудачу — которая всегда наступала — но сейчас его держали горячие и сильные руки, поддерживали и уравновешивали. Он ощутил обжигающее тепло и лёгкий сигаретный запах, идущие из-под полурасстёгнутой скрипящей кожанки, и ему стало спокойно. Скаут перестал дышать, замер на несколько секунд. И отпустил тетиву. Стрела рассекла воздух с высоким свистом и глухо воткнулась в рубаху, оставшись в ней. Прямо по центру. Парень и мужчина распрямились, вглядываясь вперёд, Скаут опустил лук. И рассмеялся. Снайпер одобрительно похлопал его по спине, ласково смотря на него сверху вниз. — Я лучше тебя стреляю теперь, старик, смирись, — парень поджал губы, кивая и приподнимая брови. Стрелок поднял глаза к небу, неслышно выдохнув, а потом ответил: — Лучше иди стрелы принеси, — ворчал он, на что Скаут хрюкнул, натянув свою самую самодовольную и нахальную лыбу. За это он получил ощутимый шлепок, на что он взвизгнул, засмеявшись ещё заливистее, и припустил, всё также резво, несмотря на то, что припадал на правую ногу. Добежал до стены форта, срывая тряпку, собирая стрелы — мужчина смотрел на него не отрываясь, еле различая бурую тощую фигурку на тёмно-сером фоне, и ему сделалось печально. Скаут бежал к нему обратно, громко топая по утоптанному снегу, на бегу махая кулаком, полным стрел. Он сиял, полный неуверенных надежд на будущее, улыбался, и улыбка обнажала заячьи зубы. Снайпер неосознанно поднял к нему руки навстречу. — Осторожней, кенгурёнок, — сбивчиво зашептал мужчина, когда парень запнулся о развязанные шнурки на левом сапоге, вбрасывая стрелы в колчан. Он не упал, он кинулся на старшего мужчину, утыкаясь в потёртую кожу куртки, вдыхая запах сухости и сигарет, и длинные жилистые руки поймали его, обхватывая, чуть ли не поднимая с земли. Снайпер беспокойно гладил его, зарываясь пальцами в свитер, растирал плечи, спину, гладил по голове, поцеловал несколько раз в щёку — он хотел ощутить Скаута рядом, как никогда хотел, несмотря на то, что такие проявления нежности были для него несвойственны. Тискаешь, как девчонку, сказал бы Скаут, так подумал Снайпер, но Скаут не говорил ничего, лишь шумно дышал ему в шею, вцепившись в кожанку. — Я хочу, чтобы у тебя всё было хорошо, малыш, — сорвавшимся голосом признался он, и его сердце разрывалось от боли и любви, — что бы ни было… я хочу, чтобы у тебя всё было хорошо. Скаут приподнял голову, с тяжёлой тревогой вглядываясь ему в глаза — там, за авиаторами, дрожала влага, и мальчишка это знал. — Перестань, зачем ты… ты не умрёшь там, Снайпс, нет, — остервенело качал он головой, сглатывая, понимая, что горло резко заболело, — никто из нас не умрёт насовсем. Мы все вернёмся домой. Мы с тобой. — Просто обещай, — продолжал Снайпер, ещё сильнее охрипнув, гладя его по щеке с великой нежностью, возвышаясь над Скаутом, — обещай, что будешь осторожен. Он пригладил постоянную выбивавшуюся прядь у него на лбу, касаясь брови, украдкой проводя мозолистым пальцем по тонким обветренным губам. Парень нахмурился, черты заострились, он втянул воздух через зубы. — Снайпс, — он хотел сказать что-то ещё, но вой сирены прорезал сонный воздух утра. Побудка. Они оба вздрогнули, как от удара. Скаут обернулся, смотря куда-то неопределённо в сторону крыши, где висели динамики. Снайпер не снимал взгляда с мальчишки. Он сжал его плечо, чтобы привлечь внимание. Скаут снова посмотрел на него — чуть взъерошено, растревожено. Взгляд Снайпера встретил его — тяжёлый и полный успокаивающего света. Мужчина печально улыбнулся ему и кивнул, сокрыв глаза за полами шляпы.

***

Как только они погрузились в дырявый от пуль фургон “Red Bread”, устроившись на полу, Снайпер уснул. Таблетки действовали на него как тяжёлое снотворное, поэтому последний месяц по дороге на очередной полигон он спал, привалившись спиной к стене, надвинув шляпу на глаза и чуть слышно похрапывая. — Хочешь на переднее, маленький? — по привычке спросил Хеви, уже забираясь в кабину, зная, что Скаут сейчас скажет: — Э, нет, знаешь, я сзади поеду, ничего? И Хеви смеялся, качая головой, и Медик, подхватывая, тоже отпускал мелодичный смешок. — Хорошо. Скаут стал забираться в кузов, сразу поймав взглядом длинную ногу, одетую в сапог, перегораживающую проход. — Ну что, братцы, последний день, а? — ласково подбодрил Инж присутствующих. — Господа, — рявкнул Солдат, снимая шлем, усаживаясь так, чтобы держать осанку ровной, — несмотря на все наши неудачи и потери, хочу сказать, что мне было честью служить с вами, — рычал он мрачно. — Да, бумкнем ещё разок — и по домам! — Демо расхохотался, встряхивая Солли за плечо. Скаут втиснулся между Снайпером и Солдатом, на что вояка недовольно заворчал, но быстро и отточено отодвинулся, а Снайпер не отреагировал, даже тогда, когда ему заехали локтем под ребро. Шпион сидел словно тень в противоположном углу, одетый в тёмный плащ цвета бургундского вина; он многозначительно спрятал улыбку, качнув головой, и в привычном жесте потянулся за портсигаром, но вовремя остановился. — Mon petit lapin, полагаю, что так вторгаться в чужое личное пространство не совсем вежливо, — вставил он глумливую ремарку. — Иди к чёрту, Спай, — рефлекторно отозвался парень, по-хозяйски устраиваясь на стрелке. Снаружи послышался стук тяжёлых сапог о обледенелый снег, а потом показалась большая рука с тонкими пальцами, которая ухватилась за стёршийся поручень. — Sind Sie bereit? — обратился к ним Медик, готовый закрывать двери фургона. Редкий мелкий снег оседал на его светло-серую шинель, теряясь в ткани. С тонких длинных губ сорвалась струя пара, сразу же растаявшая в воздухе. Солнце выглянуло только ранним утром, одарив кого-то нежным светом, а сейчас небо стало тёмно-сизым, таким, каким было практически всё время в этой части мира. На землю возвращались сырые сумерки, шли холода, Скаут чувствовал это ногой. Команда ответила дружными утвердительными возгласами, улюлюканьем, смехом. Врач кивнул, обнажая жемчужную улыбку, и крепко захлопнул дверцы. Снайпер вздрогнул от грохота и вибрации, которая отдалась ему по больным мозгам. Он бессознательно стал кутаться в чёрно-красную куртку, льня к стене, утыкаясь носом в угол, поднимая ворот, возя ногами. Галдёж всё ещё продолжался, Инж начал что-то рассказывать. Громкие звуки беспокоили стрелка, он иногда вздрагивал, заставляя себя провалиться в сон. Скаут заметил. Потянулся к нему незаметно ото всех, пытаясь заслонить руку собственным корпусом, и стал потирать ему бок, стараясь успокоить. Синтетическая куртка чувствовалась чем-то чуждым на родном теле. Снайпер резко и шумно вдохнул, кашлянув, просыпаясь: — Тише, Джерри, — сипло рявкнул он, оборачиваясь к нему, вперяя в мальчишку несфокусированный взгляд, скрытый жёлтыми линзами. У Скаута всё похолодело. Но не от тона или замечания. Он понял, что все замолчали. Стрелок отвернулся обратно, ложась на стену, задирая ворот до самых полов шляпы. Забинтованная тощая рука всё ещё покоилась у него на рёбрах, парень даже забыл об этом. Глухо заревел мотор, щелчок — сняли с ручного тормоза. Все качнулись, стараясь не наваливаться друг на друга — тронулись. Въехали в лужу — корпус накренился, а потом снова подпрыгнул, послышался громкий чавкающий звук. Влажный холодный ветер стал задувать в незаклеенные пулевые отверстия. Тишина продолжалась. — В самом деле, Скаут, — подтрунил Шпион из угла, стараясь говорить на границе с шёпотом, — сначала используешь нашего друга и товарища как личную козетку, а теперь позволяешь себе производить звуки, мешающие его спокойному сну? Скаут весь зарделся и ощетинился, расправляя узкие плечи, скалясь, как щенок, острым и пылающим взглядом ему выговаривая, что если он не прекратит привлекать внимание, он въедет ему в нос. Инженер неслышно посмеивался. Парень на мгновение покосился влево, где сидели Солли и Демо. Чья угодно, но именно возможная реакция Солдата пугала парнишку больше всего. Грозный вояка сидел нахмурившись, расправив и без того широкие и квадратные плечи, устремив прямой взгляд на мальчишку. Шлем покоился в крепких руках, ремешки покачивались от тряски. — Нехорошо, рядовой, — строго упрекнул он, — мы братья по оружию и должны заботиться друг о друге. Скаут сглотнул, кивая, широко распахнув глаза. Он боялся, боже, он боялся. Если Солдат сделает любое резкое движение, парню будет некуда деваться. — Не беспокой раненого без надобности, обращайся к остальным, если такая необходимость, — Скаут готов был поклясться, что услышал нотки иронии. Солдат привалился к стене, надевая шлем, повозив его, чтобы сел покрепче, и скрыл за ним глаза, — как его товарищ и как друг сердца. Молчание. Солли сказал это так просто и естественно, что Скаут сначала не понял. А потом понял. Судя по тому, как сильно у него начали гореть лицо и шея, до него дошло, что он стал красным, как варёный рак. Сквозь ровный гул езды начали слышаться тихие смешки со всех сторон. Пиро заулюлюкал, хлопая в оранжевые варежки, а смех людей стал чуть громче, теплее, в нём слышалось принятие. Шпион сидел и довольно улыбался, как кот, объевшийся сметаны, и не скрывал этого. Скаут, полностью смущённый, болезненно застонал, зарываясь тощими пальцами себе в волосы, пряча лицо в рукавах парки, и глухо пробубнил: — Да ну вас всех.

***

— Я не против, что с моей девушкой танцуют другие¹, — тихо напевал себе Снайпер под нос, устраиваясь на ящике, как можно внимательнее вглядываясь в прицел. Действие лекарства ещё не прошло, ему всё ещё хотелось спать, руки морозило, суставы не сгибались, в голове глухо пульсировало. Кофе не хотелось, поэтому мужчина бормотал, разговаривая сам с собой, или пел, чтобы растормошить себя. Как сейчас. — Всё хорошо, я их отлично знаю, — в перекрестье прицела попал вражеский пироман, нахлобучивший поверх противогаза ушанку. — Но я знаю, — выстрел, — что мне нужно бежать на волю, а её оставить с детьми, — перезарядка, металлический лязг, стук гильзы о подгнивший пол. — Дети в порядке. Дети в порядке… Редкий сухой снег вместе с резким восточным ветром задувался сквозь дыру в крыше; кусок брезента, висящий на стропиле, колыхался. В его гнезде было необыкновенно светло и даже не слишком сыро, несмотря на то, что место, где он обосновался (что-то вроде закрытого и заколоченного балкона на втором этаже постройки) было деревянным. Где-то за ящиками вдалеке он поймал чёрную шапку Синего Демо — и, не задумываясь, нажал на спуск. Солли с боевым кличем оказался в воздухе, готовя лопату для удара по Медику Красных — (и тот уже заметался, поглядывая вверх, матерясь на немецком) — и прострелил каску Солдата. — Danke, мой друг! — сквозь рацию послышался истерично-радостный голос Меда. Снайпер хмыкнул и не ответил. Он сощурился, вглядываясь в еле заметную на горизонте вышку Снайпера Синих — ничего. Взглянул в прицел — в гнезде мрак, даже силуэта не было видно. Стрелок раздражённо зарычал, обнажая клык. Он будет ждать столько, сколько потребуется. Дождётся. Следуя приказу Администратора, оглашённого перед самым началом матча: «Идите и деритесь, и покажите, на что вы способны!» наёмники действительно показывали на что были способны. К концу четвёртого часа Шпион отсиживался на Респауне, выкуривая одну за одной, и отказывался выходить. — Если эта мямлящая абоминация хоть ещё раз засядет в вентиляционной шахте, я засуну ему топор в задницу, и мне совершенно наплевать, что он женщина, клянусь честью! — он орал, нервный, трясущийся и вымотанный. — Достал, лягушатник! — Герр Шпион, выйдите на полигон, это не просьба. Снайпер, слыша диалоги по рации, не выдержал и заржал. — Спук, а ты не пробовал не по вентиляции ходить? — он выискивал очередную жертву, скользя перекрестьем прицела по унылой местности. — Смеёшься, Бушман! Смейся! Он чует меня! — стрелок затрясся в плечах, теряя прицел. — Я совершенно серьёзен, он чувствует моё приближение, прячется во тьме, следуя по пятам, неважно, где я. Я решил — в вентиляции он будет более заметен, но putain de bâtard устраивает засады! — визгливо рявкнул он, и в его рявке слышалась досада. — Теперь ты понимаешь, что я чувствую, — сердечно упрекнул Снайпер, снова вскидывая винтовку. — Мы уже говорили об этом, mon ami, — парировал Шпион, и, промолчав, добавил: — Полагаю, что в данный момент другой я не занимается вонзанием ножа тебе в хребет. Снайпер промолчал, не понимая, что тот имел в виду. — Ибо нытьё Боба Дилана по радиоприёмнику на кухне ещё терпимо, но твои стенания — это выше меня. Снайпер весь вспыхнул от негодования и смущения как ребёнок, понимая, что не отключил ранее микрофон. — Не слушай его, Снайпс, — прозвучал звонкий и весёлый голос, от которого в стрелке всё обмякло, — ты классно поёшь. Я знаю, — Снайпер не видел его, но почувствовал, как тот подмигнул. Мужчина уже собирался что-то ответить в защиту, неловко крякнув, дёргая губой в кривой глупой улыбке, как он нашёл цель. Палец лёг на спусковой крючок. Выстрел, отдача в плечо. Скаут Синих, пойманный в полёте пулей, безвольно повалился на лёд. Он проехал несколько метров вперёд по инерции, замер, лежа лицом вниз. А потом чёрная лужа начала расползаться вокруг его головы. — Молодчина, слизняк, — засмеялся его Скаут, и Снайпера передёрнуло, — а ведь переживал. — Да. Да, — слабо отозвался он, смотря куда-то в сторону, — переживал. Глухие, грохающие и короткие выстрелы, словно из пушки, слышались с той стороны полигона. Упал Медик Красных, упал Хеви, упал Пиро. Практически через каждые три секунды, быстро, точно. Новый Снайпер злой. Снайпера изнутри полоснул глухой, но яростный гнев: на вышке Снайпера Синих показался силуэт. — Стой так, чтобы я смог тебя достать, мразь, — зашипел он, скалясь, вглядываясь в прицел, становясь на колено, напрягая весь корпус, будто сам был готов броситься туда вместо пули. Он смотрел в прицел. Нет, лица он не видел. Он видел угловатые и широкие плечи, серую шапку, тёмное потёртое пальто цвета команды. Судя по положению корпуса, он был высоким. Судя по тому, как держал винтовку, узкую грудь. Снайпер Синих неожиданно махнул куда-то вбок — рука была некрупной и сухой. Белоручка, хотел было сказать Снайпер. Палец напрягся на спусковом крючке, но из-за угла снова показался мальчишка Синих, чёрт бы его побрал лезть в тыл; стрелок зашипел, скалясь, вскидывая винтовку, меняя положение. Скаут попал в перекрестье — он бежал остервенело, дёргано, с застывшей маской озлобленности раненого зверя на лице; на губах тёмные следы, в руках обрез двустволки. — Уйди отсюда к чёрту, — бормотал стрелок, готовый выпустить пулю в любой момент, но не выпускал. Тридцать метров. Двадцать. Пятнадцать. Дальше нельзя пускать. Снайпер нажал на спуск, и Скаут упал, путаясь в ногах, валясь на стену, оставляя тёмный след. Пока Снайпер Синих занимался отстрелом команды Красных, Снайпер Красных занимался отстрелом Скаута Синих. Он не понимал, зачем мальчишка играл в смертника. Он отвлекал своего стрелка? Он хотел добраться до вражеского стрелка? Или он просто хотел, чтобы ошибка Респауна случилась и с ним. Он менял тактику, прятался, добирался окольными путями, через постройки — но Снайпер всё равно его ловил и всё равно пускал пулю в лоб. Или в затылок. На девятнадцатый раз, несмотря на обилие диазепама у него в организме, которое всё же не превышало суточную дозу, у него затряслись руки. Выстрел, отдача в плечо, перезарядка. Скаут, лежавший ниц в луже крови. Снайпер старался не обдумывать это. Это не его мальчишка, это наёмник компании, которого после смерти через двадцать секунд вернёт система Респауна, и всё повторится. Это работа. Такова работа. Снайпер знал, что это его работа. Но это был почти его мальчишка. В крови, там, внизу. Мёртвый. Снайпер рвано выдохнул, стараясь утихомирить поднимающуюся тошноту и боль за глазом, который видел только темноту. Длинные жёсткие черты его лица сделались словно стальными. Это просто работа. На двадцать второй раз Скаут смог попасть в слепую зону. Отвлёк выстрелом дроби снизу в подобие заколоченного окна, вызывая дождь из пыли и щепок в гнезде, и шмыгнул внутрь. Снайпер сматерился на собственную бестолковость, готовя кукри, дробовик, винтовку — всё разом. Мальчишка налетел внезапно, без плана и подготовки, с грохотом прорываясь сквозь ящики, раздирая бинты о торчащие гвозди. В крови, в грязи, в боли, в ярости — он кинулся на мужчину, выставляя обрез ему в подбородок, но приклад винтовки нашёл его больную ногу раньше. Скаут зарычал, падая от удара, роняя двустволку, и Снайпер вмиг отправил её сапогом к стене. Парень вывернулся, въезжая берцем стрелку в пах, на что тот согнулся пополам, хрипя, но винтовку из рук не выпустил. Скаут откинул его от себя ногами, чуть ли не отправляя в полёт до стены, и кинулся за обрезом. Снайпер рухнул на задницу, задохнувшись в безмолвном крике от боли, прострелившей позвоночник, но умудрился перехватить винтовку, найти спуск. Он сощурился, видя в мутном распаляющемся мире синий огонёк парки — и выстрелил наобум. Выстрел, вспышка огня, порох на пальцах. Скаут упал, крича, хватаясь за простреленную ключицу. — Ты сучара! — завыл он исступлённо, и чёрное начало заливать его синюю форму, — сволочь садистская! Убийца! Снайпер поднялся на ноги, хромая, смотря на бьющегося в агонии парня, стараясь не смотреть в его потемневшие от бреда глаза. Он поднял винтовку, наставил дуло на лоб мальчишки и выстрелил в упор. Сначала грохот, потом кровь на досках, потом тишина. У Скаута подёргивались руки. Снайпер стоял, смотря в сторону окна. Брезент всё ещё колыхался на стропиле. Где-то далеко внизу слышались очереди, взрывы. Чей-то крик. Мужчина сделал шаг в сторону стены, потом ещё, ещё, совсем аккуратно, будто боялся, что пол проломится. Или он сам упадёт. Он дошёл до стены, положил винтовку на ящик. Опёрся грязной рукой о стену, сутулясь, опуская голову, будто нёс на плечах что-то непомерно тяжёлое. Момент. Ещё один. Стрелок дрогнул в плечах, кисти сжал в кулаки. А потом из него вырвалось глухое рыдание. — За что ты меня наказываешь, — сорвавшимся голосом обратился он куда-то неопределённо наверх, поднимая глаза, на которых тускло блестела влага, — что я такого… за что ему… — он стал медленно оседать, боясь свалиться, — за что ему?! — он сорвался на рычащий крик, в который вложил всю ярость и горечь. Он осел, замер, смотря в одну точку, позволяя тишине и одиночеству освободить его. Снайпер стянул шляпу, сбил очки, прижимая крупное запястье к больным глазам — и сломался. И он не смотрел в сторону трупа парня, боясь, что тот может не исчезнуть.

***

— Эй, Снайпс, — Скаут звучал устало, но спокойно, — Снайпс, всё в порядке? Снайпер вышел из оцепенения, вздрагивая, выглядывая из-под поднятых воротов куртки, невидящим взглядом осматривая своё гнездо. Он потянулся к микрофону. — Да, всё в порядке, — в горле было необыкновенно сухо, голос казался чужим и ржавым. Стрелок сжал переносицу, стараясь утихомирить пульсирующую боль за правым глазом. — Ты один? Ты не ранен? К тебе прийти? — град вопросов прерывался статикой из-за приближающегося снежного фронта. Стремительно темнело. Стрелок глянул на часы — до захода солнца двадцать минут, а рабочий день должен был длиться ещё два часа, если повезёт, и Администратор объявит перемирие. В пяти метрах от Снайпера высыхало широкое тёмное пятно на дощатом полу, в центре которого зияло пулевое отверстие, и Снайпер категорично туда не смотрел. — Нет, — он сглотнул, прикрывая глаза, всё ещё продолжая туда не смотреть, — у тебя всё в порядке? — Да-а! — весело потянул парень, усмехнувшись, и мужчина усмехнулся в ответ, ловя его настроение, — мы тут миссию с Инжом выполняем… по уничтожению запасов пайков и конфет. Жалко, что тебя здесь нет. Пиро принёс, карамельные — вкусные, обалдеть! Снайпер продолжал смеяться, обнажая скромную улыбку, морщась самому себе. — Это не то, что я хотел знать, умник, — тихо пожурил он. — То, то! Вот команда после нас придёт — ни грамма карамелек врагу! От его переливистого смеха в мужчине что-то щемило. Он шутливо нахмурился, вглядываясь в прицел, будто смотрел на самого парня, находясь рядом. — Скаут. — Э, да нормальная она, — небрежно отозвался он, чуть теряя веселье, — как всегда. — И, подумав, добавил: — Зануда. Снайпер неслышно рассмеялся, щурясь, и на его серо-синие глаза падал золотистый свет от линз авиаторов. — Балаболка, — он напрягся, наводя перекрестье на цель. — Эй, мы не будем играть сейчас в эту иг… Выстрел, смешавшийся со статикой. — Снайпс? — парень охрип, даже не пытаясь скрывать панику, зовя его, — Снайпс! — Всё нормально, малыш, — ласково ответил стрелок, — я работаю. Скаут издал невнятные звуки негодования и чистой злобы, когда поймал нотки иронии в голосе старшего мужчины. Он матерился, а потом крикнул прямо в микрофон: — Не делай так больше, балбесина! Снайпер рассмеялся. — Снял Снайпера Синих. Кто слышит, можете дальше идти. Скаут зарычал словно щен. Убийство послужило брошенной перчаткой — между Снайпером Красных и Снайпером Синих завязалась дуэль. Наученный опытом, Снайпер больше не высовывался, а просто отстреливался почти вслепую, сидя под окном, наблюдая на противоположной стене мерцание лазерной точки. Забавно даже. Таким глупым образом он помог команде — прикрыл их от слишком горделивого стрелка, чьё самолюбие задела всего лишь одна смерть. — Только смей вылезти и умереть, дубина, я тебя лично воскрешу, а потом убью! — орал ему в ухо Скаут, — не молчи, отвечай! — Да понял, понял, — сдавленно отозвался Снайпер, скалясь. — Мы совсем скоро, только два… Молчание. Снайпер прислушался, напрягая все чувства — ни взрывов, ни криков. Просто оборвалась связь. Приходил снежный фронт, опускались зимние сумерки. На полигоне зажигались ртутные фонари. Снег кружился, попадая через дыру в крыше, гнездо выстывало. Пальцы ног еле шевелились. Снайпер окопался среди ящиков, расположив ближе к себе оружие — кукри, дробовик, винтовку и револьвер — поворачиваясь корпусом так, чтобы и окно, и вход были у него с левой стороны. Вставил патроны в магазины, перезарядил — он был готов. Он не боялся тьмы, нет. Он боялся того, что в ней пряталось. К нему мог пойти кто угодно, обычно атакующие классы и Подрывник, но чаще всего к нему наведывалось два человека. Шпион и… Разведчик. — Я тебя слышу, — бесстрастно сказал Снайпер, направляя винтовку во мрак дверного проёма, обхватывая тело оружия холодными руками. — Твоего хвалёного прицела не надо, чтобы видеть, какая ты падла трусливая, — процедил парень хрипло, входя в помещение, и белый ртутный свет упал на его осунувшееся серое лицо. Под глазами синяки, губы разбиты, скуловые кости чуть ли не торчали. На плече бита. В другой руке что-то, не было видно. Обрез, подумал Снайпер. Мужчине нехорошо свело желудок. — Ну чё, как умереть хочешь? — всплеснул он руками, натягивая раздражённую улыбку, — от Бэт или как Ларри? Снайпер молчал. — Молчишь, да? Ну молчи. Кстати, почему ты ещё не убил меня? Тебе же понравилось сегодня, нет? Наверное, сдрачиваешь на это, а! — от удара битой ближайший ящик разлетелся на куски. Снайпер молчал. — Не молчи, — глухо рыкнул Скаут, и в его голосе слышался надрыв, — ты всегда молчишь. Я—я не волшебник, мысли читать. Ты ничего никогда не рассказываешь, так не честно, Снайпс, мы же… Он осёкся, внезапно побелевший, напуганный. Стал озираться. Он растёр себе щёку, натягивая кожу, жетоны заколыхались, звеня. — Ларри? Нет, ты… ты не Ларри, не слушай, забудь, забудь! — дрожаще затараторил Скаут, размахивая рукой, в которой был зажат обрез. Мне так страшно, Снайпс. Снайпер стал медленно подниматься из-за ящиков, опуская винтовку. Побудь со мной, пожалуйста. Снайпер не знал, что делал. Всё казалось ему сценой из его очередного больного бреда. Будто он не здесь. Будто смотрел на всё со стороны. Но он делал, потому что… делал. — Забудь, что я говорил, пожалуйста, — он умолял со слезами в голосе, отходя назад, не спуская с него ошалелых глаз, как загнанный зверёныш, — не говори никому. Слышишь? Не говори! Датч узнает, и он снова… — он визгливо зарычал, а потом его голос упал. — Ты бы видел, во что он превратил комнату, Снайпс. Он… он маньяк! Он ест сигареты! И он отодрал подкладку от плаща. Я просил этого не делать; ещё амулет твой… ловец снов, вот, он его выкинул! Но у меня нет кошмаров, потому что я решил не спать. — Тише, — прошептал Снайпер не своим голосом, подходя ближе. — Док говорит, что у меня пройдёт, и что нас оставят, но я знаю, что нас всех погрузят в фургоны в мешках и увезут, как тебя, — он вперил в него взгляд остекленевших глаз, — сегодня всех перестреляют. Уже скоро приедут. Снайпер чувствовал пульсацию собственного сердца в кончиках пальцев, когда он потянулся к Скауту Синих — медленно, совсем медленно, не зная, чего ожидать. Парень вздрогнул, как от выстрела, когда крупные мозолистые пальцы нашли узкое плечо. — Всё хорошо, — совсем мягко и совсем тихо произнёс мужчина, вкладывая в тон столько уверенности, насколько позволяли трясущиеся конечности, — всё хорошо, кенгурёнок. Никто не приедет. Ты просто устал, вот и всё, — он выдавил из себя самую ласковую улыбку, на которую был способен. Скаут склонился к его руке и всхлипнул. — Мне так плохо… я так скучаю без тебя, пап, — он разревелся, по-детски утыкаясь лбом ему в грудь, и Снайпер его принял, осторожно обхватывая, едва касаясь, позволяя мальчишке выплакаться. Другой Скаут казался ещё более тонким и уязвимым под широкими жилистыми ладонями. Больной, измученный, истощавший. Таким будет его Скаут, понял Снайпер. Когда это случится. Снайпер достиг той точки в его жизни, когда он больше не ценил своё существование. Но он хотел защитить мальчишку от участи, которая сейчас билась в агонии под его пальцами. Тишина, мрак, слёзы на воротнике. Мгновение — и выстрел, вспышка света, брызги крови на дощатом полу. Снайпер рухнул на бок, хватаясь за живот, не в силах кричать. Скаут стоял над ним, серый, ровный, с дымящимся обрезом в правой руке. — Всех перестреляют, Снайпс, — спокойно поведал он, — такая у нас работа. Он помялся, перенося вес на здоровую ногу, а потом бросил двустволку с характерным лязгом, поднимая биту и удобнее перехватывая её обеими руками, становясь в позицию. — От Бэт, значит, — бесцветно бросил он и замахнулся. Удары были глухими, резкими, но не быстрыми. По рукам, по рёбрам, по голове. Снайпер почти не кричал, лишь рвано скулил; бита прошлась по кровавому месиву живота. — Смотри, — удар, — ни волос, ни кожи, — удар, — только перемазал всё, — удар по переносице, резкий хруст. Волосы слиплись от крови, на лице, руках — ссадины и расцветающие алые отметины, на виске поблёскивающая тёмная дорожка. Снайпер лежал лицом вниз, стараясь хоть как-то защитить рану на животе, покачиваясь вслед за биением. — Джерри, пожалуйста, — задохнулся он, шепча почти беззвучно. Скаут остановился на мгновение, садясь к нему на корточки, и, взяв его за волосы, поднял к себе, так, чтобы видеть его налитые кровью глаза. Он подался совсем близко и выплюнул совсем ядовито: — Я не Джерри. Снайпер не сопротивлялся, когда его кинули обратно, и он ощутил тупую и неостановимую боль снова. Он заслужил. Слёзы катились по разбитой переносице, размывая кровь. Когда Скаут закончил, Снайпер уже почти ничего не чувствовал. И он не знал, когда тот ушёл, просто понял, что в гнезде больше никого не было. Стрелок вывернул левую руку, опираясь ребром о мокрые доски, пытаясь поднять себя и куда-то ползти. Внутри всё горело, дышать было невозможно, в голове был мрак, вокруг был мрак, и перед ним был мрак — он ослеп на второй глаз. Он не стонал, не хрипел — не мог, просто пытался продохнуть. Он тянулся куда-то вперёд, скользя израненными руками по полу, ища что-то, не надеясь, что найдёт. Но он нашёл. Рация лежала у противоположной стены, и длинные мозолистые пальцы несколько раз соскользнули с кнопки в попытке нажать на неё. Снайпер не думал, что она будет ещё работать. Но она работала. Стрелок подтащил штуку к себе, вкладывая последние силы, ложась рядом и уже больше не вставая. — Док, — слабо позвал он, и когда он говорил, он себя не услышал, — Док. Снайпер разжал дрожащие пальцы, выдохнул — и умер. Его Скаут слышал, и Скаут бежал, не помня себя, перемахивая через ограждения, пролетая мелкие постройки, взлетая по лестницам, скользя по тонкому льду. Они с Солли снимали вражеского Снайпера благодаря уговорам парня, что они таким образом ускорят продвижение вглубь территории, но Скаут (и все это понимали) просто хотел увести прицел от Снайпера, пытаясь спасти. Он думал, что спасёт. И не спас. Он бежал на второй этаж, перемахивая подгнившие ступени на плохо освещённой лестнице, чувствуя, как каменеют ноги. Поворот, ещё один. Скаут ворвался в помещение, распихивая со скрежетом ящики, ничего не видя со света во мраке, а потом, когда он начал различать силуэты, увидел ноги. Он упал рядом, зовя Снайпера; кричал, переворачивая, затаскивая к себе на колени, пытаясь прощупать пульс на скользкой от крови и грязи шее, и трясущиеся пальцы не нашли движения. Скаут продолжал звать его, звал Медика, звал на помощь, сгребая его в объятия, сминая ему плечи, баюкая щёку, стараясь не прикасаться к увечьям, боясь, что он сделает ему ещё больнее. Плечи парня тряслись от рыданий. Решётчатые полосы света, падающие сквозь заколоченное окно, резали их обоих. Сначала была тьма, потом всё стало алым, как боль, потом позолотело, как рассвет, а потом белый свет ударил по больным глазам. Комната Респауна встретила его холодом кафеля и духотой закрытого стеклянного помещения, и Снайпер, роняя винтовку, на шатающихся ногах бросился к скамье, хватаясь за неё, и сблевал жёлчью. Он стоял, дрожа и потея от слабости, моргая то одним глазом, то другим — зрение в правом глазу не вернулось. Мужчина распрямился, хрустнув поясницей, и, глянув на зелёно-жёлтую лужу на полу, сжав челюсти и сглотнув остатки слюны и горечи, он понял: с него хватит.

***

Снайпер смутно помнил, как они добрались до базы, но помнил, как Скаут потащил его в душевую, стягивая на ходу форму, бросая её в коридоре. Помнил, как горячие струи хлынули на измученное дрожащее тело, как парень разделся сам, вставая рядом, помогая мыться. Как у мужчины подкосились ноги, как его поймали тощие и мускулистые руки, и как они сидели вдвоём на кафеле под потоками чуть ли не кипятка, обнимая друг друга, укачивая, успокаивая, наполняясь чувством, что они были друг у друга. Губы парня прикасались к влажной и горячей коже, целуя шрамы, прихватывая соски; он осторожно скользил языком и губами по ключицам, шее, горлу, кадыку, смывая память о грязи и крови. Мужчина обнимал его, растирая лопатки и узкую спину, взъерошивая мокрый ёжик светлых волос, гладя по лицу, целуя в губы, в брови, в щёки, будто стремясь защитить и заверить, что всё в порядке, потирая большим пальцем гравировку на армейских жетонах, гоня от себя мысли и воспоминания, окрашенные во что-то сыро-синее, оставляя только светлое и золотистое. Снайпер хотел его — хотел ощутить в себе, но у него не было сил, Скаут это знал. Парень чуть приподнялся, целуя его в веко — правое веко — (и Снайпер был благодарен) — и стал бережно опускать мужчину на омываемый потоками кафель, поддерживая голову. Он повиновался, раскрываясь перед ним, открывая свою уязвимость, но он не боялся, он доверял, доверял. Скаут опустился ниже, к животу, целуя мокрую, целую, чистую кожу, не вспоминая запах крови и смерти. Он оказался меж его бёдер, и одного дыхания было достаточно, чтобы мужчина напрягся. Парень поцеловал ему внутреннюю сторону бедра со всем чувством, он его боготворил; он словно обещал, что не посмеет причинить ему вреда. Целовал ещё, ещё, прижимаясь щекой к ноге, растирая ему внешнюю сторону, опускаясь ниже. Когда Снайпер ощутил осторожный обхват губами, а потом чуть игривые движения языком, он не выдержал и беззвучно рассмеялся, испытывая прилив истинного счастья. Скауту передалось его настроение, и он, на мгновение приподнявшись, обнажил ему одну из своих самых щегольских улыбок, подмигивая, а потом снова вернулся к нему. Мальчишка благодарил небеса. Тьма и тишина укрывала их обоих, защищая момент их единения. Они лежали на постели вдвоём уже переодетые в обычную верхнюю одежду (ибо к окончанию боёв на базе отключили отопление в принципе), сплетаясь друг с другом, даря нежность. Скаут жался к Снайперу, зарываясь в лацканы кожанки, вдыхая его пряный запах, всё ещё испытывая истому после его очереди в душевой. Была причина, по которой он любил крупные, мозолистые руки мужчины. Точнее, это была одна из причин. Снайпер был жив, он чувствовал его сердцебиение, ощущал его живой жар — остальное было неважно. Мир, война, полигоны — это осталось где-то там, сейчас были лишь его добрые руки, защищавшие от всего на свете. Истома покинула Снайпера раньше — теперь приходило чувство оцепенения и отстранённого покоя, такого, который он не ощущал уже три года. Большим пальцем он потирал растянутый свитер цвета кирпича, сердцем уходя обратно в пустоши родного края. — Мик, — мягко шептал юноша ему в грудь, (и он всё ещё смущался произносить его настоящее имя), — ребята собираются… хочешь, пойдём? — Хм-м? — Последний день отметить, — хрипло продолжил он, устраиваясь удобнее, — и сегодня ведь пятница же, — и улыбнулся. Снайпер склонился, зарываясь носом в его мягкие волосы, пахнущие мылом. — Хорошо, — еле слышно ответил он, растирая ему руки и плечи сквозь одежду в успокаивающем жесте, — я чуть позже, хорошо? Скаут вынырнул из его куртки, поднимая голову, улыбаясь ему тепло и лучисто, и Снайпер видел, как поблёскивали у него глаза. — Хорошо, — передразнил он, забавно морщась. Снайпер смотрел на него, запоминая каждую черту, насколько позволяло искалеченное зрение. Он потянулся и накрыл его впалую щёку крупной горячей кистью, поглаживая ему бровь большим пальцем. Скаут на мгновение отдался ощущениям, а потом игриво вывернулся из его руки, мимолетно целуя костяшки, вскочил, на ходу надевая сапоги, толком не завязав шнурки, и шмыгнул за дверь. Стрелок остался лежать, окутанный стынущим коконом из привязанности и накатывающего одиночества, натаскивая себя на мысль о том, что впредь отходить ко сну он будет один, после того, что он намеревался сделать. И что он должен поставить барьеры, чтобы больше не нуждаться в тепле мальчишки. Никогда.

***

Полуторалитровая бутылка без этикетки и любых других опознавательных знаков с грохотом опустилась на центр стола, заставляя сероватую мутную жидкость внутри всколыхнуться и чуть ли не забурлить. — Чё это? — праздно поинтересовался Скаут. — Сосредоточение коммунизма, сынок, — мрачно поведал Солдат, скрестив руки на груди. — Это, mein Freund, чудный напиток, который мы с Хеви привезли из России, — Медик взял бутылку в крупные руки с длинными тонкими пальцами, почти любовно оглаживая стекло, — его нам подарила его достопочтимая матушка во время нашего последнего визита, — он жемчужно улыбнулся русскому здоровяку, чуть клоня голову и смотря поверх очков своими живыми голубыми глазами. За окном была почти ночь, чистая, звёздная; восемь человек, столпившись вокруг стола, собрались на кухне, освещаемой тёплым жёлтым светом. Все были одеты уже в цивильную одежду, лишь Солдат остался в своём подобии мундира, и Медик остался в своей светло-серой шинели, только от красного он избавился — от перчаток и галстука, оставив белую (но чистую и выглаженную!) рубашку и бежевый жилет. Шпион, как всегда, единственный сидел в углу в своём вечном сером шёлковом костюме, курил, скучал. — Мы с Мишей хотели распить его по самому счастливому случаю, — продолжил он, мелодично и спокойно. Он остановился, оглядел всех присутствующих, и добавил тише: — Сейчас такой из них. По столу пронеслись звуки одобрения и хмыканья; особенно от Демо, уже спешившего от шкафчиков с кучей стеклянных стаканов. Медик откупорил пробку с характерным глубоким звуком, а потом стал разливать, чуть проливая, задевая края горлышком с лязгом. Шотландец почти хищнически улыбался, щуря единственный глаз. — Ничего, на счастье, — остановил Хеви Инженера, который было потянулся за тряпкой. Каждый разобрал себе, и только один стакан остался нетронутым. — Итак, — вскинулся врач, уже гораздо более повеселевший, перебирая в пальцах стеклянные грани, — кто-нибудь хочет что-то сказать? Демо мёртвой хваткой вцепился в стакан, садясь рядом с Солли. Скаут, недоверчиво принюхавшись, словно это был страшный яд, ощутил острый спиртовой запах и фыркнул. — Не, я это говно пить не буду, — деловито вынес он вердикт. — Скаут, ради бога, — раздражённо начал Шпион, но его прервал бас Хеви. — Пригуби со всеми, маленький. Нехорошо, — покачал он головой, и в его серых глазах поблёскивал смех. Скаут закатил глаза. Молчание. Гудение вентиляции. Ни один не решался начать речь. — Мы потерпели неудачу, господа, — с мрачным вздохом тихо прорычал Солли, — нарушение субординации. Нарушение устава. Пьянство. Регулярная самоволка почти всех членов этого сброда, включая меня! — досадливо рявкнул он, и у парня дрогнули плечи. — И самое главное — не только с нашей стороны, кексики! — прорычал вояка ещё громче, заговорщически озираясь горящими глазами. — Не уверен, конечно, насчёт пьянства, но, — он резко сбавил тон, опускаясь почти до игривости, — но! — Солдат остановился, и все замерли, ожидая продолжения. — Мы смогли извлечь пользу из пребывания здесь. Мы нашли кое-что, что обычно не принято произносить вслух среди таких, как мы. Но я скажу это! Ибо это нас объединяет. — Война? — неуверенно вставил Демо, поднимая на него единственный зрячий глаз. — Любовь! — высокопарно выпалил Солли, но, осёкшись, глянул вниз и серьёзно добавил: — и война тоже. — Прально, Джейн! — обрадовался Подрывник, поднимая стакан, — ребят, за любовь и войну! — За друзей и семью, которой мы стали, — тепло усмехнулся Инженер, зажимая стекло меж механических пальцев. — За окончание войны, — улыбнулся Хеви. Скаут засмеялся, пытаясь прятать улыбку, раскрасневшись раньше времени. — За всех нас! — звонко бросил он. — За Снайпера! — внезапно зычно и весело вставил Шпион, высоко поднимая стакан, хитро и открыто косясь на дверной проём, — который явился на торжество, виновником которого является! Все замерли, а парень чуть ли снёс Инжа, выглядывая из-за всех. Снайпер стоял — в шляпе, в кожанке, в тёмно-серой ковбойке, которая была не застёгнута до конца, обнажая горло с крупным кадыком и ключицы. Жёлтый тёплый свет окутывал его, но полы бросали тени на его лицо с длинными волевыми чертами. Он дёрнул уголком губ, чуть кивнув в приветственном жесте. С радостными и приветственными воплями к нему стали стягиваться, обнимая и тормоша, и, несмотря на закрытую натуру, он не выдержал и улыбнулся в ответ, морщась. Пиро с улюлюканьем кинулся к нему на шею; стрелок отпрянул, но было уже поздно, но он всё равно успел заметить у пиромана свою старую зажигалку в нагрудном кармане оранжевой фланелевой пижамы. Сквозь переплетение рук он чувствовал одно знакомое объятие, тепло и тяжесть. Он потянулся и ощутил жёсткость юношеской спины, а потом опустил взгляд и заметил свитер цвета кирпича. Скаут жался к нему, растирая плечи, и Снайпер ответил лёгким похлопыванием по спине. — Бушман, — снова позвал лазутчик, и парень отстранился, заглядывая в глаза мужчине, которые были скрыты авиаторами, — раз волею судьбы ты оказался здесь, не хочешь ли и ты сказать что-нибудь? Ради общего настроя. — Да, — слабо отозвался он, потирая губы и щетину, — да, конечно. Они прошли за стол, становясь вкруг, снова беря по стакану. Снайпер взял одиноко стоящий свой. Помялся, оглядывая толпу, ощущая тепло, исходящее от руки Скаута. Открыл рот. Потом закрыл. Инженер кашлянул. — Сказать, — пробормотал стрелок, нервно касаясь большим пальцем грани, — что-то сказать… — он подумал, а потом буркнул: — За высокие надежды. Да. Мой папа… — он сглотнул, понимая, что сказал лишнее, — давайте за высокие надежды. Что они… они… Несбыточны. — Да, — подхватил Инж, кивая ему, спасая от участи, — за высокие надежды, парни! — Будем надеяться и верить, — хмыкнул Шпион, подаваясь вперёд, и стаканы с лязгом столкнулись. Все опрокинули разом, кроме Пиро, который только недоверчиво лизнул. Скаут сделал лишь глоток и зашёлся в сиплом надрывном кашле, на что Хеви засмеялся: — Заешь чем-нибудь, — и парень возмущённо развёл руками, со слезами на щеках, озираясь по сторонам: «чем?!». Прошло некоторое время. Они сидели, хорошо поддатые, играли в карты и курили. Снайпер выпил лишь одну, что ему предложили, и больше не стал. Он курил одну за одной, смотря в одну точку, проваливаясь в мысли. Скаут тоже не стал слишком много, но он всё равно раскраснелся и о чём-то возмущённо галдел с Подрывником. Шпион попивал самогон, будто это было изысканное старое вино, и с интересом читал газету. Снайпер сделал последнюю затяжку, смяв бычок в пепельнице, поднялся, и, коснувшись полов шляпы в прощальном жесте, неслышно вышел. Скаут заметил его отсутствие сразу, и, бросив что-то раздражённому Демо, последовал за ним. — Куда они, спать? — пространно поинтересовался Медик, развалившись на стуле и расстегнув шинель. — В душ, возможно, — отозвался Шпион с лукавством в голосе, перелистывая страницу. Ночь встретила Скаута сухим холодом и сиянием десяти тысяч звёзд. Ему не пришлось долго искать Снайпера — он слышал, как хлопнула железная дверь, ведущая на крышу. Он вышел вслед за ним, ловя его силуэт, подсвеченный фонарями снизу. Мужчина стоял, опершись локтями на заграждение, и курил, сияя алым огоньком во тьме. — Эй, Снайпс, — мягко позвал он, чтобы не напугать, подходя ближе, — ты молодец, да? Выдержать такое. Я думал, тебя Зажигалка раздавит, — смеялся он, становясь рядом. Снайпер не отвечал, делая очередную затяжку, и его щёки чуть втянулись. — Всё равно не пойму, как вы это пьёте, — продолжил он с ласковым весельем в голосе, — это ж гадость, — Скаут чуть потянулся, заглядывая ему в глаза, всё ещё кротко улыбаясь. — Завтра рванём, да? — лёгкий ветер колыхал ворот кожанки мужчины. — Теперь все дороги открыты. Ты да я. Можем куда угодно, — парень облизнул губы, вглядываясь в мрак горизонта перед ними, — и теперь, когда компания нам выплатила, можем даже на Багамы. Помнишь, я говорил? — Снайпер молчал. — Чёрт, я даже не знаю, где Багамы, — нахмурился Скаут, пытаясь поддержать шутливый настрой, но он терял веселье, и улыбка пропадала с тонких обветренных губ. Он легонько боднул мужчину в плечо, прижимаясь щекой к потёртой коже куртки. Тот качнулся, выдыхая струю дыма. — Я сделал что-то не так, Снайпс? — осторожно спросил Скаут, потираясь о него лбом, как щенок. Снайпер коротко выдохнул, резким движением выбрасывая окурок с крыши, и, засунув руки в карманы, отвернулся от него, направившись к выходу. Парень не заговаривал. Холод окутывал его. Мужчина остановился, подняв глаза к звёздам, видя только тусклые расплывающиеся точки. — Это всё пустое… эти надежды, — глухо ответил он. — Какие надежды, Снайпс? — бесцветно спросил он. — Скаут, — Снайпер обернулся к нему, чувствуя, будто он заряжал винтовку, — я как-то говорил тебе, что хочу, чтобы ты был в безопасности, чтобы у тебя всё было хорошо? — Говорил, — подтвердил Скаут, сглатывая, сжимая руки в кулаки. — Я хочу, чтобы у тебя всё было хорошо, — в мыслях он снова приставлял дуло ко лбу парня, — у тебя. — У меня? А ты… ты… — он осёкся, когда осознание накатило на него. — Ты молод, — выстрел, — у тебя есть будущее. У тебя столько времени в запасе, малыш, ты сможешь покорить весь мир. — Зачем ты это говоришь? — у Скаута сорвался голос. Всё мешалось в нём — нарастающая паника, страх и невыносимая знакомая горечь. — У тебя может быть дом, семья, дети, всё, что… — он снова посмотрел на небо, делая неясный жест руками. — Ты моя семья! — коротко выпалил Скаут, заходясь в гневе. — Нет, Джерри! Я не могу быть тебе семьёй! — крикнул Снайпер в ответ, скалясь, понимая, что если повысит голос ещё, то он сорвётся не на рык, — я не могу дать тебе того, что… жизнь со старым отшельником в пустыне не то, что тебе нужно, пацан! — у него дрожали руки, дрожал кадык, дрожал голос. — Посмотри на меня! Из-за меня мы все оказались в дерьме, без работы! — он остановился, сглатывая, снижая тон, — я не знаю, что ты во мне видишь, но во мне этого нет, никогда не было, и тем более сейчас! Скаут хотел что-то сказать, подскакивая ближе, но Снайпер отпрянул, продолжая, не давая себя касаться. — Мне сорок восемь, — его голос упал до шёпота, — я почти слепой. Я не могу нормально ложку держать без лошадиной дозы чёрт знает чего, что мне Док даёт. Я даже не в состоянии… — он указал куда-то вниз, выдыхая, испытывая тяжёлый стыд. — Снайпс! — раздражённо крикнул парень, хватая его за ворот, встряхивая, заглядывая в блестящие глаза. — Мне тридцать три. Я читаю комиксы и пью молоко, потому что мне, сука, вкусно. И я тоже. Я тоже, слышишь?! Я не могу подняться с кровати без уколов и мне тяжело на лестницах, но я, сволочь, не жалуюсь, а иду дальше, и тебя, гнида, за собой тащу, унылый ты кусок дерьма! Потому что я… потому что… потому что так надо, понимаешь?! Снайпер молчал, понимая, как сильно болит у него горло. — Не молчи, Мик! — Скаут снова встряхнул его, скалясь, сутулясь, хрипя, не давая влаге обжечь глаза, — ты всегда молчишь, не молчи, поговори со мной! Всех перестреляют, Снайпс. — Нет, — ровно ответил Снайпер, и голос его был чужим и ржавым. — Нет? — хрипло переспросил Скаут, приподнимая брови. — Нет. Момент. Молчание между ними. Они смотрели друг на друга, задыхаясь от собственного чего-то недосказанного. Парень распрямился, отпуская его. — Ладно, — осклабился он, отстраняясь, становясь к нему вполоборота и сжимая кулаки, будто оборонялся. — Ладно, — ощетинился Мик, рыкнув, смотря на него сверху вниз. — Ладно! — вспылил Джереми, всплёскивая руками, — оставайся… тут, — глухо закончил он, махнув. Скаут направился к выходу мимо Снайпера, и тот ожидал толчок в плечо, но парень обогнул его, даже не коснувшись. Железная дверь с грохотом закрылась, и с этим звуком в мужчине захлопнулись барьеры. Кровь просачивалась сквозь доски.

***

Снайпер проснулся в своей комнате с лютой головной болью и тянущим ощущением в желудке. Было светло, серый свет резал единственный зрячий глаз. Чёрт, он проспал побудку. Чёрт, побудки не было. Чёрт, вещей Скаута тоже. Где Скаут? События вчерашнего вечера накатили на него отрезвляющей ледяной волной, и он закрыл себе лицо руками, застонав. На прикроватной тумбе валялась бутылка, в которой ещё оставался бурбон. Чёрт. — Мы не хотели тебя будить, дружище, — извинялся Инж, складывая пожитки в кузов пикапа, — у тебя была, — он прочистил горло, — тяжёлая ночь. Снайпер взглянул на Пиро, стоявшего наверху, укладывающего чемоданы, и, поймав взгляд стрелка, он помахал ему. — Спасибо, приятель, — глухо произнёс мужчина, протягивая механику руку. Тот принял рукопожатие, сжимая не слишком сильно, чтобы не поранить механическими пальцами. — И тебе, — улыбнулся тепло тот, — не пропадай. Береги себя, доходяга. Снайпер кивнул, выдавив полуулыбку, и, коснувшись полы шляпы, глянув на Пиро, удалился. База почти пустовала. Хеви с Медиком уже уехали, Инженер с Пиро только тронулись. Солли и Демо смотались к чёртовой матери сразу после попойки в неизвестном направлении. Ну как, в неизвестном. Прямиком в Шотландию. Солли клялся, что лично переплывёт море. Скаут… Скаут уехал рано утром. Снайпер не знал, спал ли он, ел ли он, принял ли лекарства — (большой мальчик, справится!) — но он всё равно переживал. И ничего не мог с этим сделать. Стрелок удобнее перехватил чемодан, поправил съезжавшую винтовку с плеча — и отправился к ангару. Его остановил знакомый звук, отдалённо напоминавший шелест дождя в ночи и запах одеколона. — Часы, как я понимаю, ты спёр, — ровно произнёс Снайпер, оборачиваясь, уже зная, что его ждёт. — Именно, — проворковал Шпион, всё ещё окутанный дымом, лениво прикуривая сигарету с вишнёвым фильтром, убирая портсигар во внутренний карман синего плаща, — и маскировочный набор тоже. Стрелок засмеялся, неосознанно подходя ближе, качая головой. — Надо же было у проклятых сволочей забрать что-то помимо ПТСР, угробленных лет жизни и увечий, которые не смог исправить Респаун, — и он улыбнулся, позволяя приторному яду просочиться. Снайпер оказался рядом с Шпионом, невольно улыбаясь. Он не знал, какие чувства он испытывал. Лёгкость мешалась со всепоглощающей печалью. Он добился, чего хотел, теперь у него было спокойное одиночество, к которому стремился всю жизнь, но теперь он как никогда нуждался в ком-то, кто его выслушает и примет. То, что у него был этот кто-то, он старался об этом не думать. Иначе сломается. Опять. И он больше не хотел, он уже и так был сломан. Лазутчик уловил лёгкие изменения на лице стрелка, когда тот провалился в мысли. Тот глянул на заклятого друга, дрогнув в плечах, и он ответил на немой вопрос в льдистых голубых глазах. — Мы вчера… повздорили, — сипло начал Снайпер, неуверенно, не зная, зачем он рассказывал, — и я сказал ему… много, — Шпион слушал, не отрываясь, делая очередную затяжку, — не знаю, зачем сказал. Я испугался, — он прикрыл глаза, чувствуя ничего, кроме отвращения. Лазутчик сузил глаза, и ветер трепал его зачёсанные назад чёрно-серебристые локоны. — А давно это у вас? — пространно спросил он. — С семьдесят пятого, — стрелок посмотрел куда-то за открытые ворота, на уходящую вглубь леса гравийную дорогу. Шпион фыркнул, усмехаясь. — Два имбецила. Снайпер ковырнул носком сапога камень, растирая подошвой покарябанный лёд. — Он отойдёт, — добавил он легко, докуривая, кидая окурок наземь, — чего не могу сказать насчёт тебя. Стрелок усмехнулся, сжимая челюсти и прикрывая глаза. — Рене, — он обратился к нему впервые за долгое время по имени, и Шпион отреагировал сразу, — присмотри за ним. Вместо меня, — большой и указательный палец правой руки подрагивали. Лазутчик качнул головой. Снайпер смотрел на его точёные ровные черты, и он никак не ожидал услышать простое: — Хорошо. Но у меня есть встречное условие, Бушман, — стрелок уловил плутовские нотки и увидел характерно изогнутую бровь, — ты прекрасно справлялся с ролью няньки до этого, справишься и впредь. Если не позднее… — он зачем-то глянул себе на часы, — шестнадцатого числа следующего месяца зайчишка не прискачет к тебе, я буду сильно удивлён. А я не бываю удивлён, такова моя работа, так что, когда он прискачет и произойдёт воссоединение, — он скривился, — двух несчастных сердец, у меня требование: ни ты, ни мальчик больше не будете меня беспокоить. Снайпер дрогнул в улыбке. Чем-то они были похожи. — Я совершенно серьёзен, Бушман, — он вмиг посерьёзнел, сделав голос глухо-холодным, — ни писем, ни звонков, ни рыданий на плече. Натерпелся за пятнадцать лет. От вас обоих, — указал он. Снайпер кивнул. — По рукам, — одними губами ответил он. Шпион замер, вглядываясь ему в лицо, а потом, в пафосном жесте сняв перчатку, протянул ему аккуратную некрупную руку. — Для меня честью было знать вас, мсье Снайпер, — он вскинул подбородок, стоя прямо и горделиво. Снайпер взглянул на его кисть и протянул в ответ, вкладывая свою руку в его, крепко сжимая, чуть тряхнув. И его неожиданно потянули вперёд, вовлекая в объятия. Стрелок пробубнил что-то возмущённо-невразумительное, но ответил, чувствуя под щекой шерстяную ткань плаща. — Спасибо, Спук, — неслышно пробормотал Снайпер, но Шпион его услышал. Лазутчик потянулся и поцеловал его в щетинистую щёку. — Пока не благодари, — низко, но без холодности ответил он, — сначала дождись. Снайпер кивнул, позволяя себе навалиться на него, понимая, что ему становилось легче — Шпион его держал. Он думал, что тот отпустит какую-нибудь укол, но лазутчик молчал. Через некоторое время они отстранились и оба последовали к ангару.